Исчадье ада киносценарий

Леонард Толстой




Литературный сценарий
Художественного полнометражного фильма

"Исчадье ада"
(по повести Б. Савенкова "Конь Бледный")



… Сейчас – у НЕГО нет чужого имени, а своё – не хочет вспоминать. Он стоит у окна. Барском халате с кистями. Безукоризненный пробор. Рубашка "апаш" открывает крепкую шею. Во всём его облике – концентрат сладострастника и убийцы.
За окном – рассвет, метель, провинциальная скука. Приглушенно брякает колокол – отчитывает час рассвета. Бьет пять раз…
За это время ОН подходит к столу, садиться, из ящика достает - револьвер, кладёт его рядом с бронзово – витиеватым подносом. На подносе – горки пепла. На нём жгли бумаги.
Перед НИМ – дневник. Часть листов небрежно, зло вырваны. Он вырывает следующий. Читает. Текст начинается так: "15 марта"…
В ВЕРХНЕЙ ЧАСТИ КАДРА ПОЯВЛЯЕТСЯ НАДПИСЬ: "15 МАРТА. ФЕДОТ – СНЕЖНЫЙ ЗАНОС. НА ФЕДОТА МЕТЕЛЬ, ВЕТЕР – ДОЛГО ТРАВЫ НЕ БУДЕТ".
Прочитав вырванный лист, он комкает его, зажигает от свечи. Бросает на поднос. Резко откидывается на спинку кресла. Волевое, породистые лицо любовника убийцы.

На весь экран надпись:
"… И ВОТ КОНЬ БЛЕДНЫЙ,
И НА НЕМ ВСАДНИК, КОТОРОМУ ИМЯ СМЕРТЬ:
И АД СЛЕДОВАЛ ЗА НИМ…"
ОТКР. 6.8
На подносе догорает страничка судьбы… Рядом – револьвер.
/Стоп-кадр/
Название фильма:
" ИСЧАДЬЕ АДА"
по мотивам повести В.Ропшина /Б.Савинкова/.
"КОНЬ БЛЕДНЫЙ"

Идут титры…

… А сейчас у него есть имя – Джорж О Бриен, подданный Великобритании. Он стоит у окна. На нём строгий английский костюм. Но в облике нет вызова, опасности, породы. Он совсем другой. Несколько чопорный иностранец – и всё. За окном – вечер, провинциальный город, синеватый снег. Где-то тихо звенит фортепьяно…
В ВЕРХНЕЙ ЧАСТИ КАДРА ПОЯВЯЕТСЯ НАДПИСЬ: "15 марта".
– На Федота, Жоржик, – слышит он за стеной, – если метель и ветер, то долго травы не будет.
– Судя по всему, – поворачивается Жорж, – трава вырастет вовремя.
Номер гостиницы с купеческий шиком. Ковры. Позолота. Мутные зеркала. Напротив Жоржа сидит "монах". Молодой "инок".
– Вырастет, – весело улыбается. – А меня уже не будет…
– Ты боишься, Ваня? – Жорж подглядывает иронично.
– Христос с тобой! – вскакивает Ваня. – Я пронесу свой крест до конца. Завтра…
– Я его видел сегодня. – Размеренно зашагал по ковру Жорж. – Сыщики заметались, городовые вытянулись во фронт. Чёрные кони. Кучер с рыжей бородой. Золоченые спицы колёс. Он не видел меня: я был для него улицей. – словно обижается, что его не заметили.
– Слушай Жорж, – глаза "монаха" лучаться, – я все думаю, если любишь, можно тогда убить или нет?
– Убить всегда можно.
– Нет, убить – тяжкий грех! – Крутит головой "монах". – Вспомни: нет больше той любви, как если за други своя положить душу своей. Не жизнь, а душу! Молюсь: Господи, дай мне смерть во имя любви. Об убийстве ведь не помолишься. Завтра смертный час настанет… Тяжек мой крест!
– Так "не убий". Уйди.
– Как смеешь так сказать?! – бледнеет Ваня.– Пойми: нужно крестную муку принять, нужно из любви для любви на все решится.
В дверь деликатно стучат. Жорж дважды поворачивает ключ в замке. Когда она открывается, Ваня встаёт в изумлении. Однако, проворно сует руку в разрез рясы.
В дверях – городовой.
– Честь имею…, – Жорж смотрит в упор на неожиданного гостя, говорит с явным "иностранным" акцентом. – В чем дело?!
– Паспорт извольте, – протягивает ему городовой документ. – Осмелюсь спросить. Господин пристав интересуется, какого изволите быть вероисповедания?
Взяв паспорт, Жорж гордо вздергивает подбородок.
Я – Джорж О Бриен, великобританский подданный. – Поднимает паспорт с теснённым гербом. – Здесь: печать английского короля и подпись гордо Ландедоуна! Здесь сказано: я – лютеранен. Понял?
– Так точно!
– Приставу скажи: я – лютеранин.
– Так точно!
– А теперь – пошёл вон!
… Жорж опять у окна.
– Неужто нащупали?! – почти шепчет Ваня, не вынимая руку из-под рясы.
– Он чует, что мы здесь…, – Жорж говорит без акцента, глядя как по улице бодро шагает городовой. – У меня к нему нет ненависти и злобы. Нет и жалости. Я хочу его смерти. Мы опередил их… Я верю: надо рубить столбы, забор упадёт сам. Генрих убеждён, что так нужно, у Федора убери жену, Эрна говорит, что ей стыдно так жить, ты…, – он мельком царапнул взглядом Ваню, – веришь Христа…
– Я верю, но я не с ним. – На лице Ивана скорбь. – Не достоин быть с ним, ибо в грязи и крови. Но Христос в милосердие своем будет со мной. – Последние слова горячи и упруги.
– Твой номер первый, Ваня, – все также смотрит на улицу Жорж, в его голосе есть нечто гипнотическое, – не промахнешься?
Ваня осеняет себя крестом. Жорж замечает это краем глаза.
– Скоро Эрна принесёт заряды.
– Третий ангел вылил свою чашу в реки и источники вод, и сделалась кровь…, – Цитирует Ваня, улыбается яснозубной улыбкой.
– Я люблю этот город. Он мне родной – поворачивается к нему Жорж и "монах" понимают, что пора уходить.
– Нет, Жоржик, ты никого не любишь! – улыбаясь совсем посветски протягивает ему руку Ваня.
Жорж протягивает свою…
Рукопожатие двух сильных мужчин…
– 2 –

… Револьвер резной запоминающийся рукоятью лежит среди колбы и реторт.
– Эрна! – Резко поворачивается от лабораторного стола сутулый мужчина с аскетичный лицом.
Дверях – Эрна. Привлекательная женщина. Она внимательно смотрит на него…
Подвал чем-то напоминает лабораторию средневекового алхимика, где приборы химического анализа соседствуют с тележными колёсами и берёзовыми вениками.
– Эрна…, – что-то детское, незащищенное есть в его лице, – ты проверь все подходы к дому. Сейчас же…
– Не волнуйся, Мика. Сделай, как надо. – Эрну заметно тревожит его состояния. – Я принесу тебе кофе.
– Не надо! – с излишней поспешностью отказывается Мика. – Проверь. Сейчас же…, – застенчиво улыбается и просит, – поцелуй меня.
Эрна подходит к нему.
Долгий поцелуй…
– Тебе надо побриться, – она нервными пальцами гладит его щеку.
– Сделаю дело – побреюсь.
– Через два часа меня ждёт Жорж…
– Я успею. Успею…, – Он прижимает её к себе, прикрыв глаза, потом берет револьвер. – Возьми.
– У меня есть…, – Эрна удивлена, её опять настораживает его состояние.
– Мой надёжнее…, – он почти силой навязывает Эрне свое оружие, ведёт к двери, обняв за плечо.
– Что с тобой, Мика?
– Ничего. Иди. Мне надо работать. Иначе я не успею.
Эрна уходит. Прижимая к груди револьвер, она поднимается по узкой лестнице. Оглядывается. Мика стоит внизу в узком луче света. Кивает Эрне. Закрывает дверь "лаборатории". Темнота…
… Фиолетовый вечер. Пригородные дачи. Редкие огни в окнах. Безлюдье. Где-то играет гармошка. Печные дымы -  дыбом. Покой и смиренность.
Эрна идёт по улице. Шуршит подтаявший снег под ногами. В вечернем сумраке Эрна красива, как "Незнакомка" Крамского.
… Поправил галстук подрагивающими пальцами, Мика глубоко затягивается дешёвой сигаретой и бросает её, не гася. Взять небольшой свёрток, он смотрит на него, смущенно улыбаясь. Аскетичное лицо его вдруг искажает гримаса боли и отчаяние. Мика с силой бросает свёрток себе под ноги.
Взрыв, второй, третий…
Это рвутся заряды, изготовленные Микой для террористического акта.
… В пригороде губернского города горит дом, где скрывались Эрна и Мика…

– 3 –

Губернатор осточертел Жоржу. Он скоро полезно изучал жизнь высокопоставленного сановника: Жорж мысленно ездил с ним в одной карете, бывал на приемах у него дома и в кабинете, они вместе гуляли по саду за ажурной чугунной оградой под бдительный, неусыпным дозором многочисленной охраны, они даже вместе молились. Жорж не верил ни в Бога, ни в черта, ради дела "молился" вместе с ним. Губернатор надоел ему. Он стал вторым "я" фальшивого английского подданного Джорджа О Бриена. От губернатора надо избавиться…
Вот и сейчас заклятые враги встретились в губернаторском доме…
Народу на великосветском рауте – много. Жорж не замечает никого. Эти великосветские – для него не более чем восковые фигуры. Он идёт сквозь них, как сквозь сухостой, не отвечая на поклоны…
Губернатор, однако, даже чересчур жив: подвижен здоров не по возрасту. Пышные белые усы – штопором. Румянец – во всю щеку. Глаз – умный, верткий. Заметил Жоржа издалека, встречает, как родного. Расцеловались…
– Поцелуй, Иуды…, – усмехается Жорж.
– Вы о ком? Берет его подругу губернатор.
– О себе. Ваше Высокопревосходительство, о себе… А вчера Вы меня… Не заметили. Я был для Вас улицей.
– Все тешитесь мыслью убить меня? – Смеется добродушно губернатор, а глаз, как шило. Достойный соперник.
Окружающие не реагирует – это живописная "декорация".
– А почему одного убить можно, другого – нельзя? Я никогда не понимал – менторски заявляет Жорж, – И не пойму никогда: почему во имя одного убить это хорошо, а во имя другого – дурно?!
– Всё такое же мне сносный, – с укоризной смотрит губернатора на него, как дитя малое, – гордыня, батенька, вас заедает. Гордыня…
– Я не хочу быть рабом! – декларирует Жорж. – Я не хочу, чтобы были рабы!
– Слова, слова, слова…, – вздыхает губернатор, действительно жалея собеседника. – Как вас всё-таки зовут, господин социалист?
– Счастлив, это верить воскресение Христа, кто верит социализм, в грядущий рай на земле…, – Искренне, с болью говорит Жорж, – но мне смешны эти старые сказки. Я сказал: я не хочу быть рабом…, – резко останавливается. – Кто это?
Передним – молодая дама и молодой офицер. Блестящая пара.
Губернатор недоумённо пожимает плечами. Жорж стремительно подходит к паре, которая как бы оживает по мере его приближения.
– Елена!
Огромные глаза молодой женщины переполняет радость…
– Я два месяца кружу возле твоего дома. Все эти два года я ни на секунду не забывал тебя…
– Два года и два месяца. – уточняет офицер, с ненавистью глядя на Жоржа.
– Ты забыла обо мне?! – по-юношески пылко спрашивает Жорж.
– Я так боялась за вас! – шепчет Елена и…
… они бросаются друг другу в объятия.         
– Убийцы бывают сентиментальными – опять пожимает плечами губернатор, но глаза его холодны.
Елена и Жоржи стоят прижимаясь друг к другу. Вокруг – никого. Словно видение возникает Эрна перед глазами Жоржа. Материализуются в живую плоть. Стоит перед ним. Лицо – белая маска. В глазах – ужас…
… Жорж открывает глаза. Номер гостиницы едва освещает ночник. Он сидит в кресле напротив двери. В неё стучат деликатно, но настойчиво.
… Жорж, дважды повернув ключ, распахивает дверь. И видит белое лицо Эрны.
– К вам барышня изволили…, – подобострастно сообщает швейцар, которые сопроводил её до номера. – Я говорил: не велено… Господин не желают…
Жорж совет ему в руку монету. Пропускает в номер Эрну. Убедившись, что швейцар уходит, закрывает дверь.
– Как ты смела?! – в бешенстве цедит сквозь зубы. – Как…
– Все пропало! Мика – погиб! – успевает сказать Эрна, валится на него без сознания…
Эрна лежит на кровати в чём пришла. Не сняты даже сапожки с высокой шнуровкой. Эрна лежит трупом. Белая салфетка закрывает верхнюю часть лица.
Жорж дважды поворачивает ключ в замке. Отходит от двери бесшумно. Поднимает с ковра ридикюль Эрны. Из него торчит рукоятка револьвера Мики. Жорж достает его. У стола, где теплится ночник, он проворачивают барабан револьвера. В гнёздах – патроны, кроме одного. В нём – свёрнутая в трубку записка. Жорж читает её.
–… И убийцы бывают сентиментальными…, – улыбаются умные глаза губернатора, – как вас всё-таки зовут по-настоящему?
– Зачем вам моё истинное имя и звание? – Жорж сидит у губернаторского стола. – Какая в этом корысть?
– Хочу помолиться душе Вашей…, – губернатор "при полном параде", при крестах и звёздах по другую сторону стола. За его спиной портрет Государя – императора во весь рост.
Они – в деловом кабинете. За окном белый день. Кабинет переполнен солнцем.
Жорж курит длинную папиросу…
Хозяин кабинета с ироничной услужливостью придвигает гостю массивную пепельницу.
– Вы надоели мне, Ваше превосходительство, – в словах вскипает бешенство, – я убью вас!
– Пути Господни не исповедимы…, – разводит руками губернатор.
– Сегодня вам повезло…, – Жорж резко встаёт, – глупый случай…
– Как знать, как знать…, - губернатор легко поднимается, протягивает руку через широкий стол . Рукопожатие крепкое, но они похожи на дуэлянтов.
– Ещё не вечер! – смотрит в упор Жорж.
– Уже глубокая ночь, батенька мой! – губернатор добродушен, сочувственно глядит в спину уходящему врагу.
В пепельнице тонкой струйкой дымит папироса…
… Жорж прочитал записку. Свернул трубочку, поджигает от ночника. Кладёт в пепельницу, глядя на слабый огонёк в задумчивости. За спиной слабо вскрикивает Эрна.
Жорж склоняется над ней… Она ещё не пришла в себя. Жорж начинает расшнуровывать её сапожок. Вскинувшись, Эрна безумно смотрит на него, начинает вырываться… Жорж наваливается на неё всем телом. Эрну бьет дрожь. Он "распинает" ее, выдавливая в постель. Эрна хрипло вскрикивает – Жорж закрывает рот поцелуем. После короткого сопротивления она успокаивается.
Напольные часы бьют полночь – плывущий гул наполняет номер…
Широко раскинутые руки Эрны Жорж держит крепко, вновь закрывает её рот поцелуем, боясь, что бой часов выглядит её из равновесия.
Помочь. Тишина.
На столе в свете ночника комочек пепла в пепельнице. Рядом – револьвер Микки.
- 4 -
День. Хмарь. Дождь со снегом. У трактира – извозчик. Он сидит на козлах в брезентовом дождевики. Лицо скрывает капюшон, с которого капает вода.
В ВЕРХНЕЙ ЧАСТИ КАДРА ПОЯВЛЯЕТСЯ НАДПИСЬ: "18 МАРТА. КАНОН. ЕСЛИ НА КАНОНА ВЁДРО, ТО ЛЕТОМ ГРАДА НЕ БУДЕТ".
Первостатейный ресторан. Люстры, глазет, ампир. Вобщем – эклектика. Посетителей: пара загулявших купцов да ещё двое. Скромненько сидят. В уголке. Жорж и Андрей Петрович – старый деятель, член комитета. Бородка клином, грустные глаза. Приглушенно погукивает маневровый – где-то рядом железнодорожный вокзал.
– Если на Канона ясно, – Андрей Петрович в сером, задрипанном костюме, – то летом не будет града, – и… сам он серый, потёртый жизнью старик. Неприметный.
– Будет вам, Андрей Петрович, град. Будет! Я обещаю…, – Жорж вкладывает во фразу, им двоим понятный, подтекст, глядя как приближается к ним один из купцов.
– Вы какой нации? – с места в карьер начинает он, уставясь на Жоржа.
Тот молчит.
– Я спрашиваю: какой вы нации?
– Подданный Его Величества Великобританского короля.
– Кого.
– Он англичанин. – Андрей Петрович мирными интонациями пытается сгладить ситуацию.
– Так-с, так-с, так-с…, - брезгливо кривит губы купец, ему скучно, ему хочется скандала. – Самой мерзкой нации. Которые на японских миноносцах ходили, а у Цусимы Андреевский флаг потопили. Порт Артур брали… Теперь, извольте, в Россию пожаловали.
– Прошу вас помолчать. – Жорж спокоен, говорит с акцентом.
– В участок его! – распаляется купец. – Может он японский шпион или жулик какой… Знаем мы этих англичан.
– Второй раз прошу вас, молчать.
– Нет, брат, пойдём в участок. Не дозволено, чтобы шпион…
Жорж встаёт и, глядя в налитые кровью глаза, произносит длинную тираду на совершенно непонятном языке, которую заканчивает русским словом: "молчать". Как ни странно, это действует. Купец машет руками и уходит, сдвигая, попадающиеся на пути, стулья.
Жар садится с глазами убийцы.
– На каком языке вы говорили? – Андрей Петрович смотрит на него с удивлением и… страхом.
– Черт его знает на каком! Я не владею ни одним, кроме русского.
Андрей Петрович смеется мелкий смешком. Наливает себе рюмку. Рука у него подрагивает. Выпивает с облегчением. Становится серьезным.
– Вы знаете, Жорж, я, как член комитета, уполномочен информировать вас… Поставлен вопрос о временном прекращении дел. Что вы об этом думаете?
– Человек! – зовет Жорж.
Подскакивает официант.
– Поставь машину из "Корневильских колоколов".
– Вы не слушаете меня, а вопрос очень важный. Как совместить вашу деятельность и парламентскую работу? Или мы её признаем и идём на выборы в Думу или, если не признаем, тогда конечно… Что вы думаете об этом?
– Что думаю? Ничего.
– Вы подумайте. Может вас придётся распустить, вашу организацию.
– Что? – недобро смотрит Жорж на старика.
– То есть не распустить, а как бы вам сказать? Приостановить всю эту деятельность, хотя бы на время. Мы понимаем, как товарищам трудно… Мы – ценим. И потом, ещё ничего не решено…
– Вот что Андрей Петрович, вы решайте там, как хотите. Это ваше право. Но как бы вы не решили, мы свое сделаем.
– Вы не подчинитесь?
– Нет.
– А партия?
– А дело?
Андрей Петрович вздыхает, задумывается… Грянули "Корневильские колокола".
– Я там ничего не скажу. – принимает решение член комитета. – Авось, обойдётся. Вы не сердитесь?   
– Я не сержусь. Через двадцать минут отходит поезд.
– Да, да. Жаль вашего химика. Как всё не вовремя! Прощайте, Жорж.
– Прощайте, Андрей Петрович. Я – заплачу.
Под "Корневильские колокола" Андрей Петрович исчезает из трактира. Жорж видит в окно, как он спешит по мартовской слякоти в сером пальтишке на вокзал.
Музыка кончилась.
Собутыльник купца-забияки спит, уронив голову на стол. Сам забияка тупо смотрит перед собой. Он замечает, что Жорж выходит из зала.
… В тёмной крылатки Жорж появляется на улице. Осмотревшись, не спеша направляется к извозчику.
– Ванька! – громко окликают его.
– Прошу пардона! – хватает Жоржа, выскочивший вслед за ним, купец. – Мой Ванька…, – и, получив незаметный, но и сильный удар локтем под-вздох, приседает на мокрый снег, задохнувшись.
Жорж – уже санях.
– Вперёд. Быстро.
И они покатили…
– Здравствуй Генрих, – Жорж хлопает по спине извозчика. – не замёрз?
– Мы привычные. – Оглядывается извозчик, под капюшоном мелькают молодые глаза. – Здравствуй, Жорж. Как Эрна?
– Жива-здорова. Давай к дому купца Купоросова.
Генрих врезал кнутом свою лошадёнку.
… Дом купца Купоросова приближается серой, тяжелой громадой… У подъезда Жорж издалека замечает стройную фигуру офицера.
– Потише, потише! - Жорж опять хлопает по спине Генриха.
… Бодрым шагом лошаденка тянет сани дома купца Купоросова… Жорж и офицер встречаются взглядами. Это муж Елены не в грёзах, а в действительности. Он узнаёт Жоржа. Удивление сменяется ненавистью в его глазах.
– Гони! – приказывает Жорж.
Офицер смотрит вслед, пока сани не сворачивают за угол.
… Они приезжают в трущобное предместье. Жорж вылезает из саней, критически осматривает извозчика и его экипаж. Генрих небрит, запущен, лошадь у него тощая, сбруя рваная, сани поддержанные.
– Действительно: Ванька! – улыбается Жорж. – Артист! Устал?
– Нелегко.
– Нелегко, когда человек влюблён. – сказал Жорж, имею в виду себя, Елену.
– Откуда ты знаешь? – принимает на свой счёт Генри.
– Я ничего не знаю и знать не хочу.
– Ты, Жорж, все смеешься.
– Я не смеюсь.
– Почему ты поручаешь Эрне?
– Это её специальность.
– Она тоже может погибнуть.
– Может.
– По другому нельзя?
– Эрна – химик. За моей спиной – ворота. Как выйдешь – справа, в бараке третья дверь от забора. Постучишь шесть раз. Скажешь: "я от Елены". Эрна откроет. Она даст тебе поручение. Будет ждать тебя в среду, в восемнадцать часов. Понял?
Генрих кивает. Жорж расплачивается с ним.    
– Жорж?
– Ну.
– Скоро?
– Думаю, скоро.
– Как скоро?
– Недели две-три.
– Скорее бы… Мика спутал все карты.
– Прощай, Генрих. Бодрись.
– Бодрюсь.
– И, право, не думай ни о ком.
– Знаю. Не говори об этом. Прощай! – Генрих медленно уезжает. Жорж смотрит ему вслед, понимая вдруг, что Генрих неравнодушен к Эрне.
… Крохотная барачная комната. Небольшое оконце завешено зелёной юбкой. Еле светит керосиновая лампа. На столе несколько пробирок, остатки ужина. Револьвер.
Они – на кровати с гнутыми железными спинками. Голова Эрны – на плече Жоржа. Их глаза закрыты, но они не спят. Они делают вид, что спят. У переносицы Эрны искрит слезинка.
… А наверху, этажом выше, свадьба. Простая русская свадьба. Счастливые лица молодых. Милая пара. За столом – чинно сидят гости. Витийствует подвыпивший тамада, но мы не слышим ни слов, ни каких-либо звуков. Это немая сцена уюта и благопристойности. Окончив тост тамада залпом выпивает рюмку и хлопает её об пол…
– Не плачь, Эрна, – Жорж открывает глаза.
– Это стыд мой плачет…, – прижимается к нему Эрна, не открывая глаз. – Вина…
– Не мучь себя. Мика ничего не знал про нас. Это случай. Ему не повезло.
– Душа болит…, – шепчет Эрна.
– Четвёртая жертва в моей жизни. Химики гибнут всегда в неподходящий момент. Для нас… У смерти свои законы. Что это? – настораживается, расслышал песню.
– Свадьба. Наверху. – большие серые глаза Эрны смотрят на него.
Наверху поют хором. Широко, раздольно…
– В камере смертников…
– Ты был приговорён к смерти?!
– Я и сейчас приговорён. – Жорж влияет на Эрну гипнотически, он хочет вселить в неё свою тёмную силу уверенности. Действует интуитивно, но расчётливо.
– Тебя ищут?! – пугается Эрна.
– Тебя тоже ищу, стискивая зубы от злости! – слова Жоржа сухи и стремительны, как треск горящего пороха. – Я ненавижу их дома, их гордость,  их желания, их сыщиков, их мысли, молитвы и праздную жизнь, их сытых и чистых детей! Я ненавижу его, пышноусого, розовощекого, хитроглазого, его веру в себя, его ненависть к нам. Он ищет сейчас сероглазый женщину с пышной косой по имени Эрна. И он – не простит, не пожалеет! В его душе нет вины, ибо он знает: вина – это слабость!
Эрна резко встаёт. У неё крепкое, поджарое тело. В движениях – нетерпение. Она ищет что-то… Жорж следит за ней из полуприкрытых век.
Вверху – поют. Стройно, но не ясно.
Эрна садиться передним на кровать.
– Режь, милый! – протягивает Жоржу ножницы и тот понимает, что возражать бесполезно. – Режь…
И Жорж отрезает ей косу… Привлекает Эрну к себе и целует горячо, шепчет прерывисто.
– Я понял… Там. В камере. Неправда, что повинную голову меч не сечёт. Покаяние ложь! Оно – убивает раньше, чем меч! И я бежал… Мы сделали свой выбор, Эрна! – Он замолкает, чувствуя, что дело сделано.
– Милый, тогда я с тобой – мне кажется, что я маленькая девочка, ещё ребёнок. Кажется, я жила только для того, чтобы встретить тебя!
– Не плачь, одна.
– Ведь мы вместе умрём? Да?
– Может быть.
– Поцелуй меня, милый…
… А наверху – веселье самом разгаре. Гуляют широко. По-русски. Пляшут от души. Так, что половицы гнутся.
Под это бесшабашное веселье, что "обрушивается" с потолка, Эрна любит Жоржа, словно первый и последний раз в жизни.
… Вверху пляшут гости, поют, а места молодых за столом - пусты.
Внизу: на столе – револьвер.
-5-
Ласковое солнце. Веселый перезвон колоколов. С утра в городе гуляние: яблоку негде упасть. На лотках: красные яйца, пряники, американские черти. На ленточках воздушные шары. Знакомые, встретившись, целуются троекратно.
В ВЕРХНЕЙ ЧАСТИ КАДРА ПОЯВЛЯЕТСЯ НАДПИСЬ: "6 АПРЕЛЯ. ПАСХА".
Жорж стоит у окна. Рассматривает из гостиницы пёструю толпу на улице. Он один. На столе изысканная закуска, коньяк, две рюмки.
Жорж видит… Елена! Среди трёх офицеров. Один из них её муж. Лена стала ещё красивее.
Встретив чопорную, солидную даму, она целуется с ней.
Жорж на мгновение закрывает глаза… Нет! Это не видение! Муж деликатно поддерживает Лену за локоть. По тому, как он это делает и как она идёт рядом с ним видно, что между супругами царит мир и согласие. Счастливая пара!
На лицо Жоржа страшно смотреть.
– Да вы ревнуете, батенька мой! – слышит за спиной знакомый голос. (В сценах воображаемых встреч губернатор говорит голосом Жоржа).
– Христос Воскресе! – развернувшись резко, Жорж еле сдерживает себя, чтобы не нахамить.
– Во истину воскресе! – протянув руки, губернатор идёт к нему от двери.
Они целуются троекратно.
– Вот вы где обретаете, – разглаживает усы неожиданный гость, – а мы ищем совсем в других местах.
– Зря ищите. – жестом приглашает Жорж губернатора к столу.
– Отчего, позвольте спросить? – садится тот.
– Мы – нигде и везде! – Жорж садится напротив.
– Охо-хо! – веселиться губернатор. – Ну, прямо – демон, исчадие ада! Впрочем…, – он становится подчёркнуто серьезен, – Подобные вам вечно ждут у врат чистилища, ибо ад для них слишком приличное место или… канут вы небытие бесследно, безвозвратно.
– Не судите сами, Ваше высокопревосходительство, – разливает коньяк Жорж, – да не судимы будете.
– Я – грешный человек, – склоняет седую голову губернатор, – каюсь… Случалось поступал несправедливо, жестоко, но в душе не презирал ближнего своего…
– Скажите ещё: нужно любить человека. А если нет в сердце, любви? Скажите: нужно его уважать! А если нет уважения? Я на границе жизни и смерти. К чему мне слова о грехе? Я могу сказать про себя: "я взглянул, и вот – конь бледный, и на нём всадник, имя которому – смерть". Где ступит копытом этот конь, там вянет трава, там нет жизни, значит нет и закона. Ибо смерть не закон. Где нет закона, нет и преступления!
– Как вас зовут, молодой человек? – сокрушенно смотрит на него старик-губернатор.
– Хотите спасти мою душу? Или свою? И есть ли она – душа? – а душа Жоржа клокочет. – не вовремя увидел он Елену, очень не вовремя. – Я забыл о прошлом! Я не хочу знать будущего. У меня нет Родины, нет имени, нет семьи! Я знаю: если мы убили вчера, то убьем сегодня, неизбежно убьем и завтра! Это кащеева цепь! «Третий ангел вывел чашу свою в реки и источники вод, и сделалась кровь".
В дверь стучат деликатно…
… Жорж дважды поворачивает ключ. Открывает. Передним: мальчик-посыльный в красном костюмчике с галунами.
– Извозчик, изволите, у подъезда.
Жорж молча кивает.
Закрывает дверь. Дважды поворачивает ключ в замке.
… Подходит к столу. В кресле губернатора нет.
На столе две рюмки наполненные до краев.…
… Жорж едет по городу в пролетке. Хлопает извозчика по спине. Тот оборачивается – это Ваня. Его трудно узнать, но это он. Бороду - подправил, усы - в стороны, подстрижен в "кружок", волосы намазаны маслом, новая поддевка, хороший экипаж. Ни дать, ни взять – лихач!
– Спеши, Ванька! –  с "заграничным" акцентом покрикивает Жорж. – Меня гости ждут.
Ваня весело нахлестывает упитанного жеребца.
Колокольный звон плывёт над городом. Лучатся золоченые купола…
… Они – в лесу. Свежая просека… Дорога еле прокатана. Даже прошлогодняя трава не выбита.
Подъехали к роднику. Остановились… Сходят на землю. Стоят рядом, слушая щебет птиц, вдыхая пряный воздух весны. Голый лес – прозрачен и чист. Угадывается зеленоватая цветь оживших ветвей. И сюда, в глухомань, доносится пасхальный звон…
– Вот и Пасха пришла. Хорошо…, – Ваня блаженно улыбается, – Жорж, ведь Христос-то воскрес.
– Ну, так что ж, что воскрес?
– Радости в тебе нет. Мира ты не приемлешь.
– А ты приемлешь?
– Я – другое дело. – Ваня достает из-под сидения баул. – Не любишь ты никого. Даже себя.
Они вместе начинают собирать праздничную трапезу. Накрывают белой скатертью стол, раскладывают продукты, продолжая разговор.
– Не сердись. Я тебя люблю. – Ваня приносит воды из родника.– Попей, Жорж. Живая вода. Причастись.
– Холодная, - берет кружку Жорж, отпивает немного, – детством пахнет. – отдает кружку Ване.
– Нищие духом мы…, – Ваня словно тост произносит с кружкой в руке. – Чем живём? Ведь голой ненавистью живем. Любить мы не умеем. Душим, режим, жжем. И нас – душат, вешают, жгут. Во имя чего?
– Спроси Генриха, Ваня.
– Генрих верит: люди будут свободны и сыты. Но ведь этого мало, Жоржик. Мало! – Ваня лучится искренностью, – мы же знаем с тобой, мир неправдою живёт. Вот Европа два великих слова миру сказала: свобода и социализм. Кровь лилась за свободу. Кровь лилась за социализм. А во имя любви кто-нибудь на костре горел? Маловеры мы, как дети, потому поднимаем меч. Не от силы поднимаем, от страха и слабости. Завтра придут другие. Меч – не для них, ибо будут сильные! Но раньше, чем придут, мы погибнем. Мир им откроется вновь и узрят они в нем то, чего мы не видим.А сегодня, Жоржик, Христос воскрес, святая Пасха! – он пьет воду с наслаждением.
– Ты словно поп в приходской. – усмехается  Жорж.
– Пусть поп. Ты мне скажи можно жить без любви?
– Можно.
– Как же? Как?
– Да плевать на весь мир!
– Шутишь, Жорж.
– Нет, не шучу!
… Подъезжают ещё два извозчика. Генрих и Фёдор. Они в сапогах – бутылках, картузах по-мужицки. Встречаются с Ваней весело, целуются, смеются, толкая, хлопая друг друга. С Жоржем такое не позволяют.
– Можно? – глядит вопросительно Федор на него, ставя на стол бутылку "Смирновской" – по стаканчику? Для запаха, для конспирации… Вроде собрались в любезные друзья ради праздничка?
– Потом. С начало – дело. – Жорж сурово.
Мужики примолкают.
– Шестнадцатого губернатор поедет в театр. Мы перекроем маршруты…
– Первый номер мне! – волнуется Генрих, он совсем молод, лет двадцати пяти.
– Нет, Генрих, я жду очень давно. Не огорчайтесь: за мною право. – Обнимает его Ваня.
– А ты Фёдор? – поворачивается Жорж старшему из "извозчиков".
– Чего-ж, я – готов. – равнодушно покуривает тот.      
– Я так не согласен! – горячиться Генрих. – Я…
– Мы не на университетской сходке, товарищ бывший студент! – лицо Жоржа каменеет. – Мы делаем дело! Губернатор хитрит, виляет, меняет маршруты. У каждого будет свой шанс. Но основной маршрут – это главный шанс! Потому бросим жребий. Фёдор, ты мешки привёз?
– Есть такое дело, – направляется тот к своему экипажу. Возвращается с двумя небольшими, туго набитыми мешками.
– Вот они наши "бомбочки". – бросает к ногам мужиков.
А пасхальный звон не умолкает…
… Пристав на козлах, Фёдор хлещет кнутом жеребца. Тот зло рвет с места, идёт вдоль просеки крупной, тяжелой рысью…
Генрих и Ваня стоял с небольшим интервалом друг от друга в метрах пятнадцати от дороги.
Фёдор приближается к ним…
Жорж сидит за столом и смотрит…
… Первым срывается с места Генрих, подбегает как можно ближе и метает "бомбу". Мешок попадает в переднее колесо. Лопается, брызгая жёлтым овсом…
… Мигом, преодолев нужную дистанцию, легко, играючи Ваня тоже бросает мешок и … сшибает Федора на землю. Жеребец, пробежав небольшое расстояние, останавливается…
Федор сидит на земле. К нему подходят Генрих и Ваня. Поднимают его…
– Ты прости. Промахнулся. – смущается Ваня.
– Теперь твоя очередь, – отряхивается Федор.
Жорж спокойно курит длинную папиросу.
Звонят колокола…
… Ваня весело понукает жеребца и тот повторяет свой рысистый пробег. Теперь: Федор мечет мешок. Тот падает на середину пролетки. Точно. Как припечатанный.
… Твой номер – первый. – говорит Федору Жорж, разливая водку по стаканам.
Огорчены Ваня и Генрих, но все по-честному и обижаться не на кого.
Жорж налил – всем, себе – нет.
– А ты? – укоризненно смотрит Ваня. – Такой день…
– Много дел. – тон Жоржа исключает возражения, но он шутит. – Потом, англичане не хлещут водку стаканами.
– Как Эрна? – спрашивает Федор.
– Нормально. Заряд получите в условленный час.
– Дай Бог, чтобы всё обошлось. – Генрих хмурится, все понимают, о чем он просит Бога, чего такое именно – "обошлось".
– Эрна – хороший химик. У неё не дрогнет рука. – Чтобы поднять настроение товарищи, Жорж наливает себе немного. – Шестнадцатого… За день Генрих будет знать, куда подавать пролетку. – он старается переключить их внимание. – Федор оденется офицером, ты, Ваня, швейцаром, Генрих останется мужиком. Мужиковствующий студент. До шестнадцатого в рот – ни капли! – поднимает стакан.
– С Рождеством Христовым, други мои! – осеняет себя крестном Ваня.
За лесом гудят колокола…
Вечер. Город. У подъезда – карета. Чёрные корни, золоченый спицы, кучер с рыжей бородой.
… Жоржа видит карету и идёт напрямик через площадь… Он – уже у губернаторского дома, когда дверь распахивается и городовой у подъезда отдает честь. В первый раз Жорж видит так близко того, кого должен и хочет убить. Он похож и в тоже время не похож на воображаемого губернатора, своего двойника. Вместе с ним моложавая дама и две очаровательные девочки. Жорж, не отрываясь, смотрит на губернатора. Тот замечает его. Склонив голову, Жорж снимает шляпу и низко опускает её передним. Едва заметно губернатор кивает Жоржу, приложив руку к фуражки. Садиться в карету вместе со своими домочадцами. Карета торжественно трогается … И тут Жорж, не поднимая головы, не одевая шляпы, замечает, что ему "сели на хвост".
Вот – странный нищий.
Вот – человек в пальто с чужого плеча.
Ввод – филер в цилиндре.
Но он – Джорд О Бриен– поданный Англии, он ничего не совершил преступного и богомерзкого в этом обличии. Потому Жорж ведёт свой "хвост" в гостиницу "Эдинберг", чтобы удовлетворить полицейское любопытство.
… Он поднимается в свой номер. Дважды поворачивает ключ в замке. Осторожно смотрит в окно. Чернявенький в цилиндре – тут как тут.
-6-
… Тихая аллея парка. Солнца. Весенняя благодать. Гомонят воробьи … На скамейке – старик читает газету "Русское слово".
В ВЕРХНЕЙ ЧАСТИ КАДРА ПОЯВЛЯЕТСЯ НАДПИСЬ: "7 АПРЕЛЯ. БЛАГОВЕЩАНЬЕ. НА БЛАГОВЕЩЕНЬЕ СОЛНЦЕ ЯРКО – БЫТЬ ГРОЗОВОМУ ЛЕТУ."
… Старичок на скамейке – Андрей Петрович. Снял шляпу – греет лысину. Пенсне сидит на носу косо. Он то и дело поправляет его. Рядом на скамье – небольшой "докторский" саквояж.
– Принимаете солнечные ванны, Андрей Петрович? – Жорж появляется перед ним, как черт из табакерки. Опытный глаз не узнает Джорджа ОБриена. Это совсем другой человек.
– Купеческий сын Фрол Семёнович Титов, лесной торговец с Урала. – представляется Жорж, присаживается рядом.
– Есть осложнения? – пытливо смотрит Андрей Петрович.
– Были. Небольшие. Английский подданный Джордж ОБриен срочно выехал в Москву утренним поездом.
– Береженного Бог бережет. – соглашается Андрей Петрович. – Читали? – Встряхивает газетой.
– Читал. С Думою нет взаимности. Даже платонической любви.
– Да, вот такие дела…, – задумывается представитель комитета, потом спохватывается. – Солнышко-то какое… Прямо благодать!
Жорж молчит. Смотрит серьезно и прямо.
– Я деньги привёз. – Андрей Петрович показывает глазами на небольшой "докторский" саквояж.
– Премного благодарен.
– Как дела?
– Дела идут хорошо.
– Что-то уже очень долго. Вот теперь бы… Самое время.
– Мы не сапоги тачаем.
– Понимаем, что не сапоги. Однако, комитет постановил ускорить…    Что вы думаете об этом?
– Я? Ничего.
– Как это ничего?!
– Я, Андрей Петрович, рад решению комитета…, – тут Жорж замечает на параллельной аллее… Елену, – но форсировать ничего не берусь.
– Но почему, Жорж? Почему?!
– Попробуйте сами.
– Вы смеетесь?
– Нет, не смеюсь.
Андрей Петрович дуется обижено, поправляя пенсне. Жорж не выпускает из вида стройную фигуру Елены.
– Шестнадцатого…, – он поспешно называет срок.
– Апреля?
– Да.
Андрей Петрович доволен.
– Уходите, – приказывает Жорж. – У меня неподалёку назначено свидание.
– С кем?         
– С женщиной. По взаимности.
– Вы с ума сошли!
– Почему? Купеческий сын на Благовещение назначил свидание, красивой женщине. В парке. Пришел заранее. Посидел на скамейке. Ждал. Она – пришла! Свидание состоялось. Все – очень логично. Честь имею! – Жорж встаёт и видит, что Елена в метрах семидесяти присел на скамью, открыв большой кружевной зонтик.
– А деньги?
– А вы забудьте саквояж. Забудьте! Он не пропадёт. Прощайте, Андрей Петрович! – и, не спеша направляется в сторону Елены.
… Она сидит на белой скамье в бледно-кремовом весеннем пальто в талию. Изящная шляпка. Белый кружевной зонтик. Солнечные блики на нежном лице. Остановившийся от волнения взгляд больших глаз. Во всей стройной фигуре – напряжение. Лишь рука, затянутая в лайковую перчатку, небрежно покоится на спинке садовой скамьи.
Все ближе, ближе, ближе прекрасное лицо молодой женщины. Оно ослепляет…
– Вы забыли меня? – тихо спрашивает она, когда Жорж останавливается перед ней.
– Я всегда помню о вас.
– Вы – надолго?
– Не знаю.
Елена подает ему руку. Поднимается… Её глаза близко, близко…
– Я так боялась за вас! – губы её подрагивают. – Что вы здесь делаете? У нас… В нашем городе? – она берет его под руку. Они медленно идут по аллее…
– Вы же знаете, чем я живу.
– Я не знаю. Я – догадываюсь. Я ничего в этом не понимаю. Живу и не замечаю жизни. Вот смотрю на вас и мне кажется, что вы – не вы, а кто-то чужой и все-таки милый. Разве я знаю вас? А вы знаете меня? И не надо… Ничего не надо нам знать.
– Я люблю вас, Елена!         
 – Обещаете: не говорить мне о любви! Обещаете? – она останавливается – ей страшно и хорошо одновременно. Ну, зачем вы так живёте?!…
Жорж пожимает плечами.
–… Так нужно? – Она смотрит на него интересами.
– Я – так хочу.
– Вы – так хотите? –
– Да это так.
– Милый мой…,– Лена гибким движением целует в щеку. – Не провожаете меня! Но мы увидимся? Обязательно увидимся?
– Непременно! – он целует её тонкое запястье, затянутое в лайку.
… Мимо проходит Генрих в студенческой куртке. В руке – знакомый саквояж.
Эрна заперла дверь на ключ. Подходит к столу зажигает огонь. На чугунной доске: светло-серая пыль – гремучая ртуть. Тонкие, синие языки пламени лижут железо. Сушится взрывчатый порошок. Треща, поблёскивают крупинки… По стеклу ходит свинцовый грузик – он разобьет запальную трубку и тогда произойдёт взрыв. Что-то таинственное есть в движениях Эрны. В её лице. Она – похожа на колдунью. Вы комнате, где она так страстно отдается Жоржу – полумрак. На окне – зелёная юбка.
Эрна запаивает стеклянную трубку с грузиком, вставляет запал… в подготовленный заряд.
Тишина… … Полночь. Торжественно бьют часы…
Жорж поднимается по парадной лестнице губернаторского дома. Горят свечи. Они гаснут, после того, как мимо проходит ночной гость. Жорж идёт не скрываясь и не таясь, под начищенному паркету коридоров, по мягким коврам комнат.
Гаснут свечи… Впереди – свет, позади – тьма. Величественный слуга в ливрее со свечой в руке смотрит перед собой сомнамбулой. Ни на что не реагирует. Жорж прикуривает от свечи длинную папиросу. Идёт мимо… Свеча гаснет…
Жорж входит в спальню.
– Ваше высокопревосходительство! – трясёт он за плечо губернатора бесцеремонно. Так резко садится на кровати в белоснежной ночной сорочке и странном колпаке.
– Извините, что потревожил, – шепчет Жорж, – но я не могу иначе.
– Какие церемонии! – машет рукой губернатор. – Я не спал. У меня – бессонница. Вот, думаю, явился бы мой убийца. – Он как всегда добродушен и приветлив. – Вы – тут как тут! – он зажигает электрический свет, приглашает к небольшому ломберному столику, на котором – два стакана молока и колода карт. Они садятся друг против друга.
– Вы, батенька мой, горячего молочка попейте. Отогрейте душу. Очень советую на сон грядущий. Очень…
– Скучно, Ваше высокопревосходительство! – Жорж меланхоличен, потягивает папироску. – Странно почему я вам об этом говорю? Зачем?…
– Чего же странного…, – тасует колоду губернатор. – Вы – чужой… В нашем городе, во всех городах больших и малых, может быть, в целом мире. Снимите…, – протягивает Жоржу карты. Тот "срезает" колоду.
– Может, Ваня, прав, я не люблю никого, не могу и не умею любить?
– Может быть, может быть…, – раскладывает карты губернатор. – Вы спите с Эрной, а думаете о другой…
– Я люблю её.
– Кого?
– Елену.
– Не надо мне лгать, батенька мой! – щуриться весело губернатор в колпаке. – Для вас – это пустяк! Небылица!… Пейте лучше молоко… А поговорить вам действительно не с кем. Кроме меня… Я – ваш душеприказчик, ваш исповедальный миф. Кстати, вас ожидает дуэль! – заговорщически шепчет старик-губернатор.
– Дуэль – это хорошо, – пробует горячее молоко Жорж.
– Кровь и похоть порождают непредсказуемые ситуации…, – Разглядывает карты губернатор в колпаке.
– С десяти шагов я попадаю в туза! – "греет" душу молоком Жорж…
-7-
День. Улица. Идёт Эрна… Она одета мещанкой. На ней знакомая зелёная юбка, которой она завешивает окно. Лицо – строгое, усталое. От той прежней Эрны, не осталось и следа. Она несёт корзину с бельем. Входит в подъезд богатого дома. Там тишина, идеальный порядок. Эрна скрывается под лестницей. Здесь её ждёт Жорж.
– Устала? – он пытливо всматривается её лицо.
– Нет, ничего Жоржик…
Он бережно перекладывает заряды в портфель. Делает это быстро, чётко, но осторожно.  Замыкает портфель. Пробует его на "вес" – все в порядке. Он готова к выходу.
– Можно мне с вами? – в глазах Эрны мольба.
– Нет, нельзя.
– Жорж, милый…
– Нельзя.
– Я…
– Иди к себе. Из дома – ни шагу!
– Жорж…
– Эрна, пора!– он уходит, щелкают каблуки в подъездной тишине, гулко бухает дверь. Всё! Жорж уже на улице… Эрна нервно достает папиросу. Сползает по стене, садясь на карточке. Затягивается жадно, сосредоточенно. В сумраке мерцают её огромные глаза…
В ВЕРХНЕЙ ЧАСТИ КАДРАПОЯВЛЯЕТСЯ НАДПИСЬ: "16 АПРЕЛЯ. НИКИТА. НА НИКИТУ ЛЕД НЕ ПОШЕЛ – ЛОВ РЫБЫ БУДЕТ ПЛОХОЙ".
На Никиту в этом году лёд действительно ещё не пошел назло рыбакам. Драгунский корнет при шпорах и сабле стоит на мосту смотрит на ноздреватый лёд. Он серый, рыхлый, но река ещё скованна им. В левой руке – аккуратный чемоданчик. Это Федор.
… Совсем на другой улице "скучает" молодой мужичок с котомкой. Это Генрих в синей поддевке и картузе.
… У большого универсального магазина мается Ваня в неряшливом "мундире" с галунами. В руках – коробка, одна из них круглая для дамских шляп. Вроде "швейцар" подрабатывает, помогая кому-то управиться с покупками, донести до ближайшей гостиницы…
… Жорж сидит в небольшой кофейне. Посматривает в окно, прихлебывая какао со сливками. За окном – площадь. На противоположной стороне – губернаторский дом. Карета у подъезда.
Где-то вверху, надо головой Жоржа, бьют куранты семь раз. В кофейне милая публика. В основном – дамы: грациозные талии, изысканные туалеты, мимолётные ищущие взгляды из-под шляпок. А в основном – сдержанность и благопристойность.
… Карета трогается, пересекает площадь, проезжает мимо кофейни по главному маршруту – в сторону Федора.
… Он спокойно ждет, видя, как она приближается… И вдруг драгунский корнет удивляются…
Карета неожиданно сворачивает в раскрытые ворота большого особняка, делает круг во дворе, выезжает на улицу и направляется в противоположную сторону. Крупной, тяжелой рысью. Назад! На площадь. Минует Жоржа, который теперь курит у кофейни. Рыжебородый кучер с силой натягивает повода, круто сворачивает на другую улицу, в сторону Генриха.
Жора спешит вслед…
карета проскакивает там, где должен стоять Генрих. Его нет на месте!
Жорж спешит пыхая папиросой…
Карета с губернатором опять меняет маршрут, круто сворачивая за угол. Но уже после того, когда должен прозвучать взрыв.
Понимая это, Жорж идёт фланирующей походкой, сдерживая себя, чтобы не ускорить шаг. Спешить теперь некуда!
В условленном месте стоит… Генрих. Жорж подходит к нему не торопясь…
– Он проехал…, – Жорж говорит тихо, сквозь зубы.
– Где?
– Мимо тебя!…
– Мимо меня?! – бледнеет Генрих.
– Где ты был?
– Здесь… Нет. Я объясню…, – Генри покачнулся, видно, что ему плохо.
– Потом…, – в упор смотрит на него Жорж.
– Возьми…, - протягивает ему котомку враз обессилевший Генрих. – Я не могу! Я уроню…
– Стоять! Стоять, студент…, – цедит сколь зубы Жорж, он натянуто улыбается, но глаза его по-змеиному неподвижны и холодны. – Спокойно… Спокойно, Генрих. Принесёшь ЭТО в подвал. Ты понял? Понял?…
Генрих кидает, еле справляясь с собою.
– Ну, вот… Я жду тебя через два часа. – проходит мимо ошалевшего Генриха.
Коморка Эрна. Вечер.
–… Нет, он не трус! – нервно раскачивается Эрна. – Это какая-то ошибка. – Она сидит у окна, зажав руки между коленями. – Генрих не может быть предателем! Это случайность. Какое-то стечение обстоятельств.
Напротив полулежит Жорж на знакомой кровати. Он весь "в себе" – мысли его далеко.
На глазах Эрны – слёзы.
– Господи, опять все сначала! – она закрыла лицо руками.
– Не время плакать! – голос Жоржа сух, даже жесток. – Эрна!
 – Знаешь…. Он. Генрих …, – она опускает руки, пытается улыбнуться. – Ты только не сердись…
– Ну! – щуриться Жорж.   
– Генрих, когда принёс деньги, сказал…, – она вытирает слёзы, улыбаясь жалкой, смущенной улыбкой. – Он сказал, что любит меня… Ты ревнуешь?
– Я? – стремительно встаёт Жорж, расправляя плечи. – Ревную?
– Он такой несчастный, – она тоже поднимается, встаёт рядом, глядя Жоржу в глаза, – и мне так больно было, когда он это сказал. Мне казалось, что я не должна его слушать, что это измена тебе.
– Измена? Мне? – он сильно берет её за плечи.
– Я так люблю тебя и мне так жалко его! Я сказала, что я ему – друг. Ты не сердишься? Нет?
– Будь покойна, Эрна. Я не сержусь и не ревную!
Она благодарно целует его. Видно, что ей стало легче на сердце после признания.
– Жорж, ты меня хоть немножечко любишь?
– Тебе нельзя здесь оставаться. Я куплю усадьбу. – Он сосредоточен на деле, только на деле. – Мы начнём долгую рассаду. Мы не можем ошибиться третий раз!…
– Ты уйдёшь?– Эрне так не хочется, чтобы он уходил.
– Дай деньги, Эрна.
Она опускается на колени, выдвигает из-под кровати знакомую корзину, выкладывает из неё женские вещи, револьвер Мики, подает "докторский" саквояж Жоржу. Раскрыв его, он берет несколько пачек, рассовывает их по карманам. Эрна так и стоит на коленях, глядя на Жоржа …
– Через пару дней мы перевезём тебя. – Жорж замечает револьвер Микки. – Ты далеко, слишком далеко прячешь оружие.
– Сюда не войдут, Жорж, – показывает глазами Эрна на красивую коробку печенья на столе. – Не успеют…, – коробка кокетливо перевязана лентой.
Что-то трагическое возникает в широко раскрытых глазах Эрны.
Жорж поднимает её с колен. Встряхивает за плечи.
– Он не уйдёт от нас! – он обнимает её, она прижимается щекой к его груди. На лице Эрны – счастье и страдание.
В руке Жоржа – саквояж.
… Ночь. Тускло горят фонари. Улице почти безлюдны. Дремлют извозчики. Где-то тявкают собаки. Идёт Жорж… Он с саквояжем. Чутко вслушивается, вглядывается в темноту. Его беспокоит что-то… Впереди мелькнула странная фигура. Жорж сворачивает в проходной двор . Выходит на параллельную улицу, пересекает её… Обнаруживает, наконец, "хвост"! "Ныряет" в следующий проходной двор. Теперь его явно преследуют. Бегут. Их двое. Жорж спешит, прячется в тени привет полуразвалившегося дома. Замирает… Видит: у выхода на следующую улицу появляется мощная фигура. Жоржа взяли "в вилку" с двух сторон. Он понимает это. Глаза Жоржа светятся в темноте.
Полнолуние. Сонно тявкают собаки…
Трое сходятся посреди двора…
Жорж слышит:
– Где он, мать его…
– Убёг, сучья лапа!
– Здеся он, здеся… Деваться ему некуды…
Вспыхивает ручной фонарь. Луч света выхватывает закрывающуюся дверь подвала. Трое бросаются к ней. Она – заперта. Один из них, что поздоровее, начинает взламывать её "фомкой".
Понимая, что старая дверь долго не выдержит, Жоржа спускается вниз – в заброшенный подвал. Впереди маячит тусклый свет… Свободно ориентируясь в подвальных переходах, Жорж выходит… на Генриха! Тот сидит возле "летучей мыши". В ногах – котомка. Жорж резко машет ему рукой: "Прячься! Не мешай!" Вскочив, Генрих бестолково пометавшись, прячется за массивным столбом фундамента. На полу забытая котомка. Заряд! Бомба! Жорж прикручивать фитиль "летучей мыши"…
Трещит дверь. Преследователи, сопя, не скрываясь, шарашатся по подвалу.
Ждёт Жорж, аккуратно поставив саквояж у своих ног. Высовывается Генрих, ничего не понимая. Фонарь едва не засвечивает его.
Трое перед Жоржем. Он – в луче света!
– Что же ты, господин хороший, по подвалам шастаешь, – издевательски начинает тот, что с фонарем.
– При цепке, при часах… – поддакивает ему здоровяк.
– Сейчас мы тебе мошну-то пощупаем!– добавляет третий.
– Стоять, шпана! – Жорж понял – перед ним уголовники.
– У него – шпалер! – успевает крикнуть самый здоровый и получает пулю в плечо. Жорж расстреливает их, как в тире. Брызгает стёклами фонарь…
Тьма. Тишина.
… Разгорается "летучая мышь" – Жорж выкручивает фитиль. Тот, кто был с фонарем, лежит на котомке Генриха. На заряде! Второй тоже недвижим. У стены третий, самый здоровый, зажимает раздробленное плечо. Кровь сочится сквозь пальцы…
Жорж подходит ближе. Здоровяк – типичный уголовник. Смотрит с ненавистью…
– Кто навёл на меня? – свистящим шепотом спрашивает Жорж. – Кто?! Полиция?… Жандармерия?…
– Мы – "чёрные валеты". – презрительно кривит губы здоровяк.
– Я – "чёрный туз!" – тяжелым ударом Жорж сшибает его с ног. Подходит с "летучей мышью" поближе, разглядывает лежащего. Тот скалится по-звериному…
– Приметил я тебя, каторжник…, – зрачок револьвера целит здоровяку в лоб, – ты – кучер Сидора Ферапонтыча? Кому ещё он засветил меня? Ну?!…
– Сидор…, – щерится Кучер, – не любит делиться.
– "Чёрные валеты", слышал, свидетелей в живых не оставляют?
– Падла! – делает рывок в сторону Жоржа здоровяк, выхватив из-за голенища нож, и получает пулю в лоб.
– Генрих! – поднимает фонарь Жорже.
Появляется бледный Генрих.
– Особняк решил купить. – обыденным голосом сообщает Жорж. – Нашел. Сговорились. По рукам ударили. А он, видишь, кого следом послал… Сидор Ферапонтыч!…
– Я все время стоял! – горячо шепчет Генрих. – Потом вижу – проехали по площади. Не в мою сторону! Я пошёл по улице… Вернулся. Губернатора нет. Опять пошёл…, – закрывает лицо руками. – Боже! Какой позор!… Жорж! – под глазами Генриха чёрные круги. – Вы верите мне? !
– Я бы на твоем месте оставался на мирной работе.
– Я так не могу, Жорж! – Генрих, как в лихорадке. – Какое я имею право?! – Ведь нельзя же говорить, а самому не делать! Ведь нельзя же… Нельзя?
– Почему нельзя?
– Я не знаю. Может быть другие могут, я не могу. Жорж, скажите прямо, вы верите мне?
– Я тебе верю. – а глаза Жоржа, как рентген.
– И дадите мне ещё раз?!
Жорж молчит.
– Вы дадите?…
Жорж не отвечает.
– Ну, тогда, тогда…
– Генрих, ты получишь, что хочешь.
– Спасибо! – шепчет Генрих и… плачет, привалившись к стене.
– Я бы советовал Генрих, переключиться на мирные дела.
– Никогда!
Жорж резко разворачивается, освещает трупы грабители.
Один из них, тот, кто пообещал "пощупать мошну", ещё жив. Он приподнимает подрагивающего голову.
– Мы не можем ошибаться в третий раз! – многозначительно смотрит на Генриха Жорж подталкивает носком штиблеты нож, который выронил убитый здоровяк. Генрих понял: после секундного замешательство, он поднимает разбойничью финку…
Жорж уходит с "летучей мышью" к противоположной стене, откуда начал стрелять. Берет саквояж. Не поворачивается, чувствую, что Генрих вернулся от грабителей и стоит за спиной. Они молчат недолго…
– Там этот…, он упал на мой заряд! – прерывисто говорит Генрих. – И пусть лежит…, – поворачивается к нему Жорж, – этот наш сюрприз… Где динамит? – он освещает белое Генриха. Тот, кивнув, исчезает в темноте. Жорж, не сходя с места, освещает ему дорогу. Луч света выхватывает грабителя, в спине которого торчит знакомая ручка ножа.
… Генрих возвращается с тяжелым фибровым чемоданом. Жорж кивает ему. Они уходят в глубину подвала. Меркнет свет фонаря.
… Ночь. Коридор дешёвых "меблированных нумеров". Пьяные купчики. Третьеразрядные проститутки. Длинногривые "студенты". Неопрятный коридорный мечется от двери к двери: тащит грязные подносы с посудой, подает самовар, собирает пустые бутылки. В "нумерах" гуляние… Чад, визг, песни. Где-то кого-то бьют. Хрипит заигранный граммофон…
В одном из "нумеров" Жорж лежит на кровати лицом к стене. Его деликатно трогают за плечо. Жорж резко садится. Он помят – спал, не раздеваясь.
Перед ним – на венском стуле сидит губернатор, закинув ногу на ногу. Он в шикарном халате с кистями, в домашних ярких полусапожках. На кружева небрежно расстегнутой рубашке небрежно выбился нательный крест с распятым Христом.
– У вас, батенька мой, шибко…, – ночной гость напирают на последнее простонародное слово, – шибко аптекарский дух.
– Этот динамитный дух, у меня…, – Жорж разливает в граненые стаканы желто-зелёный ликёр – десять килограммов динамита под кроватью. Ваше высокопревосходительство, – разливает до краев, – прошу! Мой любимый ликёр "Шартрез".      
– Да вы пьяненький! – сокрушается губернатор. – Это на вас не похоже.
– Я – смертельно пьян! – не врёт Жорж. – Смертельно…
– Любите вы поиграть словами. Словами особого свойства: "Свобода, равенство, братство, жизнь, смерть…"
– Мы – не играем. Мы – делаем дело!…
– Вот-вот: "дело…"
– Но почему Генрих?! Именно – Генрих?… – Жорж жадно выпивает ликёр до дна. – Генрих не трус! Не-е-т. Но ошибка – хуже от страха. Страх можно понять… Или это случайность? Его величество случай?!
– Случайность, как объективная закономерность. – "выдает" губернатор диалектический постулат.
– Плевать. Все равно… Все все равно! Пусть я виноват, что Генрих с нами. Пусть Генрих виноват, что губернатор… – Жорж тычет пальцем в… пустой стул, – ещё жив! Пусть Эрну взорвёт! Пусть повесят Ваню и Федора. Вы – будете убиты! Я так хочу! – Летит стакан мимо стула, разбивается о стену. Против пустого стула сидит, свесив голову, покачиваясь, пьяный Жорж, упираясь сильными руками в край кровати…
За стеной – сипит граммофон…
Чад, визг, песни…
-8-
Солнце. Мелодичный перезвон колоколов. Река сломала ледяной гнёт.
В ВЕРХНЕЙ ЧАСТИ КАДРА - НАДПИСЬ: "21 АПРЕЛЯ. РОДИОН – РЕВУЧИЕ ВОДЫ. ЛЕДОЛОМ. ВСТРЕЧА СОЛНЦА С МЕСЯЦЕМ."
Городской сад. Первая клейкая зелень. Духовой оркестр где-то вдалеке…
Елена в белой накидке сидит на той же скамейке, откинув на спинку руку в белой перчатке. Её лицо приближается… Глаза молодой женщины теплятся радостью – она видит Жоржа. Он присаживается рядом. Они молчат, рассматривая друг друга. Он – жадно, она – зовуще… 
– Господи, как хорошо! – смущается Елена своей молчаливой откровенности. – Весна, солнышко, птицы поют, а небо, небо-то какое! – Она поднимает голову, обнажая красивую шею, потом смотрит на него легкой грустью. – А вы зачем так живёте? Зачем?!
Жорж пожимает плечами.
– Не лучше ли – жить, просто – жить? Радоваться жизни. Ведь нам так хорошо…
… В дворе у полуразрушенного дома – коляска. Суетятся какие-то личности в сюртуках. Пристав и товарищ прокурора – само достоинство. Их предупредительно проводят в подвал. Он освещен керосиновыми лампами. Пристав и товарищ прокурора с сопровождающими идут по запущенным переходам, глухо переговариваясь. Где лежат убитые, ещё светлее… Начальство встречают два дня дюжие дворника в фартуков, с бляхами на груди, судебный врач и знакомой филлер (чернявый в цилиндре).
– Ничего не трогали? – интересуется приставу.
– Ничего-с…, – опережает всех с ответом филлер.
– Ну-с, посмотрим…, – склоняется над трупом здоровяка товарищ прокурора.
… – Любовь крепка, как смерть! – жарко шепчет Жорж. – Скажите, Елена, одно только слово и я брошу всё. Я буду вашим слугой.
– Нет. – Елена опускает ресницы.
– За мною следят…, – склоняется к ней Жорж, – я – на волоске! Но все равно…
– Вы сказали: за вами следят?! – Елене жутковато и романтично.
– Да, следят.
– Уезжаете, уезжайте скорее…
– И больше не возвращайтесь…, – грустно улыбается Жорж, берет Елену за руку.
– Я…, – она сжимает его пальцы, – я буду ждать вас…
– Я вернусь… Я вернусь очень скоро. И вы будете моею! Вы будете моей?!
Елена опускают голову, пряча вспыхнувшее лицо. Рука в белой перчатке стискивает руку Жоржа…
Подвал.
–… Этот…, – филер в цилиндре показывает на труп здоровяка – Филя. Медвежатник. Полгода назад бежал с каторги.
   – Серьезная публика, – усмехается пристав.
– Этого…, – показывает филер на второй труп, – я не знаю.
– Зато я знаю…, – склоняется товарищ прокурора над третьим трупом, – переверните.
Филер и один из дворников переворачивает труп. Мощный взрыв разбрасывает тела… Подвал заволакивает дымом…
-9-
День. Дождь. Жорж сидит в знакомой кофейне. За окном – площадь. Губернаторская карета на противоположной стороне. Жорж есть мороженое. Дамочки "постреливают" на него глазами…
В ВЕРХНЕЙ ЧАСТИ КАДРА - НАДПИСЬ: "10 ИЮЛЯ. САМСОН. НА САМСОНА ДОЖДЬ – СЕМЬ НЕДЕЛЬ ДОЖДЬ."
Глухо ворчит гром…
Карета трогается, пересекает площадь, идёт по главному маршруту.
На мосту – драгунский офицер с цветами и свёртком подмышкой. Это Федор. Стоит под зонтом, как незадачливый влюблённый, назначивший свидание в столь неудачный час.
К нему приближается карета…
Фёдор смотрит на неё, лицо его нервно подрагивает.
Он идёт карете навстречу …
Когда Жорж собирается выходить из кофейни, упругий, странный звук встряхивает стекла в окнах…
… Жорж – уже на улице. Мимо бегут люди. Где-то крикнули страшно, безысходно… "А-А-А!" Проскакали через площадь казаки. Люди заполняют улицу, несмотря на дождь. Дворники, гимназисты, обыватели, фабричные.
– Губернатора убили! – выскакивает из-за угла драный мальчишка.
Жорж спешит вслед бегущим…
У моста – разбитая карета. Бьющаяся на мостовой раненая лошадь. Свалившийся кучер задрал в пасмурное небо рыжую бороду. Он весь в крови.
Жорж пробивается сквозь толпу. Слышит отрывочные разговора:
– А поймали?
– Не слыхать, чтобы поймали.
– Много их ноне… Этих…      
– Поймают. Как не поймать…
– Губернатор-то жив?…
- Кажется… 
– И слава Богу!
… Жорж стоит и смотрит затоптанные цветы Федора рядом с лужицей крови…
Где-то на другой улице отрывисто – сухо трещат револьверные выстрелы.
– Ишь ты, палит…, – говорит удивленно кто-то в толпе.
Выстрелы трещат уже дальше, отрывистей, глуше.
… Фёдор уходит от погони. Отстреливаясь на ходу, он сваливает двух преследователей. Они – в гражданской одежде. Видимо, агенты тайной полиции. Один – не подвижен, другой катается в луже, закрыв лицо руками. Стоявший на посту городовой пытается задержать Федора и получает пулю в живот. Фёдор стреляет с двух рук. Бежит легко, пружинисто… Полицейский пристав и два дворника выскакивают из переулка. Фёдор в упор расстреливали их, сшибает пристава рукояткой револьвера. Забегает во двор… Из него нет выхода. Ловушка! Заскакивает в подъезд большого дома. Деликатно стучится в квартиру на первом этаже.
– Кто? – спрашивает мелодичный женский голос.
– Вам письмо. – тон Фёдор очень благопристоен.
Открывают медленно…
Фёдор слышит топот преследователей. Крики.
Фёдор распахивает двери – миловидная служанка падает в обморок. Закрыв дверь на засов, он перешагивает через женщину, насквозь проходит квартиру. Открывает окно. Выскакивает в соседний двор. Его обстреливают солдаты – гренадёры. Район оцеплен. Понимая это, Фёдор прячется за поленницу дров. Перезаряжает револьверы. Достает – третий – браунинг. Кладёт его в удобном месте.
А дождь все идёт…
Федор припадает к луже. Пьет. Жадно. С удовольствием. Ополаскивает лицо. Закуривает. Поленницу обстреливают залпами. Пыхая папиросой, Федор стреляет "на выбор" в просветы между поленьями. Его ранят. Морщась Фёдор "срезает" унтер-офицера.
Гренадёры открыли беглый огонь. Федора ранят во второй раз, но он продолжает отстреливаться. Целиться тщательно, не торопясь… "Срезает" ещё двоих. Его ранят в третий раз. Это смертельное ранение. Привалившись к стене, Фёдор закрывает глаза. Револьверы валятся из рук, но окурок из зубов он не выпускает. Он открывает глаза последний раз, когда четвёртая пуля пробивает грудь…
Последним усилием Фёдор выплевывает окурок.
Всё!
День. Просека. Родник. Две пролетки.
За столом – трое.
– Все пропало, Жорж…, – нервно хрустит пальцами Генрих.
– Молчать! – лицо Жоржа словно высечено из камня.
– Что с тобой, Жорж? – Ваня мягко пытается разрядить обстановку.
– Ничего не погибло! – цедит сквозь зубы Жорж. – Ничего! Все ещё впереди.
– А Фёдор? – в глазах Генриха – боль.
– Что Фёдор. Убит. – смотрит Жорж на него тяжелым взглядом.
– Вы не подумайте, но мне показалось… Что же теперь? – с трудом подбирает слова Генрих.
– Что теперь?
– Нас ищут.
– Нас всегда ищут, студент. – улыбается Ваня.
– Только как же… Нас мало. Ваня и я…, – Генрих в нервном шоке.
– Нас – трое. – уточняет Ваня.
– Ты забыл меня, Генрих, – несколько смягчается Жорж, – я – третий.
Смену настроение чутко улавливает Генрих, его вдруг обуревает жажда деятельности и прожектерства.
– Жорж, на улице трудно…
– Что трудно? – не понимает Ваня.
– На улице трудно! – упрямо повторяет Генрих.
– Что предлагаешь? – закуривает Жорж.
– Мы пойдём к нему. Прямо в дом.
– И не стыдно тебе, Генрих! – понял, наконец, Ваня.
– Успокойся, – доброжелательно улыбается Жорж, достает деньги – две тугих пачки – отдает   Генриху. – В город не заезжай. Отсидись недели две. Ты знаешь – где. Я тебя найду. Прощай. – Протягивает ему руку.
Попрощавшись Генрих идёт к своей лошади. Сейчас видно, как он стал за последнее время. Вид жалкий.
Сеет мелкий дождь. Плачет хмурое небо.
– Жалко Федора, Жоржик, – Ваня отхлебывает из кружки родниковую воду.
– Да, жалко.
– Да ведь тебе не Федора жалко.
– Как не Федора, Ваня?
– Думаешь: товарища потерял. Ведь так? 
– Конечно.
– Думаешь: жил на свете деятель, настоящий бомбист, бесстрашный… А теперь его – нет! Думаешь: как быть без него?
– Да, так и думаю.
– А про Федора забыл. Не жаль тебе его…         
– Чудак ты, Ваня.
– Ты подумал: что он чувствовал там, за дровами? Стрелял и знал, каждой клеткой крови знал: смерть!
– Мы знаем на что идём.
– Фёдоров был тебе нужен, но ты его не любил.
– И ты мне нужен, Ваня.
– Я – знаю! – Ваня задумчив.
– У Генриха хорошая мысль. Навестить губернатора…, – щурится Жорж, словно целится в кого-то.
– Взорвать дом? А люди?
– Какие люди?
– Семья, дети?! – хмурится Ваня.
– Пустяки…
- Я не согласен! Нет, Жорж, послушай меня. Не делай этого. Кто дал тебе право? Кто позволил?
– Я сам позволил себе! Не хочешь – я сам пойду. Один!
– Жорж, а дети?
– Пусть дети…
–  А Христос?
– При чём тут Христос? – смотрит в ванины глаза, которые темнеют от гнева. – Ладно. – Улыбается Жорж. – Прикончим его на улице. Риска меньше.
– Конечно меньше…, – у Вани отлегло от сердца. – Вот увидишь: Будет удача. Услышит Господь моления наши.
– Господь? – переспрашивает Жорж и вдруг начинает хохотать, бьет кулаком по столу.
Ваня смотрит на него оторопело.
Смеясь, Жорж склоняется к столу, стукая кулаком. Резко обрывает смех.
Дьявола надо молить, Ваня…, – тлеют ненавистью глаза Жоржа. – Люцифера! И он услышит наши терзания…
Старая деревенская усадьба. Полнолуние. От белых ворот белеет дорога. Она уходит в светлеющие и поля ржи. Одиноко выводит капельные трели ночная цыкада…
Эрна стоит у крылечного столба. Она слушает ночи, кутаясь в шаль. Потом входит в дом… Зажигает свечу. Комнаты большие, но уютные. Довольно хорошо обставленны.
… Она садится рядом с диваном, на котором лежит Жорж. На нём барский халат с кистями. Ни дать, ни взять: провинциальный помещик.
– Когда же это кончится Жорж?… – Эрна в слезах. – Когда?!
– Что кончится, Эрна?
– Я не могу жить убийством... Я не могу. Я жить не могу!
Жорж молчит.
– Скажи хоть слово. Не молчи!
– Зачем слова отчаяния, зачем слова утешения?
– Ты совсем не любишь меня…, – горестно вздыхает Эрна. – Я чужая тебе!
– А чем ты говоришь, Эрна?! – резко садится Жорж. – Разве время? Неудача за неудачей… 
– Да, – вытирает слёзы Эрна. – Неудача за неудачей…
– Во мне нет любви, Эрна! – его глаза неподвижны и горячи. – Во мне только ненависть!
– Я не могу жить без тебя… – Она встаёт, растягивает платье. – Ты хочешь выпить?
Жорж молчит.
– Давай выпьем, Жорж…, – обнаженная Эрна наливает бокал красного вина.
Жорж отрицательно крутит головой.
Эрна медленно выпивает вино, подходит к Жоржу, присаживается перед ним.
– Я ничего не хочу от тебя, ничего не прошу. Только будь сейчас со мною.
Жорж целует ей руку.
Звенит цикада…
… Губернатор и Жорж прогуливаются по саду за чугунной ажурной оградой. Оба они в барских халатах, а хозяин ещё и в ночном колпаке. На ухоженных аллеях они выглядят довольно нелепо. Вместо статуй тут и там торчат фигуры охраны: полицейские, сыщики, офицеры. Они неподвижно, только глазами "сопровождают" гуляющих.
Зенит цикада в вечерней тишине…
–… Мне не жаль Федора, даже не жаль, что я так и не защитил его…, – нервно курит Жорж длинную папиросу. – Ну, убил бы я ещё пятерых. Таких, как эти…, – небрежно кивает он на неподвижные фигуры охраны. – Мне жаль, меня бесит, что вы были в двух шагах, в подъезде, а я…
– И Ваня умрёт…, – губернатор грустен, - и эта несчастная женщина Эрна, которую вы так умело обманываете. Да и сам вы…
– Не пророчествуйте, Ваши высокопревосходительство. Мы не уйдём. Мы не сдадимся. Сейчас вы торжествуете. Но настанет и наш день!
– Неужели, батенька мой, вам никого не жалко, ни о чём вы не сожалеете?!
Они останавливаются. Стоят лицом к лицу.
– Что моя жизнь без борьбы, – улыбается Жорж, – без радостного сознания, что мерзкие законы не для меня.
– Вы действительно – исчадье ада…, – губернаторов легонько отталкивает Жоржа и уходит, горбясь по-стариковски, в глубину аллеи…
Трещит ночная цикады…
… Со счастливым лицом Эрна спит на плече Жоржа…
- 10 -
День. Деревенская усадьба.
Ваня – барин: мягкая шляпа, светлый галстук, серый пиджак, золотая цепь на жилете. Лицо чистое, ясное, лучистые глаза счастливого человека. Он сидит на широком крыльце у самовара и смотрит на спокойный русский пейзаж. Рядом – Эрна. Вяжет. Спицы ритмично поблёскивают на солнце. На столе – яблоки россыпью.
В ВЕРХНЕЙ ЧАСТИ КАДРА НАДПИСЬ: "14 АВГУСТА. МЕДОВЫЙ СПАС. ПРОВОДЫ ЛЕТА.ХОЛОДНЫЕ РОСЫ."
… По белой дороге к белым воротам идёт Жорж с удочками на плече, со связкой отловленных карасей. Идёт босиком, подвернув брюки почти до колен. Он загорел, окреп за это время, обзавёлся бородкой, которая ему очень идёт. Жорж  входит во двор… Сбежав с крыльца, Ваня обнимает его.      
– Вот, Жоржик, и конец.
– Ещё – не конец. Сглазишь, Ваня…
– Конец…, – Ваня обнимает Жоржа за плечи, ведёт на крыльцо к самовару. – Я чую! Будет ему на орехи…
– Ты думаешь? – садится у стола Жорж.
– Верно. Теперь не уйдёт!
– Я так рад. – Ваня простодушен и мягок. – Знаешь, вся жизнь мне кажется сном. Будто я родился для того, чтобы умереть.
Эрна встаёт и уходит в дом. Ваня вопросительно смотрит на Жоржа.
– Она устала жить убийством. Ей тяжело. – объясняет Жорж.
– А заряды?
– Они готовы.
– Трудно в чудо поверить, Жоржик. А если поверишь, то уже нет вопросов! Зачем тогда насилия? Зачем – меч? Кровь? – спешит "наговориться" Ваня, как перед смертью. – И нет в нас верит. Сказки, мол, всё это… А ты – послушай! – Ваня достает Евангелия.
Жорж так и сидит с удочками, с рыбой, босой, простоволосый и немного усталый. Солнце поблёскивает на боках самовара.
– "Фома же, один из двенадцати, называемый Близнец, не был тут с ними, когда приходил Иисус. Другие ученики сказали ему: Мы видели Господа. – читает Ваня. – Но он сказал им: если не увижу на руках Его ран от гвоздей и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки в ребра Его, не поверю. После восьми дней опять были в доме ученики Его, и Фома с ними. Пришел Иисус, когда двери были заперты, стал посреди них и сказал им: мир вам! Потом говорит Фоме: подать перст свой сюда и посмотреть на руки Мои, подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, будь верующим. Фома сказал Ему в ответ: Господь мой и Бог мой!
Иисус говорит ему: ты поверил потому, что увидел меня; блаженны не видевшие, но уверовавшие".
Генрих лихо въезжает во двор на своей лошаденке. Не слезает с козел. Хмуро сосредоточен. Ваня хлопает его весело, по-мужицки.
Они стоят у пролётке.
Эрна выносит знакомый саквояж. Передает Ване.
– Осторожней…, – целует его в щеку.
Ваня смущен.
Эрна подходит к Генриху и, заглянув ему в глаза, нежно дотрагивается до его руки, что сжимает вожжи.
— Ну, прощай, Жоржик. Навсегда прощай! И будь счастлив. Сделаем свое дело, чтобы потом не убивали. Чтобы потом людей по-божьи жили, чтобы любовь освещала мир.
– Это кощунство, Ваня! – Эрна вот-вот заплачет.
– Знаю! А по-другому не умею. – Ваня обнимает Жоржа, как брата. Садиться в пролетку. – Будь счастлив, Жоржик – Фома неверующий.
Пролетка одним духом выкатывает за ворота.
Жорж и Эрна смотрят им вслед…
– "Блаженны не видавшие, но уверовавшие". – криво улыбается Жорж. – но в Писании сказано, Ваня: «Пусти серп свой и пожни, потому что пришло время жатвы".         
– Жорж…, – Берет его под руку Эрна, стараясь отвлечь от роковых мыслей. – Генрих сказал мне, что надо уходить из дела.
– Кто сказал?
– Генрих.
– Он сказал, чтобы ты уходила на мирную работу?
– Да. А как ты думаешь?
– Я думаю так же, как и Генрих. Вот сделаем дело и…, – Жорж машет рукой вслед удаляющейся пролётке.
– Ты-третий?
– Теперь – я третий, но номер – первый. У меня главный маршрут.
– Жорж, мы ведь вместе умрём? Жорж?… – Эрна прижимается к нему.
– Ты останешься здесь! – приказывает он Эрне. – Знаешь, если бы я мог, я бы помолился! Во имя удачи, Эрна… Сегодня день нашей жатвы…
Они все стоят посреди двора и смотрит на белую дорогу, где никого нет.
Деньги. Город. Площадь. Карета у дома губернатора.
Кофейня, но Жоржа там нет.
–… Он гуляет по главному маршруту. Подмышкой свёрток. Жорж напряжен. Только он зритель слышат как при каждом шаге постукивает у него подмышкой заряд… Из-за угла выскакивает два мальчишки – гимназиста и чуть не сталкивается с Жоржем. Однако всё обошлось.
… Он идёт к площади – постукивает заряд.
Минует знакомой мост с которого рыбачит заядлый рыбак. К любителю рыбной ловли подходит полицейский…   
… А Ваня совсем на другой улице с саквояжем. Тоже – "гуляет".
… Генрих в студенческой тужурке с портфелем в руке "сторожить" третий маршрут.
Губернаторская карета едет по улице. По маршруту Жоржа… Он ускоряет шаг, спешит ей навстречу…
Карета растёт на глазах…
И в это время Жорж замечает краем глаза… Эрну с тяжелым ридикюлем, который она прижимает к груди. Она нарушила приказ! Она страхует его… Это заминка не позволила Жоржу что достичь перекрёстка время.
Карета круто сворачивает в перекрёсток, треща колесами по булыжнику.
Жорж стоит несколько мгновений со вздутыми желваками на скулах. Потом, не глядя на Эрну, спешно шагает вслед карете.
Эрна спешит за ним…
… Упряжка из трёх лошадей идёт тяжелой рысью посреди улицы…
Стремительно, легко Ваня пересекает необходимую дистанцию навстречу карете. Короткий взмах… Саквояж разбивается стекло каретной дверцы. Взрыв!… Корпус кареты разваливается на глазах. Ваня падает почти рядом. На нём тлеет одежда. Он вскакивает и, покачиваясь, идёт к тротуару…
Жорж поворачивает из-за угла и останавливается. Появляется Эрна и берет его под руку. Так они стоят и смотрят: как мечутся в панике люди, как хватают Ваню, как тащат его два дюжих дворника и городовой. Горят обломки кареты…
Все!…
Губернатор –убит.
– 11 –
День. Просёлок.
Генрих везёт Андрея Петровича. Тут, развалившись в пролетке, поглядывает по сторонам. На лице довольство.
Вокруг – белотелые берёзы. Солнце. Покой и умиротворение.
В ВЕРХНЕЙ ЧАСТИ КАДРА - НАДПИСЬ: "19 АВГУСТА. ЯБЛОЧНЫЙ СПАС. ВСТРЕЧА ОСЕНИ."
Они подъезжают к небольшому озеру, где на мостках Жорж ловит рыбу. Он в просторной красной рубахе – косоворотке, брюки подвернуты до колен.
Генрих окликает его, не сходя с козел. Жорж поднимается, встречает Андрея Петровича. Они идут к воде.
– Далеко забрались. Еле нашел вас…, – вытирает лысину Андрей Петрович, – Тишь и благодать…, – щуриться он довольно.
Из-за бугра видна часть усадьбы. Доносится звуки фортепиано.
– Кто это?
– Это Эрна.
– Шопен. Хорошая школа. – с видом знатока заключает Андрей Петрович, потом, разулыбавшись, жмет руку Жоржа. – Поздравляю вас… Всех товарищей в вашем лице.
– С чем, Андрей Петрович? – лицо Жоржа ничего не выражает.
– С победой и одолением! – старый деятель смотреть невинными глазами. – Какую щуку подсекли на крючок!
Жорж молчит.
– Да, конечно… Жертвы…, – нагоняет на себя скорбь Андрей Петрович. – Хороших людей теряем… Жаль. Очень жаль!
– Мы знаем, на что идём. – тускло, без эмоций говорит Жорж.
– Правду сказать, мы надежду теряли. Мы чувствовали, что у вас неудачи. И знаете, – понижает голос Андрей Петрович, – упразднить даже вас хотели.
– То есть как упразднить? – криво усмехается Жорж.
– Дело прошлое. Скажу: разуверились мои. Столько времени, а результатов никаких. Стали думать: не лучше ли упразднить. Все равно ничего не выйдет. Вот старые дураки!… – смеется своим мелким смешком Андрей Петрович. – Дело прошлое…
– И вы думаете, можно нас упразднить? – с удивлением смотрит Жорж на дряхлого, обсыпанного перхотью старика.
– Ну, вот… – тот похлопывает Жоржа по плечу. – Пошутить с вами нельзя. Вы уже обиделись.
– Я не обиделся. Я – удивился! – смеется Жорж.
– Прекрасно, что вы не потеряли способности удивляться. – напускает на себя важность Андрей Петрович. – Комитет решил…
– То комитет, а то я…
– Ах, Жорж… смотрит – смотрит на него укоризненно Андрей Петрович. – Уезжайте-ка лучше отсюда. Отдохните недельки три-четыре… И – за дело.
– Я остаюсь здесь…
Старый член комитета смотрит вопросительно.
–… У меня тоже дело…, – улыбается Жорж. – Неотложное причем.
– Ладно, Жорж…, – соображает что-то Андрей Петрович. – Приедете – потолкуем.
– Эрну захватите с собой. Через полтора часа – поезд.
– Конечно, конечно, – быстро соглашается Андрей Петрович. – Только…
– Эрна сойдёт у заставы, – перебивает его Жорж, понимая опасения старика, – до вокзала доберётся сама. Так лучше…
– Конечно. Так лучше…, – Андрей Петрович доволен, что его правильно понимает.
… Жорж входит в дом – смолкает фортепьяно.
… Осунувшаяся, как-то сразу увядшая, Эрна стоит передним. Хрупкая и печальная.
– Ну вот, Жоржик, конец…, – дрожат её опущенные ресницы.
– Ты рада?
– А ты?
– В душе у меня нет ликование. Совершенно… Достигнутая цель мне не приносит радости.
– Жорж, неужели?… – Она прижимается щекой его груди. – Неужели мы расстаемся?
– Не навсегда, Эрна.
– Нет, навсегда…
– Ты устала, измучилась. Отдохни и забудь.
– Я не забуду.
– Не плачь. Тебя сейчас отвезут.
– Генрих?
– Да и ещё один смешной старик. – добавляет насмешливо. – Деятель…, – Жорж целует Эрну, легонько отталкивает её от себя. – Иди. Я догоню тебя. Я – провожу.
Эрна послушно идёт к двери. Оглядывается.
– Ты приедешь, Жорж?   
Он кивает в ответ.
Эрна уходит…
Жорж – один. Лицо его становится злым, непримиримым. Он мечется по комнате, давая выход своему раздражение.
– Черви ползучие! Дряхлые умники! – он бьет кулаком в собственную ладонь. – Они решили нас УПРАЗДНИТЬ! Мозгляки!
– Вы – молоды, здоровы, сильны. Ещё раз ушли от смерти, убив меня. – слышит Жорж собственный голос за спиной, но это говорит губернатор. Он сидит в кресле под образами, горестно смотрит на своего врага. – О чем Вам печалиться, батенька мой. Вы спровадили Эрну. Убили меня и она вам не нужна.
– А не большая ли вина, если бы я оттолкнул её. Тогда…
– Когда ещё был жив Мика? – усмехается губернатор. – Опять готовитесь к большой охоте… Хотите поиграть в роковую любовь? А знаете, батенька мой, почему любовь приносит не радость, а муку?
– Не знаю и не хочу знать!
– А Ваня – знает. Но его уже скоро не будет.
– Порой мне кажется, что стукнет дверь, войдёт Ваня… – играет в искренность Жорж.
– Войдёт и скажет: "Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь.
– Ваня – верит в Христа, я – не верю! – злиться Жорж. – В чем разница между нами? – Я – лгу, шпионю, убиваю. Он – лгал, шпионил, убивал. Мы – живём обманом и кровью!
– Он ищет Христа – это его право. У меня свои законы. Мне все равно: Христос или антихрист. Я не ищу ничего. Я желаю того, чего хочу! В моем желании – моё право! 
– Вы умрёте, как и он, – предрекает губернатор, закрыв глаза, – но только тёмной смертью, ибо в горьких водах – полынь!
… Поезд. В окне мелькают леса "пробитые" лучами заходящего солнца. Эрна в купированном вагоне первого класса. Стоит в проходе. Смотрит в окно, ничего не видя… В глазах – слёзы. Сейчас она опять напоминает "Незнакомку" Крамского. Вагон дёргается, лязгают буфера. Эрна приходит в себя и замечает подозрительного мужчину с нафебренными усами. Определяет: сыщик! В другом конце вагона – второй. Войдя в купе, Эрна закрывает дверь. Её спутница – дебелая старая барыня – спит. Сев напротив неё, Эрна берет ридикюль и замирает… В глазах напряжение и ненависть.
В дверь – стучат. Это толстый кондуктор, но Эрна, конечно, не знает этого. Он стучит ещё раз… Барыня открывает глаза, соображает в чем дело.
– Откройте дверь, деточка. – просит Эрну, испускает дикий крик, увидев в руке своей соседки револьвер. Револьвер Мики. Она замирает с открытым ртом и выпученными глазами.
Кондуктор обеспокоен, он стучит кулаком.
– Уважаемые дамы, это я… кондуктор. Откройте! – и получает пулю в живот. Сделав три выстрела в дверь, Эрна стреляет себе в сердце.
Барыня – в ступоре. Она смотрит на упавшую Эрну, рука которой все ещё сжимает револьвер…
– 12 –
… Мрачные коридоры тюрьмы. Перестук каблуков. Скрежет засова. Скрип дверных петель…
В ВЕРХНЕЙ ЧАСТИ КАДРА НАДПИСЬ: "28 АВГУСТА. УСПЕНЬЕ. ТРЕТИЙ ОРЕХОВЫЙ СПАС. НАЧАЛО МОЛОДОГО БАБЬЕВА ЛЕТА."
… В камеру входит палач в красной рубахе с верёвкой и нагайкой. Он вяжет Ване руки назад. Крепко вяжет – да конца ваниной жизни.
… Ваню ведут по коридорам: звенят шпоры, бряцает оружие. Лицо осуждённого как бы стёрто, безлико, в тусклых глазах пустота отрешённости. Только губы кривятся в подобие улыбки.…
Распахиваются железные ворота… Розовеет восток. На песчаный косе курица туман. Ноги вязнут в песке. Ваня проходит, не замечая Жоржа и губернатора.
Официальная группа чиновников. Врач. Священник.
… А восток накаляется все больше, розовая речная волна лижет желанный песок…
Ваня исповедуется, склонив голову. Целует крест. Поднимается на эшафот. Палач в красной рубахе набрасывает саванн. Затягивает верёвку…
Громко стучит отброшенный табурет.
Ваня висит.
Всё!
Они бредут по песку вдоль берега…
– Христос сказал: "Не убий". – грустит губернатор.
– И ученик Его Пётр обнажил для убийства меч. – возражает Жорж.
– Христос сказал: – "Любите друг друга". – волнуется старик.
– И Иуда предал Его! – усмехается Жорж.
– Христос сказал: "Я пришел не убить, но спасти. – упрямо "гнёт" свое губернатор.
– И был осуждён! – смеется Жорж, останавливается у самой кромки воды. – И ныне распинают Христа! Значит, Он – не лоза, мы – не ветви Его. Значит слово Христа – сосуд глиняный. Значит, Ваня не прав!
– Бедный любящий, Ваня…, – губернатор с трудом, по-стариковски садиться на песок. Он искал оправдания жизни.
– К чему оправдания?– садится рядом Жорж. – Вот – Генрих.
Для него мир, как азбука, прост. На одной стороне – рабы, на другой – владыки. Будет день, рабы победят. Тогда рай и благовест: все – равные, все сыты, все – свободны! Не верю я в рай на земле, не верую в рай на небе. Вся моя жизнь – борьба. Я не могу не бороться. Я так живу!
Они сидят рядом…   
Ровная гладь воды…
Жорж в красной рубахе на мостках ловит рыбу…
За его спиной трещат колеса – Генрих, натянув поводья, тормозит пролетку. Сбегает тропинке вниз. Садится рядом с Жоржем.
– Вани нет! – Сообщает Генрих с болью в глазах.
- Я знаю!
– Читал, что в "Известиях" пишут?
– О нём?
– Нет. О губернаторе.
– Не читал. Не стоит.
– Как не стоит? – озадачен Генрих. – Во имя чего дело делали? Печатное слово необходимо…
– Бросим об этом! Слушай, Генрих, ты любишь Эрну?
– Откуда ты знаешь?
– Знаю.
– Жорж, скажи мне правду.
– Что тебе сказать?
– А ты любишь Эрну?
– Я? Эрну?! Что ты? Бог с тобой!
– И никогда ничего?! –…
– Никогда и ничего. – Жорж подсекает рыбешку, она блестит на солнце серебром.
Жорж ловит её с детским, счастливым лицом.
– Ты береги её…, – берет Жорж у Генриха снятого с крючка пескаря. – И желаю вам счастья!… Я возвращаюсь в город. – он выбрасывает рыбку в воду. – Подданный Великобритании Жорж OБриен сегодня возвращается из Москвы.
День. Парк. Глухая аллея. Цветы. Первые осенние листья на дорожках. Все на той же скамье – Елена. Она в белом платье. Все в ней дышит молодостью и здоровьем.
Елена поднимается на встречу Жоржу. Берет его под руку. Они идут к беседке, увитой хмелем. Входят в неё…
– Вы были все время здесь? – Елена смотрит на него завороженно, как на человека из какого-то иного мира.
– Да, я был здесь…
– Так, значит, это вы?! Боже, как страшно!… – и она приникает к Жоржу, зажмурив глаза от сладкого и тайного ужаса. – Боже…
Жорж целует её лицо, шею, руки…
– Я так боялась за вас! – Елена не говорит, а лепечет в нервном возбуждение. – Я не смела думать о вас. Вы такой… странный. Не здешний…
– Я люблю тебя! – шепчет ей Жорж. – Я зовут тебя: иди за мною…
День. Знакомый номер гостиницы поданного Великобритании господина Джорджа ОБриена. На ковре разбросанные женские и мужские одежды.
– Пусть ты завтра исчезнешь…, – шепчет Елена, – но сегодня ты – мой! В счастье нет успеха! Так не думай ни о чем, милый… Будем радоваться, будем жить…
Пока Жорж и Елена любят друг друга, в верхней части кадра – надпись:
"24 СЕНТЯБРЯ. ФЕДОРА. НА ФДЕРОУ – ЛЕТО КОНЧАЕТСЯ.ОСЕНЬ НАЧИНАЕТСЯ."
"23 НОЯБРЯ. ЯКОВ. НА ЯКОВА: "БРАТ БОЖИЙ ГРАД ПОСЫЛАЕТ".
… Хмурый ноябрьский день. Деревья почти облетели. Скука и провинциальность. Полдень.
… Пока каменные часы мелодично отсчитывают время, Елена одевается… Горит камин. Это не гостиница, а спальня какой-то богатой квартиры. Жорж лежит на высоко взбитых подушках. Красивый, сильный и недовольный.
– Не мучай меня, милый…, – Елена вкрадчиво ласкова.
– Я не хочу, чтобы ты целовала его…
– Что за дело кого и когда я целую? – она опускается перед ним. – Не нужно злобы, Жорж. Я сегодня люблю тебя. Я твоя раба, ты мой господин. Разве этого мало?
– Или он, или я. Я так хочу!
– Почему я должна выбирать? – Она поднимается с колен, снимает кольцо с большой жемчужиной. – Береги её… Это моя любовь.
– Я брошу всё… Мы уедем заграницей.
– Жорж, я не могу…
– Я сказал: выбирай!
- Ты, милый, не знаешь счастья. Ты – железный, солнце не для тебя. Надо радостью жить. Мир велик и всем хватит любви. Так не думай ни о чём и люби меня. – она целует его в висок, идёт к двери… Оглядывается, улыбаясь неотразимо.
– Я люблю тебя, Жорж. Ты это знаешь. Но никогда не буду твоей женой. – и уходит. В припадке бешенства Жорж швыряет жемчужину в камин…
Жорж и губернатор идут по главной улице…
– Порой мне кажется, что Вы, губернатор, живы. Во мне нет былой злобы, нет ненависти. Мне хорошо о вас думается.
– Приятно слышать, – старичок улыбается хитро в усы.
– Люди…, – недобро смотрит Жорж на прохожих.
– Которых вы презираете. – уточняет губернатор.
– Эти ничтожества другого и не заслуживают. – усмехается Жорж. – Люди мирно живут, мирно любят и мирно умирают. Я так не хочу!
– Вы, батенька мой, действительно так не можете. – опять уточняет губернатор, – и это ваше несчастье.
– Зачем я тут, Ваше высокопревосходительство?! – пытливо смотрит Жорж на него. – Чего я могу добиться? Елена не уловима,  как солнечный зайчик. Она никогда не будет только моей! А я не могу уехать!
– Не умеете проигрывать, молодой человек. – улыбается понимающе губернатор. – Ох-хо-хо! Из охотника вы превратились в жертву.
– Не-е-ет! – глаза Жоржа жестоки. – Пусть каждый день в этом городе – страшный риск, пусть на карте – моя жизнь. Пусть! Но я получу то, чего так хочу!
Жорж видит мужа Елены. Они идут друг другу навстречу…
– Вы узнали меня? – гневными глазами Жорж смотрит на красивого офицера. – Узнаете?!
Тот кивает, с ненавистью глядя на Жоржа.
– Знаете, почему я здесь?
Тот кивает опять.
– Ставлю вас в известность: я – не уеду!
– Вы уверены в этом? – с усмешкой говорит муж Елены.
– А вы?
Пауза.
– Это вы уедете. Поняли? – свистяще цедит Жорж. – Вы!
– Вы сумасшедший?
– Иначе – дуэль.       
– Вы – сумасшедший.
– Вы будете драться?
– Хорошо. – Муж Елены Суров. – Я к вашим услугам.
… Лес. День. Далеко перезвон колоколов…
Дуэлянты – "у барьера".
Муж Елены отстегивает кобуру, достает револьвер, держит в опущенной руке. С неба срывается дождь, который переходит в крупный град.
Жорж держит офицера на мушке, который так и не поднимает оружия.         
– Раз…, Два…, – Командует Жорж, – три!
Офицер неподвижен. Бледен. Он с презрением смотрит на Жоржа.
– Стреляйте! – кричит Жорж, держа на мушке офицерскую фигуру. – Ну!…
В ответ молчание.
Жорж спускает курок…
… Он подходит к своей жертве. Садится рядом на пенёк. Закуривает с мертвым лицом.
Труп мужа и Лены словно усыпан жемчужинами…
– 13 –
…. День. Петроград. Исакий. Мокрый снег. Метель…
Жорж входит в собор…
В ВЕРХНЕЙ ЧАСТИ КАДРА НАДПИСЬ: "15 МАРТА. ФЕДОТ – СНЕЖНЫЙ ЗАНОС. НА ФЕДОТА МЕТЕЛЬ, ВЕТЕР – ДОЛГО ТРАВЫ НЕ БУДЕТ."
Сияющий алтарь. Вечные лики святых. Немногочисленные верующие. Поставив свечку, Андрей Петрович истово шепчет молитву креститься мелко, кланяется низко. Жорж входит в собор… Примечает старого деятеля, когда чувствует вдруг – кто-то трогает его за плечо. Оглядывается – губернатор! Они отходят в тень колонн, присаживаются у стены.
– Я рад, что вы пришли. – губернатор отечески обнимает его за плечи. – Очень рад.
– Странно, Ваше высокопревосходительство, – Жорж изменился за это время, лицо его стало жёстче, графичней, – но мне скучно вспоминать, что я любил, что убил во имя любви.
– Во имя любви?! – удивляется губернатор. – Зачем обманывать… Покайтесь.
Во мне нет раскаяния. Да, я убил… До сих пор имел оправдание: убивал имя нашего дела. Но вот я убил ДЛЯ СЕБЯ. Захотел и убил! Кто осудит, кто оправдает? Мне смешны оправдания и строгие приговоры! Почему во имя идеи – убить хорошо, для отечества – необходимо, для себя невозможно? Почему?! Скучно…
– А Елена?
– Мне безразличны её муки…
– Вы расстреляли свою любовь, если это можно назвать любовью… – слышится голоса губернатора.
… Рука отечески обнимает Жоржа за плечи. Но это не губернатор, а Андрей Петрович. Пенсне. Бородка. Как приклеенная, улыбка.
– Мы так вас ждали, Жорж. Слава Богу! – смотрит Андрей Петрович ласково даже заискивающе.
– Вы верующий?
– Что вы…, – тихо посмеивается знакомы мелким смешком. – Это так… Конспирация. Слушайте, Жорж…, – его пенсне мутны, как бельма. – Мы решили вам поручить… Это трудное дело… Но вы справитесь. Экспроприация…
– Зачем?
– Что, Жорж, зачем?
– Зачем убивать.
– Вы устали, Жорж. Отдохнёте и все будет хорошо. Слышали? Эрна погибла. Застрелилась. Так жаль, так жаль…
– Прощайте. – Поднимается Жорж. Я не устал. Просто я – не с вами, я – НИ С КЕМ.
– Вы больны, Жорж?
– Я – здоров. Только больше ничего делать не буду…
… Жорж выходит из собора. В метель…
Робкий рассвет… Обозначенные шпиц Петропавловской крепости. Снег.
Гостиница. Шикарный номер на первом этаже. В кресле – Жорж. Перед ним – догорает последняя страничка судьбы. Жизнь прожита и сожжена.
Свеча. Револьвер.
– Вы решили, батенька мой, уйти из жизни? Это грех тяжкий…, – губернатор сидит "при полном параде", сидит под лампой.. Чёрный угол вместо образов.
– Мне скучны люди, их жизни. Между ними и мною – предел. Я не хочу ничего…
– ""Блаженны не видевшие и уверовавшие". – на лице губернатора – сочувствие.
– Не надо рабских молитв. Я не знаю Бога! Я – один. Я хочу и говорю: все суета и все ложь.
– Ты обманул меня, – раздается голос Эрны, за его спиной. – Ты сжег записку…
– Записка –пустяк.– Не оборачивается Жорж, кивает на груди пепла. – Я сжег всю свою жизнь.
– Мика писал, – Эрна достает револьвер Мики. – "Когда ты поймёшь, у тебя не дрогнет рука".
Презрительно хмыкнув, Жорж поднимается, покосившись на Эрну, подходит к окну.
– У меня тоже не дрогнет…, – стоит спиной к Эрне, которая поднимается револьвер…
– Покайтесь! – Шепотом просит губернатор.
– Я не хочу!
Раздаются выстрелы, но это стреляет не Эрна, которой в действительности нет.
Жорж видит револьверные вспышки в предрассветной мгле. Обрушивается оконное стекло. Пули пробивают груд Жоржа: одна, вторая, третья, четвёртая, пятое… Лопаются стекла, рассыпаясь…
Жорж пятитця, падает навзничь на ковёр. Цепляется за скатерть, последним судорожным усилием стягивают её со стола. Звенит колоколом упавший поднос…
Все!
Жорж – мёртв.
… Склонившись над ним, губернатор закрывает ему глаза. Метель и ветер вздувают шторы… По номеру летает пепел… Жертва сидит на ковре возле своего убийцы, имя которого так и остается для нас неизвестным.
Появляется надпись:
"КТО НЕНАВИДИТ БРАТА СВОЕГО,
ТОТ НАХОДИТСЯ ВО ТЬМЕ, И ВО
ТЬМЕ ХОДИТ,
И НЕ ЗНАЕТ, КУДА ИДЕТ,
ПОТОМУ ЧТО ТЬМА ОСЛЕПИЛА
ЕМУ ГЛАЗА".
Иоанн. П., II
Рассвет. Метель…
Безлюдные улицы. Одинокая съежившаяся фигура среди серых громад домов. Это Генрих. Он спешит. Нервная лицо. Блуждающий взгляд.
Из глубины улицы появляется чёрный экипаж. Цокают копыта…
Генрих ждёт…
… Он прыгает на подножку, пытается сесть под капот экипажа, и вдруг, резко выгнувшись, вываливается на мостовую. Падает навзничь, широко разбросив руки.
Экипаж увеличивает ход. Тяжелый галоп. Цокот.
Генрих лежит, в груди его торчит рукоятка ножа.
Экипаж проскакивает неприметный переулок, за углом которого стоит Андрей Петрович. Он протирает пенсне. Выглядывает из-за угла…
Генрих так и лежит неподвижно.
Подняв воротник, старый деятель спешит по переулку подальше от места преступления…
Стоп-кадр: Надпись:
"… И ВОТ КОНЬ БЛЕДНЫЙ,
И НА НЕМ ВСАДНИК, КОТОРОМУ
ИМЯ СМЕРТЬ;
И АД СЛЕДОВАЛ ЗА НИМ…"



Конец.