Будьте здоровы или сожгите Ленина

    Шел мелкий осенний дождь в те пасмурные вечера, когда тоска от предстоящей вьюжной зимы сковывает сознание и тело. Морозные мысли бежали по озябшему телу Егора Максимовича Земляева, накрывавшего в огороде кусты с зелеными помидорами на ночь старым тряпьем. 67-летний мужчина большими жилистыми руками с огрубевшей кожей заботливо прятал беззащитные растения. Его сутулая спина в засаленном бушлате то и дело медленно сгибалась над каждым кустиком.
-Авось еще пару недель провисят, не должно быть сильных холодов.
    Он задумчиво посмотрел в небо, словно выглядывая там ответы на вопросы о предстоящей погоде. Потом медленно перевел взгляд на опустевший огород. Казалось, что лето было очень давно, уже почти забылся запах загорелой кожи и сожженных солнцем волос, душные летние ночи, сухие ветра и плывущий от зноя горизонт. Как бы снова хотелось окунуться в эту изнывающую жарой тишину. Но пронизывающий холод напоминал о себе колким прикосновением к незащищенной коже, давая понять, что властелин сейчас он и еще не скоро сдаст свои позиции. Жара теперь отсиживалась в тылу где-то на экваторе.

    Небольшой прямоугольный дом, словно чувствуя погоду, как-то уныло выкидывал из черной трубы клубы серого дыма, который сначала резко вырывался в небо, а потом уходил плавно по горизонтали в направлении одинокой сопки. Ее небольшая вершина виднелась в дали. В этот вечер сопка казалась еще более одинокой. Ее пологая часть совсем чернела в наступающих сумерках. Cлегка прищуриваясь, Егор Максимович смотрел на эту вершину. Что-то странное было сегодня там вдали. И мужчине показалось, что сопка будто зашевелилась. Словно на нее сверху накинули черную вуаль, которая от дуновения холодного ветра покачивается своими воздушными складками. Земляев на несколько минут закрыл глаза и снова открыл. И вот и впрямь нижний край вуали приподнялся и устремился ввысь. По коже мужчины пробежали мурашки, но уже не от осеннего холода. Егор Максимович зачаровано смотрел вдаль. И только, когда эта черная складка отделилась от сопки и расплылась по небу, он понял, что эта летит стая ворон. Они вытянулись под облаками и тонкой линией поплыли к уже совсем исчезнувшему за горизонтом солнцу. Эта была совсем небольшая группа ворон, основная ее масса все также черной вуалью застилала сопку. И вот снова другая группа ворон, будто по команде также покинула сопку и направилась за своими товарищами. И так каждые несколько секунд маленькие стайки слаженно, как воздушные эскадрильи, взлетали с вершины. И десятки, сотни, тысячи черных пятен окропили небо. За всю жизнь мужчина еще ни разу не наблюдал такой чарующей картины, когда казалось бестолковые вороны совершали свой таинственный обряд, и даже не было слышно их пронзительного карканья. Может это были их предзимние игры с природой? Пенсионер несколько минут смотрел на эти черные ленты, разрезавшие уже темнеющее небо, и не мог оторвать взгляд. И вот, когда последняя стайка покинула холодную вершину, он будто очнулся от короткого сна.

- Вот так чудо, - поежился Егор Максимович, выгоняя забившийся холод под старый бушлат, - что ли это к морозу? Вон как разлетались черные бестии. Может еще ведрами накрыть помидоры?
    И, рассуждая сам с собой, он медленно побрел к деревянному забору, вдоль которого лежали старые кастрюли, бачки и ведра без дна. Остановившись возле ограждения, мужчина взглянул вдаль, где внизу извивалась узкая тропинка, теряясь в зарослях шиповника. Еще чуть дальше начинался обрыв, который сдерживал холодную темную реку в своих объятиях. Егор Максимович стал принюхиваться, стараясь понять, тянет ли холодом от речки. Он слегка приподнял круглый нос и втянул осенний воздух, но ничего не поняв, громко чихнул.

- Будьте здоровы, - услышал Егор Максимович тихий мужской слегка картавый голос, чуть поодаль от себя.
- Спасибо, - ответил Земляев, поворачиваясь в сторону собеседника.
Мужчина, среднего роста, с круглым лицом, в кепке и сером драповом пальто, стоял, слегка улыбаясь, по ту сторону забора. Он был одет легко, не по сезону и явно был из приезжих. Земляев всматривался в лицо незнакомца, пытаясь понять, может он не узнал кого из сельчан, потому что в образе мужчины было что-то знакомое. И приглядевшись, Егор Максимович был удивлен тем, что случайный незнакомец был как две капли воды похож на Владимира Ильича Ульянова.

- Батюшки, как вы здорово смахиваете на Ленина, - воскликнул Земляев, не скрывая своего удивления, - правда, будто близнец. Вам бы в кино сниматься. А то иногда так загримируют, что никакого сходства. А вам так, живьем можно.
Незнакомец улыбнулся шире, и лицо его сделалось теплее и довольнее:
- А значит, все-таки сегодня параллельная спираль открылась, раз вы меня видите, - сказал он немного тихо, будто себе, а потом добавил уже отчетливее, - а я и есть Владимир Ленин, правда вот не совсем живьем и не в том понимании. А только та часть, которая может здесь проявится.   
 - Как это? Шутите…, бросьте, - в недоумении произнес Егор Максимович, а мозг жадно обрабатывал полученную информацию. А ведь сходство действительно было и во внешности и в голосе. Словно он из экрана телевизора, где выступал с речью на очередном собрании, вдруг переместился к этому забору.

- Э…эээ..мм…мэ…, - растерянно протянул Земляев, - не может быть. Так не бывает.
Сердце мужчины забилось быстрее, и осеннюю дрожь сменил пылающий жар во всем теле.
 - И пить то я не пью уже лет семь, - рассуждал вслух Егор Максимович, будто оправдываясь, - может новые таблетки? Наша-то врачица уехала на обучение в город, а вместо нее молодой мальчишка из института. Назначил какое-то новое лекарство. Так я-то его и не принимаю, жду, когда приедет Ольга Федоровна. А может зря-то и не принимаю, может надо, чтоб всякое не мерещилось?
- Ну, что вы, товарищ. Не беспокойтесь о состоянии своего здоровья, с вами все нормально, - как-то на распев протянул Ленин и слегка вздохнул, - такое с людьми бывает. Редко и не со всеми, но бывает. 
         
Земляев почувствовал, как ватные ноги еле выдерживают его крупное туловище, и вот-вот готовы сдаться, и тогда он рухнет на холодную землю.
- Чур меня чур, уйди бес… Оставь, окаянный…, - забормотал мужчина, вяло махая перед собою слегка трясущимися руками, - как же там… Отче наш… на небесе… помилуй мя грешного…остави мя…лукавого мя
- Ну, что вы. Мя да мя, - как-то немного обиженно произнес Ленин, - эх, а так хотелось хоть малость с кем-то поговорить. Может вы и правы, и бес, и окаянный…, так и мучаюсь теперь...

Владимир Ильич опустил низко голову и как-то совсем сник. Он повернулся к речке и, словно вздрагивая от сырости, сутулясь, медленно зашагал вниз. И что-то было в этой удаляющейся фигуре невыносимо одинокое и несущее неземное страдание. И страх будто отошел куда-то на задний план, и сердце наполнилось состраданием.
-Товарищ Ленин! - вдруг вырвалось у Егора Максимовича, что даже голос показался каким-то чужим, - подождите!
Человек в кепке вздрогнул и остановился, потом медленно обернулся. И его глаза, наполненные грустью и одиночеством спокойно посмотрели на испуганного мужчину.
- А вы чего … ну да, мол…в смысле, о чем… о чем поговорить-то…? - Земляев еще с испугом смотрел на неожиданного гостя, но уже чувствовался контакт и готовность пойти на разговор.
Ленин пожал плечами:
- Не знаю. А вы о чем хотели бы?
Егор Максимович вытаращив глаза, еще с недоумением смотрел на вождя мирового пролетариата. Мысли просто пулями летали в голове, и такая была внутри бомбежка, что казалось сейчас взорвется голова. Но он как-то взял себя в руки и тихо проговорил:
- Ну так и я тоже. А у вас там холодно? – осознав нелепость своего вопроса, Земляев икнул, - в смысле у нас тут мороз обещают, вот я и решил накрыть помидоры. Вдруг еще померзнут, а срывать то не хочется зелеными. Вкус у них уже не такой настоящий, когда они дома краснеют. А я уже печку начал понемногу топить, так они у меня враз доспеют, и что мне с ними враз то делать?
Владимир Ильич, не шелохнувшись, смотрел на собеседника.
- Помидоры, - после некоторой паузы произнес Ленин, - а я и вкус их уже забыл. Как это было давно- моя жизнь на Земле…
У Земляева почему-то защемило сердце, противоречивые чувства охватили его. А ум пытался понять, как он может говорить с умершим, тело которого лежит в Мавзолее за тысячу километров. И зачем он сказал ему эту глупость про морозы и зеленые помидоры, а потерянный вид Ленина рождал картины страшных мук.
- Да черт с ними - с помидорами, - даже как-то крикнув, произнес Егор Максимович, и дернувшись, добавил, - это я не вас сейчас имел ввиду. В смысле давайте о другом поговорим.
Ленин все в той же позе, недвижимо стоял и смотрел на сельчанина.
- Может вы присядете? Вон там на чурке будет удобно, - Земляев кивнул на небольшую деревяшку возле забора.
- Можно и сесть, - как-то смиренно произнес вождь, и медленно спустился вниз, - вы уж извините меня, что я вам помешал. У вас вон сколько дел, и тут я не кстати. Я ведь знаете маюсь… А у вас заботы.

Ленин так тяжело вздохнул, что какой-то гул послышался вокруг. Земляев сделал небольшой шаг в сторону Ильича и хотел даже приблизиться, чтобы как-то подбодрить. Но тут маленькая мысль промелькнула в голове у мужчины, что перед ним тот самый человек, который создал режим, покалечивший миллионы судеб. И что-то жгучее и твердое сковало его сердце, тело будто само затряслось, а кулак прорезал воздух, глухо стукнувшись о забор.

- Ну что вы меня на жалость берете, - резким, скрипучим и даже словно не своим голосом выпалил Егор Максимович, - жертву из себя строите. Что ж вы натворили, пес вы эдакий… Тьфу… Вам ли говорить о муках? Вы знаете сколько людей по вашей милости в муках умерли? Ваш этот советский режим, что сделал со страной? Батю моего, 7-летнего ребенка, с матерью больной в поле вот также перед зимой выкинули. А остальных всех старших на шахты, мол кулаки. А что у них было? Три коровы… Э-эх… Убийца… Вот она ваша власть советов. Чудом мой батя выжил. А все умерли. И как, в каких условиях… А сколько их таких семей растерзанных псами, которых вы взрастили? Вам этого и не представить. Весь этот ад и всю эту боль. И то, что пережил каждый и все вместе, вам этого никогда не прочувствовать. Стервятник пролетарский.

Земляев произносил слова с таким надрывом, что даже чувствовал, как каждый звук и каждая буква прокатываются по гортани, царапая ее своими когтями. И от этого в горле стало очень больно, а грудь сдавили словно тысячу колючек, стремящихся вылететь наружу. Тело скрутилось в жесткий канат, который мог вот-вот дойти до предела и лопнуть, с треском разрываясь на кусочки. Вокруг казалось все чувствовали эту напряженность. Воздух словно перестал двигаться и завис тяжелым ледяным комом, а земля как тысячи иголок колола и впивалась через глаза куда-то вглубь. 
Слезы катились по щекам мужчины. Поглаживая защемившее сердце, Земляев произнес:
- Что это со мной? Экась какая напасть… Будто кто шандарахнул меня чем, и вспомнилось все это. Батюшки, пытаюсь образумить прошлыми ошибками того, кого уже давно нет. Ну и вечер выдался.

Ленин сидел молча на чурке с опущенными глазами. Он словно уменьшился в размерах, сморщился и почернел. И казалось призрак сросся с деревяшкой, на которой сидел, и не видно было между ними границ. И опять стало так жалко смотреть Земляеву на вождя, что он глухо произнес:
- Владимир Ильич, вы этого… Вы изложите как-то вкратце цель вашего визита, и давайте домой. Ну, в смысле, где вы там сейчас обосновались или как сказать существуете что ли. Ну вы поняли, что я хочу сказать. А то знаете, я чувствую, что я так могу и в палату № 6 попасть. Я надеюсь, вы же временно ко мне явились?
Мужчина, держась за сердце, хотел успокоиться и не знал, как совладеть с нахлынувшими на него непонятными чувствами, которые переворачивали все умеющие представления о жизни.
- Вы простите, пожалуйста. Христа ради, - голос Ленина прозвучал прерывисто с ледяной дрожью, - теперь, освободившись от земных ограничений, я начинаю понимать, чтобы сделано мною. И не с точки зрения земной жизни. Лишившись тела, не все приходит сразу. Все тоже дается отчасти. Но чтобы соединиться нужно согласие.

Очертание Владимира Ильича как-то покачнулось и казалось, что оно может вот-вот исчезнуть. Земляев, неожиданно для себя, даже испугался, что разговор с вождем так и останется незаконченным. Хотя Егор Максимович практически ничего не понял из произнесенного Лениным, но сочувствие легким прикосновением чуть-чуть кольнуло в сердце. Или это эгоистическая натура вдруг проснулась, и ей стало приятно, что сам вождь Советов избрал ее. Пусть убийца, темная личность, но все же значимая в мировой истории. Все эти смешанные чувства колебались в маленьком сердце, и пенсионер не знал, как поступить с неожиданным гостем: прогнать или продолжить разговор.

А солнце уже коснулось горизонта и вот-вот должно было уснуть за таинственной полосой, которая рождает много загадок. Что же происходит за ней? Красивое, умиротворяющее явление, одно из чудесных на Земле. Но и одна из тысячи тайн, которую человек не сможет понять до конца. А только лишь предположить. Что происходит там, чего не видит человек? Единственная истина на Земле это ощущение себя. Вот и Земляеву, который всматривался в закат, пришла мысль, что же правда про Ленина, а что ложь? Но как-то прямо спросить Ульянова об этом было почему-то неудобно.

- А вы знаете, Владимир Ильич, ко мне летом внук приезжал в гости, - как-то резко прервав молчание, громко произнес пенсионер, - так вот я почему-то вспомнил, как внучок мне одну чудную вещь пытался доказать. Мы с ним даже чуть не поссорились. Любит он у нас поговорить о всяких таких штучках, которые в голове у нормального человека не укладываются. А вот я теперь смотрю на вас и думаю, что и меня то за сумасшедшего примут, кому скажу, что с вами говорил. Теперь я уже вдруг призадумался над этой теорией, о том, что Земля то вовсе не круглая, а плоская.
Земляев вздохнул и снова взглянул как-то загадочно и печально на горизонт и на уходящее солнце. Ленин тоже устремил свой мутный взор куда-то вдаль. Будто даже дальше, чем горизонт, дальше чем наша Земля и может Вселенная.

- Товарищ Ленин, - шепотом произнес пенсионер, - а вы ответ знаете: Земля-то круглая или плоская?
Было в этой интонации что-то заговорческое. Будто они лет сто назад в тайном кружке обсуждают план свержения буржуазии, не догадываясь, что счастье не зависит от смены политического режима. Все гораздо ближе.
Загадочный гость отвел взгляд от солнца и устремил взор в землю. Через короткую паузы он ответил:
- Я уже смотрю на земные вещи совсем по другому. Меня то здесь нет. Хотя мое тело и не отпускают из Мавзолея, поэтому я разделен на части. Но взирая оттуда, скажу, что здесь нет ничего абсолютного. Хотя я не вижу его и вне Земли. Теперь у меня еще больше вопросов. Многое открылось в своем понимании, но и многое породило новые сомнения. Пространство с бесконечными дверьми. Вы думаете, что за этой дверью найдется решение и покой, но открывая ее вы видите еще одну, а может несколько, которые уверяют, что вот за ними-то все точно закончится. Но нет, и они не дают удовлетворения. И так все дальше в бесконечность.

    Ульянов издал какой-то странный свист, как будто из продырявленного шарика начал выходить воздух. А потом послышался тихий перезвон колокольчиков. И очень был знаком этот звон Земляеву, но он никак не могу вспомнить, где его слышал. И под этот звон Ленин исчез, просто вмиг растворился в вечерних сумерках. Произошло это так быстро, что пенсионер не успел ничего сказать на прощание. Егор Максимович несколько минут простоял молча, словно приходя в себя. Потом он медленно опустился на стоящую под яблонькой скамейку и глубоко вздохнул:
- Вот это да… Что это было? Привиделось то ли явь? Призрак Ленина… Неужели мне пора в одну палату с Наполеоном? И я лишусь рассудка под конец жизни?
    Мужчина взглянул в почти темное небо. Там было глубоко и тихо. Кое-где показались маленькие светящиеся точки. От них почему-то стало на сердце еще тоскливее, и холод разом проник в самую глубь груди.
- За что это мне? – совсем тихо прошептал Земляев, все всматриваясь вверх.
Тело охватила мелкая дрожь, будто темная осень проникла внутрь, в самые потаенные уголки.  Мужчина не мог вспомнить, что он делал, и главное, как быть теперь. Все мысли были об исчезнувшем призраке.

-Егор! Ты дома? – вдруг услышал Земляев голос с той стороны забора. Сначала он резко вздрогнул, боясь новых потусторонних гостей, но к счастью быстро узнал своего школьного друга Василия.
- Вася, заходи. Калитка открыта, - ответил хозяин, и испугался своего голоса. Он показался ему каким-то сдавленным и неестественным.
- Тебе не плохо, Егор? Ты какой-то как не живой, - допытывал товарищ, подойдя к другу.
-Ну что-то озноб прихватил. Может простыл, - ответил Егор Максимович, не глядя на друга, - а ты чего мимо шел?
- Мой Тибет опять с цепи сорвался. Уже тот край деревни обошел в поисках. Думал опять сбежал к Мартынихиной сучке. Но там его не видели. Вот так зараза эта псина. Теперь где его на ночь глядя то искать? – Василий сердито стукнул себя слегка кулаком по ноге, - не видел его?
- Нет, не видел.
- Что-то с тобой не то, Егор. Ты как пришибленный, - подозрительно взглянул гость на товарища.
- Сам не пойму. Недавно вроде как кого видел, может собаку, а может и нет, - задумчиво ответил Земляев.
-Точно не мою?
- Нет, не Тибета точно, - отмахнулся Егор Максимович.
- А вот скажи, Вася, а если, например, ты вдруг Ивана Грозного встретил. Как бы на это отреагировал? – быстро спросил Земляев.
- В смысле? Ты это о чем сейчас? Я тебе говорю, что Тибет пропал, при чем тут Иван Грозный? Ты что выпил чего или как? – Василий строго взглянул на одноклассника.
- Да нет, не пил я. Просто думаю, бывает ли такое. И как себя вести.
- Ну знаешь, Егор, чем всякие небылицы собирать на ночь глядя, пойду искать свою собаку. А то мало ли она, к кому в сарай заберется, потом греха не оберешься, - мужчина быстро вышел за калитку и, махнув рукой, исчез в наступающей темноте.
- Мммда, а может и правда небылица какая-то. Может привиделось. Устал я наверное нынче за день, - закрыв глаза, протянул себе под нос пенсионер.
    Всю ночь Егор Максимович плохо спал. Снилось что-то непонятное, очень много, картинки часто менялись в каких-то пестрых окрасках. Но, проснувшись утром, мужчина ничего не мог вспомнить. Голова была тяжелой, тело немного ныло, и не было ощущения отдохнувшего состояния. Вставать с кровати совсем не хотелось. В окно барабанил мелкий дождь. На улице было совсем пасмурно и уныло. Небо затянуло серое однотонное одеяло, что предвещало дождь на весь день. А Егор Максимович вглядывался вверх, пытаясь разглядеть хоть какие-то голубые дырочки в небесном покрывале. Но казалось вверху не было никакой надежды хоть на малейший просвет. И на душе у пенсионера стало совсем скверно и одиноко. Он вспомнил почему-то свое детство и то лето, когда старший брат вернулся из армии, и когда у счастья десятилетнего мальчишки не было границ. Как мало было надо тогда, чтобы засыпать с радостной улыбкой и просыпаться в предвкушении еще одного настоящего дня. Те дни действительно были настоящими. А с тех пор, как два года назад умерла жена, для Земляева все дни стали похожими своим одиночеством. И ему так захотелось вернуть хоть малую частичку того детского солнечного дня, вспомнить то ощущение настоящей жизни.
Где-то к обеду Егор Максимович заставил себя немного поработать. Он нехотя пошел в летнюю кухню и стал разбирать старые вещи, которые огромной горой пылились в дальнем углу. Дождь монотонно тихо стучал в грязное маленькое оконце, от чего тянуло в сон и ныло где-то в затылке.
- Бестолковая жизнь. И долго мне еще так, - подумал пенсионер, чихая от поднявшегося облачка пыли.
- Будьте здоровы, - услышал Земляев сзади себя знакомый голос.
На старом дедовском сундуке в другом конце помещения сидел Ленин и как-то по детски улыбался.
- Опять вы? – каким-то глухим голосом произнес пенсионер.
- Вы уж извините, что без приглашения, но наверное не все договорили вчера. Раз я снова очутился у вас. Я ведь это сам не выбираю, - обиженно произнес Ульянов.
- Ну, что вы. Я не в том смысле, что я не рад. Ну, я и не знаю, рад я или не рад. Ну, вы понимаете, как я могу радоваться такому как вы, - Егор Максимович жевал слова, почесывая небритую бороду, и не мог сосредоточиться, - в смысле, что вы не человек, как настоящий человек. Были раньше человеком, а сейчас, что осталось. Хотя может сейчас вы то и больше человек, чем тогда… Опять я не так говорю.
Мужчина замолчал и снова чихнул.
- Все вы верно говорите. Я вас понимаю, - тихо ответил вождь, - и мне знаете ли тепло от того, что вы хоть так, но говорите со мной. Я ведь уже давно не общаюсь с людьми.
- Это опять какую спираль закрутили, раз вы пришли? – серьезно спросил пенсионер.
- Наверное, - слегка улыбнулся Ленин, - ведь я теперь просто наблюдаю за последствиями. И совсем нет покоя.
- Сегодня погода такая скверная. Это из-за погоды. Я тоже всегда мучаюсь по осени, - как-то резко с надрывом произнес пенсионер, - уныло все вокруг, и в голову лезут все подряд. И знаете, не пойму, как жить, для чего? Жена два года назад умерла. Дети давно разъехались, внуки взрослые. У всех дела, не часто меня навещают. И вот я один, как приведение, что-то делаю каждый день, вроде как подобие жизни проходит. А сам все думаю, ну раз я здесь, все-таки значит надо.
- Надо, вы не сомневайтесь. Обязательно надо, - оживился Владимир Ильич, - ничто на Земле в пустую не проходит. Оно ведь все здесь связано, запутано, закручено. И в этом клубке есть все. От малого происшествия или даже бездействия в этом огромном клубке может все измениться. Вы только делайте, как велит сердце, не обманывая себя. Себя ведь никогда не обманешь. Можно закрыться от себя, но не обмануть. И люди часто закрываются всем, чем можно. И проживают так всю жизнь. А потом только смотрят на весь этот кошмар с высоты, как я, но прожитую жизнь заново не прожить.
Земляев с интересом смотрел на Ульянова, он ему казался уже каким-то знакомым. И его слова находили отклик в душе Егора Максимовича. Пусть не совсем понятно, но от этих слов внутри становилось как-то шире, словно тело начинало расти. И старая кухня уже не была такой пыльной и темной. Будто и в ней сразу что-то менялось.
- Так я вроде никого и не обманывал за свою жизнь, - задумчиво ответил пенсионер, - так если по мелочам.
- Так в мелочах она вся соль и есть. Надо признайтесь в обмане себе, не кому-то, - Ленин прижал руку к груди, - оно ведь все там. Я помню, как в детстве увидел у одного мальчонка деревянную лошадку. Мне захотелось такую же. И я ждал, что мне подарят ее на день рождения. А мне подарили лошадь из папье-маше. Тогда я разорвал ее на кусочки. С этой обидой неудовлетворенности я прожил всю жизнь. И сколько их у меня было таких невысказанных обид, непризнанных себе разочарований. А ведь можно было изменить, немного ослабить свое безумие и жестокость. Тогда может меньше бы принес страданий людям, и в конечном итоге себе. А вышло сплетение обид, ненависти, злости и мщения. Теперь я вот никто, и не могу уйти. Завис в этом пространстве между мирами.
Егор Максимович, раскрыв рот, слушал Владимира Ильича. Все внутри бурлило и жгло, словно не было дождливого пасмурного дня и пустоты внутри. Что-то новое ворвалось в его жизнь. Пусть оно еще не умещалось так четко и последовательно в сознании, но контакт уже был. Где-то глубоко Земляев понимал, что в этом призраке напротив он есть сам. Только в маленькой форме, в меньших поступках, в других мыслях. Но все это вместе, в нерушимом единстве.
- А как вам то уйти отсюда? Чтобы не маяться? – спросил пенсионер, немного приходя в себя.
- Телу надо потерять свою физическую форму. Даже после того, как душа покидает тело, между ними есть связь. Только когда плоть превращается в ничто, душа свободна, - Ленин погладил выцветшую крышку сундука, - тело надо предать земле. А лучше всего сжечь.
Дождь уже не стучал по стеклу. На летней кухне стало тихо и немного светлее. Егору Максимовичу казалось, что в этом маленьком помещении все изменилось. Уже не было того ощущения непреодолимой пустоты. И старый дедовский сундук, который пенсионер все хотел выкинуть на помойку, вдруг приобрел свою ценность. Земляев почему-то подумал, что неплохо бы было его отремонтировать, разукрасить, и эта вещица могла еще долго послужить. А можно предложить эту идею внуку, вдруг ему станет интересно. Мысли прыгали в голове, и уже не печальные и серые, как раньше, а наполненные тихой жизненной размеренностью. Казалось, что все было проще, не лучше или хуже, а проще.
- Значит вас надо сжечь, - тихо вымолвил мужчина, будто для себя, смотря куда-то в пол.
Когда Земляев наконец-то пришел в себя и поднял глаза, он увидел, что вождя нет. Словно его никогда и не было. Все было на своих местах и все по-прежнему, но уже другое. Уже не прошлое. Егор Максимович не удивился такому исчезновению, будто так и надо было. Он не стал себя мучить расспросами, привиделся ли ему Ленин, сошел ли он с ума или пройти обследование у психиатра. Но он точно знал, что этому убийце тысячи людей, погубившему и его родных, искалечившему судьбу страны нужна помощь. Пусть маленькая, пусть тихая, пусть не заметная, но нужна. И он не мог оставаться в сторон. Ведь то было в прошлом, та ненависть. Сейчас должно быть что-то другое, что-то просторнее.
- Егор, ты где?  - услышал пенсионер голос друга Василия.
Земляев решительно вышел во двор. Дождя уже не было, и в небе виднелся кое-где просвет, обещая хорошую погоду.
- Вася, я здесь, - крикнул Егор Максимович, направляясь к товарищу, - ну как, Тибет нашелся?
- Да, сам прибежал домой. Проголодался, вот и вернулся. Вроде никого не покусал, - довольно ответил Василий, - я что пришел-то. У тебя паяльная лампа рабочая? Моя сломалась.
- Вроде да. Надо в предбаннике поискать, - задумчиво ответил Земляев, - но знаешь, Вась, мне твоя помощь нужна. Можно тебя попросить в одном деле мне помочь?
- Что случилось-то? Ты со вчерашнего дня какой-то странный, - настороженно спросил друг.
- Позже объясню. А сейчас пока дождя вроде нет, надо воспользоваться этим, - серьезно и четко произнес Егор Максимович, - сейчас, я мигом.
Земляев быстро зашел в старый сарай и отсутствовал несколько минут. Когда он вышел, в его руках был лист фанеры. От нее пахло свежей краской.
- Что это? – удивился Василий.
- Пошли, я тебе по дороге постараюсь объяснить. Мне нужно, чтобы ты просто рядом где-то побыл возле меня. Как- то одному немного не по себе. Идем.
    После дождя пахло свежестью. Из-за туч выглядывало солнце, и своими длинными лучами касалось земли. Холодной осенью это особо чувствительно, такие жаркие прикосновения. С радостью подставляешь себя теплым солнечным поцелуям, вспоминаешь жаркие летние объятия и понимаешь, какое счастье, что этот роман продлится всю жизнь. Что солнце будет вечно, и оно бескорыстно, пока светит, будет дарит свое тепло всем. И совсем нет ревности, что ты не единственный его избранник. Уже приятно от его маленькой нежности, от его тоненьких прикосновений. Оно ведь с каждым особенное, с каждым неповторимое. Вот оно осветило здание районной администрации. И белое угловатое строение будто даже улыбнулось в ответ. Возле него с серьезным и гордым выражением лица стоял Егор Максимович. Он держал в руках лист фанеры, на котором было написано зеленой краской: СОЖГИТЕ ЛЕНИНА. ЕМУ НЕ МЕСТО В МАВЗОЛЕЕ.
    Прохожие косились на пенсионера, из окон администрации выглядывали недоуменные лица. Поодаль в раздумье стоял Василий, не зная, уйти ли ему или остаться.