Эта долгая, короткая жизнь. 19 глава

     Оставив ребёнка, Оля медленно подошла и нагнувшись над Сабирой, которая сидела, словно отрешённая, скомкав в руке листок бумаги, взяла из её рук извещение и разгладив его, взглянула на содержание написанного.
     - Бедный мальчик... такой молодой... - произнесла Оля, кажется с облегчением от того, что извещение пришло не о её Сардоре.
     Сабира с удивлением посмотрела на неё, но ничего не сказав, так же молча поднялась и прошла на кухню. Набрав в кружку воды, она действовала будто машинально. Подойдя к Наиме, Сабира брызнула ей в лицо пригоршню воды, женщина медленно открыла глаза. Оля сидела над ней, приподняв ей голову и держа за плечи.
     - Бахтиёр... сынок... - только и промолвила Наима и уткнувшись в грудь Оле, дав волю чувствам, зарыдала во весь голос.
     - Поплачь, милая... поплачь, моя хорошая. Проклятая война. Проклятые фашисты, - сквозь зубы процедила Оля.
     На крик Наимы, прибежали Софья Борисовна и Вера Николаевна. Увидев эту картину, они сразу поняли, что пришла похоронка. Вера Николаевна, нагнувшись, подобрала с пола скомканный листок и выпрямив его, прочла:
     - Ваш сын, Касымов Бахтиёр, пал смертью храбрых... - Вера Николаевна подняла голову, в глазах сверкнули слёзы, которые мешали читать дальше.
     - Бедный мальчик... ведь ребёнок совсем. Что же это? - мрачно произнесла Софья Борисовна.
     - Это война... и от моего мальчика давно нет вестей. Не приведи Господь... - произнесла Вера Николаевна.
     Вечером, в квартире Оли собрались все. Пришли Данилыч и Закир, с работы пришли Зинаида, дочь Веры Николаевны и Галина, дочь Софьи Борисовны. Сидя за тесным столом, все молчали, боясь даже смотреть друг на друга.
     - Сколько лет-то ему было? - нарушила молчание Софья Борисовна.
     - Двадцать... только исполнилось. Так рвался на фронт. Видимо, спешил мой мальчик, - не переставая плакать, ответила Наима.
     - Держись, милая. Что же поделаешь? Проклятая война. У Надежды две похоронки, одна за другой пришли, сначала на сына, следом и на мужа. Бедная женщина, едва умом не тронулась. А что тут сделаешь? За Родину гибнут, не за зря ведь, - сказала Вера Николаевна.
     - Даже полюбить не успел... ни детей после себя оставить. Что я его отцу скажу, когда он вернётся? - произнесла Наима, положив голову на плечо Оли.
     Та тут же обняла её за плечи. Тишина угнетала.
     - Ничего, война скоро кончится, вон, гонят их наши, до самого ихнего Берлина погонят. Вернутся наши братья, отцы и дети и жизнь станет лучше прежней, - сказал Данилыч, опрокидывая стакан с самогоном, который он сам иногда и гнал.
     - Но мой Бахтиёр не вернётся... никогда мой мальчик не вернётся. О, Аллах, помоги выдержать эту боль, - зарыдав, воскликнула Наима.
     А в начале сорок пятого года, когда до Победы оставалось совсем немного, извещение пришло и Вере Николаевне. Женщина прочла его в одиночестве и тут же спрятала, потом вдруг вытащила из-под шкафа и положив на медную пепельницу, взяла спички. Она зажигала снова и снова, но спичка ломалась и никак не зажигалась. У Веры Николаевны тряслись руки, но она не переставала зажигать одну спичку за другой. Наконец, это у неё получилось, женщина поднесла спичку к пепельнице и немного подумав, подожгла скомканный клочок бумаги.
     - Зинаида никогда не узнает. Она не должна это знать. Пусть ждёт, так лучше, надежда лучше, чем скорбь. Она не перенесёт такое горе... пусть лучше не знает... - бормотала женщина с каменным лицом.
     Потом вдруг села прямо на пол, схватила пепельницу и скомкала руками весь пепел.
     - Сгорел... в танке сгорел... бедный мой мальчик... живьём сгорел... Господи. Больно-то как. Что же это? Что? - вдруг закричав, Вера Николаевна закрыла лицо ладонями, измазав всё лицо чёрным пеплом и зарыдала.
     На крик прибежала Софья Борисовна, стены были тонкие, поэтому было слышно почти всё, что творилось у соседей.
     - Вера? Что это с тобой? Саша, да? Ну говори, не молчи! Саша? Ну что? - присев возле подруги, закричала Софья Борисовна.
     Сабира тоже слышала крики женщин, но не посмела к ним пойти. Кажется, за эти годы войны, девушка повзрослела лет на десять.
     - Да ничего. Упала я, не видишь? Голова закружилась и я упала. Причём тут Саша? С ним всё хорошо, Софочка, вот война скоро закончится и они вернутся. Наши мальчики вернутся. Упала я, - бормотала Вера Николаевна.
     - Верочка, родная моя... у тебя всё лицо в саже. Ты извещение сожгла, верно? Ну говори. Я никому не скажу, клянусь. Никто ничего не узнает, - умоляя, просила Софья Борисовна подругу.
     - Зиночка не должна знать, понимаешь? Не должна... пусть ждёт, может это вообще ошибка? На войне всё может быть. Они ошиблись, мой Сашенька не мог сгореть в танке, он не мог... - говорила Вера Николаевна, тупо глядя на пепельницу.
     - Я не скажу, клянусь тебе, не скажу. Это ошибка, не иначе. Ведь Саша и Сёмушка в одном танке... они же в одном танке были... как же это? Ну зачем ты сожгла, Вера? Про Семёна там ничего не написано? - начиная истерить, закричала Софья Борисовна.
     Вера Николаевна взглянула на неё и замотала головой.
     - Нет, про Семёна ничего не написали. Жив Сёма, жив, верь, Софочка. И Саша наш тоже жив. Жив! - опять зарыдав, закричала Вера Николаевна.
     Софья Борисовна, крепко обняв подругу, прижала её к себе.
     - Плачь, милая, плачь. И я с тобой поплачу... - бормотала женщина.
     Вдруг Вера Николаевна оттолкнула Софью Николаевну и схватив пепельницу, с оставшимся пеплом, побежала в туалет. Там она бросила пепел в унитаз и смыла водой, потом умылась и сама, натирая мылом лицо и руки.
     - Ты чего это, Верочка? - спросила Софья Борисовна, подойдя к двери ванной.
     - Скоро Зинаида с работы придёт. Молчи, слышишь? Узнает моя дочь, убью тебя, - проговорила Вера Николаевна.
     - Никто ничего не узнает, Вера, обещаю, - испугавшись вида подруги, ответила Софья Борисовна.
     О том, что Вера Николаевна получила тогда извещение и о том, что её единственный внук и сын Зинаиды, Саша, погиб, сгорев в танке, обе женщины никому так и не скажут, сохранив эту тайну от всех. А Зинаида так и будет ждать своего сына и верить, что он непременно вернётся.
     - Может в плен попал, может в Испанию воевать ушёл. Так ведь многие делают. Сашенька придёт, вот увидишь, мамочка, однажды он постучится в нашу дверь, - говорила Зинаида, которая с надеждой ждала сына.
     Летом сорок пятого, с войны вернётся Семён, он лишь скажет, что в начале сорок четвёртого, его перебросили в другую дивизию и о судьбе Саши, он ничего не знает. Но Зинаида не перестанет ждать своего Сашеньку.
     - Мёртвым его никто не видел, а значит мой сыночек жив, - непременно говорила она.
     В конце мая сорок пятого года, ранним утром, в дверь Оли позвонили. В последнее время, почти никто нормально не спал, ведь объявили о полной капитуляции немецких войск, война закончилась, а значит, начнут возвращаться домой родные и близкие. Напряжение ожидания охватило почти всех, даже тех, кому приходило извещение с похоронкой. Каждый надеялся, что произошла ошибка и не переставал ждать.
     К двери побежали все, Наима, Оля и Сабира. Не спрашивая, кто за дверью, Оля быстро открыла дверь. На пороге стоял Сардор, с вещевым мешком за спиной, в гимнастёрке и пилотке. Он улыбался, глаза его блестели весёлым огоньком. Первая, кого обнял Сардор, перешагнув порог, была Сабира, Оля же сама повисла на его шее, не желая отпускать мужа из своих объятий. Но стон, заставил её отойти от Сардора и только тут женщины заметили, что рука у него висит на лямке.
     - Что? Ты ранен? Где? - оглядывая и тихонько ощупывая плечи, спину и руки мужа, спрашивала Оля.
     - Ничего, так, плечо задело. Дайте отдышаться, вы же меня задушите, - засмеялся Сардор.
     - А... Гулом акя... ты его не видел? - осторожно, будто боясь услышать плохое, спросила Наима.
     - Жив! Жив Гулом акя, он же мне в часть писал, скоро и он прибудет, не волнуйтесь, кеное, - широко улыбаясь, показывая ряд красивых, белых зубов, ответил Сардор.
     Наима облегчённо вздохнула, положив руку на сердце, которое было готово выскочить из груди.
     Все прошли в комнату и сели.
     - А где мой сын? Где Бакир? - спросил Сардор.
     Оля побежала в спальню и за руку привела ребёнка, которому пошёл седьмой год.
     - Сыночек, Бакир... это папа твой. Иди к папе, - сказала Оля, подводя сына к мужу.
     - Вырос-то как. Иди ко мне, сынок, - радостно сказал Сардор и схватив Бакира одной рукой, обняв, посадил себе на колени и стал целовать.
     Бакир отвык от отца и сторонился его, но тем сильнее Сардор прижимал его к себе. Наима стояла рядом и краем уголка платка, вытирала глаза от слёз.
     - Сардор... наш Бахтиёр... наш мальчик... - начала говорить Наима и вдруг заплакав, замолчала, не смея произнести слово погиб.
     - Знаю, кеное, я был в его части, говорил с командиром. Война... многих забрала. Наш Бахтиёр погиб смертью храбрых. Мы можем гордиться им, - став сразу серьёзным, произнёс Сардор.
     - Сабира... совсем выросла, сестрёнка. Как ты? - меняя грустную тему, спросил Сардор.
     - Теперь хорошо. Война закончилась. В этом году буду в педагогический поступать. Учиться надо, - ответила девушка.
     - Да, учиться надо. Кеное, как вы тут жили без нас? - спросил Сардор.
     - Жили, как и все. Ни хуже ни лучше, Сардор. Вот тебя наконец дождались, скоро и Гулом акя вернётся. Радость, - ответила Наима.
     Оля стояла над мужем, обняв его за плечи и плакала от радости.
     - Ой, что это мы, девоньки? Сардор, что это мы? Ты верно голоден? Сейчас, я быстро что-нибудь приготовлю, - спохватилась Оля и тут же побежала на кухню.
     Сабира прошла за ней чтобы помочь.
     - Кеное, тут такое дело... в общем, Гулом акя... понимаете... - начал говорить Сардор.
     - Ты же сказал, что он жив... Сардор! Ты же сказал, что Гулом акя жив! - побледнев, вскрикнула Наима.
     Сардор опустил голову, потом решительно поднял её и посмотрел на Наиму.