Желтая луна в чужой квартире

     Глава 1. Он был похож на постаревшего Мцыри.


     Небольшой торговый павильон у моего дома. Собрали его по весне моментально, и так же быстро здесь запустили торговлю. Вскоре он стал популярной точкой для жителей округи: здесь можно было купить овощи, фрукты, какую-то бакалею, молочные продукты, хлеб. Еще не в столь отдаленные времена - алкоголь. Теперь только пиво.

     От входа до кассы едва ли не метр, маленький торговый зал, однако очередей особых никогда не наблюдалось. Неудивительно, что этот магазинчик удачно вписался в мой маршрут после работы, заменив заходы в ангар-супермаркет, что находился чуть в стороне, но там, несмотря на протяженность полок и рядов, любимым конфетам сопутствовали корм для кошек и собак, пластиковая дребедень, а также многие виды бытовой химии.

     Павильон у дома гарантировал мне минимум для ежедневных потребительских нужд. Иные покупки я совершала в выходные дни. Но даже в этом теремке какие-то минуты неизменно уходили на рассматривание товара, ценников, разговоры с продавцом. Осенью 2004 года я обнаружила, что при этих разговорах и моем усталом созерцании товара, неизменно присутствовал странный мужчина. Пожилым его назвать было трудно: породистое лицо без морщин, и у лица вполне здоровый цвет. Возраст выдавала седая грива, явно зачесанная пятерней назад, тем не менее, эффектно падавшая на лоб, имевшая вполне художественный вид.

     Его старила скорей винтажная одежда, которую извлекли непонятно из какого сундука, забыв туда по странности добавить нафталина. Ручаюсь, от этого мужчины не пахло затхлым гардеробом, лавкой старьерщика или комиссионкой. А стоял он подчас от меня весьма и весьма близко.

     Что касается самой одежды, как-то заметила, что уж больно ловко было подогнано к его неплохой фигуре старое потертое драповое пальто. Небрежно наброшенный поверх клетчатый шарфик делал его похожим на француза, который всю жизнь любил шик, и в молодости был явно франт, но при этом был еще неплохим прожигателем жизни.

     Однако, когда мы впервые встретились взглядом, и я увидела его горящие глаза, на меня смотрел не француз, а скорей постаревший Мцыри, - с известной картины Врубеля. С той разницей, что у Мцыри были горящие черные глаза, а у этого они светились мощным стальным светом.

     Наши встречи вечерами происходили почти ежедневно. Я научилась выдерживать его взгляд, а иногда просто его игнорировать, скользя по полкам своим равнодушным взором. Но я чувствовала этот взгляд на себе, и хорошо запомнила, что человеческое зрение, направленное на тебя, может иметь вполне ощутимую температуру.

     Непонятно было, почему он стоял в этом крошечном зале, не совершая никаких покупок. Мужчина не разговаривал ни с кем из посетителей, бросая изредка короткие фразы или вопросы в сторону продавцов. Вскоре я поняла: он как-то связан с персоналом магазина, потому что видела его из зала в глубине служебной части, то есть в подсобках. Может, охранник? Только для этой должности вроде как немолод.

     Иногда он просто стоял у входа, курил. Уже прогуливаясь с собакой в более поздний час, при закрытии магазина, я могла наблюдать, как незнакомец садился в автомобиль хозяина заведения, причем всегда на переднее сидение, с ним рядом.

     Вопрос " кто он?" конечно же, у меня возникал. Мне ничего не стоило спросить девчонок-продавцов, которых я на тот момент уже знала по именам. Наверное, мне интересна была сама игра: я прихожу, на меня смотрят, меня обжигают взглядом, немножко зомбируют. Да, да! Он однозначно реагировал на меня, когда я только входила. А покидала я магазин, буквально находясь в оцепенении от необыкновенной энергетики, исходившей от этого странного типа.

     Иногда он смотрел на меня в упор - в отличие от преимущественно своих рассеянных взоров. Мне казалось: вот-вот что-то скажет или о чем-то спросит. Порой хотелось, чтобы он вместе со мной вышел из магазинчика, и мы прошли бы вместе короткий отрезок до моего подъезда. За эти минуты могли родиться какие-то фразы, слова, обращенные друг к другу, одним словом, могло завязаться наше общение, а может быть, и дружба.

     Но неожиданно мой незнакомец исчез.

     Поначалу его отсутствие там, где раньше стоял постоянно, ввергало меня в полную прострацию. Я забывала, что мне нужно купить, я путалась с деньгами, я оставляла, наконец, какой-то товар, который мне любезно вручали на следующий день, потому как здесь это было принято.

     Избавиться от наваждения, от удручающего сумбура в голове, мне помогли печальные семейные обстоятельства. Они были связаны не столько с материальной стороной жизни. В моей семье оказался на тот момент совершенно чужой человек, со сломанной психикой, по несчастию приходившийся гражданским мужем моей дочери и отцом маленькому ребенку. До того ли мне было! Я жила как во сне, как в бреду, давясь отчаянием, полностью забыв, что новый день может приносить человеку радость. Текущие дни приносили мне только огорчения.



     Глава 2. Возвращение в образе инока.

     Зима пролетела, за ней показалась весна. Я забыла о своем приключении, суть которого - почти трансцендетное мое общение с незнакомым мужчиной, в торговой точке рядом с домом. В мае 2005 года меня ждала новая с ним встреча.

     В один из дней, - дело было ближе к полудню, - на залитой солнцем площадке у магазина хозяин беседовал с каким-то типом, видом своим напоминавшим инока, вырвавшегося в мир из стен мужского монастыря.

     Длинная рубаха навыпуск, отросшая православная бородка, поверх рубахи крупный нательный крест. При этом от него исходило что-то дикое, не имеющее ничего общего с кротостью и недоступностью монашеского затворника. Жестикулировал, размахивал руками, что-то доказывая хозяину. Меня заставила вздрогнуть знакомая мне седая грива.

     Что говорить - я предпочла обойтись без пересечений и аллюзий. Мало ли что было в прошлом. Этот человек явно изменился, причем в непонятную мне сторону. Вряд ли меня снова будет интриговать его горящий взор, который не погас в нем, что было видно даже издали.

     Сделав изрядный крюк в сторону, я подошла к своему подъезду в тот день с другой стороны, обогнув свой длиннющий дом. Какое-то время я воздерживалась от посещения удобного мне магазинчика, опасаясь неприятной встречи. Потом выяснилось: никто там и не показывается. Стало спокойно и даже рутинно, как было до этого.

     Дальше уже лето шагало своим ходом. Незнакомца я больше не видела. Какое-то время меня будоражила мысль, что же с ним произошло. Из элегантного француза, хотя слегка и обшарпанного, он превратился в церковного служку. Лицо его сильно испугало, помню. Раньше стоял здесь спокойный, отрешенный, а тут словно тень безумия легла на его лик. Может он действительно душевнобольной? Тогда место ему в больничной палате, причем тут церковь.

     Строя в голове свои предположения, я не допускала мысли, что он может еще раз появиться в моем районе. В один из дней для меня было полной неожиданностью, что стоящий ко мне спиной у магазина тип, в совершенно обыденной одежде - мешковатые потертые джинсы, футболка, старые кроссовки, - вдруг обернется и пригвоздит меня к точке тротуара, на которой я находилась.

     Православная бородка была сострижена - почти до минимума. От некогда живописной гривы не осталось следа, это были просто седые патлы. От незнакомца веяло запустением и общей апатией. Картину вопиющего неблагополучия вершала левая рука, согнутая в локтевом суставе и замурованная в области предплечья в гипс. Она поддерживалась повязкой, чистота которой, как впрочем и гипс, говорили о том, что пострадавший отнюдь не вчера вышел из травмпункта.

     Я резко повернула назад, словно что-то забыла - там, откуда шла.

     В последующие дни знакомую фигуру я научилась видеть у магазина еще издали, и круто менять маршрут. О том, чтобы зайти внутрь павильона, не было речи. Любой здравомыслящий удивится: как можно бояться человека, с которым не знаком, никогда не общался, не знаешь его даже по имени? Отвечу: я не сомневалась, что между нами установилась некая дьявольская, инфернальная связь. Если окажусь с ним рядом, он подойдет ко мне и далее поведет, куда захочет. Или же начнет говорить о том, чего я решительно не захочу знать, тем не менее, буду слушать.

     А еще у меня была нормальная здоровая реакция на уличных бродяг, оборванных, грязных и избитых: срабатывал инстинкт самосохранения и защиты, потребность уберечь себя от негативных впечатлений, которые дарит порой внешний мир.

     Все ж, так или иначе, незнакомец с полотна Врубеля, а позднее то ли инок, то ли клошар, попадал в поле зрения. Я наблюдала издали довольно любопытные картинки его общения с окружающими людьми. Он по-прежнему вечерами приходил в магазин, а затем уезжал вместе с хозяином на переднем сиденье старой пятерки, а любопытным было то, что молодая супруга хозяина, дама крутого нрава, покорно садилась при этом сзади, - разъезжая с мужем в обычные дни строго рядом.

     Драматические моменты в облике незнакомца мешали с увлечением разгадывать головоломки этих взаимоотношений. Речь идет о той самой руке, закованной прежде в гипс. Бросалось в глаза, что освобожденная теперь уже от гипсового плена рука так и осталась у него в подвешенном состоянии, поддерживаемая грязной косынкой. Я понимала, в чем дело: нужно было сказать спасибо тем костоломам, которые обслуживали его травму.

     Это классика, - когда при гипсовой повязке защемляется нерв, или сложный перелом не лечится хирургически - путем операции, а лишь по чьим-то дремучим понятиям запечатывается в гипсовую скорлупу. Врач любого профиля скажет: по объективным физиологическим причинам там наступает необратимость, рука живет, но не действует.

     У меня был легкий шок от этого открытия. Шок перешел в полную потерю жизненного комфорта, словно речь шла о близком родственнике, о котором я должна заботиться, но умышленно не хочу этого делать. Я решила все-таки провести какие-то прямые разговоры с людьми, которые окружали этого несчастного. Для этого удобно было воспользоваться служебным положением: мало ли кем заинтересуется журналист, увидев факты человеческой беды или социального неблагополучия. И стала искать удобный случай для разговора, прежде всего с хозяином торговой точки.



     Глава 3. "В 91-м году он мог купить девятиэтажный дом..."

     Хозяином точки был сравнительно молодой мужчина по имени Игорь, с церковной фамилией Просвирин. Добродушный с виду, и вполне коммуникабельный. Я знала его имя и фамилию потому, что он приходился одноклассником женщине-хиппи из нашей рок-тусовки. Она рассказывала, что тот вертится по торговому делу где-то рядом с моим домом, зарабатывает таким путем, даже подарил ей как-то приличную стереосистему.

     По характеру Игорь Просвирин был "рубаха-парень", он приветливо разговаривал всегда даже с посетителями своей торговой точки, которых видел впервые. У меня не было причины смущаться или особо с ним церемониться в моих расспросах о незнакомце.

     К этим расспросам я и приступила, возвращаясь с прогулки с собакой, в то время как Игорь грузил что-то на улице в открытый багажник своего непрестижного авто.

     - Послушай, что за тип у тебя отирается частенько у магазина, и внутри я его вижу...., - начала было.

     Игорь мечтательно вскинул голову, по его лицу поплыла улыбка:

     - А-а-а... Лев Николаевич Лузин! Он очень, очень интересный человек...

     - Но ведь он сущий бомж по внешнему виду. И что у него с рукой? - последовали настойчивые мои вопросы.

     - На данный момент он действительно бомж. Однако у него непростая биография. В 1991 году он мог купить девятиэтажный дом, а сейчас у него даже однокомнатной квартиры нет. Мы с ним знакомы уже много лет, вместе крутились в одном бизнесе, расставались, сходились, сейчас он снова при мне. Видела, в каком он виде? Это горе мое и несчастье. Зиму-весну он провел у знакомого священника в сельском приходе, вроде прижился на селе, но вот незадача - там у него сгорел дом. В конце-концов удрал оттуда, сейчас обитает в Рыбинске.

     Про руку добавил:

     - У него был какой-то уличный инцидент. Говорит, что заступился за женщину. Но я так думаю, это были обычные пьяные разборки в компаниях опустившихся людей, где он частенько зависает.

     Последнее для меня не было открытием. Я догадывалась, что алкогольная тема прочно вошла в жизнь этого бродяги, хотя серьезных признаков болезни или распада личности я в нем не видела. Он скорей казался элементарно странным. Я видела непонятные для себя несоответствия, противоречия. Слишком яркая, слишком выразительная внешность для человека, существующего в столь убогом контексте. Не менее странным было, что ни разу не попался он мне здесь на глаза в откровенно свинском состоянии, то есть, будучи нетрезвым.

     Просвирин опроверг мои сомнения:

     - Поверь, дело у него зашло далеко. Сейчас он живет в моей новой квартире, которую я купил для семьи, где полным ходом идет ремонт. Там он ночует, днем следит за мастерами. Еды у него достаточно, берет в магазине что захочет. Но: как только у него начинается этот самый период, я выгоняю его на улицу. Раньше пробовал запирать, но это опасно. Сама понимаешь, квартира стоит денег. Там газ, стройматериалы, он курит... Пожар у него уже был.

     - И что, когда ты его выгоняешь, он живет в это время на улице, спит на лавках или у мусорных контейнеров? - задаю вопрос благодетелю моего бомжа.

     - Да нет, он просто идет в какой-то свой притон, нагружается там по полной программе, отлеживается, отсыпается, потом приходит в себя и появляется в этом районе. У него начинается светлый период, и мы снова ладим.

     От этого рассказа, точнее, ответов Игоря, мне едва ли не стало дурно. Впору было раз и навсегда покончить с романтическими размышлениями о необычном бродяге. Симпатии он у меня уже точно не вызывал. Но я решила покопаться в его жизни, коль там такие взлеты и крушения, - предположив, что мне это подойдет для социальной статьи или истории художественного плана.

     Я прикидывала все это в голове, наблюдая, как Просвирин выносит из магазина и кладет в багажник какие-то пустые коробки. В принципе можно уже было бросить предпринимателю "пока" и поплестись в сторону дома.

     В этот момент Игорь, выпрямившись над багажником, изрек:

     - Он очень, очень интересный человек. Картины рисует...

     Час от часу не легче. Значит, мой бомж еще и самодеятельный художник. Это немного успокоило, - в том плане, что не совсем он ординарная личность. И оправдывало мой интерес к нему, подтверждая мое чутье необычного, раз уж я им изначально заинтересовалась, даже с врубелевским персонажем сравнивала.

     Однако в тот вечер я ушла от Просвирина в недоумении и с тупой головной болью. Меня переполняли душевное волнение и непонятное беспокойство. Я была уверена, что фамилию "Лузин" однажды слышала в своей жизни, но так, что это находилось абсолютно за пределами моей памяти. В каком-то совершенно другом архиве, которым я никогда не пользуюсь, и к которому у меня нет доступа. Вполне возможно, что это вообще чужой архив.

     Напрягать память в этом случае бесполезно: только какие-то последующие добытые мной факты помогут все объяснить. Я стала ждать развития ситуации.




     Глава 4. Встреча под дождем.

     Бомж в очередной раз пребывал в темной фазе. По этой причине в очередной раз был изгнан с территории своего то ли компаньона, то ли просто молодого друга. Не появлялся он и в моем районе. Какое-то время продолжались мои разговоры на тему незнакомца с хозяином магазина.

     Как собеседник, Игорь Просвирин был весьма словоохотлив. Но я изменила тему общения, - в виду того, что мой личный интерес и всякого рода волнующие интриги вокруг главного фигуранта уже принимали, как мне казалось, нездоровые формы. Я слишком эмоционально реагировала на то, что рассказывал Игорь.

     Короче, решила высушить игру, и плыть дальше в этой теме строго как журналист. Стала говорить Просвирину нудным тоном представителя общественности, что Лузина нужно показать медикам-специалистам, чтобы те вынесли окончательный вердикт относительно левой руки. А вдруг там поможет операция?

     Оказалось, для такого обращения, то есть для консультации и последующего лечения, нужны были документы, удостоверяющие личность, а у Лузина их в помине не было. Вроде бы как сгорели при пожаре.

     Вот, я ухватилась за идею: из бродяги сделать полноценного гражданина. А поскольку это не так просто в нашей бюрократической системе, и может стоить многих нервов, отследить процесс, пройти все сложности, чтобы потом написать об этом в статье.

     Признаюсь, я отдаленно предполагала, что этих сложностей может не быть - при моих-то связях в милиции и миграционной службе. Уж я сумею убедить чиновников, что нужно помочь этому страдальцу. Все ж стоило попробовать для начала официальный путь.

     Я изложила свои мысли Просвирину, моя идея ему понравилась. Но при этом я добавила решительно, напустив на себя постный вид, что сама назначу встречу господину Лузину, который уже показался на горизонте.

     Обнаружила я это так: гуляю вечером в парке с собакой, пес на поводке тащит меня по дорожке, потом остановился, что-то нюхает на земле. Я получаю таким образом передышку, и оглядываюсь вокруг. Вижу, в газоне, буквально в двух шагах от меня, стоит мой бомж. Изрядно похудевший, но вполне опрятный. Даже повязка из ткани, на которой покоилась рука, была выстирана и имела цвет солдатского х/б после длительных учений, но при этом все-таки побывавшего в прачечной.

     И, конечно же, он смотрел на меня в упор, своим фирменным горящим взглядом ....

     А я рассеянно смотрела вокруг, и на него, и одновременно сквозь Лузина, - словно разглядывала то, что находится у него за спиной. Мы находились на таком близком расстоянии, что со стороны можно было подумать, что эти двое знакомы друг другу, стоят вместе, общаются. Пес вертелся у его ног - не высказывая ни дружелюбия, ни агрессии. Я молчала.

     Наверняка Просвирин уже донес о разговорах со мной и моей готовности действовать в плане помощи, и он ждал, что я что-то скажу. Однако я твердо решила проводить свой бюрократический принцип: разговаривать только тогда, когда у нас состоится официальная встреча, для чего я через Игоря назначу место, день и время. Лузин не выдержал моей театральной паузы, молча повернулся на 180 градусов и пошел прочь.

     Я же была настроена еще какое-то время помариноваться. Не могу сказать, из каких побуждений мне это понадобилось. Наверное, из-за моей подспудной неуверенности в том, что я делаю. Хотелось подумать, все взвесить. Одного я не могла предвидеть: в те дни внезапно скрылось теплое августовское солнце, повеяло каким-то злым осенним холодом, заморосили дожди.

     В такой неблагоприятный погодный момент, как ни парадоксально, я сообщила Просвирину о своей готовности к уличному рандеву. В результате мне явился под дождем посиневший, жалкий, дрожащий, насквозь промокший субъект. Одет был явно не по погоде - всего лишь футболка на голом теле да парусами раздувавшиеся на нем старые тонкие брюки, в то время как я основательно утеплилась, стояла в сезонной кожаной курточке и плотных джинсах, да еще под зонтом. Контраст был разительный.

     Я приготовилась сказать пару дежурных фраз и сбежать подальше от всего этого ужаса. Но меня опередили. Первую фразу господина Лузина, обращенную даже не ко мне, а произнесенную как некую констатацию, я не забуду. Вот что он выдал, - заплетающимся от холода языком, дрожа всем телом, - после того, как первоначально приветливо и вежливо все-таки поздоровался:

     - Я Жене Юматову, когда он у меня работал, помогал поступать в Строгановку, - с живописью и рисунком...

     Я едва не упала в обморок, на короткий момент уж точно потеряла дар речи. С одного клика мышкой открылся архив не моей, а той, чужой памяти. Бывший супруг мне действительно рассказывал, как после службы в армии, перед поступлением в Строгановское училище, он год проработал художником-оформителем в отделе технической эстетики одного заводского КБ - здесь, в Рыбинске. Там был славный богемный коллектив, которым руководил, по его словам, истинный художник, мастер кисти и графики, личность авангардного склада.... одним словом, некий Лева Лузин, - так он мне тогда его назвал.

     Вот кто, оказывается, стоял сейчас передо мной! Спустя почти 30 лет, как я о нем впервые услышала.

     Удивило немало и упоминание бывшего супруга - значит, мной интересовались, что-то обо мне выясняли, в итоге знали, кто я. Разведка явно пошла дальше, поскольку Просвирину было известно про меня лишь то, что я обитаю в районе его торговой точки, гуляю со стаффордширским терьером и работаю в городском еженедельнике.

     Враз стало грустно от дождя и от внезапно раскрывшейся тайны вокруг отдаленно знакомого имени. Я что-то произнесла, что могло предвещать дальнейшую встречу, и повернула к дому. У меня не было брезгливости к этому несчастному, но и решимость помогать ему частично улетучилась. Собирать материал для статьи, которую мне не заказывало начальство, и вовсе представлялось бессмысленным делом.

     Но после этого эпизода неожиданно снова ударило летнее солнце. Мой знакомый являлся мне то на улице, то в магазинчике, одаривая приветливостью и каким-то особо спокойным светом. Его положение уже не казалось трагическим, а я себе самой - стоящей у края пропасти, готовой броситься с головой в омут или пребывающей у истока нешуточных для меня испытаний.

     У нас происходили короткие разговоры, мы обменивались дружескими кивками. Пока однажды он не догнал меня вечером, как всегда, гуляющую с псом, - на той самой дорожке в парке. С того момента, можно сказать, у нас и завязалось настоящее общение. Я осмелюсь назвать это общением, потому что наряду с моими вопросами к нему и его рассказами о себе, произносилось нечто такое, что могло звучать как интерес его ко мне и воспринималось его обо мне заботой.

     Лузин интересовался моим настроением, самочувствием, спрашивал, как я живу, какие у меня трудности в жизни, не может ли он мне чем-либо помочь. Я готова была рыдать, настолько вдруг сместились акценты в нашей беседе. Ведь первоначально я как-то неуверенно хотела ему помочь, а вышло, что на мне сосредоточилось внимание этого убого, не совсем здорового во многих отношениях, человека.

     На все больные для меня моменты - материальное положение, обстановка в семье - отшучивалась. На вопрос, почему я, как нормальные люди, не спешу после работы домой, рассказывала, что у меня сложилось на тот момент увлекательное интернет-приключение с одним литовцем, и я допоздна сижу у компьютера в офисе редакции.

     Я не раскрывала подробностей, вокруг чего там разворачивалось горячее общение. А именно: вокруг фильма "Долгая дорога в дюнах", вокруг драматической судьбы рано умершего литовского актера, сыгравшего в фильме главную роль рыбака Артура. А еще вокруг не менее роковой смерти одного из героев фильмов "Кортик" и "Бронзовая птица" - Мишки, актера Сергея Шевкуненко, ставшего известным бандитом и расстрелянного впоследствии в доме на Мосфильмовской членами осетинской группировки; также нашими розысками исполнителя роли Генки в этих экранизациях Рыбакова - Владимира Дичковского, по всем признакам живого, но о котором 20 лет ничего не было слышно.

     Слишком много пришлось бы рассказывать!

     Лузин же думал, что у меня банальный почтовый роман, и по-отечески журил за то, что я проявляю в интернете авантюризм и неосторожность. Так мне, во всяком случае, казалось...




     Глава 5. Его погубили вино и женщины.

     Мне хотелось взять для данной главы именно этот заголовок. Из того, что я вскоре узнала, мне это виделось главной причиной падения незаурядного во многих отношениях человека, почти олигарха - если верить Просвирину. Да еще наделенного творческими способностями, едва ли не талантом. Но причин у жизненного краха оказалось много, и заголовок вряд ли буден точен. Однако пусть он останется, ибо речь частично пойдет о женщинах в его жизни и о "злоупотреблениях".

     Мне не пришлось особо мучить своего собеседника вопросами, потому что наше общение самого начала пошло как по маслу, и во время наших уличных прогулок многое поведал он сам, по своей инициативе. Сказанное далее будет основываться на этих рассказах, а уж сколько там правды - один Господь Бог ведает.

     Лев Лузин впервые громко заявил о себе в Рыбинске где-то в середине 70-х.
До этого он уже успел поучиться в Ленинградском институте театра, музыки и кинематографии. По каким-то причинам этот вуз он не закончил, тем не менее,вернувшись в город, сумел устроиться на должность художника в Рыбинский драматический театр, хотя его специальность, как он сказал, была "художник кино". Он был знаком с основами сценографии, легко рисовал эскизы постановок, воплощал их на сцене. На данном месте ему это первоначально очень пригодилось.

     Однако работа в провинциальном театре с классическим, а больше идеологическим репертуаром, вскоре показалась Лузину малоинтересной. Зарплата тоже настоятельно велела подыскивать более высокооплачивамую работу: у него к тому времени уже была семья, родилась дочь.

     Конструкторское бюро "Старт" с прогрессивной космической тематикой оказалось именно тем местом, которое соответствовало материальным запросам. Отдел технической эстетики, располагавшийся вне зоны режимного предприятия - в небольшом корпусе на берегу Волги - подпитывал свободолюбивый дух бывшего питерца, к тому же находился вне табу трудовой дисциплины. В этом отделе под опекой богемного Лузина начинали, как мне известно, не только мой бывший супруг, но и некоторые другие, известные на сей день рыбинские живописцы.

     Эх, сшить бы цельное лоскутное одеяло из тех фрагментов, которые мне подбрасывал господин Лузин. Но - нет, этот пэчворк упорно не получался, потому что любому лоскутку неизменно сопутствовали дыры, провалы в биографии. Вырисовывался только общий почерк движения по жизни моего неугомонного в молодости, да и в зрелости спутника: зигзаги и кренделя. Они выглядели так, что однажды он ушел из семьи, оставив супругу и маленькую дочь, подчинившись воле и тогда не первой своей пассии. А дальше, как заметил Игорь Просвирин, "где он только ни был, с кем только ни жил".

     Ни одной мало- мальски запоминающейся истории, связанной с той или иной представительницей прекрасного пола, я от Лузина не услышала. Все какие-то эпизоды. Мне показалось, что он не был ориентирован на такие истории и сюжеты, движимый не романтической, а откровенно плотской мужской страстью. Вспыхивал, охладевал и сразу же уходил.

     Определенный женский контингент безошибочно вычислял в нем самца, причем крупного калибра, и неудивительно, что в этом городе он никогда не был одинок. Самому же Лузину явно везло на одиноких гражданок с жилплощадью. Возможно, последнее и сыграл роковую роль: он никогда не занимался собственным домом, благоустраивая чужие гнезда, покупая своим подругам новые, более благоустроенные квартиры. И такие случаи действительно были, когда в эпоху кооперативов он сумел взлететь выше владельцев иных подпольных производств и содержателей игорных заведений.

     Было любопытно узнать, что за бизнес был у него - в то время, когда процветающая местная элита была на виду, я про Лузина я что-то не слышала. Однажды мы проходили мимо девятиэтажного дома в центре города. Я вспомнила фразу Просвирина и поинтересовалась: правда, что мог купить такую громадину? Господин Лузин как-то равнодушно кивнул, пояснив, что на счету его фирмы были действительно очень крупные суммы, а за последствия "спасибо" товарищу Гайдару.

     Я склонна была частично поверить Лузину, когда он сообщил, что шальные по тем временам деньги он зарабатывал не в Рыбинске, а в Большесельском районе, арендуя для вырубки делянки леса, тут же обрабатывая его, неподалеку, на небольшом лесопильном заводике, продавая затем лес в Финляндию. Немалый доход приносило другое предприятие, где установленным на барже плавкраном и с помощью нанятых водолазов добывался топляк со дна Волги и Рыбинского моря - так называемый мореный дуб, исключительно ценное сырье для производства едва ли не самой дорогой мебели.

     Свести воедино деловые и личные ниточки не удавалось. Лузин не мог мне связно объяснить, как развивался его бизнес, чем закончился. Он перескакивал с одного на другое, начинал рассказывать заново то, что мне уже было известно. Вдобавок ко всему моментами говорил как-то странно: слегка запинаясь, местами невнятно. У него что-то было с речью, как бывает, когда человек недавно перенес инсульт.

     У меня закралось подозрение, что картина физического и душевного здоровья господина Лузина гораздо хуже коллизии с недействующей рукой. Его психика находилась явно в разрушенном состоянии. А может, у него какое-то неврологическое заболевание. Внешне же он выглядел на удивление крепким.

     Чтобы покончить с женщинами в его жизни и расчистить тем самым плацдарм для себя лично, доведу кой-какие детали его последней личной истории.

     Не выдержав трудовых испытаний в храме Рождества Христова в селе Рождествено, он не сразу отправился в Рыбинск. На пару недель задержался в поселке Кордон, что находился неподалеку, и где имелось то самое деревообратывающее предприятие, с которым он был связан по прежнему бизнесу. Там во время посиделок в пьяной компании прильнула к нему старая знакомая, работавшая в бухгалтерии.

     В результате он очнулся у нее дома, где у 40-летней женщины, жившей давно без мужа, еще оказалась дочь, не так давно, и причем в 15 лет, родившая ребенка. В последующие дни бывало, что дома из старших жильцов никого нет, а бывший послушник с малюткой на руках, готовит обед на всю семью. Вы где-нибудь такое слышали?

     Зато когда Лев Николаич рванул в Рыбинск, бабушка-мать тут же его в городе и разыскала. Лузин тогда (до травмы) жил не у Игоря, а снимал себе жилье в поселке ГЭС на левом берегу Волги, у своих знакомых. Просвирин по простоте душевной выдал приезжей адресок. Женщина явилась с полным комплектом приданого в виде солидного количества простыней и пододеяльников. Увы, наладить совместную жизнь в Рыбинске этой паре не удалось.

     Запомнился один эпизод. Он характеризовал неприязнь Лузина к этой даме, с другой стороны, ее неуемную тягу к нему, понятно, по какой причине:

     - Представляешь, пошли в баню, а она от меня там любви требует. Я стою, весь намыленный, какая тут может быть "любовь", - с возмущением рассказывал Лузин.

    Я усомнилась, что баня в его представлении была неким экстремальным местом. Скорей всего, уставшему на тот момент от жизни Лузину, все эти утехи казались чем-то малозначительным. Однако, даже выдав усталый минимум своей знакомой, он произвел на нее такое неизгладимое впечатление, что та за ним бросилась в город, оставив дочь и ее младенца, по всем меркам находившихся на иждивении этой женщины.

     Не скрою, история поразила меня куда больше своей житейской неприглядностью, чем фантастический 9-этажный дом, который он якобы мог купить. Хотя существенной деталью в той истории было то, что женщина была все-таки пьющей, и это не стоило бы сбрасывать со счетов.

     А вот стоит ли дальше заострять внимание на теме Бахуса - право, не знаю. Лично я не вижу в ней ничего художественного или мало-мальски интересного. Сложилось впечатление, что эта тема сопровождала Лузина всю его сознательную жизнь. Она была его органикой. Постоянным фоном существования человека, привыкшего брать от жизни все и находиться на празднике жизни. Но сейчас от этой темы в связи с Лузиным веяло чем-то тревожным и даже для меня опасным...



     Глава 6. Loеwe ist nicht boеse.

     Осень подарила еще пару теплых недель, поэтому ежевечерние прогулки с Лузиным стали почти нормой. Я забросила литовца, то есть виртуального друга, и даже в обеденный перерыв спешила домой, что раньше случалось редко. Причина - Лузин оставлял своих мастеров в квартире и приходил днем к магазину даже днем.

     Увидев меня еще издали шагающей по дорожке парка, Лев Николаевич нырял с заднего входа в подсобное помещение магазинчика и выходил с пакетиком в правой руке. Пара персиков, кисть винограда, какие-то еще фрукты, иногда мороженое - отказаться от этого было невозможно, хотя поначалу я сильно сопротивлялась. Позже, исполнив этот ритуал, единственной действующей Лузин нырял в карман брюк и извлекал вчетверо сложенный листок. Я стала получать еще и стихи!

     Первоначально у меня был шок от его поэтических сочинений. Их содержание наверняка пришлось бы по душе психиатру, причем гурману. Лузин обнажал свое подсознание, запечатывая его в стихи. Местами они были откровенно хулиганские. Лирики, элегий почти не было, везде присутствовал некий четкий сюжет. Действие разворачивалось как на фоне цветущих эдемских садов, так и в обстановке тюремных камер, со всеми атрибутами жизни сидельцев. А еще там в разных ипостасях фигурировала я.

    Со временем я научилась спокойно воспринимать больные фантазии господина Лузина. Куда интересней была форма. Наряду с простенькими стихами, написанными четырехстопным и пятистопным ямбом, я вдруг обнаруживала в отдельных сочинениях такой стихометр, такой силлбл, что задумывалась: действительно ли их писал поэт-любитель?

     Больше скажу: умственный примитив там был явно наигранным. Среди стишков в народном духе, любимых им "жестоких романсов", попадались философские, библейские стихи. Каюсь, я тогда не вчитывалась в них внимательно.

     А еще там присутствовал юмор. Шуточные эпиграфы, вымышленные комментарии читателей, выдержки из мифических статей неких критиков, ремарки самого автора создавали иллюзию профессионального творчества, якобы где-то опубликованного. Порой это было смешным до слез. Вот так развлекал меня мой бомж, уводя от житейской грусти.

     Как это ни странно, мы не анализировали его стихи. Отчего-то я боялась о них даже заикаться, просто проглатывала и потом молчала. Меня пугали, в частности, откровенные сцены со мной, а они там присутствовали. Это шло вразрез с нашим каждодневным общением, где мы были друг другу пока что не близки, оно текло совсем по другому руслу. А "трансцендентное прошлое", с волновавшими меня фантазиями насчет незнакомца в магазине, спряталось в памяти.

     Только однажды спросила Лузина, про его творчество:

     - Ты их, похоже, всю жизнь сочиняешь - стихи?

     - Нет, что ты. И потребности в это не было. Умел рифмовать, вот и все. Мои умения вовсю использовались в стенной печати. Но там у меня больше были пародии и эпиграммы. Доставал начальство так, что всегда был первой кандидатурой для поездок в подшефный колхоз, куда никто не хотел ехать добровольно.

     Я решила, когда закончу свое повествование, последней главой у меня будут стихи Льва Лузина. Не хотела их никому показывать, да и многие из них потеряла. Тройка из тех, что остались, составляют поразительную, исчерпывающую трилогию нашей дружбы. Особняком стоят "Семь дней в Эдеме", возможно, я их тоже добавлю. И вовсе не ради того, чтобы познакомить неизвестных мне читателей с этим архивом. Я сделаю это по другой причине: мне хочется: чтобы и он здесь своим голосом звучал - человек, которого уже нет с нами в этом мире.

     Оторвемся от стихов и придвинемся ближе к событиям и деталям осени 2005 года.

     Я заметила, что с начала общения со мной Лузин вполне зримо подтянулся. Он уже не ходил в расхристанном виде. Я очень щепетильна и требовательна к внешнему виду мужчин. Что касается облачений Лузина, с моей точки зрения, все в нем было нормально, я могла с ним ходить по городу. Наброшенная на плечи куртка из плащевки, вполне современная, скрывала ущербную часть его тела.

     Он не привлекал внимания своей инвалидностью даже в кафе, куда мы часто заглядывали. Правда, там ему приходилось одной рукой носить от барной стойки к нашему столику чашечки с кофе (он был еще и кофеман!), рюмки с коньяком, делая несколько заходов - мне он упорно не позволял этого делать.

     Было интересно порой вообще наблюдать за Лузиным. Ростиком он был чуть выше среднего, вместе с тем у него была юношеская и на редкость гармоничная фигура, что было удивительным для его возраста. Как я поняла, дело уже шло к шестидесяти. Однако у него была прямая спина, он ходил всегда с высоко поднятой головой, этак "носик кверху". Ноги при этом по особенному вытягивал или выбрасывал, - так, что вместе с осанкой, напоминал мне артиста балета. Или девушек-синхронисток, которые идут по кромке бассейна, прежде чем нырнуть и выполнять затем под водой свои замысловатые фигуры. Или гимнасток, идущих к снаряду.

     Ловила себя на том, что мне в компании господина Лузина на удивление комфортно. Он ничем меня не раздражал, говорил преимущественно спокойным тоном. Не возбуждал разговорами, никогда не перечил. Не говорил о своем трагическом положении. Что это напоминало? Поведение людей верующих, православных, которые на каждом шагу себе твердят: "Не суетись, не суетись". И - не забывают о грехе уныния.

     Я так и не узнала, как он оказался в послушниках в том самом сельском храме. Только поинтересовалась: что он там делал? Ответил: был певчим в хоре, выполнял хозяйственные работы, поскольку на все руки мастер, реставрировал церковный алтарь.

     - А что было самым трудным в послушании?- задала вопрос.

     - Покойников зимой хоронить, копать в промерзшей земле могилы.

     После обеденной службы ему приходилось помогать жителям села, на что был большой спрос - крыши, всякие там хозяйственные постройки, заборы. Но натуроплата вела к тому, что к заутрене приходил в глубоком похмелье. И вообще, как я поняла из его рассказов, послушание происходило в условиях постоянного, нескончаемого пьянства, чему виной убогий образ существования людей на сельских территориях.

     - Я зимой два раза приезжал в Рыбинск, стоял в магазине, ходил вокруг твоего дома. Тебя так и не встретил. Еще весной здесь был, - неожиданно произнес Лузин.

     Эти слова заставили меня внутренне сжаться. Выходит, трансцендентное общение наше той осенью не было моей выдумкой. Я нисколько не пожалела, что не встретила его зимой, а что весной видела, - в образе "инока", - промолчала.

     Попросила прочесть какую-нибудь молитву - просто из интереса, знает ли он православные тексты. Прямо в парке и средь бела дня, он пропел мне тропарь. У него был сочный церковный бас, как у иного настоящего батюшки.

     О вещах культурного плана мы почти не разговаривали. Не приходится сомневаться в том, что какой-то кругозор вкупе с образованностью даже в том убогом для себя состоянии, он мог продемонстрировать. Ведь прочел однажды на ходу по памяти стихи на французском, добавив, что это Бодлер. К этому в свою очередь добавил, что знает немного немецкий язык, и точно так немного - английский.

     Я иногда была очень активной и наседала на него с расспросами. В какой-то момент спохватывалась, извинялась и спрашивала - не раздражаю, не злю своего собеседника?

     Лузин смотрел на меня своими ясными глазами и добродушно отвечал:

     - Loеwe ist nicht boеse... Что по-немецки значит "Лев не злой", "Лев добрый".

     В дальнейшем эта фраза стала некой фишкой нашего общения. Я про себя его так называла - "Loеwe ist nicht boеse". Это было его имя, его ник для меня.




     Глава 7. "Painter man , painter man..."

     Веселый напев из песенки про художника из репертуара группы Boney M будет звучать во мне во время написания этой главы. Я предвкушаю удовольствие от того, что сейчас предстоит пробежаться по самым интересным и негрустным событиям, даже в той откровенно трагической истории моего общения с Львом Лузиным

     Вот только очередной день моей жизни, попавший в события этой главы, начался для меня с неприятностей. Сперва утренняя нервотрепка дома: ревущий ребенок, выяснение отношений с его родителями. Едва успокоилась на работе, как появился посетитель, недовольный какой-то публикацией. Автор публикации в это время отсутствовал, недовольство вылилось на меня. Ближе к обеду настроение еще более ухудшилось, так как нужно было наведаться в семью. Пса было жалко - лежит, наверное, грустный, никто его не выведет.

     Мне было так плохо, что я буквально пролетела мимо Лузина, спеша к дому, не посмотрев в его сторону, хотя я видела, что он стоит и явно ожидает меня. Такое было у нас впервые. Взяв на поводок собаку, и выйдя на улицу, я стала искать более-менее закрытое деревьями место, чтобы случайные прохожие не видели моих слез, готовых вырваться наружу.

     "Пореветь негде!" - в сердцах и в отчаянии произнесла себе, заметив что от магазинчика уже пробирается ко мне некий крадущийся тигр. Лузин подошел, мы поздоровались. Меня настолько сковала невозможность эмоциональной разрядки, что я не могла говорить. Реагировала на Лузина, в основном, мимикой.

     - Ну что с тобой, скажи. Я тебя так часто вижу несчастливой. Меня это очень и очень огорчает, - произнес мой бомж.

     Стало чуть легче. Не от слов участливых ко мне, а от возникшей внутри меня горестной улыбки, почти злорадства: нашел с кем говорить о несчастьях, твоими и моими только мериться.

     - Какие у тебя проблемы? Может, тебе деньги нужны? Мне завтра вернут долг за картину, я тебе отдам, мне деньги не требуются, - молвил Лузин.

     Слезы у меня мгновенно убежали туда, где они начинались. Про деньги пропустила мимо ушей.

     - Что за картина? Твоя? Из старого фонда? - я была уверена, что Лузин с его проблемой, будучи с одной рукой, и мыслить не мог о занятиях искусством. И что вообще он это дело давно бросил.

     Впрочем, как-то в кафе был эпизод, где он говорил, что между КБ и бизнесом у него случился период, когда возил свои картины в Москву. Там он пристраивал их через знакомого члена МОСХ в художественный салон на Петровке. Если быть точным, не лукавить, то и продавались они за именем московского пейзажиста, ибо иногороднему художнику на Петровку попасть очень сложно. Но Лузину на это обстоятельство было совершенно наплевать. Ему хватало денег, которые выдавались за вычетом всех комиссионных.

     Шутя, рассказал тогда, что даже пальто успел заказать себе в московском ателье класса "люкс". Я сразу вспомнила мое знакомство с Лузиным, и то самое пальто, которое сидело на нем подозрительно ловко.

     Пока я пролистывала эти воспоминания, мне был уже готов ответ:

     - Пишу. Одной рукой. У меня картинки Просвирин забирает, расходятся по знакомым, его жена у себя на работе тоже продает. Я даже тихонько "левак" делаю, отдаю девушкам из магазина, за символическую плату - себе на карманные расходы.

     То-то меня удивляло, что у моего бомжа всегда были деньги на коньяк и кофе - для меня, естественно.

     Однако рассказ его меня слегка насторожил. Я была не уверена, что все там по справедливости. Ну, девушки, допустим, еще как-то рассчитываются с художником. А супружеская чета явно обнаглела, усадив Лузина за этот конвейер.

     Я решила ему помочь:

     - Давай покажу образцы твоей живописи своим знакомым. Может, удастся подороже продать, - сказала с долей некоторого сомнения.

     - Да без проблем. Завтра в обед принесу, у меня там одна буквально на подходе. Бери, продавай за сколько хочешь, деньги оставь себе.

     Я была буквально потрясена словами моего ущербного благодетеля. Разумеется, никаких поползновений меркантильных в сторону его творчества у меня изначально не могло быть. Да и вообще сомневалась, что это может быть "живопись", поскольку реалистично оценивала физические возможности Лузина. Они мне казались временами катастрофическими. Как он жил один - практически с одной рукой, как обихаживал себя? Об этом лучше было не думать.

     На другой день мне не удалось прийти домой в обеденный перерыв. В администрации города проходила какая-то пресс-конференция, и мне необходимо было там присутствовать. После работы, наспех поужинав и уже в сумерках, я вышла на свою собачью прогулку. Лев Николаевич был немного уставшим от ожидания, но виду не показывал. Улыбался, шутил, мы особенно и не удалялись от моего дома. В момент прощания попросил меня немного подождать, дескать, вынесет сейчас картину, которую нежелательно оставлять в магазине.

     Он вернулся с холщевой сумкой, в которой стояло что-то жесткое и плоское, обернутое в полиэтиленовый пакет. Сумка была явно самодельная, состроченная на машинке, у нее был откровенно нищенский вид. Настроение у меня испортилось. Но я все-таки приняла из руки Лузина эту ношу и пошла домой.

     Дома я сразу принялась за дела и как-то даже обрадовалась, что у меня их много. Я оттягивала, откладывала момент, когда можно будет открыть картину. Я была уверена, что столкнусь с чем-то ужасным, неприятным - как на выставке поделок общества инвалидов, где и слепые что-то рисуют, и глухие.

     Собрав нервы в комок, уже буквально перед сном, я стала снимать неприглядные покрова с работы Лузина.

     О Боги! Никто не сможет передать здесь выражение моего лица! Я буквально взлетела в воздух. Нет, не потому, что я увидела на картине какой-то необыкновенный сюжет. В плане сюжета все было вполне традиционно. Но письмо, письмо! Это была какая-то невероятная техника маслом, потрясающе упругий мазок, свободный шаг кисти.

     И не только. В картине было нечто такое, что поставь ее и уйди на расстояние в 10 метров, все равно будет видно, что это сделал профессиональный художник.

     Меня разрывало от какой-то невероятной радости. Я стала всматриваться в картину, будучи уверенной в том, что на меня сейчас снизойдет еще какое-то открытие. Я не ошиблась. Там была определенная загадка цвета. Правильней назвать - эффект. В той части этюда, где находилась майская зелень - деревья, кустарник, трава - в палитре почти отсутствовал зеленый цвет. Если говорить точнее, не было чистых зеленых мазков.

     Художник как-то хитроумно использовал желтый и синий, потом это кружилось в общем хороводе, или хоре красок, где включались законы оптического смешения и взаимодействовали дополнительные цвета. Это было характерно для художников-импрессионистов.

     Мне вспомнилось, что плотный зеленый вообще не почитаемый у живописцев, когда нужно отражать растительность и природу. Он психологически очень тяжелый. Некоторые художники не выносят густую летнюю зелень, предпочитая пленэр весной или осенью, в их пейзажных галереях почти не бывает лета. Мой супруг имел привычку срываться на этюды в апреле-мае, торопя меня:

     - Поехали, пока зеленка не попёрла!

     Поразила у Лузина и откровенно импрессионистская техника. Он не писал "сплошным текстом", подкладывая друг под друга слои, наращивая фактуру - у него был виден каждый мазок. В этом этюде потрясающе присутствовали свет и воздух.

     Сделаю еще одно маленькое отступление. В прямых разговорах с Лузиным мы не касались темы изобразительного искусства и творчества художников, тем более импрессионистов. Но однажды что-то у него промелькнуло - в стихах. В упомянутом уже сочинении "Семь дней в Эдеме":

     Да, рай один, грехов напасть

     А ты? В обнимку с тенью, тень - праматерь

     Нагие обе средь кустов,

     Как у Манэ, на травке скатерть.

     Я поразилась тогда, как точно он процитировал "Завтрак на траве" Эдуарда Манэ. Там тоже скатерть на лужайке, обнаженные женщины. Мне это говорило о том, что он способен был мыслить в духе самых высоких категорий искусства.

     Что касается композиции, я нашла у Лузина кой-какие огрехи. Впрочем, какие огрехи - написать не с натуры, а в мастерской сюжет с природой, лошадью и всадником не так-то просто.

     Им был выбран очень сложный ракурс: лошадь, пересекая то ли речку, то ли ручей, несется прямо на зрителя. То есть писалась в анфас.

     Без натуры очень трудно схватить перспективу, правильно изобразить круп. Было видно, что Лузин, - в точности как импрессионисты, - не признавал предварительный контурный рисунок, работая от начала до конца только кистью. Рисунок бы помог правильно определить масштаб форм, уравновесить объекты. Как следствие, лошадь у него выглядит как тяжеловоз, а девочка-всадница мелковата для спортсменки.

     Еще мне показалось, что этюд не совсем интерьерный. Его трудно пристроить, то есть продать. Может потому, что пока без рамки? В целом, по качеству живописи, это была весьма и весьма добротная выставочная работа.

     Но ведь можно как-то дальше направлять художника, - в том плане, чтобы успешно вписаться ему в коммерческий рынок искусства. Задатки для этого, мастерство у него есть. Я впервые уснула в ту ночь легко и без тягостных мыслей, ощущая себя уверенным тренером спортсмена-паралимпийца.




     Глава 8. "Я проиграла!..".

     Утро следующего дня выдалось на редкость добрым, как это ни банально звучит. В хорошем настроении я вышла из дома и направилась было прямиком на работу. Но у торгового павильона увидела, как Просвирин выгружает что-то из машины и носит к служебному входу. Свернула, время позволяло пару минут переговорить.

     Я не смогла скрыть восхищения от этюда Лузина. Уж не помню, в каких словах я это все описала. С лица Игоря мигом слетела дружеская улыбка. Его лицо приняло какой-то монументальный, значительный вид. Подняв глаза к небу и указательный палец, он произнес:

     - Я давно это знаю. Его картины находятся в администрации города, в налоговой инспекции, у управляющих банков, в санэпиднадзоре...

     Последний адрес заставил насторожиться. Легко было догадаться, что работы Лузина висят отнюдь не в интерьерах перечисленных общественных зданий. Они находятся скорей всего у частных лиц. А именно: у чиновников контролирующих организаций и руководителей кредитных учреждений, с которыми предприниматель связан по роду деятельности.

     Это были не иначе как взятки-подарки. Кому как мне это знать: когда у мужа начался бизнес, из дома ушел практически весь выставочный фонд, а новые работы появились только сейчас, спустя полтора десятилетия.

     Все же сказанное Просвириным нисколько не расстроило. Наоборот, укрепило во мнении, что Лузин - художник далеко не рядовой, раз на его картины пользуются спросом и подходят для подарков чиновникам.. Мне захотелось увидеть, как он работает. До обеденного перерыва я сидела в редакции как на иголках. Вдруг он не появится днем? Я же хотела договориться уже насчет сегодняшнего вечера - в той самой квартире, где он жил, где велся ремонт, где у него была в своем роде студия.

     Нет, мой друг в обеденный час был на месте. Он выслушал меня внимательно и с легкой улыбкой. А ответ был таков, что не существует препятствий для встречи на территории его вынужденного обитания. Лузин только добавил, что вечером сюда он уже не придет, а будет ждать меня у дома, в районе 19-ти часов.

     Что ж, мне это было удобно, адрес я знала. Когда мы гуляли однажды вдоль Волги, то возвращались именно этим путем. Лузин показал мне тогда сталинскую пятиэтажку (квартиры в таких домах стоили дороже, чем в новостройках), и даже окна квартиры Просвирина, в которой в будущем Игорь намеревался жить со своей семьей.

     Остаток дня я летала, словно на крыльях. Быстренько собралась после работы, и уже выйдя из дома, поняла, что у меня есть две проблемы.

     Первая - против моего визита могут возразить хозяева квартиры, все-таки это частная территория. Вдруг они туда ненароком нагрянут. С Игорем трений точно не будет. Но если придет Света, супруга, - женщина баскетбольного роста и с татарским лицом, - мне точно придется что-то врать, объясняя свое там нахождение. Прикинусь опять сотрудником прессы, исполняющим служебные обязанности - дескать, пишу о художнике, и спасибо тем добрым людям, что его приютили. Пусть попробует мне возразить.

     Вторая причина...

     Ох, как нелегко мне сейчас говорить об этом. Дело в том, что не прошли для меня бесследно та трансцендентная осень и недели довольно тесного общения сейчас, в сентябре-октябре. Сексуальная энергия в Лузине била ключом, и это было очевидно - по блеску в глазах, напряжению хищника, готового к прыжку или рывку. Не последнюю роль сыграли эротические моменты, которые встречались в его стихах, погружавшие меня в состояние волнения и откровенной физической тяги к моему странному объекту.

     Однажды мы стояли в парке, что-то обсуждали, я спросила: а что ты можешь? Он мне ответил скороговоркой, глядя мне прямо в глаза: "Могу спереди, могу сзади, могу сбоку, но лучше спереди". Это совсем не относилось к тому, о чем мы до того момента говорили. Я тогда немножко оторопела, поняв смысл сказанного, но быстренько сориентировалась и увела моего искусителя в другую степь. Фраза, однако, в голове у меня застряла.

     Что тут сказать? Я не чувствовала себя одержимой к Лузину какой-то там любовной страстью. Это было бы на тот момент просто смешно. Мной двигали скорей любознательность или любопытство. Я прекрасно понимала, что передо мной в своем роде мужской "монстр", альфа-самец, и его мне нельзя пропустить. Но я боялась, что этот исследовательский интерес и моя способность моментально закручивать сюжеты с соблазнением мужчин выльются во что-то такое, о чем я буду вспоминать с содроганием или попросту пожалею о своем безрассудстве.

     Если бы не этот нюанс с рукой, все было бы нормально. Мы с Лузиным давно взаимодействовали на каком-то понятном нам обоим чувственном уровне, неважно, что ментальном. В любом случае это был диалог мужчины и женщины. Но в тот момент мне элементарно было трудно представить, как это будет пространственно, что буду делать с ним я, что будет делать со мной он. И где в этом случае будет то ли рука его, то ли плеть.

     Ну, и моральные последствия. Поскольку инициатором безрассудства выступлю я, обо мне будут говорить, что надругалась над инвалидом. Впрочем, я смутно
представляла тех, кто будет так говорить; глубоко сомневалась, что такие вообще найдутся в природе, поэтому уверенно прошагала половину пути к дому на набережной.

     А вот на следующем отрезке случился момент, когда я остановилась, как вкопанная, и секунду стояла неподвижно. Более того, я произнесла на улице вслух одну фразу, чего со мной никогда не случалось. Это было мое прозрение, и потому почти вопль: "Я проиграла!"

     Уж коль так все закрутилось-завертелось, и меня подхватило некое безумное течение, и мой интерес к моему странному спутнику стал более чем очевидным, а сам спутник стоит того, чтобы с ним общаться и даже идти дальше по жизни, - как тут не вспомнить, что совсем недавно у меня не было многих из нынешних проблем. Ведь прошлой осенью он стоял в магазине хоть и в глубокой депрессии, но абсолютно нормальный. Он выглядел намного лучше внешне, и наверняка был здоровей в физическом, душевном плане.

     Зачем, спрашивается, мне понадобилась эта игра в интригу с незнакомцем? Я не то чтобы не пошла ему навстречу или же как-то подыграла в возможном со мной знакомстве. Куда там, я изображала полную неприступность! В результате я погрузила его на полгода в беспробудное пьянство - там, в сельском приходе, а в городе по прибытию у него случилась роковая травма. Получается, что в результате я получила калеку. Я проиграла абсолютно! По всем статьям.

     Как теперь с этим разбираться, какие искать входы-выходы? Хорошее настроение, предвкушение интересного вечера перекрыла тоска от необратимости случившегося. Я не успела придумать ни одного выхода, потому что реальный калека уже спешил мне навстречу.



     Глава 9. Желтая луна в чужой квартире.

     Мы поднялись на второй этаж. У квартиры с номером 36 Лузин достал ключи из кармана и единственной действующей рукой стал манипулировать с одним из двух замков. Я в это время гасила в себе некое удивление. Оно было связано с тем, что сама живу в квартире 36, и случалось не однажды, что мои мужчины проживали в квартирах под этим номером. Мистика, не иначе. А может, он тоже мой мужчина?

     Справившись с верхним замком (нижний не использовался), Лузин пропустил меня в прихожую. Впрочем, в той квартире весьма трудно было определить предназначение помещений. Была проделана колоссальная перепланировка, передвинуты стены. Мы находились в комнате, которая выглядела как танцзал, не меньше. Вместо комнатных перегородок - колонны. Неужели это все подгонялось под жилье?

     Еще я заметила, что у наружной стены какая-то странная конфигурация и необычное для квартиры этого типа окно. Поняла: строители включили в помещение балкон, и он стал как эркер, оттого все и выглядело таким мудреным. Уж лучше строили бы себе особняк, хозяева - имею в виду,- чем портить общую архитектуру.

     Вся площадь пола, предметы утлой мебели, находившиеся здесь, были покрыты слоем белой пыли. Но это был уже сущий пустяк - в сравнении с тоннами строительного мусора, наверняка вывезенного отсюда после разборки внутренних стен. На глаза попался диванчик для ученика начальной школы. Больше ничего похожего на ложе в квартире и близко не было. Значит, здесь спит мой друг, в позе дворового Шарика.

     Я с облегчением вздохнула: Лузину явно не грозило в этих стенах боевое крещение, к которому я могла быть причастна. Пыль кругом, места на этом "ложе" меньше, чем на заднем сиденье автомобиля. Оттого с радостью и облегчением я плюхнулась то ли на походный стул, то ли на табуретку, приставленную к низкому столику. Лузин уселся напротив.

     Только сейчас я увидела, что к моему приходу здесь приготовились. Четвертинка беленькой на столе, вокруг на пластиковых одноразовых тарелках нехитрая еда. Все было аккуратно нарезано, занимался этим явно не однорукий хозяин. Я смекнула, что скорей всего постарались девочки-продавцы из магазина, которые неволили к моему бомжу. Был предусмотрен еще и десерт, так как из общения со мной и после его маленьких подношений, Лузин вынес, что я сладкоежка.

    В первые моменты нашего застолья я себя чувствовала неуютно. Улетучились не только греховные мысли, ушла вообще куда-то легкость, которая сопутствовала нашему общению в любых местах. Может, тяжелая аура была у самой квартиры?

    Я поняла: это ощущение дарило расположение собеседников. Мы никогда с Лузиным еще не оказывались друг против друга. В кафе сидели всегда рядом, рука об руку. Это дарило некую интимность, в иной раскованный момент я могла себе позволить некие безобидные вольности. Тут же мы были словно на свидании в учреждении исполнения наказания. Мне даже казалось, что рядом неподалеку стоит конвоир...

     Мои сравнения в данном случае не беспочвенны. Я вспомнила, что эта квартирка уже была однажды описана в стихах Лузина именно как тюремная камера. Некто Prosvirin там фигурировал как надзиратель. Я вовремя сказала себе "стоп": если и дальше думать о том, что писал Лев Николаевич, то точно уйдешь отсюда трезвым. Потому пригубили. Кажется, не раз, и не два.

    Наступило желаемое расслабление. Однако, как назло, улетучились из моей головы все возможные разговорные темы. Я ведь собиралась говорить про живопись Лузина, его этюд, вместо этого опрокидывала стопку за стопкой и глотала воздух. Ну, а дальше, можно сказать, меня понесло...

     Вот как это выглядело. Я уставилась на собеседника. В виду того, что мы находились в квартире, где уже дали отопление, отпала нужда в верхней одежде, которую я привыкла на нем видеть. Лузин был в поношенной, но относительно чистой футболке. Потому во всей красе предстала предо мной его калечная часть. То есть рука.

     Я встала, подошла к нему, с некоторой опаской потрогала эту руку. Она была на ощупь теплая, то есть вполне живая.

     - Скажи, ты что-либо чувствуешь ею?


     - Нет, - именно таким кратким был мне ответ.

     - Тогда как ты живешь с этим паразитом? Извини, если нет средств на лечение, может избавиться от этой руки - путем ампутации? Потом какое-то протезирование попробовать. Тебе будет намного легче жить.
     Лузин согласно кивнул. Но это не было согласием, прозвучавшим в каком-нибудь там серьезном месте - в кабинете врача, что ли. Он мне просто подыгрывал, в его глазах плясали чертики. Вместе с тем его полная покорность мне не оставляла сомнений. Если бы кто-либо приблизился к нему с наркозом и хирургической пилой - уверена, он бы не стал противиться.

     С живодерской темой был покончено. Я затронула более больную для себя тему: сколько Лузин может находиться в этой квартире, ведь мы на пороге зимы. Вдруг его Просвирин выгонит, и он повиснет на мне тяжелой гирей, у него ведь в этом городе нет ни родственников, ни нормальных знакомых. Что я тогда буду делать? Про гирю я не сказала, но общий вопрос прозвучал.

     - Просвирин меня никогда не выгонит. Он мне очень многим обязан. Тем, что десять лет имеет торговый бизнес, и даже тем, что купил эту квартиру. Я не чужой в его семье, почти каждый вечер у них бываю. Сижу себе на кухне, пью кофе, а они там себе целуются или дерутся.

     - Но ведь ремонт когда-нибудь закончится...

     - Эта квартира находится под ремонтом уже 2 года. Просвирин купил квартиру и дальше ничего не хочет делать, живут с женой и сыном в однокомнатной. Его все устраивает. Как появился я здесь, так пошло какое-то движение. Но то, что здесь еще два года никто не будет жить, в этом я не сомневаюсь.

     Я не стала говорить о том, что мне известны случаи депортации собеседника с этой территории и по какой причине. Я боялась, что это произойдет зимой и непременно в лютые морозы. Тем более, что в тот момент я смотрела на снег!

     Позади Лузина стоял грубо сколоченный мольберт. На нем, судя по детальной прорисовке, стоял не этюд, а почти готовая картина. Зимний ночной пейзаж. Запряженная в сани лошадь движется по завьюженному полю. Желтая луна в небе окрашивает снежное пространство в фантастический стронциановый желтый цвет. Нет, это не было цветовой фантазией художника - клянусь, я такое наблюдала, видела.

     - Это заказ, да? Послушай, я куплю у тебя эту картину...

     - Я тебе ее с удовольствием подарю. Мне только необходимо еще пару дней. Остались мелкие детали, а у меня из кистей только плоская щетина. Я завтра выберусь в город, в галерею "Диалог", и куплю там круглые кисточки, единицу - белку или колонок, в киоске товаров для художников.

     Я была тронута этим благородным жестом, то есть будущим мне подарком. Спокойно мы вышли в ночную тьму, кое-где прорезаемую проносившимися мимо нас автомобилями, а где-то тускло освещаемую одинокими уличными фонарями. Мой спутник довел меня до дома, потом повернул обратно. Демоны страсти носились в эту ночь в каком-то другом районе города.




     Глава 10. "Зачем такому паспорт?"

     Я решила временно прекратить прогулки с Лузиным, и хоть что-то сделать, наконец, из запланированного для его блага. Неудобно было перед Просвириным и коллективом магазина: ударилась в дружбу, первоначально пообещав помочь человеку, попавшему в трудные обстоятельства.

     По этой причине договорились с моим бомжем, что завтра я под конвоем веду его в местный паспортный стол, то есть в федеральную миграционную службу. Нужно было положить хотя бы начало длительному процессу восстановления документов.

     Когда увидела битком набитый посетителями зал, тянувшуюся к нескольким окнам очередь, чуть было не рванула к двери начальника, куда неоднократно приходила по служебным вопросам. Все-таки переборола себя и пристроилась в хвост к окну, где были жаждущие вернуть себе утраченные паспорта. Лузина я оставила в зале, где-то у выхода. При всем желании не я могла его видеть, хотя периодически вытягивала шею в его сторону.

     Нам нужно было получить сейчас список документов, то есть разных справок и копий, которые положено собрать и предъявить в его случае. Все, что у нас имелось на тот момент - это перспектива сделать фото его физиономии на паспорт, какие-либо бумажки у него отсутствовали. Перспективу же, как и фото, не предъявишь, чтобы тебе выдали главный документ российского гражданина.

     Я слегка отключилась в очереди, отдыхая головой. Но постепенно она меня начала нервировать. Вроде бы стала к окошку, где было с десяток посетителей, а простояла уже полтора часа. Очень много времени уходило у сотрудников на разговоры с каждым из обратившихся, на заполнение посетителями каких-то бланков. Пожалела, что здесь не почта, не ЖКХ, не очередь за каким-либо товаром (как в советские времена), где люди делились мнениями и новостями. Здесь даже государство не ругали, которое из получения паспорта сделало столь изматывающую процедуру. Все, как один, молчали.

     Правда, почти у окошка, слегка развеселил молодой человек, который был впереди меня на одного посетителя. Ему делали оформление паспорта, он же с чем-то не соглашался. Тогда сотрудник со своего места нервно воскликнула:

     - Вы уже второй раз за год теряете паспорт, так что вы от нас хотите?

     На удивление, молодой человек ответил совершенно спокойно:

     - Я могу потерять и в третий, и в четвертый раз. И все равно получу новый, мне это закон гарантирует. Я только штрафы заплачу.

     Это был, конечно, вызов. C другой стороны, парень был совершенно прав.

     А вот мне сразу же подрубили крылышки, как только я изложила суть проблемы у Лузина. Оказывается, запрос на выдачу нового паспорта должен исходить от сельской администрации, где произошло то самое происшествие с пожаром.

     - Но он туда больше не поедет, он не собирается там жить, - попыталась я как-то убедить должностное лицо по ту сторону окна.

     - Значит, регистрация у него будет рыбинская? Тогда собирайте документы, - мне протянули листок.

     Пока я дошла до Лузина, успела прочесть все 12 пунктов, - поняв, что все они совершенно невыполнимы. Как он может представить, скажем, копию свидетельства о разводе, если он и оригинала в глаза не видел. Где он может быть? А адрес предполагаемой рыбинской регистрации? Я была уверена, что чета Просвириных не пропишет Лузина даже временно, ни в одной из своих двух квартир.

     Не скрою, я была очень озадачена ситуацией. Но не успела дойти до Лузина, как меня окликнула симпатичная молодая женщина. Это была хорошая моя знакомая адвокат Татьяна Петровна Р. Может, она мне сейчас поможет? Хотя бы советом. Я не успела ничего толком рассказать, к нам приблизился мой бомж. У моего адвоката пробежала какая-то тень по лицу, точнее, я увидела гримасу брезгливости. Татьяна Петровна поспешила откланяться, и далее пошла внутрь службы по каким-то своим делам.

     У меня на душе была двойная тяжесть: от полной безысходности в решении наших вопросов и от реакции на моего спутника. Я поняла, что с Лузиным следует быть осторожнее, компания с ним может изрядно подпортить мне деловую репутацию. Это не в кафе в захудалом районе сидеть, здесь присутственное место.

     Лузин отправился заканчивать лунный пейзаж, я же повернула к дому: у меня был обеденный перерыв. Мне тут же попался на глаза Просвирин. Я стала описывать ему свое расстройство, связанное с получением паспорта. Я была уверена, что он тоже расстроится. Или отпустит иронию по части моих возможностей. Как ни странно, реакция у Игоря была совсем иная:

     - Слушай, да плюнь ты на все это! Сделаешь паспорт - он его завтра потеряет, или его у него украдут. Тебе это надо? Я сам уже несколько раз водил его в паспортный стол. Нет, там, похоже, ничего не сделать.

     Мне стало чуть легче. Сколько людей без документов живет, не на работу же ему устраиваться, Лузину, - подумала я, решив прекратить участие в этой гражданской процедуре. Он вообще во многих отношениях человек необычный и ненормальный. Он как с Луны. Зачем такому паспорт?




     Глава 11. Неупиваемая чаша.

     Волна негатива вокруг Лузина набирала силу. После паспортного стола и реакции знакомого адвоката на моего спутника, мне пришлось услышать такое, отчего я поначалу просто присела. В моей квартире появился бывший супруг. Признаюсь, я давно его жаждала видеть. Если он не знает, что случилось с его учителем живописи и рисунка, впору было поведать.

     Еще я надеялась, что этот благополучный на тот момент бизнесмен окажет нам определенную материальную помощь, что было бы кстати - я собиралась купить Лузину какую-нибудь более подходящую для зимы одежду, - нежели та, что у него имелась.

     В общем, бегло рассказала господину Юматову о том, что в нашем районе обитает такой человек, с такими нешуточными проблемами, и не забыла про себя - дескать, вызвалась помогать на общественных началах.

     При слове "Лузин" мой муж посмотрел на меня, как на ненормальную, затем закрыл от ужаса глаза и перекрестился, произнеся "Свят, свят":

     - Да я его постоянно в гаражах вижу. Уж не знаю, сколько денег ему попередавал.

     Бывший супруг ушел, оставив меня в замешательстве. Ну, что Лузин слегка опустился, для меня не было новостью. А тут выходит, что он открыто попрошайничает? Для меня это было признаком полного падения человека. Но в это пока что не хотелось верить. Я попыталась найти моменты, которые могли хоть как-то смягчить картину в связи с моим знакомым, который мне уже был явно не чужой. Мне это частично удалось.

     Я успокоила себя тем, что у меня нет фактов, чтобы Лузин занимался этим на улице,- хватая прохожих за рукав или подол, как это делают бродяги, у местных храмов с протянутой рукой его тоже никто не видел.

     Во- вторых, гаражный массив - место особое. Там действует какой-то свой кодекс, не иначе. Бывало, мы развлекались там с одним приятелем - сидели в его джипе летом вечерами-ночами, потягивая пиво, иногда даже коньяк, включив на полную громкость автомузыку. К нам иногда подходили с просьбами выпить или дать в долг мужчины, причем приличные. Потому что все здесь знают друг друга. А Лузин и мой бывший муж тоже знакомы друг другу - не как соседи по гаражу, а по прежней работе. У знакомого просить - не у постороннего.

     Но что-то упорно лезло в голову - из того, что слышала раньше, но не придала этому значения. Как-то вскользь Просвирин обмолвился, какой Лузин страшный в том самом своем кризисе - трясущиеся руки, красные глаза и т.д. Еще Игорь мне однажды поведал, что с Лузиным не поддерживает отношения родная дочь, с которой у него, у Игоря, есть мобильная связь.

     Сначала я подумала, что это из-за детских обид - дескать, оставил семью, ушел к другой женщине. Но нет, они же общались потом, когда она стала взрослая. Лузин неоднократно рассказывал, что приходил к Елене, когда та жила с еще первым мужем, и там у нее был несчастливый брак.

     Потом эта дочь удачно вышла замуж во второй раз. Поехала в Москву по каким-то делам или прогуляться, и познакомилась с литовцем, который работает чуть ли не в штаб-квартире Евросоюза. Художница, кстати. По весне в рыбинском музее была ее персональная выставка в декоративно-прикладном жанре, я на нее почему-то не попала. Однако редактировала для газеты анонс и запомнила, что у автора была двойная фамилия с прибалтийским акцентом - как у замужней женщины на литовский лад. С матерью Елена не жила, в Рыбинске постоянно снимала квартиру на случай приезда. Я спросила Лузина:

     - Сейчас вы общаетесь?

     - Да нет, она меня к себе не пускает, - был ответ.

     Не пускает потому, что приходил нетрезвым или у них полный разрыв отношений?

     Похоже было на второе. Тогда это уже крайняя степень, когда в семье отказываются от пьющих родственников. Более того, чтобы отделаться от них, бывает, что их насильно помещают в психушку. А порой даже на бытовой почве убивают, - нормальные, адекватные люди, у которых переполнилась чаша терпения.

     Но тут все-таки родной отец, странной виделась мне вся эта ситуация.

     От этих размышлений мне стало вдруг не по себе. Если бы я хоть разок увидела Лузина пьяным - ручаюсь, не было бы предыдущих исписанных мной страниц. Но я ни разу не видела его в откровенно непотребном состоянии. Вот уже почти два месяца со мной он сплошная трезвость. Если не принимать во внимание то, что выпивали с ним вместе слегка в кафе, также у него в студии, ну разок пришел навеселе на встречу.

     Почему я напрочь забыла о его пагубной страсти? Что-то притупило мою бдительность, я совершенно расслабилась. Потом поняла, почему такое произошло.

     Как-то еще в первые недели нашего знакомства я попросила Лузина рассказать мне, в каком таком притоне он проводит время, когда Просвирин выгоняет его из квартиры. У меня притон ассоциировался с лежбищем бомжей, которые время от времени в городе накрывала милиция, и потом это попадало в нашу газету. Ведь это кошмар полный, всяческая антисанитария и так далее. Может, рядом с Лузиным и стоять опасно.

     Однако рассказ его показался мне в чем-то даже безобидным.

     В общем, мой друг поведал, что такие периоды он коротает не в подвалах, а во вполне приличной квартире двух пенсионеров. Женщина - его бывшая любовница, еще со времен той самой работы в КБ, она была сотрудником центра научно-технической информации. Супруг - бывший инженер-конструктор. Время сгладило противоречия в прежнем треугольнике. Особенно сейчас, когда чета нуждалась в подпитке и подкормке, поскольку гость приходил с продуктами и выпивкой.

     - Я там сплю на нормальном диване, днем лежу, смотрю телевизор. Но мне с ними скучно. Представляешь, неделю пьют, потом у них заканчиваются деньги, и открывается трудовой энтузиазм. Ковры на улице выбивают, окна моют, текущим ремонтом занимаются. Только сядут передохнуть, и уже смотрят друг на друга: а что бы такого еще поделать? - осуждающе говорил Лузин о своих собутыльниках. Для него это был самый что ни на есть обывательский стиль и полнейшая рутина.

     Рассказ Лузина меня развеселил и успокоил. Особенно момент про "любовницу". Ну и компания! Буквально через день я увидела супругов у нашего магазина. Они о чем-то весьма эмоционально разговаривали с Лузиным. Я даже подумала: если сейчас потащат его с собой, я точно вмешаюсь.

     Однако Лузин нырнул в подсобку и вскоре вышел оттуда с пакетом, нагруженным продуктами первой необходимости. Ага, гуманитарная помощь! Еще и денежек дал впридачу.

     Я успела заметить, что женщина, хоть и была одета в ужасную "кожаную" куртку из искусственного материала, а мужчина был в дешевом спортивном костюме, они не выглядели этакой забулдыжной парой. Она - так со следами увядшей красоты, чем-то напоминала актрису Светлану Немоляеву. Он - высоченный, худой, но не изможденный, скорей "жила", с наголо обритой головой и внушительным шнобелем - вылитый Брюс Уиллис. Ручаюсь, лица у них были точно не рабоче-крестьянские. Но как опустилась бывшая техническая интеллигенция, доблестный наш ИТР, надо было видеть.

     Вспомнив эти детали, я в очередной раз успокоилась. Может, все не так все страшно? И Лузину есть где скоротать зиму, окажись он на улице. Уж эти его не выгонят точно. Но в памяти всплыла еще одна деталь: у пенсионерской четы сын находился в местах лишения свободы, - кажется, был осужден за мелкую кражу, - и вот-вот должен был освободиться. Я горестно вздохнула: у комфортабельного притона явно истекала лицензия.

     Что же будет дальше?





     Глава 12. Женские распри.

     Каких-то серьезных событий на нашей территории пару дней не происходило. Голова моя была занята тем, что перемалывала то, что я узнала и услышала. Складывалось впечатление, что только ленивый мне в те дни не возразил против моей дружбы с Лузиным. Если так, то этот ленивый - мой пес. Он уже привык к моему постоянному спутнику на уличных прогулках, радостно вибрировал, увидев еще издали, что к нам приближается наш бомж.

     Впрочем, был еще один человек, который вполне позитивно воспринимал мужчину с подвешенной рукой и столь богатым прошлым. Человеку от роду было год и шесть месяцев, это был мой внук. Кирюша делал первые шаги на улице, избавившись от громоздкого транспорта, который сопровождал его с момента рождения.

     Без возни с коляской можно было в любой момент схватить малыша в охапку и вытащить на прогулку. Я этим переменам несказанно обрадовалась. Выйти одновременно с ребенком и с собакой серьезной породы, удерживая поводок, пока что не удавалось. Я гуляла больше с внуком, сожалея, что у моего пса уменьшился моцион.

     Так или иначе, Лузин теперь оказался в составе нового трио. Первый раз, когда он увидел со мной ребенка, нагнулся, насколько было можно, двумя пальцами взял ручонку Кирилла и, с почтением и восхищением на лице, поцеловал.

     Вы когда-нибудь видели, чтобы взрослый человек целовал руку маленькому ребенку? Не скрою, меня этот жест очаровал. Он говорил мне больше, чем всякие слова, которые выражают к детям приязнь, но, по сути, они не более, чем тетешканье.

     Когда мы прощались, мужчины у меня в обязательном порядке обменивались рукопожатием. Вот такие были приняты в нашем кругу светские манеры.

     Человеческие качества Льва Лузина, - точнее, его человечность, - не давали мне в полной мере зарядиться настроем против него, к чему настойчиво вели разговоры о нем с окружающими, да и просто слухи. Но однажды мы все-таки поссорились. В этой ссоре я выглядела настолько отвратительно, насколько я порой способна выглядеть.

     Буквально через пару дней после неудачного визита в миграционную службу, Лузин в мой обеденный перерыв явился мне мрачный и какой-то раздраженный.

     - У тебя что-то случилось?- поинтересовалась я.

     - Да Светка или Игорь заходили вчера вечером, пока меня не было. В общем, картину унесли - ту самую, что я обещал тебе.

     От возмущения у меня сначала пропал голос. Как же так, это посягательство на мою собственность! Да я жизнь свою дальнейшую не мыслила без этого желтого пейзажа, уж так он запал мне в душу. Я никогда не смогу примириться с тем, что картина ушла к чужим людям.

     Голос ко мне вернулся. Но он был каменный и одновременно истеричный:

     - И что, ты не мог отбить? Какой же ты мужик после этого?!

     Лузин попытался что-то сказать в свое оправдание, но я круто повернула и пошла к дому. Я решила какое-то время с ним не встречаться. У меня было полное ощущение, что у меня что-то украли. Но более всего было жаль конечно пейзаж, который будил у меня столько эмоций.

     Вечером на площадке у магазина никого не было. Лузин не пришел на ежевечернюю встречу, это насторожило, даже слегка покоробило. Я зашла в магазин, чтобы сделать какие-то покупки. У весов рядом с продавцами крутилась супруга Игоря, - она здесь иногда присматривала за торговлей. Увидев меня, обратилась с той стороны прилавка, через головы покупателей:

     - Простите меня, извините, - произнеся еще что-то такое же, искусственно- извиняющее, - вы не могли бы подойти на минутку к заднему входу?

     Когда эта женщина, явно пнув ногой дверь изнутри, вышла наружу, от приветливости на ее лице не осталась следа. Я внутренне сжалась, предчувствуя что-то недоброе. И не ошиблась:

     - Почему вы считаете возможным вмешиваться в чужие дела? Ведь мы ему покупаем материалы, несем какие-то расходы. Вы уже взяли себе одну работу, теперь у вас возник интерес к другой...

     Ах, вот оно что! Продавцы успели заметить первый этюд - с девочкой и лошадью, когда я не пришла за ним в обеденный перерыв, и донесли хозяйке. По лунному пейзажу наверняка Лузин бучу устроил, - после того, как я тут разозлилась.

     Я понимала, что, по сути, эта Света права. У них с Лузиным какие-то свои отношения. Это был их договор - насчет того, что он там что-то пишет, а они распоряжаются плодами его творчества. Но признаться в этом я просто так не могла. Поэтому выпалила то, что пришло в голову:

     - Какие расходы вы несете? На холсте дорогом грунтованном он не пишет, как я заметила, картон, то есть оргалит, стоит копейки. Масло у него тоже не Бельгия и не Италия, там тюбики еще советского производства. Я могу вам здесь одно обещать: я больше ничего не возьму из того, что он делает. Но вы хоть в курсе, сколько стоят предметы искусства? Почему это все уходит за бесценок? Лузину достаточно сделать в месяц 2-3 этюда его уровня, чтобы жить на съемной квартире в нормальных условиях. А он у вас пашет, как раб, и живет на стройке!

     Конечно, я там сгустила. Во-первых, как начал он со мной общаться, так и пахать перестал. Когда ему было работать? Во-вторых, для такого убогого-бездомного, как Лузин, с его пьянством, отсутствием средств и поведенческими вывертами, и стройка большое счастье.

     Света как-то скукожилась, не смотря на свой баскетбольный рост, услышав в моих словах грозный голос общественности. Посмотрела куда-то в сторону, повернулась, и молча ушла вглубь магазина.

     А вот у меня, спустя мгновение, улетучилось торжество победительницы. Я стала думать о том, как бы эти женские распри на улице не привели к тому, что на улице окажется мой бомж. И - как в воду глядела.





     Глава 13. "Я спасу русского художника."

     Если представить общение с Лузиным как некий отрывной календарь, где листок - день или событие, к этому моменту в нем осталось всего несколько листочков. Только я об этом еще не знала.

     Выйдя утром из дома, у магазина увидела Просвирина. Он всегда мне улыбался, распрямляясь во весь рост, так как по обыкновению возился в багажнике автомобиля, стоявшего рядом с павильоном. А тут зыркнул в мою сторону, и роется, роется дальше. Даже со стороны было видно, что он не ищет что-то, а шурует бессмысленно в глубине багажника, словно наперсточник.

     Я все-таки подошла, и на меня, наконец, посмотрели. Мы поздоровались. Игорь захлопнул багажник, оперся о заднее крыло. Взгляд его опустился куда-то мне под ноги. Когда же начал говорить, голос у него его был совершенно тусклый:

     - Понимаешь, у меня проблема. Светка устроила скандал, почему мы живем втроем в однокомнатной квартире. Сын в первый класс пошел, ему дома совершенно негде заниматься. В общем, я сейчас форсирую ремонт, и буду переезжать в ту трехкомнатную. Квартиру. Ума не приложу, как мне избавиться от Лузина.

     Когда я это услышала, меня попеременно накрыли волны жара и холода. Все же я справилась с собой - зачем мне дрожать перед Просвириным. Он и так понимал, что подбросил мне бомбу.

     - Ты можешь мне дать неделю? Я что-нибудь придумаю, - спокойным тоном ответила я.

     - Хорошо, но только неделю, - ответил благодетель придворного живописца.

     Придя в офис редакции, я поняла, что сегодня на работе ровным счетом ничего не сделаю. Открыла компьютер, включила интернет и стала выгружать почту. На Яндексе скопилось немало писем от моего литовского друга. Стала читать - одно, другое, третье. И бросила. Отвечать на эти письма, то есть сообщения, мне совершенно не хотелось.

     Нужно было думать, что делать с Лузиным. В таком физическом состоянии, в каком он пребывает, невозможно жить одному, даже в благоустроенной квартире. Он может находиться только в семье, где есть люди, которые могут ему помочь. А тут предстоит скитаться по знакомым или вообще жить на улице.

     Нет, определенно требовалось что-то срочно предпринять. Для меня было очевидным, что ни в какое социальное учреждение его не устроить. В интернат для престарелых он по возрасту не подходит, да и сам туда ни за что не пойдет. Чтобы были какие-то приюты в Рыбинске для бездомных, я об этом не слышала.

     Знаю другое: в лютую стужу бомжи совершают мелкие правонарушения, - кражи, как правило, - только чтобы на три дня попасть в милицию, в ОПЗ (отделение предварительного задержания). Там тепло и хоть какая-то еда. А Лузина и на один день туда не поместят. Как увидят, какой он, сразу отправят в психоневрологический диспансер. Причем пожизненно.

     А может, там ему будет лучше? Не факт, что его сразу накачают психотропами и сделают из него зомби. Врачи, пронюхав о его таланте, могут точно так усадить за мольберт, и будет он там трудиться на ниве искусства, правда в пользу персонала. Это был бы по-своему гуманный вариант.

     Ничего другого в голову не приходило. Я тупо листала страницы в разных поисковых системах. Какая-то неведомая сила заставила меня вдруг набрать в поиске "Алексей Саврасов". Было отдаленное предчувствие, что в трагической судьбе художника XIX века найду требуемые мне ответы. Вот что бросилось в глаза:

     *Особенно усугубился трагизм положения Саврасова после 1882 года, когда он был уволен из училища, где преподавал, и, лишенный казенной квартиры, житейски неустроенный, оказался в стороне от художественной жизни. В борьбе за существование он изнемог и стараясь забыться от жизненных невзгод, начал пить, погубив этим себя и свой талант.

     *В последние годы Саврасов попал в руки некого эксплуатирующего его талант торговца, который, продавая его картины по дорогой цене, сам оплачивал их грошами, постоянно держа художника в состоянии задолженности. Саврасов даже и не жаловался, почти примирившись со своей тяжелой долей.

     *Сохранилось немало свидетельств постепенного превращения интеллигентнейшего, деликатнейшего живописца в почти безвольного алкоголика, отдающего написанные не всегда верной рукой пейзажи чуть ли не за штоф "горячительной". Оказавшись одиноким и практически исключенным из культурной жизни, художник воспринимал действительность как "ярмарку , как "темный страшный подвал".

     *Знавшие Саврасова порой поражались, встречая его - мрачного, преждевременно состарившегося, опустившегося и оборванного, ходившего по улицам с непокрытой седой взлохмаченной головой, напоминавшего, как писал в "Москве и москвичах" Владимир Гиляровский, "библейских пророков".

     Меня продолжала бить дрожь, но в голове уже была твердая уверенность: я спасу русского художника. Я спасу Льва Лузина. Такие судьбы, как у него, у Саврасова - какой-то рок для России. Лузин, если окажется на улице, будет выглядеть в точности как Саврасов в описании Гиляровского. Он уже сейчас напоминал мне библейского пророка, - если вернуть в памяти момент, когда я встретила его в рубище весной.

     Был сделан первый шаг в построении какой-то логики. Я не чувствовала более себя беспомощной в той отчаянной ситуации. Понимала, это будет не простой, может быть, экстраординарный шаг - в глазах окружающих. Но бомж Лузин, которого завтра выбросят на улицу, будет со мной.

     Первоначально я поселю его в своей комнате, и пусть он там сидит вместе с собакой, пока я буду на работе. Пес все время взаперти, он сходит с ума от тоски, его не пускают в другие комнаты, где маленький ребенок, так как опасаются непредсказуемого поведения бойцовской собаки. С Лузиным ему будет веселее. Да пусть лежат вместе на диване, хоть весь день. Главное - в тепле. В нормальной квартире.

     О том, что домашние воспротивятся новому жильцу, я догадывалась. Но вряд ли они посмеют мне возразить, поскольку у меня в той квартире имелись какие-то права. Если дойдет дело до участковых, запросто скажу, что это мой будущий муж. А мужа я имею полное право поселить там, где живу сама. То есть прописать. Вот и будет у Лузина рыбинская регистрация, которая нужна для выдачи ему нового паспорта.

     Но скорей всего, с завтрашнего дня я начну обходить фирмы недвижимости, у которых есть такая услуга, как сдача жилья в наем. Посмотрю у них банк данных, похожу по адресам и подыщу что-нибудь недорогое, поближе к работе и моим родственникам. Как ни как, они все-таки нуждались во мне, их нельзя было бросить ради какого-то "мужа".

     Стоп, а почему я говорю так, словно собираюсь вступить с кем-то в фиктивный брак? Совсем недавно размышляла о том, что Лузин подошел бы мне как реальный муж. Мне мешает только его физическая немощь, а именно: его калечная рука, из-за которой непонятно, как к нему приблизиться. Ну, этот вопрос можно решить. Например, не носить ее перед собой на привязи, а в том же согнутом положении мягко прибинтовать к туловищу, скажем, то есть к грудной клетке.

     Гораздо серьезней выглядел вопрос, на что будет жить этот новоиспеченный семейный дуэт, как ему оплачивать съемную квартиру. Тут уж другого способа я не видела, как снова заставить Льва Николаевича пахать у мольберта, теперь уж на общее благо.

     И - получалось, все не так плачевно. Нужно только Лузину поскорей сообщить, потому что он уже наверняка прослышал о намерениях Просвирина удалить его с насиженного места и испытывает стресс.

     Вздохнула, размышляя далее уже о своей горестной судьбе. На тот момент у меня было достаточно перспективных, благополучных женихов. Но я не верила, что могу с ними прожить какой-то отрезок времени, имея общий быт, разделяя кров. Это противоречило моей натуре, которая никогда не искала стабильности. Она казалось мне рутиной, а к очередному возлюбленному я быстро остывала. Ко всему, кандидаты мои были слишком молоды, то есть всегда младше меня. Если брак, то уж ехать вместе до последней остановки поезда. Иначе зачем тогда соединяться?

     В этом плане Лузин, который был старше меня на шесть лет, выглядел более разумной кандидатурой. С ним бы я точно поехала. И вообще мне казалось, я буду нацелена с Лузиным на какую-то осмысленную и сосредоточенную жизнь, что пока у меня упорно не получалось. Он исправит меня. Он устранит все мои нравственные изломы, будучи рядом, будучи глубоко православным человеком.

     А с общественным мнением как-нибудь разберемся. Вариант с бомжем не может себе позволить простая, добропорядочная женщина. А экстремальная журналистка может позволить, - особенно такая, как я, всегда искавшая в жизни приключения и ломавшая своими поступками обывательскую логику и всякого рода стереотипы. Об этом еще газеты напишут, - подумала в шутку. Мне осталось только посвятить в эти планы моего "жениха".



     Глава 14. "Он тебя убьет и не вспомнит, как это сделал".

     Жениха в обеденный перерыв на месте не оказалось. Я совсем забыла, что он собирался днем посетить парикмахерскую. Неужели увижу его в новом образе? Эта мысль слегка развеселила. Пребывая в хорошем настроении, я вывела собаку на дневную прогулку, - радуясь, что спокойно, без Лузина, можно обдумать какие-то дальнейшие шаги.

     Однако вскоре к нам примкнул тип, живущий в соседнем от меня подъезде. С этим мужчиной достаточно зрелого возраста меня связывала отнюдь не соседская дружба. Чаще всего я оказывалась в его квартире с компанией друзей, общих знакомых. Но единственная встреча наедине тоже запомнилась, подарив антипатию к соседу на всю оставшуюся жизнь.

     Похотливый философ, в данный момент завхоз культучреждения, поинтересовался моими делами. Видимо, я настолько была переполнена своей темой, что выложила ему историю с Лузиным, вплоть до детали, что тот рисует картины, и у него их отбирают чужие люди.

     - Да, - задумчиво протянул сосед, - рабство рентабельно.

     И добавил:

     - А знаешь, что? Приходите ко мне вечером. Я ведь копии маслом делаю на продажу, пусть посмотрит. Может, посоветует что, подскажет.

     Перспектива вечера была не самая приятная, но я обещала подумать. Прохладная погода на стыке осени-зимы в последние дни так или иначе загоняла в теплые стены. Какие там прогулки, - пару раз даже пришлось отогревать Лузина у себя дома.

     Мне не хочется вспоминать его визиты ко мне. Обстановка вечером в семье существенно накалялась. Ребенка нужно было купать, а потом укладывать, вечерние истерики для многих детей норма, в это время еще молодые родители между собой как назло ссорились и спорили. И хотя мы сидели вдвоем в моей комнате, не считая собаки и случайно зашедшего кота, атмосфера просачивалась сквозь закрытую дверь и очень нас сковывала.

     Единственный плюс был у этих свиданий в моей квартире: я могла предложить Лузину домашнюю трапезу, от которой, как полагала, он отвык. Не скажу, что отнесся к ней с восторгом или как-то там восхищался моими кулинарными способностями. Он просто спокойно благодарил, - каждый раз, когда в комнату, где сидели, приносила с кухни горячее блюдо. Благодарил кротко и чисто по-христиански. У меня было чувство, что я подаю нищему, оттого и радости от этого было ровно столько.

     Все же я прикинула: если вечером идти к соседу, нужно будет что-нибудь прихватить с собой. Сосед, после ухода от него очередной жены, вел холостяцкий образ жизни и не раз сам ко мне в гости напрашивался, зная о хлебосольных традициях дома. Совместный ужин легко будет устроить в чужой квартире, - именно это я собиралась сделать.

     Встреча с Лузиным вечером была легкой и радостной. Новый образ я не увидела, хотя подстриженные волосы под ветром лежали так, как будто Лузин только что вышел от стилиста. Все ему было к лицу: и грива, и эта прическа. Я изложила программу вечера - мол, сегодня идем к соседу. Возражений не последовало. Мне оставалось только вывести пса на короткую прогулку и донести до Лузина революционный смысл моих решений, относительно нашего с ним дальнейшего сосуществования.

     То, что увидела дома, сразу меня подкосило и свело на "нет" весь душевный подъем. Оказывается, моя дочь была весь день на работе, - должна была вот-вот придти, - отец же ребенка весь день пролежал у телевизора. Можно было предположить, что дитя он все-таки один раз кое-как накормил, но о прогулке утром или днем, не было речи. Мне это было знакомо. Меня сразу начали душить рыдания, что я оказалась внутри этой идиотской семейки, где к ребенку внимания ровно столько, сколько к кошке.

     Стараясь не гневить законного родителя, - он мог запросто из вредности не позволить мне выйти с малышом на улицу,- одела Кирюшу и вынесла его на свежий воздух. Истерика внутри меня только нарастала. Из головы вылетело все, что собиралась сказать Лузину. Мое с ним "сосуществование" воспринималось уже как бред или утопия - на фоне моих печальных семейных обстоятельств. Мне было совершенно ясно, что я никогда не брошу этого маленького, родного мне человека, за которого я боролась буквально с его рождения, пройдя через унижения и бесчисленные душевные страдания. Зачем мне чужой мужик, пусть сам разбирается со своими проблемами.

     Втроем мы стояли где-то у самого дома. Что-то не хотелось идти в глубь парка, где мы обычно совершали вечерний променад. Да и Кирилл на удивление никуда не рвался, он стоял между мной и Лузиным, вертел головкой, посматривая снизу вверх то на него, то на меня, и молчал. Наступил очередной "исторический" момент. Я говорю об этом, ссылаясь на слова Лузина, которые он далее произнес:

     - Не расстраивайся. Ленка дом строит на Юхоти. Там можно жить круглогодично. Возьмем с собой мальчишку и уедем из города.

     Мгновение я переваривала эту информацию. Выходит, следуя тем бредовым (или утопическим) планам, брачное предложение в этот вечер все-таки прозвучало, но не от меня. Вот парадокс! Свое удивление я по этому поводу скрыла, задав более логичный вопрос:

     - Как это мы туда уедем? У тебя ведь с дочерью плохие отношения...

     Лузин едва заметно повел бровью, что могло означать несоответствие моего предположения истине:

     - Да все будет нормально. Я этот дом помогал проектировать, строительство тоже шло под моим контролем. Как я решу, так и будет.

      Признаюсь, меня это предложение покорило как своей неожиданностью, так и рациональным зерном. Жизнь за городом, на природе. Вряд ли мы будем там парой садовников, которым предоставят флигель. Все-таки это его родная дочь. Посмотрит на меня, поймет, что я не официантка какая-нибудь, и не бухгалтер, с которым ее отец сошелся по пьянке. Я вполне могу вписаться в ту семью.

     А если принять во внимание, что там еще и глава семьи литовец, есть возможность показать свои знания истории и культуры этой страны, плюс мои знания европейских языков, - его это поразит. Я даже успела подумать о том, что могла бы взять под опеку будущих детей Елены. Вместе с моим Кирюшей это была бы настоящая семья.

     Впрочем, спешить с мечтами пока не стоило. После Кирилла я вывела на пару минут собаку, потом вернулась домой, захватив весенний этюд и кой-какие съестные припасы, снова спустилась к Лузину, который ждал меня у подъезда. Все, можно было идти к соседу. Я была уверена, что вечер проведу в спокойной атмосфере размеренных разговоров об искусстве, - не подозревая, что меня там морально прихлопнут и в очередной раз лишат перспективы светлого будущего.

     Все было именно так. Зря я там накрывала стол, используя прихваченные из дома продукты. Лузин ни к чему не притронулся. Он равнодушно пробежал глазами по развешенным "картинам" соседа, - даже мне было ясно, что профессиональный мастер не станет говорить о какой-то там дилетантской мазне. Он сидел и молчал. Отвечал только на какие-то мои пустые вопросы. Сосед в это время упражнялся в красноречии, соединяя историю живописи, философию и психоанализ. Он явно пытался произвести впечатление на гостя и сорвать если не аплодисменты, то комплименты.

     Пытка чьей-то эрудицией закончилась, когда Лузин встал из-за стола, тихо пояснив, что ему нужно идти, так как он намеревался отъехать вместе с Просвириным. Время близилось к закрытию магазина. Добавил, что завтра после обеда они собирались посетить одного бывшего компаньона - за городом, чтобы попариться в частной бане.

     Я поняла это так, что завтрашний вечер у меня под вопросом. Но Лузин сказал, он в любом случае придет к моему дому. Я отвергла этот вариант - дома принимать мне его совсем не хотелось, а состыковаться для встречи на улице, в виду отсутствия на тот момент мобильной связи, было сложно. Пусть будет свободный вечер завтра и у него, и у меня, на том и порешили.

     В прихожей я помогла Лузину набросить куртку, открыла ему входную дверь и вернулась к соседу. Тот пылесосом поглощал выложенные мной на столе угощения. Я радовалась возможности отдохнуть от чужого ораторства и даже пожалела, что не взяла с собой еды побольше. Было очевидным, что второй приступ красноречия уже на подходе.

     Тогда я решила перебить хозяину азартный настрой. Зная его любовь к высокой поэзии и о его личных опытах в стихотворчестве, я достала из сумочки стихи Лузина. Хозяин отодвинул тарелки, достал из нагрудного кармана очки в жуткой оправе и стал внимательно читать. По мере ознакомления со страничками, исписанными красивым каллиграфическим почерком, его лицо все больше покрывалось красными пятнами.

     Наконец, прочел, встал из-за стола. Минуты две ходил, сопел, пыхтел. А потом произнес какую-то совершенно истеричную речь, выглядя со стороны, как беснующийся фюрер, не меньше. Я ничего не могла понять - из того, что он говорил. Это был экскурс в какие-то дебри истории и психоанализа.

     У меня в голове застряла только одна фраза: "Простая женщина не может, а ты можешь". Что я могу? Тогда он повторил:

     - Простая женщина не может себе это позволить, а леди может. Ты можешь. Есть примеры в истории: принцесса Диана с конюхом. Я же вижу, чего ты хочешь от этого бомжа!..

     До меня наконец-то дошел пошлый смысл словесной эскапады. Не иначе, его завели стихи Лузина с эротическими намекам в мой адрес. Поборов себе приступ возмущения, а точнее, припадок бешенства, тихо ответила этому эротоману:

     - Я хочу помочь человеку.

     Прошагав перед моим носом по комнате взад-вперед еще с полкилометра, исчесав себе всю голову, философ и психоаналитик выдал мне уже чисто медицинское заключение:

     - У него Альцгеймер - это, во-первых. Во вторых - психика полностью разрушена. Он тебя запросто убьет, а потом не вспомнит, как это сделал.

     Да, пора мне было отсюда уходить. Этюд Лузина остался в этой квартире - его выпросили у меня, чтобы посмотреть, как правильно ставить кисть, то есть класть мазок. Только спустя два года я получу его обратно, бросив этюд первоначально навсегда у соседа, а точнее, пожелав, чтобы у меня не осталось ничего, что будет напоминать мне Лузина, и служить укором в моем безответственном поведении в отношении человека, которого к себе приблизила.




     Глава 15. Приглашение на казнь.

     Если рассуждать здраво, у соседа были причины отнестись к моему спутнику предвзято. Дилетант всегда завидует профессионалу, тем более, что этюд Лузина он таки увидел. Пример с конюхом и принцессой Дианой - камешек в мой огород, по сути своей, глупость. Никакая я не леди. Я общаюсь в Лузиным не потому, что он бомж, и меня тянет к чему-то экстремальному, а потому, что он для меня прежде всего художник, да и в миру он был не последний человек. Не то, что этот философ, который всю жизнь дурака валяет.

     Другое меня волновало: можно ли верить моему врагу-доброжелателю в его медицинских выводах? Не преувеличил ли он? Альцгеймер, разрушенная психика. От этих слов у меня холодело внутри. Перспектива лежать где-то убитой, попасть в этой связи в криминальную хронику в своей же газете, меня не очень радовала. Нужно было во всем этом разобраться, причем со спокойной головой.

     Одного мне было жаль, когда я вернулась от соседа: улетучилось мое приподнятое настроения от сказки с загородным домом. Он его напрочь уничтожил своими пустыми речами, липким поведением. Я опять окунулась в страхи и сомнения.

     Да что там сомнения! В последнее время я ощущала себя в каком-то промежуточном состоянии. Словно я не совсем трезвая, и не настолько пьяна, чтобы у меня происходили проблемы с реальностью. Я пришла к выводу, что мне срочно нужно напиться, а потом протрезветь. Может, после этого все встанет на свои места?

     Я не верила, что все произойдет именно так, как я себе рисовала, да и алкогольный опыт у меня был минимальный, чтобы верить в положительный результат. Речь шла скорей о том, что мне нужно сходить в какую-нибудь компанию - посидеть, отдохнуть, забыться. Раз у Лузина завтра баня, пусть у меня будет пьянка. Засыпая, я уже знала, куда пойду завтра вечером.

     Это был весьма примечательный кружок, где собирались художники, поэты, музыканты. В основном - молодежь. Но я так удачно вписалась в их компанию, что ко мне относились, как к равной. Мои друзьями были спокойные, интеллигентные люди, никто из них злоупотреблял алкоголем и не увлекался наркотиками. Поскольку музыкальные интересы вертелись вокруг Бориса Гребенщикова и группы "Аквариум", и сами парни играли аналогичную музыку, это был островок особенной, питерской духовной культуры. Об этом с удивлением и восторгом говорили сами гости из Питера, которые там часто бывали.

     Если у меня и были возражения против этой компании, то только потому, что мои друзья могли мне позвонить поздно вечером, даже ночью, и пригласить на свои посиделки. Это выглядело порой так:

- Приди. Мы тут сидим и тихо сходим с ума...

- Зачем?

- Одухотворять наш круг.

     Я понимала, что больше в жизни в свой адрес такое нигде не услышу, поэтому спокойно и уверенно пересекала ночную площадь, которая отделяла мой район от дома, где проходил "квартирник".

     Захотелось к этим ребятам и сейчас. В течение дня, из редакции, я успела позвонить по знакомым мне номерам телефонов и собрать компанию из двенадцати человек. Все обрадовались моей инициативе и возможности посидеть вместе, так как последний раз встречались на уличном концерте в День города еще в августе. Кажется, слушали группу "Сплин".

     День пролетел незаметно. Я старалась не думать о том, что произошло накануне вечером. Голова была совершенно пустая. Знала одно: у меня есть настоящее, и нет будущего. Я уже привыкла к этому состоянию, что бы у меня ни происходило. Каждый раз рушился карточный домик, который я только-только сооружала. Наверное, та же ситуация была у меня сейчас.

     Вопреки этим грустным выводам, я не выглядела сколь-нибудь удрученной, когда выходила вечером из подъезда, направляясь к друзьям. Настроение было вполне бодрое. Мне даже казалось, что пролечу сейчас мимо места, где по обыкновению стоял Лузин, и даже о нем не вспомню. Парадокс заключался в том, что он действительно там стоял.

     Да, да! Лузин и Просвирин, оба свеженькие после бани, находились на улице в двух шагах от магазина. Разговаривали между собой и даже смеялись. Возникла мысль: а может, сгладились их противоречия, и Лузину уже не грозит выселение? Вот было бы здорово. И замуж выходить мне не надо.

     Пройти мимо них незаметно было невозможно. Вскоре я уже стояла рядом с Лузиным и его другом. Я не сказала, что спешу в гости. Похоже, планы вообще ломались: собиралась пойти куда-либо, потому что он был занят, а выходило, что он здесь.

     Испытывая некоторое замешательство, я не участвовала в разговоре, просто смотрела на Лузина. Меня поразил его внешний вид. Обшарпанное пальто было явно из химчистки и выглядело почти новым. На теле была белая сорочка, которую он выудил неизвестно из каких запасов. Кажется, говорил, что в гараже у Игоря хранились некоторые его пожитки, он оставил их, отправляясь в Рождествено, - меняя мир на клир, - как это ему тогда потребовалось.

     Белый ворот сорочки открывал почти юношескую, без морщин, шею. Это было так трогательно. С другой стороны, образ показался странно трагическим. Так выглядят смертники, в белых сорочках отправляющиеся на казнь. В голове промелькнули названия фильмов - "Приглашение на казнь", "Лифт на эшафот".

     И тут мне пришла идея. Я обратилась к Просвирину:

     - Игорь, можно я возьму господина Лузина с собой? Там, куда иду, нормальная компания, никаких излишеств, интересные люди. Я ручаюсь, все будет тип-топ.

     - Да какие проблемы! Конечно же, пусть идет, - улыбаясь, ответил Просвирин.

     Помятуя о том, что уйдем оттуда возможно поздно, а Лузина я не смогу взять к себе домой, снова насела на Игоря:

     - Но ты можешь мне обещать, что у моего друга не будет препятствий, чтобы попасть в твою квартиру?

     - Разумеется. Обещаю. Идите себе, отдыхайте! - даже помахал нам на прощанье.

     Враз стало легко, отпустило то самое беспокойство. Смертник шагал рядом, шутил, рассказывал мне какой-то анекдот.

     В квартире моих друзей царили художественная атмосфера и психологический комфорт. Никто не обратил внимания на моего спутника, - чтобы там как-то пристально его рассматривать, а потом между собой шептаться. Нас просто усадили на свободные места за столом, поставили тарелки и стопки.

     Как я уже сказала, здесь не было алкогольных излишеств. Однако в силу того, что обстановка была в хорошем смысле расслабленная, напивались мы тут иногда здорово. Но это под занавес встречи. Пока что звучала живая музыка из скрипки и гитары, перкуссионист использовал для ритма то, что находилось под руками. И разговоры шли - непринужденные, живые, не о чепухе какой-нибудь, а большей частью об искусстве и рок-музыке. Лузин быстро нашел себе собеседника в лице молодого талантливого графика.

     Мне же с другого конца стола подмигнула женщина-хиппи, - это был знак, что пора выйти на кухню. Очень даже кстати было с ней сейчас поговорить: она была знакома с Игорем Просвириным. Нервно затянувшись предложенной мне сигаретой, я изложила ей бегло историю моей дружбы с пришедшим со мной немножко странным мужчиной, заострив рассказ на том, что Просвирин очень сильно напугал меня, описывая состояние Лузина в алкогольном кризисе. От самой истории женщина-хиппи до того расчувствовалась, что стала лить слезы, нисколько не беспокоясь о том, что этот черно-зелено-лиловый ручей на лице нужно как-то вытирать.

     Потом сказала:

     - Ты делай то, что тебе велят ум и сердце. Просвирина не слушай. Так, как Просвирин в компаниях напивается, не напивается никто. А сейчас он еще и закодировался. Тоже мне пример трезвости!

     Мы вернулись в комнату, где общались гости, в том числе и мой друг. В какой-то момент я обнаружила, что сидим с Лузиным молча, и как-то пригорюнившись. Каждый смотрит в свою тарелку, держит стопку. Словно здесь поминки, или же это наша с ним последняя встреча.

     Не выдержав приступа то ли хандры, то ли тоски, я вышла в прихожую и вызвала с хозяйского телефона такси. Время перевалило за полночь, утром мне нужно было на работу. Мы прослушали еще два номера в исполнении импровизированной группы и стали собираться. Когда покидали сей гостеприимный дом, иронически про себя отметила: напиться не удалось. Значит, снова мне предстоит плавать в сомнениях и проблемах.

     Свежий морозный воздух на улице вернул нам веселье и легкость. Пока ждали такси, смеялись, шутили. Лузин выглядел таким счастливым! В его глазах отражались все звезды неба. Оба пожалели, что так быстро вырулил из-за домов зеленый огонек такси. Мы уселись на заднее сиденье, я точно помню, что Лузин был тогда от меня слева. Его единственная рука покоилась на моей руке. Буквально через пару минут мы уже были возле дома Просвирина, где ему предстояло выйти.

     Я открыла боковую дверь, выскочила на улицу, помогла выбраться моему спутнику. Мы не успели что-либо сказать друг другу, потому что водителю по рации в этот момент передали следующий заказ. Он явно спешил. Из-за этого я нырнула обратно в салон, и пока ехали по прямой, периодически оглядывалась: мне так хотелось, чтобы в квартире вспыхнул свет. Тогда бы точно знала, что Лузин благополучно добрался до цели.

     Увы, через мгновение дом попросту скрылся из виду.

     А вот у себя дома перед сном я вовсе не перебирала в памяти события прошедшего вечера. Почему-то вспомнился лунный пейзаж, который так обидно уплыл от меня в чьи-то руки. Меня поразило, что после весеннего этюда в легкой импрессионистской манере, Лузин написал сюжет в традициях русской реалистической школы.

     Пейзаж был, как уже отмечала, тонко прописан, от него исходило определенное лирическое настроение, свойственное русским художникам. Значит, умеет не только кистью махать, но и делать глубокие картины, - сделала вывод. Сонное облако накрыло меня так быстро, что я не успела на волне этих размышлений дойти до печальной судьбы художника Саврасова.

     В утренней спешке мне понадобилось за чем-то завернуть в магазинчик. Очень часто перед работой я покупаю здесь что-нибудь такое, что помогает мне скрасить время у компьютера в редакции. Я не успела даже назвать товар, потому как знакомая мне девушка-продавец, всегда приветливая, уставилась на меня каменным лицом и смотрела явно с испугом.

     Скосив взор, молча показала мне взглядом на угол позади меня. Я обернулась...

     Никогда не забуду своего чувства: так страшно выглядит, верное, сама Смерть.

     Лузин стоял, прислонившись к стене, и спал. Его пальто выглядело так, будто его только что извлекли из мусорного контейнера или из кучи опавших сметенных листьев. Левая бровь была рассечена. То, что он был жутко пьян, было видно на расстоянии.

     Внезапно он открыл глаза, заставив меня буквально вздрогнуть. Это были глаза совершенно незнакомого мне человека. Отвратительным, дребезжащим, явно чужим мне голосом, он начал что-то раздраженно говорить, из чего я поняла, что нижний замок квартиры неожиданно оказался заперт. Это сделал Просвирин, пока мы были в гостях, а может, его супруга.

     Располагая ключами только от верхнего замка, Лузин так и не смог попасть в квартиру. Он провел ночь на морозе, на улице. А потом куда-то зашел, где помогли ему нагрузиться, или купил что-то из того, чем подпольно и круглосуточно торгуют в квартирах, адреса которых наверняка знал, что и алкоголем назвать трудно.

     Я пулей вылетела из павильона. В том ужасе, который меня обуял, меньше всего было мыслей о самом Лузине. Я больше думала о том, что при моем легкомыслии и попустительстве сложилась ситуация, опасная для жизни человека. И что больше этого никогда не повторится! Я решила выйти из жуткого лабиринта игр моего разума, где смешались искусство и человек, еще до меня оказавшийся по собственной воле за бортом жизни.

     Льва Лузина я больше никогда не видела - на территории, прилегающей к дому, да и в городе. Несколько раз мне в квартиру звонила женщина, которая убиралась в магазине, и с лестничной площадки просила меня выйти на улицу. Я так и не вышла. Спустя какое-то время, зимой или ближе к весне, до меня доносились разговоры разных людей, где о Лузине говорили как об умершем человеке.




     ПОСЛЕСЛОВИЕ.

     Осень 2010 года плавно перешла в зиму. Подморозило, улицы покрыл первый настоящий снег. Именно такой была погода на дворе, когда пять лет назад мы расстались с героем моей повести. Читателям изложенной здесь, местами светлой, местами грустной истории захочется знать, что же случилось с Львом Лузиным.

     Тогда мне придется сделать невероятное признание: я доподлинно не знаю, что с ним случилось. Замерз ли на улице, ушел ли добровольно из жизни - я и такое допускала. А может, его убили, или он скончался позднее от причиненных ему увечий?

     О нет, информация такого рода обязательно прошла бы через мои руки. Могу поручиться: Лев Лузин не фигурировал в доступных мне криминальных отчетах, которые выдает милиция.

     Зато я пять лет назад закрыла себя для всяческой информации о человеке, с которым общалась более двух месяцев. Я поняла, что мне это необходимо - для дальнейшей спокойной жизни.

     Тогда, пять лет назад, мне никто не сказал, что рядом со мной был человек, который вышел на финишную прямую. Сломанная рука выглядела отнюдь не последствием несчастного случая. У моего героя началось саморазрушительное поведение. Он забыл про осторожность, им давно не вел разум, он стал уязвим для всех зол мира. А главное зло он заключал в себе, и оно его почти уничтожило - к моменту нашей с ним встречи.

    Я придумала себе сказку, красивую утешительную легенду. Будто я плыла под водой, и увидела, что рядом плывет он. Его суставы еще сохраняли гибкость. Но я не знала, что несколько мгновений назад он умер. Он утонул - в той самой опасной стихии, в которой плыла я, в которой на каком-то отрезке мы оказались вместе. Стихия - это наша жизнь.

     Два года я обходила стороной наш павильон-магазин. Я не знала, как мы будем с Просвириным смотреть в глаза друг другу. Не скрою, у меня был определенное чувство вины. А Игорь? Он ведь мне обещал, что все будет нормально, и Лузин после вечеринки с художниками-музыкантами сможет вернуться в его квартиру.

     Значит, вместе с супругой они придумали такой трюк: закрыть Лузину доступ на их территорию, пока он где-то со мной. Скорей всего они полагали, что, оказавшись на стылой улице, он прибежит ко мне домой. Увы (или к счастью) этого не случилось. Наверняка они знают, какую смерть принял мой герой: легкую или мученическую.
 
     Пять лет - срок немалый, чтобы освободиться окончательно от табу на воспоминания. Решено: я узнаю об обстоятельствах кончины Льва Лузина, а также соберу какие-то материалы о его жизни. Возможно, они станут полным опровержением тому, что я о нем думала, и что он о себе рассказал. Ведь такое бывает, правда?

     До истины добраться можно. Мне известно, что живут и здравствуют многие знакомые Льва Лузина. В том числе молодые когда-то его коллеги по конструкторскому бюро. Я их вижу на выставках и просто встречаю в городе. В первую очередь, это маститые ныне живописцы Евгений Лимарев и Александр Андреев. Они могли бы рассказать о совместной работе в КБ "Старт" и о дальнейших пересечениях с Лузиным в Рыбинске, когда он еще был вполне здоров.

     Что касается Игоря Просвирина, на сегодняшний день я его ни в чем не виню, равно как и его супругу. Эти люди не обязаны были предоставлять пожизненный кров чужому человеку, да еще отягощенному серьезными проблемами. Я больше думаю о том, Игорь был одним из тех немногих людей, кто до конца искренне восхищался интеллектом Лузина, его кругозором, способностями художника. Это может быть ценно, и откроет какие-то эпизоды в их многолетнем общении, стоит только с Игорем пообщаться.

     Сложней говорить о творческом наследии, оставленным Львом Лузиным. Вряд ли оно существует где-то и в выставочном объеме. Дело в том, что автор всего лишь двух работ, которые я видела, и которые меня восхитили, в жизни пошел совсем по другой стезе. Правомерно говорить о том, что Лев Лузин обладал несомненным художническим даром, умел воплощать окружающий мир, внося в него свое авторское настроение.

     Жизнь коротка, искусство вечно. Люди, наделенные талантом, всегда будут возвышаться над нами, простыми смертными, а мы всегда будем питать интерес к мастерам и их творчеству. Я выскажу этот интерес Елене Львовне Лузиной, координаты которой у меня уже имеются. Возможно, у нее сохранились какие-то работы отца, семейные фото. В завершение моего рассказа пусть прозвучат слова, которые художник Елена Лузина поместила в релиз персональной выставки:

     "Искусство не ограничено рамками здравого смысла, правилами и логикой. С одной стороны, оно передает нашу внутреннюю правду, с другой всегда остается тайной, которую не в силах полностью разгадать, но можно интуитивно почувствовать. Когда нам не хватает слов, мы обращаемся к рисунку и символу, и они начинают говорить за нас. Это отражение нашего внутреннего "я", путь, показывающий, где мы были, где мы есть и куда мы идем".

Рыбинск, октябрь-ноябрь 2010 г.





СТИХИ Л.Н.ЛУЗИНА
(рубрики и комментарии автора)



1. Из фонда "Еще живые классики русской поэзии"

ХАРАКТЕР

Скромен я, характер нордический,

- это доподлинно, я не вру

Связей порочащих не имел,

даже просто эпизодических

И кем-то стоящим был на миру.

Задавал себе темп и погоду,

кое-где, в чем сумел - преуспел

И гадом я не был сроду.


По жизни тащился подобно бугру

Знал: жизнь - копейка,

судьба - понятно, что ода

Как-то мысль мне пришла по утру,

Одного в общем-то года:

Только не было знойной любви, и гуру

Как не было счастья земного.

Любовь еще надо искать,

И нету пути другого.


Скромен я, характер нордический

И интим, всякий там беспредел

Обходил стороной как чуму,

Вот! Берите с меня пример по уму:

Всяк себя чтоб духовно призрел,

Как духовно, так и физически.

Знал, что опыт отдам как смог что имел,

Мать твою, потеряв, что имел, просто так отдаю...


Скромен я, характер нордический,

Да и связей порочащих не имел, был я смел на ура,

ну да в меру нахален,

Всегда думал: любовь мой удел!

Блюл себя, избегая сонм спален,

Чтобы в этом бедламе не смел быть печален

моей жизни конец,

Так как знал: пуля-дура,

а штык - молодец, изначально.


Но бывали дни-сутки критические

В эти дни жил я как сам не свой

Хорохорился, знал ведь про это:

в шалаше - рай,

в палате - покой.

Да, обман был такой

специфический

Мне подстроен шалавой хмельной.

Все же скромен был я, хрен нордический,

И пока еще, правда, живой.


Гладил, холил себя

по головке нордической,

Знал, чем герлу к себе приласкать,

Кама-Сутру я мыслил практически, -

Не в чем было меня упрекать.

Иохимбе с Импатрой неловко знать,

да еще покупать, а потом

Как какому-то импо за час-два принимать.

Скромен был я,

xарактер нордический,

В этом весь я, весь,

что надо бы знать.


Нет, любовь мне нужна была точно!

Пусть я буду любовью, гад, бит

Чувства нежные сготовил я срочно

Смотрю, идет.

Но глаза мои - это точно -

аж повылазили из орбит:

С-с-собака с ней!

И куда пропал мой зуд поэтический!

Как столб встал - пес ко мне, урчит

И с малой нуждой

свою ногу поднял.

Мда, скромен я, и характер свой знал я

нордический.


(через сутки)


Смотрю, гуляет

Ну футы-наты, как-то хреново,

Я сатанею, в поджилках какой-то мандраж

специфический

Я в забегаловку

100? 200? Нет, полкило на грудь

и готово,

Теперь будь что будет, хоть в абордаж!

Опять с собакой!

И я немею катастрофически,

Да скромен я, но я хренею,

хоть и характер нордический.


(через 15 суток)


Вот она, с собакой! О мать моя!

Положение прямо критическое

Сейчас скажет: "Лежать!"

Потом приседать заставит,

Потом что-то отжать!

Я понял: любовь у нас с ней

какая-то платоническая.

Я шаг, два назад - решение простое,

да где там - бежать!

Потому как я

ну все там такое,

да и х... я нордический.


Я Платона такого-то

в мать и в мать!

Любовь придумал,

что чернила симпатические

Я бегу, но трудно бежать и дышать

Я орать хочу: люблю тебя! тебя!

Но не могу, такая-то мать!

В общем, все у меня было нордическое

Крик замкнулся и сходил под себя.


Скорость здорово я развил:

еще немного и в Турции

Мент в Мытищах остановил:

- Ты куда это?

Пальцем в районе виска крутил

Я терпеть не могу, тем более любить,

Зануд таких органически

Ору: "Да цветы я хотел купить,

дома одни настурции,

оне же не эстетические!"

Нет, надо же так любить.

А ведь характер нордический.

...прошло несколько дней... и э-э-э ночей. Домой я вернулся пешком. В кармане повесилась мышь, так как денег не было катастрофически. Мы стали встречаться. Собака оказывается друг человека. А характер пока нордический.



2. "Из золотого фонда мировой поэзии"

ЕЙ ! ЕЙ! ЕЙ!

Посвящается ЕЙ


Сижу на нарах я, мне все по барабану

И пачку Примы кент желает получить

Вот мысль пришла шальная уркагану:

Любовь познать, всем сердцем полюбить!


А полюбить хотел бы очень страстно

Но как, где, чем, конечно я не знал.

И только мудрый мой сокамерник ужасный

Про инструмент наш кое-что сказал.


А я-то думал: он-дурак де для параши

Нет, говорит, то гордость мужика!

Ну а для женщин нет услады краше.


Я радости обрадовался этой,

Но что ж про инструмент-то забывал

Тогда б ужо давно я был поэтом

А так я только груши обивал.


Я долго радовался сказке этой

И сквозь решетку я смотрел на свет

Но вдруг тоска покрыла грудь поэту:

Любови нет моей, все нету, нет и нет!


Да сокамерник копытники откинул,

Ну не дождался, блин, любимую свою

Решил искать чистилище и сгинул!..

Вот тебе раз, вот мать ё-ё твою.


Ах, говорят, Любовь не картошка -

Это болезнь такая - когда сам не свой

Думал: ну хоть похожа немножко?

Нонсенс, у нее даже носик прямой.


Все ты забыла, зараза такая!

И нету жизни, в подушке кинжал

И чтобы тело не билось, вздыхая,

Я тот кинжал к ноге привязал.


Вот как-то после трудов отдыхая,

С воли я получаю привет.

Вскрыл я буханку, записку читаю:

Пишут: "Она, (то есть ты, дорогая),

Больше надеется на Интернет".


Все! Я один, и подельников нету

Что, где, почем? А кого же спросить?

Мылю веревку (жаль, нет Интернета)

Вот и парашу некому слить.


А он стучит по мове электронной

Нежные письма шлет милой моей

Я же стучу по трубе своим чипсом синхронно

И тоже: ей, ей, ей, ей, ей

Несравненной, любимой своей!


Да уж, окончен, наверное, бал

Да, медно-медные трубы отпели

В грудь, где и астма, и сердце

вонзился кинжал

И непорочные губы синели.

В. Небрюсов.

Краткое содержание одной из многочисленных критических статей на стихи В.Небрюсова (заголовок сохранен без сокращения)

"Такие поэты родятся раз в 100 лет"

Потрясающе!!! Какой стих! Ритм! Сколько вдохновения, какие образы: даже параша звучит как имя женщины - такое впечатление, что поэт так и не слезал с Прасковьи, пока не решился пронзить свою грудь кинжалом. Вот она - жизнь-мечта и смерть поэта.

Les charmante!

Некоторые читательские отзывы.

*Я читал и плакал.

*Мне б так писать.

*Я его люблю.

*Я люблю его.

*Я не могу без него жить.

*Ей! Ей! Ей! До чего же превосходные стихи.

*Я хочу таких стихов себе.

*Какая глыба, какой матерый человечище, его и звать, наверное, Лев Николаевич и т.д.

КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ.

Родился ...осьмом году ...ёртого ... юня в 3 ...аса ночи.

В.Небрюсов - его литературный псевдоним.

Стал поэтом, когда на горизонте появилась Любовь.

В настоящее время страшно страдает, т.к. Любовь стоит к нему спиной, но поэту кажется, что она не стоит, а идет (уходит).

Правда, креститься надо, когда кажется. Автор краткой биографии надеется, что она, Любовь, все же обернется.

13.11.2005 г.




3 . "Из золотого фонда мировой поэзии".

    (без названия)

Я никогда не сидел в Софийке,

Тем более в Крестах

Если бы сидел, то думал бы о тебе

На роже отразилась лунная клетка

От решетки в моей келье.

По фене я шепчу слова,

Обращенные к тебе: Oh, my love you

Но на твой сайт

У меня выхода нет! www.

А мой ты конечно забыла.

Он вот : www. camera 36. ru -

- по трубе: точка, точка, тире и т.д.

Как хочется вернуться на землю,

Так как я на втором этаже

Но Prosvirin* опытный надзиратель.

Где тот дохляк,

В мешке которого б меня

выбросили б на волю

О, моя camera.ru !

О, мой замок ИФ!

Хорошо, чтобы ты ждала,

ждала меня в пучине морской,

рыбка моя

И не надо бы было долго плыть к берегу

И мы ласкали б друг друга

в пене морской,

Ты, слышишь меня, Афродита

Незаметно б нас выбросил на берег прибой

И я, боднувший камень башкой,

Я бы сказал: "Davay uvipiem vodky"**

Чтобы расслабиться,

Чтобы было легко общаться,

Раскованнее, что ли, ma chere***

И шаловливые мои махала

Сразу полезут не туда, куда надо

Нет туда! Туда! Туда! - говоришь ты

Ты не отталкиваешь их,

даже левый протез,

Напоминающий что-то, но только не руку

Но тебе приятно и хорошо

Со своим Love ist nicht bose

Er liebt dich!


Автор и перевод с английского автора:

*Prosvirin (анг.) - гад, сво, мерзкий тип

**Davay uvipiem vodky (анг.) - трудно переводимый английский текст.

Примерный перевод: "Не вмазать ли по бадье виски!"

***ma chere (фран.) - моя дорогая. Автор хотел еще добавить la tree belle ,

то есть "прекрасная", но вовремя отставил на потом.

* * * *



4. СЕМЬ ДНЕЙ В ЭДЕМЕ

(курортный роман)


           "Здесь, в Генисарете, 60` в тени!"

           "Так ты в тень не заходи"

                (Из разговоров о погоде в Палестинах)

Сонъ

Я ждал Эдем увидеть, моя нежная,

Генисарет и предков моих тень.

Блюсти себя, с тобой быть милым

и прилежным

Ну, то есть лучше всех! Всех! Всех!

Минуя флирт, соблазны и первородный грех,

Да Библию читать - ее нам знать утешно,

Текста ее значительны - это не звук пустой.

Уже семь дней читаю быль неспешно:

"Да будет день и ночь..."

И снова новь...

А ты на ушко мне наивно и безгрешно:

"Смотри, на яблоне "А, Е равняется любовь"

Ну что ты скажешь, друг сердешный...


А я лежу под яблонькой Эдема.

Вдруг с веточки (нарочно или как?)

Мне яблоко на темечко свалилось -

какое наваждение:

Глаза на лоб, в мозгах бардак

И я почувствовал земное притяжение.

Кто этот киллер, гад?

Ну как же так!

Ах, Newton, Эврика с тобой,

я полагаю!

Смотрю: еще одно висит,

свисая,

Точь-в точь над моей бедной головой

Я сам не свой

Я уползаю!

Только вот штаны надену,

Увольте-с от такого рая,

Я уползаю...

В бочку к Диогену.

Я подыхаю... О, гангрена!


С тоской смотрю с утра

из ложи Диогена

Мучительно, со скрипом вспоминаю:

Так-так, свалился Newton мне на голову поленом:

Ну, гад! Ну, кабыздох!

Он опыт, видишь, ставил,

черт потешный

Из Англии, наскоком,

среди дня

Не яблоком мне - обухом тяжелым топора

Вывел закон успешно.

Теперь, кому не лень,

мне говорят,

Что не топор упал, не Ньютон -

яблок грешный.


Да, рай один, грехов напасть

А ты?

В обнимку с тенью,

тень - праматерь

Нагие обе средь кустов,

Как у Манэ, на травке скатерть

Такой прикид.

Вы дружбе этой рады

Запретный плод ты хрясь... И грех готов!

И никаких хвостов.


Ах, эта Евина отрада!..

и падение

Как мне бы не пропасть

в греховном наслажденье

И без мечты под деревом - опять напасть -

- тьма мужиков

И даже яблоку там некуда упасть.


Потемнело в заплывших глазах.

Думал, с бочкой скатился я в яму

Ты ешь яблоко, но Адамы

Так и держат себя на парах.

Ты ешь яблоко, словно не зная

Грех он - грех он и есть

Хрен с судьбой, да и мне откусить

Что? На яблоки спрос, дорогая?

Мне-то что, можно Змея спросить.

Ты ли, Змей ли... Впрочем, неважно

Тут какое-то варьете...

Нет, дала! Откусил,

Вытер губы портянкой вальяжно

Быть теперь мне, иль теперь уж не быть?

Все-таки грех мне пришлось не однажды испить.

Ах, Эдем мой, Эдем

Знали б вы, что, покаявшись,

Каждый может у Бога

прощенье просить.



Посвящается Вере, Надежде, Любви. Спасибо за то, что ты иногда бываешь рядом. А Эдем - это, наверное, сладкий сонъ, но ты любишь сладкое.

С любовью - В.Небрюсов