Бумеранг, никто ещё не отменял

             
Вы   помните, как тогда, во времена, Советского  Союза,  мы – дети,   поголовно ездили в пионерские  лагеря отдыха.  Да, это было, как  неотъемлемый  атрибут лета.  Это было, почти что,  в обязательном порядке и  мало кто,   потом в школе,  не мог похвастаться пребыванием в этом замечательном месте. Где было весело,  компанейски   замечательно и просто здорово.  Но, наша история пойдёт не совсем  о лагере. Хотя начинается она именно там. В этом благодатном для детей уголке, где каждый получал своё.   В  большинстве случаев, дети там получали  заряд бодрости, новых друзей, навыки общения с новыми детьми. Да, и вообще они учились, как жить в обществе.  Воспитатели, что работали там, набирались чего –  то своего, окунаясь в эту круговерть детской жизни. В  общем, каждый рос в своём,  нужном  направлении.
 
Он, Сергей,  был молодой,  тридцатидвухлетний  педагог с  приличным стажем на этом поприще. Она,  Алёнушка,  пионервожатая. Зелёная девчонка, начинающая свою, почти что взрослую,  самостоятельную  жизнь, в этом оазисе  детства.  Ей исполнилось два дня назад восемнадцать. Отмечали день рождения здесь же, в лагере.  На скромной вечеринке, он вёл себя, как друг. Причём, старший друг и наставник. Рассказывал, как это здорово,  заниматься воспитанием  молодого поколения.  Наставлять это поколение на  правильный,  жизненный путь, освещая ему дорогу, чтобы оно,  не заблудилось во тьме невежества.

А,   буквально через два дня, он  влез в  её  домик, сняв без  всякого шума запор,  и изнасиловал  её.   Ночевала она в домике одна. Её подружка, тоже  пионервожатая, как и она, уехала домой  по телеграмме, присланной её родными.   У них кто – то там заболел серьёзно и,  она уехала, отпросившись у директора лагеря. 

Ни  закричать, ни  отбиться она не смогла.  Он зажал её рот. Потом, это было так внезапно, да и неожиданно. Она  даже    уже  успела уснуть.     И, ведь, она ничего такого даже не могла и подумать.   Лагерь, дети, воспитатели и, вдруг такое. Да и,   он навалился на неё, словно стена.   Стена эта безжалостно  раздавила, уничтожила её.   Остался после него  сногсшибательный запах  импортного одеколона, который она уже  знала так хорошо и страшная пустота, и боль.    Как телесная, так и душевная. А, ещё, недоумение и непонимание.  Разве нельзя было, как -  то  по – другому?  Почему вот так: дико, по – животному грубо, подло и грязно? А, главное – силой? Ведь он был красив, даже очень красив. 
Высокий, стройный, со спортивной фигурой.  Всегда чисто выбрит, всегда благоухал.   Не каждая могла  бы ему отказать, если бы он захотел близости.
 
Она молоденькая, тоненькая, хорошенькая. С копной каштановых волос до пояса, с кукольным личиком, высокой грудью и модельными ногами.  Неужели же она была  не  достойна, чтобы с ней занялись сексом по -  человечески.  Если она понравилась ему, он мог бы сказать. Да, хотя бы намекнуть. Они общались здесь,   целую неделю и,  за это время уже было можно навести мосты, если уж  тебе понравился человек.  Да и, ведь он хорошо знал, что у неё дома остался жених. Она не делала из этого секрета и  рассказала об этом,  прямо на вечеринке, в  честь её дня рождения.    А,  может,  он просто,  грязный насильник.   Тогда ему не место быть педагогом.  В её душе боролись  чувства:  заявить в милицию, рассказать директору, ну и промолчать.

Утром,  всё проанализировав, она   так и не пришла ни к одному  решению. А,  сказавшись просто нездоровой,  она не вышла  из домика и, на уговоры своих сотрудников и директора  лагеря  лично, пришедших узнать, что случилось, она  сослалась на головную боль.    Оказывается, признаться, что с ней случилось ночью, она даже и  в мыслях не могла  подумать.   Стыд – то,  какой.   Да и, ведь это  попахивало статьёй для него, а она была не готова засадить за решётку человека, даже, если он оказался насильником.  Слава богу, что этой жертвой стала она, хоть и молоденькая, но  совершеннолетняя девушка.  Что бы  было, окажись на её месте  девочка  - подросток. Она лежала на кровати. Сил подняться и, тем более,   что – то делать,  не было.  Да, она даже думать ни о чём не  могла.  Одна пустота наполняла всё её естество.  Пустота и боль, перемешанная с грязью.

 А, в обед,  когда у детей всего лагеря начался тихий час, он пришёл к ней и, упав на колени, и  зарывшись  в подол её платья, плакал и  просил прощенья.     И, выйти за него замуж.  Он говорил, что  боялся   по – другому,  вдруг,   она откажет ему.   Ведь ей восемнадцать, а ему? Боялся, что не понравился ей и,  всё в этом роде.  А  его,   просто сжигает страсть к ней и любовь с самого первого взгляда и,  поэтому он не удержался от этого страшного поступка. Он так молил её, так  раскаивался, так просил прощения, что она…   Простила и,  согласилась.   Да – да.   Простила.  Простила по - настоящему.   
 
Ах,  какой же красивой  парой они были! Тополь – осокорь и юная берёзка.  Вот, только нутро: у  тополя   так и осталось чёрным, грязным,   жестоким.   В общем, червивым.         Хотя он и  очень умело маскировал это. А, у  берёзки, оно было чистым, доверчивым, юным и неискушённым этим миром.  Незапятнанным грязью этой несправедливой жизни.  Они поженились. Через сколько   препятствий им пришлось пройти, через, сколько запретов и мнений. Взглядов.  Ведь это были шестидесятые годы. Мораль  тогда была на самом первом месте.  А, тут и первенец подоспел   (видно та ночь была причиной этого зачатия) и, закрутилось.  Пелёнки,  распашонки, бутылочки, кастрюльки. Бессонные ночи у кроватки малыша.  Она выматывалась, она  падала с ног, но он всегда требовал секс, не глядя ни на что. И, чтобы она улыбалась, и была весела, и довольна. И, что самое страшное, он всегда брал её точно так, как в ту, первую страшную для неё ночь.  Силой. И, всегда, как тогда, на неё обрушивалась  эта страшная стена. Давила, мяла, душила её и, не было  спасения от неё. А, на утро, это был всё тот же, аккуратный, вежливый со всеми, внимательный ко всем и воспитанный человек.
 

 А, вот  и второй  ребёнок дал о себе знать. Она не успела отойти от  первого. Отдохнуть, прийти в себя.  Ну, да что же, не губить  же,  уже зародившуюся   душу. Нет, нет, конечно же,  нет.   Пусть будет так. Она женщина, мать.  Она даёт жизнь, а не убивает.    Ничего, я  справлюсь.  Я  молодая, сильная.  А,  он улыбался ей утром и уходил на работу.      Духмяный, накормленный ею  вкусным завтраком, а  потом и обедом, и ужином.  И угождающий,  все рабочие часы  коллегам.  От этого, все и считали его  ангелом  во плоти. А, вечером,  безжалостная  стена  падала на неё вновь и вновь,  чтобы раздавить её, уничтожить, унизить, не дать вздохнуть.

Когда же она захотела это обсудить, он  ударил её по лицу. Потом стал избивать кулаками. А, затем, это вошло в привычку. Она молчала, ни с кем и ни о чём   не  делилась. Хотя, для этого у неё и возможности не было.  Письма  родителям и подругам  он все проверял.   Уходя на работу,  закрывал их на ключ.  А, вечером, они гуляли  вдвоём   с колясочкой. Такая прекрасная пара.  Мужчина, всё  такой же тополь - осокорь, а женщина, теперь уже, тоненькая, трепещущая и дрожащая  осинка.  С огромными,  влажными глазами, в которых переливалась влага, боль, страх и непонимание.  Почему всё так?  Отчего всё так?  Зачем всё так? Ну,  разве можно так?
 
Соседи  же  видели, как муж выносил ведро с мусором, как приносил сумки с продуктами, как катил перед собой коляску с малышом, придерживая другой рукой  под руку супругу.  Родители, ни те, ни другие не приезжали к ним в гости, боясь нарушить покой  молодой семьи.  Жили они друг от друга на приличном расстоянии.  Она же писала и тем и другим, что у них всё просто замечательно.  Цензура, в виде мужа пропускала только такие письма, так зачем даже пытаться, писать что – то другое.   И, она, даже  и не пыталась этого делать.  Да, что толку, если  она уже позволила ему издеваться над собой с первой минуты их близости. Ведь, она простила его тогда, да, ещё и согласилась стать  предметом для его экзекуций. Поэтому,  писать кому  - то и рассказывать о чём – то,  просто  не было смысла. 

Она сама  разрешила ему вести себя так, как он это делал.   Плохо, что она   не подумала о детях.   Мы, сами  вольны в своём выборе, а дети, то при чём?      
Так прошла её молодость.  Дети, уже  подростки, были настолько запуганы, что  даже в школе никому не решались  сказать, что происходит у них дома.   Да, ведь рядом, всегда был отец. Педагог с большим опытом, педагог с большой буквы,  заслуженный педагог.  Он сам приходил на родительские собрания, сетуя, что у супруги слабое здоровье и ему, приходится всё решать самому.  Дети учились хорошо, да попробовали бы они учиться плохо.  Кнут и только кнут и никогда пряника.   Поэтому, к их семье ни у кого, и ни когда не было,  ни каких претензий, ни со стороны школы, ни опеки, ни  блюстителей порядка.
 
А,  зачем они здесь?  Ни у кого  и никогда не появилось и тени сомнения, насчёт этой   «благополучной» семьи. Никто и никогда не  посетил эту «счастливую» во всех  отношениях   пару, у которой всё было просто  отлично.  Ведь постороннему глазу было видно, что здесь - только счастье, только радость, только благополучие.  Муж, дети, да и сама Алёна, были ухожены, как никто.  Она пылинки сдувала  со всех  домочадцев.   Она продумывала гардероб всей семьи, чтобы они  выглядели лучше всех,  она  придумывала, как вкуснее накормить  семью.  В квартире идеальная чистота и порядок, уют и покой. Только в душе её – хаос.  Боль, страх,  недоумение, непонимание.   За что?  Почему?  Когда же  это всё закончится? Да, и закончится ли? 

Ну, а  муж брал от жизни, всё самое лучшее,  что можно было получить.    Почёт,  уважение, слава - отличного  отца, педагога, супруга, товарища.   Вечером он устраивал  семейные экзекуции, теперь уже семейные.    Доставалось и детям.  По выходным - пьянки, любовницы. А, с утра  понедельника, примерный семьянин.    И,   вечером,  всё те  же экзекуции.  А, ночью, опять насилие.

 Она стала роботом. Ничего не видела, не слышала, не понимала. Она - машина, она – станок. Только бы не сломаться физически. Ведь дети, кому они нужны, кроме неё. И, она терпела, терпела, терпела.   Конечно же,  если бы не дети, она  бы просила его об одном. Чтобы он убил её. Просто убил и всё. Терпеть это всё,  не было просто ни каких сил.  Но, её крошки заставляли её  вынести весь этом,  Содом. Все эти муки ада и, она терпела.   Разве она могла   бы  жить без них? А, он всегда говорил ей, что, как только она проговорится,  кому бы то ни было, он сумеет отсудить у неё детей и она останется одна.     Что такое  она,  домохозяйка, против него, заслуженного по всем категориям?      И, она терпела.   Разве она могла, поступить по  - другому?    Она жила ради них и надежды, вдруг это всё закончится.    Как  страшный сон, как  опьянение и, он увидит в ней человека.  А,  может  и женщину.  Но, он не увидел, он просто ушёл,  к  другой.   Потом,  к третьей, четвёртой, пятой.    Главное,  что ушёл.   А, они стали – Жить. 
 

Боялся  ли он, что, по его уходу,   выплывет   вся   правда о нём?   Конечно же,  нет.   Он    был не  только педагогом, но и психологом. Он слишком хорошо изучил свою  половинку и знал, наверняка, что она никогда и никому не расскажет ни о чём.  Во – первых, ей стыдно это сделать за себя.    Во – вторых и вдвойне, стыдно за  детей.   Ну,  как им  жить потом,  с таким клеймом.  Были и ещё аргументы, но, это было совсем неважно. Главное, он знал, что ничего не выйдет на свет.
 
Дети её выросли, живут уже  своими семьями, а она, одна. Но, не потому, что они её бросили. Нет. Она сумела воспитать из них отличных  людей.  Как ей  это досталось, не будем вдаваться в подробности,    главное, что она не потеряла веру в людей.    А, хороших, отзывчивых и добрых, было не мало, кто окружал её. Да, и родители не бросили их в беде.    Как её, так и его.  Ведь разошлись  взрослые  люди, их дети;   а дети детей, внуки их,  при чём тут.    Причину развода, настоящую,  никто из  родителей не знал. Да, они  даже и не догадывались ни о чём.     Не  сошлись   характерами, так было написано в заявлении о разводе.
 
Она всё ещё  надеялась, что он, когда нибудь придёт к ней и попросит у неё прощения.   А, она,  как всегда простит  и  пожалеет его.  Если бы она жила с детьми, этого не смогло бы,  ни в  коем случае    случиться.  Они никогда бы не позволили ей пожалеть его.    Пожалеть, это исчадие ада? Как она ни старалась  привить им любовь и прощение человеческих проступков,  прощения этого человека, она не смогла добиться от них.  Он был для них красной тряпкой, для разъярённого быка на арене жизни.  А, она осталась кроткой голубкой, какой была в когтях этого  стервятника и осталась такой же. 

 Да, видно она очень любила этого монстра, что смогла вынести всё и теперь, даже простить его за всё, что он натворил с ними.    Она  создана жалеть, жалеть и опекать. Вот её призвание в этой жизни. Только из  за этого она вытерпела всё это и осталась жива. И детей  подняла и воспитала их,  добрыми и отзывчивыми. Хотя, простить отца, они так и не могут до сих пор. Он для них заноза в сердце.   Она шевелится  там, причиняя им нестерпимую боль и, от этого нельзя быть счастливыми в полной мере.  Они были бы не против, если бы его не стало на этой земле. Пусть,  они и не судьи чужих  жизней, но, всё же.    И,  дочь, и сын, как ни пытаются,  не могут забыть  те годы, когда они жили с отцом. Это были годы истязаний и  унижения. А, разве их можно забыть? 


А, она забыла.   Как забыла, она сама не могла бы себе ответить. Она забыла и  простила  своего палача,  тирана, мучителя.     Ведь он был звеном её жизни. Да, не жизни, а молодости. Даже юности. А, их, больше не вернёшь  никогда.  Если забыть его, значит вычеркнуть из памяти кусок  своей жизни?  Что делать, раз тогда, в юности,  она   прошла по своей душе в грязных сапогах, простив ему насилие. А, следующие эпизоды, были уже не столь важны. Это уже было с её согласия. Пусть и молчаливого, но согласия. Она ведь,  уничтожила  себя, как  личность,  этим прощением. Она разрешила ему   издеваться над собой, по доброй воле,  выйдя за него замуж. Жалко одного, времени.   Его нельзя вернуть, как бы ты ни старался, ни хотел, ни стремился.   Это человеку не подвластно.  Ну и,  конечно же  было невыносимо жалко  детей. У них было страшное детство. Но,  это уже всё прошло. Это нельзя вернуть.    Бог даст, у них  всё образуется, всё выровняется в жизни.   Главное,  они  не так долго это терпели.    Да и она, старалась  все удары,  которые должны были достаться им,  принимать  на себя. Вот моральная сторона, это да. Тут, никуда не деться. Но, она надеялась, что всё у них обошлось.   

 Как бы трудно ей не было,  она  всегда  искала оправдания для него. Ну, почему  то это с ним произошло, что он стал  таким    монстром?  А, может он и не виноват в этом совсем? Может это  гены?   А, может какой сбой  организма и он сам страдает от этого и мучается.    Ведь  у всех всё бывает и может, просто нужно понять их, вот таких, тоже.  Как бы то ни было, она  всё время  думала о нём и, совсем, не как о насильнике.     Может правда, он совсем не виноват. Может он тоже жертва обстоятельств.     И, она ждала его, чтобы спросить и простить.    Она,  уже не  очень надеялась, дождаться его, хотя надежда теплилась, хоть и очень глубоко в душе.

  И, вот   настал день, когда он пришёл к ней.    Он не только пришёл, он  просил у неё прощения. Просил от чистого сердца. Она это тоже видела, да точно знала. Сколько не живи с чёрным сердцем, а надоест, придёт время. Это время наступило. Она это тоже чувствовала.  Она ведь знала разницу этим просьбам.  Она стала большой и знала уже цену  словам и обещаниям.  Учитель у неё по этим вопросам, был просто    отменный.   Да, он   не только просил прощения. Он жалел её.  Первый раз в жизни. И, от этого ей захотелось,  закричать. Громко, если не истошно.  Но, вместо  этого, она тихонько заплакала. Слёзы градом катились по её щекам, а она,  не замечая их вовсе, думала об одном. Молодость не вернуть. Нет, не вернуть.  А, он  просто такой,  какой есть. Да, нет, конечно же  стал другим, раз пришёл к ней.
 
Он, молча стоял рядом и, не знал, как её успокоить.   Сердце его, это жестокое и  каменное сердце, вдруг  разрывалось от   боли   за неё.  Теперь, уже только за неё. И, он  сам удивлялся себе, но, это было так. Он, понял, что натворил с ней за эти годы, что прожила она с ним. Нет, не прожила. Промучилась, протерпела, про страдала.     И,  он, вдруг захотел остановить этот поток.  По, крайней мере, он попытался.  Он виновато подошёл к ней  и, ничего не говоря   и, присев на корточки, вдруг  подхватил одну из слезинок, этого водопада и поднёс к свету.  И, вдруг, в его сердце, как будто что – то вонзилось такое, что причинило теперь уже ему, просто невыносимую боль.  Он даже ойкнул, так велика была эта боль.   А, потом,  до него дошло всё, что он  натворил с этими  людьми. 

Да, нет, это были не просто люди. Это были  те самые люди, дороже которых  не бывает в жизни человека. Но, он  - то не хотел  этого понять,  тогда.   А, потом, сколько не было у него женщин, после  Алёны, ни одна  не стала родной.  А, о детях, это вообще отдельно. Больше  ему никто не подарил такую радость, быть отцом.    Но, он то не ценил, ни то, ни другое. Значит, он издевался над родными  людьми.     Над самыми родными.   Других таких у него не было больше в жизни.   От этого стало просто невмоготу.  Он, как будто прозрел, от какой  - то тяжёлой слепоты. Но, не глаз. Слепоты сердца. 

 Господи, простонал он. Что же наделал я, с тобой моя кроткая голубка?  Моя  страдалица.  Моё счастье, радость,  смысл жизни.  Я же чуть не погубил вас всех совсем, своей жестокостью,  своей  злобой, своим низменным поведением.  Он опустился перед ней на колени  и, всё также, держа слезинку на пальце, он боялся одного, что он умрёт, прямо сейчас, в сию секунду и так и не вымолив у неё прощения.  Не вымолив   за всё то, что причинил ей: матери его детей, супруге, любовнице, женщине, которая отдала ему всю себя без остатка с юности.    Будто, эта, искрящаяся на солнце слезинка, открыла ему окно в мир добра, которого  он  раньше не знал.  Он прожил все свои годы, не замечая,  рядом живущих. Топча,  унижая, обижая, вытирая ноги об их оголённые души.   Да, он никогда и не задумывался даже, что у них эти души есть.    Он топтал их, как топчут траву на лугу.  Поэтому их и было столько много, этих душ в его жизни.

 Боже, что натворил я? Как же исправить мне всё это, господи?   Подскажи! Помоги! Ведь, то, что я натворил, это нельзя забыть. Нельзя простить. Этим можно заполнить не яму, ущелье. А, как же мне теперь жить с этим, когда я осознал это?  Пощади меня, боже!  Научи меня, как исправить всё это, ведь жить с этим  невозможно.  А, если меня нельзя простить, то, значит и жить мне не зачем.  Он  превратился в  замёрзшую глыбу.   Слезинка на его ледяном пальце всё искрилась, всё переливалась всеми цветами радуги, будто показывала ему разницу, между прошлой его жизнью и той, что увидел он теперь.  И, он, уже почти рыдая, вдруг уткнулся ей в колени и заплакал. Заплакал первый раз в своей жизни. Настоящими слезами.  Он действительно плакал впервые, заставляя заниматься этим,  всю жизнь  других.    Слёзы его были горячими, да, они  прямо обжигали её колени, просачиваясь через ситчик платья.  И ей  вспомнились его первые, те, когда он  растоптал её впервые.   Те, были мокрой водичкой, в сравнении с   этими.   

И,  вдруг рука Алёны опустилась на его голову,  и пальцы  быстро  забегали  по его волосам.  Перебирая их, сортируя на прядочки,   на завиточки. Такие  дорогие,  любимые и до сих пор родные. Они были совсем – совсем такие же, как тогда, много лет назад. Только  седые и поредевшие от времени.  А,  может от разгульной жизни, какую он вёл, много лет подряд.  Волосы  вытерлись о чужие,  многочисленные подушки.  Но, это его жизнь и он был вправе распорядиться ею по своему усмотрению.   Она   ни на что не претендовала.  Проживала, что было,   наверное  уготовано ей, её   судьбой.   Самое же главное,  она понимала, что прощает  своего  тирана, своего деспота, своего палача.   Но, палача любимого ею,   по всей видимости,   до сих пор.   Ну, если бы она не любила его, разве можно было вытерпеть всё то, что она вытерпела от него.    Она прощала всё это.   А, теперь,  когда он всё осознал,  так  тут уж  и   смертный грех не простить  его.
 
И, она,  подняла его, и вытерла ему, как малому дитю слёзы,  и повела на кухню. Чтобы накормить, как когда  - то,  очень давно. Она так любила смотреть, как он ест: жадно, как большинство мужиков. Спеша и сильно, работая    крепкими  челюстями. Голодный зверь, можно было бы сказать. Но, для неё, это был  самый – самый зверь.  И, в  этой жадности, была своя красота. А, может, это   всё от того казалось ей, что она любила его.  Она то,  его любила.   Хотя он говорил ей, что тоже любит её.    Вот   только,  очень больно было,  после  его экзекуций,   которые,  он устраивал ей периодически, сам придумывая, причины, из  - за чего он  это делал.   Но, она всё  это терпела.   Страшно было потом, когда он и детей стал избивать. Для ума и сердца, как он говорил. Чтобы из них выросли люди, а не потребители.  Она понимала, что прощает ему и это.   Хотя, может быть, она  слишком много берёт на  себя.  Ведь у детей своё мнение, своя жизнь, наконец.  Но, она   позволила себе и за них простить его. Кто знает,  сколько нам отпущено, этой жизни.

 По  крайней мере,  она не могла указать ему  на дверь теперь. Перед ней сидел человек.  Усталый, измученный, опустошённый.  Пусть это всё от  разгульных похождений, от пьяных оргий.   Но, сейчас, перед ней сидел  именно человек, в отличии,  от тех лет, когда он  был просто монстром.  Он был потухший,  выжатый и ей стоило   труда, чтобы не кинуться к нему и, не прижать его к  своей груди, как малого дитя,  обиженного кем – то.   Но,  этот человек  обидел сам себя и, был наказан по - полной. Её   участия не требовалось.   Бумеранг, запущенный им самим,   сделав круг,    возвратился к нему.   
 
Хорошо, что  он пришёл к ней и  даже  попросил  прощения, - думала она,  ставя чайник на плиту.    И, что  она  его простила.   А, так, она бы всё время  жила   с мыслью, что ненавидит его.    Хотя, ненависть слишком  сильное чувство и его, ещё нужно заслужить. Она   же, когда  - то его любила, а потом просто презирала.    Но, другого,  никогда не могла представить рядом с собой.    Особенно  в постели     Другого  монстра?   Ну, это уже  слишком. Хватит и одного.  Первый – то, хоть родным был.     Кто знает, каким бы оказался следующий. Нет, с мужчинами кончено навсегда.   Они все монстры. 

Почему человеку не  даётся прожить дважды, чтобы исправить свои грехи? – прошелестело за столом. Прости! Прости меня!- шептали   измученные  чужими поцелуями губы.  Он так и не мог   поверить, что прощён.     Ах, если бы  я мог  всё повернуть вспять, как бы я прожил  свою жизнь! Ах, если бы!  Ветер не смог бы дунуть на тебя,  моя страдалица.    Тучка не проплыла бы над тобой,  моя мученица.    О! Как же я наказал себя!    Как же  необдуманно,  сжёг я мосты!  Дороги назад мне нет,  как и прощения. Я бы не простил никогда, будь я на твоём месте.  Но, я одному рад, что  смогу  закрыть глаза  на твоих коленях.    Эти колени  заслужили гораздо большего, но и это,  тоже   неплохая  плата.   Он, снова опустился перед ней. Обнял её  за   колени, а она не имея  больше сил  от этого раскаяния, присела, тут же.   У стола.   И  он,  положив голову   на её ситцевое платье,   затих  навсегда, так и не услышав от неё,    что    прощает она  его,   своего   мучителя.   Без её подтверждения на  словах, он не мог этого понять. Они прожили  слишком разные жизни.