Тихий омут

 Продолжался тихий, долгий вечер. Я могла вечно гадать на кофейной гуще, что меня ожидает, слушать любимое радио, глядя в окно и любуясь ливнем, но меня ждала такая скучная, повседневная работа... Снова и снова сидеть за компьютером, клацать мышкой и писать нудные статейки — это все не приносило удовольствие, потому что с мысли меня сбивали далеко не важные по меркам общества мечты. Чтобы избежать грусти и еще большего негатива, я вымыла чашку, полную полосками оставшегося кофе, положила ее в кухонный шкафчик на хранение к тарелкам и из просторней кухни поспешила в маленькую и скромную спальню.

  Спальня являлась для меня оберегом от всяких бед, в ней хранились все мои сокровища и постоянно к себе звало самое ценное из всей утвари — большое окно. Почему оно для меня такое ценное? Из него прекрасно видно все, что рядом с моим убежищем. Вот он, соседний дом, из которого прекрасно видны окна, через которые можно наблюдать за жизнью людей. Мне с детства нравились эти зеркала, про которые мы так удачно забываем, выставляя жизнь на маленьком экране.

 Я давно не смотрела ни на чьи окна, не считая одного из них — широкое окна поэта. Да, не всегда у меня было настроение и время подходить и смотреть на живущего в той квартире, но этот образ не покидал меня, он окончательно захватил мое сердце.

 Он часто писал. Писал в надежде очистить свою голову от скверных мыслей, снять цепи со своих рук. О, с какой любезностью он читал свои строки, бродя по тесной по мне комнатке, частенько смотря в потолок и не замечая меня, хотя откуда мне этого знать. Ведь я частично понимала, что поэт не хотел разрушить мои грезы, он пытался не пугать меня, слушателя, своими порой смелыми произведениями.

 Нет, этот человек не нуждался в любви и ласке. Он безвозмездно дарил миру надежды и прекрасные образы, в которые поверят не только дети-сказочники, но и взрослые, думающие люди. Если бы он был чуть более открыт, то эти истории разлетались бы по всем городам, странам и планетам, но увы, вот он передо мной — грустный, замкнутый, но такой на самом деле жизнерадостный герой...

 В эту ночь я не удержалась и с хорошим предчувствием раскрыла шторы, облокотившись на подоконник в ожидании увидеть тень этого поэта. Мне как всегда представилось это окно, и я радостно потерла ладони друг о друга. На душе стало необыкновенно тепло, хотя я и не слышала его спокойного голоса, не прочувствовала эту ночь, предоставленную мне. Когда поэта не было минуту, десять, я начала было ругать себя, что наверняка давно не подходила к окну. Вдруг, мое зрительское место опустело и он перестал читать стихотворения у подоконника? Не могла этого принять.

 Поэт не был бы поэтом, если бы не возвращался на свой письменный стол. И он вернулся ко мне. Мое ожидание не было бесполезно. В окне показалась стройная и знакомая мне тень, которая заставляла меня прятать лицо под вазой с любимыми фиалками. Мне нравилось оставаться такой же незнакомой, наблюдая за писателем. Тот, словом, ничем не отличался от моего знакомого тогда творца. При свете тусклой лампады он что-то писал, затем вставал и ходил по комнате, читая написанное и размышляя вслух.

— Философ писал по другому,— остановился он посреди комнаты, почесывая еле заметную щетину, — возможно, он был не прав, рассуждая, что красота познается в сравнении.

 Поэт нагнулся за вылетевшим вдруг листком и его белая и мятая рубашонка наполнилась складками, демонстрируя бледное худое юношеское тело. При свете я поняла, что прическа у него также была беспорядочна. Возможно, творцу пришло резкое озарение и после учебы он, не приводя себя в порядок, сел за стол. Когда писатель остановился, когда мое сердце замерло и прихватило дыхание, я тут же задала вопрос, что со мной происходит и отчего это волнение. Поэт хищно улыбнулся мне в темноту, медленно сел перед своими творениями и начал наконец читать. И тут все проблемы растворились. Так, из спальни я перенеслась в чудесный мир, заполненный смыслом и красотой. Вот он читает про неведомые джунгли, про путешественников, попавших в капкан, про море, словно вывалившееся из ракушки, про деревушку где-то не на сей планете. Когда эти строки вошли в мое сознание, я забыла про все проблемы, окружавшие меня.

 Так летели дни и ночи. Сказочник был для меня загадкой, которая становилась все труднее для разгадки. На работе я часто думала о своем авторе, словом, он стал каким-то будущем. "А что, если его не существует,— думала я,— а что, если это иллюзии, которые не дают мне спокойно жить, не нуждаясь ни в чем?". И тогда мною было принято решение поговорить с этим человеком-загадкой. Я видела в этом единственное спасение.

 Встретились мы неожиданно. Это произошло в парке, когда поэт гулял с неизвестной книгой в руках. Вид тогда был точно из сказки — глубокий лес, почти лишенный человеческого духа, в котором было бы не удивительно встретить избушку или тропинки, длинною в бесконечность. Такая слякоть, присущая только этому лесу, и он —одинокий странник, чьи тайны были мечтой для меня. Тогда он сидел в темной рубашке, которая никак не сочеталась с его ранимой душой. Я была в ступоре, поэтому не сразу подошла к той картинке, которую видела из окна не первую весну.

 Только я подсела к этой тени на пенек, мои колени предательски затряслись, что было очень хорошо заметно в юбке. Я не помню, когда так давно волновалась.

 — Доброе утро,— первая сказала я, — вы очень помогаете мне своими стихами. Я бы очень хотела вас отблагодарить.

 — Вы платите мне своим вниманием, — улыбнулся в ответ поэт, раскрыв свои голубые глаза, будто запечатлевшие небеса, — мне радостно делить с вами красоту.

      Мы замолчали. Просто замолчали, словно общались не по-человечески, словно читая мысли. Все остальное время мы вдвоем просто пересказывали книги, которые знали на отлично, просто читали стихотворения, пускай и романтичные, отчего он улыбался. А видели ли вы, как улыбается поэт? Поначалу он боится раскрывать эту эмоцию, немного краснеет и даже ерзает на месте. Ведь он не привык к вам. Но только стеснение угасает, вы начинаете вместе говорить по мелочам. Это бесценное чувство, когда ты начинаешь ощущать себя великим человеком, будто взошедшим на Эверест или победившим в гонках на спорткарах, но на деле ты просто общаешься с поэтом. Да, это чувство превосходно.

 — Как долго мы жили вместе, не зная друг о друге? — решилась тогда спросить я у него. Он начал думать.

— Мне кажется, мы играли в одной песочнице. Помню темноволосую девчушку, глаза которой перекрывала вечно грязная челка, которая на удивление не вызывала у меня ни малейшего отвращения. Я помню, как полюбил ее вечно сменяющиеся платьица, я мечтал посмотреть всю эту коллекцию. Мне кажется, этой девочкой была ты.

***

 Мои дни обретали краски. Сидя на работе, я отвлекалась на социальные сети, что было удивительно. Но мне не писал первым поэт. Он скрывал чувства, пытался играть со мной общением и заставлял ждать. Мне не нравилось писать ему. Я считала это нечестным и грубым, когда вполне можно встретиться.

 И вот я заметила, как стремительно он жаждал общения со мной. Всякий раз, закрывая за собой дверь на ключ, я находила под дверью стихи, сложенные красивым почерком на бумаге. Читая их, мне не хотелось никуда спешить. Мне хотелось прийти к поэту в гости, но я знала, что его там нет. Что он вовсе не гостеприимный человек, стесняющийся некоторого моего слова, не то чтобы прихода в его зону комфорта.
      
 Зимой мне стало особо одиноко. Я хотела больше общения с поэтом, гадала его имя. Да, он никогда не писал мне первым, и я снова по своей ошибке принялась ему писать и писать, протирая на остановке заснеженный экран телефона. Сердце бешено билось. Не помню, от холода ли или от любви. Нет, я так и не решилась написать ему.

***

  В этот раз мы встретились в зимнем саду. Я не сразу поняла, что это мой писатель, ведь тогда он был не один, а с девушкой. Именно с другой. По сравнению со мной она была гораздо выше, более статная, со скуластым лицом белоснежного цвета. Я сразу поняла, что это дама его сердца. Взяв ее за руку, поэт погладил ее по ладони и порозовел, будто хорошенько до этого выпил и набрел на ее, вестницу счастья из ниоткуда.

 Мне было больно. Я хотела развернуться и уйти, но долго не могла этого сделать. Уверяя себя, что счастлива за него, я читала Достоевского и поглядывала на парочку, пока она окончательно не скрылась.

***

 Он пришел ко мне. Пьяным, больным, страдающим, но... пришел. Я, ни о чем не думая, закутала его в плед, который казался мне колючим, и я попросту не носила его. Он продолжал плакать, всхлипывая, укутываясь в плед полностью, ему становилось стыдно. Тогда, обняв его, я представила на миг себя доброй матушкой. Без всяких объяснений я принесла ему сладкого малинового чая, поставила рядом сборник стихотворений Есенина и села рядом. Он, конечно, не сразу стал пересказывать горе, возникшее у него, но... стал. И я его выслушала, все так же заботливо подливая ему чай и читая любимый темно-зеленый сборник с ветхими страницами.

  Мы стали чаще быть рядом. Он приходил ко мне на работу, бросая изредка учебу и все свои поэтические дела. Казалось, он вновь одурманен дамою, но я этим никак не пользовалась. Порой даже относилась к нему как к ребенку, прощая глупости и играя ему на гитаре простые песенки. Но иногда в нем не открывался настоящий мужчина, который учил меня оценивать сложные произведения, играл мне на пианино и выигрывал в шахматы даже не поддаваясь мне. Он нравился мне всегда, ровно как и я ему. Поэт слушал меня терпеливо, пропадал с целью любить и приходил с целью быть нужным.

 Однажды мы остались один на один на речке. Да, была у нас огромная речка, красота которой никем не охранялась, но была данной людям. Мы относились к ней уважительно, не разжигая рядом пламя для обогрева. Мы сидели около воды, постелив на землю клетчатое покрывало и поставив рядом с собой несчастную бутылку вина и веточку винограда.

 — Необыкновенные звезды, — заметил поэт, показывая мне рукой на целое скопление огоньков в небесах. Все они играли во что-то словно дети.
 — Ты похож на ребенка, — засмеялась я бережно, наливая нам чудесный напиток, —  может, тебе стоит не пить?
 — Без алкоголя я окончательно утону в вас, — он бережно взял мою руку, боясь поранить и нежно поцеловал ее, — моя. Просто моя.

  Моя жизнь обрела смысл. Любя, мы начинаем жить по-новому, являясь странниками. Вот так мы и жили вместе, не зная имен и правил.

***

  Мы поругались впервые, причем так сильно, что не могли проститься. Всему виной был его жалкий сатирический стих, который заметила в городе полиция и начала слежку за поэтом. Я за него боялась, и, верно, это сильно повлияло на него. Он про меня забыл. Как вчера помню наш скандал в моей квартире. Он стоял возле дверей спальни, преграждая мне проход и обжигая посиневшими от злости глазами.

— Если ты уйдешь, то мы больше не встретимся, — заключил он.

      Мои руки тогда запотели. Я не могла стоять на месте, понимая, что не могу противоречить ему. Я влюбилась так, как никогда бы не влюбилась.

— Останься, прошу! — взмолилась я, удав перед ним на колени. Поэт вспыхнул. Я не могла принять, что теряю его. Я не могла остановиться плакать у его ног, потому что не в силах была просто подняться и посмотреть в его томные глаза.

— Ты должна избавиться от моих стихотворений. Сжечь их, забыть и не писать мне, — холодно повелел он.

— Почему? Скажи, почему? — переводя дух, спросила я.

  Не сильно меня волновали эти стихи, не сильно волновало его творчество. Я знала наизусть все его произведения, постоянно обращалась к ним, и сердце мое никогда не покинут его авторские рассуждения. Поэтому так долго жила я с ним, питаясь его речью, влюбляясь в его характер и образ, но никак не понимая самого главного. Что же было тогда я попросту не понимала, мне нравилось жить сегодняшним днем. Однако, удалось мне выслушать от него следующее, все так же плача на полу и не веря в то, что он уходит:

— Поэтом ты меня любишь, а поэта во мне больше нет.

***

 Проходит зима, весна, лето, осень. В мое окно нередко стучаться белые голуби, и я, признаться честно, представляю, что он помнит обо мне, а что эти птицы — вестники нашей любви. Но дни были такими же, не имеющими особого смысла. Я сижу в своем домике, пишу стихи и изредка выхожу на улицу полюбоваться пристанью и лазурным небом...