Любовь Сильнее Смерти

Садясь в самолёт с сыном, Вероника хотела только одного – забыть обо всём. Пусть всё уносится в прошлое, улетает почти со скоростью звука; пусть меняется пейзаж под ногами, меняются климат и часовой пояс. Любым способом оторваться от прошлого – не потому что хочется забыть, а потому что больно помнить. Сколько раз она говорила, кричала себе: «Хватит!». Хватит вспоминать, прокручивать кадры из прошлого, словно старую киноленту, и высекать слёзы, потому что было слишком хорошо, потому что было страшно оттого, что такого больше не будет… никогда.
-Мама, - четырёхлетний Андрей потянул её за руку, - сказали пристегнуть ремни. Это как?
Вероника вернулась к действительности и пристегнула сынишку и себя. Она достала из сумки несколько леденцов и, развернув фантики, положила один в рот Андрею, а другой себе.
- Пока мы будем взлетать, соси леденец, и тогда уши не будут болеть, - сказала она.
- Хорошо, - согласился тот. – А почему в самолёте болят уши?
Вероника улыбнулась – около года назад у её сына наступил «почемучный» возраст. Он перестал принимать её слова на веру. Он хотел всё понимать.
- Честно? Я сама толком не знаю, но это точно связано с давлением. Почему-то при взлёте на уши начинает давить. Вот подрастёшь, будешь учить физику, и сам мне всё объяснишь.
- А почему ты физику не учила? – резонно поинтересовался малыш.
- Учила, да не выучила, - вздохнула Вероника. – Твоя мама не дружила ни с физикой, ни с математикой. Я обожала читать, а не решать задачи.
В этот момент подскакивание самолёта от соприкосновения с покрытием прекратилось, он на миг замер, а затем рванул с места и пошёл на взлёт. Мгновение – и Вероника в который раз ощутила неприятный холод в подреберье, осознавая, что точка невозврата пройдена – они оторвались от  земли и начали набирать высоту.
- Теперь мы больше не болтаем, а сосём леденцы, пока не разрешат отстегнуть ремни, - вполголоса сказала она сыну.
- А ремни, это чтобы мы не полетели по самолёту? – спросил тот.
- Играем в молчанку: кто первый заговорит, не получит больше леденцов, - сказала Вероника.
Такое молчание Андрея устраивало, и он уставился в иллюминатор.
Вероника откинулась в кресле, и водопад мыслей снова накрыл и поглотил её. С некоторых пор она перестала задавать себе вопрос: «Почему я?», который ещё недавно неотступно преследовал её в мыслях, не позволяя сконцентрироваться ни на сыне, ни на работе. Но однажды, после очередной сводки новостей, обыденно сообщивших о жертвах энного ДТП, она вдруг ясно, раз и навсегда, поняла, что вопрос: «Почему не я?» имеет под собой столько же оснований. Это успокоило её. Однако, осознание своей неисключительности, своей уязвимости перед лицом провидения, своей «равности» в получении порции счастья или несчастья не удерживало от постоянных попыток осмыслить то, что произошло.
  Она родила сына вне брака – знала, на что шла, и никогда об этом не пожалела. Один взгляд налево, и светло-русая головка, уткнувшаяся в иллюминатор самолёта, вызывала в ней прилив такой глубинной любви, что мысль о том, что сейчас она могла бы быть одинокой, красивой молодой женщиной «без проблем» не вызывала ничего, кроме ужаса. На самом деле, на свете было достаточно мужчин, для которых её «проблема» таковой не являлась. Таким мужчиной был Сергей. Господи, как она любила его, как она любит его! Теперь она знала, что фраза «любовь сильнее смерти» - не пустые помпезные слова. Она любила его и сейчас, ничуть не меньше. Как жаль, что она не успела от него забеременеть – тогда на память о нём у неё осталось бы гораздо больше, чем просто воспоминания.
 Они были друг для друга всем – любовниками, друзьями, родителями Андрея. И если бы не ДТП, её жизнь сложилась бы, как ни у кого из её подруг. Но… она не сложилась. Рассыпалась как те осколки лобового стекла, один из которых попал Сергею в шею и перерезал сонную артерию, не оставив тому ни единого шанса. Её память вновь добралась до того разрывающего душу в клочья момента, когда … Нет! Хватит! Она не даст затащить себя в прошлое, заставить опять идти по замкнутому кругу жалости к себе. Они с сыном летят к морю! Морские волны убаюкают её сердце, горячие пески отогреют душу, а южное солнце заставит поверить в то, что мир по-прежнему прекрасен. Пре-кра-сен!
 Вероника задремала, задремал и Андрей, положив голову на уютные мамины колени.
Следующее, что помнила Вероника, был сильнейший удар головой и крик и плач Андрея. Она вынырнула из сна в кошмар. Сын отчаянно тряс её за руку и в ужасе глядел в иллюминатор, за которым полыхал огонь, дьявольски разукрашенный едким чёрным дымом. Вероника бессознательно сгруппировалась и прижала к себе рыдающего и трясущегося мальчика. Она не хотела впускать в себя ни единой мысли – слишком страшные они роились на обочине её сознания. Самолёт издавал ужасные звуки, в салоне стоял страшный крик людей, кто-то громко молился. Из потолка выбросило кислородные маски, и они болтались словно неуместные украшения. Вероника закрыла глаза. Она не видела, как в прошивке самолёта появилась трещина, а в салоне упала видимость из-за густого пара и пыли. Ей не надо было заглядывать в иллюминатор, чтобы понять, что самолёт падает, не успев набрать высоту. «Это конец», - задавливаемая усилием воли мысль успела-таки заискрить в её голове. Трещина продолжала увеличиваться, будто её резал гигантский невидимый нож. Заложенные уши взорвала адская боль, и в этот момент Веронике вдруг стало покойно, как никогда. На этой тончайшей грани, за которой сознание полностью отключается, ей вдруг вспомнился урок литературы: они обсуждают момент перед гибелью – последний – когда человек понимает, что смерть неизбежна. Там главному герою тоже становится абсолютно покойно на душе. Они спорят, могло ли так быть, пока кто-то не говорит: «У него умерла надежда», и тогда всё становится ясно. Что-то словно выбросило её из воспоминаний, и, повинуясь какому-то неведомому инстинкту, она отстегнула себя и Андрея и легла на пол, погребя сына под собой.
  Голова трещины, между тем, соединилась с её хвостом – хруст, свист, цепенящий холод, запредельная боль в ушах. Вероника потеряла сознание и не знала, что двоих, сидевших перед ней пассажиров, выбросило из сидений и унесло в бездну.
   Хвостовая часть самолёта продолжала лететь вперёд – пилотам в последний миг удалось выровнять самолёт. Сознание вновь вернулось к Веронике, она приподняла голову, чтобы посмотреть на сына. Он лежал под ней словно тряпичная кукла. Её не охватила паника, она просто прижала ухо к его сердцу – Андрей был жив. Она подумала о том, что смерть ей совсем не страшна – страшна только боль, которая ознаменует переход от жизни к смерти. Хорошо, что сын без сознания. Господи! Он же совсем не пожил на этом свете! Но он с ней, и, если там есть Что-то, они будут вместе. Во всяком случае, ей не уготована страшная доля пережить своего ребёнка. Ещё она успела подумать о маме – зачем ей на старости лет такая жуткая утрата? За что? Опять этот бессмысленный вопрос, как будто всем остальным есть за что. Сергей… Как странно – он погиб всего два года назад. Если бы знать, что она так скоро последует за ним…
- Вероника! – вдруг услышала она его голос.
«А где же боль, если я уже там?» - подумалось ей, но в этот момент хвост начал накреняться, и она поняла, что ей не удастся долететь до земли, спрятав глаза в пол. Ещё миг, и они выпали из самолёта. В первую долю секунды она ещё пыталась удержать Андрея, но встречный поток воздуха завертел её словно щепку в водовороте, и сын выпал из рук. Она ещё успела увидеть, как закувыркалось его обмякшее тельце, но ей было покойно…
 Вероника очнулась и почувствовала, что падение замедлилось, как будто за спиной раскрылся невидимый парашют.
- Вероника, - она вновь услышала Серёжин голос. – Не бойся, ты будешь жить.
Она запрокинула голову назад и упёрлась глазами в глаза Сергея. Она не видела его целиком – лишь лицо и очертания головы.
- Серёжа! – ошарашено прошептала она. – Ты… как здесь?
- А где же ещё мне быть? А вот тебе рано… - и он улыбнулся своей прежней тёплой улыбкой. – Не пришло время.
От его близости, этой, уже начавшей растворяться в памяти и снова обретённой улыбки, мягкого света его серых глаз Веронику захлестнула такая волна любви к нему, такое смешение радости и горя, что слёзы брызнули из глаз.
Но вдруг кровь остановилась у неё в жилах, и она начала вырываться из невидимых ей рук любимого:
- Спаси Андрея! – раздался её исступлённый вопль. – Не меня! Андрея!
Глаза Сергея померкли, и он по-прежнему продолжал держать её.
- Я не смогу спасти двоих, - сказал он отрешённо, как будто часть его была где-то далеко. – Я здесь, чтобы спасти тебя, а не его.
- Но мне не будет жизни без него! Как я буду жить, зная, что можно было спасти его, а спасли меня!?
Вероника боялась смотреть вниз, ведь сейчас её сын приближался к земле намного быстрее чем она.
- Ему суждено умереть маленьким. Так должно быть, - прозвучал голос над её головой.
- И мне суждено! Людей не спасают их умершие любимые! Но раз уж ты здесь, и можешь спасти, спаси ЕГО!
 В этот момент, она всё-таки превозмогла себя и взглянула вниз – фигурка её четырёхлетнего сына стремительно неслась навстречу своей гибели.
- Я возненавижу тебя и себя! – её глаза сверкнули бессильной злобой.
 Вдруг её бросило вниз, как будто воздух под ней провалился. Вероника закрыла глаза. Сергей услышал её, он спасёт Андрея. Ей стало совсем легко – сын будет жить, а она … Сергей подождёт её, и они вместе уйдут – теперь она точно знала, что смерть это новое рождение в той, другой жизни, видимо, точно так же, как рождение в этой жизни, – это момент смерти в той. Её вновь одолел жуткий страх перед неизбежностью боли. Андрей будет сиротой, но у него есть бабушка. И для её мамы внук будет утешением после смерти дочери. Сознание покинуло её.
- Вероника, Андрей ждёт нас на земле. Я успел, - голос Сергея вернул её к действительности, и  она вновь увидела над собой его лицо. Его невидимые руки подхватили её, и падение снова превратилось в медленный спуск.
- Ну вот, - помимо своей воли, она заплакала, - а говорил, что спасти можешь только одного.
Она смотрела ему в лицо счастливыми, блестящими от слёз глазами:
- Серёжа, милый, как же я люблю тебя…
- Я знаю, милая, - сказал он бесконечно печально. – У тебя будет другая жизнь… не сразу. Долгая, счастливая жизнь…
Голос растаял, а Вероника будто очнулась ото сна – она сидела на траве посреди необъятного поля, а рядом лежал Андрей, глаза его были закрыты.
- Андрей! – вскрикнула она в ужасе и, схватив сына за плечи, начала трясти.
Ребёнок медленно открыл глаза:
- Мама, а дядя Серёжа не умер, - проговорил он.
- Не умер, - кивнула Вероника, и тут в её душе словно смело невидимую дамбу – слёзы хлынули с такой неумолимой силой, что затуманили всё вокруг. Она рыдала, сидя в траве, в которой кипела жизнь, и не понимала, или не хотела понять, что она снова её часть.
  Андрей сидел рядом, обняв маму и прижавшись к ней всем телом.
- Мамочка, не плачь, мы же живы, - говорил он между всхлипами и сильней прижимался к матери.

                ***

 Вечерело. Вероника, как и вчера и каждый вечер, села на диван напротив двух фотографий. На неё смотрели два любимых лица: её не случившегося мужа Сергея и её единственного сына Андрея. Сергей знал, что говорил, – у неё была другая жизнь, счастливая. Её муж Пётр любил её, и у них были две чудесные дочурки. Когда через полгода после авиакатастрофы Андрей умер от менингита, она думала, что умрёт следом за ним. Но она выжила, а потом встретила Петра, который подарил ей второе рождение и вернул к жизни. Веронике было очень хорошо с ним, и она обожала своих маленьких девчонок. Почему же в эти вечера, когда она безмолвно разговаривала с утерянными навсегда дорогими ей людьми, глядя на их милые сердцу черты, Вероника так жалела, что осталась тогда жива?