Будет звёздная ночь

К вечеру Валери почувствовала лёгкое недомогание. Ох уж эта предательская весенняя погода, - кажется, вот-вот станет совсем тепло, и хочется поскорей расстегнуть надоевшую зимнюю одежду, - но стоит  зазеваться, и солнце тут же скрывается за облаками, и налетает угрюмый сырой ветер, несущий промозглое дыхание зимы, - простуду подхватить ничего не стоит. 
Из аптечного ящика, пропахшего фармакопеей и мёдом, Бенедикт достал градусник, крепко стряхнул его и протянул жене.
- Спасибо, - сказала она, кутаясь в старый зелёный плед с мохнатыми кисточками.
Градусник показал 37,7.
Бенедикт молча стал одеваться.
- Ты куда это на ночь глядя? – забеспокоилась Валери.
- Пройдусь до аптеки, - отвечал Бенедикт, - возьму тебе чего-нибудь.
- Тоже выдумал! Выпью чаю с мёдом, до завтра пройдёт.
- Пройдёт, пройдёт, как же, - ворчливо возразил Бенедикт, напяливая ботинки, и вышел из дома.
*
Захлопнув дверь, он полной грудью вдохнул сырой воздух. Темнело, и края неба уже совсем утонули в чернильной мгле. Над крышами города, лежавшего в низине, показались первые звёзды. Переливаясь в струях тёплого воздуха, поднимавшегося над домами, они казались каплями расплавленного металла, нанесёнными на бархатно-синее полотно. Тёплый ветер принёс ароматы талой воды, прелых трав и чьей-то далёкой кухни.
Бенедикт начал спускаться к городу по тропинке, которая уже почти пропала в быстро оседавших сумерках, - впрочем, он знал её почти наизусть.
Они жили здесь уже очень давно, - так давно, что старая балка на их крыльце успела рассохнуться и окончательно развалиться на две половинки. Бенедикт не раз собирался подновить дом, но Валери, повинуясь какой-то странной причуде, всякий раз отговаривала его от этой затеи. Точно так же она была против, когда он в порыве хозяйственного рвения начинал выдёргивать сорную траву, которая летом на крыльце прорастала сквозь щели между досок, - Валери нравилось, что снаружи их жилище имеет как будто запущенный вид. Бенедикт всякий раз досадливо пожимал плечами, но, в конечном счёте, соглашался с женой, - он был слишком привязан к ней, чтобы спорить: каждый, в конце концов, имеет право на свои прихоти.
В аптеке Бенедикт взял пузырёк микстуры от кашля и упаковку жаропонижающего. Упитанная аптекарша посмотрела на него несколько подозрительно: городок был маленьким, а его лицо явно не было ей знакомо, - оно и не мудрено, учитывая, как редко Бенедикт выбирался в город. Он и бровью не повёл, хотя чувствовал, что аптекаршу так и распирает от любопытства, - расплатившись, сухо поблагодарил её да и был таков.
В общении с людьми самое главное – суметь избежать досужего любопытства, того самого момента, когда начинаются расспросы, кто ты, откуда, к кому, зачем да почему. Бенедикт всегда немного волновался по этому поводу, хотя за последний год ему удалось свести количество таких эпизодов к минимуму – кажется, за всё это время поддерживать докучливую беседу ему пришлось всего два или три раза.
Бенедикт был настоящим нелюдимом, и Валери в этом смысле была ему достойной парой. Удивительно, каким образом эти двое сумели найти друг друга и поладить, - при их-то необщительных характерах, - но, видимо, так уж было суждено. Может быть, кому-то это  покажется странным, но им вполне хватало друг друга все те годы, что они провели вместе, - ни много ни мало, почти тридцать пять лет.
- Ну что? – спросила его жена, когда он вернулся – как спрашивала всегда, когда он возвращался откуда-нибудь.
- Свежо, - сказал Бенедикт, - Вот взял тебе всякой ерунды..
- О, дорогой, - Валери встала, чтобы обнять его.
- Ну, ну; я же холодный. Погоди, разденусь.
*
После вечернего чая Бенедикт, согласно давно заведённой привычке, обходил дом. Это был его особенный ежедневный ритуал, доставлявший Бенедикту истинное удовольствие.
Здание было большим и неоднократно перестраивалось ещё до того, как чета приобрела его в собственность. В результате планировка оказалась весьма своеобразной.  На первом этаже располагались гостиная, столовая, библиотека, кухня и душевая. Центр второго этажа занимала спальня – комната без окон, зато с подъёмным застеклённым потолком, через который при любой погоде можно было наблюдать небо. Спальню окружали другие комнаты, соединённые друг с другом дверями на манер анфилады, замкнутой в кольцо;  через одну из комнат можно было пройти на скрипучую винтовую лестницу, ведущую в пристроенную к дому с торца  башенку.  Башенка, начисто лишенная какого бы то ни было функционального смысла, тем не менее, сообщала строению особенное очарование. Однажды Бенедикт притащил небольшую портативную радиостанцию, купленную на распродаже, и поместил её там  – «на случай, если однажды потребуется с кем-то связаться» - хотя за всё время существования радиостанции ею ни разу не воспользовались.
Помимо всего этого, в доме был чердак, заполненный, как водится, всяческим барахлом, и подвал, где держали вино, соленья и маринады.
Всё это хозяйство требовало рачительного присмотра.
Бенедикт любил этот дом – за всё то время, что они прожили тут с Валери, он, пожалуй, успел стать уже чем-то вроде члена семьи. Каждый уголок здания, каждая комната имели свой характер и свой особенный запах – как это всегда бывает в старых домах. Скрипучая винтовая лестница, поднимавшаяся в башенке, пахла изолентой и нагретой пылью электрических ламп. Представленная в человеческом образе, она, пожалуй, оказалась бы старой девой – манерной, чопорной и одновременно капризной. С этой дамой всегда нужно было оставаться начеку: чуть зазеваешься – и непременно споткнёшься о неожиданно высокую ступеньку, или, пожалуй, получишь потолочной балкой по макушке.
Совсем другим был коридор, идущий вдоль гостиной и библиотеки на первом этаже. Он миролюбиво распахивал свои объятия, наподобие радушного пожилого джентльмена, с годами не утратившего любви к людям и искреннего гостеприимства.  Здесь помещались старый платяной шкаф, пара увесистых комодов и давно поломанные напольные часы.  Стрельчатые окна, сквозь которые в коридор попадал свет, были преисполнены очарования престарелой готики. – Пожалуй, коридор мог высказаться за весь этот дом: мол, посмотрите на меня - я не скрываю, что уже давно в преклонных летах, и что-то внутри меня уже безнадёжно поломалось, - но ещё держусь!..
Под вечер в коридоре расплывался густой вяжущий запах старого дерева, отдававший кислинкой на языке.
Кухня напоминала молоденькую пухленькую булочницу, радушную и приветливую, пусть и вечно растрёпанную, – занавески с цветами, графинчики, лёгкий беспорядок, пузатый холодильник в углу, поблёскивающий молочной синевой.  – Здесь навсегда воцарился запах кофе и сдобной выпечки.
Чердак представал каким-то безалаберным чудаком, очевидно, имевшим страсть к коллекционированию вещей бесполезных, которые когда-нибудь – когда-нибудь! – возможно, ещё пригодятся. Тут и там громоздились покрытые пылью связки давно прочитанных книг, газетных подшивок, коробок с какой-то ерундой;  в углу торчал давно позабытый велосипед со слетевшей цепью. Чердак  пропах горькими ароматами тысячелистника и пижмы: летом Бенедикт сушил здесь лекарственные травы, которые собирал в долине.
Подвал являл собой полную противоположность:  это был скрупулёзный, дотошный бюргер, у которого всё было с бухгалтерской точностью разложено по полочкам, а на всех банках с маринадами красовались этикетки, надписанные аккуратной рукой Валери. Здесь пахло сырым камнем и волглой землёй, винным уксусом,  кисловато-сладким рассолом и укропом. 
Бенедикт не торопясь обходил свои владения, вооружившись фонарём - по вечерам  он не любил включать большой свет: просыпаясь от дневного оцепенения с наступлением сумерек, комнаты, казалось, перешёптывались друг с другом; дом начинал жить своей жизнью, тайное очарование которой Бенедикт не хотел спугнуть. Он аккуратно проверял окна – все ли закрыты, как следует, не просачивается ли где зловредный сквозняк. Заметив пыль, Бенедикт неторопливо вытирал её; услышав скрип дверной петли, аккуратно смазывал её каплей машинного масла.
Убедившись, что всё в порядке и на своих местах, Бенедикт возвращался в гостиную, где они с Валери проводили большую часть своего времени.  Он погружался в чтение. Валери составляла ему компанию. Тишину, настоявшуюся, словно крепкий чай, наполнял шелест перелистываемых страниц. Изредка супруги могли обмолвиться словом-другим или, не сговариваясь, целовали друг друга. Вечер тянулся незаметно; далеко за полночь они поднимались в спальню, Бенедикт приподымал потолочные створки, и они засыпали под несущимися облаками, которые к тому времени нередко уже начинали розоветь.
*
Утром Валери почувствовала себя лучше.
Бенедикт приготовил ей чашку американо. Супруги не спеша сидели на кухне, завтракая булочками с корицей. Бенедикт уже было собрался приготовить по второй чашечке, как в дверь внезапно позвонили.
Бенедикт от неожиданности вздрогнул и чуть не выронил стальной кувшинчик с молоком.
- Кто бы это… - пробормотал Бенедикт, отставляя кувшинчик и торопливо надевая очки.
Второй звонок.
Сердце Бенедикта билось слегка учащённо, когда он подошёл к входной двери. К ним никогда никто не приходил. Они никого не ждали, у них почти не осталось родственников – а те, что остались, предпочитали поддерживать связь по телефону. Звонок в дверь был настоящим событием.
Зачем кто-то ищет общения с ними?
Бенедикт осторожно выглянул из-за занавески, стараясь ничем не выдать своё присутствие в доме.
На крыльце стоял молодой человек в форме почтальона. Он переминался с ноги на ногу, явно не зная, что делать – позвонить ещё раз или уже убраться восвояси.
Вот он неуверенно протягивает руку к звонку.
Звонок.
- Ну что там? – донёсся из кухни голос Валери.
- Тссс! – прошептал он вполголоса в её сторону.
Почтальон продолжал топтаться на крыльце. Бенедикт напряжённо замер за своей занавеской, почти не дыша.
Парень ковырнул ногтем краску на облупившейся балке, зачем-то понюхал её. Переминаясь с ноги на ноги, он посмотрел на небо, зажмурившись, когда солнце, пробившись сквозь листву молоденькой осины, росшей у крыльца, попало ему в глаз; затем повернулся и ушёл.
- Это был почтальон, - доложил Бенедикт, возвращаясь на кухню.
- Почтальон? Но что он хотел?
- Не знаю. Я не стал открывать.
- Хм, - Валери пожала плечами.
- Думаешь, надо было впустить его?
- Не знаю, дорогой. Может быть, это что-то важное.
Бенедикт подставил кувшинчик под отводок капучинатора. Воздух со свистом вырвался из металлического сопла, превращая молоко в ароматную пену.
- Мне не особо хотелось открывать, - признался Бенедикт. – В конце концов, если это письмо, то его можно бросить в почтовый ящик.
- Может быть, какое-то особое письмо, - предположила Валери, - или посылка. Что-то, что должны отдавать в руки. А ты должен расписаться в уведомлении, или что там у них.
- Посылок нам не шлют, - возразил Бенедикт, разливая кофе по чашечкам, - Да и каких-то особенных писем тоже. С чего бы это кто-то стал нам слать что-нибудь такое?
- Или какое-нибудь рекламное предложение… - продолжала размышлять Валери вслух.
- Ох, и не напоминай мне даже об этом!
Бенедикт терпеть не мог навязчивой рекламы. Обычно спокойный и уравновешенный, в своё время он отвадил рекламщиков от их дома, при всяком их появлении поразительным образом преображаясь в простоватого, раздражительного мужика, бранящегося так безыскусно и вместе с тем забористо, что Валери всякий раз удивлялась, где же её начитанный и интеллигентный муж понабрался таких манер – впрочем, даже не без некоторого восхищения им. В результате, компании, предлагавшие свои эксклюзивные товары и услуги и делавшие выгодные предложения, от которых отказаться мог только глупец, в конце концов, отстали от них, заключив, видимо, что по данному адресу проживает некий психически неуравновешенный гражданин, с которым просто не имеет смысла иметь дело.
 Равномерность дня была нарушена; появление почтальона взбаламутило его ровное, размеренное течение, как камешек, брошенный в стоячую воду. Бенедикт прислушивался к шорохам за стеной, к лепету ветра в ветвях старой яблони, то и дело ожидая услышать скрип досок на крыльце под тяжёлыми шагами. Однако до вечера так никто и не появился.
- Должно быть, этот почтальон что-то перепутал, - решил Бенедикт.
- А может, и правильно ты ему не открыл, - ответила Валери, - Странно как-то, если подумать. Чего, в самом деле, ему от нас нужно?
- Да вот и я говорю.
- Как думаешь, придёт он ещё раз?
Бенедикт задумался.
- Возможно, - сказал он. - Думаешь, всё-таки открыть, если появится?
- Не знаю. Может быть, и не стоит.
- Ладно… Появится, тогда и решим, - подытожил Бенедикт, открывая толстый томик средневековой поэзии.
*
На следующий день звонок  разбудил супругов. Звонок был громким и настойчивым; повторившись пару раз, он затих, как будто в ожидании – было ясно, что виновник беспокойства всё ещё здесь, и при необходимости позвонит ещё раз.
- Сейчас, сейчас, - забормотал Бенедикт, вдевая ноги в тапочки, - Вот ведь принесла нелёгкая…
За дверью стоял всё тот же молодой почтальон.
Бенедикт стоял, задержав дыхание, чтобы не всколыхнуть занавеску.
Парень позвонил ещё раз.
- И чего ты привязался, - прошептал Бенедикт беззвучно, - Давай, давай, проваливай. Нечего тебе тут делать!
Почтальон, будто расслышав Бенедикта, и в самом деле развернулся и бойко спрыгнул с крыльца.
Бенедикт увидел, как он сел на небольшой скутер, который был припаркован неподалеку, и дал по газам.
- Ишь ты, - прошептал Бенедикт.
- Опять этот?.. – спросила Валери, спустившаяся из спальни в ночной сорочке.
- Тот самый, - ответил Бенедикт.
- Интересно, он так и будет приходить каждый день?
- Не знаю. Что-то ему нужно.
- Знаешь что, дорогой – не открывай ему. Как-то он чересчур навязчив! Не нравится мне это.
- Ты считаешь?
- А что он привязался? Думаешь, хочет сообщить, что мы выиграли в лотерею?
- Я не знаю.
- Какая-то ерунда. Лучше бы ему в третий раз не приходить.
- Придёт, наверное, и в третий… раз уж во второй пришёл, - сказал Бенедикт, отправляясь готовить кофе.
- Мне кажется, это всё-таки реклама, - проговорила Валери, - Что ещё это может быть?
Бенедикт пожал плечами и нажал кнопку кофемолки.
*
Над домом время от времени пролетали корабли малой гражданской авиации, заставляя вибрировать стекла – неподалёку был городской авиационный портал, доехав до которого, люди могли припарковать автомобиль и пересесть на воздушный транспорт, который развозил их по домам, находившимся в пригороде.
Гудело шоссе, переполненное машинами.
Пространство прошивали электромагнитные волны, ежедневно переносящие терабайты информации: вещание радиостанций и телевизионные каналы, телефон и интернет – серьёзное и неформальное, тревожное и беззаботное, веселое и грустное, спокойное и торопливое, нежное и скорбное - неисчислимое количество жизней, новостей, голосов, эмоций; их было всё больше, они переплетались всё тесней. С каждым днём вырастало количество сообщений, наполнявших сеть; гудели серверы, рождались дети, газеты наперебой торопились осветить последние новости, звёзды шоу-бизнеса теснили друг друга, каждый новый год разноцветным фейерверком выбрасывал новые музыкальные хиты, кинофильмы и бестселлеры литературы; насосы качали нефть, таяли ледники, менялся климат, росли города, планета стремительно неслась вперёд.
Дом Бенедикта и Валери стоял посреди всего этого, будто странный, зачарованный оазис тишины посреди никогда не прекращавшегося движения. Здесь не было ни телевизора, ни радио (если не принимать во внимание ту ламповую развалюху, что стояла в башне). Пока оба зарабатывали на жизнь переводами старых редких книжек, периодически им требовалась электронная почта для работы; теперь же, достигнув возраста, когда начинало выплачиваться пенсионное пособие, они и вовсе перестали нуждаться в каких бы то ни было  коммуникациях.
Им никто не был нужен, и сами они были не нужны никому. Дом на обочине уже давно никому не отворял свои двери, с каждым годом всё больше зарастая кустами, погружаясь в тишину, пропитанную запахом старой библиотеки и прогретого сухого дерева; в тишину, неподвижность которой нарушали только вызолоченные пылинки, танцующие в косых солнечных лучах.
*
Палец до упора вдавил чёрную кнопку звонка; внутри дома раздалась знакомая тихая трель.
Почтальон ещё раз осмотрел крыльцо. Зеленоватая облупившаяся краска на трухлявых балясинах. Растрескавшиеся балки. Трава, пробивающаяся сквозь дощатый настил.
Застрекотал кузнечик.
Кому вообще в голову пришло писать на этот адрес - видно же, что здесь давно уже никто не живёт.
Досадливо пожав плечами, почтальон осторожно спустился по скрипучим ступенькам, направляясь к своему скутеру, чтобы уже никогда не вернуться сюда.
*
Сумерки принесли аромат горячего хлеба из пекарни, запах влажной земли, далёкие крики птиц, возвращавшихся с юга. Остатки вечернего зарева продолжали тлеть на горизонте, быстро опускалась темнота, наполняя окна густым индиго.
Бенедикт оторвал взгляд от строчек. За кругом света, очерченным настольной лампой, курилась уютная тёплая мгла, размывавшая контуры привычных предметов. Наверху, должно быть, уже появились первые звёзды…  Можно отправиться в спальню, открыть потолочные створки, и вглядываться в небо, наливающееся синевой и проступающее звёздным золотом, пылью, россыпями звёзд, - вглядываться, пока в голове не останется никаких мыслей, ничего, кроме этих же звёзд, подвешенных в бесконечной, затаившейся, загадочной и обитаемой пустоте; - и в эту пустоту уплывал их дом, подобно потрёпанному, почерневшему кораблю, унося их вместе с собой.
- Не пойти ли нам спать? – спросил Бенедикт.
Валери отложила книгу, глотнула остывшего лимонного чая и посмотрела на мужа.
- Пожалуй, - ответила она.
- Пойдём. Будет звёздная ночь…
Бенедикт щёлкнул выключателем; упала чернота.
Взявшись жену за руку, старик осторожно повёл её сквозь мрак.

15.03 - 28.05.2018