Моя вторая половинка

                Хорошо когда генерального в офисе нет. Ещё в десять свалил, сказал, что завтра только появится. Хорошо! Занимайся, чем хочешь!

                Бухгалтер Виндосова сразу левую руку в маникюратор засунула, и давай мышью узоры на ногтях выписывать, прям Баб мороз, да и только! На экране вместо бухгалтерии десять с - зима, разбавленная розово-золотым компотом. Хорошо! Микросхемкин при всём честном народе в трёхмерные порношахматы режется, слонов с конями скрещивает, и ржёт, как африканская гиена, с мелкими такими подхохатываниями. Хорошо! Стажёр Ипидрисов калькулирует предстоящее вечернее свидание с очередной жертвой его неотразимых локаторных ушей. Причём калькулирует вслух. И матерится, никого не стесняясь, словно вантуз, чавкающий на сливе. Потому как цены на развлечения в интернете постоянно превышают предельно допустимую толщину его кредитки. Хорошо!  Один  Сидинян тихо читает пожелтевшую, потрёпанную, стыдно сказать, электронную книгу. Но ему простительно, Сидиняну. Ему очень много лет. Ему лет так… Короче много. Так много, что всё равно хорошо!   

                А-а-а! – завопил Ипидрисов, стукнул кулаком по столу и огласил окончательную сумму. – Не фиг, без кина обойдётся! Что я им этот, что ли…
                Кто это этот, Ипидрисов расшифровывать не стал. Вернее не успел придумать ничего путного, так как озвученной цифрой горячо заинтересовался Микросхемкин.   
- Сколько, сколько? Это за день, за год, за час? Да что ты там с ней делать собираешься за такие деньги? – Микросхемкин даже поставил на паузу пешку, которая уже была готова превратиться в ферзя, но запуталась в снимаемом пеньюаре. – Слушай, стажёр! Зачем, зачем тебе это всё надо? Я могу тебе показать одно местечко, тут недалеко, ты уложишься в половину суммы, и, заметь, никаких негативных моментов! А самое главное, знаешь, что?- Микросхемкин поднял вверх указательный палец. - Стопроцентная уверенность! Вот сейчас в тебе есть стопроцентная уверенность, ну скажи, только правду, есть?
Ипидрисов пошевелил ушами и обречённо согласился:
- Нет.
- Ведь она же может, да? – захихикал Микросхемкин.
- Может, - почти шёпотом отозвался Ипидрисов.
- Кто может? Что может? Я могу, - вдруг проснулась от своей зимней спячки Виндосова. – Что может?
- Может и не дать! – синхронно ответили ей Ипидрисов и Микросхемкин.
- Вот видишь! – менторским тоном заключил Микросхемкин. – А тут осечки быть не может. Даже если у тебя ничего не получится, у тебя всё равно всё получится. В этом весь кайф!
- Это к Вам, Микросхемкин, старость пришла, - вдруг подал голос Сидинян. – Это уже старость…
- Чего это старость? – вспетушился Микросхемкин. – И ничего не старость. Какая ж это старость? Вы, Сидинян, говорите, да не заговаривайтесь! Старость… -  Микросхемкин фыркнул. - Я ещё, знаете, как могу! Я ещё ух!
- Да я тоже могу, - прервал его Сидинян. – Хоть и постарше Вас буду. Я тоже могу…- и добавил печально, - только уже не могу… 
Понимаете, Микросхемкин… Как бы Вам это… Когда приходит стопроцентная уверенность, становится незачем жить. Не знаю, понимаете ли Вы меня…
- Да понимаю я, - отмахнулся Микросхемкин. – Просто бабла столько… Парня жалко. Смысл? – Микросхемкин вздохнул. -  Тогда вон на клумбе ромашек нарви, да стишок сочини. Посмотрю я тогда, сколько процентов от твоей уверенности останется.
               Ипидрисов вдруг покраснел, надулся, как рыба-шар, и, как ставку собрался делать на последние гроши, выпалил в потолок:
- Мужики, тогда дайте взаймы до получки, будет ей семь дэ кинозал.
- Я дам, - подняла размороженную руку Виндосова, будто просилась к доске. – Дам! В конце дня подойди. Я тебе за так дам, не будь я бухгалтер.
- Вот спасибо! – обрадованно залопотал Ипидрисов. – Вот спасибо! Кто-нибудь хочет кофе?
- Я, - сказал Сидинян. – Я хочу.
- Ну и пожалуйста, - окрысился Микросхемкин. – Один пойду. И, помолчав, добавил:
 - Кофе тоже буду.   
   
               Микросхемкин понуро стоял у дверей «одного местечка» и никак не мог нажать на кнопку звонка. Ему было неловко и стыдно, он чувствовал в душе своей ущербность и раскаянье, но войти не мог. В конце концов, он честно признался самому себе, что идти туда он не хочет. И выдвинул несколько аргументов.

               Юлька, небось, опять коньяк с колой хлещет... Она когда пьет, для нее мужик как закуска... Откусит еще...
               Стелла? Стелла классная... Черная, лакированная... Сникерс африканский… Микросхемкин поморщился… Бревно бревном...
              И фасад покрасить пора, облупился весь…
              И кран горячий, у них, наверняка, до сих пор течёт…

              Когда же это случилось, что этот милый двухэтажный домик, расположившийся в самом центре города, на главной площади меж двух дубков, в трёх метрах от самого популярного некогда в стране театра, под самым носом у полиции и многих других проверяющих органов, неизвестно кем крышуемый, и непонятно почему до сих пор функционирующий, с такими живыми, прекрасными, стопроцентно доступными, милыми девушками, стал Микросхемкину так немил?

               И Микросхемкин понял, что бороться бессмысленно. Он вызвал вертакси и полетел на другой конец города. Ну, да, в два раза дороже. Ну, да, искусственные. Но ведь лучше настоящих! Не отличишь! Да, нет, лучше! Хочешь, нажми на кнопку вайф. Хочешь, бич... Хочешь, тин...

                Робордель «Моя вторая половинка» сиял фантастической стерильностью. Он манил своей запредельностью, кардинальной неведомостью, порочной новизной. Он был, как храм новой веры, вытесняющей из этого мира старые каноны и догматы. Микросхемкин ступил на белый, зимний пластиковый пол, ему, ей-богу, захотелось перекреститься, но тут он с удивлением обнаружил в холле трёх молодых людей, которые вальяжно развалились в овальных креслах, ожидая своей очереди. Самому старшему из них на вид было максимум лет двадцать пять. 

Куда катится этот мир?
Или это тоже хорошо?