Глава девятая

IХ
      Хвалебная монотонная песнь зазвучала где-то внизу. В верхнем ряду слева кто-то нещадно фальшивил. Судя по всему девушка. Вчера у неё были первые месячные и она никак не могла сосредоточиться на пении, колеблясь между тем, чтобы поделиться этим с матерью или попросту скрыть. А что если это из-за того что я поцеловала Джо на прошлой неделе? Тогда придётся рассказывать и об этом? Нет, она этого не поймёт. И почему взрослые все такие… Ей бы только смотреть с каким рвением я восхваляю Господа и на оценки в дневнике. Есть больше овощей и фруктов. Не забыть в школу яблоко обработанное кипятком с содой для удаления вредного налёта, и бутылку с водой, добытой из скважины глубиной более ста метров. А о мальчиках и слышать ничего не хочу! Или хочешь закончить как я? Нет? Тогда тебе нужно учиться! А когда захочешь поговорить слышишь только, солнышко я сегодня очень устала, давай в другой раз и не забудь почистить зубы на ночь вдогонку. В жизни, как и в хоре: нужно попадать в правильные ноты и чётко знать своё место, не то все начинают на тебя коситься. Как сейчас.
      После небольшой вынужденной паузы, избавившись, наконец, от фальши и лишних мыслей, раболепные голоса снова затянули мелодию, восхваляющую его величие. А ведь он отнюдь не страдает тщеславием. Но им этого не понять. Нет. Они так обрадовались когда узрели пример в образе и подобии человеческом пару тысяч лет назад, что теперь уже поздно что-либо объяснять и растолковывать. С этой ролью отлично справляются другие личности, у которых с тщеславием дела обстоят куда лучше.
      – Ты всегда чересчур серьёзный по утрам, – проговорила она игривым тоном, пытаясь отвлечь его, чтобы незаметно закрыть окно. – Может задёрнем шторы и спрячемся под одеялом? Как тебе такой вариант?
      – Звучит превосходно, но нужно успеть на совещание.
      – Ну да, работа прежде всего.
      – Прости, скопилась куча дел.
      – Опять твои исследования?
      – Нужно торопиться. Ходят слухи, что вчера ночью он пропал.
      – Как это?
      – Надел свою привычную мантию и просто ушёл из дома, никого не предупредив.
      – Раньше такого не случалось.
      – В последнее время он стал чаще жаловаться на голоса. Ему становится всё сложнее им противостоять. Никогда не знаешь чего ожидать в следующий момент.
      Она присела рядом и сгребла его мягкую руку в свои.
      – Бывают же и у тебя счастливые моменты, – тихо сказала она, положа голову ему на плечо.
      – Что там наш незваный гость? Не свернул ещё?
      – Нет. Он упорный.
      – Это плохо закончится, его здесь не ждут.
      – А он тебе нравится, как я посмотрю. За остальных ты так не печёшься.
      – Ты же знаешь из-за кого он оказался на этом пути.
      – Никак не можешь её забыть?
      – У меня ведь почти получилось сделать что-то совершенно новое.
      – Нужно было сделать её чуточку глупее и всё.
      – Глупость не приносит мне удовольствия, – гневно сказал он и открыл с отвращением окно, откуда ещё доносилось пение.
      – Не нагнетай, всё ещё образуется. Может, всё-таки примешь его?
      – Не сегодня.
      – Позволь мне с ним поговорить? – ненавязчиво предложила она.
      – Я всегда думал, что тебе это безразлично, – удивлённо ответил он.
      – Но мне не безразличен ты. Я же вижу, как ты страдаешь.
      – Попробуй. Но мне кажется, что из этого ничего не выйдет.
      – Посмотрим.
* * *
      Последнюю деревню они оставили позади семь часов назад. Пришло время ночлега. Палатки на ветру трепыхались как рыбы, выброшенные на берег. Завтра он окажется на вершине, а сейчас нужно немного поспать. Если бы ещё не этот голос в голове, который настойчиво толкает вверх, окончательно одержав господство над шепотком, взывающим к осторожности.
      – А у вас здесь уютно.
      – Уютно ровно настолько, насколько это можно себе позволить на высоте в шесть тысяч метров.
      – Я живу намного выше, так что не разделяю вашего самомнения, но вы ведь не из-за него здесь.
      Он ничего не ответил и его, как ни странно, совершенно не удивила эта странная гостья, возникшая из ниоткуда. Он как будто ждал её и сейчас испытывал лишь лёгкое волнение сродни тому, которое испытывают на первом свидании.
      – Спуск оказался весьма сложным. Я хотела бы согреться и немного отдохнуть перед обратной дорогой. Вы не против?
      – Нет. Конечно же, нет. Устраивайтесь, прошу вас.
      – Спасибо, – проговорила она механически, придвигаясь поближе к тёплой лампе. – Знаете, когда я спускалась к вам, меня распирало любопытство. Почему вы оставили свой роскошный дворец внизу и отправились сюда? Здесь не очень-то комфортно.
      – Вы правы, – сказал он усмехнувшись.
      Он знал, что ответ ей хорошо известен и всё же соврал:
      – Мне нечего там делать. Он пустой.
      – Это не совсем так. Он полон жизни и о нём заботится множество людей, а вот у вас внутри действительно пусто и заботится о вас больше некому.
      – Вы снова правы, – сказал он уже без усмешки.
      – Вы здесь, потому что ищете ответы, но их нет.
      Он резко взглянул на неё.
      – Угадала? Вы неисправимы, – проговорила она улыбнувшись. – Ответы для вас дороже, чем здесь и сейчас, ценой которых пытаетесь их отыскать. Жаль только, что не все готовы платить по счетам в конце пути.
      Он немного отстранился и уставился в пол, словно провинившийся мальчишка, оставленный после уроков.
      – Погодите, давайте снова угадаю. Вы ищете смерти? – спросила она, пристально всматриваясь в его чуть дрогнувшее лицо. – Но вынуждена вас огорчить, ответов нет и у неё.
      – Она вообще недалёкая дама и уж точно не блещет мудростью, – оживлённо продолжала она. – Хватает всё, что попадётся под руку, как на распродаже. Вчера себе такую пару присмотрела, даже я немного завидую. Он писатель и довольно известный, она актриса и просто красавица. Они только что обручились и сейчас отдыхают на побережье, которое прямо кишит миролюбивыми белыми акулами. Я уговаривала её подождать немного. Через пару счастливых лет начнутся огромные скидки: болезни, проблемы с алкоголем, неудовлетворённость, наркотики, а она ни в какую. Ей никогда не хватало выдержки.
      – Вы так просто об этом рассуждаете, – сказал он, презрительно сморщившись.
      – Извини, забылась немного. И давай перейдём на ты. Можешь не отвечать, я знаю – ты не против.
      Её было не остановить, как будто она молчала до этого тысячу лет и он решил, что действительно не против.   
      – И кстати, это не настолько ужасно как тебе кажется. Она заберёт сразу обоих, так что не заставит другого страдать и убиваться по своей половинке. Половинка… Неполноценное определение. Я видела многих, которые вместе и на четверть-то не тянут. Но ты не из таких, – поспешила добавить она.
      – И если быть до конца честной, то нужно ещё упомянуть, что забирать парой всегда дешевле, чем поодиночке.
      – Значит поэтому она забрала мою жену и…
      – Нееет, – растянутобеззаботно проговорила она, отмахнувшись рукой как за столом, когда вас пытаются нагрузить лишним куском пирога крайне вредного для фигуры. – Это произошло по другой причине.
      – А что об этом думает…?
      – Бог? Так ведь вы его называете?
      – Если он и вправду существует, почему же он так поступает?
      – Поступает как? Несправедливо, жестоко, безответственно?
      Он обескураженно посмотрел на неё.
      – На самом деле он не так несправедлив, как тебе кажется. Видишь ли, всё дело в голосе, – деликатно проговорила она.
      – В каком голосе?
      – Никто не знает, как именно он возник и когда. Кто-то считает его абсолютным злом, кто-то предполагает, что он необходим для равновесия, кто-то вообще выдвигает фантастические теории вселенского заговора. 
      – Ты тоже его слышишь?
      – Нет. Женщины в моём мире лишены этого проклятия. Впрочем, как и проклятия творить, – с сожалением добавила она.
      – Разве творить это проклятие?
      – Разумеется, – наигранно весело, выпалила она. – А ты думал иначе? Вы как дети. Поэтому и пускаете до сих пор слюни на инстинкт самосохранения.
      – Что ты ещё знаешь о голосе? – быстро спросил он, не желая ничего слышать о самосохранении.
      – Для каждого он строго индивидуален и кроме того способен молниеносно меняться, мутировать, принимать самые причудливые формы. Именно поэтому так сложно его исследовать. Их отец болен и с каждым днём ему становится всё хуже, а они пока что не подкрались к разгадке ни на шаг.
      – Они? То есть ты хочешь сказать, что их много?
      – Конечно. Что за глупости! Вы привыкли считать себя чем-то особенным, так вдобавок к этому считаете ещё особенным и уникальным того, кто вас создал. Таких как он тысячи и столько же миров, в которых тестируются образцы.
      Он с непониманием посмотрел на неё.
      – То есть вы, – уточнила она. – И поверь мне – ваш образец не такой уж и удачный. Но приходится работать и с таким материалом, ничего не поделаешь.
      – Мы всего лишь образцы? – спросил он себя мысленно, но она всё равно ответила.
      – Ну да. Подопытные крысы, если угодно. А мой муж вместе с братьями лишь исследует вашу реакцию на голос, пытаясь вывести формулу противоядия для отца.
      – Если твой муж… Кто же тогда ты?       
      – Хватит с меня разговоров! Давай выпьем. Я принесла неплохое вино. Держу пари, ты такого ещё не пробовал.
      Он неохотно протянул кружку, которая мгновенно потяжелела.
      – Пей не бойся. Вот так. Хорошо. Нет, обязательно до дна.
      Он молча повиновался.
      – Отлично. Теперь слушай.
      После этих слов она придвинулась ближе, а проснулся он уже в одиночестве. Что с ним произошло, он не помнил, но в голове навязчиво, словно въедливый сон, крутилось следующее...
      
      Рисовать я начала рано. По крайней мере с того возраста как себя помню я уже не выпускала надолго карандаши из рук. Красный, оранжевый, жёлтый, зелёный, голубой, синий, фиолетовый – все они в течение месяца неизбежно стирались до огрызков, которые я любила втыкать в землю после дождя.
      Я рисовала всё что видела: от овсяных хлопьев за завтраком перед школой до всеобъемлющих бюстгальтеров тётушки Лоры, болтавшихся по вечерам на бельевой верёвке в доме напротив. А ещё полиэтиленовые пакеты, которые сцепились с ветвями в неравной схватке, котов нежившихся на солнце в саду перед домом, старушек с обвисшей кожей на шее, их сутулых мужей, да и ещё много всего. Мне нравилось, что всему можно придать различные оттенки, добавить свет или убрать лишь лёгким мановением руки. Извечная война теней и света превращалась на холсте в картины. Со временем мебели в комнате становилось всё меньше, а картин всё больше и больше. Те, что не помещались на стену, я складывала в левом дальнем углу, затем в правом, а ещё чуть позже… везде, где только оставалось место.
      Отцу это не нравилось, но мама всегда меня защищала и отстаивала моё странное (отец бы даже сказал вредное для девочки) увлечение всеми доступными способами. У них частенько случались споры по этому поводу. Начинались они всегда с вопросов о моём будущем, на которые я упорно не хотела давать ответ, молча уставившись в тарелку горохового супа. Именно в такие моменты мама и приходила мне на выручку. И пока они с отцом продолжали обсуждать это самое будущее, я умудрялась проскользнуть к себе в комнату и нарисовать ещё что-нибудь и как можно быстрее. Так продолжалось до тех пор, пока мне не исполнилось четырнадцать. В тот день мне не удалось исчезнуть незамеченной после очередных вопросов. Пришло время решить мою дальнейшую судьбу, которая впрочем, сводилась либо к тому, чтобы приступить к обучению в художественной школе и позже стать преподавателем рисования, либо пойти на юридический и… не знаю, что там дальше. (Смущённый смешок.) Обычно после слов пойти на юридический, я переставала слушать доводы отца и начинала представлять в голове новую картину. Но становится преподавателем в художественной школе искусств, мне также не особо хотелось. К сожалению, девушки в нашем мире не могли себе позволить рисовать, они могли только обучать этому парней. ТВОРИТЬ ЭТО НЕ ВАШЕ – звучало предупреждение учителя в средней школе, где я училась изображать жалобный вид, после того как он забирал у меня очередной оторванный листок в клетку, где вместо формул и растянутых знаков появлялись то лёгкие крылья птиц за окном, то тяжёлые, задумчивые выражения лиц моих незадачливых одноклассников.   
      В итоге я вышла замуж за одного из сыновей верховного судьи (как и полагается всем приличным дамам). Любила ли я его? У нас об этом не принято судить. Да и вообще не принято судить его сыновей тем или иным образом. Но если быть до конца откровенной, то я об этом даже не задумывалась. Поначалу всё шло гладко, но чуть позже…
      С работы он стал приходить всё более угрюмым. Каждые последующие образцы получались хуже предыдущих. Он мрачнел, а с ним мрачнел и весь ваш мир. Но вдруг произошло чудо. Ребёнок! У нас должен был появиться малыш. Он сиял от счастья. Наскоро стерев всё, что получалось до этого, огнём, он с головой ушёл в работу. Дни и ночи он просиживал у себя в лаборатории. И через неделю у него получилось то, частью чего ты и являешься. Не буду скрывать, вышло не совсем удачно и всё же намного лучше, чем получалось до этого. Уж поверь.
      Что? НЕТ! Не чувствую я никакой вины. Выдумал тоже. А он чувствовал. Поэтому и отправил к вам посланника, чтобы хоть немного разъяснить, как сосуществовать вместе с этим голосом. Но с посланником вы обошлись жестоко, да и с голосом так и не свыклись.
      Что с ребёнком? Не спрашивай.
      Только после этого врачи сообщили, что детей у нас больше не будет. 
      Как избавиться от голоса? Этого я не знаю. Никто не знает.