Маленькие солнышки на зелёном небе

В детстве, стоило мне распахнуть окно, как горы сразу оказывались у подоконника, словно гости пришли на чай. Их склоны дышали то хвойной прохладой, то фруктовой ватой рассвета. Наш дом был солнечным и по географии, и по привычкам. Всё утро я помогала бабушке в её маленьком царстве. Полдень проливался в комнаты, как щедрый чайник, разливающий свет, и задерживался на белых стенах. Во дворе шуршала шелковица, сопела собака в тени виноградной лозы, а арык нашёптывал бесконечную легенду. Жёлтый среднеазиатский инжир лежал в моей ладони, тонкокожий, почти просвечивающий, усыпанный крошечными веснушками.

Мы приобретали инжир на базаре, где женщины в ярких платках аккуратно сворачивали их в зелёные конверты. Эти листья были широкими ладонями лета, с прожилками, по которым, казалось, можно прочесть карту ближайших улиц. Пока мы шли, каждый плод томно дышал в зелёных объятиях, впитывая влажную зелень и отдавая взамен мёд. Я любила простой ритуал, когда бабушка подавала инжир на низком столике во дворе. Листья пахли терпко и смолисто. Внутри открывался густой янтарный джем. Мы ели без спешки, и каждая крошечная косточка хрустела, как песчинка времени. Сладость инжира не приторно-сахарная, а нежная и тёплая. В сердце плода хранился эликсир с щепоткой шафрана. Листья служили и подставкой, и запахом, и декором.

Иногда инжир приносил мой друг Серёжка на расписном азиатском блюде, осторожно, как цыплят. Он любил шутить, что горы вырастили жёлтые лампочки нам в подарок за то, что мы каждое утро самыми первыми открываем окна. И я верила, что они правда для нас. Только я называла их: «маленькие солнышки на зелёном небе». И мы с Серёжкой спорили, кто больше прав.
— Лампочки, — настаивал он, поднимая палец, как учитель.
— Солнышки, — отвечала я, уже зная, что он сдастся.

Он фыркал, но однажды, в самый обычный вечер, вдруг замолчал, глядя на инжир. Потом тихо сказал, не глядя на меня:
— Ну ладно, может, они и солнышки. Потому что одно из них точно похоже на тебя.

Я сделала вид, что не услышала, поправила бантик в волосах, но потом долго улыбалась. Весь вечер мы качались на старых качелях, придумывая сказки о пчёлах, тёплом ветре и том, как хорошо быть мягким в твёрдом мире. Под смех и шёпот листьев каждая история становилась нашей. Потом мы сидели на крылечке и доедали оставшееся угощение. Солнце лениво скатывалось за вершины гор, а в воздухе висел покой, который бывает только в конце долгого летнего дня, когда всё уже случилось, но ничего ещё не закончилось.
— А знаешь, — сказал Серёжка, глядя в небо, — взрослые постоянно говорят, что лето пролетает. Но оно же не птица.
— Да, оно просто уходит, когда начинают часто говорить про сентябрь и школу, — вздохнула я.
— Взрослые вообще странные, — продолжал он. — Повторяют: «С едой не играют!» и делают такое лицо, что скучно жить. А вот этот инжир точно солнечный корабль.

Он поднёс инжир к лицу, вытянул губы трубочкой и начал гудеть, как мотор «вжжжж». Плод дрожал в его ладони, готовясь к взлёту. Серёжка сделал круг над головой, изобразил турбулентность, покачал «корабль» в воздухе, а после с торжественным «пшшш» посадил его прямо себе в рот. Я рассмеялась и сказала:
— А этот похож на животик дракона, который хохочет, когда его щекочешь. Такой дракон ко взрослым не прилетает. Им не до смеха.

Серёжка кивнул, всё ещё жуя:
— А ещё взрослые всё время торопятся. Даже когда едят.

Мы замолчали, слушая, как ветер шуршит в листьях. Серёжка вдруг серьёзно сказал:
— Я решил, что когда вырасту, буду взрослым, который кушает медленно. И не боится быть мягким.
— А я буду взрослой, которая умеет смеяться.

Он протянул мне последний кусочек «солнышка», и я взяла его, как принимают дружбу, без слов, но с доверием и теплом. Мы рассмеялись, и смех наш был такой, который остаётся в памяти навсегда. Серёжка встал, отряхнул ладони и сказал:
— Мне пора. Уже темнеет, мама будет беспокоиться.

Серёжка жил по соседству, и его шаги по гравию звучали коротко, как строчки из детской книжки. Я смотрела ему вслед, пока он не скрылся за плетёной аркой из роз, и всё снова стало тихо. Качели чуть качнулись от ветра, вздыхая. А когда совсем стемнело, я легла в кровать, и, не успев подумать ни о школе, ни о сентябре, сладко заснула.

Наступило новое утро. Я и Серёжка открывали окна и махали друг другу рукой. Снова мы самые первые встречали рассвет. А на кухне окно выходило прямо на горы. Они смотрели, когда мы завтракали. В их молчании было спокойствие, которого хватало на всё. И на терпкость зелёного чая в пиале, и на бабушкину историю про то, как раньше инжир хранили в прохладной комнате, накрыв листьями, чтобы дыхание плода не улетучилось, чтобы сладость не стала грустной. Я тогда не понимала, как сладость может стать грустной. Позже поняла. Всё, что не разделено, со временем становится печалью.

Теперь вкус взрослой жизни становится горче, появляются формальности, обязательства, непривычные перекрёстки. Но на рынке чужого города я случайно увидела жёлтые «лампочки» и попросила завернуть их в листья. Продавщица сказала, что это правильно, так и надо. Она сразу поняла, что я родом с юга и мы улыбнулись друг другу, будто давние знакомые. Я принесла «солнышки» домой. И все голоса вернулись из памяти: детский смех, бабушкины добрые слова, перешёптывание листьев. Сладость была одновременно знакомой и новой, как встреча с другом детства, у которой цвет глаз остался прежним, а морщинки возле них сделали взгляд мудрее.

Я не удержалась, набрала Серёжку. Мы живём в разных странах, но дружба, как инжир, умеет храниться долго, если завернуть её во что-то родное. Он ответил, с той же улыбкой, что когда-то сияла на крылечке, только теперь в ней было чуть больше усталости и чуть больше света. По видеосвязи он сразу увидел то, что лежит на моём столе.
— Ну что, — сказал он, — ты опять ешь «солнышки» без меня? Нарушаешь договор.
— Я завернула их в листья, как положено, — ответила я. — Всё по инструкции.
— Тогда прощаю. Но всё равно пришлю тебе шоколад. Он тут особенный. С фисташками и солью. Странный, но вкусный. Как всё здесь. Новая жизнь, новый темп, — сказал Серёжка, задержав взгляд, желая остаться в этом моменте ещё немного, а потом добавил: — Я иногда вспоминаю те годы. И тебя.

Мы замолчали на секунду, просто глядя друг на друга через экран, понимая всё без слов. В его глазах, как и раньше, были озорные огоньки, откровенность и та редкая мягкость, которая не боится быть замеченной. Мы улыбнулись друг другу. И мир, как наши горы у окна, сделал полшага ближе. Мы обменялись новостями, каждый о своей семье, о детях, о том, что стало важным за последнее время. Разговор шёл спокойно, без спешки, как всегда бывает между людьми, знающими друг друга много лет. А потом мы попрощались до следующего звонка, который уже тихо ждёт своего часа.

Порой я думаю, что жёлтый инжир — это мягкое напоминание, щедро подаренное природой мне и другу. Быть нежным, но не расплываться. Быть сладким, но не приторным. И главное: помнить свои листья. Не просто с достоинством подать себя, а не забывать, откуда ты родом. И когда я раскладываю «солнышки» на «зелёном небе», я возвращаю их на родину, а себя в тот двор, где всё было простым и ясным. Вершины, что смотрят в окна, тень от виноградной лозы на качелях, рядом любимая бабушка. И мы с Серёжкой первые, кто встречает рассвет.

Послесловие: Посвящается Сергею Волкову. И пусть мы живём в разных странах, но наши окна всё ещё открываются навстречу одному и тому же утру.