Крик

В ночной тиши раздался крик. Это был крик горечи, отчаяния, боли. Безнадёжностью веяло от него. Сквозь закрытое окно он проникал в тёмную палату, где на одинокой кровати лежал столь же одинокий человек. Он пытался уснуть, молча глядя в потолок и ни о чём не думая. Этот крик, прорезавший густую ночь, едва колыхнул в его воспалённом мозге какие-то старые, потрёпанные силуэты. Только колыхнул, ничего более.

Этого человека уже давно ничто не могло поколебать.

Он пролежал всю ночь с открытыми глазами. Ровно в семь часов утра, как обычно, к нему в палату явился медбрат. "Ну что, есть пожелания, дорогой друг?" - учтиво поинтересовался он у человека, лежавшего на койке. Тот даже не мигнул, игнорируя слова, которые медбрат говорил не одной уже сотне людей, и продолжая неподвижно лежать, будто разглядывая потолок. Медбрат вздохнул. "Давай-ка я тебя усажу, чтобы кровь от головы отлила," - он приподнял безвольное, обмякшее тело человека и придерживал его в попытках не позволить упасть обратно. Наконец человек сел, вроде бы даже ровнее, чем вчера. "Посмотри, какой ты молодец!" - воскликнул медбрат. Человек не шелохнулся. Тогда медбрат вздохнул ещё раз и попытался поставить человека на ноги. "Пойдём, друг мой, - сказал он дружелюбно, - приведём тебя в порядок".

Медбрат повёл человека в сторону ванной. Они ступали очень медленно, словно нехотя двигались ноги человека. Иногда их приходилось подталкивать руками. Разумеется, это делал медбрат.

Умывание заняло сорок минут, не считая дороги до раковины и обратно. Медбрат аккуратно намылил лицо человека, избегая глаз, осторожо почистил его зубы, приподнимая верхнюю губу или оттягивая нижнюю большим пальцем.

Кончив умывать своего подопечного, он воскликнул, увидев босые ноги: "Как? Ты не обулся? Пойдём, я научу тебя, что такое тапки. Здесь нужно ходить только в тапках, иначе простудишься!"

Усадив человека на койку, медбрат достал из-под кровати два светло-синих, пушистых изнутри и резиновых снаружи, тапка.

"Смотри. Это тапочки," - медбрат повертел тапком перед лицом человека. "Их надевают на ноги и ходят. В них тепло," - объяснил он, затем обул человека и прошёл с ним круг по комнате. После усадил обратно и разул. Человек уныло и без интереса наблюдал, что делает это странное создание в каком-то непонятном, белом халате.

"Теперь сам. Давай, ты видел, что я сделал только что," - медбрат поставил тапочки прямо под ногами человека. Тот же сидел, словно был  кем-то обездвижен, бессмысленным взглядом рассматривая стену напротив.

Медбрат вздохнул прерывисто, на глаза набежало жгучее осознание несправедливости судьбы этого несчастного.

"Давай же, ты умный  парень. Вот, - с этими словами он вручил человеку правый тапок в правую руку. - Надень."

Человек сидел неподвижно, слабо сжимая тапок в руке.

Медбрат сдержал вздох и поднялся с колен.

"Что ж... Я принесу завтрак, а потом вернусь через два часа. Ты наверняка захочешь прогуляться."

Через десять минут перед человеком стояла дымящаяся тарелка с жидкой манной кашей. Человек так и сидел на койке без тапок, сжимая в руке один из них.

"Надо поесть, - уговаривал человека медбрат, - пожалуйста, открой рот."

Рот человеку приходилось открывать руками. Медленно кладя в рот человеку ложку за ложкой, медбрат наблюдал, как тот с трудом глотает, и тихо плакал.

Через час тарелка опустела.

"Ну что ж, молодец," - похвалил он человека, вытирая салфеткой его губы, подбородок, шею и пижаму-повседневку. "Я скоро приду, и мы пойдём гулять. Слышишь меня?"

Человек молчал.

Медбрат снова вздохнул.

"Что ж... Отдыхай, ты большой молодец."

Он ушёл, оставив человека наедине с оглушающей тишиной и заполняющей изнутри до краёв пустотой.

Человек сидел долго, молча, беспристрастным, мутным взглядом скользя по серой стене. Потом, покачнувшись, упал на бок, не удержавшись в сидячем положении. По подбородку и подушке поползла тоненькая струйка слюны.

Никто не пришёл к нему гулять. Тот медбрат получил нервный срыв тем же вечером, не пробыв рядом с человеком и двух месяцев. Он, медбрат, никогда не видел, чтобы люди выглядели и вели себя подобным образом - то есть, совершено никак.

Щемящее чувство одиночества, собственной ничтожности и ненужности заполнило едва ещё тлеющую душу человека.

Лёжа в том же положении - на боку, свесив ноги с края злополучной койки, человек снова услышал крик. Но только теперь он, несмотря на всю тяжесть своего положения, понял. Это кричал он сам.