Воспоминания о войне Лысенко Михаила Яковлевича

В основу положены рукописи, написанные Лысенко Михаилом Яковлевичем в послевоенные годы.
Отрывки из этого автобиографического рассказа в 80-е годы прошлого столетия были напечатаны в издательстве газеты «Простор» города Атбасар, Целиноградской области.
Также, в I–томе книги «От батальона до Армии» - о боевом пути 196-й Гатчинской Краснознамённой стрелковой дивизии, на страницах 267-269, написано за какие заслуги, в августе 1943 года, приказом 67-й Армии, Лысенко Михаил Яковлевич был награждён первым орденом Отечественной войны II-степени.
 
Мой дед, Лысенко Михаил Яковлевич, за время участия в Великой Отечественной войне получил 5 ранений, 2 из которых тяжёлые. В деда попали, в общей сложности, 16 осколков. Два, до самой смерти, дед носил в себе, один осколок в лёгком, а второй в ноге.
За время войны, родственники, получили на моего деда две похоронки, в сентябре 1942 года и в феврале 1944 года.
 
Память это истина в последней инстанции. 
Воспоминания написаны кровью.




                Предисловие



Это не повесть и не роман, а история моей жизни в суровые военные годы, которые довелось пережить. Тот, кто прочтёт воспоминания, пусть не судит меня строго, я всего лишь хотел своим внукам и правнукам оставить хоть какую-то память о себе и признаться, что очень любил жизнь.
Многие факты в моём повествовании опущены, к примеру, я не стал описывать случай, когда, пренебрегая собственной жизнью, вытащил из реки противотанковую мину и разрядил её. Как за одну ночь в поезде, во время войны в карты выиграл десять тысяч рублей, а утром сдал их в фонд обороны.
Некоторые фрагменты за давностью лет, уже стёрлись из памяти.
Чтобы не возникло сомнений в правдивости фактов, описанных мною, в воспоминаниях я указал номера рот, батальонов, полков, дивизий, армий и даже фронтов, в которых довелось воевать.
Ещё раз хочу сказать: «Я никогда не жалел о том, что прошёл суровую военную школу жизни, получил увечья и стал инвалидом II-группы, обидно лишь за то, что самые цветущие молодые годы пришлось провести на войне».
Может кто-то посчитает, что мы слишком жестоко относились к своим врагам, фашистам? У нас не было выбора…

Мне чудом удалось выжить на этой войне, но все мои братья – Степан, Андрей, Григорий и Александр погибли.




           Содержание


Глава I. Война
1. Утро 22 июня 1941 года
2. Школа КУКС в Дубовке
3. 184-я стрелковая дивизия, 294-й полк

Глава II. Сталинградский фронт
1. Июль 1942 года
2. Верхняя Бузиновка
3. Выход из окружения

Глава III. Ленинградский фронт
1. 196-я Гатчинская Краснознамённая
стрелковая дивизия, 863-й полк
2. Синявинские высоты
3. Освобождение Ленинграда от блокады

Глава IV. Прибалтийский фронт
1. 378-я Новгородская Краснознаменная
стрелковая дивизия, 1258-й полк
2. От Пскова до Полоцка
3. Форсирование реки Дрисса
   Послесловие
   Данные ЦАМО





                ГЛАВА I. ВОЙНА




                Утро 22 июня 1941 года

В ночь с 21 на 22 июня я дежурил на складе НКО №195 по Будёновскому проспекту города Ростов-на-Дону. Когда я вышел с проходной и взглянул на небо, красным заревом загорелся восток там, где должно было всходить солнце. Это зарево тронуло моё сердце, предвещая что-то недоброе, зловещее. Быть может, я почувствовал, что на западных границах нашей Родины уже обагрили своей кровью, русскую землю, солдаты, в жестокой и смертельной схватке с коварным врагом - германским фашизмом.
Так для меня началась война.

Возвратившись на проходную, я услышал, что звонит телефон, поднял трубку и поинтересовался: «Откуда звонят?» Поступил ответ: «Звонят со штаба военного гарнизона. Боевая тревога».
На складе НКО №195 у проходной, в ящике с сургучной печатью десятки лет хранились два пакета, и вскрыть их разрешалось только в случае начала войны, по особому распоряжению командира гарнизона. Этот ящик берегли как зеницу ока, дежурные сдавали и принимали его только под роспись, но все мы знали, что на одном пакете было написано «Боевая тревога», а на другом «Химическая тревога». Мне необходимо было вскрыть ящик, с надписью «Боевая тревога».
Вскрывать пакет было тревожно, как будто оттого, что я его вскрою, начнётся война.
На самом деле война уже шла, гремела фашистская машина, и наши пограничные войска, с трудом сдерживая натиск врага, яростно отстаивали каждый клочок Советской земли.
Вскрыв пакет, я сразу же принял меры по вызову командного состава в расположение воинской части, и только потом осознал, что закончилось мирное время. К пакгаузам подогнали эшелоны для погрузки, и железнодорожники сообщили, что немецкие самолёты уже бомбят наши западные окраины.

В 6 часов утра был собран весь личный состав склада, подавляющим большинством состоящий из вольнонаёмных граждан города. При появлении на складе рабочих, сразу же вспыхнул стихийный митинг. Старые вояки плакали, вспоминая тяжёлые годы Гражданской войны, молодёжь, выступая на митинге, давала клятву отстоять родную землю.
Начались первые суровые будни Отечественной войны, утихли песни и музыка в Андреевской роще, которая находилась рядом со складом НКО №195. Горькая печаль поселилась в сердце оттого, что так неожиданно закончилась мирная жизнь.
В это время я завершал срочную службу, и готовил подарки родственникам, жене и сыну, которых не видел без малого три года. Суровая реальность отбрасывала меня от этой встречи на долгие годы. А может быть навсегда?
Невыносимо горько было всё это осознавать.
Не зная, что нас ждёт впереди, мысленно я стал готовиться к тяжёлым испытаниям моральных и физических сил.

Через два месяца после начала войны всех военнослужащих срочной службы направили в запасную стрелковую бригаду на должности старшин рот и батальонов, а заменили нас новым составом, который прибыл по мобилизации первой необходимости.
Бригада, в которую нас направили, базировалась неподалёку от населённого пункта Белая Калитва. Мне было приказано поселиться в землянке, которую солдаты оборудовали для командного состава. Вернее это были не совсем солдаты, а простой гражданский люд, подавляющее большинство из которых прибыло из близлежащих казачьих станиц и хуторов Ростовской области. Для их расквартирования были выделены колхозные овощесушилки. Приближались холода, негде было обогреться, в сушилках донимали сквозняки и ночные заморозки, а все мобилизованные были одеты в своё гражданское обличие, кто во что горазд. Оружие делали из досок, как ребятишки на играх. Чтобы ночью во время сна не давила земля под бока, каждый новобранец, идя с тактических занятий, должен был нарвать охапку травы для своей постели. Люди начали простывать, практически все кашляли, а собралось здесь уже около 30 тысяч человек.

Каждую субботу после обеда сюда на подводах съезжались жёны, дети и старики. За сушилкой растянулась огромная балка, там они останавливались на ночлег. Наутро в воскресенье, всё это сборище было похоже не на войсковое формирование, а на ярмарку огромных размеров, куда съезжалось более 1000 подвод разного сословия. Сюда приезжали на лошадях, верблюдах, волах, мулах, коровах, частично на автомобилях, а из близлежащих хуторов и станиц шли пешком. Всю субботнюю ночь и воскресный день балка гудела как пчелиный рой. Командование не в силах было предотвратить это безобразие, так как родственники и мобилизованные, возможно, виделись в последний раз. И только в понедельник утром всё становилось на свои места, и в сушилку возвращались мобилизованные казаки.
Моё положение обстояло чуть лучше, так как в землянке было тепло, и спал я на нарах, но развелось невыносимо огромное количество мышей. Уснуть спокойно не было никакой возможности, в сушилках из-за холода, а в землянке из-за нашествия мышей. Мыши по спящим людям ходили пешком, кусая за уши и пальцы.
В одну из ночей, я решил пожертвовать сном и проверить, сколько же их здесь развелось? Когда все уснули, я взял кусочек хлеба, лёг на нары с протянутой рукой и затих. Через пару минут на ладони появилось около пяти особей. В мгновение, сжав пальцы, в руке осталось 2-3 мыши, быстро бросив их в посылочный ящик, я снова повторил те же действия. Утром в ящике оказалось 74 мыши. Такое невыносимое положение никого не устраивало и солдаты один за другим начали писать рапорты об отправке на фронт.
Так как фашисты продвигались вглубь нашей страны, бригаде срочно было приказано покинуть сушилки Белой Калитвы и уйти подальше в тыл.

Утром 21 сентября 1941 года весь личный состав запасной стрелковой бригады начал отход на восток. Нам предстояло совершить 500-километровый марш и прибыть в город Дубовку, Сталинградской области.
Опасаясь бомбёжек, шли мы ускоренным маршем, в основном по ночам, примерно по 50 километров в сутки. Большинство красноармейцев были одеты и обуты плохо, многие, уже пожилые люди уставали, поэтому колонна растягивалась на десятки километров. Оружия не было совсем, за исключением пистолетов у командиров. Появись в пути хоть незначительный немецкий десант, мог создать для нас огромные проблемы. Маршрут пролегал по глухим деревням, население нас встречало враждебно, а проживали там, в основном староверы, которые не давали даже попить воды.

В первых числах октября, вечером, перед заходом солнца, мы прибыли в город Дубовку. В нашем формировании не было ни батальонов, ни рот, ни взводов, поэтому разместили нас по командам, в школах и клубах, где были приготовлены двойные нары, сделанные заботливыми руками плотников.
На этих нарах и разместились горе солдаты, ибо по-другому эту толпу гражданских людей, назвать было трудно.
Условия существования в школах были терпимее, чем в сушилках, тепло и уютно, а помещения освещались электричеством, но, если в Белой Калитве донимали холод и мыши, то в Дубовке, на смену всем этим напастям пришли вши. До такой степени развелось паразитов, что нельзя было представить границ их свирепости над человеческим телом. Приходя с занятий, бойцы раздевались догола, и по всем казармам начиналась очередная борьба с паразитами.
Я никогда не поверил бы, что вши могут довести человека до истерики и слёз, если бы своими глазами не увидел всего этого ужаса. Как кадровый старшина, я имел возможность часто менять бельё, но не делал этого из простых соображений, что на чистое бельё вши ползли, как пчёлы на мёд. После их укусов тело не чувствовало боли, только горело огнём.

В Дубовке мы начали готовить маршевые роты для отправки на фронт, подбирали по 100 лучших солдат, строем вели их в баню, предварительно сжигая всю одежду, а после бани они одевались во всё новенькое, и в казарму больше не возвращались.
Я тоже написал рапорт об отправке на фронт с маршевой ротой, куда многие наши товарищи уже ушли на пополнение. Руководство свой отказ мотивировало тем, что меня кадрового старшину зачислили в штат запасной стрелковой бригады на постоянной основе, и я должен готовить маршевые роты для пополнения действующей армии на фронте.
Мне казалось, что лучше погибнуть на войне, чем отдавать себя на съедение вшам в тылу.



                Школа КУКС в Дубовке


В одно прекрасное утро, когда я получал завтрак для солдат, в казарму вошёл незнакомый майор и громко объявил: «Кто из старшин срочной службы желает пойти на курсы усовершенствования командного состава (КУКС), записывайтесь». Я подошёл и записался первым.
Несмотря на то, с каким упорством мой непосредственный командир не хотел отпускать, ему заявили, что Красной Армии как воздух нужны командные кадры, а сержантский состав можно подготовить из новобранцев. Я воспрянул духом, так как претензии моего командира были отклонены, и меня откомандировали учиться в школу КУКС.

Добравшись до школы, мы помылись в бане, получили чистое бельё и уснули как убитые до самой команды «подъём», ведь три месяца над нашими телами издевались вши, высасывая кровь.
Вскоре всем подразделениям выдали по утюгу, и каждый вечер, сбрасывая бельё, мы утюжили его до тех пор, пока в казарме не исчезли все паразиты.

В бригаде нас хорошо кормили, но заедали вши, а здесь в училище на смену всем этим напастям пришёл голод. Занятия продолжались по 14 часов в сутки, из них 10 часов тактических, на морозе. Кормили нас по норме третьей категории, вечно были голодные, как волки. Курить не давали совсем, поэтому дневной паёк еды приходилось обменивать на стакан табака и сутки голодать, или вдвоём с товарищем есть одну порцию. Жаловаться было стыдно, ведь каждый день по радио сообщали, что Советские войска после ожесточённых боёв оставляют всё новые и новые города. Мы понимали, что в училище гораздо легче, чем на передовой. Ведь мы ещё не видели ужасов войны, не слышали свиста пуль, разрыва снарядов и мин, нам не приходилось лежать в окопах, когда сверху проползает танк, от скрежета гусениц которого можно сойти с ума.
Всё это мы увидели и испытали гораздо позже.

Нам не хотелось верить, что в ПФС училища засели шкуродёры, писавшие предательские приказы. К примеру, курсантам всеми правдами и неправдами удавалось доставать новенькие, лёгкие телогрейки и надевать их под шинель, в сильные морозы. Но, когда об этом стало известно начальству, приказали сдать телогрейки, и мы в одной шинели промерзали до костей на лютом волжском морозе.
Другой пример - когда в училище приехали представители Сталинградского военного округа по подготовке командного состава, в течение трёх дней произошли грандиозные изменения, улучшилось снабжение и весь быт курсантов. Стоило представителям только уехать, как наше положение вернулось на прежний уровень, опять донимал голод и холод.

Я всегда с теплотой вспоминаю нашего командира взвода младшего лейтенанта Лозового, который выбрал на краю города пустой домик, и в перерывах между занятий разрешал нам греться. Мы набивались в этот домик как саранча, отогревая руки и ноги.
Так продолжалось много дней, со временем курсанты отогрелись и повеселели, а на военном смотре взвод получил отличную оценку.
Такого командира душа-человека забыть невозможно.

Наступил долгожданный день окончания учебного процесса, мы сдали экзамены и в ожидании приказа о распределении в воинские части каждый курсант был предоставлен сам себе. В это время в училище был только один начальник - дежурный офицер.
Первого марта 1942 года дежурный офицер приказал всем побриться, привести себя в надлежащий вид, а когда все приготовления были закончены, мы строем пошли в центр города к дому культуры, где кроме курсантов собралось ещё много солдат и офицеров в новом обмундировании. Это были маршевые роты, подготовленные к отправке на фронт.
Торжественное собрание по поводу первых выпускников офицерского состава открыл командир запасной стрелковой бригады товарищ Потапкин.
Он сделал короткий доклад, затем зачитал приказ по Сталинградскому военному округу о присвоении курсантам офицерских званий и определение их на должности. Мне было присвоено звание лейтенант, с определением на должность заместителя командира пулемётной роты по строевой части.
Второго марта нам выдали новенькое офицерское обмундирование, и каждый новоиспечённый офицер получил удостоверение личности, а также направление в воинскую часть на свою должность. Нескольким офицерам, в том числе мне и моему любимому товарищу лейтенанту Полянскому, с которым мы сдружились в училище как родные братья, выдали одно общее направление.
Третьего марта мы со всеми распрощались и в 17часов прибыли на станцию Сталинград. Ответственным назначили меня, оставлять группу я не имел права, поэтому на предложение поехать к родителям одного из ребят, ответил отказом. Друзья отправились без меня, а на следующее утро, перед отходом поезда мы договорились встретиться на вокзале.

Отдохнуть на вокзале не было никакой возможности, он весь был загружен эвакуированными людьми, поэтому мы с Полянским, оставшись вдвоём, решили поискать ночлег неподалёку от станции. К великой радости хозяйка одного из домов оказалась дружелюбной и не отказала нам в ночлеге, только попросила немножко подождать, так как ей необходимо было сбегать к соседке.
В ожидании, мы бродили по аллее и с предвкушением обсуждали завтрашнюю поездку в часть.
Вскоре вернулась хозяйка дома с офицером и двумя солдатами. Она решила, что мы немецкие шпионы и поэтому привела сотрудников особого отдела, чтобы нас арестовали.
Ей в глаза бросилось новенькое и подозрительно чистое обмундирование, какого она не видела на здешних офицерах.
Капитан любезно предложил нам пройти в комнату, а солдаты остались на улице охранять дом. От нас потребовались документы, и пока капитан их рассматривал, вернулся с работы сын и сноха хозяйки дома.
Сын спросил: «В чём дело мама, почему наш дом охраняют солдаты?» Мы находились в другой комнате, поэтому не слышали, что ответила хозяйка.
Проверив документы, капитан предложил пройти в особый отдел для более детального уточнения наших личностей, а также сказал, что необходимо связаться с руководством школы КУКС, о существовании которой он не слышал. Вероятно потому, что школа была организована совсем недавно.
К великому удивлению, как только мы вышли из комнаты, сын хозяйки дома крикнул: «Мама», - и остановился напротив моего друга Полянского. Какое-то мгновение они стояли в нерешительности, но затем обнялись. Оказалось, что когда-то они вместе учились в техникуме и были неразлучными друзьями.
Сын хозяйки дома обратился к маме, не выпуская своего друга из объятий: «Мама, да это же наши русские люди!» Капитану ничего не оставалось делать, как вернуть нам документы и поблагодарить женщину за бдительность, после чего извинившись, он покорно удалился.
Женщина оторопела от неожиданности, затем пригласила нас в комнату, из которой мы только что вышли, а её сын сказал: «Мама, ваши шпионы очень проголодались, пожалуйста, накрывайте на стол, будем ужинать».
Его мама сразу же приготовила покушать и откуда-то из старых запасов раздобыла бутылочку русской водки. Мы хорошо поужинали, даже попили чаю с сахаром и улеглись спать. Я сразу уснул, а друзья ещё долго беседовали.
Так, с первого дня своего офицерства, мы чуть не угодили в особый отдел.

Утром поднялись рано, позавтракали, сын хозяйки дома проводил нас до вокзала, попрощавшись, ушёл на работу, а мы остались ждать остальных офицеров...



                184-я стрелковая дивизия,
                294-й стрелковый полк



К двум часам дня, на поезде, мы добрались до города Большие Чапурники, в котором дислоцировалась 184-я стрелковая дивизия, а к вечеру были уже в селе Дубовый овраг, где базировался наш 294-й стрелковый полк.

Весна 1942 года, до чего же ты была суровая и печальная для советского человека. Красная Армия, истекая кровью, с большим трудом сдерживая натиск врага, всё же отступала вглубь родной страны.
Наш 294-й стрелковый полк дислоцировался в большом колхозном селе, в котором все мужчины были мобилизованы, молодые парни ушли на фронт добровольцами, а в селе остались лишь женщины, старики, да дети.
184-я стрелковая дивизия, в состав которой входил наш полк, в марте 1942 года только начинала своё третье формирование. Меня временно назначили начальником штаба 3-го батальона, так как такового ещё не существовало. В полку в это время не было даже командира, его функции выполнял заместитель командира полка. В батальонах числилось всего лишь несколько десятков военнослужащих.

Через две недели 184-я стрелковая дивизия была полностью укомплектована, и её возглавил полковник Койда Самуил Трофимович, начальником штаба дивизии стал подполковник Айолло Израиль Моисеевич, а военкомом дивизии - полковой комиссар Машков Фёдор Федотович.
Командиром нашего 294-го стрелкового полка назначили майора Зубаирова Хусаина Фатиховича, а функции военкома полка принял на себя батальонный комиссар Спиридонов Александр Фёдорович.
Старший лейтенант Костров Егор Григорьевич принял командование 3-м стрелковым батальоном.
Я приступил к непосредственным обязанностям заместителя командира пулемётной роты по строевой части, под руководством командира 3-й пулемётной роты старшего лейтенанта Глотова Николая Григорьевича.

Пополнение, прибывающее в дивизию, формировалось в основном из залечивших первые раны и вышедших из окружения солдат, а также из мобилизованных запасников. С ними необходимо было пройти курс обучения, подготовить младший командный состав, то есть организовать полковую школу.
С этой разношёрстной массой людей, частенько проскальзывали шпионы и диверсанты, их нужно было выявлять и изолировать, не допускать до переднего края.
После полного укомплектования батальонов, рот и взводов приступили к тактическим занятиям, чтобы за короткое время обучить военнослужащих элементарным правилам ведения боя.
А в это время эхо войны уже гремело где-то на подступах к Дону.

Меня, офицера, показавшего лучший результат по стрельбе из снайперской винтовки в дивизии, временно откомандировали в полковую школу и назначили инструктором взвода курсантов, которых необходимо было обучить навыкам снайперской подготовки.
Из-за нехватки подходящих кандидатур, школу ещё полностью не сформировали, поэтому по приказу командира полка я отправился на станцию Котельниково, чтобы встретить курсантов, недавно расформированной снайперской школы.
С двумя сержантами мы добрались до пункта назначения, и по соответствующим документам приняли призывников 1923-1924 годов рождения.
В обратный путь нам любезно предоставили гружёные железом платформы. На протесты никто не реагировал, поэтому пришлось вместе с курсантами погрузиться на этот утиль и добираться до Сталинграда.
По прибытию на товарную станцию мы провели перекличку, и оказалось, что двух курсантов не хватает. Старшему сержанту Федько я приказал следовать с группой, а сам остался ждать отставших бойцов, и только рано утром мы прибыли в часть и я доложил командиру полка, что курсанты отдельной полковой школы Котельниково, в количестве 161 человека, доставлены в расположение 294-го стрелкового полка.

На следующий день начался отбор 45-ти бойцов, наиболее подходящих для обучения снайперскому мастерству. Когда взвод был полностью укомплектован, я построил курсантов и увёл на занятия.
За первый день учёбы мне не удалось, как следует запомнить бойцов в лицо, не говоря о том, чтобы запомнить всех по фамилии.
Построив взвод на следующее утро, я провёл перекличку, и оказалось, что команда не в полном составе. Поинтересовавшись у помощника командира взвода: «Где отсутствующие?» Получил ответ: «Трое курсантов зарегистрировались в журнале у дежурного по школе, и ушли в санчасть».
Вечером, когда взвод вернулся с занятий, и курсанты поужинали, я отправился смотреть кино, которое крутили на улице, и каждый желающий солдат или колхозник могли его посмотреть, поэтому народу всегда собиралось много.
Забравшись поближе к экрану, я присел рядом с девушками и начал смотреть фильм под названием «Суворов». Не прошло и десяти минут просмотра, как послышалась команда: «Лейтенант Лысенко к выходу».
Быстро выбравшись из рядов, я побежал в расположение школы и доложил начальнику о прибытии. Он спросил: «Твои курсанты все на месте?» Я ответил: «Не проверял, товарищ капитан». Он приказал проверить и доложить немедленно.
Прибежав в расположение взвода, я встретил старшего сержанта Федько, от которого узнал, что два курсанта ушли из санчасти, но в полковую школу не вернулись. О дезертирах я доложил начальнику школы, а он приказал об инциденте сообщить в штаб полка.
Начальник штаба полка приказал мне немедленно предупредить секретные посты, чтобы задержать дезертиров.
Место дислокации этих постов находилось в семи километрах от штаба полка.
Ночь была тёмной, я пошёл пешком, и в полночь все посты уже были предупреждены. Когда возвращался обратно, увидел, что приток Волги сильно разбушевался и три крайних дома, стоявшие у реки, рухнули в обрыв. Вокруг бегали кричащие люди, спасая утопающих и имущество.
Мне кое-как на лодке удалось перебраться через протоку в село Дубовый овраг, и только утром, очень уставший я доковылял до полковой школы и доложил капитану о выполнении приказа, затем позавтракал и отправился с курсантами на тактические занятия.

Мы прошли по плотине, где был вырыт колхозный пруд, за ним по другую сторону располагалась высотка, там проводились занятия по снайперской подготовке. По плотине на лошадях скакали командир полка майор Зубаиров и военком Спиридонов. Командир полка крикнул: «Лейтенант Лысенко поручите взвод своему помощнику и подойдите к нам». Я приказал старшему сержанту Федько вести взвод, а сам пошёл получать нагоняй от начальства.
Но ситуация оказалась гораздо серьёзнее, чем я предполагал.
Командир полка и военком спешились, отдали лошадей коневоду, и направились ко мне. Командир полка сразу спросил меня строго: «Где твои курсанты, куда ты их отпустил?» Я ответил: « Не знаю, ушли в санчасть и не вернулись». Он закричал: «Не знаешь, сволочь, скрываешь изменников Родины?» Я ответил: «Откуда я могу знать, кто у нас в полку изменник, а кто нет, если основная масса настоящий сброд». Майор Зубаиров побагровев от ярости, крикнул: «Молчать!» Я ему уже умоляюще тихо сказал в страхе: «Товарищ майор я ведь с ними ещё не познакомился даже, в лицо не помню тех, кто дезертировал, как я могу скрывать, или ручаться за них?» Командир полка в ярости хотел меня ударить, но военком Спиридонов преградил ему путь. Тогда майор крикнул: «Я тебе покажу сволочь, как Родине служить, чтобы и потомки твои помнили». Я хотел что-то ответить, но он с молниеносной быстротой, не помня себя от ярости, выхватил пистолет и выстрелил в меня.
Но пуле не суждено было сделать дырку в моём теле, потому что каким-то чудом, в последний момент, военком Спиридонов успел ударить майора по руке, и пуля пролетела над моей головой. От удара, пистолет вылетел из руки майора и утонул в пруду. Лоб мой покрылся холодным потом, и всё тело дрожало. Придя в себя, я сказал майору, что когда-нибудь эта пуля его найдёт.
Возможно, произошла случайность, и майор не собирался стрелять, а от удара по руке машинально нажал на спусковой крючок?
Я развернулся кругом и пошёл догонять свой взвод. По рассказам очевидцев, командир полка и военком ещё долго стояли на этом месте.

Так в 25 лет я очень близко познакомился со смертью и навсегда запомнил, что на войне можно погибнуть не только в противостоянии с врагом, но и от своей отечественной пули. Какая горькая печаль залегла у меня на сердце, если за три года срочной службы я имел несколько десятков благодарностей, то сейчас мог позорно погибнуть от руки своего командира.
В нашем полку часто случались необъяснимые происшествия, из строя выбывали лучшие офицеры - двоих разорвало гранатой, одного убила лошадь, один офицер утонул, а другой повесился. Говорить о своих подозрениях никто не мог, иначе можно было загреметь в особый отдел, а там ни с кем особо не церемонились.
Вечером после тактических занятий, когда взвод вернулся в расположение части, меня вызвали в штаб полка. О своём прибытии я доложил командиру полка. За столом сидели майор Зубаиров и военком Спиридонов. Они долго рассматривали карту местности, затем майор поднял голову и грубым голосом сказал: «Товарищ лейтенант, вот вам удостоверение на право проверки документов у военнослужащих и командировочное свидетельство. Немедленно отправляйтесь на поиски своих дезертиров. Путь ваш будет пролегать сначала до полевой бригады, а затем к двум станциям - Обгонерово и Тундутово, в общей сложности около 40 километров. О дезертирах сообщите в комендатуры этих станций, и если они будут задержаны, доставьте в расположение полка. Оружия мы вам не выдаем и транспортом не обеспечиваем из-за отсутствия такового. Сейчас 19 часов, завтра в это же время сообщите о выполнении приказа. Вам всё понятно?» Я ответил: «Так точно».
«Можете выполнять», - сказал майор Зубаиров.

Себе в помощники я выбрал смышлёного курсанта, а у ребят, побывавших на передовой, взял две финки и мы отправились в путь. Шли мы по незнакомой местности и думали: «С кем же нам предстоит иметь дело? Кто они такие эти дезертиры, если решились на предательский шаг, возможно готовы и на убийство своих соотечественников? А у нас даже нет оружия».

На закате солнца, подойдя к полевой бригаде, мы встретились с колхозниками. Они покормили нас и предложили остаться на ночлег. Надвигалась гроза, но приказ есть приказ, и мы отправились дальше.
До станции Абгонерово добрались только ранним утром. Шёл проливной дождь с грозой, и чтобы переждать стихию мы укрылись под навес крайней избушки, а когда полностью промокли, постучали в окошко и очень долго уговаривали хозяйку дома впустить погреться.
Войдя в дом, увидели, что на кровати шестеро детишек спят друг с дружкой вповалку. В доме было очень тепло и уютно. Хозяйка в большом испуге и переживаниях налила нам миску молока, затем раскинула на полу постель, и мы как младенцы уснули.
Примерно через три часа проснулись, женщина вручила нам высушенное обмундирование и честно призналась, что с большой тревогой провела это раннее утро, думая, что мы немецкие диверсанты.
Будучи уже в хорошем настроении она налила нам миску молока и угостила лепёшкой. Хорошо позавтракав, мы поблагодарили женщину за гостеприимство, дали ей 50 рублей денег и отправились на станцию.
Пообщавшись с комендантом станции, мы оставили ему адрес, в случае, если дезертиров задержат, чтобы сообщили в часть.

На станцию Тундутово добрались на товарном поезде. О дезертирах и там не было никаких сведений. Когда возвращались обратно, решили сократить путь и идти через лес. Перейдя высотку, немного не доходя до леса, между сопок увидели машину полевой метеостанции, а рядом вагончик для жилья и сразу же поспешили туда.
Начальнику метеостанции мы предъявили документы, объяснили причину своего появления, а он рассказал, что вчера вечером его девчата, а в его подчинении были только девушки, видели за высоткой в ложбине двух или трёт солдат, сидевших у костра. Начальник метеостанции рассказал, что девчонки не решились подойти к солдатам, а он не придал этому случаю особого значения: «Мало ли командиров отправляют своих солдат в разведку?»
Он спросил: «Вы, наверное, проголодались?» - и крикнул: «Люся, подойди к нам». Из вагончика выбежала очень миловидная девушка в гимнастёрке и солдатской пилотке, а на груди её висела медаль «За боевые заслуги».
Я удивился, что такая молоденькая девушка, а уже воевала. Лейтенант улыбнулся и сказал: «Она у нас временно, после госпиталя на выздоровлении. За нею уже два раза приезжал командир, но мы не отпустили, срок выздоровления не закончился. Она первый снайпер в части». Девушка смутилась, а лейтенант сказал: «Вот что Люся, накорми-ка наших коллег, тем, что у нас есть». Она хотела возразить, но лейтенант сказал: «Ладно-ладно, они такие же как мы, ты главное масла не жалей и всё будет в порядке».
Девушка пригласила нас в комнату, оборудованную под столовую, в обе миски положила горячей пшеницы, бросила туда масла и ушла в другую половину вагончика. Мы хорошенько покушали, попили воды, поблагодарили за угощение и собрались уходить, как вдруг начальник метеослужбы что-то вспомнил и обратился ко мне: «Слушай лейтенант, давай-ка я возьму девчат, мы попробуем окружить тот овражек, в котором вчера видели солдат, и убедимся, не те ли там дезертиры скрываются, из-за которых ты столько бед натерпелся? В наличии только три винтовки и пистолет, ну ничего здесь везде дислоцируются наши войска».
Мы взяли винтовки, зарядили магазины и отправились в путь, а с нами пошли две девушки. Пройдя от вагончика в направлении оврага около одного километра, мы никого не обнаружили.
В ложбинке рос мелкий кустарник, не доходя метров двести до глубокого, заросшего тальником оврага раздался выстрел, одна из девушек вскрикнула и села на корточки, оттого что касательным ударом пули была ранена в ногу.
Когда мы залегли за кустарник и по одному разу выстрелили в направлении оврага, оттуда послышался голос: «Друзья уходите отсюда, иначе мы перещёлкаем вас как мишеней. Дайте отдохнуть».
Нам ничего не оставалось делать, как вернуться к вагончику и сообщить об инциденте на станцию Абгонерово.
Через час прибыла машина, на кузове стоял спаренный пулемёт и четыре солдата вооружённых до зубов. С начальником метеослужбы мы запрыгнули в кузов, и шофёр поехал в указанном направлении.
По прибытию на место, пулемётчики очередями прочесали весь кустарник, никаких ответных выстрелов не последовало. Так над оврагом мы проехали ещё около пяти километров, наготове держа оружие, но никого не обнаружили. Затем со всеми распрощались, а водитель довёз нас до воинской части.
Я доложил командиру полка о выполнении его (преступного) приказа, и на этом моя виновность закончилась.

Видели бы меня мои родные, как я исхудал за эти дни! Но это были только цветочки...
 
               


                ГЛАВА II. СТАЛИНГРАДСКИЙ ФРОНТ
 


                Июль 1942 года.

      


Какой же ты прекрасный летний месяц июль, но каким ты был жестоким для нашего военного человека и сколько натворил бед и страданий. Сколько за этот месяц мне пришлось исколесить дорог, сколько раз оставаться на грани между жизнью и смертью, и всё это за один месяц июль.               
    
Наша 184-я стрелковая дивизия была полностью подготовлена к боям и присоединилась к 62-й армии, сформированной 10 июля 1942 года под командованием генерал-майора Колпакчи, а 12 июля 62-я армия была включена во вновь созданный Сталинградский фронт под командованием маршала Тимошенко.               
    
Мы получили новенькое офицерское обмундирование со знаками различия - золотыми стрелами на рукавах и золотой окантовкой в петлицах, новенькие пистолеты вороненой стали, ремни с двумя портупеями, бинокли, полевые сумки и планшетки. Солдаты оделись во всё новенькое, им выдали автоматы ППД и станковые пулемёты в заводской смазке.
    
К тому времени курсанты полковой школы закончили обучение, мой взвод снайперов успешно сдал экзамены, и всех выпускников отправили на фронт для ведения боевых действий.
    
В начале июля, после выпуска снайперов, я вернулся в роту на свою должность.
Однажды вечером группа офицеров собралась неподалёку от штаба, к нам вышли колхозники и устроили проводы. Не прошло и часа нашего веселья, как зазвучал сигнал сбора, и все офицеры направились в штаб батальона.
Командир батальона старший лейтенант Костров Егор Григорьевич коротко отдал приказ: «Тревога! По боевой тревоге, в полном боевом снаряжении построить роты для марша». Сразу же затрубили сигнал тревоги. В этот тихий июльский вечер громадное село Дубовый овраг разделённое пополам речкой, всполошилось из одного конца в другой, застучали калитки, запричитали близкие и родственники. Казалось, будто река, которая текла тихо и та взбудоражила свои могучие волны. Около полуночи мы отправились в дорогу. Далеко провожал нас колхозный люд.
    
Через двое суток на рассвете, у станицы Нижне-Чирской, по мосту мы перешли реку Дон. В тот миг я и представить себе не мог, что ровно через месяц буду переплывать реку Дон обратно на доске. После переправы мы шли ещё двое суток, с очень короткими остановками для отдыха. На третьи сутки остановились в поле у реки между двух хуторов, нам был дан приказ окопаться, а впереди уже слышались артиллерийские залпы. Ночью мы вырыли временные окопы, построили землянки и выставили часовых, но фашисты нас пока ещё не беспокоили.
    
Председатель колхоза ближайшей станицы отдал нашему подразделению одиннадцать откормленных поросят под расписку, после чего покинул станицу. Колхозники эвакуировались со всем своим скарбом, осталось только несколько стариков, которые не захотели уходить из деревни. Кормили нас хорошо, и ничто не походило на военное время, некоторые солдаты отдыхали в землянках, другие в реке ловили рыбу, казалось, мы находимся в летних лагерях. На четвёртые сутки мы снялись с обороны, и отправились в неизвестном направлении, так как  не было отдано конкретного приказа. Куда идём мы не знали, но догадывались точно, что скоро лоб в лоб столкнёмся с врагом. Ночью сделали небольшой привал на хуторе Осиновка, затем нам скомандовали шагом марш, и опять вперёд пошёл солдат.               

Перед рассветом вышли к высотке, находившейся у реки и центральной усадьбы совхоза. Все были измучены длинным маршем, не окопались, не рассредоточились в боевые порядки, а прямо навалом расположились на открытой местности, как стадо баранов. Когда начало светать кто-то крикнул: «Воздух!» Все обратили внимание на нарастающий гул, одни кричали: «Немецкий», другие: «Наш». Самолёт шёл очень низко, солдаты повылезали из-под кустов, из повозок, и вдруг, на крыльях мелькнули чёрные кресты, а концы крыльев были окаймлены жёлтой краской. Самолёт сделал разворот и на бреющем полёте запустил град свинцовых пуль в толпу, скопившуюся на высотке, затем, сделал ещё один разворот и начал поливать нас пулями, как дождём из пулемёта.

Нельзя рассказать словами, не увидев той ужасной паники и неразберихи, которая творилась в нашем расположении. Лошади вставали на дыбы, опрокидывали и ломали повозки, живьём давили людей. Солдаты проклинали командование, бросались во все стороны, но многих настигала такая жестокая и безумная смерть. Вскоре на помощь этому «Юнкерсу» прилетели ещё три вражеских самолёта. Через всё наше расположение пролегал глубокий овраг, заросший мелким тальником, и в это время прямо в центре тальника застрочили немецкие автоматы и пулемёты, расстреливая в упор наших солдат и офицеров.

Благодаря приказу одного капитана, уже побывавшего в боях, солдаты быстро развернули 45миллиметровую пушку и открыли огонь по кустарнику. Немецкие самолёты улетели только спустя полчаса, опустошив весь боезапас. Командирам огромной ценой удалось восстановить порядок и выбить из оврага немецких автоматчиков, трое из которых были убиты, а семеро взяты в плен. Тогда я впервые увидел живых фрицев и получил боевое крещение.

Наш полк потерял 23 человека убитыми, 87 ранеными, из них офицеров было убито и ранено 8 человек. Ко мне судьба в этот раз отнеслась благосклонно.               

После такой трагедии был дан приказ окопаться в полный профиль и вырыть бомбозащитные щели с ходами сообщения. На следующие сутки полк был полностью готов к обороне, и мы начали фронтовые операции перестрелкой с немецкими войсками, которые находились за рекой Лиска, в центральной усадьбе совхоза.
    
В один из дней обороны, за центральной усадьбой появились танки в количестве примерно двадцати, артиллерия открыла по ним огонь и подбила четыре, но когда был дан сигнал что танки наши, огонь прекратили, а по ним начала бить немецкая артиллерия. Танкисты остались без боеприпасов, поэтому стали отходить, и только на следующий день через немецкую оборону к нам пробилось пять уцелевших танков. Сначала никто не поверил, что танкисты, расстреляв все боеприпасы, умудрились вырваться из окружения. Как же было обидно, что мы воевали сами против себя. Некоторые артиллеристы плакали, оттого что погубили мужественных танкистов  и отечественную технику.               
    
23 июля 1942 года находясь недалеко от населённого пункта Манойлин, мы услышали артиллерийскую стрельбу у нас за спиной и поняли, что попали в окружение. Наши боевые и продовольственные запасы иссякли. Ночью с самолётов попытались сбросить провиант  на парашютах, но из-за сильного ветра значительная часть парашютов приземлилась в расположении немецких войск. Батальонная разведка получила информацию, что в близлежащем населённом пункте - совхозе имени 1-го мая на складах имеются большие запасы муки и других продуктов. Командир полка дал указание нашему комбату послать машину с офицером и двумя  автоматчиками, и если удастся загрузить машину продуктами, то в следующий раз отправить несколько автомашин. Вот и выпало счастье на мою долю поехать за этими продуктами.
    
Не доезжая до села, перед полем засаженным подсолнухами, мы остановились в овраге и предупредили шофёра, чтобы он не глушил двигатель, а сами по полю пошли к селу. Подойдя к первой хатёнке, мы встретили женщину и спросили: «В деревне есть немцы?» Она что-то невнятное стала отвечать, как вдруг неожиданно из-за угла вышел огромный немец с засученными рукавами и с советским автоматом образца ППД. Увидев нас, он громко крикнул: «Русь! Хенде-хох!» Один из наших автоматчиков сразу выстрелил в него, и фриц упал замертво. Развернувшись, мы нырнули в подсолнухи и побежали к машине. Немецкие солдаты стали нас преследовать и стрелять из автоматов. Шофёр ждал на том же месте, и как только мы запрыгнули в машину, нажал на полный газ.
    
Казалось, что немцы от нас не отстанут, но они ограничились миномётным обстрелом, и когда грузовик добрался до высотки, за которой виднелось наше спасение, одна из мин угодила прямо в цель. Мы с шофёром на ходу выпрыгнули из кабины, и в тот же миг взорвался бензобак. Вдоль дороги  росла густая, высокая, но совсем ещё зелёная пшеница, мы кувырком покатились по ней, не получив серьёзных увечий, только лицо и руки были в ссадинах и крови. Оба автоматчика, наверное, были ранены, поэтому не смогли выбраться из машины, и сгорели в кузове. Когда поднялись с земли, машина уже догорала, и нам ничего не оставалось делать, как идти пешком до нашей обороны. Так трагически закончилась заготовка продуктов.               

По прибытию к месту дислокации я доложил командиру батальона об инциденте, а он в свою очередь доложил в полк, после чего командира разведки сняли с должности. На следующий день батальонные разведчики проникли в село и у немцев стащили корову. Их не обнаружили, так как пока ещё не существовало сплошной линии обороны. Чтобы к обеду накормить солдат мясом, командир батальона приказал мне и начальнику хозяйственного взвода забить корову. Но мы с младшим лейтенантом оказались плохими забойщиками, привязав корову к дереву, младший лейтенант ударил её в лоб обухом топора, корова взбрыкнула, порвала верёвку и убежала. Мы долго бегали за ней, а потом загнали в глубокий яр и там пристрелили. Командование об инциденте ничего не узнало, и мы избежали неприятностей, а начальник хозяйственного взвода доложил, что корова была старая, и мясо долго варилось.               
    
Поступил приказ ночью быть готовыми сняться с обороны, уйти в тыл, чтобы немцы нас не заметили, и соединиться с другими частями 184-й стрелковой дивизии. В запланированное время мы выдвинулись со своих позиций, и должны были пройти 20 километров, но фрицы разгадали наш замысел, и всю ночь бомбили дорогу, мешая продвигаться вперёд. Фашисты спускали на парашютах  осветительные ракеты и бомбили технику. Наши войска двигались по лесу, в трёхстах метрах вдоль дороги и поэтому находились в относительной безопасности, лётчики нас не видели, а осколки бомб не долетали. За всю ночь не погиб ни один солдат, а из техники только одному тягачу был нанесён незначительный урон.
    
Когда полк достиг намеченной цели, немецкие самолёты уже успокоились, нам привезли продовольствие и солдаты начали готовить обед. Один политработник дал мне брошюру про Василия Тёркина, удобно устроившись в копне, я начал читать её солдатам, как вдруг откуда-то прилетела дрофа. Кто-то в неё выстрелил, сначала из винтовки потом из автомата, но дрофа благополучно скрылась за горизонтом.               

После полудня укомплектованные боеприпасами и продовольствием батальоны двинулись в обратный путь занимать свои оборонительные позиции. На протяжении всего пути гитлеровцы нас не беспокоили, солдаты сильно устали, но шли ускоренным темпом, чтобы успеть занять свои окопы. Полк растянулся на многие километры. Когда мы вместе с двумя расчётами пулемётной роты прибыли на место, стали устанавливать пулемёты и миномёты по своим огневым позициям, в это же время на противоположенном берегу реки беспрерывным потоком двигались немецкие танки, а за ними машины с солдатами. Мы стали пристреливать винтовки, пулемёты и миномёты, для этого выбирали маленькие цели. Как только из автомашин за рекой начали выпрыгивать немецкие солдаты, через короткое время в нашу сторону полетели мины и снаряды, сразу же появились раненые и убитые.
    
Пока подтягивались отставшие роты, немецкие автоматчики заняли окопы нашего боевого охранения, и нам ничего не оставалось делать, как идти в лобовую атаку. Я с пулемётной ротой поддержал наступление автоматчиков, которые заставили немцев убегать обратно в село. Таким образом, боевое охранение было восстановлено до прежних позиций. На следующее утро немцы попытались выбить нас из высотки, но за ночь мы полностью восстановили свои оборонительные позиции, а для защиты от танков и авиабомб вырыли бомбозащитные щели в полтора метра глубиной. Наша артиллерия разрушила мост через реку Лиска, танки теперь не могли переправиться на наш берег и мы вынудили фашистов отступить обратно за реку. После неудачных попыток выбить нас из боевых позиций, противник почти успокоился, за исключением пулемётной перестрелки и артиллерийских залпов.
    
Фашисты, зная, что мы в кольце, начали вытворять всякие гадости. К примеру, в один из дней немецкий самолёт сбросил пустые пробитые бочки, которые при падении создавали такой невыносимый вой, что казалось, летят настоящие бомбы.
А однажды, немецкие лётчики сбросили на наши оборонительные позиции колёсный трактор, земля задрожала так, что казалось это бомба огромной мощности, но взрыва не последовало, а когда мы увидели трактор, поняли, что немцы предпринимают различные ухищрения, чтобы расшатать наши нервы и посеять панику. В следующий раз прилетел самолёт, который мы называли «костыль» и начал забрасывать окопы гранатами, а когда в него всадили бронезажигательную пулю, он вспыхнул и недалёко от наших позиций рухнул на землю, а через короткое время взорвался и сгорел вместе с лётчиком.               
    
На следующий день появился приказ сняться с обороны, и идти на прорыв, так как танковая часть разорвала кольцо и расчистила нам путь для выхода из окружения. Подходя к намеченному рубежу, мы услышали далекое эхо - «Ура!».
Мы сходу, вступили в столкновение с врагом, не позволив закрыть выход из окружения. Кровопролитные атаки  продолжались весь день, а к вечеру фрицы успокоились и мы пошли на прорыв в южном направлении.
    
Утром, когда наша колонна спустилась в низину, справа от села появились немецкие танки, расстреливая подразделения 184-й стрелковой дивизии в упор. В наступление пошли автоматчики, но ситуацию спасли только танки, приданные нашей дивизии. Сразу же завязался бой, нам негде было развернуться, местность оказалась слишком заболоченной и с глубокими оврагами. Создалась неразбериха, противник превосходил нас по силе. Солдаты, лошади с повозками, все устремились влево по оврагу. Я остановил повозку, управляемую старшиной, на ней находилось два пулемёта. Где командир пулемётной роты старший лейтенант Глотов я не знал, вместе со мной остались ездовой и старшина, а пулемётчики куда-то исчезли? Солдаты обогнули заболоченную местность и пытались пробиться к другому берегу, но их настигали вражеские пули. Это было жуткое зрелище.
Поддавшись панике, ездовой на лошади с двуколкой  прыгнул с обрыва, чудом не зацепив меня колесом. Старшина мне сказал: «Товарищ лейтенант, я ухожу». Я ему крикнул: «Стой». А он мне говорит: «Посмотрите вперёд». Я глянул, а там, в обход болота бежали солдаты, кто куда. Степь горела, и в этом дыму творилось что-то невообразимое, то, что невозможно описать словами.

Я подумал: «Назад хода нет, вперёд по узкой тропинке с повозкой и пулемётами не пробиться. Что мне делать?»
Снял замки с пулемётов, выбросил их в болото, лошадей распряг и отпустил, а сам пошёл вслед за старшиной.



                Верхняя Бузиновка

    


Как только вышел на сторону заболоченной местности, увидел страшную картину паники, везде лежали разбитые повозки, убитые солдаты и лошади, но при подходе к хутору Верхняя Бузиновка начал восстанавливаться хоть какой-то порядок, и бегущих солдат удалось остановить. На этом хуторе Верхняя Бузиновка, Клетского района, Сталинградской области находился штаб нашей 184-й стрелковой дивизии, и здесь же сосредоточились танки, артиллерия и техника.
Пехотинцы, пулемётчики, миномётчики и тыловые части собрали здесь все свои подразделения и начали окапываться.

Я встретил начальника штаба 3-й батальона и от него узнал, что мой командир пулемётной роты старший лейтенант Глотов вывел из обстрела две повозки с пулемётами и оставил их в укрытии. Начальник штаба батальона отправился в штаб дивизии, взводному я приказал двигаться к селу, а сам пошёл разыскивать пулемётный взвод младшего лейтенанта Крамаря Николая Степановича. Вдруг, откуда-то прилетели вражеские самолёты, пикирующие бомбардировщики «Ю-87», начали нас бомбить и обстреливать из пулемётов. Солдаты разбегались кто куда, но многих настигала такая нелепая и жестокая смерть. Падая, я схватился руками за траву, но от взрывной волны мои ноги поднимались вверх и обратно ударялись о землю, а самолёты, идя в пике, включали сирены и создавали такой душераздирающий вой, от которого кружилась голова. Я быстро поднялся и бегом заскочил в яр. В это время самолёты заходили на очередной круг, но теперь они бомбили хутор Верхняя Бузиновка и сосредоточившиеся там танки, батареи и автомашины.
    
Когда я поднялся и пошёл в село, впереди по яру в том же направлении двигалась группа солдат. Вдруг, вражеские самолёты сбросили несколько бомб, и одна угодила прямо в яр, меня взрывной волной отбросило к стенке оврага и оглушило. Через какое-то время я пришёл в себя, в голове звенело, из носа текла кровь. С огромным трудом я поднялся, вытер кровь и направился дальше.
Впереди уже никого не было, и я подумал солдаты ушли далеко, но когда приблизился к тому месту, увидел, что они погибли. На земле повсюду валялись фрагменты человеческих тел и куски одежды, стало не по себе, и я поспешил покинуть это место. Проходя по мосту, я увидел ужасную картину - горели машины, танки, рядом с ними лежали изуродованные пушки и тягачи, а от деревни Верхняя Бузиновка не осталось и следа, она сгорела вместе со штабом нашей 184-й стрелковой дивизии.               
    
На земле лежал пистолет парабеллум, но я не стал его поднимать, подумав: «Нет смысла таскать с собой немецкое оружие, имея табельный пистолет ТТ».
Издалека я увидел запряжённую повозку с пулемётами, одна лошадь лежала убитая, а вторая стояла, опустив голову, и обе находились в одной упряжке.
Сняв упряжку, я отпустил лошадь, она сразу же кинулась щепать траву. Проверив пулемёты и убедившись, что они к стрельбе не пригодны, пошёл дальше. Пройдя немного, на полянке увидел группу военных, сидевших на траве, среди которых узнал политрука 294-го стрелкового полка Соколова Николая Георгиевича и заместителя командира 3-го батальона 262-го стрелкового полка Голикова Петра Григорьевича. Мы встретились с большой радостью. У политрука была карта местности, а у заместителя командира батальона бинокль. Политрук рассказал, что командир 294-го полка майор Зубаиров был ранен, и его эвакуировали в полевой госпиталь.
    
Пока разговаривали, вдруг недалеко от нас открылся люк, и из подземелья вышла женщина лет тридцати. Мы сразу бросились к ней. Она пригласила к себе в подземелье, и когда мы спустились вниз, там оказалось хорошо оборудованное жилищное помещение, в одной половине которого находились корова, свинья и куры. Хозяйка налила молока, но мы не рискнули пить. Тогда она отпила из каждой кружки по глотку, после чего мы с огромным удовольствием попробовали давно забытый нами напиток. Хозяйка подземелья рассказала, что незадолго до прихода немцев, её муж оборудовал это бомбоубежище и ушёл в партизаны. Ещё женщина рассказала, что наши разрозненные группы солдат и офицеров двинулись на юг, затем вышла с нами, чтобы показать, куда именно они направились.
С женщиной мы по-братски распрощались и пошли туда, где надеялись встретиться с нашими войсками.
    
Пройдя несколько километров по яру, нам повстречалась группа автоматчиков и заместитель командира роты ПТР нашего 3-го стрелкового батальона младший лейтенант Шевченко Григорий Никитович. С собой у них было два ружья ПТР с полным боевым комплектом и боеприпасами. Младший лейтенант предложил двигаться в восточном направлении, сказав, что туда пошли  наши подразделения. Но мы решили идти на юг. Когда прошли около километра, начался сильный дождь, а яр впереди разделился на два разветвления, в середине которого появилось подобие островка. В бинокль, на этом островке, мы разглядели три немецких танка, а рядом с ними, офицер что-то объяснял танкистам. В этот момент мы подумали: «Наверное, нужно было идти на восток, куда предлагал младший лейтенант Шевченко?»
    
Свернув влево, мы вышли из оврага и направились к перевалу, но не прошли и половины пути, как вдруг три немецких лёгких танка с открытыми люками устремились к нам. Что нам было делать? Повернуть назад уже поздно, до перевала не добежать. Возможно, после дождя наше мокрое обмундирование выглядело под цвет немецкого, поэтому танкисты не стали сразу стрелять, или планировали взять нас в плен? Когда танки приблизились на расстояние 200 метров, вдруг последовал выстрел из ружья ПТР и один танк закружился на месте, а остальные моментально свернули вправо, закрыли люки и на огромной скорости устремились в сторону выстрела. Там завязался бой, но мы, к сожалению, ребятам помочь не могли, так как находились на открытой местности и на большом удалении от них, поэтому, воспользовавшись ситуацией, бегом устремились к высотке.
    
К тому времени бой у яра затих, все три танка горели и когда мы приблизились к высотке, нас уже догоняла группа автоматчиков и бойцы с противотанковыми ружьями под командованием младшего лейтенанта Шевченко, которые вышли победителями в этой схватке с врагом.    
    
И что же мы увидели за высоткой? Со всех сторон по полю шли солдаты, бросая целёхонькие автомашины, так как закончился бензин, а за ними буквально по пятам шли немецкие войска. Мы стали прокалывать шины и разбивать фары, чтобы хоть как-то повредить технику, а не оставлять её врагу. Поджечь технику мы не могли из-за сырой погоды и отсутствия керосина для розжига.               
    
Солнце на закате, после дождя светило ярко до рези в глазах, а в лощине до самого горизонта росла уже пожелтевшая пшеница, ветер её колыхал, и золотые колосья на солнце сверкали как морские волны. Хотелось спросить: «Где же теперь твои хозяева?» По лощине между пшеницей пролегала просёлочная дорога на восток, по ней мы всей толпой и устремились вперёд, а собралось нас здесь уже около двухсот человек.

Вдруг, неожиданно из-за высотки выехала автомашина полуторка и направилась нам навстречу. Из кабины выскочил офицер в форме капитана Красной Армии, а в кузове остались два автоматчика в касках. До этого момента мы уже сорвали все знаки различия и шли как солдаты. Только политрук Соколов, у которого на рукаве висела красная звёздочка, а на петлицах три кубика, ничего не сорвал. Именно к политруку и обратился  капитан со словами: «Товарищ старший лейтенант постройте колонну». Политрук построил всех в колонну по двое и доложил об исполнении приказа. Капитан прошёлся перед строем, подозрительно вглядываясь в каждого солдата, а затем обратился к политруку с гневным упрёком: «Почему в колонне такой бардак?», - после чего приказал повернуть на северо-восток и двигаться по пшенице до видневшихся впереди высоток, а там якобы, нас встретят подразделения Красной Армии.

Я высказал сомнения по поводу непонятного акцента у капитана, хотя по-русски он говорил безупречно. И ещё он назвал политрука старшим лейтенантом, похоже, не совсем в курсе наших знаков различия? Мы сделали вывод, что ведут нас прямо в плен. Перед высоткой растянулся огромный овраг с разросшимся кустарником, через который нам предстояло идти. Уже совсем стемнело и наша группа из шести человек, свернула немножко влево, а колонна скрылась за высоткой.
    
Как сложилась судьба этих военнослужащих, к сожалению, не известно? Я всегда с грустью вспоминаю тот период своей жизни, когда приходилось отступать и прятаться на своей земле. В июле 1942 года огромное количество бойцов 62-й армии пропали без вести, многие из которых погибли или попали в плен. В 294-м стрелковом полку только офицеров, погибших и пропавших без вести, насчитывалось 104 человека. Для сравнения, в 297-м стрелковом полку, той же 184-й стрелковой дивизии в этом списке 144 офицера. Некоторые из них вышли из окружения и присоединились к другим частям, но судьба многих неизвестна поныне. Все учётные документы дивизии, скорее всего, сгорели или были сознательно уничтожены, чтобы не достались врагу, поэтому информацию пришлось черпать по крупицам, путём опроса. Простым доказательством этому утверждению является моя судьба. В донесении о безвозвратных потерях 184-й стрелковой дивизии до сегодняшнего дня я числюсь пропавшим без вести под фамилией Лисенко Мих. Иван. 1906г.р., где ни фамилия, ни отчество, ни год рождения не совпадают. Совпадает только место жительства и инициалы отца.
Что можно сказать о простых красноармейцах – беднягах, информацию о которых вообще невозможно восстановить путём опроса или по памяти, ведь их в дивизии было более 14 тысяч. 

В донесении о безвозвратных потерях 184-й стрелковой дивизии - № 29270 от 25 октября 1942 года, которое подписал начальник штаба 184-й дивизии подполковник Айолло и начальник 4-го отделения штаба технический интендант Билык, есть примечание: «Списки составлены путём опроса. Заполнить полностью все графы не представляется возможным ввиду уничтожения учётных документов в период нахождения дивизии в окружении»
(Название источника донесения - Центральный Архив Министерства Обороны. Номер дела источника информации 1974).               



                Выход из окружения
    
    

В овраге под кустами мы устроились на ночлег. Сняв сапоги, я завернулся в длинную шинель и сразу же уснул. Ночью сквозь сон казалось, что неподалёку гудят танки. Рано утром, проснувшись от стука, я увидел на высотке, метрах в тридцати немецкого офицера, который смотрел в противоположенное от нас направление в бинокль, а рядом с ним два солдата рыли окоп. Видимо, готовили наблюдательный пункт? Я тихо разбудил заместителя командира батальона и предупредил что близко немцы, затем так же тихо разбудил всех остальных ребят из нашей группы. Заместитель командира батальона Голиков предложил расправиться с фашистами. Но мы решили не рисковать, так как не имели полной информации о количестве противника за высоткой.
    
Тихо взяв сапоги и портянки, мы медленно спустились вниз по оврагу, затем уже ускоренным шагом, а иногда и бегом двинулись в южном направлении. К вечеру, когда мы шли по оврагу, впереди показались редкие деревья, между ними стояла палатка, а неподалёку большой немецкий миномёт. Заместитель командира батальона приказал мне без единого шума уничтожить миномётчика, а остальные члены группы, окружив палатку, планировали обезвредить всех, кто находился там.
    
Выбравшись из оврага, я тихо пополз к миномёту с тыльной стороны, а когда подползал поближе, фриц услышал шорох, повернулся и направил в мою сторону дуло автомата. Я замер на месте с мыслью, что пришёл мне конец, но он развернулся обратно и стал наблюдать в бинокль. Положив финку на траву, я прыгнул и мёртвой хваткой поймал фрица за горло, после чего мы вместе покатились в овраг. Несмотря на падение, пальцы смертельно впились в его шею, и было ощущение, что на какое-то мгновение я потерял над собой контроль. Окончательно вернуться в реальность мне помог заместитель командира батальона, который расцепил посиневшие пальцы и сказал: «Лейтенант, хватит его душить». Всё моё тело горело, а лоб покрылся холодным потом. Заместитель командира батальона рассказал, что в палатке они уничтожили  повара, писаря и двух миномётчиков.
    
Рядом с палаткой на печке варилось мясо, мы положили его в коробку из-под противогаза, взяли булку хлеба и быстро покинули это место. Когда уходили, увидели что по другую сторону яра, метрах в трёхстах находится весь личный состав немецкой артиллерии, а к палатке они приходили только покушать и отдохнуть. Я поднялся наверх, чтобы в кустах забрать свою финку и попытался сбросить в овраг большой немецкий миномёт, но, к сожалению, у меня не хватило сил.               
    
Перейдя речку, в лесочке мы решили немножко отдохнуть и покушать, а когда совсем стемнело, продолжили свой путь, опасаясь преследования. К утру снова спустились в яр и затаились. В этом месте уже начинались мелкие перелески и разветвлённые овраги. Вечером выбравшись из оврага мы увидели, что находимся примерно в пяти километрах от того места, где ночевали вчера, а на противоположенной стороне огромное количество немецких войск.
    
Подойдя к небольшой деревушке, мы заметили солдата спускавшегося в лощину, затем отправили старшину в разведку, а сами остались ждать его возвращения.
Вернувшись, старшина доложил, что в пятистах метрах от деревни находится большая балка, там собралось огромное количество красноармейцев, вышедших из окружения. Мы сразу же устремились к этой балке, в которой скопилось большое количество повозок, машин с пшеницей, бочек с горючим и всякой утвари, вплоть до ржавых кроватей. Солдаты начали жарить пшеницу в своих касках, и в это время послышалась команда: «Всем снять гимнастёрки и остаться в нательных рубашках». Это был условный знак для наших самолётов: «Мы свои войска!». Откуда-то, со стороны Дона прилетели девять наших штурмовиков «Ил-2» и стали кружить над балкой, а примерно в двух километрах в сторону высотки сконцентрировались немецкие войска. Когда последовал артиллерийский выстрел и один штурмовик загорелся, сразу же восемь остальных устремились в сторону скопления фашистов и начали бомбить.

Земля горела, немцы в панике бросались кто куда, но их настигали наши пули. Какая это была радость, что для фрицев нет безопасного места на этом клочке земли, хоть раньше они считали себя непобедимыми.               
    
Поступила команда разобраться с остатками подразделений и двигаться в сторону Дона. В нашем батальоне осталось 120 бойцов, возглавил его политрук Соколов. Так как командир пулемётной роты старший лейтенант Глотов был тяжело ранен и отправлен в госпиталь, командование пулемётной ротой я принял на себя. В роте из шести пулемётов по штату, в наличии осталось только два. Когда добрались до правого берега Дона, нас начали подпирать немецкие войска. Пехоте был дан приказ переправляться через реку с помощью подручных средств. Мне досталась широкая доска и за четыре часа, используя сапёрную лопатку, я с огромным трудом догрёб до левого берега. Сильным течением меня отнесло метров на пятьсот в сторону.

Ох, и широк же ты Дон - казачья река, я и не думал, что доберусь до твоего левого берега, но судьба вновь пощадила меня.               

На правом берегу уже арьергард, вступил в бой с врагом. Как только я сошёл на берег, сразу же пришлось прыгнуть в кустарник, так как несколько немецких пикирующих бомбардировщиков «Ю-87» прилетели бомбить понтонный мост. Но к счастью, ни одна бомба в мост не попала, и ночью по нему переправились красноармейцы, оставшиеся на правом берегу. Когда улетели вражеские самолёты, я разыскал 3-й батальон ещё более поредевший - несколько солдат утонули на переправе.
    
Ночью, левее нашей обороны немецкие войска навели понтонный мост, опрокинули обороняющую часть и с помощью танков вырвались вперёд, угрожая нашему соединению. Был дан приказ, отойти и занять новые оборонительные позиции. Через двое суток мы заняли указанный рубеж и всех оставшихся в живых военнослужащих 3-го батальона 294-го стрелкового полка 184-й стрелковой дивизии присоединили к другим частям. Меня направили в 863-й стрелковый полк, которым руководил подполковник Витченко Сергей Леонтьевич. Полк входил в состав 196-й  стрелковой дивизии под командованием комбрига Аверина Дмитрия Васильевича.               
    
Утром враг предпринял ожесточённую психическую атаку. На правом фланге нашей роты замолк пулемёт. Командир пулемётной роты лейтенант Воронов Павел Андреевич приказал выяснить причину? Я по лощине добежал до места и отругал солдат, возившихся у пулемёта, а в это время немцы предприняли очередную атаку. Ко мне со стороны пулемёта повернулся офицер и сказал: «Не ругайся, а здравствуй». Не обратив на него внимания, я лёг к пулемёту и крикнул: «Подать ключ», - после чего сделал половину оборота надульника, схватился за ручки пулемёта, и, нажав на гашетку, стал поливать фрицев огнём. Фашисты не выдержали и залегли, а я отдал ручки пулемёта первому номеру, то есть наводчику и приказал стрелять только короткими очередями, а сам отполз в лощину. Офицер пополз за мной. В лощине я поднялся и сказал: «А теперь здравствуй дружище». Мы крепко обнялись с лейтенантом Полянским, с которым вместе учились на курсах усовершенствования командного состава в Дубовке, и с которым в Сталинграде чуть не угодили в особый отдел. Полянский, как и я, раньше воевал в 184-й стрелковой дивизии, только в другом полку, а сейчас вышел из окружения и случайно набрёл на нашу пулемётную точку. Я рассказал Полянскому где находится штаб дивизии, мы с ним по-братски распрощались и с того момента больше никогда не виделись. Где он, как сложилась его судьба, не знаю? Мне не удалось сохранить его домашний адрес.               
    
Наш полк за один день отбил пять атак, но утром враг возобновил наступление, усилившись танковой поддержкой и артиллерией. Всё гремело, раздирая душу, немецкие танки приближались к нашей обороне, но артиллерия расстреливала их прямой наводкой. Три танка загорелись, а один пошёл прямо на нас.                Я крикнул: «Убрать пулемёты», и приказал солдату приготовить гранаты.
Не успел я этого сказать, как танк взобрался на бруствер окопа и всех накрыл своей могучей бронёй. Тогда впервые я услышал скрежет гусениц над своей головой. Тяжёлое чувство поселилось в душе от этого скрежета. Как только танк прошёл над нами, солдат выскочил из окопа и бросил в него две противотанковые гранаты. Танк сделал полукруг, остановился и загорелся, а танкисты открыли люк и стали выскакивать из горящего танка. Но это был не их день.
    
Когда отбили атаку, поступил приказ контратаковать противника. Нашему батальону было приказано выйти на рубеж в трёх километрах от обороны и любым способом не дать противнику продвинуться вперёд ни на шаг. Уже стало известно, что появился приказ НКО №227 от 28 июля 1942 года, за подписью товарища Сталина «Ни шагу назад».                               
    
Вперёд пошли девять лёгких танков, а мы, атакуя, шли рядом с ними. Немцы не выдержали натиска и стали отходить, бросая свои позиции. Вдруг прилетели немецкие бомбардировщики «Ю-87» и начали нас бомбить. Одновременно с бомбардировщиками огонь открыла вражеская артиллерия. Я впервые тогда услышал вой мин из немецкого шестиствольного миномёта. Вражеские самолёты нам особого вреда не причинили, так как не знали точного расположения своих войск, но всё же, один наш танк загорелся. Как только была дана команда вперёд, недалеко от моих ног взорвалась мина, выпущенная из немецкого шестиствольного миномёта. Перед взрывом 34-х килограммовой мины я лежал на животе, упёршись о землю локтями, с поднятой вверх головой и курил. Впереди меня лежали два солдата, а с левой стороны лейтенант миномётчик. Оба солдата погибли на месте, лейтенант не пострадал совсем, а в меня попали сразу три осколка. Один через спину в грудную клетку, второй в тазобедренную кость, а третий в каблук сапога.      Когда я начал захлёбываться кровью, лейтенант миномётчик разорвал на мне нательную рубашку и перетянул грудную клетку. Батальон поднялся и пошёл в наступление, а я отполз в кусты и слышал, как бойцы идут в атаку с криком – «УРА!». Кровь ручьем текла изо рта, носа и я потерял сознание. Сколько мне довелось лежать в этих кустах, не знаю? Когда подошла трофейная команда, меня перевернули вверх окровавленным лицом, сняли ремень, кобуру с пистолетом, планшетку, полевую сумку с документами, стянули с меня сапоги, брюки и на палящем солнце оставили умирать, подумав, что я погиб. Документы сдали в штаб полка, а домой отправили похоронку: «Ваш сын лейтенант Лысенко Михаил Яковлевич, уроженец села Ждановка, в боях за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив героизм и мужество, был убит 03.08.1942 года,защищая город Сталинград, и похоронен в братской могиле».               
    
После того как наш батальон занял населённый пункт и там закрепился, связной пулемётной роты вернулся меня искать и нашёл когда бойцы похоронной команды складывали убитых в братскую могилу и начали зарывать землёй. Слава Богу, связной успел. Он приложил к моей груди ухо и крикнул: «Лейтенант жив!» На носилках меня отнесли в санитарную роту, сделали несколько уколов и через время я пришёл в сознание. Затем, в сопровождении медсестры, в санитарной машине отправили на аэродром и погрузили в самолёт «У-2». Тогда я впервые в жизни поднялся в небо. В госпитале города Сталинграда мне сделали операцию, и достали осколок из тазобедренной кости. В грудной клетке осколок трогать не стали, нужна была более сложная операция.

В Сталинградском госпитале скопилось огромное количество раненых бойцов, поэтому после операции меня отправили в город Камышин, где я пролежал около недели. Из-за слишком низкого артериального давления, меня долго не решались отправлять в стационар. В один из дней, я наконец-то попал в группу отправки на берег Волги, но когда привезли к пристани, оказалось пароход полностью загружен ранеными бойцами и нас отвезли, обратно, в госпиталь. Утром стало известно, что по пути следования пароход попал под обстрел и практически все раненные, около 500 красноармейцев погибли от бомбёжки или утонули в реке. Судьба вновь подарила мне жизнь.               
    
На следующий вечер под прикрытием сумерек нас погрузили на пароход, и в полночь он ушёл в рейс по Волге, в направлении города Саратова. Через определённое количество дней мы прибыли в стационарный госпиталь Казани, для лечения и окончательного выздоровления.               

В госпитале города Казани очень плохо кормили и когда мы попытались возмутиться, старенькая татарка-санитарка сказала: «Вы просрали Украину, Белоруссию и половину всей России, где теперь взять для вас хорошее питание?» На её упрёк возразить было нечем. По радио ежедневно передавали новости, что в Сталинграде идут ожесточённые кровопролитные бои - за каждый дом, за каждый этаж.

Из Казани я написал домой письмо, а в конце сентября родные получили похоронку.               
Никто не поверил, что я живой, но, получив от меня второе письмо с фотокарточкой, снятой в госпитальной палате, поверили и очень обрадовались.               

Одну из медсестёр я уговорил купить в городе несколько пачек лёгкого табака и пачку папиросной бумаги, после чего открыл свою «фабрику» по производству папирос. Мои дела медленно пошли в гору, за пачку папирос давали двести граммов хлеба на «чёрном рынке», так называли забор вокруг госпиталя. По ту сторону забора каждый день собирался народ, но ничего за деньги не продавали, а самодельные папиросы, которые делал я, в буквальном смысле слова вырывали из рук, обменивали на хлеб, сахар и другие продукты. Вот тогда я немножко ожил.               
    
Через два месяца, в конце ноября 1942 года, когда полностью окреп, и зажили раны, меня выписали из госпиталя, признали годным к строевой службе и направили в Московский военный округ. Прибыв в Москву, я поселился в казарме, где было уже достаточно нашего брата офицера. Каждое утро зачитывали фамилии, и тот, кто не попадал в этот список, получал карточки на питание и весь день был предназначен сам себе. Так я четыре дня путешествовал по Москве, ездил в метро, осматривал достопримечательности города, а на пятые сутки утром, в списке услышал свою фамилию. Нас с лейтенантом Подберёзным направили в Московскую Зону Обороны.
    
Когда я прибыл в штаб МЗО и вошёл в кабинет, за столом сидели двое военных - полковник и майор. Я доложил, что лейтенант Лысенко прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы. Полковник похвалил за хорошую строевую выправку и предложил мне присесть, затем посмотрев документы,сказал: «Так вот товарищ майор к вам пополнение само приходит, это же офицер из вашей дивизии». Майор расспросил, где я воевал, когда был ранен и как попал в их дивизию? Затем  полковник сказал: «Ну что же лейтенант Лысенко хватит в заместителях ходить, вы назначаетесь командиром пулемётной роты». Я ответил: «Спасибо за доверие, надеюсь, не подведу?». «Вот и хорошо», - сказал полковник, подробно объяснив мне, куда следует ехать. На выходе меня ждал лейтенант Подберёзный, мы сверили адреса и очень обрадовались, что направляемся в один и тот же полк. После этого дня мы стали друзьями. У нас оставались карточки на питание, поэтому, пообедав в столовой, на ужин взяли сухой паёк и поспешили на вокзал.
    
Нам необходимо было добраться до станции Можайск и встретиться с представителем части.
На вокзале не пришлось ждать, поезд подошёл быстро, а по пути следования два офицера из особого отдела проверили наши документы. Поздно вечером мы прибыли на станцию Можайск, войдя в здание вокзала,  увидели, что там скопилось огромное количество людей, вповалку лежали гражданские с военными. Мы поняли, что здесь переночевать не удастся. Представитель воинской части нас не встретил, поэтому быстро вернувшись на перрон, мы запрыгнули в тот же поезд и поехали в Москву. Зайдя в вагон, забрались на самые верхние полки и уснули.
Рано утром мы снова прибыли в Москву, удобно устроились в вагоне и стали ждать отправления поезда в Можайск. По пути следования у нас проверили документы всё те же военные из особого отдела. Капитан спросил: «Вы вчера уезжали в направление Можайска, каким же образом сегодня снова оказались в Москве?» Выслушав нашу историю, капитан улыбнулся и сказал: «Это бывалые офицеры, из любой ситуации выход найдут».               
    
По прибытию в Можайск мы встретились с капитаном, представителем части и ушли за территорию вокзала, где на поляне собралось уже около ста офицеров и солдат. Пока все собирались на привокзальной площади, стало известно, что в 3-й батальон 863-го стрелкового полка имеют направления семь офицеров. Мы сразу организовали кружок из семи офицеров одного батальона.Через некоторое время капитан объяснил, что до расположения части мы будем идти пешком двадцать километров, поэтому те, кто получил сухой паёк в Москве, пусть поделятся с товарищами.
    
Вечером, когда прибыли в штаб 863-го стрелкового полка, нам рассказали, что 196-я стрелковая дивизия, в составе которой наш полк, участвовала в ожесточённых боях под Сталинградом и потеряла практически весь свой личный состав, поэтому сейчас комплектуется заново. Подойдя к штабу 3-го стрелкового батальона, мы встретились с комбатом Зыковым Александром Ивановичем, высоким и интересным человеком. Он показал нам землянку, в которой предстоял ночлег.
Утром нас покормили вареной капустой без хлеба и отправили на заготовку леса, необходимого для оборудования землянок и подземных конюшен. Работали мы недалеко от расположения части, а собралось там около двадцати офицеров. Меня очень беспокоил осколок в грудной клетке, поэтому работать было нелегко.Около двух недель, пока заготавливали лес, кормили нас только вареной капустой. Так началась прифронтовая жизнь. Постепенно, за счёт пополнения мы формировали свои роты, которые вскоре были полностью укомплектованы. По штату, вместе со мной в роте находилось пять офицеров. Два младших лейтенанта, командиры взводов: - Анцигин и Вахмянин. И два лейтенанта, заместителя: по строевой части - Монзиков, и по политической - Шляпин.

Получили мы шесть новеньких станковых пулемётов «Максим», а через некоторое время пригнали двенадцать необученных монгольских лошадей. К тому времени уже были приготовлены конюшни, вырытые в земле и накрытые брёвнами. Так начались занятия по обучению лошадей езде в запряженном виде. Сколько же было с ними хлопот. Всё пулемётное отделение заталкивало лошадей в оглобли, затем один солдат садился верхом, двое садились в сани, а остальные держали лошадь, и когда все приготовления были закончены, отпускали её по просеке, а она мчалась как шальная. Некоторые кони совсем не хотели идти, останавливались, вставали на дыбы, рвали сбруи и ломали оглобли. Но сила воли всё-таки взяла верх над разумом. Это когда умом понимаешь, что сделать невозможно, но делаешь.  До декабря лошади были обучены и проведены необходимые тактические занятия.

Когда система была отлажена, лошади выдрессированы, роты замечательно укомплектованы обмундированием и новейшим оружием, всех офицеров пригласили в штабную землянку полка для совещания.
Командир полка майор Кулаковский зачитал приказ о том, что наша 196-я стрелковая дивизия зачислена в распоряжение ставки верховного главнокомандующего, и нам необходимо подготовить все средства к маршу.

А куда предстояло идти? Не знали даже командиры батальонов…      
               
   




                ГЛАВА III. ЛЕНИНГРАДСКИЙ ФРОНТ
         

    
В один из дней, когда был сильный мороз и шёл снег, мы походным маршем двинулись на ближайшую станцию, погрузились в эшелоны и отправились в направлении Ладожского озера.
Вскоре стало известно, что с 10 февраля 1943 года наша 196-я стрелковая дивизия зачислена в резерв Ленинградского фронта и направляется на помощь осаждённому в блокаде Ленинграду. Путь нам предстоял нелёгкий.
На одной из станций мы выгрузились из вагонов и пешим ходом пошли через деревню Кабона к Ладожскому озеру, а когда вышли на лёд, уже стемнело.

Командир батальона капитан Зыков, собрав всех командиров рот, объяснил, что за одну ночь нам предстоит пройти около 30-километров по льду озера и утром быть на противоположенном берегу, правее Шлиссельбурга.
Когда начался марш по чистому как стекло льду, для лошадей с нековаными копытами это было невероятное испытание, а для меня настоящий ад.
В одной телогрейке на 30 градусном морозе мне было жарко. Только пробегу по колонне своей роты, как одних саней уже не хватает. Со связным и командиром взвода возвращаемся обратно и видим, что лошади лежат на льду, а солдаты на санях вповалку. С пистолетом в руке и с матерной руганью поднимаю солдат, лошадей и вперёд бегом обгоняя всех остальных, присоединяемся к своей роте.
И так всю ночь, пока не добрались до берега.               
Однажды мы со связным немножко отклонились от курса и увидели железнодорожную ветку, проложенную прямо по льду озера Ладоги.               
    
Перед рассветом мы вышли на берег Ленинградского фронта, правее Шлиссельбурга. Благодаря нелётной погоде весь путь мы прошли относительно тихо, противник с воздуха нас не беспокоил. Был получен приказ подводы направить своим ходом, а всем остальным двигаться на ближайший полустанок. До Ленинграда оставалось 45 километров.

Мой заместитель лейтенант Монзиков родился в Ленинграде и хорошо знал дорогу, поэтому отправился в город с подводами и ездовыми, а рота с материальной частью и вооружением загрузилась в вагон пригородного состава, в котором не было верхних полок. Я сел за столик, уложил голову на руки, и сразу же уснул.
    
Утром, когда поезд прибыл к месту назначения, мы прошли несколько километров пешком и оказались у здания Политехнического института на Лесном проспекте, в котором разместился весь наш полк. Моей пулемётной роте выделили три комнаты, две из которых в классах, а одну на преподавательском этаже. Лошадей мы разместили в конюшнях на окраине города. И потекла наша блокадная жизнь в городе на Неве.               
    
Однажды мой заместитель лейтенант Монзиков попросил отпустить его в город, чтобы навестить старенькую матушку и невесту. Зная, что командир батальона эту идею не одобрит, я на свой страх и риск взял на себя ответственность и отпустил лейтенанта домой. Прошло несколько дней, а лейтенант не возвращался. Когда командир батальона спросил: «Где твой заместитель?», - пришлось соврать, что он на конюшне. На моё счастье к исходу четвёртого дня лейтенант вернулся и рассказал, что его матушка находилась в плачевном состоянии, пришлось добывать топливо и продукты. Так в блокадной жизни над моей головой пронеслись тучи.      
          




                196-я Краснознамённая стрелковая дивизия,
                863-й стрелковый полк

    

В начале марта 1943 года стало известно, что 196-я стрелковая дивизия за боевые подвиги под Сталинградом удостоена ордена Красного Знамени. 
Так как на Ленинградском фронте было затишье, за исключением ежедневного обстрела города из дальнобойных орудий, у нас проходили обычные дни тактических занятий.

Однажды командование назначило смотр по выводке лошадей, и наша пулемётная рота получила неудовлетворительную оценку. Мне объявили выговор, а командирам взводов по двое суток домашнего ареста. После этого случая мы вместе с командирами взводов, недалеко от конюшен нашли пустующее помещение, установили печку с котлом, каждую ночь заводили туда лошадей и драили с мылом, а в конюшнях навели идеальный порядок. На следующем смотре наши монголки получили отличную оценку. Командирам взводов объявили благодарность, а с меня сняли выговор. 
    
С 18 апреля 1943 года по приказу Военного Совета Ленинградского фронта, наша 196-я Краснознамённая стрелковая дивизия была включена в состав 55-й армии. Офицеров вызвали на совещание, и командир полка майор Кулаковский зачитал приказ о том, что 55-й армии предстоит прорвать оборону противника в районе Красного Бора. Конкретно нашей дивизии необходимо было выдвинуться в направлении наступающих частей и вклиниться в прорыв. Перед боем нас собрал командир батальона капитан Зыков, поставил боевую задачу, а затем все офицеры сфотографировались, и эту фотографию я сохранил  до сегодняшних дней.               
    
На Ленинградском фронте 55-я армия с боями заняла город Красный Бор, а войска соседнего Волховского фронта успеха не имели, и наступление было остановлено. Бойцы нашей дивизии так и не вступили в бой, после чего мы вышли в район города Пушкин и заняли оборону, сменив какую-то воинскую часть. Начались военные будни, когда каждый день похож на предыдущий, идёт артобстрел, постреливают снайперы, а иногда кое-где застрочит пулемёт.
Так проходили дни нашей обороны, но противник ежедневно с 6 часов утра до 18 часов вечера обстреливал город Ленинград из дальнобойной артиллерии, мишень большая, всегда куда-нибудь попадал снаряд. Как только наши специалисты поднимали в воздух аэростат наблюдения, и с него корректировали огонь артиллерии, примерно через полчаса со стороны города Пушкин прилетали немецкие самолёты, и на этом корректировка огня заканчивалась. Если не успевали убрать аэростат, немцы его поджигали, и он вспыхивал как бенгальский огонь, а корректировщики вместе с аппаратурой спускались на парашютах.
Каждый вечер в небе над Ленинградом поднимались аэростаты заграждения и до самого утра охраняли город от вражеской авиации.
    
В обороне пулемётчикам выделили шесть разбитых танков без внутреннего содержания, замаскированных в земле, а перед ними были вырыты противотанковые рвы. Во времена нашей обороны я частенько заходил в пулемётный взвод к младшему лейтенанту Анцигину. Он отлично играл на гармошке, а я с восхищением наслаждался живой музыкой. Здесь я впервые услышал песню про Ладогу, и она мне очень понравилась.               
    
Однажды, группу офицеров нашего полка направили на десятидневные сборы и всех повысили в звании, меня до старшего лейтенанта.               
    
В июле 1943 года нашу 196-ю стрелковую дивизию вывели из обороны для отдыха и пополнения, а в начале августа перед дивизией была поставлена задача передислокации и перемещения в новый район. На Курско-Орловском направлении в это время гремели ожесточённые бои, поэтому немецкое командование планировало снять из-под Ленинграда резервные дивизии и отправить их туда. Чтобы не дать фашистам оттянуть свои силы из-под Ленинграда, 55-й армии было приказано от обороны перейти к решительным действиям. К этому времени в армии было введено единоначалие, в моей пулемётной роте упразднили двух заместителей - по строевой и политической части.               
    




                Синявинские высоты



15-го августа 1943 года по приказу командующего Ленинградским фронтом генерал-полковника Говорова, 196-я Краснознамённая стрелковая дивизия вошла в состав 67-й армии под командованием генерал-лейтенанта Духанова.               

В тот же день из штаба 67-й армии поступил приказ, в котором говорилось, что нашей дивизии необходимо прорвать оборону противника на высоте 43.3 и наступать на бывший населённый пункт Синявино, превращённый фашистами в развалины. Противник оборудовал там семь опорных пунктов, получивших нумерацию с 20-го по 26-й, с хорошо развитой оборонительной системой.
На подступах к опорным пунктам простреливался весь периметр пространства земли, а также гитлеровцы вырыли много глубоких укрытий и уложили там трубы для более мобильного передвижения под землёй. Среди наших солдат эти укрытия получили название “лисьих нор”.               
    
Ночью, пройдя пятикилометровый марш, личный состав дивизии прибыл на берег осушенного болота под Синявинскими высотами, затем по плотине, сооружённой из кусков торфа, все переправились на противоположенный берег.
Рано утром 18 августа по сигналу залпа «Катюш», стрелковые подразделения пошли в атаку. Конкретно нашему 3-му батальону 863-го стрелкового полка была поставлена задача, выбить немцев из высотки и занять опорный пункт №20. Моя 3-я пулемётная рота прикрывала наступление батальона огнём с флангов. Нейтральная полоса между нашими и фашистскими окопами растянулась примерно на сто метров. Перед штурмом опорного пункта, 3-му стрелковому батальону выдали защитные панцири СН-42, которые защищали грудь и живот от пуль, поэтому нас прозвали панцирным батальоном.

Первая атака захлебнулась, и мы понесли огромные потери, последующие семь, так же не принесли успеха. Несмотря на то, что перед каждой атакой проводилась массированная артподготовка, благодаря которой все минные поля и проволочные заграждения были перепаханы снарядами, но выбить немцев из насиженных мест нам так, и не удавалось. Личного состава в батальоне осталось мизерная часть. По предварительному согласованию с командиром 3-го стрелкового батальона капитаном Зыковым, командиры рот устроили летучку, на которой было решено, что опорный пункт №20 должен быть взят безоговорочно, иначе мы погубим всех солдат, и сами себя будем считать военными преступниками, которые заслуживают трибунала.

Было приказано снабдить каждого солдата двенадцатью гранатами Ф-1, а старшинам рот доставить в термосах воду и промыть всю пулемётную автоматику от песка, и по сигналу одна красная ракета в сторону противника подняться всем в атаку. Один пулемёт мы оставили для прикрытия, а второй в разобранном виде взяли с собой.
    
На два часа дня была запланирована артподготовка, но мы, пренебрегая всеми правилами безопасности, на свой страх и риск решили пойти в атаку на один час раньше артподготовки, считая что таким образом должен сработать эффект неожиданности. Немцы знали всё наше расписание, во время артподготовки прятались в «лисьих норах», и чувствовали себя в полной безопасности.               

Наступили напряжённые минуты ожидания, по моему сигналу красная ракета все бросились к немецким траншеям, а фашисты в это время обедали, выставив только караульных. Мы сходу забросали караульных гранатами и ворвались в траншеи, где сразу же начались рукопашные схватки. Фашисты, не выдержав стремительного натиска, стали бросать свои позиции и убегать, а мы бросились их преследовать и уничтожать, пока не заняли третий ярус обороны, полностью овладев опорным пунктом.
Когда я забежал в немецкую землянку, плащ-накидка на мне была вся в крови. На столе я увидел рюмки с водкой, закуску и немецкую фуражку. Видимо какой-то офицер удрал без неё? В землянке стояла рация, я поднял трубку и загнул немцам пятиэтажный мат, затем взял карту, которая лежала недалеко от рации, и выскочил наружу. В углу разбитого ДЗОТ-а сидел молоденький фриц, и всё лицо его было в крови. Я на ходу крикнул: «Ну что отвоевался фашист на нашей земле?», - и ударил его ногой в грудь. Он заорал от боли, а я направил ему в лицо пистолет. В тот же миг прибежал  командир 9-й стрелковой роты старший лейтенант Черешнев и сказал: «Я уже двоих немцев прикончил, которые прятались между убитыми».               
    
Написав сопроводительную записку, я приказал двум солдатам немедленно отправиться в штаб 3-го батальона к капитану Зыкову, взять с собой пленного фашиста и немецкую карту, добавив: «Возможно, эта карта имеет стратегическую ценность?» - затем распорядился занять оборону и закрепиться на опорном пункте №20. Через некоторое время подбежал телефонист нашего батальона младший сержант Ермаков Николай Андреевич, подал мне трубку и доложил: «Комбат на проводе». Капитан Зыков мне сказал: «Старший лейтенант Лысенко сейчас начнётся артподготовка, сразу же после неё поднимай солдат в атаку».
Я ему ответил: «Товарищ капитан, опорный пункт №20 взят, ждём  подкрепления. Командир 7-й стрелковой роты старший лейтенант Наростов Иван Фёдорович убит, командир 8-й стрелковой роты старший лейтенант Поджаров Алексей Павлович тяжело ранен, а мы с командиром 9-й стрелковой роты старшим лейтенантом Черешнёвым Иваном Даниловичем заняли оборону».
Комбат закричал в трубку: «Как взят?»
Я ему ответил: «Опорный пункт взят внезапно, без артподготовки». Тогда он, уже спокойным голосом сказал: «Молодцы ребята, задача нашего батальона выполнена, держитесь до последнего патрона, но опорный пункт не сдавайте пока не подойдёт подкрепление. Я скоро буду у вас».
    
Но не так-то просто слова с делом сходятся. Противник открыл по нашим позициям массированный артиллерийско-миномётный огонь, командир батальона капитан Зыков по пути следования был ранен, а к нам, с небольшой группой бойцов, пробился лишь парторг полка старший лейтенант Давыдов. 
На флангах мы выставили пулемёты, а впереди организовали боевое охранение в подбитом танке, в котором раньше немцы устроили огневую точку. Когда я зашёл в офицерскую землянку, там находились командир 9-й стрелковой роты Черешнев, парторг Давыдов и ещё несколько офицеров. Мы выпили по рюмке водки, закусили красноармейской тушенкой и стали обсуждать, как лучше организовать оборону, чтобы удержать опорный пункт до подхода подкрепления. В землянку вошёл  командир сапёрного взвода, и старший лейтенант Черешнев пошёл ему объяснять, где именно перед боевым охранением ставить мины. Я снял каску и ради шутки надел на голову немецкую фуражку, затем спросил: «Ну что похож я на фрица?» Все засмеялись и вдруг часовой, стоявший у входа в землянку, крикнул: «Немцы наступают».
Выскочив из землянки, я кинулся на левый фланг к пулемётчикам, и от командира взвода лейтенанта Вахмянина узнал, что фрицы захватили подбитый танк, оборудованный под огневую точку, выбив оттуда наше боевое охранение.
«А как же сапёры?», - спросил я его. Он ответил, что сапёры оказались под двойной гибелью, некоторые из них были убиты, а кое-кто подорвался на своих минах, и только трое вернулись обратно.
Я приказал лейтенанту Вахмянину взять пятерых солдат, по траншее приблизиться к танку и захватить его с помощью нашей огневой поддержки.
Из противотанкового ружья мы выстрелили по подбитому танку, предварительно выпустив в воздух две осветительные ракеты. Из подбитого танка во все стороны стали выскакивать фашисты, на бегу догоняя свою смерть.
Группа солдат, под руководством лейтенанта овладела ситуацией, и положение было полностью восстановлено. Ночью фашисты нас больше не беспокоили.
    
Рано утром враг возобновил попытки штурма и пошёл в наступление, усилившись пятью танками, артиллерией и около батальона солдат.
В результате кровопролитных боёв опорный пункт всё же удалось удержать.
Когда я обходил оборонительную полосу и вошёл в угол траншеи, противник  начал артобстрел, пришлось затаиться в разбитом ДЗОТ-е, и в это время связной мне крикнул: «Товарищ командир идите сюда». Я успел сделать несколько шагов, как в ДЗОТ угодил вражеский снаряд, взрывной волной меня выбросило вперёд, несколько раз перевернуло в воздухе, и я влетел в землянку. Когда встал и отряхнулся, с улыбкой сказал связному: «Видимо у кого-то из нас осталось немножко везения, потому что ещё секунду и снаряд попал бы точно в меня».
Через некоторое время обстрел прекратился, и я отправился на правый фланг обороны, к своим пулемётчикам. Пройдя несколько метров, я увидел фашистов, подползающих к нашим окопам, и сразу крикнул: «Справа немцы», - в тот же миг по моей голове, в область лба ударила пуля. В глазах потемнело, по лицу потекла тёплая кровь, и я потерял сознание.
    
Немецкая атака была отбита и вокруг наступила тишина. Когда очнулся, меня на носилках несли в тыл, а навстречу двигались подразделения 2-й стрелковой дивизии, которым 863-й стрелковый полк сдавал занятый рубеж. Наш 3-й стрелковый батальон больше суток держал оборону, отбивая вражеские атаки на опорный пункт №20, но всего за один час до подхода основных сил я получил ранение в голову. Произошло это событие 20 августа 1943 года.
В моей пулемётной роте погиб командир 1-го взвода лейтенант Анцигин Александр Григорьевич (гармонист), а командир 2-го взвода лейтенант Вахмянин Василий Григорьевич получил ранение.
Меня отвезли в Ленинградский госпиталь, который находился на 13-й линии Васильевского острова, и поставили диагноз пулевое касательное ранение лобной части головы с сотрясением мозга.               

За взятие и удержание опорного пункта №20, приказом 67-й армии меня наградили орденом «Отечественной войны II-степени», а парторга Давыдова орденом «Красного знамени».               
Позже стало известно, что наша 196-я Краснознамённая стрелковая дивизия в военной операции на Синявинских высотах за неделю боёв, с 18 по 25 августа 1943 года, только погибшими потеряла более 1000 солдат, сержантов и офицеров, не считая раненных и без вести пропавших.               
    
В госпитале я пролежал недолго, рана на лбу зажила, но состояние здоровья пока не улучшалось, и поэтому меня направили в выздоравливающий батальон по улице Воинова. Часто с товарищами мы убегали в городскую столовую на этой улице. Однажды утром, из выздоравливающего батальона отобрали 65 человек, включая меня, и отправили в село Песочное, что в 25 километрах от Ленинграда. Пробыл я там недолго, узнал адрес 196-й стрелковой дивизии, находившейся на доукомплектовании после ожесточённых боёв, написал письмо командиру 863-го стрелкового полка майору Кулаковскому и через некоторое время меня  вызвали в штаб.

По прибытию в штаб я встретился с командиром 196-й стрелковой дивизии генерал-майором Ратовым и доложил ему по всей форме, а он поздоровался со мной и спросил: «Хотите снова служить в своей части?» Я ответил: «Так точно!» Он сказал: «Это хорошо, что вы дорожите традициями. Получайте документы, сухой паёк и в 17 часов приходите, с вами будет ехать большое количество офицеров». Я спросил: «Товарищ генерал-майор разрешите с собой в дивизию взять командира взвода моей пулемётной роты лейтенанта Вахмянина, он тоже здесь?» Генерал-майор Ратов приказал лейтенанту прибыть в штаб. Я побежал разыскивать лейтенанта Вахмянина, найдя, объяснил ситуацию, он очень обрадовался и сказал: «Опять будем вместе бить фашистов».
Когда мы направлялись в штаб к нам подбежал лейтенант Кузьмин Иван Филиппович, который до ранения служил в 9-й стрелковой роте нашего 3-го батальона и попросил: «Возьмите меня в свою роту». Я ответил: «Ты стрелок, а у нас нужно разбираться в пулемётах». На что он мне сказал: «Я немножко знаком с пулемётами, а всему остальному меня научит лейтенант Вахмянин».
Мне очень понравился этот офицер за свою искренность.    
В штабе я доложил генерал-майору Ратову, что прибыли два офицера, вместе с которыми я хотел бы воевать против фашистов. Генерал побеседовал с ними и дал своё согласие. В 17 часов мы были у штаба, где в общей сложности собралось около 40 офицеров, направлявшихся в 196-ю Краснознамённую стрелковую дивизию…               
    
Утром, высадившись из поезда, мы прошли одиннадцать километров до расположения штаба дивизии, находившегося в лесной деревушке, там нас всех накормили и выдали маршрут следования до конечного пункта назначения.
За один час мы преодолели расстояние в шесть километров и добрались до штаба 863-го стрелкового полка. Я вошёл в землянку и доложил, что старший лейтенант Лысенко с двумя командирами пулемётных взводов прибыли в ваше распоряжение. Командир 863-го стрелкового полка майор Кулаковский встал и произнёс: «Лысенко! Вот это да! Рад вашему возвращению!» Затем майор Кулаковский приказал начальнику штаба полка из 3-й пулемётной роты откомандировать капитана штрафника, а мне сказал: «Вы старший лейтенант Лысенко принимайте свою роту». Мы с офицерами убыли в расположение батальона.               
    
В моей пулемётной роте не было ни одного пулемётчика из прежнего состава, и отсутствовали командиры взводов. Когда я принял по акту ротное имущество и боевое оружие, капитан всех построил, представил меня солдатам и объявил, что это ваш командир роты старший лейтенант Лысенко, а также командиры взводов лейтенанты Вахмянин и Кузьмин.
Командирам взводов было приказано приступить к формированию подразделений, которые ещё не были укомплектованы полностью.
    
Вечером ко мне пришёл бывший связной Яблоков, которого зачислили стрелком в восьмую роту и рассказал, что три моих пулеметчика в девятой роте, один в роте связи, двое в седьмой роте, а пятеро вместе с ним в восьмой.
Так я узнал, что из моей пулеметной роты после боев на Синявинских высотах в строю осталось 12 человек. Мы с Яблоковым составили поименный список, и написали командиру полка рапорт, с просьбой вернуть всех пулеметчиков в роту. Утром стало известно, что приказ командиром полка уже подписан. Через некоторое время ко мне в землянку явился связной Яблоков и доложил, что рота построена и 12 пулеметчиков прибыли строем со всем своим обмундированием.
Я вышел из землянки и с большой радостью поздоровался с каждым пулемётчиком за руку, а командирам взводов дал указание, чтобы всем прибывшим солдатам подобрали замену. Вся наша рота состояла, в основном, из призывников 1924-1925 годов рождения. Старшиной роты назначили опытного воина, бывшего аэростатчика, а связным остался Яблоков, который был назначен ротным писарем. Все опытные солдаты пулемётчики заняли должности командиров отделений и первых номеров – наводчиков, поэтому заниматься с молодёжью было легко. Тактические занятия мы проводили в лесу.               
Из прежнего офицерского состава в батальоне не осталось никого, пришлось знакомиться и привыкать к каждому заново. 
   
Однажды меня вызвали в штаб полка к представителю особого отдела, который спросил: «Товарищ старший лейтенант вы командовали 3-й пулемётной ротой в боях на Синявинских высотах?» Я ответил: «Так точно!» Тогда он спросил: «А где ваши пулеметы?» Я ответил: «Два пулемета в наличии, а четыре были разбиты, и так как я получил ранение, дальнейшая их судьба мне неизвестна?»
Он мне сказал: «Как бы там ни было эти четыре пулемета вы обязаны сдать, если опять прибыли на свою должность после ранения, и только потом получите новые пулеметы».
Вернувшись в землянку, я вызвал к себе командиров взводов, старшину и сообщил им эту «радостную весть». Посовещавшись, мы решили взять пару лошадей с повозкой, старшине назначили в помощь двух солдат, которые предварительно должны получить у начальника штаба батальона маршрут следования, затем отправиться на Синявинские высоты, и во что бы то ни стало найти там четыре разбитых пулемета.
Когда мы доложили командиру батальона о своём плане, он его одобрил.
    
Прошла неделя, а наша трофейная команда не возвращалась, мы уже начали беспокоиться, чего доброго потеряем солдат и лошадей из-за каких-то разбитых пулеметов, но майору Кулаковскому решили пока не докладывать. И только на девятые сутки вечером, вернулись наши путешественники. В упряжке уже была не гнедая, а рябая лошадь и привезли не четыре, а шесть разбитых станковых пулеметов, и один неповреждённый ручной.
На мой вопрос старшина ответил: «Мы распрягли лошадей в лесочке, а сами пошли искать пулеметы, но в это время кто-то увел одну лошадь, пришлось несколько ночей охотиться, искать замену, затем уложили утиль в повозку и отправились в обратный путь».               
Утром, весь этот хлам отвезли в боевое обеспечение полка, там получили соответствующий документ, согласно которому нам выдали четыре новеньких станковых пулемета в заводской смазке.

Особый отдел со своими претензиями оставил меня в покое, и это было замечательно, потому что шутки с особым отделом были плохи.
Одного из комбатов нашего полка за утерю нескольких комплектов противогазов штатного имущества батальона, три месяца мучили, потом хотели отдать под трибунал, но ограничились отстранением от должности.
А был ещё такой случай, в двух километрах от нас находился полевой госпиталь, однажды, когда рота вернулась с занятий, я дал команду почистить оружие и вышел на улицу, а там увидел двух пограничников с собакой, направлявшихся во вторую роту. Я пошел за ними. Когда пограничники зашли в землянку и дали команду искать, собака залезла под нары и стала рычать, один из пограничников полез за ней и вытащил оттуда мешок с продуктами. Собаке дали понюхать мешок и скомандовали: «Ищи», после чего она обнюхала всех солдат и выбрала четверых. Пограничники увели этих солдат в особый отдел. Позднее мы узнали, что ночью они обворовали полевой госпиталь.
Бывали и очень печальные случаи, однажды вечером все роты занимались изучением оружия и один командир взвода младший лейтенант показывал, как собрать и разобрать пистолет ТТ. Когда собрал пистолет, вложил в него пустую обойму и щелкнул, прогремел выстрел, Так случайно младший лейтенант застрелил солдата. За эту случайность его осудили военным трибуналом на 10 лет и отправили в штрафную роту.               
Или вот ещё такой случай, к нам прислали пополнение, по причине неполного укомплектования рот, а пополнение поступило исключительно из моряков береговой охраны, прослуживших по три-четыре года. Я выбрал себе девятерых матросов из тех, кто был знаком с пулеметами. Однажды, когда рота возвращалась со стрельбища, в небе появилась дикая утка, кто-то в неё выстрелил, но попал не в утку, а в работавшего на столбе электрика-монтера.
Мне стало известно об этом, когда офицеры из особого отдела прибыли в роту. Построив всех, я попытался докопаться до истины, но солдаты утверждали, что по утке стреляли из другой роты. Добиться правды так и не удалось. За неимением доказательств, в конце концов, особый отдел оставил меня в покое. Я мог бы ещё долго рассказывать страшилки про особый отдел, но война, к сожалению ещё не закончилась и нам в своих воспоминаниях нужно двигаться дальше.
    
Кормили нас плохо, но меня постоянно выручал связной Яблоков, который до войны семь лет проживал на севере, был заядлым охотником и всегда приносил какую-нибудь добычу - зайца, глухаря или рябчика.

Наступило время глубокой осени 1943 года, солдаты были обучены, а роты укомплектованы. Командир полка вызвал на совещание всех офицеров, которые собрались в длинной землянке, где стояли наскоро обтёсанные столы и стулья.
Произошло это событие 6 ноября 1943 года, в день моего рождения, но никто кроме меня об этом не знал.
Командир полка выступил с докладом по поводу 26-годовщины Великой Октябрьской Революции, затем всех угостили вином и закуской. Мы выпили за успех предстоящих боёв, после чего командир полка зачитал приказ, из которого следовало, что нашу 196-ю Краснознамённую дивизию включили в состав 2-й ударной армии и завтра нам предстоит совершить сорокакилометровый марш, а к вечеру быть на берегу Финского залива, по ту сторону Ленинграда…
    
Когда мы прибыли в Ленинград, повозки отправили в обход города, а сами пошли прямо по улицам к финскому заливу. Пулемётчикам выдали специальные приспособления, волокуши в виде саней. Во время привала пулемёты поставили на волокуши, и солдаты стали тянуть их по асфальту, как на картине бурлаки на волге. Солнце стремилось к закату, мы шли по главным улицам Ленинграда, а местные жители грустно смотрели нам вслед. Уже в сумерках мы прибыли к месту назначения и после двухчасовой  передышки, в полночь началась погрузка на баржи. Нам сказали, что в финском заливе много мин, которые забрасывают немцы.               

На баржах нам предстояло пройти мимо Петергофа, где пока ещё хозяйничали немцы, а к утру добраться до города Ораниенбаум, который контролировали наши войска. Этот район Ораниенбаума с морскими фортами Лебединка, Красная горка и Серая лошадь, относились к береговым батареям, входившим в состав Кронштадтской крепости, размером 30х30 километров.               
Баржой, на которой мы переправлялись через финский залив, управлял очень смелый и опытный капитан, поэтому нам удалось благополучно пройти весь путь и даже немножко поспать.

После основных войск начали переправляться тыловые части. На одной из барж находился груз, который сопровождали интендант и два солдата, как вдруг прилетели три «Юнкерса», стали сбрасывать бомбы и обстреливать баржу из пулемётов, пока наши истребители их не прогнали. Баржа заглохла посреди финского залива, и торчала там, пока к ней не подошёл другой катер и не утащил к берегу. Интендант, сопровождавший груз, сойдя на берег, сказал: «По мне так лучше пять раз сходить в атаку, чем один раз болтаться на такой посудине, да ещё и на открытой воде».               
На рассвете после выгрузки, мы сразу ушли в лес, опасаясь нападения с воздуха. Выстроившись походной колонной, наш полк двинулся в западном  направлении. К четырём часам дня мы добрались до Лебединки, а неподалеку находились форты - Красная горка и Серая лошадь.
Так, мне посчастливилось побывать в местах, где зарождалась Красная Армия.               

Мы расположились в лесу, устроив временное жильё. Снова начались военные будни солдатской жизни, когда живёшь одним днём, а все последующие дни, как близнецы братья похожи друг на друга.               
    




                Освобождение Ленинграда от блокады

    

Седьмого января 1944 года командир 863-го стрелкового полка майор Кулаковский зачитал приказ командующего 2-й ударной армией генерал-лейтенанта Федюнинского, в котором говорилось, что наша 196-я Краснознамённая стрелковая дивизия генерал-майора Ратова включена в состав 108-го стрелкового корпуса, генерал-майора Тихонова.               
Дивизии было приказано расширить плацдарм и начать наступление в сторону Ленинграда, чтобы соединиться с 42-й армией, которая прорвала оборону немцев и развивает наступление нам навстречу. Так же стало известно, что одна из дивизий, нашей 2-й ударной армии, нанесла фашистам сокрушительный удар, и вклинилась вглубь немецких формирований на несколько километров.
    
Ночью мы выдвинулись на исходный рубеж, а с рассветом пошли в решительное наступление и стали преследовать отступающего противника. Примерно через неделю наш батальон ворвался в посёлок Ивановка, из которого мы выбили немцев и закрепились за селом. На окраине села стояли основательные каменные постройки, в которых засели фашисты, продолжавшие упорное сопротивление, и миномётным огнём, заставившие нас зарыться в снег.
День выдался очень холодный, мела метель и нам приходилось по очереди отползать в тыл, чтобы погреться. Так пролетели ещё одни сутки, а на следующее утро комбат повёл наш батальон в обход села, зная, что у немцев нет сплошной линии обороны. Пока мы по лесочку обходили посёлок с севера, немцы обнаружили наше исчезновение и сразу же отступили без боя, испугавшись окружения. Всё же в этом лесочке нашему батальону удалось взять в плен 18 полицаев. Солдаты бросились на них с финками, но конвойные не позволили совершить самосуд, а командир сказал: «Мы их будем судить и вешать».               
    
Так с боями мы продвигались всё дальше вперёд, однако в районе села Малые Горки, враг снова оказал сильное сопротивление, немцы бросили туда танковую бригаду, чтобы не дать соединиться двум нашим армиям. Утром 19 января 1944 года завязался тяжёлый бой, в результате которого мы всё же продвинулись вперёд и заняли село Малые горки. Немцев там оказалось меньше, чем мы ожидали, видимо они прикрывали отход основных сил. Село было выжжено дотла, и перед нашим взором предстали одни пепелища, кое-где торчали остатки русских печей и труб, по которым можно было определить, что здесь когда-то стояли дома.   
На окраине села, когда мы вылавливали немцев, вдруг из-за одной печной трубы раздалась автоматная очередь, и три солдата сразу были убиты. Приблизившись к этому месту, мы увидели там двух огромных, испачканных в саже немцев. За гибель наших боевых товарищей солдаты изрешетили фашистов автоматной очередью. Комбат только сказал: «Нужно было взять их живыми. Ведь мы не знаем, что там впереди?»               
    
К этому времени подошли отставшие батальоны, и командир полка приказал всем построиться в лесу. Когда батальоны построились, майор Кулаковский обошёл строй и объявил всем благодарность за успешное выполнение задачи, объяснив, что в районе Петергофа мы замкнули в кольцо остатки разгромленной Петергофско-Стрельнинской группировки фашистов с артиллерийскими батареями, которые ежедневно обстреливали Ленинград.  Ещё майор сказал, что фашисты обязательно постараются прорвать кольцо для выхода из окружения, но мы, ни в коем случае не должны им этого позволить.            
      
Вечером, 19 января 1944 года, Столица нашей Родины – Москва, артиллерийскими залпами салютовала о полном освобождении города Ленинграда от блокады. Забегая вперёд, скажу, что 27 января 1944 года в честь этого события был произведён второй салют, но уже в Ленинграде.               
    
Далее нашему батальону было приказано пройти 15 километров, преодолеть глубокий яр и встретиться с батальонами 42-й армии по сигналу три красные ракеты. Перед боем командир нашего батальона собрал всех командиров рот и подробно изложил план действий, показав на карте, как пройти по лесу пять километров. По пути следования будет овраг, возможно в нём засели немцы, поэтому необходимо без единого шума взять их штурмом и перейти на противоположенную сторону оврага. Когда мы подошли к оврагу, фашисты сразу открыли огонь, поэтому пришлось залечь. Комбат приказал выкатить вперёд 45-миллиметровую пушку, и артиллеристы прямой наводкой выбили немцев из оврага, затем автоматчики с пулемётчиками прошили этот овраг вдоль и поперёк, а разведчики подали сигнал, что можно продолжать движение.

В моей пулемётной роте один солдат погиб, а двое были ранены. Пушки пришлось оставить, так как не представлялось возможным перетащить их через овраг. У нас оставалось очень мало времени до воссоединения двух наших батальонов, с батальонами 42-й армии. Вторым и третьим стрелковыми батальонами с нашей стороны командовали - капитан Стрекалов и капитан Боговеев.
Когда мы проходили через овраг, раненные фрицы громко кричали, но мы очень спешили и поэтому не обращали на них внимания.
    
Вскоре наш батальон прошёл несколько километров и с боем вошёл в населённый пункт Ропша – южная. Везде вдоль дорог стояли немецкие автомашины, а многие из них лежали боком в кювете. После ночного боя кое-где ещё догорали немецкие танки. Подойдя к одному из них, я увидел убитого танкиста, не успевшего спрыгнуть на землю. На левой стороне его гимнастёрки висел фонарик, который светил тремя цветами - белым, красным и зелёным.
Я взял фонарик и подумал: «Тебе завоеватель он вряд ли уже послужит, а мне ещё пригодится?»   
               
Через пять километров пути левее нашего движения показалась шоссейная дорога, мы решили сократить путь и направились к ней.
Приблизившись, разведчики доложили, что шоссе заминировано, и когда вперёд пошли сапёры, оказалось, что немцы в спешке просто разбросали мины, не замаскировав их. Сапёры расчищали шоссе от мин, а мы двигались вслед за ними. Подойдя к селу, мы услышали крики - «УРА!». Наш комбат выпустил три красные ракеты, и мы  устремились вперёд, навстречу с нашими братьями из 42-й армии.
Это величайшее событие произошло утром 20 января 1944 года.               
Солдаты 42-й армии уже разъезжали по селу на немецких битюгах, запряжённых в большие сани, и вылавливали фрицев, не успевших удрать.
В этом селе было полным полно автомашин, автобусов и автолавок, забитых продовольствием, различными товарами, а также награбленным имуществом Ленинградской области. В кузовах машин было много водки, коньяка, ликёра, рома и различных разновидностей  консервов, пряников, печенья, галет и очень много хлеба. Командование запретило что-либо трогать, но где уж там, солдаты сразу пошли шарить по машинам. Везде, куда не взглянешь, сидели бойцы и завтракали, только боевое охранение было на страже.
    
Вдруг, прилетели два немецких «Юнкерса» и стали обстреливать наши позиции.
Недалеко от места базирования батальона стояла немецкая малокалиберная скорострельная пушка автомат Flak-38. С устройством этой пушки нас знакомили на сборах, поэтому я сразу подбежал, а когда самолёты развернулись для очередного обстрела, выпустил по ним несколько снарядов. К сожалению, вражеские самолёты не пострадали, но поняв, что могут быть сбиты, больше не возвращались. На перехват немецких самолётов вылетели наши «Яки», в результате воздушного боя один «Юнкерс» загорелся и рухнул в лесу, а второй спасся бегством.               
    
Далее, конкретно 1-му взводу моей пулемётной роты было приказано, действуя сообща с 6-ой стрелковой ротой устроить засаду возле шоссе, для отступающих немецких частей. Мы выдвинулись в боевое охранение и замаскировались в лесу по обеим сторонам дороги. Через некоторое время на шоссе появились два танка, мы их пропустили, так как они не входили в план операции. Затем появились две автомашины с солдатами, а за ними ещё три танка, один легковой автомобиль и завершали колонну две автомашины с солдатами. Когда автомашины вошли в зону нашего действия, в первую были брошены две противотанковые гранаты, а по второй ударили шквальным огнём из автоматов и пулемётов. Немцы, спрыгнув с машин, устроили беспорядочную стрельбу, а когда поняли в каком они положении,  начали сдаваться.               
Солдаты рассказали, что к легковому автомобилю подбежал старшина и, увидев немецкого генерала, скомандовал: «Выходи!». Генерал потребовал: «Русь офицер надо». Тогда старшина вытащил его и бросил на снег, а в это время подъехали командир полка и начальник штаба дивизии. Они подняли генерала и вместе со старшиной увезли в штаб. После инцидента старшину больше никто не видел. По законам военного времени он не имел права применять силу против генерала, а обязан был сдать его любому офицеру.               
    
Спецоперация на этом была завершена и подсчитаны трофеи. Первый танк был подбит, а экипажи остальных сдались в плен, всего 148 пленных и 9 убитых.
С нашей стороны были только раненные.               
Затем по ходу движения мы с боем взяли небольшую деревушку, на её окраине остановились рядом с уцелевшим домом и сделали привал, решив немножко отдохнуть. На повозке подъехал старшина моей роты и привёз полтушки закопчённой свинины, бутыль спирта запечатанного белым сургучом, небольшую кадку солёных огурцов, полмешка консервов и три буханки хлеба.
Здесь у хатёнки собралось уже четыре офицера, старшина и связной. Зайдя вовнутрь, мы увидели столы и стулья. По-видимому, в этом доме размещалась немецкая охрана? Усевшись за столом, мы решили подождать офицеров из отставших рот и командира батальона, чтобы вместе покушать.

Когда все прибыли, мы сели подкрепиться перед дальнейшим продвижением вперёд. Командир 6-й стрелковой роты открыл бутыль со спиртом и налил в кружки, мы нарезали хлеба, ветчины, наполнили огурцами котелки, и решили разнообразить обед консервами. Открыв банку, я обратил внимание на слишком белоснежный цвет мяса. Комбат спросил: «Что это за мясо такое?» Взглянув на этикетку, я увидел, что на меня большими глазами смотрит лягушка. «Что ты нам принёс?» - обратился я к старшине. Он с удивлением ответил: «Консервы», - но затем схватил мешок и выбежал на улицу. Это были консервы японского производства, и если бы мы вовремя не заметили подвох, возможно, деликатесы нам понравились? Но этикетка испортила весь аппетит, а страх победил любопытство.

Выпив по сто граммов спирта, мы начали богатую трапезу, забыв о войне, как вдруг в дом вошёл солдат с пареньком лет шестнадцати. Солдат рассказал, что паренёк спрятал пилотку в карман, чтобы не узнали что он полицай, а на рукаве нашивка регулировщика. Что нам было делать с этим подростком, если он даже не знает номера своей воинской части? Приказали сопроводить его в тыл.
Когда закончили трапезу, я спросил у старшины: «Солдаты покушали?». Старшина ответил: «Кухня задержалась, но я привёз большой окорок, хлеба, налил по сто граммов спирта, бойцы перекусили и теперь отдыхают. Пулемёты поставили на сани и в любую секунду солдаты готовы продолжить движение».          
    
Мы покурили, рассказали несколько военных анекдотов, как вдруг прибежал запыхавшийся боец и спросил: «Кто здесь старший?». Комбат ответил: «Я, а в чём дело?». Паренёк рассказал, что стрелковая рота недалеко отсюда держала оборону, но немцы внезапно напали, и командир отправил его с просьбой о помощи.
Комбат приказал: «Батальон в ружьё!» Мы быстро построили роты развёрнутым фронтом и устремились вперёд. Добравшись до места назначения, мы сначала перескочили через нашу оборону, а затем сходу выбили немцев из окопов.
Фашисты попытались оказать сопротивление, но мы окрылённые успехом почувствовали кураж, и им ничего не оставалось делать, как отступать по всем направлениям. Полностью освободив окопы от фрицев, мы закрепились в них и стали ждать подхода других батальонов, а в это время подъехала кухня, солдаты ещё раз хорошенько перекусили.               

Когда собрались все командиры рот и батальонов, майор Кулаковский зачитал приказ, согласно которому нам предстояло наступать на город Гатчину, бывший Красногвардейск. Затем подтянулись восемнадцать танков Т-34, мои пулемётчики расположились на броне, а я с пехотинцами пошёл пешком. Приблизившись к большому селу, под названием Скворицы, по нам открыли огонь из всех видов оружия. Огонь открыли и наши подразделения, но понесли большие потери, залегли и начали зарываться в снег. Долгое время попытки атаковать не имели успеха, как только мы поднимались в атаку, фашисты обрушивали на нас огненный шквал, и снова приходилось залечь. Но вскоре наши усилия были вознаграждены, увидев, что из крайнего дома кто-то подаёт сигнал фонариком, мы спросили у командира связи: «Что это за огонёк мелькает, может кто-то подаёт нам сигнал азбукой Морзе?» Он говорит: «Кто-то просит огня». Вместе мы подползли к танкистам и попросили командира танка открыть огонь по этому дому. Танкисты  выпустили три бронезажигательных снаряда, дом вспыхнул, и стало видно как днём. Сразу же в воздух взвились красные ракеты, и танки устремились вперёд, а за ними с криком – «Ура», цепью пошла пехота.
От огня был виден белый снег, куда не взглянешь, всюду мелькали чёрные силуэты солдат, и слух заглушало славное эхо - «Ура!» Невольно вспоминались слова из песни: «Тёмная ночь только пули свистят по степи».
Очень радостно было на душе от этого крика  и от осознания того, что мы идём на запад.

Несмотря на яростное сопротивление врага, наши войска всё же ворвались в село Скворицы, где немцы отстреливались до последнего патрона. Мы на ходу забрасывали подвалы гранатами, а затем автоматными и пулемётными очередями били по окнам, устремляясь вперёд. Когда с большими потерями взяли село и прошли на двести метров вперёд, путь нам преградил противотанковый ров, поэтому танки остановились, не имея возможности двигаться дальше. За противотанковым рвом протекала мелкая речушка с очень обрывистым берегом, а немного правее находился деревянный мост через речушку. С 1-м пулемётным взводом мы направились к мосту, и когда уже приблизились, на него заполз немецкий танк «Тигр». Пулемётчики сразу же спустились вниз к речушке, а наша артиллерия ударила по танку, и он заглох на мосту. Воды в речушке было по колено, но так как все мы были в валенках, её пришлось запрудить. С этой задачей солдаты справились быстро.
    
В какой-то момент ко мне подбежал командир 3-го батальона капитан Боговеев и сказал: «Старший лейтенант Лысенко, поручите свою роту командиру взвода и идите, принимайте командование 8-й стрелковой ротой, там убит командир».
Я ответил: «Товарищ капитан пока я жив, свою роту не брошу». Он выхватил пистолет и закричал: «Я тебе приказываю!». На что я ему спокойно ответил: «Товарищ капитан, пожалуйста, опустите пистолет, если вы выпустите в меня одну пулю, в Вас полетят 650», - и показал налево, где пулемётчики, услышав наш спор, направили дуло пулемёта в сторону комбата. Затем, повторив ещё раз, что роту не брошу, я развернулся и вместе с пулемётчиками переправился на противоположенный берег.
    
За речкой фашисты вырыли окопы в полный профиль. Когда мы заняли немецкие окопы и выставили пулемёты, в тоже время слева от нас расположились бойцы 6-й стрелковой роты, к которой был прикреплён 1-й взвод моей пулемётной роты. Вдруг, неожиданно из лесочка показались немецкие танки в сопровождении пехоты и двинулись в направлении нашей обороны. Когда их цепи вышли на открытую местность, по ним ударили «Катюши». В результате фашисты залегли, но многие из них залегли навечно.

Вражеские танки устремились вперёд, а один из них направился к нашим позициям. Быстро убрав пулемёты, мы бросились в бомбозащитные щели. Танк заполз на окоп, развернулся несколько раз, засыпав нас землёй, попытался придавить, но поняв, что все усилия тщетны, пополз дальше. Отряхнувшись, мы выставили пулемёты и кинжальным огнём отрезали пехоту от танков, заставив фашистов залечь на открытой местности. Два немецких танка загорелись, а у одного была перебита гусеница, и он закружился на месте. А танк, который переполз через наш окоп, продвинулся вперёд метров на пятьдесят, и ему снарядом снесло полбашни. Танкистам выжить не удалось.
    
Фашисты, не выдержав стремительного напора, в рукопашном бою так же потеряли инициативу и стали убегать к лесочку, но добежать посчастливилось ни всем. В одной из таких атак погиб старшина моей пулемётной роты, он в рукопашном бою кинулся на вражеских солдат, одолел четверых, но пятый пронзил его штык ножом насквозь.

Постепенно мы приблизились к лесу, но фашисты открыли огонь из всех видов оружия. Когда наши роты залегли цепью, я лежал немножко впереди и из автомата стрелял по фрицам. С немецкого танка, находившегося в лесочке, ударил крупнокалиберный пулемёт с разрывными пулями, в результате одна пуля попала в левую часть щита пулемёта, а оттуда осколок отлетел и угодил мне в правую ногу, чуть ниже колена. Произошло это событие 21января 1944 года.
Я крикнул командиру 1-го взвода лейтенанту Вахмянину, чтобы он принимал командование ротой, а сам пополз к речушке, но через воду перебраться не смог. Вдруг, ко мне подбежали красноармеец 893-го полка Воробьёв Василий Андрианович и стрелок-пулемётчик моей 3-й роты Кимягаров Хаим Шалумович. Когда они зацепили меня ремнями и перетаскивали через реку, немецкий снайпер попал Кимягарову в плечо. Мы ещё немножко проползли по снегу, затем я остался лежать в окопчике, а красноармеец Воробьёв  и раненный стрелок Кимягаров побежали в крайний дом села. Через какое-то время вернулся боец Воробьёв и притянул с собой санки. Кое-как взобравшись на них я уже не чувствовал ноги, а валенок был полон крови. Воробьёв во весь дух потянул сани, но на полпути вдруг упал. Снайпер продырявил ему шапку, а вторая пуля попала в санки, чуть ниже меня. Я подумал, что Воробьёв убит и собрался самостоятельно ползти, как вдруг он схватил за верёвку и молнией понёсся  к дому.

Когда связной стянул с моей ноги окровавленный валенок, разрезал штанину, а медсестра обработала рану и сделала укол, мне сразу стало легче. Связной Яблоков рассказал что заметил, откуда стреляет снайпер, и всё это время подбирался к нему, а потом успокоил.
Я поблагодарил моих спасителей, и они отправились на передний край, а перед уходом связной положил мне в карман бутылку спирта.

Сразу же после их ухода в дом забежал писарь батальона и громко закричал: «Медсестра быстрее перевяжите меня». Я глянул, а ему осколком снаряда отсекло часть руки вместе с рукавом полушубка, висели лишь окровавленные лохмотья. Писаря сразу увели в другую комнату. Когда раненых собралось человек двадцать, на санитарном автобусе нас отправили в Ленинградский госпиталь. В автобусе раненному писарю стало плохо, и я предложил ему отпить немножко спирта. Он жадно пил большими глотками пока не успокоился, а потом сказал: «Ну, теперь до Ленинграда доеду, боль замерла».
В Ленинград нас везли через Петергоф, уже освобождённый нашими войсками.
    
Положили меня в госпиталь на улице Менделеева и снова потекли скучные дни госпитальной жизни, а наши войска в это время с боями продвигались всё дальше и дальше на запад. В один из дней хирург направил на рентген раненой ноги, затем мне сделали операцию и удалили осколок. С этого момента рана стала затягиваться, боль утихать, а здоровье пошло на поправку.               
    
Когда меня отправляли в госпиталь, офицер из моей пулемётной роты дал Ленинградский адрес беременной жены, чтобы я поинтересовался её состоянием. Из госпиталя я написал ей письмо, она ответила и попросила после выписки обязательно её навестить. В середине февраля меня направили в выздоравливающий батальон на 15 суток. Прибыв в батальон, я сдал направление в штаб, поговорил со старожилами и поинтересовался: «Как сходить в город?» Ребята ответили, что в город отпускает майор Дыркин, и предложили с ним познакомиться. Подойдя к забору, один из бойцов раздвинул оторванные доски снизу и сказал: «Товарищ майор разрешите в увольнение?», - после чего вылез за территорию выздоравливающего батальона, а мы последовали за ним.
    
В первый день я не рискнул идти в самоволку, а обратился к командиру выздоравливающего батальона и получил увольнение на сутки. В полдень я отправился в город, немного побродив, на трамвайной остановке подошёл к милиционеру и спросил, как найти нужный адрес. Он достал карту Ленинграда и точно указал, на каком трамвае можно туда добраться.
    
Прибыв, я постучался в дверь и в ответ услышал слово: «Входите». Квартира находилась на втором этаже, встретила меня девушка, спросившая: «Вы кто?»
Я ответил, что сослуживец её мужа. Девушка была глубоко беременной,  встала со стула, взяла меня за руку и сказала: «Ну что же вы стоите у порога?». После чего я разделся и начал рассказывать ей про мужа. Мы попили чаю, поиграли в карты, и я засобирался в обратный путь. Девушка предложила остаться и сказала, что вечером придут её подруги, и мы могли бы пообщаться. Я поблагодарил за гостеприимство и пообещал завтра, в честь праздника 23 февраля, приехать в гости.
На следующий день я ушёл в город, а соседа, по больничной койке, попросил на перекличке крикнуть за меня. Легко добравшись до квартиры, я вошёл и увидел четырех девушек. Они помогли мне раздеться и усадили за праздничный стол, рядом с хорошенькой чернявой девушкой. По случаю праздника девушкам удалось раздобыть бутылочку русской водки. Так незаметно мы просидели до поздней ночи, а утром, когда я проснулся, рядышком спала чернявая красавица.
    
В выздоравливающем батальоне я появился только на третьи сутки. За длительную самовольную отлучку меня досрочно выписали из батальона и направили в запасной офицерский полк, в тридцати километрах от Ленинграда.
На Ленинградском фронте было затишье, и в этом полку собралось несколько тысяч офицеров. Меня в первый же день отправили в наряд по кухне, чистить картошку, но я удрал в Ленинград к черноволосой Марусе.
Утром, когда я вернулся, старшина офицерского полка из бывших штрафников спросил: «Почему вчера ты не работал на кухне?» Я ответил, что ему подчиняться не буду, так как являюсь боевым офицером, и хочу отправиться на фронт. Старшина доложил полковнику, а тот вызвал меня к себе и стал угрожать трибуналом.
Полковнику я сказал, что являюсь командиром пулемётной роты, моё место на передовой, и там я принесу больше пользы, чем на кухне, а он мне спокойным голосом сказал: «Идите, сейчас я занят, а в шесть часов вечера жду вас у себя».
Уходя, я подумал, что сегодня не удастся удрать в Ленинград.  Прибыв в 18 часов, я доложил полковнику. Он усадил меня напротив, посмотрел какие-то документы, затем спросил: «Вы служили срочную службу на складе НКО №195 в городе Ростов-на-Дону?» Я сказал: «Так точно». Полковник спросил: «Значит, вы знакомы с интендантской службой?» Я ответил: «Да».
Полковник рассказал, что запасной ротой управляет капитан, обеспечивающий офицеров дополнительным пайком и обмундированием, и на него много жалоб, поэтому предложил мне выполнять его обязанности. Я ответил, что всё понятно и постараюсь оправдать доверие. Полковник очень обрадовался и сказал: «Вот и хорошо, мы с вами договорились, когда произведёте приём имущества вместе с капитаном приходите ко мне и доложите о сдаче – приёме».
    
Я зашёл к капитану в каптёрку, он лежал на кровати и грубым голосом спросил: «Вам кто разрешил без стука входить?» Я ответил, что мне разрешил полковник и показал предписание, прочитав которое капитан покраснел и побежал выяснять - в чём причина. В это время я сходил пообедать, а когда возвращался, встретил капитана, который был не в духе и сказал мне: «Ну что же пойдём, принимай моё хозяйство и должность, интендантик». Я ему ответил: «Не ругайся капитан, ни я проявил инициативу отнять твою должность». Улыбнувшись, он сказал: «Ладно, не обижайся, я шучу».               
    
Вот так я оказался в штате запасного офицерского полка на должности интенданта роты. Теперь у меня была отдельная комната, и в таких условиях можно было воевать. Всегда, получая дополнительный паёк для роты, я взвешивал и раздавал каждому офицеру положенную норму, без претензий в свой адрес, даже если мне самому чего-то не хватило.    
Однажды, в запасном офицерском полку я встретил своего бывшего командира отделения срочной службы Хуказова Матвея Авдеевича, армянина из Ставропольского края. Теперь он, как и я был в звании старшего лейтенанта.               
    
Ежедневно из нашего полка начали отправлять на передовую маршевые роты.
Я написал рапорт командиру полка об отправке на фронт, но получил отказ.
Когда в очередной раз я написал рапорт, командир полка вызвал меня в штаб для беседы и задал вопрос: «Чего тебе не хватает товарищ Лысенко, ведь ты уже участвовал в трёх сражениях, имеешь четыре ранения и осколок в груди, а здесь находишься в комфортных условиях, выглядишь как настоящий офицер. Может быть, о наградах печёшься? Награды будут, я обещаю, ты на хорошем счету, офицеры тобой довольны». Я ответил: «Нет, товарищ полковник, меня не награды волнуют, а моя совесть. Если доживу до победы, как я смогу вдовам в глаза смотреть, зная, что был тыловой крысой? Моё место там, где солдаты каждую секунду рискуя своей жизнью, защищают любимую Родину. И это не пустые слова, а осознанный выбор».      
Немножко помолчав, полковник сказал: «Ну и чёрт с тобой, завтра же отправишься на фронт, а сейчас иди, доложи комбату, чтобы на твою должность назначил достойного офицера, и сдай ему всё своё имущество».               
    
Так для меня закончилась интендантская служба в запасном офицерском полку, длившаяся примерно полмесяца.               






                ГЛАВА IV. ПРИБАЛТИЙСКИЙ ФРОНТ

               
    
На следующее утро 36 офицеров получили сухой паёк и под музыку духового оркестра отправились на станцию, что в двух километрах от лагеря. Добравшись, мы погрузились в теплушки, и поезд тронулся в направлении города Нарва. В четыре часа утра поезд остановился, все построились и нам объявили, что мы находимся недалеко от города Нарва, а рядом протекает река Нарва и в шести километрах отсюда, в обороне стоит наша часть, до которой необходимо идти  пешком.




          378-я Новгородская Краснознаменная стрелковая дивизия,
                1258-й стрелковый полк

   

 
Когда мы добрались до штаба дивизии,  нас распределили по воинским  подразделениям. Меня зачислили в 1258-й стрелковый полк майора Лекарева, 378-й стрелковой дивизии генерал-майора Белова, которая на постоянной основе входила в 14-й стрелковый корпус генерал-майора Артюшенко.
14-й стрелковый корпус в данный момент входил в состав 59-й армии генерал-лейтенанта Коровникова, пока ещё Ленинградского фронта, из левого крыла которого, в апреле 1944 года был создан 3-й Прибалтийский фронт.

На этом участке фронта ещё не существовало сплошной линии обороны, где-то немцы вклинивались в нашу линию, а где-то наоборот. Мы пошли искать свой полк и чудом не угодили к немцам. Из-за этой неразберихи лётчики частенько бомбили чужие и свои позиции.
Когда мы прибыли в 1258-й полк, меня назначили командовать 1-й пулемётной ротой, 1-го стрелкового батальона. Эта пулемётная рота состояла из трёх взводов, а не из двух, как во многих частях. Три пулемётных отделения из других рот были отданы для создания единой пулемётной роты в батальоне.
    
Здесь наша часть находилась недолго, в один из дней пешим порядком мы прибыли на станцию, погрузились в эшелоны, и поезд отправился в неизвестном направлении. Ехали около суток, затем после выгрузки нас построили в боевые порядки готовые к маршу. Лесом мы прошли около 10-ти километров, затем остановились на полянке, где каждой роте было определено место для ночлега.
Из жердей и сосновых веток соорудили жилища, похожие на казахские юрты, посредине жилища развели костёр, а по краям улеглись отдыхать. Чтобы всю ночь поддерживать огонь, назначили дежурных истопников.
    
Здесь мы находились шесть суток, а на седьмые ночью построили роты и шагом марш пошли в неизвестном направлении. Было это 28 марта 1944 года. Так мы прошагали почти целый месяц недалеко от линии фронта, двигаясь по ночам, а днём отдыхали. Куда шли и зачем не знали?

Никогда не подумал бы, что двигаясь в строю можно спать, но приходилось, иногда даже сны видел. Бывало, идёшь всю ночь, а вокруг степь да степь, и как только покажется лесочек, сразу сердце радуется. Заходя в лес, мы собирали сухостой, разводили большие костры, а когда дрова перегорали, прямо на кострище клали еловые ветки и на них ложились спать. Тепло было, как на русской печи, только ночью приходилось вертеться, чтобы прогреть всё тело.
Казалось, что ветки могут загореться, но от углей они только жёлтели. 
    
Однажды в шесть часов вечера после ужина, мы построились в колонну и отправились в путь. Как только голова колоны выдвинулась на поляну, мы увидели большое скопление людей, расчищавших площадку от снега. В небе появился пикирующий самолёт, колона рассредоточилась, а солдаты уже вышедшие из леса быстро вернулись обратно. Когда самолёт пошёл на посадку, люди, работавшие на расчистке снега, разбежались кто куда. Самолёт приземлился и покатил по расчищенному полю, а в конце врезался в толстый слой снега и заглох. Это был двухмоторный бомбардировщик «Пе-2», лётчики выбрались из него, и подошли к комбату, а я присоединился к ним. Они рассказали, что самолёт атаковали немецкие истребители, повреждён двигатель, поэтому пришлось совершить вынужденную посадку.               
    
Так прошагали мы ещё две ночи без происшествий, а на третью снова случилась незапланированная остановка. Когда вышли из леса на большую полянку, справа от деревни, в которой с двух сторон была организована оборона, «Катюши» атаковали немецкие траншеи, и нам приказали рассредоточиться по периметру. Многие солдаты убежали в лес, некоторые остались на полянке, но точно было известно, что фашисты сразу начнут стрелять по «Катюшам». Прилетели два «Юнкерса» и начали прочёсывать лес, а вражеская артиллерия устроила бешеный обстрел.

От попадания снаряда в домик лесничего, дом рухнул и загорелся, а от него в нашу сторону побежала женщина с маленьким ребёнком, который ручками держался за её шею. Вдруг, перед ними взорвалась немецкая авиационная противопехотная бомба SD-2, с осколками в виде бабочек. Я лежал в воронке и когда рассеялся дым, увидел, что женщина упала, а ребёнок поднял невероятный душераздирающий крик. Выскочив из воронки, я подбежал к ним и увидел, что женщине осколком бомбы отрезало голову, а ребёнку часть руки. Подхватив ребёночка, я вытащил из сумки два индивидуальных пакета и запломбировал ему руку. Когда бомбардировка закончилась, я отдал ребёнка санитарам и продолжил движение, но в голове ещё долго слышался его крик.               
    
Так мы прошагали несколько ночей, затем комбат вызвал командиров рот и приказал построить временное жилище. Солдаты соорудили из брёвен командирскую землянку и шалаши для личного состава.
В середине апреля стояли ясные солнечные дни, полным ходом шла весна 1944 года.




                От Пскова до Полоцка
   
      

В лесу мы прожили пять суток, затем был получен приказ, что 378-я Новгородская стрелковая дивизия, в составе 14-го стрелкового корпуса присоединяется к 42-й армии генерал-лейтенанта Свиридова, в составе недавно созданного 3-го Прибалтийского фронта, под командованием генерал-полковника Масленникова и должна занять оборону недалёко от города Пскова у села Яблонец. Как такового села уже не существовало, остались одни руины.
    
Ночью мы вышли на исходные позиции, а утром комбат приказал разведать район леса, от реки до железнодорожного полотна и выяснить, где находится немецкая оборона? Когда наша группа из офицеров и солдат, осторожно шаг за шагом продвигалась вперёд, в лесу мы обнаружили много трупов наших и немецких солдат, уже подвергшихся разложению, поэтому пришлось задержаться, чтобы их похоронить. У одного убитого красноармейца на груди висел орден Ленина, пробитый пулей. По-видимому, пуля попала прямо в сердце?
Выкопав две могилы, мы отдельно похоронили наших и немецких солдат.
    
На следующий день мы добрались до опушки леса, где были вырыты окопы, а впереди виднелась длинная поляна, за нею располагалась железнодорожная насыпь, замаскированная срубленными деревьями. К железнодорожному мосту мы и вывели весь личный состав нашего 1-го батальона, а рядом с мостом, у реки, организовали оборону. Недалеко от нашей обороны проходила шоссейная дорога на Псков, а рядом с железнодорожной насыпью немецкий ДОТ, напротив него мы установили станковой пулемёт, чтобы охранять шоссе.
На берегу реки Кебь мы оборудовали землянку, в ней поселились связной Карпов Василий Иванович, старшина Сиротенко Михаил Сергеевич и ваш покорный слуга.
    
В соседнем посёлке было зарыто много ям с различными овощами на хранение, чаще всего с картошкой. Однажды я нашёл яму, в которой было спрятано пять пар заготовок хромовых сапог и сапожный инструмент. Солдат моей роты Деркач Кондрат Петрович, до войны работавший сапожником, сшил очень качественные хромовые сапоги.
 В окопах часто находили ящики с гранатами, отдельно хранившиеся от запалов, оцинкованные коробки с патронами, а однажды нашли портфель с немецкими орденами и медалями. Вероятно, в спешке немцы не успели вручить их солдатам и офицерам?
Найденными гранатами мы глушили рыбу, что являлось дополнительным питанием.               
    
Три взвода моей пулемётной роты были рассредоточены по разным позициям, один взвод располагался в 3-й стрелковой роте, а два других на стыке со 2-м батальоном. Эти пулемётные точки приходилось обходить каждую ночь вместе со связным. Землянка командира 3-й стрелковой роты находилась на берегу реки, у взорванного железнодорожного моста, где из воды торчало только основание. По этому основанию с огромным риском для жизни мы перебирались на другую сторону реки.
    
Как-то раз я шёл с проверкой к своему пулемётному взводу, мимо землянки командира 3-й стрелковой роты, вдруг справа в кустах послышался шорох, я передёрнул затвор и крикнул: «Кто в кустах, выходи?» Никто не ответил, но я на всякий случай произвёл автоматную очередь. Часовой, услышав выстрелы, поднял тревогу, и сразу же прибежали пятеро солдат. Когда об инциденте узнал командир 3-й стрелковой роты, он мне сказал: «Счастье, что ты их заметил, разведчики доложили, к нам в тыл проникла группа диверсантов с целью захватить пленного, желательно офицера. В этой связи мы усилили боевое охранение».  Как только мы поговорили, послышалась стрельба, взрывы гранат и пулемётная очередь, а в небо взвилась осветительная ракета. Оказалось, немецкая разведка незаметно пробралась в тыл нашей обороны с замыслом взять языка, но случайно напоролась на наших разведчиков, и между ними завязался бой, в результате которого один офицер немецкой разведки был убит, а наш разведчик ранен.

После возвращения в свою роту мне доложили, что на этом участке всё спокойно. Немножко отдохнув, я пошёл проверять остальные пулемётные точки, а утром вернулся в землянку.               
    
В нашем тылу за рекой Кебь на высотке располагался пулемётный укрепительный батальон, в котором служили только девушки, но нам туда путь был закрыт под строгим контролем. Иногда девушки приходили к реке стирать одежду, бывало, даже разговаривали с нами, но не более того.               
    
Однажды, мы со связным обошли все пулемётные расчёты и предупредили командира взвода лейтенанта Гоголева Николай Лукича и командира отделения старшину Лыкова Федора Алимповича, что следует быть бдительнее, немцы ведут себя дерзко. Вернувшись в землянку, я услышал пулемётную очередь, схватив автомат, быстро побежал к шоссе, туда, где находилась пулемётная точка. Связной Карпов Василий Иванович побежал за мной. Когда мы приблизились к отделению старшины Лыкова, мне доложили, что немцы пытались напасть на пулемётную точку, но солдат Незамутдинов Самат, уроженец Башкирии не растерялся и дал врагу отпор. В результате один немец был убит, с собой у него были автомат, бинокль, финка и трёхметровая верёвка с петлёй. По тревоге прибежал командир взвода разведки и лейтенант из особого отдела. Пройдя по кустам в сторону шоссе, мы обнаружили много кровавых пятен. По-видимому, немцы утащили раненых с собой? Комбат объявил рядовому Незамутдинову благодарность за бдительность и пообещал представить к награде.
    
И снова оборонительная жизнь потекла своим чередом, солдаты часто от скуки совершали глупые поступки, пытаясь разыграть своих сослуживцев, чтобы хоть как-то скрасить серые военные будни. В батальоне служил боец, которого считали большим трусом и солдаты решили над ним подшутить. Однажды, когда он стоял на посту, тихо подкрались к нему, накинули на голову плащ-палатку, связали и на ломанном русском языке сказали, что если он ничего не расскажет, его закопают живьём в землю. Он сказал: «Господа немцы, не убивайте меня, я всё расскажу». Когда его развязали, и он увидел, что вокруг только свои солдаты, заплакал.
    
А однажды ночью, когда офицеры делились последними новостями, вдруг часовой, стоявший у землянки, выстрелил предупредительным вверх. Выглянув, мы увидели, что в 50-ти метрах стоит человек, с поднятыми вверх руками. Командир 3-й стрелковой роты послал связного, чтобы тот привел незнакомца. Когда его завели в землянку, он предъявил нашу агитационную листовку, затем ему предложили покушать и вызвали переводчика. Немец нам рассказал, что двое суток полз по минным полям, днём лежал в воронке, а с наступлением темноты снова полз, и, наконец, добрался. Очень боялся, что наши офицеры будут его бить, но теперь понял, что эти страхи были безосновательными. Ещё он рассказал, что многие в немецкой армии хотят перейти на нашу сторону, считая, что Гитлер уже проиграл войну.
Наутро немца отправили в штаб полка, а днём он уже выступал по радио с обращением к своим соотечественникам.               
    
В батальоне был оборудован наблюдательный пункт, на котором офицеры дежурили по очереди. На дежурство я всегда брал с собой бинокль, пехотный перископ и снайперскую винтовку. В районе железнодорожной насыпи у немцев был организован свой наблюдательный пункт. После восхода солнца между нами постоянно происходило незримое противостояние. Как только с той стороны следили в бинокль и окуляры блестели против солнца, мы сразу стреляли по этому блеску, а когда солнце меняло своё положение, спускались вниз и следили за ситуацией в армейский перископ.

Однажды я обнаружил, что под насыпью, со стороны противника, проложена труба для стока воды, а из неё виднеется какой-то силуэт, но иногда исчезает. На всякий случай я пристрелял это место из снайперской винтовки и стал наблюдать.
В один из дней удалось подстрелить там немецкого снайпера, а когда к нему осторожно подполз другой, пытаясь оттащить в безопасное место, я сразил и его. В течение дня никто к ним больше не приближался, и пока не зашло солнце, они тихо лежали в своей засаде.
На следующий день фрицы замаскировали трубу ветками.
    
Однажды ночью привели пополнение, и когда разводили по батальонам, потерялся один солдат. Утром я заступил на дежурство и с наблюдательного пункта увидел, что в сторону нашей обороны движется человек. Поступил приказ не стрелять, а подпустить поближе и узнать, что это за провокация? Когда он прошёл нейтральную полосу и подошёл поближе, солдаты подхватили его и бросили в окоп, а немцы в это время открыли огонь. Обстрел прекратился и мы увидели, что на этом человеке чудо-шинель. Немцы её обрезали по самый ремень, завязали рукава сзади, в шинель воткнули записку и отправили к нам. Это был тот самый новобранец из средней азии, который заблудился накануне, и его захватила немецкая разведка. О чём немцы его спрашивали, мы не знаем, но русского языка он не знал совершенно. Когда пригласили к нему земляка-переводчика, он рассказал, что немцы спрашивали: «Ты состоишь в партии коммунистов?» Он ответил: «Партия ушёл, а я остался один, теперь не знаю куда идти, скажите, как мне найти моя партия?»
Немцы ничего не смогли от него добиться, отправили к нам и написали записку: «Заберите своего «генералиссимуса», он вам не воин и нам не язык».
Произошло это событие в июне 1944 года.               
    
День за днём проходила жизнь в обороне, и хотя в прямых боевых столкновениях мы не участвовали, большое количество личного состава выходило из строя. Мы продолжали нести оборонительную службу, как вдруг в один из дней командиров рот и батальонов вызвали в штаб полка и сообщили, что готовится крупномасштабное наступление, поэтому, по всей линии противостояния с врагом, необходимо провести разведывательные мероприятия оперативного характера. Пришло время начала генерального наступления.
Советские войска приблизились к своим границам, и отсиживаться в обороне больше нет смысла.

Во время  прочёсывания лесного массива в заболоченной местности, мы случайно наткнулись на бойцов отдельной конной разведывательной роты 91-й гвардейской дивизии 3-го Белорусского фронта. Руководил группой старший сержант Цепляев Алексей Митрофанович. Мне очень понравился этот разведчик за свою смелость и находчивость. Из разговора я узнал, что он в 1938 году был призван на срочную службу из Башкирии. Мне показалось, что с этим парнем мы знакомы всю жизнь.
Забегая, вперёд скажу, что кавалер ордена «Отечественной войны I-степени» и ордена «Славы III-степени», а также медали «За отвагу» - гвардии старший сержант Цепляев Алексей Митрофанович погиб -  10 февраля 1945 года под Кенигсбергом…               
    
На следующий день командир полка майор Лекарев зачитал приказ, что 1258-й стрелковый полк от обороны переходит к штурму немецких укреплений. На сборы отводились сутки, и после артподготовки, которая намечалась на раннее утро, мы должны овладеть опорным пунктом немецкой обороны.
С вечера к нам подошла колонна танков, а утром, по сигналу атака мы вышли из насиженных мест, вслед за танками. Немецкая оборона была плохо оснащена вооружением, так как в этом районе долгое время не происходило боевых столкновений с нашими войсками, за исключением локальных стычек. Мы сходу выбили фашистов из их укреплений, развивая успех. Гитлеровцы практически не сопротивлялись и поспешно уходили, можно сказать убегали, но их настигала двойная опасность, впереди болото, а сзади наш массированный огонь.      

Таким образом,  в результате этой операции 4-го июля 1944 года мы уничтожили группировку фашистов севернее города Полоцка, с минимальными для себя потерями. Был дан приказ обойти болото правее, выйти на просторы и дальше развивать наступление в сторону запада. Когда мы оказались в лесу, нашему взору предстала ужасающая картина, повсюду лежали раздувшиеся трупы немецких солдат и лошадей.               

Вскоре нам предстояло встретиться с хорошо вооружённым и коварным врагом.
Собрав всех офицеров, командир батальона капитан Сухачёв, сообщил, что наши союзники Америка и Англия открыли второй фронт. Какая это была радость и уверенность в том, что гитлеровские войска теперь будут разбиты навсегда, но радость была преждевременной, ведь фашисты ещё слишком сильны, и нам предстояло пролить много крови и понести огромные потери для полной победы над врагом.      
Когда мы сокрушили немецкую оборону, многих представили к правительственным наградам. Ещё сутки мы продвигались вперёд на запад, не встречая какого-либо сопротивления. 




                Форсирование реки Дрисса
               

               
На очередном привале всех офицеров собрал командир полка майор Лекарев и зачитал приказ командующего 1-м Прибалтийским фронтом генерала армии Багромяна, в котором говорилось, что наша 378-я Новгородская Краснознамённая стрелковая дивизия генерал-майора Белова, в составе 14-го стрелкового корпуса генерал-майора Артюшенко, присоединяется к 4-й ударной армии под командованием генерал-лейтенанта Малышева. Согласно этому приказу, конкретно нашей дивизии была поставлена задача на границе Латвийской земли и Белоруссии, форсировать реку Дрисса, овладеть опорным пунктом, закрепиться и ждать подхода основных сил.
    
Наш полк остановился в пяти километрах от этой реки, в гористой местности с перелесками. Чтобы выбрать направление, наиболее удобного места форсирования реки Дрисса, командир 1-го батальона капитан Сухачёв собрал всех офицеров и приказал выдвигаться в сторону реки Дрисса, для проведения рекогносцировки на местности.
Накануне, 2-й батальон нашего 1258-го стрелкового полка форсировав реку, выбил немцев из опорного пункта, но понёс большие потери и отошёл обратно, на левый берег. Немцы к реке возвращаться не стали, так как примерно в 300-х метрах за рекой, у деревни Луговцы, на высотке имели хорошо оборудованный, очень укреплённый оборонительный рубеж.
    
Ширина реки Дрисса составляла не более 50 метров, а глубина не более 3-х, но с очень быстрым течением. На берегу стоял плот из четырёх брёвен, а через реку была протянута телеграфная проволока. Командир батальона, обратившись к нам, спросил: «Кто первым желает переправиться через реку, понаблюдать за противником?» Сначала все молчали, потом желание изъявил командир 1-й стрелковой роты, ну и я с ним за компанию тоже.

Когда встали на плот, я взялся за трос, а командир 1-й стрелковой роты за шест, и мы поплыли. Добравшись до середины реки, я сказал моему попутчику: «Держи крепче плот, его течением уносит», - затем повис на проволоке и кое-как оставался на плоту, но всё же, не смог удержаться и упал в реку. В тот момент я подумал: «Что мне делать, если брошу трос то могу утонуть?»
Утром, когда шли к реке, было холодно и я надел  шинель, а в воде она намокла и стала тянуть ко дну. Собрав все силы, я начал перебирать руками трос, и медленно продвигаться вперёд, волоча за собой эту броню, но приблизившись к обрывистому берегу, трос натянулся, и меня поволокло обратно. Очень хотелось жить, поэтому проскальзывающими руками я ещё раз сделал невероятное усилие и удержался. А когда парторг батальона, подойдя очень близко к обрыву, взялся одной рукой за ветку, другой кое-как дотянулся до меня, я понял что ещё поживу.
После этого командир батальона капитан Сухачёв сказал: «Старший лейтенант Лысенко, тебя мама в рубашке родила, таким людям  не суждено погибнуть на войне».               
Мы осмотрели местность, комбат наметил каждой роте свой участок дислокации для форсирования реки, и в это время прилетели два немецких «Юнкерса», покружились над нами, не сделав ни единого выстрела, улетели обратно.
Вернувшись в расположение батальона, мы услышали команду: «Приготовить все средства для переправы через реку». Для переправы станковых пулемётов в нашей роте имелись три большие лодки. Когда мы подходили к реке, немецкая артиллерия открыла массированный огонь. Видимо самолёты-разведчики разгадали наш замысел? За этот путь до реки, из личного состава пулемётной роты я потерял убитыми и ранеными девять человек. Уже вечерело, мы начали форсировать реку, и фрицы ударили по переправе шквальным артиллерийско-миномётным огнём. К счастью, на лодках моей пулемётной роте удалось переправиться без жертв. Стрелковые же роты понесли значительные потери. Были случаи, солдаты погибали от прямого попадания снаряда уже на берегу.
    
После того, как стемнело, и обстрел прекратился, личный состав батальона полностью переправился через реку, мы заняли немецкие окопы, поужинали, выставили часовых, а солдатам дали команду отбой. В ту ночь я уснул мгновенно и спал как убитый, даже не запомнил своих снов, а утром пошёл к заместителю командира батальона капитану Василькову, поговорить о предстоящем наступлении. Командирам трёх пулемётных взводов моей роты было приказано перебазироваться в приданные им стрелковые роты, а со мной остались только связные. Когда мы с капитаном Васильковым вышли из землянки, откуда-то прилетел шальной снаряд и недалеко взорвался, всех разбросало взрывной волной. В результате взрыва ранило одного связного, а заместителю командира 1-го батальона капитану Василькову оторвало ступню правой ноги.
Прибежали медики и быстро эвакуировали капитана в санитарную роту, но его организм не выдержал. Через три часа после ранения -  9 июля 1944 года капитан Васильков Николай Кузьмич скончался.               
   
Прибыв к командиру батальона капитану Сухачёву, я доложил о случившемся. Он очень расстроился, затем сказал: «Товарищ старший лейтенант, командуя пулемётной ротой, вам придётся быть моим заместителем. Через несколько минут прозвучит сигнал начала атаки, наш батальон пойдёт углом назад, то есть 1-я и 3-я стрелковые роты пойдут одновременно, а 2-я немного отстанет, поэтому командиру 2-й стрелковой роты старшему лейтенанту Говрилину потребуется серьёзная поддержка». Я ответил: «Вас понял, товарищ капитан». Комбат сказал: «Ну что же старший лейтенант, желаю вам удачи и бессмертия».               
    
С командиром 1-го стрелкового батальона капитаном Сухачёвым у нас давно сложились доверительные отношения, раньше мы вместе воевали в 196-й Гатчинской Краснознамённой стрелковой дивизии, он занимал должность командира батальона в 893-м стрелковом полку, а я в 863-м командовал пулемётной ротой. В январе 1944 года мы вместе освобождали от немецких захватчиков Ропшу-южную и Скворицы, разрывая фашистское кольцо вокруг осаждённого Ленинграда.               
Забегая вперёд, скажу, что комбат Сухачёв Николай Степанович погиб 16 июля 1944 года в Витебской области.               
    
Наша артиллерия начала массированную артподготовку, выйдя от комбата, я сразу же заскочил в окоп к командиру 2-й стрелковой роты, вместе с которым предстояло идти в бой. Мы поздоровались, и я спросил как его самочувствие? Он ответил, что всё в порядке. Знаю наверняка, тот, кто прошёл войну, навсегда запомнит невероятное волнение перед боем, к которому невозможно привыкнуть, как невозможно привыкнуть к гибели своих товарищей.

Артиллерия в течение 40 минут обрабатывала немецкую оборону, затем был дан сигнал три красные ракеты, после чего 1-я и 3-я стрелковые роты поднялись в атаку, а через десять минут я сказал командиру 2-й стрелковой роты: «Пора».
Вскинув правую руку с пистолетом вверх, он крикнул: «Рота вперёд, в атаку».
Но в это время немцы дали такой заградительный огонь из миномётов, что впереди от разрыва мин и пыли стало темно. Я увидел, что командир 2-й стрелковой роты ранен в правое плечо и весь окровавленный ползёт обратно, а большинство солдат опять запрыгнули в окопы. Таким образом, атака захлебнулась, и медлить было нельзя. Достав из-за ремня пистолет, я выскочил из окопа и крикнул: «Солдаты, за мной в атаку», - и бросился в это пекло.    
               
Пробежав несколько метров, впереди открылось чистое пространство, я оглянулся и увидел, что командир 2-й стрелковой роты с бойцами бегут следом за мной, стреляя по фашистам. Как только мы приблизились к немецкой обороне, фрицы открыли огонь из пулемётов. Я крикнул старшему лейтенанту: «Ложись». При падении пуля шаркнула и пробуравила мне каску, а командиру 2-й роты ударила в горло и пошла вовнутрь, у него изо рта потекла кровь.
Поднявшись, я увидел, что командир 2-й роты старший лейтенант Говрилин тоже встал, и, покачиваясь, побежал вперёд. А в окопах засели немцы. Я направился к ним, кое-кто стал убегать, кто-то поднимал руки, а один яростный немец выпустил по мне очередь из автомата. Возможно, у него дрожали руки и пули прошли мимо. Наверное, не суждено мне было умереть в этот день? Я метнул в фашиста гранату, и пока перезаряжал пистолет, увидел, что фриц бросает её обратно, но к счастью граната взорвалась в воздухе. С молниеносной быстротой я достал из-за пояса другую гранату, вырвал чеку и бросил вперёд. Фашист пытался поднять автомат, но у его ног взорвалась граната. Со злостью посмотрев на меня, он что-то крикнул, но я не задумываясь, выстрелил в него.
Очень часто после войны снилась мне дырочка от пули на щеке фрица.               
    
В какой-то момент ко мне подбежал командир пулемётного взвода лейтенант Пономарёв и сообщил: «Немцы убегают». Я ответил: «Накрой их пулемётным огнём». А он сказал, что пулемёты забились песком и не работают, а из автоматов по убегающим фрицам уже не достать.               
Мне доложили, что командир 2-й стрелковой роты в тяжёлом состоянии и когда я зашёл его навестить, он был уже безнадёжен. Выйдя из землянки, я дал команду занять оборону, прочистить оружие и только потом почувствовал, что к моему животу прилипла рубашка и вся в крови. Во время боя, пуля вскользь ударила по животу, но в горячке я этого не заметил.

Осведомившись о состоянии дел на передовой, я узнал, что только 2-я стрелковая рота под командованием старшего лейтенанта Говрилина и 1-й пулемётный взвод моей роты выполнили задачу батальона, заняв опорный пункт. А 1-я и 3-я стрелковые роты окопались на новом месте, не добравшись до немецких позиций. Проверив, как бойцы заняли оборону, установили пулемёты на флангах, я ещё раз зашёл в землянку к раненному командиру 2-й стрелковой роты, но он был уже мёртв. Мы вырыли яму, тело старшего лейтенанта завернули в плащ-палатку и похоронили мужественного командира по всем правилам военного времени.
Посмертно, командир 2-й стрелковой роты старший лейтенант Говрилин Григорий Петрович был награждён орденом “Отечественной войны I-степени”.               
    
В землянке находился ещё один тяжелораненый боец и со слезами на глазах умолял отправить его в тыл. Я попросил потерпеть пока придёт подкрепление, но солдат так жалобно плакал и просил о помощи, что я не выдержал и назначил двух солдат, которые из плащ-палатки сделали носилки, вытащили раненого бойца из окопа, ползком протащили несколько метров, и сразу оказались под массированным пулемётным огнём. Раненому солдату пуля попала в грудь, и он скончался на месте, а двое бойцов вернулись обратно, один из которых тоже получил лёгкое ранение.
    
Со стороны  высотки, заросшей лесом, немцы решили окружить нас до подхода основных сил, и на спуске сосредоточили все силы. В сторону высотки я выпустил три красные ракеты, затем взял немецкий пулемёт МГ-34, оставленный фрицами в окопах, и скомандовал: «Огонь». Три красные ракеты означали: «Дайте огня». В тот же миг наша артиллерия открыла беглый огонь по высотке и стрельбой из пулемётов нас поддержала 3-я стрелковая рота, поэтому немецкая атака сразу захлебнулась. К исходу дня на всём протяжении нашего участка, цепью сконцентрировалась немецкая пехота. Мы открыли огонь из всего имеющегося оружия, а через некоторое время к нам с боем пробился 2-й стрелковый батальон, подразделения которого выбили немцев и закрепились на высотке.
Затем подошли отставшие стрелковые роты нашего батальона во главе с комбатом Сухачёвым. Комбат поблагодарил всех за взятие и удержание плацдарма, так необходимого для развития дальнейшего наступления и сказал, что за выполнение поставленной задачи многие будут представлены к правительственным наградам. Меня представили к ордену “Красной Звезды”.               
    
Утром наш 1-й батальон был в полном составе, с очень поредевшей пулемётной ротой, в которой из трёх командиров взводов в строю остался  только лейтенант Пономарёв Александр Лаврентьевич. Младший лейтенант Гоголев Николай Лукич был тяжело ранен и отправлен в тыл, а младший лейтенант Сергеев Юрий Яковлевич пропал без вести. В роте, из девяти числившихся по штату пулемётов, в исправном состоянии осталось только четыре.
   
 Из прибывшего пополнения мы полностью укомплектовали пулемётную роту и утром 10 июля 1944 года готовились к дальнейшему продвижению на запад. Я приказал солдатам подготовить временный командный пункт, а сам прилёг на горке и закурил. Вблизи пулемётчики набивали ленты патронами, я им крикнул: «Сейчас же спуститесь вниз, может прилететь шальной снаряд».
Когда солдаты спустились, подошёл связной и доложил, что наблюдательный пункт готов, через секунду со стороны немецкой обороны послышался хлопок, я сгруппировался, и мина взорвалась в нескольких метрах от меня. Осколки попали в руки и ноги, которыми я закрывал грудь и живот. Я не почувствовал боли, казалось как будто обожгло кипятком.
Солдаты затащили меня в окоп и начали стягивать сапоги и одежду. Возникло ощущение, как будто одежда приросла к телу, и с меня сдирают кожу.
Это событие произошло 10 июля 1944 года, в день, когда моему единственному сыну Анатолию исполнилось 7лет. Возможно, поэтому я остался жить?               
    
В нашем 1-ом батальоне у меня был хороший товарищ, командир миномётной роты по национальности казах, и мы друг друга называли земляками. Познакомились с ним, когда стояли в обороне. Однажды идём с ним, и я спрашиваю: «Иван», - так мы все его называли: «Чем ты набил свою сумку?» Он открыл и показал, что вся она забита индивидуальными пакетами. Я спросил: «А зачем тебе столько?»               
Когда он узнал, что я ранен, сразу же прибежал, принёс свою сумку с индивидуальными пакетами и помогал санитарам бинтовать мои девять ран, а враг в это время продолжал массированный обстрел по нашим позициям.
После окончания артобстрела меня на носилках понесли к реке. К этому времени через  реку  уже был наведён понтонный мост, по которому переправлялись танки и артиллерия.
Когда меня провожали, многие солдаты плакали.               
    
Забегая вперёд, скажу, что наша 378-я Новгородская Краснознамённая стрелковая дивизия, уничтожая немецкую группировку в Курляндии, практически вся погибла, в строю осталось менее двух тысяч военнослужащих.
Поэтому 13 марта 1945 года, решением командования фронтом, дивизия была расформирована, а остатки личного состава и военного имущества переданы в 90-ю гвардейскую стрелковую дивизию.               
    
Положили меня в кузов машины и в сопровождении санитара доставили в 466 ОМСБ (отдельный медицинский санитарный батальон). Когда обработали раны, я потерял сознание и в таком состоянии находился пять суток. На шестые сутки, утром я открыл глаза и медсестра, сидевшая рядом, сразу побежала за доктором. Он посмотрел на меня и сказал: «Ну, Лысенко, теперь жить будешь!», - затем дал распоряжение медсестре принести сухарик и стакан кипятка. Я ответил: «Не хочу». «Если хочешь жить, нужно обязательно поесть», - сказал доктор.               
    
Вечером, на санитарной машине меня отправили в госпиталь под город Ржев, там сделали санитарную обработку ран, а на следующий вечер всех тяжелораненых бойцов повезли дальше. Прибыв, в город Осташков нас погрузили на катер и отправили по озеру Селигер на остров, в передвижной эвакогоспиталь. В госпитале мне сделали операцию ноги и руки, наложили гипс и через сутки вместе с группой тяжело раненных бойцов обратно перевезли в город Осташков. Ночью на санитарном поезде мы отправились в путь. Меня до потери сознания беспокоили раны, и когда на станции в поезд вошла санитарно-врачебная комиссия, врач, увидевший мои мучения, прорезал в гипсе дырочку и обработал раны, тогда мне стало легче, и я уснул на целые сутки.

Поезд прибыл в Удмуртскую АССР, в город Сарапул, расположенный на реке Каме. Время, пока находились в пути, пролетело мгновенно.               
Выгрузившись из санитарного поезда, мы на подводах уезжали в город. Кто-то, глядя на меня, сказал: «Такой молоденький, а уже офицер».
На моей гимнастёрке красовался орден «Отечественной войны II-степени». Остальные ордена вручили позже.               
    
Положили меня в госпиталь на стационарное лечение, ещё несколько раз оперировали ногу и руку, затем постепенно раны стали затягиваться, а боль утихать.                В первых числах ноября, когда я ходил уже без костылей, меня вызвали на медицинскую комиссию и сделали заключение: «Не годен к строевой службе, с исключением с учёта по статье 49-71».  Мне назначили II-группу инвалидности, а материалы отправили в Уральский военный округ, на утверждение.               

Я думал, что пока идёт война, меня по состоянию здоровья отправят служить в тыловую часть, но через двадцать дней вызвали в канцелярию госпиталя и объявили что выписывают. На вопрос: «Куда?», - комиссар ответил: «Домой, на три месяца». Я схватил обходной лист и с палочкой, хромая побежал по кабинетам.               

Этого дня я ждал шесть лет и три месяца, с тех пор как уехал на срочную службу.
Включая меня, из госпиталя выписывались восемь офицеров, шестеро уходили на фронт, а двое в отпуск домой, один на месяц, а я на три. Врачи госпиталя устроили прощальный вечер, наш лечащий хирург Галина Иосифовна попрощалась со всеми и пожелала счастливого пути.
Утром мне выдали белый полушубок, белую шапку и белые валенки. Я стал похож на партизана.               
Тридцатого ноября 1944 года хорошенькая медсестричка проводила меня до вокзала, я крепко поцеловал её, сел в поезд и поехал домой в казахстанское село Ждановка, к своим родным и близким.
               
Так для меня закончилась война…

 

               



                ПОСЛЕСЛОВИЕ

               

Родился я в 1916 году в городе Белая Церковь. Для Украины это были суровые времена, поэтому мои родители - Яков Яковлевич 1854 – 1947 г.г., и Ефимия Игнатьевна 1877 – 1972 г.г., в поисках лучшей жизни в 1917 году уехали в Казахстан.
По словам родителей, дорога до конечного пункта, села Ждановка, Атбасарского района, Акмолинской области - явилась величайшим испытанием для всей нашей семьи.
По пути следования были утеряны документы, в том числе и моё свидетельство о рождении.
В Казахстане пришлось получать новое свидетельство по факту обращения 1917 годом, поэтому у меня стало два года рождения. 
Много лет спустя, после войны, я побывал в ЗАГС-е города Белая Церковь, получил копию свидетельства о рождении 1916 годом и таким образом восстановил справедливость.   
 

Как я уже говорил, мне чудом удалось выжить на этой войне, но все мои братья – Степан, Андрей, Григорий и Александр погибли.


Степан 1901 г.р.
    
Погиб во время эвакуации завода на Украине. Больше о нём ничего не известно…


Андрей 1903 г.р.

Служил в 387-й стрелковой дивизии - пекарем.
11.08.1942 года в Ульяновском районе, Орловской области попал в плен и был отправлен в польский город Люблин, в концлагерь Майданек. Лагерный номер -743.
Умер 28 июня 1944 года, за один месяц до освобождения концлагеря нашими войсками. По случайному стечению обстоятельств, концлагерь освобождала
57-я гвардейская стрелковая дивизия, в составе которой в это время воевал его младший брат Александр.               


Григорий 1912 г.р.

Служил в 427-м ОАТБ (отдельном автотранспортном батальоне) 9-й армии.
11.07.1942 года пропал без вести при выполнении боевого задания в Ростовской области, там, где я проходил срочную службу.
Вместе с Григорием в одной части служил и вернулся с войны наш земляк Анатолий Пилипас, который видел, как во время бомбёжки Григорий на гружённом боеприпасами автомобиле переезжал через реку Дон, а когда дым рассеялся, оказалось, что моста уже нет.
Неизвестно, переехал Григорий на другой берег, или погиб на переправе?



Александр 1923 г.р.

В Отечественной войне с осени 1941 года. Сначала в составе 8-й гвардейской стрелковой дивизии им. Генерал-майора И.В.Панфилова, где в результате боевых действий в районе Демянского котла, был тяжело ранен и 03.03.1942 года отправлен в 504 госпиталь.
После излечения воевал в составе 9-го гвардейского стрелкового полка, 3-й гвардейской стрелковой дивизии, а 30.07.1943 года попал в плен у реки Миус, где дивизия с 27 по 30 июля находилась в окружении.
В сводках 9-го гвардейского стрелкового полка, Александр числится погибшим и захороненным  в Украинской ССР, Сталинской области, Снежнянском районе, на хуторе Гараны.
После войны моим родителям пришло письмо из города Никополь, Днепропетровской области, в котором сослуживец моего брата Александра - Павлов Григорий Васильевич 1920 г.р., сообщил, что они вместе с Александром и группой сослуживцев находились в плену под Одессой, затем бежали и до прихода наших войск, скрывались в катакомбах. Когда освободили от фашистов город Одессу - 10.04.44 года, мой брат Александр и Григорий Павлов вторично были призваны в Красную Армию, Беляевским РВК, Одесской области.
Затем мой брат Александр служил наводчиком 82-х миллиметрового миномёта в 170-м гвардейском стрелковом полку 57-й гвардейской стрелковой дивизии, бойцы которой освобождали город Люблин и концлагерь Майданек.
Гвардейцы этого 170-й гвардейского стрелкового Демблинско-Берлинского Краснознамённого ордена Суворова полка, под командованием Героя Советского союза полковника Дронова Никиты Дорофеевича – первыми ворвались в Берлин. В этом полку 13 - героев Советского союза и 14 - полных кавалеров ордена Славы.
Мой брат Александр тоже заслужил награды:
в августе  1944 года - медаль «За отвагу»          
в феврале 1945 года - орден «Славы 3-степени».   
Так же Григорий Васильевич Павлов в своём письме сообщил, что 09.02.1945 года, находясь в дозоре, от разрыва шального снаряда, мой брат Александр получил смертельное ранение в сердце, и был похоронен в братской могиле, недалеко от местечка Маншнов, Брандербургской провинции.   



Ещё в моей семье были три замечательные сестрёнки, которых я очень любил – Дуня, Мария и Елена.
    
Дуня умерла от внезапной болезни, когда ей исполнилось восемнадцать лет.    
    
Мария - 1918 г.р., в замужестве Чуприна, родила двух детей - Василия и Шуру, прожила счастливую жизнь.
    
Лена - 1926 г.р., была самой младшенькой, я любил и жалел её больше всех. Лена с детства была инвалидом, ей трудно было ходить, но она излучала энергию и жизнелюбие. Люди, обделённые здоровьем, постоянно испытывают физические и моральные страдания, поэтому лучше  других ощущают чужую боль. С мужем Цымбал Николаем у них родились замечательные дети – Вера, Надежда, Сергей и Александр.               
Лена очень счастливо прожила свою жизнь и умерла в Рождество Христово.
   

После войны у меня родились два сына - Григорий, Василий и доченька - Нина!
К моему величайшему горю, в 1951 году скоропостижно скончалась жена Ксения, и я с четырьмя детьми остался один. Младшенькому Василию на тот момент исполнился всего лишь один год, благо, что старшему сыну Анатолию, родившемуся до войны, было уже четырнадцать, и вместе мы как-то справились с этой бедой.
Забегая вперёд, скажу, что мой сын Анатолий, родившийся до войны,  стал кавалером ордена  «Трудового красного знамени» и ордена «Знак почёта».               

Через какое-то время после смерти жены Ксении, я повстречал Женю, у неё уже был сынишка Толя. Так у меня стало два сына Анатолия. У нас с Женей родились двое сыновей - Валерий и Николай. Мы вместе прожили замечательные годы.               
Судьба всю жизнь испытывала меня на прочность, и я имел несчастье похоронить вторую свою жену.               
                               

Пройдёт немного времени, из памяти начнут уходить суровые военные годы, наших следов почти не останется, так пусть эти записи послужат ещё одним доказательством тому, как миллионы солдат не щадя своей жизни, защищали любимую Родину! Неважно как называется она сейчас - Советский союз, Россия  или Казахстан. Я жил в Казахстане, а погибал под Сталинградом, Ленинградом и на границе Белоруссии с Латвией. И всё это наша любимая Родина!!!               
    
Быть может, в воспоминаниях, я не всегда слишком лестно отзывался о некоторых своих командирах? Пусть они за это меня простят. Я поступал по принципу: «Лучше горькая правда, чем сладкая  брехня».   
               
               
Вот и закончилась моя история военных лет, а с нею незаметно и вся жизнь...   
                               
               
                05.04.1986 г.               




               



                ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ГЕРОЯМ...









               
                ДАННЫЕ ЦЕНТРАЛЬНОГО АРХИВА
                МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ (ЦАМО).





           Военнослужащие 184-й стрелковой дивизии 3-го формирования,    
           упомянутые в воспоминаниях:
               


1. Командир 184-й стрелковой дивизии - полковник   
    Койда Самуил Трофимович 1901 г.р., русский               
    Награды: 2-ордена «Красного знамени»               
    Попал в плен 01.03.1943 года под Харьковом               
   
               
2. Начальник штаба 184-й стрелковой дивизии         
    подполковник Айолло Израиль Моисеевич
    1915 г.р., еврей
    Награды: 1-орден «Красного знамени»               
    1-орден «Красной звезды»


3. Командир 294-го стрелкового полка - майор
    Зубаиров Хусаин Фати(ы)хович 1907 г.р., татарин
    Награды: 1-орден «Суворова 3-ст.», 1-орден   
    «Александра Невского», 1-орден «Отечественной 
    войны I-ст.» и 1-орден «Красной звезды»               



4. Военком 294-го стрелкового полка - батальонный             
    комиссар Спиридонов Александр Федорович
    1912 г.р., русский 
    Награды: 1-орден «Красной звезды»               
    Пропал без вести 03.03.1943 года под Харьковом   
               
               
5. Командир 3-го батальона 294-го стрелкового полка       
    старший лейтенант Костров Егор Григорьевич   
    1918 г.р., русский
    Награды: 1-орден «Отечественной войны I-ст.»
    и 1-орден «Красной звезды» 
    Погиб 17.09.1943года
       

6. Командир пулемётной роты 3-го батальона 294-го   
    стрелкового полка – лейтенант Глотов Николай
    Григорьевич 1906 г.р., русский
    Награды: 1-медаль «За боевые заслуги»               
    Пропал без вести в январе 1944года
               

7. Командир 1-го взвода 3-й пулемётной роты 3-го
    батальона 294-го стрелкового полка – младший
    лейтенант Крамарь Николай Степанович 1917 г.р.               
    Пропал без вести в сентябре 1942 года


8. Ответственный секретарь бюро ВЛКСМ 294-го 
    стрелкового полка – политрук Соколов Николай
    Георгиевич 1914 г.р., русский 
    Награды: 1-орден «Отечественной войны II-ст.»,
    1-орден «Красной звезды» и 1-медаль «За отвагу»               
    Погиб 27.06.1944 года               
               

9. Заместитель командира 3-го батальона по полити-
    ческой части 262-го стрелкового полка - старший 
    лейтенант Голиков Петр Григорьевич 1904 г.р., рус-
    ский
    Награды: 2-ордена «Красного знамени»,
    1-орден «Отечественной войны I-ст.»,
    1-орден «Красной звезды» и 1-медаль «За отвагу» 


10.Заместитель командира роты ПТР 3-го батальона 
     294-го стрелкового полка – младший лейтенант               
     Шевченко Григорий Никитович 1914 г.р., русский
     Награды: 1-медаль «За боевые заслуги»               
     Пропал без вести в августе 1942года
     под Сталинградом




             Военнослужащие 196-й Краснознамённой Гатчинской стрелковой 
             дивизии 2-го формирования, упомянутые в воспоминаниях:
               

               
                Под Сталинградом   



1. Командир 196-й стрелковой дивизии - комбриг               
    Аверин Дмитрий Васильевич 1899 г.р., русский               
    Погиб 07.08.1942г. под Сталинградом               
               
2. Командир 863-го стрелкового полка -               
    подполковник Витченко Сергей Леонтьевич
    1907 г.р., русский               
    Попал в плен в июле 1942 года, бежал
    и продолжил воевать.
               
3. Командир 3-го батальона 863-го стрелкового полка-   
    капитан Светла(и)ков  Андрей  Константинович 
    1906 г.р., русский      
    Погиб 03.09.1942года               
               
4. Командир пулемётной роты 3-го батальона 863-го
    полка - лейтенант Воронов Павел Андреевич
    1910 г.р., русский               
    Погиб 06.09.1942года          
               
               

 
               
               
                Под Ленинградом    
               

5. Командир 196-й Краснознамённой Гатчинской 
    стрелковой дивизии – генерал-майор Ратов         
    Петр Филиппович 1905 г.р., русский               
    Награды: 1-орден «Красного знамени»
    и 1-орден «Кутузова 2-ст.»                


6. Командир 863-го полка - майор Кулаковский             
    Николай Иванович 1912 г.р., русский               
   Награды: 1-орден «Красного знамени», 1-орден   
   «Суворова 3-ст.» и 1-орден «Кутузова 3-ст.»                               


7. Командир 3-го батальона 863-го стрелкового
    полка (до августа 1943года) - капитан Зыков
    Александр Иванович 1911 г.р., русский   
    Награды: 1-орден «Красного знамени»,
    2-ордена «Отечественной войны I и II-ст.»
    и 1-орден «Красной звезды»               
    Погиб 01.02.1945 года               
               
 
8. Командир 3-го батальона 863-го стрелкового полка 
     (с ноября 1943года) - капитан
     Боговеев Зия (Зиам) 1915 г.р., татарин
     Награды: 1-орден «Красной звезды»
     и 1-медадь «За боевые заслуги»               
     Погиб 26.06.1944 года               


9.  Командир 7-й роты, 3-го батальона, 863-го
     стрелкового полка - старший лейтенант
     Нара(о)стов Иван Фёдорович 1903 г.р., русский               
     Награды: 1-орден «Отечественной войны II-ст.»               
     Погиб 18.08.1943 года на Синявинских высотах               
 

10. Командир 8-й роты, 3-го батальона, 863-го
      стрелкового полка - старший лейтенант
      Поджаров Алексей Павлович 1911 г.р., русский
      Награды:  1-орден «Красной звезды» и               
      1-орден «Отечественной войны II-ст.»   
               

11. Командир 9-й роты, 3-го батальона, 863-го
      стрелкового полка - старший лейтенант
      Черешнев Иван Дани(и)лович 1916 г.р., русский 
      Награды: 1-орден «Красной звезды» и               
      1-орден «Отечественной войны II-ст.»   
      Погиб 19.02.1944 года
               

12. Парторг 863-го стрелкового полка - старший
       лейтенант Давыдов Владимир Иннокентьевич
       1914 г.р., русский 
       Награды: 1-орден «Красного знамени»   
       и 2-ордена «Красной звезды»                
               

13. Командир взвода 3-й пулемётной роты, 3-го
      батальона, 863-го стрелкового полка –
      лейтенант Анцигин Александр Григорьевич
      1923 г.р., русский               
      Погиб 19.08.1943 года


14. Командир взвода 3-й пулемётной роты,
      3-го батальона, 863-го стрелкового полка –
      лейтенант Вахмянин Василий Григорьевич
      1923 г.р., русский
      Награды: 1-орден «Красной звезды»               
      и 1-медаль «За отвагу»
               

15. Командир взвода 3-й пулемётной роты, 3-го
      батальона, 863-го стрелкового полка - лейтенант
      Кузьмин Иван Филиппович 1923 г.р., русский 
      Награды: 1-орден «Красной звезды»               
      и 1-медаль «За отвагу»
      Умер от ран в госпитале 23.03.1944 года
               

16. Телефонист, взвода связи 3-го батальона 863-го
      стрелкового полка - младший сержант Ермаков
      Николай Андреевич 1924 г.р., русский               
      Награды: 1-медаль «За боевые заслуги»


17. Стрелок- пулемётчик 3-й пулемётной роты,
      3-го батальона, 863-го стрелкового полка –               
      Кимягаров Хаим Шалумович 1918 г.р., еврей               
      Награды: 1-орден «Славы 3-ст.»               





              Военнослужащие 378-й Краснознамённой Новгородской
              стрелковой дивизии, упомянутые в воспоминаниях:
            

                Прибалтийский фронт
 

1.Командир 378-й дивизии – генерал-майор               
    Белов Александр Романович 1901 г.р., татарин               
    Награды: 3-ордена «Красного знамени»               
    и 1-орден «Красной звезды»               


2.Командир 1258-го полка 378-й дивизии -  майор         
    Лекарев Михаил Михайлович 1908 г.р., русский
    Награды: 1-орден «Красного знамени»,
    1-орден «Александра Невского»               
    и 1-орден «Красной Звезды»      
               

3.Командир 1-го батальона 1258-го полка - капитан 
    Сухачев Николай Степанович 1900 г.р., русский
    Награды: 1-орден « Александра Невского»
    и 1-орден «Отечественной войны II-ст.»
    Погиб 16.07.1944 года               
               

4.Заместитель командира 1-го батальона 1258-го               
    полка - капитан Васильков Николай Кузьмич
    1922 г.р., русский
    Награды: 2-ордена «Отечественной войны I и II-ст.» 
    и 1-медаль «За отвагу»               
    Умер от ран в госпитале - 09.07.1944 года          
               

5.Командир 2-й роты 1-го батальона 1258-го полка - 
    старший лейтенант Го(а)врилин Григорий Петрович 
    1921 г.р., русский               
    Награды: 1-орден «Отечественной войны I-ст.»      
    Погиб 09.07.1944 года в бою за деревню Луговцы   
               
               

               
                1-я пулемётная рота 1-го стрелкового 
                батальона 1258-го стрелкового полка


6. Командир пулемётной роты - старший лейтенант
    Лысенко Михаил Яковлевич 1917 г.р., украинец
    Награды:
    3-ордена «Отечественной войны I и II ст.» 
    и 1-орден «Красной Звезды»
    10.07.1944 года получил тяжёлое ранение
    Инвалид II-группы

7. Командир 1-го взвода - лейтенант Гоголев
    Николай Лукич 1920(1912) г.р., русский
    Награды: 2-ордена «Красной звезды»               
    и 1-медаль «За отвагу»
    09.07.1944 года получил тяжелое ранение
    Инвалид III-группы
               
8.  Командир 2-го взвода - лейтенант Пономарёв
     Александр Лаврентьевич 1909 г.р., русский               
     Награды: 1-орден «Красной звезды»               
     Погиб 25.07.1944 года   
 
9.  Командир 3-го взвода - младший лейтенант
     Сергеев Юрий Яковлевич 1924 г.р., русский   
     Пропал без вести в августе 1944 года

10. Старшина 1- пулемётной роты - Сиротенко 
      Михаил Сергеевич  1904 г.р., русский 
      Награды: 1-медаль «За боевые заслуги»    
               
11. Командир отделения 1-й пулемётной роты–
      старшина Лыков Федор Алимпович
      1895 г.р., русский 
      Награды: 1-медаль «За боевые заслуги»    
               
12. Командир отделения 1-й пулемётной роты–
      старший сержант Коробейников Яков Лукич
      1922 г.р., русский
      Награды: 1-медаль «За отвагу»    
               
13. Командир отделения 1-й пулемётной роты –
      старший сержант Забелин Константин(Кондрат)
      Алексеевич 1911 г.р., русский               
      Награды: 2-медали «За отвагу»               
      Погиб 09.07. 1944 года
               
14. Командир отделения 1-й пулемётной роты–
      старший сержант Исаму(т)динов Ахмат(Амет)
      Ханиярович 1918 г.р., башкир
      Награды: 2-медали «За отвагу»               
      Умер от ран в госпитале 16.07.1944 года
               
15. Командир отделения 1-й пулемётной роты –
      старший сержант Фёдоров Дмитрий
      Афанасьевич 1924 г.р., русский      
      Награды: 1-медаль «За боевые заслуги»    
      Погиб 08.07.1944 года
               
16. Командир отделения 1-й пулемётной роты-
      сержант Соколов Михаил Алексеевич
      1906 г.р., русский
      Награды: 1-медаль «За отвагу»    
               
17. Командир отделения 1-й пулемётной роты–
      младший сержант Кучеров Иван Яковлевич
      1916 г.р., русский               
      Награды: 1-медаль «За отвагу»
      и 1-медаль «За боевые заслуги»   
               
18. Командир отделения 1-й пулемётной роты–
      старший сержант Власов Иван Павлович
      1918 г.р., русский
      Награды: 2-медали «За отвагу»    
               
19. Командир расчёта 1-й пулемётной роты –
      младший сержант Шестаков  Александр
      Андреевич 1924 г.р., русский               
      Награды: 2-медали «За отвагу»               
               
20. Командир отделения 1-й пулемётной роты –
      старшина Геленов Курбан 1918 г.р., туркмен               
      Награды: 2-медали «За отвагу»    
               
21. Наводчик 1-й пулемётной роты - младший
      сержант Зыков Михаил Михайлович
      1925 г.р., русский
      Награды: 1-медаль «За отвагу»    
               
22. Наводчик 1-й пулемётной роты - младший
      сержант Ванюш(к)ин Иван Сергеевич
      1903 г.р., русский               
      Награды: 1-медаль «За отвагу»    
      Пропал без вести в октябре 1944 года 
               
23. Наводчик 1-й пулемётной роты - младший
      сержант  Ма(о)лофеев Михаил Егорович
      1911 г.р., русский      
      Награды: 1-орден «Славы - 3 ст.», 1-медаль
      «За Отвагу» и 1-медаль «За боевые заслуги» 
      Погиб 04.11.1944 года
               
24. Наводчик 1-й пулемётной роты - младший
      сержант Салынский Дмитрий Егорович
      1907 г.р., русский
      Награды: 1-медаль «За отвагу»               
               
25. Наводчик 1-й пулемётной роты - младший сержант 
      Тухумбаев Джума(нк)ул 1911 г.р., казах
      Награды: 1-медаль «За боевые заслуги»               
      Погиб 10.07.1944 года
               
26. Наводчик 1-й пулемётной роты - младший сержант            
      Урузбаев Базар  1915 г.р., узбек 
      Награды: 1-медаль «За боевые заслуги»               
      Погиб 09.07.1944 года
               
27. Наводчик 1-й пулемётной роты - младший сержант            
      Деркач Кондрат(ий) Петрович 1904 г.р., украинец               
      Награды: 2-ордена «Славы 2 и 3степени»
      и 1-медаль «За боевые заслуги»               

28. Наводчик 1-й пулемётной роты - красноармеец
      Нияс(з)ов Шарли 1904 г.р., киргиз            
      Награды: 1-медаль «За боевые заслуги»               
      Погиб 22.01.1945 года

29. Наводчик 1-й пулемётной роты - красноармеец
      Сысоев Николай Николаевич 1922 г.р., русский      
      Погиб 08.07.1944 года               

30. Наводчик 1-й пулемётной роты - красноармеец               
      Широкалов Владимир Прокопьевич
      1925 г.р., русский            
      Погиб 20.09.1944 года

31. Наводчик 1-й пулемётной роты - красноармеец               
      Павлов Михаил Павлович 1923 г.р., чуваш
      Награды: 1-медаль «За отвагу»               
               
32. Наводчик 1-й пулемётной роты - красноармеец               
      Зайцев Иван Павлович  1913 г.р., русский
      Награды: 1-медаль «За отвагу»               
      Умер от ран в госпитале 09.07.1944 года    
               
33. Наводчик 1-й пулемётной роты - красноармеец               
      Басько  Ефим  Миронович 1900 г.р., украинец
      Умер от ран  23.07.1944 года               
 
34. Подносчик патронов 1-ой пулемётной роты –
      красноармеец Ахметхаджаев Насыр 1900г.р., узбек
      Награды: 1-медаль «За отвагу»               
               
35. Подносчик патронов 1-ой пулемётной роты –
      красноармеец  Сарвилов  Иван  Алексеевич
      1923 г.р., русский
      Награды: 1-медаль «За отвагу»               
               
36. Подносчик патронов 1-ой пулемётной роты –
      красноармеец  Амосов Михаил  Дмитриевич
      1901 г.р., русский   
      Погиб 09.07.1944 года


37. Подносчик патронов 1-ой пулемётной роты –
      красноармеец  Авазов  Акназар 
      1911 г.р., узбек   
      Погиб 08.07.1944 года

38. Подносчик патронов 1-ой пулемётной роты –
      красноармеец  Беспалов  Николай  Васильевич 
      1898 г.р., русский   
      Погиб 10.07.1944 года

39. Подносчик патронов 1-ой пулемётной роты –
      красноармеец  Кочергин  Тимофей  Иванович 
      1912 г.р., русский
      Погиб 09.07.1944 года

40. Подносчик патронов 1-ой пулемётной роты –
      красноармеец  Марфич  Аксентий  Агеевич
      1902 г.р., украинец
      Награды: 1-орден «Красной звезды»               
      Погиб 24.03.1945 года   

41. Подносчик патронов 1-ой пулемётной роты –
      красноармеец  Насыров Хаджи  1914 г.р., татарин 
      Погиб 10.07.1944 года

42. Подносчик патронов 1-ой пулемётной роты –
      красноармеец  Ни(е)замутдинов  Самат
      1910 г.р., татарин
      Награды: 1-медаль «За боевые заслуги»               
      Погиб 07.11.1944 года   

43. Подносчик патронов 1-ой пулемётной роты –
      красноармеец Набиулин Махму(т)д
      1900 г.р., татарин
      Награды: 1-медаль «За отвагу»               
      Погиб 09.07.1944 года 
               
44. Подносчик патронов 1-ой пулемётной роты –
      красноармеец   Романов Пётр Антонович
      1914 г.р., русский
      Награды: 1-орден «Славы 3-ст.» и 1-медаль
      «За отвагу»               
      Погиб 14.09.1944 года 

45. Подносчик патронов 1-ой пулемётной роты –
      младший сержант  Семёнов  Прокопий
      Григорьевич 1896 г.р., русский      
      Награды: 1-медаль «За отвагу»               

46. Подносчик патронов 1-ой пулемётной роты –
      красноармеец  Шагиев Резван 1905 г.р., татарин
      Награды: 1-медаль «За отвагу»               

47. Писарь 1-й пулемётной роты - младший сержант
      Карпов Василий Иванович 1902 г.р., русский
      Награды: 2-медали «За отвагу»               

   



  Помощник командира взвода 94-й отдельной
      гвардейской разведывательной роты, 91-й
      гвардейской стрелковой дивизии гвардии
      старший сержант - Цепляев Алексей
      Митрофанович 1917 г.р., русский               
      Награды:
      1-орден «Отечественной войны I-ст.»,   
      1-орден «Славы 3-ст.» и 1-медаль «За отвагу»   
      Погиб 10.02.1945 года под Кенигсбергом               
               
  Командир расчёта 82 м/м миномётов 170-го      
      гвардейского стрелкового полка, 57-й 
      гвардейской стрелковой дивизии гвардии
      старший сержант - Павлов Григорий Васильевич 
      1920 г.р., русский (сослуживец брата Александра)
      Награды:
      2-ордена «Отечественной войны 2-ст.»,       
      2-ордена «Славы 2 и 3-ст.»  и
      1-медаль «За отвагу» 
   
                Фотография взята из интернета...