58 граней. Тема драгоценного камня

Лица. Я вижу тысячи лиц. Лица с выражением смирения, лица с тревогой в глазах, лица, вобравшие в себя окружающую атмосферу величественного  покоя, и от этого умиротворенные и просветленные, лица с глазами, наполненными тихой благодарностью, и лица с мольбой в глазах. Разные люди, разные лица, разные глаза, но выражение этих разных глаз роднит одно, но  очень сильное чувство -чувство веры. Это чувство может никак не проявляться во внешнем виде человека, но в глазах вера проявляется всегда. Когда человек приходит в храм и, в особенности, когда человек смотрит на икону, обращаясь к святым с молитвой и просьбой о заступничестве, о защите, о помощи.
  Я являюсь невольным свидетелем этих глаз и этих лиц, на меня смотрят ежедневно огромное количество людей, и я вижу трепет и благоговение на их лицах. И хотя я являюсь частицей того, что  вызывает в людях, в их душах эти чувства, меня самого не замечают. И я этому очень рад, я растворился в вечном величии покоя, утешении, бесконечной мудрости, вселенской неиссякаемой любви и все прощении. Я растворился в атмосфере этого храма.
Возможно, читатель сочтет моё откровение, по меньшей мере, странным и я думаю необходимо открыться, дабы не интриговать читателя дальше и внести необходимую ясность.
Дело в том, что я - камень. Драгоценный камень, украшающий одну из старинных икон в православном храме. И, опять таки, читатель волен удивиться подобному ходу повествования. Но разве все знающие экскурсоводы в многочисленных музеях не твердят нам о том, что многие вещи имеют память, имеют загадочное и захватывающее прошлое? "За этой вещью тянется интереснейшая и таинствейнейшая история"  - твердят они. Впрочем, такой похвалы из уст восторженных хранителей музеев удостаиваются действительно уникальнейшие экспонаты, за которыми, действительно тянутся скандальные, пикантные, а иногда, увы, кровавые истории из прошлого. Настолько скандальные, пикантные и кровавые, что их становиться невозможно скрыть.А когда не удается скрыть, принято восхвалять.У меня тоже есть своя история и в моей истории тоже присутствуют все составляющие части тёмного и загадочного шлейфа, тянущегося за мной лёгкой дымкой из глубины веков. Многие мои собратья заперты за толстыми стеклами в музейных экспозициях и единственное их утешение и отрада в том, чтобы снисходительно одаривать сотни любопытных глаз своим холодным и высокомерным блеском. Высокомерие было присуще и мне, но с тех пор, как я нахожусь здесь, в этом храме, тщеславие больше не беспокоит меня, наоборот я обрёл смирение и покой,  и события стали стираться из моей памяти. Но все равно я ещё помню свой путь с самого начала и я готов поведать свою историю читателю, поскольку, кроме нелицеприятных страниц, в ней есть свидетельство великого мужества людей, непоколебимой надежды сердец, искренней глубинной любви к Богу и Отечеству, всепобеждающей веры во спасение - всего того, что незримо, но неоспаримо присутствует в воздухе этого храма, чему учит эта вера. Всего того, что присутствует в духе этой страны со времени крещения.
Я помню первый луч солнца, который коснулся моей поверхности, жгучего солнца Индии. Копи, находившиеся в двух милях от крепости Голконда. Крепость была известна своим алмазным рынком, куда съезжались торговцы драгоценными камнями. На них работало около тридцати тысяч человек:одни рыли землю, другие насыпали ее в корзины, третьи вычерпывали воду из ям. (землю рыли в глубину в виде квадратных и прямоугольных ям), четвертые относили землю на сглаженные и утоптанные площадки и разравнивали её в виде слоя толщиной от четырёх до пяти дюймов для быстрейшего высыхания её. На следующий день рабочие тщательно перебирали подсохшую землю и выбирали попадавшиеся камни. Это была тяжелейшая работа. Я имел далеко не привлекательный вид, как всякий необработанный алмаз. Но опытный глаз знатока, коими кишила эта земля, сразу определил мою ценность. И через несколько дней я был продан, даже не достигнув знаменитого алмазного рынка, так как по закону того времени камни величиной больше десяти карат было запрещено вывозить из страны без дополнительной пошлины, а мой вес составлял 15 карат. Меня не успели огранить, так как мой новый владелец - итальянский купец очень- торопился покинуть Индию во избежание проблем с местными властями.
 Итак, в составе остальных драгоценных трофеев ушлого купца я  покидал страну, из недр которой я был извлечён и солнце которой я так и не успел впитать. Корабль доставил меня в Италию, где в результате нескольких перепродаж определилась страна в которую я должен был отправиться и с которой была связана вся дальнейшая моя судьба. Империя снегов и льда, северная страна - Россия. Обязательное условие, которое было поставлено перед русским купцом Ярмоловым - все драгоценные камни, которые он скупал за границей, должны были быть не обработаны. Россия скупала сырьё для  "алмазной мельницы", которую основал Петр Великий в 1721 году в Петергофе для шлифования стекол, распиловки и полировки мягкого камня и самоцветов. Мельницей предприятие называлось потому, что её машины приводились в движение водой. Для руководства работами были привлечены иноземные мастера. Так, по контракту 1748 года, англичанину Иосифу Боттомуа было поручено " бриллианить" алмазы, а так же обучать учеников.
В начале января аномально теплой зимы 1785 года корабль Ярмолова с алмазами  на борту вошёл в Финский залив. Перво-наперво русский купец направился в Санкт Петербург, где был милостиво принят государыней с подробным докладом о своём путешествии, отчитался о преобретениях  и затратах, потешил слух государыни забавными историями своих наблюдений иноземного уклада жизни, преподнес изысканные трофеи своей последней " заморской охоты", " милые глазу  безделушки", как он их сам с лукавой улыбкой называл, а так же продемонстрировал несколько наиболее крупных алмазов, которые вместе с остальной партией должны были огранены на петергофской фабрике. Качество представленных камней пришлось государыне по душе.
- Александр Иосифович  должен быть доволен - произнесла она и чуть заметная улыбка коснулась её губ.
Получив тем самым похвалу со стороны императрицы и повеление немедленно доставить алмазы на фабрику, Емельян Федорович, весьма довольный собой, отбыл в Петергоф, дабы самолично доставить свой ценный груз до места назначения. Ярмолов, в свои 35 лет в купеческом деле слыл человеком усидчивым, дотошным, не склонным к чрезмерной и необдуманной растрате средств, сдержанным в похвале возможным преобретениям, умевшим представлять интересы России за рубежом самым лучшим образом, одним словом, обладал всеми качествами искусного торговца.
Но все эти качества нивелировались веселым нравом Емельяна Федоровича, который он проявлял по возвращении из очередного плавания. Глаз Ярмолова наливался разудалым блеском каждый раз, когда на горизонте начинали вырисовываться черты величественного Санкт Петербурга, сдерживала нрав Емельяна Федоровича только предстоящая высочайшая аудиенция государыни. Трепет, который он испытывал всякий раз перед аудиенций  сковывал Ярмолова, что давало возможность ясно и чётко выразить ему все подробности своего путешествия без излишних эмоциональных красок.  Но сдержанность и скованность покидали Емельяна Федоровича как только он покидал дворцовые палаты, уступая место всепоглощающей радости возвращения на Родину, которую он щедро выплескивал на окружающих, радость эта порой преобретала причудливые формы выражения.
Итак,  Ярмолов отбыл в Петергоф. На пристани его уже ожидала вереница запреженных саней, конный конвой, призванный в первую очередь подчеркнуть важность события, и нервный  тщедушный секретарь управляющего алмазной мельницей Александра Боттома. Ярмолов сошёл с трапа на берег с чрезвычайно суровым видом, из под нахмуренных бровей деловито поглядывая на присланный эскорт. Огромная пушистая шуба на нем была накинута внапашку и он, как будто нарочно, сутулил свои могучие плечи, когда прохаживался вдоль мужиков-грузчиков, которые посрывали шапки и поочередно кланялись долгожданному барину, дабы всем своим видом подчеркнуть торжество момента. К нему вприпрыжку, путаясь в полах тулупа,  подбежал секретарь, которому было поручено сопроводить Емельяна Федоровича с ценным грузом до места на фабрику. Секретарь, заикаясь и робея перед персоной Ярмолова, пролепетал:
-Прибыли, Емельян Федорыч, заждались, родимый ! Уж как ждали !
 Тот снисходительно похлопал секретаря по щуплому плечу, давая этим понять, что, мол,  иначе и быть не могло. Секретарь суетливо махнул рукой, давая отмашку на разгрузку, и засеменил за могучей фигурой Ярмолова.Пока шла перегрузка товара, Ярмолов неторопливый вальяжной походкой  подошёл к своим саням, погладил лошадей в упряжке, одна из лошадей доверчиво  ткнулась мордой в ладонь Емельяна  Федоровича,  проверил подпругу, чем вызвал ухмылку кучера, перекинулся парой слов с этим же кучером, глубоко вдохнул морозный воздух зимнего Петергофа, взглянул на ослепляющую синь неба. Трескучий голос секретаря, который рассказывал о ходе работ на фабрике, мешал ему наслаждаться всем тем, по чему он так тосковал на чужбине. 
К моменту, когда последний деревянный ящик, в каждом из которых в полотняных мешочках  находились драгоценные камни, пересыпанные соломой, был погружен, казалось,  Ярмолов совсем заскучал, сидя в своих санях, столь безучастный вид он на себя напустил. И только ему одному было ведомо, какими усилиями ему давалась эта безучастность, как ему хотелось пуститься в безудержный пляс, расцеловать всех на пристани, включая лошадей, обнять щуплого секретаря и, набрав полную грудь воздуха, выпалить "дома, родимые ! Вернулся!" Вместо этого он демонстративно ленивым голосом произнёс:
- Трогай! - и откинулся на сидение.
Однако, секретарь, находившейся рядом с ним, был на чеку, он хорошо знал привычки купца и знал, что в любую минуту можно было ждать взрыва. От этого предчувствия секретарь постоянно ежился в своём тулупе, искоса поглядывая на лицо Ярмолова. И предчувствие это было справедливо.
 Как только двинулись в путь и колокольчики упряжек  всей вереницы груженных саней весело зазвенели, как только снег захрустел под полозьями торжественной процессии и конный конвой, перекидываясь бранным словцом, худо-бедно примерился к общей скорости, чтобы величаво возглавлять и замыкать  процессию, лицо Емельяна Федоровича переменилось. Он не мог больше сдерживать озорства и веселья, глаза его изучали лукавство. Над вереницей упряжек то и дело слышались окрики кучеров " куда вас нелёгкая понясла,брррррррр!", "живее, родемые, нешто старые клячи ! Но !"
 Весь этот гомон голосов, ржания лошадей, переливов колокольчиков вселял в Емельяна Федоровича неописуемый восторг, который вырвался наружу звонким разудалым протяжным свистом. Лошади в упряжке с перепугу понесли, обгоняя лошадей конвоя, кучер чертыхнулся, натягивая вожжи, секретарь вжался в сиденье, а Емельян Федорович расплылся в блаженной улыбке.
 Несмотря на усилия кучера, сани Ярмолова вырвались вперёд  далеко от общей вереницы. Они неслись почти голопом, за ними неслись лошади охраны с бранящимися на скоку офицерами. Прохожие шарахались в стороны. Некоторые недовольно ворчали " Емелька приехал!" Старый дед,   в потертом тулупе и с косматой бородой, чинно стоявший поодаль и наблюдавший за продвижением саней ,погрозил вслед пальцем и крикнул скрипуче :
- Емелька, не дури !
 Емельян Федорович, стоя в санях на ходу, рассыпал направо и налево золотые монеты. Какая-то румяная девка, стоявшая у обочины дороги, обернулась на шум и заливисто, молодо засмеялась,  откинув голову назад и глядя весело на удаляющие впереди сани. Её смех привлек Ярмолова, он обернулся,оперся коленями на сиденье, перегнулся через спинку саней, рискуя вывалиться, и, кинув ей золотую монетку, прокричал задорно:
- Эй, курносая, пряников себе купи! Ярмолов приехал, слышишь!
 Старуха в ярком платке, шедшая неподалёку, нахмурила брови и строго покачала головой. Заметив её, Ярмолов бросил в её сторону горсть монет с криком:
-Бабуня, водки выпей за моё здоровье, ледяной выпей ! Чтоб раскраснелась, как молодуха!-  прокричал он, одновременно указывая пальцем на смеющуюся девку. Старуха опешила, выпалила: "Охальник !" - потом пришла в себя, подобрала монеты и добавила примерительным тоном:
- Выпью, батюшка, выпью !
 Довольная, раскрасневшаяся, как мак, она пошла своей дорогой.
Сани тем временем влетели в открытые ворота алмазной мельницы. Снег брызгал из-под копыт разгоряченных лошадей, кучер изо всех сил натянул вожжи и сани остановились перед ступенями главных мастерских...