Карина Аарамовна, или Неожиданные последствия...

                КАРИНА ААРАМОВНА,
                или
                НЕОЖИДАННЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ХОРОШЕГО ВОСПИТАНИЯ

           Вы не знаете Карину Аарамовну? Карину Аарамовну?! Саму Карину Аарамовну?! Карину Аарамовну – образец воспитанности и редкостной порядочности? Ну, вы даёте…

           Народ должен знать своих героев. Непременно должен. А вы не знаете Карину Аарамовну. Да-а, правду говорили древние римляне, что именно так и проходит слава земная[1]. А ведь некогда Карину Аарамовну знали, очень хорошо знали… Где знали? Где нужно, там и знали. И где не нужно. Для самой Карины Аарамовны не нужно было бы, чтобы её там знали, где её знали.

           Да-а-а… Удивили вы меня, нечего сказать. Ну, да ладно, так уж и быть, подвигайтесь ближе, да и слушайте, а уж я поведаю вам про воспитанную и порядочную Карину Аарамовну.

           С чего бы начать мой рассказ? Наверное, с начала. Да, так будет правильно. Итак, Карина Аарамовна была дочерью Аарама Левкоевича Хайловича. Был он доцентом кафедры гражданского права юридического факультета нашего государственного университета. И его, что и неудивительно, студенты-второкурсники, а именно со второго курса в наше время и начиналось изучение гражданского права, традиционно пытались называть Арамом Левоновичем.

           Аарам Левкоевич привычно тихим, даже глуховатым, голосом тактично возражал, исправляя студенческую ошибку:

           – Меня зовут не Арамом, а Аарамом. Прошу это иметь в виду. Зарубить себе на носу. А студентам-юношам – ещё и намотать себе на ус. Моё имя – Аарам, а не Арам.

           И после небольшой паузы:

           – А отчество – Левкоевич. Именно Левкоевич, а не Леонович, не Леванович, не Левонович и, уж тем более, не Львович. Прошу запомнить – Аарам Левкоевич.

           Приходилось запоминать. Ведь “хвосты”, пересдачи и тому подобные студенческие неприятности никому не были нужны. Впрочем, в излишней придирчивости и капризности Аарам Левкоевич был замечен мало и ошибки в произнесении своего имени-отчества он студентам в вину особенно не ставил. Не прощал только пренебрежения к гражданскому праву. Вот уж в этом случае тихий и безобидный, на первый взгляд, Аарам Левкоевич становился беспощадным.

           Пришло время, и Карина Аарамовна поступила на юридический факультет. Когда её спрашивали, хотела ли она быть юристом, Карина Аарамовна, тогда ещё просто Карина (а для Аарама Левкоевича и его супруги – Кариночка-солнышко), отвечала, что быть юристом никакого особенного желания у неё и не было, и нет.

           Тогда её спрашивали, почему же она, в таком случае, поступила именно на юридический факультет, и Карина Аарамовна, то есть просто Карина, не без раздражения, отвечала:

           – Почему-почему? Потому. Куда меня воткнули, туда я и поступила.

           “Воткнули” – это относилось, в первую голову, к Аараму Левкоевичу, который, используя своё служебное положение, помог дочери поступить на факультет, где он и преподавал гражданское право, то есть, используя терминологию Карины Аарамовны, “воткнул”.

           Аарама Левкоевича на факультете уважали, а потому учиться Карине Аарамовне было несложно. Не столько Карине, сколько Аарамовне. Имя Аарама Левкоевича чего-то стоило в юридических кругах. И проценты с уважения к нему щедро перепадали на счёт Карины Аарамовны.

           Но время неумолимо шло и пришлось заканчивать учёбу и думать о распределении на работу. Работу в нотариальной конторе Аарам Левкоевич, вкупе с женой, как место приложения сил молодого специалиста Карины Аарамовны, даже не рассматривал. Сто с небольшим целковых за исполнение обязанностей нотариуса с перспективой три-четыре раза в год получить в качестве презента коробку дешёвеньких конфет, причём, как правило, просроченных, и иногда с букетиком дешёвеньких, а то и вовсе уворованных с общественного газона, цветов, Аарама Левкоевича с супругой не прельщали.

           Такое же неприятие относилось и к работе в собесе, где та же сотня с небольшим рублей оклада жалованья, но уже без конфетных перспектив, правда, непременно с букетиками цветов и непременно надёрганных с общественного газона и завёрнутых в обрывок прошлогодней газеты, была признана неприемлемым вариантом для трудоустройства Карины Аарамовны. Совершенно неприемлемым.

           О работе следователя, как в прокуратуре, так и в милиции, не могло быть и речи: ночные дежурства, выезды (в любую погоду!) на место совершения преступления, грязь, кровь, трупы, сопутствующие таким выездам, – всё это совсем не то, что Аарам Левкоевич с супругой планировали для своего чадушки. Такая работа – не для девушки: родной, беззащитной и хорошо воспитанной.

           Задумались, было, о работе судьёй. Но… Ох уж это пресловутое “но”. Для того, чтобы быть судьёй, кроме высшего юридического образования, нужно было быть членом партии, что ещё можно было бы устроить, но и иметь двадцать пять лет от роду. А между тем…

           В семь лет человек идёт в школу, через десять лет поступает в университет и учится там пять лет. Вот и считайте, сколько лет было Карине Аарамовне – молодому специалисту – в год окончания университета. Точнее будет сказать, сколько лет не хватало для того, чтобы стать судьёй.

           Были и другие неприятности – подводные камни в работе судьи: относительно скромное жалованье, ненормированный рабочий день, огромная ответственность, гигантская нагрузка… А ещё и волнение каждые пять лет, когда время исполнения обязанностей судьи заканчивается и нужно баллотироваться на новый пятилетний срок. Сами выборы Карину Аарамовну и её родителей волновали мало, но вот подготовка к ним, курируемая органами местной власти, которую курировали власти партийные… Это Карине Аарамовне немного претило. Оскорбляло её чувство собственного достоинства.

           Словом, статус судьи тоже был признан не особенно привлекательным для приложения сил Карины Аарамовны.

           Что же оставалось?

           Адвокатура. Понимаете ли вы? А-Д-В-О-К-А-Т-У-Р-А!

           Аларих Микаэлович Иванов, который лет десять был следователем прокуратуры в одной из Северо-Кавказских автономий, а потом стал доцентом кафедры уголовного процесса, нередко, на лекциях и семинарских занятиях, а то – и просто в свободной беседе, любил говаривать, артистически разводя руками и устремляя взгляд серо-голубых глаз куда-то ввысь, обычно – в потолок аудитории:

           – Что я могу сказать об адвокатах? Во всём Союзе нет ни одного судьи, ни одного прокурора и тем более – заместителя прокурора, ни одного следователя прокуратуры и ни одного помощника прокурора, следователя милицейского и всех его начальников, кто не мечтал, кто не стремился бы поступит в ряды этих шаромыжников. Все они: судьи и работники правоохранительных органов, – спят и видят, как бы стать адвокатами. И нет, повторяю, ни одного, кто не мечтал бы, не стремился и не видел бы вещих снов на эту тему. Нет ни одного.

           После такого громкого заявления Аларих Микаэлович делал долгую театральною паузу, после которой и сам Станиславский не решился бы произнести своё знаменитое «не верю», и добавлял:

           – Ни одного. Кроме меня, разумеется. Ничего не могу с собой поделать. Для меня стать адвокатом – это перейти границу, перебежать за линию фронта, встать на сторону врага. Не бывать такому! Никогда в адвокатуре не увидят Алариха Микаэловича, просящегося в ряды этих шаромыжников.

           Но время шло и Союз приказал долго жить, а Аларих Микаэлович, смирив гордыню, пришёл-таки на поклон в коллегию адвокатов, но… Не срослось. Не удалось. Не получилось. О причинах этого “не срослось, не удалось, не вышло, не получилось” судачили в юридических кругах разно, но истины так и не дознались. Факт остался фактом: таинственным и необъяснимым, как Лох-несское чудовище или таинственные круги на хлебных полях, – Алариха Микаэловича, просящегося в ряды презираемых им шаромыжников, видели, а адвоката Иванова, Алариха Микаэловича, – нет.

           Так и остался этот факт одной из неразрешённых загадок XX века.

           Однако зажигательные речи Алариха Микаэловича о юристах: судьях, прокурорах, их замах, следователях и помощников прокурора, – спящих и видящих себя “этими шаромыжниками” – адвокатами, для многих не проходили бесследно. Вот и для Карины Аарамовны эти речи не прошли даром – Карина Аарамовна решила, что лучшего места для приложения её юных дарований, чем адвокатура, не найти. Даже и пытаться искать не нужно.

           Быть Карине Аарамовне советским адвокатом – так решили на семейном совете.

           Правда, в те годы говаривали, что адвокатура (та, советская) – это организация, закрытая куда больше, чем: сицилийская мафия[2] – Коза Ностра[3], неаполитанская Каморра[4], калабрийская Ндрангета[5], апулийская Сакра Корона Унита[6], мексиканская Ла Эмэ[7], японская Якудза, – вместе взятые.

           Так ли было на самом деле, или слухи эти были несколько преувеличенны, доподлинно неизвестно, но даже если закрытость советской адвокатуры и превышала мыслимые пределы, то только не для Карины Аарамовны. Точнее сказать, не для Аарама Левкоевича… Недаром же говорится, как не порадеть за родного человечка. Он и порадел.

           А на ту пору и судьба помогла Аараму Левкоевичу устроить, а по выражению Карины Аарамовны – “воткнуть”, дочь доцента кафедры гражданского права в коллегию адвокатов. Дело в том, что в 1975 г. было решено, что четыре района в краевом центре – слишком малое число, а сами районы города – слишком крупные. Вот и было принято историческое решение и Указом Президиума Верховного Совета РСФСР[8] был создан Приреченский район нашего города, а 17 апреля 1978 года решением крайисполкома в административное подчинение Приреченского района отошла часть территорий Ленинского и Первомайского районов города.

           А это значило, что в городе создаются: Приреченский районный комитет партии, Приреченский Совет народных депутатов[9], прокуратура Приреченского района, Приреченский отдел внутренних дел и… Приреченская юридическая консультация адвокатов краевой коллегии адвокатов.

           И сама Судьба, таким образом, судила, чтобы Карина Аарамовна, без хлопот и волнений, без обязательной трёхгодичной отработки в провинции, попала в одну из городских юрконсультаций.

           Первое время, как нетрудно догадаться, адвокаты Приреченской юрконсультации столкнулись с большими трудностями – даже помещения у них своего не было. Но скоро дело сдвинулось с мёртвой точки, и они получили от райисполкома часть аварийного барака, снятого с балансового учёта, откуда были выселены жильцы по плану улучшения жилищных условий трудящихся. Барак представлял собой стоящее на земле турлучное строение с полусгнившими стенами без полов, с протекающей крышей и лишённое электричества, отопления, водоснабжения, водоотведения, санитарных удобств (пусть бы и во дворе)… Словом, всего был лишён дышащий на ладан заброшенный барак, ставший приютом для крыс и лиц, ведущих антиобщественный образ жизни и просто и лаконично называемых аббревиатурой «бомж», что, как известно, означает лиц «без определённого места жительства», или, в расширенной редакции – «бомжир», где к фразе «без определённого места жительства» добавлено ещё «и работы».

           Но советские адвокаты – народ закалённый, чуждый изнеженности буржуазных пособников Фемиды, а потому к выделению помещения под юрконсультацию обрадовался. В отличие от бомжей и бомжиров, которым, как это и понятно, пришлось покинуть обжитое место.

           Кроме бомжей и бомжиров, как мы знаем, барак облюбовали ещё и крысы. Но если бомжи и бомжиры оказались фаталистами и уступили адвокатам барак без боя, покорившись своей участи вечных изгнанников, то крысы оказались, как вскоре выяснилось, упорнее: в стойкости перед жизненными трудностями они ни в чём не уступили адвокатам и свой барак так просто отдавать не собирались.

           Когда отцы-основатели Приреченской юрконсультации, а с ними – и матери-основательницы, в числе которых оказалась и Карина Аарамовна, решили обозреть своё новое владение и проникли внутрь барака, то первое, что они увидели, кроме картины мерзкого запустения и загаженности брошенного помещения, был огромный, вальяжного вида наглый пасюк, сидящий посередине прихожей – не иначе, как местный авторитет.

           Они встретились взглядами: адвокаты и пасюк. Адвокаты замялись. Пасюк – нет. Кто-то из адвокатов неуверенно кашлянул. Кто-то[10] молча показал, что готов упасть в обморок. Но не упал, так как вместо пола в прихожей на земле валялись, вперемешку с отходами человеческой и крысиной жизнедеятельности, обломки кирпичей. Не очень-то приятно и очень больно и грязно падать в таких условиях в обморок.

           Они скрестили взгляды – замешкавшиеся адвокаты и уверенный в себе пасюк, который был исполнен решимости отстоять свою территорию от каких угодно посягательств от кого бы то ни было. Это была игра нервов. Поединок, в котором мог быть только один победитель. И чаша весов явно склонялась в пользу пасюка. Он холодно и не без презрения оглядывал непрошенных гостей. И было понятно, что если кто и способен хладнокровно выстрелить от бедра, так это – он. Ещё мгновение и – адвокаты бы с позором ретировались.

           Исход противостояния в пользу защитников прав и законных интересов граждан решил невысокий, средних лет адвокат, любивший про себя рассказывать, что “на хате”, то есть в милицейском следственном изоляторе, среди сидельцев он, якобы, известен под уважительной кличкой “Прахвэссор”, что, якобы, на языке преступного мира означает “профессор”, хотя никто, нигде и никогда не звал его иначе, чем Митя Пупсик, – адвокат с покатыми плечами и неимоверно толстой шеей. Неимоверно толстая шея – результат многолетнего занятия гиревым спортом.

           Бывших спортсменов не бывает. И толстошеий адвокат это и доказал: сказав что-то похожее на “ах, ты – крыса обнаглевшая”, он медленно нагнулся и поднял с загаженной земли большой обломок кирпича, прикинул его вес, и, широко размахнувшись, сильно запустил его в обнаглевшего пасюка.

           Тот за всеми движениями толстошеего наблюдал спокойно, с какой-то издевательской полуухмылочкой. Толстошеий адвокат оскорбление в адрес пасюка прошипел злобно, а бросая обломок кирпича, вид имел яростный. Давно известно, что злоба, а тем более – ярость, помощник плохой в любом деле. Адвокат это или забыл или и вовсе не знал. А пасюк знал. Презрение, которое он выразил адвокату своими крохотными глазками, участники той сцены не забудут теперь уж никогда.
Он знал, что опасность от яростного адвоката, от брошенного в него яростным адвокатом обломка кирпича, ему не грозит, так как попасть в цель при таких условиях совершенно невозможно – это проверено на практике многократно, пасюк это знал наверняка, хотя, с другой стороны, царь Соломон, как свидетельствуют, говаривал, что “во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь”[11].

           Но пасюк с Соломоном не был, очевидно, знаком, книгу Екклесиаста не читал, а потому был уверен в своей неуязвимости. Митя Пупсик был ему не соперник. И Митя Пупсик, подспудно, это чувствовал, но…

           Судьба. От Судьбы не уйдёшь. Судьба у пасюка оказалась несчастливой. Под несчастливой звездой, очевидно, родился он. Разве не о нём, разве и не о нём тоже, пел в 1967-ом году Альберт Кинг[12], исполняя песню Букера Ти Джонса[13] на текст Уильяма Белла “Рождённый под несчастливой звездой”[14]:

                “Wine and women is all I crave
                A big legged woman is gonna carry me to my grave
                Born under a bad sign
                I been down since I begin to crawl
                If it wasn;t for bad luck, I wouldn;t have no luck at all”.

           Да, всё так и случилось, только большая женщина с длинными ногами, которая потянет его в могилу (A big legged woman is gonna carry me to my grave) явилась ему в виде маленького коротконогого и толстошеего мужика, метнувшего в несчастного обломок кирпича.

           Обломок был тяжёл, Митя Пупсик не зря занимался гиревым спортом, бросок был силён и точен – смерть постигла пасюка мгновенно.

           Воцарилась жуткая тишина, которую нарушил громадного роста Николай Шлиомович Ивасюк. Весельчак, балагур, бабник, жуир (то есть бонвиван), – словом, Николай Шлиомович тихо, но веско сказал:

           – Митенька, что же ты наделал, засланец… иных миров?

           – А что? – не без конфронтационности в голосе отозвался Пупсик, явно гордый своим деянием.

           – Ведь быть беде, Митенька, быть беде.

           – С чего бы это? – пытался хорохориться Пупсик, явно рассчитывавший на другую реакцию после своего меткого убийственного броска.

           – Эх, Митя, Митя. Вроде ты и большой уже, а всё – дурак. Ты здесь кто? Гость. Ну, или новобранец. Солобон[15]. А он – хозяин. С другой стороны, что есть крыса? За что их не любят?

           – Ну, продукты воруют, – ответил Пупсик, втягиваясь в какой-то нелепый диалог с Ивасюком.

           – Вот, Митя, тебе и ответ: крысы – воры, а ты кто?

           Пупсик даже засопел от обиды, ответил с вызовом:

           – Я, прошу об этом не забывать, – советский адвокат.

           – Вот, Митя, тебе и второй ответ: ты – адвокат. А адвокатское ли дело – воров убивать. Нет, Митя, не адвокатское это дело – воров убивать. Адвокатское дело – воров защищать. А ты, Митя, вора убил. Что называется: метнул, гадюка, каменюку… Да-а-а, быть беде.

           – Да что ты, в самом деле, страхи наводишь? Мы же не какие-нибудь отсталые сельские бабки, мы интеллигентные просвещённые люди – адвокаты.

           Николай Шлиомович панибратски похлопал Пупсика по плечу и сказал:

           – Не знаю, как кто, но ты, Митюша, не интеллигентный адвокат, ты, Митенька – мокрушник.

           В этот момент внутрь барака зашла задержавшаяся на пороге высокого роста длинноногая красавица Лючия Францевна Петрик, увидела отвратительную картину Митиного деяния и просто и честно сказала:

           – Фу.

           Потом подумала, что такой реакции маловато будет и добавила:

           – И кто тот гад, что учинил такую гнусную мерзость?

           Митя Пупсик, который красавице Петрик, как говорит поговорка, “в пупок дышал”, обидчиво отозвался:

           – Почему же гнусную мерзость, почему сразу – гад?

           – Ну, понятно, Пупс, кто этот гад.

           – Нет, почему гад? Гад, я спрашиваю, почему? – решил устроить дискуссию Пупсик.

           Но Петрик, как это и принято у красавиц, просто скривила презрительно прелестные губки и, не удостаивая Пупсика ответом, развернулась решительно и вышла наружу.

           Пупсик не успокоился и хотел было последовать за очаровательной адвокатессой, но Николай Шлиомович его удержал за рукав пиджака:

           – Митя, будь же ты мужиком – имей совесть. Мне неприятно смотреть на твоё художество, а каково лицезреть всё это женщине? Даме? Или ты думаешь, что учинённое тобой гнусное мерзопакостное паскудство может кому-нибудь доставить эстетическое наслаждение? И вообще: долго ты намереваешься заставлять нас лицезреть результат твоей охоты? Давай, убирай свою добычу с глаз долой. Если не собираешься её есть, то выноси во двор и закапывай. Прячь тело. Заметай следы пока тебя самого не замели.

           Пупсик попытался хохотнуть на это в ответ, чтобы всё свести к шутке, но смешок получился жиденьким, неубедительным… Фальшивым получился смешок. Жалким.

           И впечатление от поступка Пупсика осталось тягостное. Так все и подумали: быть беде. Виду не подали, но подумать – подумали.

           Однако же долго предаваться унынию – не в обычае адвокатов. Да и дел предстояло переделать немало: кроме своих профессиональных обязанностей Приреченские адвокаты взялись за обустройство своего быта. А обустроить его стоило немалых сил. Но окончательно изгнали крыс, которые поняли, что иметь дело с адвокатами – себе дороже, настелили и покрыли линолеумом полы, оштукатурили и побелили потолок, оштукатурили и оклеили обоями стены; завезли столы и стулья, кое-какие шкафы – вот и вся оргтехника тех лет.

           Помещение стало походить на офисное. Потянулись люди. Жизнь стала налаживаться. А потому отсутствие электричества, воды, удобств воспринимались стоически. Отсутствие же подключения к линии отопления – философски: ведь никто в разгар лета не станет убиваться из-за того, что отсутствует тепло.

           Адвокаты стали присматриваться друг к другу, притираться, приспосабливаться… Карину Аарамовну стали звать то Кариной – по молодости лет, то Аарамовной – фамильярно. А Георгий Иванович – бородатый толстяк, пребывающий вечно в приподнятом настроении духа – Арамовной.

           На Георгия Ивановича Карина Аарамовна, почему-то, обижалась больше, чем на кого-либо ещё из тех, кто не называл её имя-отчество в соответствие с записью в паспорте и других официальных бумагах.

           – Я Карина, – не без раздражения говаривала, вернее, выговаривала, она Георгию Ивановичу, – но не Арамовна, а Аарамовна. Две буквы «а» в начале имени. Прошу запомнить: две! Буквы! «А»! Две! Две-э! Что здесь неясно? Прошу запомнить!
Георгий Иванович запомнил и при встрече с Кариной Аарамовной громко восклицал:

           – А, Арамовна!

           Карина Аарамовна хмурилась, а Георгий Иванович, довольно ухмыляясь, показывал Карине Аарамовне два пальца: и как обозначение латинской буквы «v», намекая на то, что он её перехитрил и так победил, и как обозначение цифры и числа «2»: две буквы «а», две!

           Воспитанная, и хорошо воспитанная, Карина Аарамовна считала Георгия Ивановича и ему подобных – грубыми и неотёсанными людьми и нередко говаривала, что она ещё преподаст всем урок хорошего воспитания.

           И она его преподала. И как преподала! Об этом уроке до сих пор ходят разговоры, слагаются легенды и мифы. А дело было так.

            Как-то в конце лета, когда жара достигла невыносимых пределов и ни о чём другом, как об отдыхе на море не могло быть никаких других мыслей, случилось, что дежурной по юрконсультации была Карина Аарамовна.

            На дежурного по юрконсультации возлагалось множество обязанностей: позвонят из милиции, прокуратуры или суда с требованием предоставить адвоката для защиты обвиняемого или подсудимого; позвонят клиентыили явятся в юрконсультацию лично, чтобы узнать, где находится их адвокат и когда его помощью они смогут воспользоваться; придут на приём граждане, чтобы обратиться за юридической помощью и стать, таким образом, клиентами, – все эти и ещё множество других вопросов должен оперативно решить дежурный адвокат. А если заведующего или заместителя заведующего нет на месте, то на дежурного адвоката возлагаются ещё и обязанности заведующего.

            Карина Аарамовна, как и положено – оперативно, но по мере сил, то есть – без излишнего фанатизма, решала все возникающие вопросы. Примерно к середине дня, когда жара достигла апогея, а в юрконсультации возле закутка, где размещался боевой пост дежурного адвоката, скопилось особенно много народа, жаждущего получить свою толику юридической помощи, к адвокатскому бараку подкатили чёрные “Волги”.

            В те времена на таких автомобилях могли разъезжать только представители партийной или государственной власти и особоважные руководители хозяйственного актива. И к порогам адвокатских контор такие автомобили подкатывали нечасто. Как помнится, этот случай был единственным.

            И вот из чёрных машин появились аккуратно подстриженные, причёсанные и тщательно выбритые мужчины средних лет, одетые в новенькие хорошо отглаженные брюки и особого материала белые рубашки с короткими рукавами, обутые в начищенные туфли.

            И, прошу особо заметить, несмотря на удушающую жару, все мужчины – с галстуками.

            Как выяснилось позднее, хотя об этом нетрудно было и догадаться, аккуратно одетые мужчины с властными выражениями лиц оказались первым секретарём Приреченского райкома партии со свитой из партийного аппарата райкома, председатель исполнительного комитета Приреченского Совета народных депутатов, председатель Приреченского районного народного суда, прокурор Приреченского района, руководитель Приреченской милиции, руководители коммунального хозяйства и строительных организаций…

            Явление всех этих важных лиц объяснялось просто: в 1977 году была принята новая Конституция СССР (так называемая Брежневская), сменившая Конституцию СССР 1936 года (Сталинскую), а в ней, в статье шестой, утверждалось, что “руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций является Коммунистическая партия Советского Союза”. Вот первый секретарь Приреченского райкома партии, озабоченный нелёгким положением адвокатов Приреченского района, решил проявить партийную заботу и о самых малых и сирых своих – об адвокатах. Он бы мог позвонить, куда нужно, распорядиться, чтобы в помещении юрконсультации сделали всё, что нужно. Мог бы и вовсе перепоручить это дело своим подчинённым. Мог бы не проявлять личную заботу и участие. Мог бы…

           Но он решил лично во всём разобраться. По партийному. По товарищески. По-отечески – если хотите. Даже – по-братски.

           И вот он, а с ним и весь партийно-хозяйственный актив района, включая суд и правоохранительные органы в лице их руководителей, явились в помещение юридической консультации Приреченских адвокатов.

           Гражданам, толпившимся возле закутка дежурного адвоката, нечасто приходилось видеть воочию явление такого числа важных официальных лиц. Когда первый секретарь райкома – мужчина высокий, видный, холёный – во главе свиты таких же лиц появился в юрконсультации, негромкое гудение голосов стихло, все посетители невольно попятились и расступились, вмиг проникнувшись важностью момента. Первый секретарь выдвинулся на авансцену и густым, хорошо поставленным начальственным голосом просто и ясно начал:

           – Ну, э-э, как мы тут, э-э, тэк скэзэть, поживаем?

           Вопрос был обращён к Карине Аарамовне, той самой, что, по её словам, славилась тем, что считала себя хорошо воспитанной и всем об этом не уставала сообщать и время от времени – напоминать. Услыхав обращённый к ней вопрос, она отвлекла своё внимание от посетителя, проблемы которого разбирала в этот момент и тихо, цедя слова, ответила первому секретарю Приреченского райкома КПСС:

           – Воспитанные люди, входя в помещение, сначала здороваются, а не “нукают” и не “экают”. Тэк скэзэть.

           После этих слов, как нетрудно догадаться, воцарилось жуткое молчание. Вальяжный, расслабленный жарой и собственными простотой и благородством: как же, лично приехал узнать о трудностях, переживаемых адвокатами, чтобы во всём разобраться и “порешать” проблемы, – первый секретарь застыл в недоумении. Оно и понятно. Так с ним давно уже никто не то, что не разговаривал, но даже и помыслить заговорить не смел. Даже старшие, то есть более высокопоставленные, товарищи не говорили с ним в таком тоне. Всё-таки – первый секретарь. А здесь – какая-то девчонка. Адвокат.

           От неожиданности первый секретарь даже не нашёлся, как отреагировать. Да и какая здесь может быть реакция, если с первыми секретарями так никто не разговаривал? Он только побелел лицом, а глаза приняли выражение голодной собаки, подошедшей к столу, за которым объедаются упитанные люди и ничего не получившей.

          А Карина Аарамовна ещё и добавила, как будто сказанного ею было мало:

          – И в любом случае, если Вы хотите что-либо узнать, займите очередь. Я приму Вас в порядке общей очереди. Если, конечно, у Вас юридический вопрос. А вот в вопросе вашего воспитания я Вам помочь вряд ли сумею: если не воспитали родители, то пиши пропало – время безнадёжно упущено.

           Лицо первого секретаря пошло бурыми пятнами, а глаза стали выражать сложнейшую гамму чувств – как если бы взрослый здоровяк публично ни за что, ни про что ударил бы женщину, инвалида и ребёнка и всё это – в одном лице.

           – Итак, – сказала Карина Аарамовна, обращаясь к замершему с выражением священного ужаса на лице клиенту, – продолжим. На чём мы с Вами остановились?

           Лицо первого секретаря почернело, а глаза снова приняли собачье выражение, только теперь это были не обиженные глаза доброй псины, а глаза лютого волкодава, которого только путы ограничивают от того, чтобы вцепиться в горло врагу.

           Да-а-а… Положеньице. И как быть?

           Посетители юрконсультации, ставшие невольными свидетелями происшествия, выглядели так, как если бы хотели и решились незаметно просочиться сквозь стены помещения, адвокаты, бывшие в консультации и привлечённые необычной тишиной в прихожей, вышедшие узнать причину небывалой тишины, пожалели, что попались начальству района на глаза в момент его, начальства, беспрецедентно неслыханного унижения.

           И только Карина Аарамовна сохранила видимое равнодушие к происходящему вокруг неё и из-за неё.

           Но как, всё-таки, быть чиновным гостям?

           Первый потоптался на месте, так и не понял, как ему реагировать, резко развернулся и мелкой побежкой покинул поле своего публичного унижения. Свита поспешила за своим боссом. С улицы донеслись хлопки закрываемых автомобильных дверей, загудели моторы и “Волги” скрылись.

            В юрконсультации всё ещё царила мёртвая тишина. Посетители старались не привлекать к себе внимание. Адвокаты застыли на месте, гадая, чем им грозит выходка воспитанной Карины Аарамовны. В этот момент из глубин юрконсультации появился Пупсик и как ни в чём не бывало осведомился:

           – А что, собственно, произошло? Почему, собственно, возникла немая сцена?

           Слова Пупсика встретили гробовое молчание. Пупсик простодушно переводил взгляд с одного адвоката на другого. Наконец, Николая Шлиомович, цедя слова, ответил:

           – А то, Митенька, что пришла беда. А пришла беда – отворяй ворота. Говорил я тебе, что твоя выходка обернётся для нас бедой, вот так и случилось, мокрушникты несчастный.

           Митя Пупсик вознамерился что-то возразить, но адвокат Ивасюк не дал ему этой возможности, повысив голос:

           – Эх, Митя, Митя, ведь ты же, как сам утверждаешь, адвокат, так кому же, как не тебе и знать, что убийство ещё никому с рук не сошло. Вот твоё мокрое дело нам боком и вышло. И ещё выйдет. Да, Митя, сильно ты подпортил себе карму. Да и чёрт с тобой. Но ты же и нам всем карму испоганил.

           Митя Пупсик только рукой махнул и вернулся к брошенным из-за инцидента Карины Аарамовны с первым секретарём клиентам, которым он четвёртый час к ряду рассказывал бесконечную историю из своей жизни, иллюстрируя ею свою фантастическую, по его словам, удачливость в делах, основанную на феноменальных, по его же словам, познаниям в юридических науках. Историю с крысой он, как ни покажется странным, клиентам он уже успел поведать, показывая на этом примере свою силу, решительность, везение и стопроцентность результатов в делах, за которые он берётся.

           Остальные адвокаты, несколько обескураженные эскападой Карины Аарамовны, разошлись маленькими группами по разным комнатам, дабы попытаться представить, в какие именно последствия выльется начальственный гнев и что ждёт их в этой связи. Никто не знал, как поступают первые секретари райкомов партии в таких случаях, потому что так доселе с ними никто не поступал.

            Не знал это и сам первый секретарь. Он только спросил, когда немного пришёл в себя, кто та юная дама, которая, которая… Ну, словом, та самая.

           Ему объяснили, что это – Карина Аарамовна. Это имя ничего не сказало первому секретарю. Тогда ему сказали, что она – дочь Аарама Левкоевича. Того самого. Между прочим, среди знакомых Аарама Левкоевича, сообщили интересующемуся, есть такие уважаемые (и где? в Москве!) люди, как сам Бовин[16]. Когда-то, когда Бовин ещё не был тем самым Бовиным, а был народным судьёй одного из провинциальных народных судов, а Аарам Левкоевич – судьёй судебной коллегии по гражданским делам краевого суда, последний частенько рассматривал (и как докладчик, и как председатель) дела, решения по которым народного судьи Бовина обжаловались кассационными жалобами граждан, недовольными тем, как суд, под председательством народного судьи Бовина, их разрешил. И нередко отменял такие решения судьи Бовина. А по словам Аарама Левкоевича – отменял не просто иногда, а частенько.

            Надо полагать, что среди знакомых первого секретаря Приреченского района партии уровня Бовина не было, а потому для дочери Аарама Левкоевича её поступок ничего не стоил. К тому же, поразмыслив на досуге, первый секретарь признал, что зайдя в юрконсультацию, он, действительно, не поздоровался. Да и очередь занять даже не попытался. Хотя, если бы он сделал это, то стал бы в очереди последним. А он и по должности первый, так что быть последним ему по рангу не положено.

           И не он ли всю свою сознательную (партийную) жизнь претворял в реальность слова Интернационала про “кто был никем – тот станет всем”, а разве это – не парафраз слов Иисуса Христа из Евангелия от Матфея: “Так будут последние первыми, и первые последними, ибо много званых, а мало избранных”[17].

          Но в такие дебри первый секретарь залезать не стал, памятуя о печальной судьбе Михаила Александровича Берлиоза.

          Словом, поступок Карины Аарамовны сошёл ей с рук. Никак на ней не отразился. Чего не скажешь о Приреченской юридической консультации.

           Все проблемы, с которыми столкнулись Приреченские адвокаты, которые не смогли самостоятельно преодолеть и которые и собирался разрешить своим приездом в юрконсультацию первый секретарь райкома, так и остались неразрешёнными. И оказалось, что разрешить их невозможно. В принципе – невозможно. Оно и понятно: кто же станет помогать людям, среди которых есть и такие, как Карина Аарамовна.

           А ведь, согласитесь, работать без света не очень удобно. Летом – ещё ничего, летом светает рано, темнеет – поздно. А осенью? А зимой? К тому же зимой бывает холодно. И даже очень холодно. А если барак стоит на земле, то и сыро. Сыро, мрачно и холодно.

            И удобств нет. Даже и во дворе. А ходить по нужде в милицию или прокуратуру – не находишься. А в суд, который расположен в другом конце города, – ещё и не наездишься.

           И, что самое обидное, не пожалуешься. Ведь всё в районе замкнуто на райком, а в нём – на первого секретаря. Того самого, которого…

           – Карина Аарамовна, – с ухмылочкой поддёргивал воспитанную адвокатессу Георгий Иванович, – очень ты нашего первого обидела, а если использовать любимые Митей Пупсиком идиоматические обороты из арсенала преступного мира, коротко говоря – феню, то, как ни крути, его публично опустила.

           – Да, – неизменно подхватывал Николай Шлиомович, – говорил же я Пупсику, что его уголовные замашки, его страсть к мокрым делам до добра не доведут. Вот и не довели. Убил пасюка и вот – результат.

           Карина Аарамовна плотнее, по причине адского холода, царящего в юрконсультации, куталась в пальто, высовывала из мехового воротника красный сопливый носик, обиженно им всхлипывала и сиплым, простуженным голосом отвечала:

           – Должна же я была хама невоспитанного поставить на место.

           И сразу же, не дожидаясь ответа, растворялась в морозной непроглядной мгле, властвующей в юрконсультации, так как свечи и керосиновая лампа делу разгона мрака способствовали мало.

            Неудивительно, что скоро в народе прошёл слушок, что в Приреченской юрконсультации завелась нежить, бродят привидения и стонут души младенцев, умерших некрещёными.

            Всё это, конечно, вздор. Бродили, стенали, чихали и сморкались, по причине постоянной простуженности, Приреченские адвокаты, про которых вся юридическая общественность знала, что если, в наше время, ещё остались хорошо воспитанные люди, так это в Приреченской юридической консультации.

            Сами ж Приреченские адвокаты разделились на два лагеря: одни видели источником бед выходку Карины Аарамовны, другие – уголовные замашки мокрушника Пупсика и его смертоубийство в первые мгновения пребывания адвокатов в помещении юрконсультации.

           – Да, начинать дело с убийства – нехорошо, – говорили сторонники одного лагеря.

           – Но и воспитанность нужно проявлять, как ни крути, в разумных пределах, – резонно возражали сторонники другого.

           – Однако же и про самоуважение нельзя забывать, – начинали новый виток спора первые.

            Действительно, ведь уважительное отношение к людям начинается с самоуважения, как ни крути.

           К такому выводу приходили члены обоих лагерей, хотя мысль о том, что и Карина Аарамовна могла бы в тот знаменательный день язычок поприкусить – такая мысль, хоть и не высказывалась, но в воздухе – сыром и холодном – витала. Ведь самоуважение воспитанной Карины Аарамовны дороговато обходилось замерзающим в темноте сырого неблагоустроенного помещения Приреченским адвокатам, а также и их клиентам.

           И как рассудить, кто прав, кто виноват, да и кто рассудит…
_____________________
[1]Лат. sic transit gloria mundi. [2] Мафия – от итал. mafia; этимология слова достоверно не установлена, имеется лишь ряд предположений. Вот и наше: mafia – древний реликт, производно от адыг. мафIэ «огонь». То есть mafia – это те, кто друзьям предоставляет тепло огня в очаге своего дома, а для врагов – это «поджигатели». [3] Сиц. Cosa Nostra – «наше дело»; ср. данный термин с термином «республика» – от лат. respublica «общественное дело» или со словом «республика» на яз. хинди: ;;;;;;; ga;ar;jya – из санскр. ;; ga;; здесь – «собрание, объединение, союз» и ;;;;; r;jy;, здесь – «царство, государство». [4] Каморра – от неаполитанского «morra» – «шайка, банда». [5] Итал. ;Ndrangheta – от греч. ;;;;;;;;;; «доблесть». [6] Итал. SCU, Sacra corona unita, «Объединенная священная корона». [7] La Eme. [8] См.: Указ Президиума Верховного Совета РСФСР № 419 от 5 апреля 1978 г. [9] К тому моменту решили, что в СССР больше нет трудящихся и тунеядцев, а есть только трудящиеся, а потому на смену Советам депутатов трудящихся пришли Советы народных депутатов. [10] Если говорить честно и ничего не скрывать, то готовность, если что, упасть в обморок показала Карина Аарамовна. [11] Екк. 1:18. [12] Англ. Albert King, настоящее имя Альберт Нельсон. [13]Англ. Booker T. Jones. [14]Англ. Born Under a Bad Sign. [15] Вар. «салабон». [16] Александр Евгеньевич Бовин (09.08.1930 г., Ленинград – 29.04.2004 г., Москва). [17] Мф. 20: 16.

© 31.05.2018 Владислав Кондратьев
Свидетельство о публикации: izba-2018-2285825