Третий возраст

Иногда ей казалось, что она только отражение. Вероятно, прошло то время, когда ей хотелось быть особенной, что-то из себя представлять и кому-то что-то доказывать. Доказывать, что она есть. И она другая, не такая, как все, не потому что лучше или хуже, а потому что двух одинаковых людей не бывает на свете и значит, она имеет право быть собой, и пусть все об этом знают. А потом это желание прошло. Доказывать. Возможно, потому, что она уже все доказала себе и успокоилась. А может, выдохлась. Или и то, и другое. Жизнь сделала круг, и она пришла в ту точку, откуда все начиналось. К себе самой. Теперь она знала, что она есть, а большего ей было не нужно. И ещё - она устала от себя. Должно быть, долго с собой носилась, со своей самостью, как с писаной торбой.
Теперь в ней проявилась созерцательность. Без любопытства, а от усталости от себя. Хотелось отвлечься на что-то иное.
Она не анализировала, просто смотрела и находила в этом удовольствие. Созерцательности свойственна доверчивость. Отстраненное приятие мира. Детский взгляд. Оказалось, что мир разноцветный. Красиво. Некрасивое тоже есть, но можно отвернуться. От заводской трубы или бетонной многоэтажки к куполам церкви, например. Труба агрессивна. Многоэтажка давит. Церковь успокаивает. Ладная, белая на зеленом пригорке. В неё ещё бабушка ходила и мама. Их нет, а она стоит. И будет стоять, и когда ее самой не будет. И кто-то посмотрит на эти купола тем же взглядом, что и она сейчас - с умилением и благодарностью. Пусть стоит, хорошо.
Она любила старые дома и старые улочки, на которых остановилось время. Ей вообще очень хотелось его остановить. Тогда все были бы живы, и были бы рядом с ней, и не ныло бы по ночам сердце от безвозвратности потерь. От страха за них, ушедших. Интересно, думала она, а там есть что-нибудь? Хорошо, чтобы было. Тогда она с ними встретится, надо только подождать. И все опять будут вместе.
Ещё ей нравились коты и собаки. Они правильные, гораздо лучше людей. Им можно протянуть открытую ладонь, знак дружбы. Они умеют обрадоваться конкретному человеку. Своему.  Только за то, что он свой и, наверное, единственный для них. Люди не умеют так радоваться, у них слишком много претензий друг к другу, много условий. От того они несчастны. Ей вообще было непонятно, как из таких замечательных чУдных младенцев вырастают такие нескладные взрослые. Откуда что берётся. Наверное от вечных боев. И все мы пострадавшие в этой войне с самими собой и со своими ближними. А потом они уходят навсегда и некому сказать "прости" и протянуть открытую ладонь, вот разве что коту или собаке.
Ещё она ловила себя на желании коверкать слова, ударение там неправильно поставить и сказать например "килОметр". Так когда-то говорил отец. И ещё в его речи было много диалектизмов, которых она раньше стыдилась и старалась избегать, хотя это были привычные ей с детства слова. А теперь они вдруг откуда-то нахлынули, и ей радостно было их произносить, она от этого даже удовольствие получала. Должно быть, это тоже были уловки, чтобы вернуть время, создать иллюзию прочности и постоянства. Тщетные попытки возвращения.
Она приезжала домой по выходным, туда где родилась. Дом был пустой, там никого не осталось. И она не могла туда войти. По счастью, рядом была ее дача, и она подолгу бродила по улицам, где прошло её детство, теми дорогами, где почти ничего не изменилось с тех самых пор, и ей казалось, что она сбросила с себя лет сорок жизни. Здесь были те же звуки и те же запахи, тот же лес, та же река, то же озеро, и постепенно душа ее наполнялась покоем и радостью,  и любовью ко всему вокруг, а жизнь казалась бесконечной дорогой, уходящей за горизонт, по которой ты идёшь, пока существуешь.

Москва, май 2018