Закрытая система

– Да не волнуйся ты так, я уже всё сделала. Заявку отправила ещё утром, с собой ничего брать не буду. Не переживай, а то и я, глядя на тебя, начну нервничать.
– Хорошо, тогда не спим, а ждём почту. Я не знаю, как именно происходит доставка. Думаю, ящик присасывается к стеклу и дверь открывается. Наверное, нам просто нужно будет в него залезть.

Вероника посмотрела на окно во всю стену. Внизу, прямо у пола, в стекле чётко очерчен тонкими линиями большой прямоугольник. Обычных размеров дверь, только горизонтальная и без ручки. Попытка открыть её изнутри была бы бессмысленной и даже опасной, ведь никакой лестницы, чтобы потом спуститься, не было и в помине.
Да, она будет рада уйти. Терять было нечего, кроме нескольких комплектов одежды, аккуратно разложенных на подвесной полочке. Вероника, словно прощаясь, оглядела комнату. Диван прислонён к перегородке, за которой были скрыты душевая кабина и капсула для сна. Рядом у стены стоял стол с компьютером и стул. Напротив висел огромный экран внешней связи. Ничего лишнего, ничего личного. Всё, как у всех.
– Там видно будет. У нас всё должно получиться. –  Борис хотел приободрить, но голос его дрожал.

Вероника посмотрела на экран, на подростка, потирающего виски трясущимися пальцами, и быстро встала из-за стола. Напротив, метрах в пятидесяти, заслоняя собой всё видимое пространство, ярко светились тысячи ячеек их дома, словно наполненные мёдом соты. Лишь несколько были пустыми и чернели немного правее. Борис говорил, что и на её стороне есть тёмные окна, но очень далеко. Они не знали, как устроен их дом и сколько в нём было секций. Возможно, только две, прямые и бесконечно тянущиеся во все стороны. А, может, и больше. И сверху обязательно должна была быть крыша, не пропускающая ни снег, ни дождь, ни лучи солнца.

Огромное пурпурное сердце, вырванное из бумаги, висело в комнате Бориса на перегородке. Сам он лежал на диване, как и, впрочем, почти все его соседи. Так было удобнее читать и общаться с друзьями из группы.
– Я тоже боюсь, – призналась Вероника, вернувшись к компьютеру. – А вдруг ночью пустят какой-нибудь жутко ядовитый газ, и мы задохнёмся.
– Скорее всего, они так и делают. В любом случае, это произойдёт уже после прихода почты, чтобы потом второй раз не дезинфицировать. А нас к тому времени здесь уже не будет.
– А где мы будем, как ты думаешь?
– Ну, нас где-то встретят и всё объяснят. А там одно из двух. Или ты сразу увидишь меня, или немного подождёшь. Главное, без меня никуда не уходи. Если что, отказывайся идти одна, скажи, что боишься без меня, наври им что-нибудь.
– А чего врать, я и вправду боюсь.
– Ничего, недолго ещё ждать. Главное, мы будем вместе. Ладно, я пошёл в душ. Как выключат свет, не ложись, а жди почту.
Борис отключился.

Вероника заметила, что на экране мигал зелёный конвертик нового сообщения, но было не до него. Тревога жгла сердце, беспокойство лишало сил. Рассудив, что энергия ещё понадобится, она решила последовать примеру Бориса и, быстро скинув одежду, зашла в кабинку душа. Густые и вязкие струи воздуха приятно бодрили и нежно поглаживали кожу, витал аромат пряных трав. Где-то раз в неделю наполнитель меняли, и попытка достать из глубин памяти правильное воспоминание была одним из немногих удовольствий. Больше всего ей нравился запах мокрой земли, но он был редкостью. Ей всегда нравилось принимать душ. Когда Вероника жила в родительском доме, то любила подолгу лежать в тёплой ванне. Здесь ощущения были схожи. Если закрыть глаза, казалось, что стоишь в воде. Тело хорошо это помнило, хоть и прошло уже несколько десятков лет.

Освежившись, Вероника посмотрела на часы и, немного подумав, подошла к компьютеру. Мысль о том, что она никогда не сможет узнать, кто ей написал, не давала покоя. Присев за стол, открыла письмо.
Довольно сухим языком почтальон сообщал, что её заявка перенесена на более позднее время, так как ещё не прошли положенные три года с момента последней доставки.

Не понимая, как такое возможно, Вероника торопливо открыла папку с заявками и сразу увидела нужную. Всё верно, дата правильная. Борис мог уйти ещё осенью, но ждал её. Вероника судорожно нажала на знак экстренной связи, почтальон откликнулся сразу:
– Здравствуйте, я вас слушаю.
– Это ошибка, со сроком заявки. Три года вчера было. Я не ошиблась в подсчётах.
– Всё правильно, мы получили вашу последнюю заявку 25 апреля 2093 года.
– Тогда в чём дело, почему вы её перенесли?
– Вы, наверное, забыли, но два года назад, в марте 2091 года, вы получили посылку от своей матери.
Вероника растерянно смотрела на экран, ещё не до конца понимая, что произошло. Мать тогда неожиданно вспомнила про неё и зачем-то прислала несколько платьев, короткую тонкую цепочку из белого золота и крошечный кулон с пёстрым цветком. Ещё там лежало несколько бумажных книг и старинная открытка. Глупые, никому не нужные вещи.

Вероника бросилась к окну.
Борис расслабленно сидел на диване, устремив взгляд в потолок.
Тихий писк заставил её сердце замереть. Вероника медленно повернула голову. Крышка капсулы с мигающей красной лампочкой поехала вверх, давая понять, что настало время сна. Вероника метнулась к компьютеру, но не успела. Свет резко погас, экран потух. В наступившем полумраке мелкие предметы в комнате потеряли свои очертания и слились в большие  рваные кляксы. Вероника сползла было на пол и зарыдала от бессилия, но, понимая, что ещё немного, и сойдёт с ума, не в силах ни о чём  думать, бросилась к постели и, лихорадочно стянув одежду, легла на воздушную подушку.

*
Коротко пискнув, крышка открылась.
Вероника зевнула и хотела потянуться, но внезапно всё вспомнила и, вскочив, прошла к окну, на ходу натягивая одежду. Несколько минут напряжённо ждала, когда включат свет. Когда капсула закрылась, и в комнате стало светло, сразу же загорелся экран компьютера. Не обращая на него внимания, Вероника прижалась лбом к мутному стеклу, сквозь которое постепенно начинали проступать окна на противоположной стороне.

Ещё вчера на всей стене, куда только мог дотянуться взгляд, она видела лишь четыре тёмных пятна. И все они находились справа. Теперь же, сквозь густую пелену тумана, слева внизу, как раз в том самом месте, где должно было быть окно Бориса, проступала чернота.

Вероника быстро отвернулась и села на пол, уткнув лицо в колени. Она очень хотела убедить себя, что этого просто не может быть. Они ведь всё продумали. Вначале она боялась уходить. Несколько десятков лет, проведённых в доме, смирили с необходимостью здесь находиться. Она уже не могла представить, что сможет вернуться к нормальной жизни. Запахи, вкусы, друзья, вообще всё казалось далёким, чужим. Веронике не исполнилось и десяти, когда мама привела её сюда. Она мало что могла понять. «Так будет лучше, - шепнула мать на прощание. – Пройдёт время, и ты поймёшь, почему я так поступила».

Время не шло, оно тянулось, словно густой и липкий сироп. Вначале было интересно, правда, не хватало подруг, и удручало заключение в тесной комнате. Общение внутри дома было безлимитным, хотя и ограничено рамками группы в тридцать-пятьдесят человек, которых постоянно перемешивали, и это мешало им крепко сдружиться. На разговоры же с внешним миром полагались минуты, которые приходилось тратить на мать. В первые годы та постоянно звонила и отнимала драгоценное время. Когда матери наскучило общение, подругам Вероника уже была не нужна. Мир, из которого её так неожиданно выдернули, менялся, она же через пять лет перестала расти. Ровесники взрослели, у них появлялись дети, а потом и внуки. Вероника с тоскою наблюдала, как на огромном экране появлялись знаменитые актёры и певцы, которых она помнила ещё в начале их карьеры. Они все старели. Старела мать, напоминающая сейчас злобную ведьму, старела младшая сестра, отказавшаяся идти сюда, а по истечении времени, когда вся сморщилась, словно засохшее яблоко, обвинила Веронику, что та заняла её место. Она забыла, как в назначенный день испугалась и убежала. И мать отдала для опытов другую дочь, ведь деньги были получены. А теперь они обе ненавидели Веронику, которая выглядела красивой пятнадцатилетней девушкой.

Медленно повернув голову, Вероника уставилась на чёрный квадрат, словно пытаясь разглядеть в темноте пурпурное сердце. Уже ничего нельзя было изменить. Неожиданно она подумала, что если бы не прочитала того злополучного письма, то не легла бы спать и, не дождавшись почты, задохнулась ночью от той дряни, которой обрабатывали комнату. От этого, да ещё от мысли, что не сможет выйти отсюда раньше, чем через год, захотелось дико завыть, закричать.
Что она и сделала.

*
Очнулась Вероника на полу. Бросив взгляд на часы, увидела, что прошло каких-то двадцать минут. А впереди год ожидания!
Понимая, что если прямо сейчас не начнёт хоть что-то делать, то сойдёт с ума, встала и побрела в душ. Там она попыталась привести не только тело, но и мысли в порядок.

Она не знала, что подумает Борис, так и не дождавшись её. Она также ничего не знала о процедуре выхода. Вернее, знала, что вернуться будет нельзя. А затем она начнет, как и все, стареть.
Вероника много читала потом на эту тему, всё, что было в открытом доступе в сети. Больших сдвигов не было, учёные так ничего и не смогли придумать. Можно было остановить старение клеток, если взять ребёнка до десяти лет и поместить в закрытую камеру. Лет через пять-десять, у всех это занимало разный период времени, процесс останавливался, человек переставал меняться. Клетки не старели, но и не омолаживались, они просто производили своих двойников. Единственное, что требовалось, это несколько раз в день принимать душ, который давал энергию, и ложиться спать строго в девять часов вечера. Что точно происходило в это время, никто не знал, но сон прекрасно заменял еду.

Веронике с Борисом повезло, они могли видеть окна друг друга, это позволило во всех смыслах быть намного ближе. Если бы не это, наверное, и не смогли решиться на такой отчаянный шаг. Знакомы они давно, в самом начале были четыре года в одной группе, а затем, лет через сорок, их соединили опять. Очень обрадовались, но им мешало, что общение происходит лишь виртуально. Так хотелось прикоснуться, ощутить дыхание, почувствовать запах любимого человека. А потом они узнали, что иногда кое-кто уходил. Что с ними было дальше, неизвестно. Возможно, они где-то тихо жили и никто не знал, кто они такие. Возможно, их кто-то усыновлял, ведь на вид все были детьми и подростками. А ещё они боялись, что их опять разлучат, теперь уже навсегда, поэтому обменялись адресами родных. Он знает адреса её матери и семьи сестры, у него же, кроме внука брата, никого не осталось.

Немного подумав, Вероника решила, что Борис первым делом пойдёт к её матери. Вопрос был в том, когда он туда доберётся. Наверное, некоторое время он будет в карантине, за ним будут наблюдать. Не могут же его просто так отпустить. Они много говорили на эту тему вначале, а потом решили не гадать. Действительность всё равно окажется не такой.

Одевшись после процедур, Вероника села перед компьютером и решительно позвонила матери. Очень долго та не отвечала, но, наконец, на экране появилось её недовольное лицо:
– Чего тебе? Ты что, забыла, как это дорого? А платить, между прочим, буду я, ведь лимит уже вышел, – раздражённо проскрипела она, впрочем, как и всегда. Не изменилась мать и внешне, такая же высохшая старушка. Щёки обвисли, словно у бульдога, уголки глаз опущены, тонкие губы искривлены. Она не менялась уже лет десять.
– Мама, я знаю, что это дорого, но я быстро. К тебе должен прийти мой друг, Борис, сейчас ему где-то шестнадцать на вид, но я не знаю, когда он к тебе придёт.
– Зачем это он ко мне придёт? Что ему от меня надо? – недовольно прошамкав, она прищурила глаза и уставилась на Веронику.
– От тебя ничего. Ему буду нужна я. Скажи только, что я смогу выйти через год, в марте.

– Куда это ты собралась?
– Мама, это не важно, просто скажи ему это.
– Как это не важно? – встрепенувшись, она растеряно смотрела и явно что-то обдумывала. Наконец, решилась. – А ты в курсе, что у тех, кто выходит, проблемы? – чуть понизив голос, словно их могли подслушать, спросила она.
– Какие проблемы?
– Не знаю. Так говорят. Это слухи, они недавно появились. И вообще, говорят, что у них там что-то произошло.
– Что?
– Вот заладила! Говорю же тебе, не знаю. Мне Танька сказала, сама у неё спроси.
– Мама, ты же знаешь, она меня не любит.
– Что ты как маленькая. Любит, не любит! Какая разница, ты сама подумай, каково ей было стареть и видеть тебя такой молодой. Конечно, не любит. А за что нам тебя любить?

От такого поворота Вероника даже закашлялась:
– Мама, вообще-то за меня денег дали. Много денег, если ты уже забыла.
– Да что о том вспоминать, доча. Тем более, их давно уже и нет. А ты звонишь мне и вынуждаешь тратить на бесполезные разговоры последние деньги. Я тебе сказала, позвони сестре! У нее денег поболее моего будет. Всё.
Экран погас. Вероника некоторое время сидела в тишине, обдумывая мамины слова. Что могло случиться с теми, кто выходил?

Не утерпев, она всё же позвонила сестре. Та долгое время не отвечала, затем, даже не поздоровавшись, торопливо и сбивчиво начала рассказывать, что толком ничего не знает. Просто уже некоторое время ходят слухи, что с корпорацией что-то не то. Что именно, никто не говорит. Покидать дом было разрешено лет пять назад, но вышло всего несколько десятков человек – боялись. И, говорят, они начали быстро стареть и умирать. Это пытаются скрыть. Вроде, дело в вирусах, вышедшие легко заболевают. Так что пусть она даже не думает о всякой ерунде, а продолжает жить там, может ещё несколько сотен лет проживёт. Кто знает?

Сестра больше ничего не знала. С трудом Веронике удалось убедить её записать адрес родственника Бориса. Она обещала навестить его, но не сразу, через несколько дней, как только ей станет лучше. Тот жил в соседнем городке, а сестра была уже в весьма солидном возрасте и в последнее время сильно болела. Сказала, что она сама позвонит, как узнает.
И Вероника стала ждать.

Мать раньше постоянно жаловалась, что жизнь стала труднее, в её словах проскальзывала зависть, что дочери вообще не надо думать о еде. И если поначалу Вероника была полностью с ней согласна и считала, что ей повезло, то сейчас всё бы отдала за возможность уйти, желание покинуть это место крепло с каждым днём. Она часами равнодушно смотрела на экран, наблюдая за жизнью там, за стенами её дома. Всё чаще стали появляться видео с надписью «удалено», всё больше на стене напротив становилось чёрных пятен. Вскоре освещённых окон стало совсем мало. Вероника не знала тех людей, но редела и их группа. Кто-то уходил молча, не объясняя причин, кто-то оставлял короткое сообщение. Она так и не смогла поговорить ни с сестрой, ни с матерью. Они не звонили и не отвечали на звонки. Но не это было важно.

Однажды, наткнувшись на церемонию открытия нового моста, Вероника замерла, понимая, что в репортаже было что-то странное. Несмотря  на то, что внизу было указанно, что идёт прямая трансляция, она вдруг вспомнила, что уже видела несколько недель назад этот мост, этих людей. Она уже слышала все эти речи. Всё это она уже видела. Это была запись.
И тогда ей стало страшно. Пока она раздумывала, говорить ли об этом в группе, неожиданно пропала связь с внешним миром. Все были напуганы и не понимали, что происходит.

А потом не стало и внутренней связи. Просто вечером экран потух, как всегда, а утром не включился. Вероника видела, как у окон стояли подростки, пытаясь разглядеть, что происходит напротив них. Никто больше не сидел за компьютером.
И окна стали стремительно гаснуть. Иногда сразу несколько за ночь. Вскоре наступил день, когда Вероника поняла, что их осталось всего два. Кроме её окна, где-то довольно далеко, было ещё одно. Каждое утро, проснувшись, она первым делом шла к окну. Мысль о том, что она не одинока, немного успокаивала.
За неделю до того дня, когда ожидалась почта, Вероника осталась совсем одна, и это было невыносимо. Не в силах усидеть на месте, шагала она по своей клетке, но потом ей всё это надоело, и она стала молча валяться на диване, словно брошенная ребёнком кукла, надеясь только, что не успеет сойти с ума. Система, поддерживающая тело, работала без сбоев. Но это было тоже не важно. Она думала, что вообще не осталось ничего важного, ничего, способного вывести её из такого полусонного состояния, пока однажды не поняла, что понятия не имеет, какое сегодня число.

Это на какое-то время взбодрило. Проведя в расчётах полдня, Вероника вдруг поняла, что почта должна быть сегодня. Она была уверена в этом. Но крохотный червячок сомнения всё же остался и загнал её после сигнала в кровать.
Проснувшись утром, она не обнаружила никаких следов почты и долго сидела на полу, пытаясь унять внезапную дрожь. Наверное, она ошиблась. Это будет сегодня. Должно быть сегодня.

Вероника сразу успокоилась и стала терпеливо ждать вечера. Но не смогла. Всё то же сомнение заставило её лечь в капсулу. И страх.
Утром посылки не было. Это был кошмар. Полезли мысли, что почта вышла из строя. Но тогда как же уходили другие? Ведь они выходили. Значит, почта работает? Или нет?

На следующий день, проснувшись, сразу увидела у окна посылку, которая была упакована в невзрачную серую бумагу и перехвачена синей лентой. На боку надпись: «почта».
И вот тут её накрыло отчаяние. Она пропустила доставку, проспала единственную возможность выйти, и теперь обречена на непонятное и не нужное даже ей существование. Потому что жизнью это назвать было нельзя.
И тогда она решила не спать. Ждать больше не имело никакого смысла. Что будет, если она не ляжет в капсулу? Умрёт сразу или пройдёт какое-то время?
Увидев замигавший красный огонёк, Вероника мысленно торопила крышку закрыться, чтобы не передумать. Она не знала, что будет. Ночью, пока тело было надёжно скрыто в капсуле, комната чем-то обрабатывалась. Каждое утро ощущался едва уловимый горький запах. Он него несколько минут слегка пощипывало в горле, но потом неприятные ощущения проходили.

Наверное, она задохнётся. Но уж лучше это, чем быть одной, вот так. По крайней мере, ещё есть время до утра. Она надеялась на это.
Очень скоро стало трудно дышать, воздух обжигал. Вероника поняла, что осталось совсем немного. Было жаль одного. Она так и не узнает, что произошло. И никогда не увидит Бориса. Обречённо закрыла глаза и тут же почувствовала, как по щекам потекли слёзы, ощутила их солёный привкус во рту. Странно, а она думала, что уже не сможет плакать.

Внезапно снаружи раздалось протяжное жужжание. Вероника прильнула к стеклу, пытаясь хоть что-то рассмотреть, но там царил мрак. Только и оставалось, что сидеть и слушать, как звук приближается. Из тьмы вынырнул тускло освещённый почтовый ящик, раздался сухой щелчок и тихое шипение. Стеклянная дверь медленно поехала вверх.