Мысли о Вечном

Глава 1

      В то утро, как только закончились уроки в сельской школе, я по обыкновению своему побежал в церковь, что находилась на опушке леса. Погода стояла прекрасная, на небе не было ни единого облачка, а солнце весело путалось в густых кронах деревьев. Дорога была мне хорошо знакома, частенько я проходил ею, чтобы попасть в храм и увидеть Святого Отца Василия. Мне нравилось общаться с ним, от него исходило такое доброе и светлое настроение, что хотелось бесконечно слушать его рассказы и истории.

      Как и всегда я вприпрыжку добежал до дверей церкви, приложил свое ухо к деревянной поверхности и прислушался, кажется, служба заканчивалась. Не в моей привычке было нарушать ход служения, так что я просто снял рюкзак, присел на траве неподалеку и принялся разглядывать этот деревянных храм. Я любил представлять, как в далекие времена люди собирались и вместе возводили постройку, что станет им духовным домом. В моих глазах все это выглядело, как большая дружная семья, готовая поддержать друг друга в любой момент. Дверь церкви заскрипела и отвлекла меня от моих фантазий. Люди постепенно выходили, разговаривая друг с другом. Меня всегда удивляло, когда я наблюдал за вышедшими прихожанами, почему не все из них улыбаются? Почему кто-то может выругаться сразу же после службы? Неужели истории Отца Василия могут не вдохновлять?

      Из дверного проема медленным шагом вышел священник, беседуя с какой-то женщиной, следом за ними выбежал мальчик, заметил меня и махнул рукой в приветствии. Я ответил ему тем же, пускай и видел его впервые.
— Привет, я Саша, — радостно выкрикнул он, подбегая ко мне. Мальчик плюхнулся рядом на траву и расплылся в улыбке.
— Я Гриша, — произнес я в ответ, от улыбки нового друга мне стало как-то светлее на душе. Приятно было осознавать, что не только я получаю удовольствие от общения со Святым Отцом.
— А где ты живешь? — не скрывая своего интереса, спросил Саша.
— Да вон тут неподалеку, — махнул я рукой в сторону леса, в селе Еремино.
— Еремино, — мальчик смешно нахмурил лоб, пытаясь вспомнить, слышал ли он это название.
— А ты? — я попытался вывести его из задумчивого состояния.
— Мы далеко живем, тут знаешь, городок Светлый есть?
— Да, я слышал про него, — ответил я. В этом городе жили мои родители, до тех пор, пока мой отец не умер от туберкулеза, я еще тогда не родился, был у мамы в животике, как она мне говорила. Потом она переехала в деревню, в дом, что остался ей в наследство от ее мамы, моей бабушки, она говорила, что ей спокойнее живется на природе.
— Ой, прости, мне пора бежать, — мальчик вскочил и побежал к маме, что звала его домой, — пока, еще увидимся!
Я помахал ему рукой, поднялся, закинул на плечо рюкзак и стряхнул остатки листьев и травы со своих штанов.
— Гриша, ты ко мне? Рад тебя видеть — теплым голосом обратился ко мне Отец Василий, — что-то я не видел тебя на службе сегодня.
— Да я после школы, — я замешкался, — не хотел вас отвлекать.
— Мальчик мой, — произнес священник, я очень любил это обращение, от Отца Василия оно звучало особенно по-родному, — если человек нацелен на слово Божье, то ты не сможешь его отвлечь, а если же он изначально с чуждыми мыслями приступил к служению, то и отвлекать то его не от чего будет.

      Мы прошли внутрь храма, я с наслаждением вдохнул запах ладана, он перемежался с ароматом хвойных веток, которые были развешены на стенах под красивой деревянной резьбой. Впереди виднелась небольшая комнатушка, в ней уже горел свет. Мы часто сидели там со Отцом Василием, пили чай и беседовали, сегодня же ничего не изменилось. Чайник весело засвистел, давая понять, что готов обдать кипятком черные листья, заваривая чудесный напиток. Чай у священника был по-особенному вкусный, он добавлял туда различные травки, ромашку, чабрец и еще что-то с таинственным названием зверобой. Я отпил горячую жидкость и выдохнул в блаженстве.
— Отец Василий, вы видели, какая погода сегодня? Солнце так и светит, даже не верится, что не так давно все было завалено снегом.
— Господь радует нас хорошей погодой, Он как бы говорит, что вот было тяжело и холодно, но как только выйдет солнце и согреет землю, то ты тут же забудешь обо всех невзгодах.
— А как же со злыми людьми? Получается, они тоже забывают о своих бедах, но где же справедливость?
Священник с шумом отпил чай, поставил кружку на стол и открыл толстую книгу, которую он называл Словом Божьим:
— Ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных, — торжественно прочитал Святой Отец, — Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? — он поднял глаза на меня и произнес, — понимаешь, мальчик мой, в этом и заключается любовь Господня, Он любит людей не за их заслуги, а просто за то, что они есть.
Я задумался, мне определенно нравилось то, что кто-то любит меня просто за то, что я такой, но я не мог понять, как это сделает плохих людей хорошими.
— А как же злые люди от этого станут добрыми? — сдался я любопытству. Священник вздохнул, а потом грустно произнес:
— Люди сами должны захотеть стать добрыми.
— Получается, это зависит только от человека, станет ли он помогать своим ближним или же будет делать плохие поступки до конца своих дней?
— Получается, что так, — Отец Василий опустил голову и сделал еще один глоток чая, -знаешь, даже Иисуса убили священники, те, кто должны были нести добро людям.

      В своей голове я представил картину, как человека поднимают на кресте, за всем этим наблюдают грузные служители и жадно потирают руки. В воздухе повисла неловкая тишина, мы молчаливо пили чай и смотрели друг на друга. Отец Василий решил прервать наше скорбное затишье:
— Как твоя матушка поживает?
— У нее все хорошо, она не так давно простыла, но уже идет на поправку.
— Но почему ты сейчас со мной, а не с ней?
Я почувствовал, как к горлу подступает ком, мне стало немного стыдно перед Отцом Василием за свой поступок, но объясниться я не решался.
— Ступай, сейчас ты нужнее своей матери, мальчик мой, — добрым голосом произнес священник, открывая передо мной дверь каморки. Взяв свой школьный рюкзак, я прошел через помещение церкви и вышел на улицу, солнце клонилось к закату, жара спала, я обернулся, махнул Святому Отцу рукой и побежал в сторону леса.

      Наша деревня была недалеко, я успел добраться домой до захода солнца.
— Гриша, это ты? — услышал я крик матери.
— Да, мам, я дома, — нехотя произнес я ей в ответ.
— Почему так поздно? Снова со своими друзьями шлялся? — она вышла встретить меня в прихожую.
Одной рукой я пытался снять ботинок, но он не поддавался.
— Расшнуруй, не ломай обувь, — строго сказала мне мать, дав подзатыльник, — так где ты был?
— С друзьями после школы задержался, — ответил я ей и получил вторую оплеуху.
— Сколько раз тебе говорить, чтобы ты после школы сразу же шел домой? Снова уроки будешь делать на ночь глядя?
— Прости, мама, — опустив глаза произнес я, а затем прошел в комнату, приблизился к столу и выгрузил учебники с тетрадями.
— Пока не сделаешь уроки, ужинать не сядешь, все понял? — крикнула мне мама из прихожей.
В ответ на это я только вздохнул. Я боялся ей говорить, где я был, она могла сказать Отцу Василию, чтобы тот отправлял меня домой после школы, вечером же у него была еще одна служба, после которой он уходил домой, а мне не хотелось бросать наши с ним беседы. Я открыл тетрадь, вытащил ручку и взялся за домашнюю работу.

Глава 2

      На следующий день я проснулся раньше матери, прошел на кухню, отрезал кусок уже засохшего пшеничного хлеба, налил стакан молока и выглянул на улицу. За окном радостно светило солнце, его лучи отражались от росы на траве, где-то вдали кукарекал соседский петух. Я принялся хрустеть своим небольшим завтраком, мыслями находясь уже в той самой церкви. Несмотря на то, что мне нравилось учиться в школе, общение с Отцом Василием было для меня самой приятной частью дня. В желудке предательски заурчало, ему явно хотелось чего-то большего, чем сухарь, я подошел к печи, снял заслонку, но, к своему сожалению, обнаружил там просто грязный черный горшок. Горестно вздохнув, я взгромоздил свой ранец на плечи и вышел во двор.

      Прохладный влажный воздух приятно обдал мое лицо, я сделал глубокий вдох, наслаждаясь доносящимися до меня запахами свежей деревенской выпечки. Я знал, что это наша соседка Баба Варя готовит пироги, она так делала каждое утро, а я просто тихо завидовал ее внукам.
— Привет, малой, — раздался сиплый голос. Я повернулся и увидел перед собой силуэт мужчины.
— Здравствуйте, дядя Володя, — ответил я.
Дядя Володя был мужчиной пятидесяти лет, с постоянно красным лицом, щетиной, невпопад разбросанной по щекам и подбородку, севшим голосом и неприятной ехидной улыбкой. Такая улыбка обычно бывает у взрослых, когда они говорят тебе: «Вырастешь — поймешь.» Дядя Володя мне никогда не нравился. Он часто приходил к нам в дом, засиживался допоздна, но самое худшее, на такие посиделки он приводил своих друзей, они много пили, шумели, ругались, а я в такие моменты находился во дворе. Бывало и такое, что эта компания собиралась в других местах, но состояние моей матери после этих гостей было не лучше.
— Мамка дома твоя? — спросил он меня, улыбаясь пожелтевшими зубами.
— Да, но она еще спит, — ответил я, надеясь, что Дядя Володя уйдет и не появится сегодня больше у нашего дома.
— Спит ишо? Ну дает баба! — хрипло рассмеялся он, хлопнув себя по ноге, а потом, разрушая мою последнюю надежду, выдал, — я тогда позже зайду.

      Из соседских домов постепенно выходили мальчишки и девчонки. Таща на спинах громадные рюкзаки, они торопились в школу. Я решил не отставать и быстрым шагом вышел на дорогу. Из дома Бабы Вари выбежал мальчик, а следом за ним и бабушка. Она махнула ему на прощанье рукой, а затем повернулась ко мне:
— Доброе утро, Гриша!
— Доброе утро, Баба Варя, — ответил я ей с улыбкой.
— Угостишься пирожками? — она вытащила из подола парочку свежих, еще дымящихся пирогов и протянула мне.
— Спасибо большое, — радостно сказал я ей, беря в руки горячее лакомство. В этот миг я почувствовал, что тепло с ладоней постепенно перебирается куда-то в грудь.

      Уроки в школе прошли для меня незаметно, и сразу же после них я побежал по знакомой мне тропинке через лес к храму. Служба уже успела кончиться, так что я аккуратно приоткрыл дверь церкви и вошел внутрь. В знакомой мне каморке раздавался шум, я осторожно постучал и услышал голос Отца Василия:
— Входите, кто там?
— Это я, Гриша, — осторожно ответил я и ступил внутрь.
— Гриша, привет, мальчик мой, — Святой Отец сидел у стола, а на столе стоял настоящий деревенский самовар, — ты знаешь, что это такое?
— Знаю, это самовар, — с гордостью произнес я.
— Все-то ты знаешь, — засмеялся Отец Василий, — чай из него получается вкуснейший.
— Ой! — вскрикнул я, — совсем забыл, я же принес кое-что.
Из кармана я вытащил мятые листочки черной смородины и протянул их священнику.
— Замечательно, — удовлетворенно протянул Отец Василий, — сегодня у нас будет очень ароматное чаепитие.
Смородина исчезла в чайнике, что стоял на крышке самовара, в этот же момент по комнате распространился приятный запах сладких ягод.
— Ты не сердишься на меня за то, что вчера я отправил тебя домой? — спросил Святой Отец, разливая заварку в стоящие перед ним чашки.
— Нет, — ответил я, у меня и правда не было обиды, только слабое чувство досады, — вчера и так уже поздно было.
— Ты знаешь, — священник взглянул мне прямо в глаза, — одна из заповедей Господних говорит о том, что надо почитать отца и мать.
— Даже если они не очень хорошие? — я с горечью вспомнил свою маму, ее подзатыльники, крики. Внезапно перед глазами у меня всплыла жуткая улыбка Дяди Володи. Я еле заметно сжал кулаки.
Священник поставил чашки на стол, открыл самоварный краник, разбавляя заварку кипятком, и мягким голосом задал вопрос:
— Мальчик мой, а ты знаешь историю о блудном сыне?
Я с интересом поднял глаза на Отца Василия:
— Я слышал только такое выражение, но саму историю не знаю.

      Святой Отец подвинул ко мне поближе ароматный чай и принялся рассказывать:
— Однажды жил отец с двумя сыновьями. Один из них был послушный, делал добрые дела, помогал по дому, второй был сорванец. Когда он вырос, то подошел к папе, выпросил у него большую сумму денег и сбежал из дома. После этого у второго сына началась разгульная жизнь, много что плохого сделал он в те времена, но не об этом моя история, — священник отхлебнул чая, с наслаждением выдохнул и продолжил, — отец же остался дома, не зная, что твориться с его мальчиком. Первый сын не отходил от него ни на шаг, он понимал, как сильно отцу нужна поддержка.
Я слушал историю и пытался представить то время, как папа нерадивого сына сердито ходит из угла в угол, как он прикрикивает в злости на своих работников, как в его сердце растет обида.
— Ужасная история, — прервал я Отца Василия.
— Подожди, мальчик мой, — мягко ответил мне священник, — ты же не знаешь ее конец, не так ли?
Я кивнул, давая Святому Отцу понять, что готов дальше слушать его рассказ.
— Когда мальчик все прогулял, то он решил вернуться в свой дом, к своим родным, к отцу. Отец же его каждый день выходил на дорогу и смотрел вдаль, а вдруг он увидит вдали знакомый силуэт своего сына?
На этот моменте мне стало неловко, что я представлял себе отца немного другим.
— Так вот, Гриша, к великому счастью, глава семейства в один прекрасный день увидел своего сына на той самой дороге. Он бросился к нему навстречу, крепко обнял и в тот же вечер устроил большой праздник. Многие думаю, что единственная мораль истории в том, что блудный сын может раскаяться, но не все задумываются, почему он смог вернуться.
— Почему же? — я не скрывал своего любопытства.
— Часто мы хотим сжечь мосты. Если человек поступает плохо по отношению к нам, то мы отвечаем злом, постепенно закрывая такому человеку обратный путь к хорошим взаимоотношениям. Если бы папа блудного сына рассердился, то как бы закончилась эта история?
Я снова представил себе того отца, разозленного уходом своего младшего сына. Вот он видит его, идущим по дороге, но вместо этого начинает кричать, размахивать руками. Сын вытирает слезы раскаяния грязным рукавом и в разочаровании убегает прочь.
— Кажется, я понял, — тихо произнес я.
— Мальчик мой, твоя мама может поступать несправедливо к тебе, но не закрывай ей дверь на пути к примирению.
В дверь постучали, а затем в открывшуюся щелочку заглянула старушка в сером платке и сообщила:
— Святой Отец, к вам пришли.
В каморку вошла мама того мальчика Александра, с которым мы познакомились вчера. Я допил свой чай, поблагодарил Отца Василия за рассказ и направился домой.

      Дома было пусто и темно. Я прошел в комнату, скинул рюкзак на пол и присел на свою кровать. После воодушевляющей истории Святого Отца мне захотелось сделать что-то приятное для своей матери. Я прибрался в комнате, растопил печь, вымыл грязный горшок, забросил в него горсть гречневой крупы, чтобы сварить каши. Скоро в печи уже весело трещали горящие поленья, а по дому плыл приятный запах свежей гречи. За окном спустились сумерки. Я поужинал и сел делать уроки. Тут же раздался скрип входной двери, и я услышал топот.
— Гриша, — раздался голос матери, — ты…где…ты…дома? — ее язык заплетался, а судя по грохоту в коридоре, ноги тоже отказывались ее слушаться.
— Я дома, — нехотя отозвался я и еще усерднее стал писать в тетрадке. Я слышал, как мать ругается в прихожей, но старался не обращать внимания на ее бессвязные крики. Шум переместился на кухню, она загремела посудой.
— Слава тебе, Господи! — крикнула она с придыханием, — неужто догадался ужин мамке сделать в кои-то веки! А я то уже подумала, что он совсем никуда не годится.
Я не знал, понимает ли она то, что я слышу все ее разговоры. Сжав зубы, я закрыл тетрадь, убрал все школьные принадлежности в рюкзак, разделся, забрался в кровать и с головой накрылся одеялом, в надежде поскорее уснуть.

Глава 3

      Утром я нехотя поднялся с кровати, мне ужасно хотелось спать. На кровати в другом конце комнаты лежала моя мама, она уснула в верхней одежде, ее волосы растрепались по подушке, а одна нога небрежно свесилась с края постели. Зайдя на кухню, я обнаружил там грязную посуду на засыпанном гречкой столе. Мои мысли снова заняли события прошедшего вечера, меня глодала обида от поведения своей матери. Горестно вздохнув, я заглянул в горшок и обнаружил там остатки вчерашней каши. На скорую руку позавтракав, я вышел во двор. На улице стоял густой туман, воздух был настолько влажный, что казалось, я чувствую, как он каплями воды оседает на моем лице. До начала уроков оставалось еще приличное количество времени, так что я, держа рюкзак в одной руке, отправился на поле, что было неподалеку. Летом местные мальчишки играли на нем в футбол, а я сидел под деревом и наблюдал за возней, которую представляла собой эта игра. Я не стал изменять своим привычкам и уселся под тем же самым деревом, а мой рюкзак заботливо спас мои штаны от влажной травы. Иногда я хотел убежать из дома, пропасть навсегда. Что бы тогда сказала моя мама? Отправилась бы она меня искать или нет? Эмоции нахлынули на меня, сдавив грудь, я схватил рукой траву, с силой выдернул ее из земли и бросил перед собой. Единственное, что помогало мне не до конца предаться унынию, так это беседы с Отцом Василием. Его доброта согревала мое сердце даже в самые холодные дни. Иногда я представлял, что мой покойный отец такой же, как этот священник. В своих размышлениях я и не заметил, как на привычную школьную дорогу высыпали ребята с рюкзаками на плечах.

       Уроков сегодня было больше, чем в предыдущие дни, но я не жалел, что пропущу церковную службу, самое главное для меня начиналось после нее. Собрав вещи, я со всех ног пустился через лес к привычной мне деревянной церкви. Отец Василий стоял на улице в тени елей и смотрел куда-то вдаль.
— Гриша, мальчик мой, а я уже было подумал, что ты сегодня не придешь, — с характерной улыбкой произнес Святой Отец.
— Здравствуйте, — запыхавшись, произнес я, намереваясь войти внутрь храма.
— Погоди, — остановил меня священник, — неужели ты не хочешь задержаться на улице и посмотреть, на красоту творения Божьего?
Я поднял глаза на Отца Василия и вытер вспотевший лоб:
— Ой, да, на самом деле я люблю быть на природе.
— Ты знаешь, что чаще всего люди чувствуют единение с Богом не в церкви, а именно на свежем воздухе? Находясь рядом с остальными созданиями Господними легче понимать мысли Творца.
— А нам в школе говорили про другое, — задумчиво протянул я.
— Что же тебе говорили в школе, мальчик мой? — Отец Василий с интересом посмотрел мне в глаза.
— Ну, — замешкался я, — что жизнь произошла из крохотного микроба.
Священник улыбнулся, от чего я почувствовал теплоту, разливающуюся по своему телу, а затем спросил:
— А кто такой этот микроб?
Я задумался, хмуря лоб:
— Это кто-то такой маленький, его даже не рассмотреть, — пальцами я пытался показать Отцу Василию, насколько микробы могут быть маленькими.
— А как о нем бы узнали древние люди? — все с такой же добротой вопрошал Святой Отец.
Этот вопрос выбил меня из колеи:
— Хм, наверное, никак.
— А кто записывал Библию, как ты думаешь?
Мои мысли заняли две точки зрения, вроде бы говорили, что Библию написал Бог, но с другой стороны, каждая книга, как я помнил, имела своего собственного автора, человека.
— Люди? — осторожно произнес я.
— Верно, мальчик мой. Люди не могут писать о том, чего не знают, а знали тогда они совсем немного.
В моей голове происходила самая настоящая битва, я и так не до конца доверял этой книге, но теперь все совсем перемешалось.
— Я не понимаю, — вопросительно взглянул я на священника, — но какова тогда роль Бога в написании Библии?
Я заметил, как Отец Василий смутился от моего вопроса. Он помолчал, а затем ответил:
— Я думаю, что Бог вдохновлял авторов на написание.
— А если человек плохой, то он и напишет плохое, он будет писать об убийствах, воровстве, несправедливости, — мне не давали покоя прочитанные мною истории из Ветхого Завета.
Святой Отец вздохнул и посмотрел куда-то в небо, я поднял свой взгляд, чтобы рассмотреть, что же увидел там священник. Так мы стояли в молчании, слушая трели птиц, что сидели в ветвях деревьев. В моей голове роились мысли о Боге, Он представлялся мне неким безмолвным наблюдателем, окружающим все живое.
— Самое главное, мальчик мой, — Отец Василий прервал возникшее молчание, — всегда поступать по совести. Ты еще молод, впереди у тебя целая жизнь, состоящая из радостей и горестей, ты столкнешься с настоящей дружбой и предательством, но самое главное, помни, никогда не изменяй себе, не отвечай злом на зло, никогда не вычеркивай человека из своей жизни преждевременно. Да, в Библии были и злые истории, но на их фоне доброта виднелась еще сильнее.
Я сделал шаг к Отцу Василию, а потом сдался эмоциям и крепко обнял его.

      Вернувшись домой, я застал свою мать, работающей в саду. Увидев меня, она буркнула:
— Явился, не запылился.
— Здравствуй, мама, — подошел я к ней поближе.
Ее руки были грязными от земли, она полола морковные грядки, выкидывая сорную траву прямо на протоптанную дорожку. Движения ее были резкими и грубыми. Я скинул рюкзак на землю и присел рядом с ней, намереваясь присоединиться к работе.
— Ишь ты, матери помочь собрался, бестолочь, — злобно выпалила она, не поднимая глаз.
Я постарался пропустить ее колкое замечание и отодвинул морковную ботву, чтобы вытащил крупный стебель пырея.
— Сдалась мне твоя помощь, — не унималась мать, — сперва разгуливает со своими дружками, а теперь подмазаться хочет?

      Эта фраза стала последней каплей моего терпения, я бросил стебель на грядку, схватил рюкзак и убежал в дом. Удивительно, как быстро она смогла извести то хорошее настроение, что появилось у меня от посещения церкви. Не раздеваясь, я бухнулся на свою кровать, уткнулся в подушку и зарыдал.
— Вы посмотрите на него, расплакался как маленькая девчонка, — раздался голос матери, — ну-ка быстро встал, умылся и сел уроки делать!
Я повернул голову и крикнул ей, срывающимся голосом:
— Не хочу тебя видеть, не хочу, лучше бы я не рождался вообще!
— Вот уж точно, — выкрикнула в ответ мать, вышла в прихожую и громко хлопнула дверью. В моем сердце кипела злость, перемежающаяся ненавистью к жизни, к своей матери. Я сжал кулаки и изо всех сил ударил по кровати, отчего раздался звон металлического каркаса. Слезы постепенно останавливались, я присел на край кровати и прислушался, на кухне раздавался еле слышный шорох. На цыпочках я подобрался поближе, там за дверью тихо всхлипывала моя мама. Я осторожно приоткрыл дверь и вышел на кухню. На старом деревянном табурете я увидел ее, закрывшую лицо руками, чтобы не видно было ее слез. Чувствуя угрызения совести за сказанное мной ранее, я осторожно произнес:
— Мам, прости меня.
Она продолжала плакать.
— Мам, я не хотел говорить тебе такого, прости, пожалуйста, — мой голос дрожал.
— Она утерла лицо руками, подняла на меня свои покрасневшие от слез глаза и тихо сказала:
— Ты голоден?
Я кивнул ей в ответ.
— Посмотри на столе под полотенцем, Баба Варя сегодня днем занесла.
Я снял белое покрывало и увидел целый противень с засахаренными плюшками и пирогами с различной начинкой. Взяв чайник, я поставил его на маленькую электрическую плитку, затем насыпал мелких чайных листьев в заварник, а с полки достал две кружки. В тот вечер мы больше не сказали друг другу ни слова.

Глава 4

      Мой сон прервал стук в дверь, я зевнул, потянулся, надел шорты и побежал открывать. На улице стояла Баба Варя, в руке она держала крынку, перевязанную сверху марлей, с другой стороны на полу стоял большой горшок, он был тоже был накрыт тканью, так что я не видел его содержимого.
— Доброе утро, Гриша, — улыбнулась она мне, — можно пройти?
— Конечно, — ответил я, отходя в сторону.
— Помоги только внести мне его внутрь, — она кивнула в сторону стоящего горшка. Он оказался достаточно тяжелым, но я справился. Мы прошли на кухню, где уже сидела моя мать, видимо, она тоже проснулась от стука.
— Здравствуй, Лена, — обратилась Баба Варя к моей маме.
— Здравствуй, — сонным голосом ответила мать.
— Я вам тут гостинцев принесла, — она принялась снимать покрывала с принесенной посуды. Крынка оказалась доверху заполнена еще теплым, парным, молоком, а в горшке была геркулесовая каша. От нее исходил горячий пар, пробуждая мой голодный желудок.
— Что за праздник сегодня, Варь? — мать протерла глаза, а затем попыталась изобразить удивление.
— Да я так, вы кушайте-кушайте.
Я сразу же достал тарелки и кружки, разлил всем молока, а потом деревянной ложкой стал раскладывать по тарелкам геркулес.
— Спасибо, сынок, — ответила Баба Варя, беря в руку предложенную кружку.
Я с жадностью взялся за еду, горячая каша согревала, разгоняла чувство тоски. Моя мама сидела рядом и нехотя ковыряла ложкой в тарелке перед собой. Когда я доел, Баба Варя посмотрела на меня и произнесла:
— Гриша, ты мог бы немного погулять на улице?
— Конечно, Баба Варя, — ответил я ей, а уже у самой двери обернулся и сказал, — спасибо вам.

      Небо было затянуто серыми тучами, временами дул холодный ветер. Снаружи никого не было, в такую погоду все мальчишки из деревни обычно сидели дома, да и рановато еще было для игр и прогулок. Только соседский кот лежал на заборе, прикрыв глаза. Иногда я жалел, что не родился котом, все тебя кормят, ласкают, играют с тобой, а ты себе лежи да мурлыкай.
— Васька, Васька, Васька, — позвал я пушистого друга. Кот в ответ недовольно поднял голову и зевнул, давая мне понять, что не в настроении спрыгивать со своего места на заборе.
— Кис, кис, кис, — не сдавался я, но Васька только отвернулся в другую сторону. Я подошел чуть ближе и протянул руку, чтобы погладить его. Кот вздрогнул от моего прикосновения, но никуда не убежал. Его мягкая шерстка приятно щекотала ладонь, спустя минуту, я услышал Васькино мурлыкание.
— Я думаю, что сама разберусь, что да как, — до меня донесся холодный голос матери. Я обернулся, она с Бабой Варей стояли на крыльце, завершая беседу.
— А я думаю, что тебе стоит подумать над моими словами, — Баба Варя звучала слегка строго. Моя мать не ответила, а скрылась в темноте прихожей. Соседка подошла ко мне, потрепала по голове и мягко сказала:
— Гриша, каждое утро я теперь жду тебя у себя в гостях, будешь приходить?
— А можно? — я поинтересовался осторожно, не веря своему счастью.
— Конечно можно, будете с мальчонкой моим завтракать да в школу вместе ходить.
Мои глаза заблестели от радости, а Баба Варя наклонилась поближе к моему лицу и еле слышно произнесла:
— Гриш, ты уж не обижай маму то свою, она, может, и ведет себя, — она на секунду задумалась, — не так, как хотелось бы, но она твоя мама.
Я согласно кивнул, чувствуя, как радость от поддержки Бабы Вари наполняет мое сердце. С неба начали падать крупные капли дождя.
— Давай, беги в дом, не промокни, — скомандовала соседка, слегка подталкивая меня в сторону избы.

       День тянулся медленно, за окном лил дождь, моя мама сидела на кухне, а я лежал на кровати и читал книгу о доблестных рыцарях. Один из них собирался спасти принцессу от дракона, а я представлял себя на месте этого героя, на моей голове был воображаемый шлем с забралом, в руке я сжимал острый меч. Время от времени я поглядывал в сторону окна, вдруг дождь прекратится, тогда я бы снова побежал в церковь. К моему счастью, постепенно ливень утихал, так что я натянул резиновые сапоги до колен и побежал в знакомом направлении. Моя мать ничего не сказала на это, только хмыкнула в догонку. Я бежал по мокрой дорожке, сапогами мешая грязь, брызги попадали на мои брюки, но я этого не замечал. Я добрался до храма, уже порядком испачкав штаны. Помня о словах Отца Василия, что мне можно заходить в церковь посреди службы, я потянул за дверь, и она со скрипом отворилась. Несколько людей обернулись и косо посмотрели на меня, но я не обратил внимания и встал у двери. Служба уже подходила к концу.
— Итак, смотрите, чтобы кто кому не воздал злом за зло, но всегда ищите добра и друг другу и всем, — прочитал священник строки слова Божьего, а затем закрыл книгу и с ясными глазами обратился к народу, — не забывайте, что следующая неделя — страстная, мы будем вспоминать о страданиях Христовых.
Я хлопнул себя по лбу, через неделю же будет Пасха, я очень любил этот праздник, в основном из-за обилия угощений, но и люди во время празднования становились добрее. Народ постепенно расходился из церкви, мимо меня прошла женщина и прошипела:
— Ишь ты, вымазался как свиненок.
Я поспешил отвернуться, будто не слыша ее слов.
— Гриша, мальчик мой, — подошел ко мне Отец Василий, — ты сегодня особенно торопился сюда, не так ли? — он жестом указал на мои грязные сапоги.
— Извините, я боялся, что вообще не попаду к вам сегодня, — я присел на лавку и стащил грязную обувь со своих ног, демонстрируя темные носки с дыркой на правой пятке.
— Проходи в комнату, замерз, наверное?
— Нет, не успел еще, — ответил я, мотая головой.

      Святой Отец стоял у дверей храма, провожая людей, а как только церковь опустела, присоединился ко мне. Пока я ждал Отца Василия, то уже вскипятил воду и заварил нам чаю.
— Гриша, ты же знаешь, что через неделю будет праздник Воскресения Христова?
— Угу, я только сегодня вспомнил об этом.
— Замечательно, мальчик мой, — священник сделал глоток и продолжил, — может быть ты придешь на пасхальную службу со своей мамой?
После его вопроса я почувствовал, как что-то внутри меня упало.
— Ну, понимаете, — выдавил я из себя, — моя мама, ну, она…- я посмотрел на священника жалобными глазами, будто умоляя его отменить вопрос.
Отец Василий положил мне руку на плечо, а из моих глаз выкатилась слезинка.
— Понимаете, мы с ней не очень ладим, — голос мой стал практически неслышен, — к ней приходит Дядя Володя, и они пьют, много пьют.
Я закрыл лицо руками, чтобы Отец Василий не увидел, как я плачу.
— Мальчик мой, — произнес он с теплотой в голосе, — тогда ей как никогда нужна твоя поддержка. Иногда люди пьют не от хорошей жизни. Мой отец как-то сказал мне: «Чтобы поднять слабого, нужно самому стать сильным». Если ты сломаешься, то кто тогда поможет твоей маме?
— Я не сломаюсь, — прошептал я.

      Уже подходя к дому, я услышал внутри шум и голоса людей. Где-то внутри я почувствовал тревогу. Ступив на порог, я услышал хриплый смех Дяди Володи, затем раздался еще один мужской голос, его владелец уже был явно в нетрезвом состоянии. Я открыл дверь в комнату и увидел, как там за столом, уставленным бутылками, сидели пятеро человек, среди них была моя мама, ее волосы были взъерошены, а лицо покраснело как помидор.
— А вот и малой пожаловал, — Дядя Володя встал, подошел ко мне, как всегда демонстрируя пожелтевшие зубы, и протянул волосатую руку, но я этого не заметил. Вместо этого я смотрел на свою книгу про рыцарей, которая лежала на столе посреди масляной селедки, кто-то вдобавок опрокинул на нее стакан, жидкость уже впиталась в книгу, заставив половину страниц потемнеть. Из моих глаз брызнули слезы и я выбежал вон. Далеко убежать я не успел, во дворе я столкнулся с Бабой Варей, она крепко обняла меня, а затем сказала:
— Гриша, сегодня ты ночуешь у меня.

Глава 5

      В то воскресное утро я проснулся позже, чем обычно, мои ноздри сразу же защекотал запах приготовленных сырников, на кухне раздавалась возня и шум гремящей посуды. Дверь приоткрылась, и я увидел выглядывающего внука Бабы Вари, заметив меня, он тут же скрылся на кухне, а потом я услышал его радостный голос:
— Бабушка, он проснулся, бабушка!
— Тише, Веня, успокойся, — ласково ответила ему Баба Варя, а затем заглянула ко мне, — проснулся? Вот и славно, доброе утро, Гриша!
— Доброе утро, Баб Варь, — протяжно ответил я, а затем зевнул во весь рот.
— Ты одевайся, во дворе стоит умывальник, вода там прохладная только.
— Ничего, я привык к такой, — весело ответил я ей.
— Как умоешься, приходи к нам на кухню, я уже завтрак приготовила.
Я встал, натянул свои штаны, грязь на них уже засохла и не так выделялась. Я рукой потер одну штанину, размазывая сухую пыль по всей поверхности ткани, выглядело это не очень, и я оставил свою затею.

Внутренний двор был достаточно темным, сверху были положены сосновые доски, на которых располагалось сено. Им Баба Варя зимой кормила свою корову, которая сейчас была уже где-то на улице. Я разыскал умывальник и плеснул прохладной водой себе на лицо. Свежесть окончательно вывела меня из сонного состояния, пальцами я протер глаза, вытерся висящим рядом полотенцем и прошел обратно в дом. Веня, внук Бабы Вари, уже сидел за столом и с довольным лицом поглощал сырники. Он был на год младше меня, так что учились мы в разных классах и познакомится с ним как следует я почему-то не успел.
— Садись со мной? — сказал он с набитым ртом, указывая на табуретку рядом. Я присел и обернулся на Бабу Варю.
— Ты ешь, сынок, не стесняйся, вот тут сырники, сметанка наша свойская, хочешь молока? В самоваре чай горячий, — объяснила мне она.
Я взял кружку и по-свойски принялся наливать кипяток из самовара.
— Вы кушайте, сынки, я пока корову проведаю, — ласково произнесла Баба Варя и ушла на двор.

      Так вкусно я еще никогда не завтракал, еще горячий сырник, обмакнутый в густую деревенскую сметану поднимал настроение. Веня смешно чавкал, сидя рядом со мной, и рассказывал истории про кур Бабы Вари. Покончив с завтраком, я с удовольствием облизал тарелку и поднялся с табурета.
— Гриш, а ты куда?
— Я зайду домой, проведаю, как там моя мама.
После этих слов мои воспоминания заняли события предыдущего вечера, а затем в голове у меня всплыли слова Отца Василия, которые он прочитал на вчерашней службе: «Не воздавайте злом за зло». Я посмотрел на общую тарелку, где еще оставались три сырника. В моей голове боролись обида и желание угостить маму. Тут на кухню вошла Баба Варя.
— А можно я отнесу эти сырники моей маме? — внезапно выпалил я, удивляясь своему решению.
— Конечно, неси, — бабушка улыбнулась мне в ответ, — и сметанку не забудь захватить.

      Подойдя ко входной двери своего дома, я замешкался, а вдруг внутри еще сидят Дядя Володя и другие неприятные люди? Тишина сообщила мне об обратном, так что я осторожно приоткрыл дверь и вошел в темноту внутреннего двора. В комнате никого не было, только моя мама спала, облокотившись на стол. Везде были разбросаны бутылки, косточки от сельди и обрывки замасленных газет.
— Мам, — я аккуратно потрогал ее за плечо, — это я, Гриша.
— Степан? Степа, ты же знаешь, что я никуда не поеду, — буркнула мать в ответ.
Я вздрогнул от того, что она назвала имя моего отца. Про него я практически ничего не знал, только болезнь, погубившую его, у нас в доме не было даже папиных фотографий, а спрашивать маму о нем я боялся.
— Мы остаемся и точка, — моя мать недовольно ворчала.
— Мама, — я снова потряс ее. Она подняла на меня свои глаза, явно не понимая, кто перед ней стоит, — это я, Гриша, твой сын.
— Гриша? Что ты… Сколько сейчас времени? — она попытался сесть ровно.
— Уже часов десять, мама, — я сгреб мусор на край стола и поставил перед матерью тарелку с сырниками, — я принес тебе это от Бабы Вари.
От этих слов ее лицо изменилось, она сердитым голосом прикрикнула на меня:
— Бросил, значит, свою мамку, да?
— Мам, ты вчера была с этими…с Дядей Володей.
— Бросил мамку, — в злости сказала она, — видеть тебя не хочу, — она дернула рукой и опрокинула тарелку. Сырники разлетелись в разные стороны. Я сжал зубы и прошипел:
— Вот и не увидишь больше.
Я вышел, громко топая ногами по деревянному полу.

      В моем сердце кипели злость и обида. Что бы я не делал для матери, она всегда отвечала неблагодарностью и гневом. Сейчас я был готов оказаться где угодно, только бы не видеть свою мать. Ноги же сами несли меня к храму посреди леса. Сам того не замечая, я оказался у церкви, а затем рухнул перед ней на колени и заплакал.
— Гриша, что случилось, — сквозь слезы я услышал голос Отца Василия.
Я не мог ему ответить, язык совсем перестал слушаться меня. Священник присел рядом на траву и крепко обнял меня за плечи.
— Я все сделал, но ничего не получается! Все становится только хуже! — вдруг прорвало меня, я кричал, будто хотел докричаться до самого края небес.
Отец Василий ничего не ответил, только крепче сжал объятия. Так он просидел до тех пор, пока я не успокоился. Вытерев глаза, я посмотрел на него и увидел, что он тоже прослезился. Мне стало как-то неловко от этого. Святой Отец шумно вдохнул, а затем снова спросил о том, что случилось. Я рассказал ему и про вчерашний вечер, и про то, как я ночевал у Бабы Вари, и про утреннюю реакцию матери. Священник терпеливо выслушал меня, а затем спокойным голосом произнес:
— Бывает такое, когда люди видят зло в добрых поступках, но это не означает, что нужно перестать делать добро.
— Но как такое может быть, что в чем-то хорошем человек видит только плохое?
Отец Василий кивнул в сторону деревянной церкви и спросил:
— Мальчик мой, ты знаешь, как тут появилась церковь?
Я отрицательно мотнул головой.
— Раньше тут стоял большой дуб, его ветви простирались далеко, покрывая всех своей тенью. Усталые путники присаживались у ствола дерева, укрываясь от жары, птицы вили в листве свои гнезда, давая жизнь новому поколению, звери всегда могли найти тут желуди и не умереть с голоду. Этот дуб был известен всей округе, но однажды случилась беда. Кто-то заметил, что на одной из веток появился какой-то нарост, с каждым днем, он становился все больше. Тогда мы поняли, что дерево больно, это был рак. Мы срезали эту ветку, но болезнь перекинулась на другие, а затем и на могучем стволе появились наросты. Тогда я и еще несколько мужчин приняли решение спилить этот дуб, чтобы болезнь не распространилась на остальные лесные деревья, а затем из оставшегося хорошей древесины возвести на этом месте церковь, в которую бы так же приходили все уставшие за поддержкой.
— Что же тут может быть плохого? — воскликнул я.
— Мальчик мой, — со вздохом произнес священник, — когда мы взялись за постройку храма, то проходящие мимо люди ругались на нас, что мы спилили этот вековой дуб, лишили их радости созерцания красоты природы. Но если бы мы не сделали этого, то что бы произошло? Дуб бы все равно погиб, но у тебя не было бы места, куда придти и поделиться своими переживаниями.
Я задумался и представил, как мимо меня ходят люди и бросают оскорбления из-за спиленного дуба, как ругаются на уничтоженную красоту, затем я увидел свою маму, опрокидывающую тарелку с принесенным мною угощением, как ругается на меня за то, что я был у Бабы Вари. Мама бы все равно ругалась и пила, но зато у нее есть я, кто может хоть как-то помочь в трудную минуту. Где-то в глубине моей души мелькнул огонек надежды, а вдруг еще не все потеряно?

Глава 6

      Проснулся я от того, что Баба Варя трясла меня за плечи со словами:
— Сынок, вставай, в школу опоздаешь!
Я промычал ей в ответ что-то невнятно, а затем попробовал открыть глаза. Через кружевные занавески комнату заливало утреннее солнце. Я потянулся, давая понять Бабе Варе, что уже готов подниматься с постели. Так крепко не спал я уже давно, может это из-за того, что я ел досыта в последние дни, а может потому что впервые за долгое время я засыпал в спокойной обстановке.
— Веня уже встал, мы будем ждать тебя на кухне, — с улыбкой произнесла Баба Варя и направилась к двери. Я зевнул во весь рот, еще раз потянулся и присел. Я был удручен вчерашними событиями, где-то в груди я чувствовал, будто там повесили камень, а теперь он тянет мою душу куда-то к земле. С нашей последней ссоры с мамой мы не сказали друг другу ни слова, да и не пытались. Вечером Баба Варя снова забрала меня к себе домой, а потом о чем-то долго беседовала с моей матерью. Я оделся и вышел из комнаты. Веня как и вчера сидел на своем стуле и что-то лепил из белого хлеба. Он показал мне рукой на тарелку манной каши, что стояла у соседнего табурета и сказал:
— Это тебе, Гриш.
Я подошел к тарелке и втянул носом воздух, наслаждаясь запахом этого замечательного завтрака. На деревянной доске лежали несколько кусков пшеничного хлеба.
— Это бабушка испекла, — с гордостью выпалил Веня.
— Ого, я никогда раньше не пробовал домашний хлеб, — я с нетерпением протянул руку к доске, но тут услышал голос Бабы Вари:
— Гриша, а ты умывался?
Я хлопнул себя по лбу, вскочил с табурета и, извиняясь, побежал на внутренний двор. Там я чуть не столкнулся с коровой, что стояла внутри и неторопливо жевала. Увидев ее, я встал как вкопанный, корова же повернула голову и с безразличным взглядом посмотрела на меня.
— Привет, — сказал я ей, надеясь, что она поймет мои добрые намерения. Корова не шелохнулась, только ее челюсти размеренно пережевывали содержимое рта. Я протянул руку и погладил ее по черной шерстке. Видимо, ей это не очень понравилось, и она сделала шаг в сторону от меня.
— Хорошо, хорошо, извини, — ласково произнес я ей, а затем направился к умывальнику.

      Пока я знакомился с коровой, Веня уже успел все доесть и собирал свой рюкзак. Я старался поесть как можно быстрее, проглатывая целые ложки каши, потом я взял два куска хлеба и убрал их к себе в карман, чтобы доесть их в школе. Мы с Веней вышли из дома, я обернулся, видя как на крыльце стоит Баба Варя и машет нам рукой. С горестью, я взглянул в сторону своего дома и тут заметил, как серо и мрачно он выглядит среди своих соседей. Крыша над крыльцом слегка покосилась, а палисадник зарос крапивой. Я вздохнул и принялся догонять Веню, который уже ушел вперед.
— Гриш, а что ты делаешь после школы? — с заинтересованным взглядом спросил он меня, когда я его догнал.
— Да так, гуляю просто, — ответил я, стараясь уйти от ответа.
— Да? А где? Я тебя не видел в деревне.
— Ну… — я медленно выбирал слова, — я не в деревне гуляю.
— Правда? А где, — глаза Вени заблестели от удивления.
— Ну так… Везде, — выпалил я в ответ.
Веня задумался, кажется, он не особо понял, что я не хочу обсуждать эту тему.
— А сегодня ты где гулять будешь, — он не сдавался, — пойдем вместе после школы?
От нашего разговора мне становилось не по себе. Мне хотелось ему рассказать, куда я хожу после школы, но я боялся, что потом Веня расскажет Бабе Варе, а она моей маме.
— Слушай, Вень, — я почти прошептал ему, — ты умеешь хранить тайны?
Вместо ответа, мальчик изобразил, как закрывает рот на замок и выкидывает ключ. Я счет это за подтверждение.
— Ну…- я снова замешкался, думая, стоит ли рассказывать ему или нет, — после школы я хожу в церковь, что стоит в нашем лесу.
Тут у Вени сразу же пропал весь интерес к разговору, он отвернулся и протянул:
— Ааа, понятно, мне там не интересно, пойдем лучше жуков ловить после уроков?
От его слов мне стало грустно, будто ты поделился с человеком чем-то сокровенным, а он просто бросил это куда-то в дальний угол. Я отрицательно помотал головой. К моему облегчению мы уже подошли к школе, я попрощался с Веней и пошел в свой класс.

       Когда я прибежал к церкви, то обнаружил, что служба закончилась, в каморке как и всегда горел свет, я постучался и приоткрыл дверь. Внутри сидели Отец Василий, Саша, с которым мы познакомились на прошлой неделе, и его мама.
— Гриша, здравствуй, мальчик мой, ты как раз вовремя, — радостно поприветствовал меня священник.
— Здравствуйте, — ответил я в недоумении.
— Вы могли бы немного поиграть с Сашей на улице, пока я поговорю с его мамой? — лаского попросил меня Святой Отец.
— Хорошо, но…- не успел я договорить, как Отец Василий развеял мои сомнения.
— Потом мы сможем вместе попить чаю.
— Тогда договорились, — на моем лице заиграла улыбка, и мы с Сашей вышли на улицу.

       Теплый солнечный свет приятно согревал кожу, казалось, что даже окружающие нас сосны и ели нежатся под ярким солнцем. Птицы весело щебетали, разливая трель по всей округе. Я поднял голову, в надежде увидеть владельца этого прекрасного голоска.
— Это свиристель, — с видом знатока произнес Саша, — вон она там сидит на ветке.
Он указал мне пальцем к ближней сосне. Я прищурился, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь среди иголок. Птица шевельнулась, расправила небольшие крылышки, выдавая свое местоположение.
— Похожа на воробья, — разочаровано произнес я.
— Разве? — удивленно посмотрел на меня Саша.
— Ну она серая, что в ней особенного?
— Во-первых, у нее красный хохолок на голове, — с обиженным тоном сказал мальчик, — а во-вторых, ты когда слышал, чтобы воробьи так прекрасно пели?
Глядя, с каким трепетом Саша рассказывать про свиристель, я почувствовал угрызения совести. Я сейчас так же небрежно отнесся к птицам, как Веня отнесся к моим прогулкам после школы.
— Хохолок то я и не заметил сперва, — попытался я исправить ситуацию, — теперь вижу, и правда, красивая птичка!
Саша заулыбался и плюхнулся на траву.
— А ты давно птицами увлекаешься? — спросил его я.
— Ага, — кивнул он, — да и не только птицами, мне вообще интересна жизнь вокруг, как живут разные птицы, звери, люди, — после этих слов он многозначительно посмотрел вдаль, а затем продолжил, — мы однажды с ребятами лазили в старую избу на краю нашего городка.
От его слов я вздрогнул:
— А разве так можно делать?
— А почему нельзя, — удивленно посмотрел на меня Саша, — она же брошенная была, там уже никто не живет.
— Ну… Не знаю, — протянул я, — а вдруг туда еще кто-то вернется?
— Да ладно тебе, я оттуда даже не брал ничего, — отмахнулся он, — зато мы там нашли старый дневник, там такие истории были, ого-го! — он взмахнул руками, будто пытаясь меня напугать, — я все такие истории в тетрадку записываю.
Я сам не понял откуда у него в руках взялась помятая тетрадь, на обложке которой было написано «Деревенские истории». Я открыл ее, пытаясь разобрать его слегка неряшливый почерк. Внутри оказались различные страшилки про каких-то мистических существ, что ловили мальчиков после захода солнца, о мертвеце в колодце, о каком-то колдуне. Без особого интереса я долистал до конца и вернул тетрадь Саше.
— Ну как, — спросил он меня с горящими глазами.
— Иногда реальность оказывается страшнее сельских мифов, — с грустью ответил я, вспоминая свою маму.

       Когда Отец Василий закончил беседу, то вышел на улицу, прикрыл глаза от удовольствия, а потом махнул мне рукой, приглашая внутрь. Мы прошли в храм, женщина в сером платке заканчивала там подметать пол. Я неоднократно видел ее в церкви, она была одна из тех, кто постоянно помогал Отцу Василию по содержанию храма. Увидев меня, она улыбнулась и кивнула в приветствии. Священник встал прямо под куполом и посмотрел в сторону алтаря. Там находился большой крест с изображением распятого Иисуса.
— Что ты знаешь о воскресении, мальчик мой, — спросил Отец Василий меня.
— Я знаю, что Иисуса распяли и через три дня он ожил, — ответил я, вспоминая события, когда-то прочитанные мною в Новом Завете.
— А ты знаешь, почему он так сделал?
— Сделал что? — мне было непонятно, что имел в виду Отец Василий.
— Позволил людям убить Себя.
Я промолчал, размышляя о том, зачем же Сыну Божьему нужно было умирать.
— Это была жертва за грехи всех людей, — не дожидаясь моего ответа произнес Святой Отец.
— А зачем ему нужно было делать это? — мне все еще было непонятно.
Я увидел, как на лице священника отразилось недоумение.
— Ну, мне кажется, что Бог мог бы просто взять и сделать людей хорошими, разве нет? — я постарался объяснить Отцу Василию свои мысли.
— Мальчик мой, — священник вздохнул, — к сожалению, Бог никого не может изменить, если только у самого человека не будет стремлений к добру.
— А разве тогда это не делает жертву Иисуса напрасной? — я внимательно посмотрел на Святого Отца, — люди так и останутся злыми. Вы же сами говорили об этом?
Глаза Отца Василия помутнели, в этот момент я почувствовал укол где-то в груди. Он перевел свой взгляд на крест. В храме воцарилась тишина. Я стоял, чувствуя, как от стыда начинают дрожать мои ладони. Я посмел обвинить Веню сегодня утром, хотя за целый день уже дважды сам поступил плохо по отношению к людям.
— Мальчик мой, — с небольшой хрипотой произнес Отец Василий, — сейчас я не могу ответить тебе на этот вопрос, прости.
Я увидел, как он прослезился.
— Простите меня, я не хотел вас обидеть, — я подошел к нему поближе.
— Ты не виноват, Гриша, ты задаешь правильные вопросы, я сам когда-то задавал их себе, но так и не нашел ответа.
Священник положил руку мне на плечо, и я почувствовал, как что-то незримое объединяет нас.

Глава 7

      В тот вечер, когда я вернулся от Отца Василия, то сразу же направился к Бабе Варе. В моей голове стучали ее слова, которые мама бросила мне во время нашего последнего разговора. Соседка, увидев меня, пустила в дом, не задавая вопросов.

      На следующее утро я уже встал с постели самостоятельно, умылся во дворе и присоединился к Вене на завтраке. Баба Варя постоянно подливала нам в кружки парного молока, а тарелки наши были доверху заполнены горячей овсяной кашей. Я наелся досыта, чувствуя, будто мой живот сейчас лопнет от натуги, но меня это не пугало, наоборот, ощущение сытости отвлекало меня от грустных мыслей. По дороге в школу Веня не спрашивал меня про церковь, в которую я бегаю после школы. Его больше интересовали различные насекомые, так что в пути мы обсуждали громадный муравейник, который он нашел в ближнем к деревне лесу. Он без умолку болтал что-то про огромных муравьев, их кладку, что ему удалось раскопать длинной палкой, но я не вдавался в подробности. На моем сердце был груз сломанных отношений с мамой, тяжесть нашей ссоры. В придачу последний разговор с Отцом Василием усиливал мои тягостные переживания.

      В тот день уроки тянулись ужасно медленно, я не припоминал, чтобы когда-либо я так сильно уставал от учебы. Учителя жаловались, что я постоянно отвлекаюсь, мальчишки подшучивали и смеялись надо мной. Я то и дело выглядывал в окно и смотрел в сторону леса, где-то там за этой стеной деревьев стоит церковь. Что чувствует сейчас Отец Василий? Что чувствует сейчас моя мама? От переизбытка эмоций я почувствовал, как что-то сжалось у меня в горле, я пытался глотнуть, но не мог.
— Гриша, — сквозь мутную пелену услышал я голос учителя, — да что с тобой такое сегодня?
Я поднял на него свой взгляд и умоляюще посмотрел на него. Класс затих. Мы с учителем смотрели друг в другу в глаза, не говоря ни слова, было так тихо, что мне казалось, что я слышу стук собственного сердца.
— Извините, — тихо произнес я, нарушая всеобщую тишину.
Учитель глубоко вдохнул, затем резко отвернулся и подошел к доске:
— Итак, класс, вернемся к нашей теме, кто может сказать, в каких случаях ставится мягкий знак после шипящих?

      В моих ушах все еще раздавалась оглушительная трель последнего школьного звонка, хотя я был уже глубоко в лесу. Я бежал изо всех сил, боясь, что не застану Отца Василия в храме. Достигнув дверей церкви, я остановился, пытаясь отдышаться, затем я присел на траву и поднял голову вверх. Надо мной плыли облака, они были так высоко, что даже церковь казалась крохотной по сравнению с огромным небом, окружающим нас. Я думал, а что если Бог, о котором рассказывает мне Святой Отец, это вот эта бескрайняя синева. Безмятежно плывущие облака — это ангелы, приносящие людям радость, но тогда откуда берутся черные тучи? Отец Василий говорил, что Бог посылает и солнце и дождь, выходит, даже самые мрачные дни случаются по воле Господней? Я вздрогнул от того, что кто-то коснулся моего плеча. Это был Святой Отец, он присел на траву рядом со мной и посмотрел в бескрайнее небо.
— Небо всегда давало людям надежду, — мечтательно протянул он, — моя самая любимая фраза в Библии как раз об этом.
Я придвинулся поближе к священнику, чтобы не пропустить ни одного его слова.
— И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло, — Отец Василий процитировал Слово Божье.
Мы сидели под плывущими облаками, неподалеку раздавались переливчатые трели свиристелей, ветер нежно трепал мои волосы на затылке, запутывался в поседевшей бороде Святого Отца.
— Я много думал вчера над твоим вопросом, мальчик мой, — осторожно произнес Отец Василий.
Я похолодел, меня снова наполнило чувство стыда. Краснея, я пытался оправдаться перед священником:
— Простите, я не хотел, чтобы так получилось вчера, мне очень жаль.
— Не укоряй себя, Гриша, — с мягкостью ответил Святой Отец, — такие вопросы нужно задавать. Многие люди верят в Бога, но они не знают, почему они верят, любой малейший ветерок, и они сбиваются с пути.
— Но вы знаете, — я запнулся, мне нелегко было говорить такое Отцу Василию, — вы знаете, что я не верю в Бога?
— Конечно знаю, мальчик мой, — успокоил меня священник, — но знаешь ли ты, почему ты не веришь?
От его вопроса меня поглотили размышления, я опустил взгляд на растущую осоку.
— Мальчик мой, — улыбнулся Святой Отец, — ты можешь не отвечать мне, главное, чтобы ты ответил себе.
— Я бы хотел, чтобы Бог изменил мою маму, — выпалил я и закрыл лицо руками. Я не знаю, почему вдруг я сказал такое, но после своих слов я почувствовал, что действительно хочу, чтобы моя мама стала другой.
Глаза Отца Василия наполнились сожалением.
— Мальчик мой, — тихо произнес он, — иногда кажется, что Бог не знает о наших переживаниях, люди думают, что Он несправедлив, что Он медлит, но для всего у Бога есть свое время.
От этих слов мне стало очень обидно, как Бог может просто сидеть и смотреть на страдания людей, ждать какого-то особого времени.
— Но как он может быть таким равнодушным к людям? — воскликнул я в сердцах.
Отец Василий улыбнулся, чем вызвал у меня немалое удивление.
— Разве я говорил, что он равнодушно наблюдает за нами? — в его голосе звучали доброта и понимание, — пока Он ждет, то дает нам утешение и силы перенести все наши тягости.
Перед моими глазами встала Баба Варя, угощающая меня свежими пирогами, укрывающая меня вечерами теплым одеялом. Я почувствовал ту ласку и теплоту, что исходила от нее. Затем я поднял на священника взгляд и увидел наши с ним чаепития, долгие разговоры в церковной каморке, истории, которые давали мне надежду на будущее. Я не знал, кто такой Бог, но в тот день я почувствовал, что я не один.

       Солнце постепенно опускалось к горизонту, давая место вечерней прохладе. Я медленно шел к деревне, шелестя подрастающей травой. Мой дом выглядел печально, свет внутри не горел, а сам он будто устало склонился к земле. Мамы дома не было, наверное, она снова ушла куда-то с дядей Володей. Беспорядок в комнате сохранился в том же виде, в котором я его запомнил, в затхлом воздухе висел запах несвежих остатков сельди. Я вдруг вспомнил, как мама упомянула имя моего отца. Мой взгляд упал на большой книжный шкаф со стеклянными ставками в дверцы. Я распахнул их и принялся вытаскивать книги, постепенно пробираясь к другим, что стояли у внутренней стенки. Я не знал, что я ищу, но я знал, что это должно быть где-то там. Внезапно я наткнулся на небольшого размера бумажный конверт, он уже пожелтел от времени. Я открыл его, внутри обнаружилась одна черно-белая фотография. На ней была моя мама, еще молодая, она стояла в обнимку с красивым парнем, он был выше нее на голову, темные волосы. На нем была надета рубашка, заправленная в брюки. Я провел пальцами по изображению, надеясь хоть как-то коснуться запечетленного на ней человека. Я был уверен, что это мой отец. Я быстро скинул с себя рюкзак, вытащил оттуда первый попавшийся учебник и вложил в него эту фотографию, затем спрятал пустой конверт обратно в глубину шкафа и заставил его книгами.

      В эту ночь я не решился остаться дома, поэтому снова направился к Бабе Варе.
— Добрый вечер, Гриша, ты как-то припозднился, — встретила она меня с улыбкой.
— Я заходил домой, забрал там кое-что — объяснил я ей, с теплотой думая о фотографии, лежащей в моем учебнике.
— Мамы не было дома?
— Нет, — ответил я, скрывая облегчение от того, что мне не пришлось встречаться с матерью.
— Сегодня утром она снова ушла с этим Вовкой, — недовольно пробормотала Баба Варя, а затем посмотрела на меня и поинтересовалась, — ты голодный?
Тут пустой желудок напомнил о себе, я кивнул, а затем мы прошли на кухню.
— О, Гриша, привет! — крикнул мне Веня из комнаты, — ты снова сегодня был, — не успел он договорить, как вспомнил о данном мне обещании и закрыл рот руками.
— Веня, не отвлекай Гришу, пускай покушает, — Баба Варя сделала внуку замечание.
Я сел за стол напротив окна и принялся за еду. В окне виднелся мой дом, украдкой я поглядывал, а вдруг там загорится свет?

Глава 8

      Страшный грохот заставил меня открыть глаза и вскочить в кровати. В комнате была абсолютная темнота. Шум шел со стороны прихожей, я прислушался, это был громкий стук в дверь. На кухне послышалось шарканье шагов Бабы Вари. Видимо, она раньше меня услышала этот грохот и встала, чтобы открыть дверь.
— Кто там? — еле слышно прозвучал ее голос. Что ответили с другой стороны дверь я не услышал, зато услышал, как Баба Варя принялась отодвигать металлический засов. Я встал с кровати и подошел поближе к двери комнаты, чтобы лучше расслышать происходящее.
— Зачем ты пришла посреди ночи? — голос Бабы Вари звучал очень строго. От голоса пришедшего человека у меня перехватило дыхание, это была моя мама.
— Он у тебя?
— Он спит, дай ребенку отдохнуть.
— Пропусти меня, — судя по голосу, моя мама была пьяна, — он мой ребенок!
— Ты сейчас всех в доме разбудишь, утром поговорим, — раздался скрип закрываемой двери, а затем какая-то возня.
— Пусти! — моя мама повысила голос, — старая дура!
Я не выдержал такого обращения к Бабе Варе и выскочил в прихожую.
— Гриша, иди обратно в комнату, — шикнула на меня Баба Варя.
— Ну уж нет, — с ухмылкой прервала ее моя мать, — раз он тут, то пускай сам решает, с кем ему остаться.
Краем глаза я заметил, как в соседних домах начал зажигаться свет в окнах.
— Он еще маленький, — чуть прикрикнула Баба Варя, а затем повернулась ко мне, — Гриша, ну-ка в комнату!
Я стоял, не зная, как мне поступить. Где-то внутри я понимал, что должен пойти домой с мамой, но мне было страшно. Я боялся того, что она снова будет меня бить, боялся, что Баба Варя больше не пригласит меня к себе, боялся оставаться голодным, как раньше.
— Катитесь вы ко всем чертям, — злобно сверкнула глазами моя мама и вышла в ночную темноту. Я стоял в прихожей и размазывал по щекам текущие слезы. Баба Варя подошла ко мне, прижала к груди мою голову и пошептала:
— Прости меня, Гриша.

      Первая половина дня для меня прошла как в тумане, дремота одолевала меня, не давая забыть о событиях этой ночи. Сам того не помня, я оказался в церкви.
— Ты знаешь притчу о талантах, мальчик мой? — Отец Василий склонился над кружкой чая, рассматривая недвижимую поверхность жидкости.
— Талантах? Это как талант дяди Володи играть на баяне? — усталым голосом спросил я. Мои глаза слипались, но я всеми силами пытался согнать сонливость.
— Не совсем, — священник сделал глоток, а затем крепко сжал кружку в ладонях, — во времена Иисуса Христа были такие деньги, назывались талантами. Однажды один человек уезжал, но перед отъездом раздал своим рабочим немного денег, кому-то он дал пять талантов, кому-то три, а кому-то отдал только один талант.
— А почему он не дал всем одинаковое количество денег? — зевая, поинтересовался я.
— Я думаю, он знал, с каким количеством талантов сможет справиться каждый из них, — Отец Василий все так же сжимал кружку, — и вот тот, кому он дал пять талантов, пустил их в дело и заработал еще пять. Так же произошло и с тем, кому он дал три таланта. Но тот работник, что получил всего один талант, закопал его в землю и ничего не делал. Когда тот господин вернулся из поездки, то он спросил, чего добились его работники. Тем, кто употребил таланты в дело, он оставил их и всю заработанную сумму, а у того, что закопал свой талант, он отнял его, а работника наказал.
— Я не понимаю, что это значит?
Святой Отец поставил кружку на стол, продолжая смотреть куда-то в одну точку:
— Ты мне рассказывал про свою маму, мальчик мой, она твой талант, что тебе дал Бог.
Я задумчиво почесал затылок, история становилась для меня все запутанней. Отец Василий заметил мое недоумение и поспешил объяснить:
— Если ты бросишь свою маму, то ты закопаешь свой талант в землю, а когда ее не станет, — на этом моменте я вздрогнул, — ты лишишься всего, что имеешь.
После его слов, я почувствовал, как сжимается мое сердце. Мне вдруг стало тревожно, а вдруг однажды я приду домой, а моя мама умрет. Я представил себе, как я нахожу ее лежащей в кровати, ее дыхание остановилось, а затем с неба раздается голос Божий, говорящий мне, что я не смог распорядиться данным мне талантом. Я сидел на табурете, не двигаясь.
— А что я могу сделать? — я опустил взгляд на деревянный пол церкви.
— Каждый миг нашей жизни Господь преподает нам уроки, он учит нас тому, как правильно поступать, а иногда проверяет, чему мы научились. Возможно, Бог проверяет тебя, сможешь ли ты справиться с тем, что тебе дано сейчас.
Я поднял глаза на Отца Василия, а тот улыбнулся мне и с теплотой произнес:
— Ты выглядишь очень уставшим, мальчик мой, почему бы тебе не пойти домой отдохнуть?
Я не мог возразить Святому Отцу, устало вздохнул, попрощался и вышел на улицу.

      Прохладный свежий воздух немного взбодрил меня, так что я ускорил шаг. Мое внимание привлекло что-то, лежащее в сухостое, я подошел поближе и обнаружил лежащего на земле голубя. Одно его крыло было неестественным образом раскрыто. Увидев меня, голубь захлопал вторым крылом, пытаясь подняться в воздух, но у него ничего не вышло. Я осторожно потянулся к нему и взял птицу в ладони. Мне показалось, что у него перебито крыло, но я не знал, что делать в таких случаях, но я знал, кто может подсказать мне.
— Мальчик мой, — Отец Василий удивленно посмотрел на меня, — я думал, ты уже убежал домой.
— Я в лесу нашел голубя, — запыхавшись, пояснил я, протягивая птицу, — у него болит крыло, вы знаете, что можно сделать?
— Бедняжка, — обратился священник к голубю, а затем взял его из моих рук, — все хорошо, все будет хорошо. Отец Василий отнес его в каморку, а через несколько минут вернулся.
— С ним все будет в порядке, хоть обычно и не поощряется нахождение животных в церкви, но я частенько приводил сюда братьев наших меньших, с которыми приключалась беда, — в голосе Святого Отца слышалась доброта, — голубь поправиться через недельку.

      В деревню я пришел в приподнятом настроении, в моем доме уже горел свет, и я решил проведать маму. Я застал ее, сидящей на кровати, она посмотрела на меня исподлобья, а потом сердито спросила:
— Ты лазил в книжный шкаф?
Я сглотнул, понимая, к чему идет дело:
— Да, я беру оттуда книги почитать.
— А что еще ты оттуда взял, признавайся? — она повысила голос.
Я почувствовал, как у меня начинают дрожать ладони. Мать встала, подошла ко мне и больно схватила мое ухо.
— Где фотография? — сквозь зубы процедила она.
Я вскрикнул и дернулся, от этого стало еще больнее.
— Там, — показал я пальцем на свой рюкзак, — она в учебнике.
Мама отпустила мое ухо и бросилась к моему школьному ранцу. Ей не составило труда найти старую черно-белую фотографию.
— Кто разрешал тебе ее трогать? — она кричала уже во весь голос.
— Я… — на мои глаза наворачивались слезы, — я случайно нашел ее внутри.
— Надеюсь, ты доволен, — прошипела мать, а затем порвала фотографию на мелкие кусочки. Я упал на пол, пытаясь собрать остатки изображения своего отца. Мне на глаза попался кусочек фотографии со счастливым лицом моей мамы. Она улыбалась в объектив, щурясь от яркого солнца, в уголках губ виднелись небольшие ямочки. Я поднял глаза и увидел перед собой другое лицо, оно было усталое, кожа сморщилась в некоторых местах, а под глазами на скулах проступали красные пятна. Казалось, что это были два разных человека.
Закончив рвать фотографию, мать с шумом села на кровать и приложила ладонь ко лбу. Я судорожно собирал кусочки изображения с пола, рассовывая их по карманам, а затем встал и громко спросил:
— Почему ты ненавидишь моего отца?
Моя мама не ответила мне, только ниже опустила голову.
— Расскажи мне про него! — кричал я, — расскажи!
— Пусть твоя Баба Варя тебе расскажет, — буркнула она, падая лицом в подушку.
Я сунул последний обрывок в карман штанов, поднялся на ноги и вышел из комнаты, уже не слыша рыданий своей матери.

Глава 9

       Этой ночью спал я очень тревожно. Мне снился мой отец, он такой же, каким я видел его на фотографии. Мы стоим на разных краях огромного обрыва. Я вижу, как ветер треплет его густые волосы. В этот момент я чувствую, как кто-то берет меня за руку, я поднимаю взгляд и вижу счастливое лицо своей матери. Раздался треск и земля комками посыпалась из-под ног, я еле успел отпрыгнуть, но мой отец потерял равновесие и полетел в черную бездну. Лицо моей матери изменилось, оно стало сереть, гладкую кожу бороздили морщины, на скулах выступили привычные мне красные пятна. Она дернула меня за руку и потащила прочь от этой мрачной ямы. Я брыкался и пытался вырваться, но безуспешно. Вдруг на противоположной стороне я увидел силуэт Отца Василия, тот будто хотел прыгнуть за моим отцом в пропасть и спасти его, я с силой ущипнул мать за руку, вырвался и бросился к нему:
— Не надо, не прыгайте! — кричал я Святому Отцу, — пожалуйста!
Земля провалилась под моими ногами и я полетел вниз. Окружающий меня мир порвался на мелкие кусочки, будто старая фотография, и я проснулся.

      Тяжело дыша, я присел на кровати, стараясь не скрипеть старым металлическим каркасом. Вокруг все спали, а я не мог перестать думать о моем отце. Вчера вечером Баба Варя рассказала, что они с моей мамой часто приезжали в Еремино к моим бабушке и дедушке. Моя мать была очень жизнерадостной девушкой, а отец не гнушался физического труда. Время от времени он заглядывал к Бабе Варе в дом, чтобы помочь по хозяйству, да и пообщаться он тоже любил. Спустя несколько лет бабушка с дедушкой умерли, и мои родители стали приезжать все реже. Баба Варя говорила, что отец хотел переехать жить в деревню, но мама настояла на том, чтобы остаться в городе. Отец сдался, и Баба Варя больше не получала от них никаких вестей до тех пор, пока мама не вернулась в этот старый дом. В тот день она приехала уже без мужа. Соседи с горестью узнали о том, что отец скончался от туберкулеза. Примерно в то же время родился я, а после моего рождения мама сломалась и начала пить.

      За окном раздался крик петуха. Я закутался в одеяло, стараясь поспать еще хоть немного, в моей голове снова перемешались рассказы Бабы Вари, мысли об отце, а затем я провалился в сон. Разбудил меня Веня, он тыкал меня в бок до тех пор, пока я не открыл глаза.
— Бабушка сказала тебя разбудить, — тихо сказал он, — там уже завтрак готов.
Я быстро вскочил, оделся, наспех умылся и сел за стол.
— Как спалось, Гриша? — поинтересовалась Баба Варя.
Я устало помотал головой:
— Мне снился…снился папа.
— Я понимаю, — Баба Варя протянула мне кусок пшеничного хлеба с маслом, — он сделал мне очень много добра, — голос ее прозвучал очень тихо.
Веня уплетал кашу из своей тарелки и с непониманием смотрел на нас.
— Пойдешь в школу, — подняла на меня глаза Баба Варя, — присмотрись к наличникам на внешней стене дома, это сделал твой отец.
От удивления мои глаза округлились, я торопливо доел свой завтрак и выскочил во двор. Моему взору предстали вырезанные узоры на деревянных рамах, обрамляющих окошки дома Бабы Вари. Я никогда не обращал на них внимание, но сейчас с интересом рассматривал эту кропотливую работу. Я видел распускающиеся цветы, переплетающиеся лианы и разнообразные фигуры. Мое сердце наполнила гордость за талант папы.

      На улицу выбежал Веня и со смехом поскакал за гуляющей неподалеку курицей.
— Веня, а ну перестань кур пугать, — строго прикрикнула Баба Варя, выходя на крыльцо, — они же яйца перестанут нести!
Мальчик, не сбавляя скорости, развернулся и побежал в сторону школы.
— Гриша, догоняй! — бросил он мне.
Баба Варя протянула мне мой рюкзак.
— Догоняй, чего стоишь? — улыбнулась она мне. Я накинул ранец на плечи и бросился за Веней.

      Как и обычно, после школы я направился к ставшей мне родной церкви. По пути я с удивлением отметил, как быстро по земле разрослась трава, на деревьях набухшие почки уже распускались в еще крохотные листочки. Ветер неторопливо шевелил ветви стоящий вдали сосен. Я шел через лес, прислушиваясь к пению птиц и пытаясь отличить одну трель от другой.
— Здравствуйте, — весело поприветствовал я Отца Василия, открывая дверь в каморку.
— Здравствуй, мальчик мой, — он улыбнулся мне в ответ, — только тише, не спугни нашего внезапного гостя, — он указал рукой на сидящего на столе голубя. Тот осторожно пил воду из небольшого блюдца. Его больное крыло было примотано бинтом к телу.
— Ему лучше? — кивая на птицу, спросил я.
— Сейчас сложно сказать, но он с удовольствием ест и пьет, а значит, идет на поправку, — негромко ответил священник, а затем сменил тему, — ты пробовал Иван-Чай?
— Неа, — с удивлением посмотрел я на Святого Отца, — мне однажды мама давала траву-мураву, это Иван-Чай?
Отец Василий улыбнулся, а затем протянул мне стеклянную банку с засушенной травой:
— Это другое, вот, посмотри, я сам собирал в местном лесу, попробуешь?
Я согласился, и через минуту Святой Отец уже наливал кипяток из самовара нам в чашки. Я сделал глоток:
— Вкусно!
— Еще бы, люди говорят, что свой Иван-Чай всегда вкуснее и полезнее, — с добротой пояснил Отец Василий.

      Некоторое время мы молча пили чай, а потом священник спросил меня:
— Ты знаешь, какой сегодня день, мальчик мой?
Я призадумался, мне нелегко давалось запоминание церковных праздников.
— Наверное, Иисуса распяли? — неуверенно ответил я.
— Почти, — поправил меня Святой Отец, — в этот день Иуда предал своего учителя.
Отец Василий открыл Слово Божье и прочитал:
— Вошел же сатана в Иуду, прозванного Искариотом, одного из числа двенадцати, и он пошел, и говорил с первосвященниками и начальниками, как Его предать им. Они обрадовались и согласились дать ему денег; и он обещал, и искал удобного времени, чтобы предать Его им не при народе.
— А Иисус знал об этом? — поинтересовался я.
— Да, на тайной вечере Он даже сказал об этом самому предателю, — взгляд Отца Василия был устремлен в книгу.
— А почему Иисус сделал Иуду своим учеником, если знал, что тот предаст его? — мне снова становились непонятны библейские истории.
— Он давал ему шанс измениться, — мягко ответил Святой Отец.
— А что случилось с Иудой потом, — мне не терпелось узнать концовку истории. Отец Василий задумался и нахмурил лоб. Я видел, как он хочет мне что-то сказать, но молчал.
— Он стал хорошим человеком? — снова поинтересовался я.
— Он…- священник осторожно подбирал слова, — он понял, что поступил плохо.
— И стал делать хорошие дела? — договорил я за Отца Василия.
— Нет, — священник закрыл книгу, — он повесился.
В воздухе повисла тишина. Я отпил уже прохладный Иван-Чай.
— Иисус знал об этом? — нарушил я наше молчание.
— Знал, мальчик мой, — негромко произнес Святой Отец.
— Значит это Иисус виноват в смерти Иуды? — мои мысли окончательно запутались.
— Знаешь, Гриша, — после долгих раздумий Отец Василий ответил мне, — сказать честно, я сам не до конца понимаю Слово Божье, сам не могу понять намерений Всевышнего, а иногда у меня даже возникают сомнения, правильный ли я выбрал путь, путь служения Господу. Но потом я вспоминаю людей, которые получают утешение и поддержку, представляю отчаявшихся, хватающихся за человеческую доброту, как за спасительную соломинку, вижу тебя, мальчик мой, как ты приходишь ко мне каждый день, несмотря на то, что ты не веришь в Бога. Возможно, моя вера в Господа не всегда крепка, но моя вера в то, что следует оставаться хорошим человеком несмотря ни на что, всегда сопровождает меня.

Глава 10

      В то утро четверга я проснулся в своем доме, мне было стыдно, что я избегал свою маму, когда я вернулся, то пытался заговорить с ней, но она не отвечала, а только лишь отводила взгляд. Я запустил руку под подушку и нащупал там снимок отца, который я неаккуратно склеил прошлым вечером. Я вытащил его и попытался рассмотреть его снова, из-за потемок в комнате мне это удавалось с трудом, но на душе все равно становилось теплее. В доме по-прежнему пахло рыбой, мама не убиралась в доме, а я все это время жил у Бабы Вари. Неслышно я поднялся с постели, чтобы не разбудить мать, и подошел к окну. В соседском доме горел свет, а значит уже можно попробовать сходить на завтрак с Веней. Я оделся, и вышел во двор. Вновь на заборе сидел серый соседский кот и крепко спал. Мой путь проходил неподалеку от него, так что я протянул руку и погладил его по пушистой спинке.
— Васька, хороший кот, хороший, — я старался звучать как можно ласковей. Раздалось негромкое мурлыканье, заставившее меня улыбнуться.

       Подойдя к дому Бабы Вари, я задержался у оконных наличников, восхищаясь талантом своего папы. Своей рукой я провел по деревянной поверхности, будто пытаясь коснуться ладоней своего отца, которыми он вырезал эту красоту. Занавеска на окне подернулась и оттуда показалось лицо Бабы Вари. Она махнула мне, давая понять, что я могу войти. Ее дом встретил меня теплым воздухом и ароматом свежей выпечки. На столе лежала огромный круглый каравай, а в тарелках разместились горки деревенского творога. Баба Варя сняла с полки банку вишневого варенья:
— Держи, Гриша, кушай с творожком.
Я принял банку из ее рук и услышал за спиной сонный голос Вени:
— О, Гриша, привет!
Я поставил варенье на стол:
— Привет, Вень!
Мальчик протирая глаза, уселся за стол, я примостился на соседнюю табуретку и принялся за еду.
— Как мама? — поинтересовалась Баба Варя.
Я прожевал ложку творога:
— Честно, я даже не знаю, она не разговаривает со мной.
— Как маленький ребенок, ей-богу, — вздохнула Баба Варя.
В этот момент я хлопнул себя по лбу, фотография моего отца осталась под подушкой, как же я мог ее забыть?
— Что случилось, Гриш? — заинтересованно посмотрела на меня Баба Варя.
— Да так, — замялся я, — дома кое-что забыл, внутри себя же я очень надеялся, что мама не обнаружит снимок.

      Когда уроки закончились, вместо церкви я рванул домой. Сперва я хотел убедиться, что фотография на месте. Я влетел в прихожую, мамы дома не оказалось. Быстрым шагом я прошел в комнату, поднял подушку и вскрикнул — снимок пропал. Я не помню, как дошел до церкви, весь мой путь меня одолевали мысли об исчезнувшей фотографии, что с ней сделает мама? Выкинет его или сожжет? Поглощенный размышлениями я вошел внутрь церкви и с удивлением обнаружил, что служба еще идет.
— Когда же умыл им ноги и надел одежду Свою, то, возлегши опять, сказал им: знаете ли, что Я сделал вам? Вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите, ибо Я точно то. Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу, — прочитал Отец Василий строки Евангелия, затем поднял глаза на собравшихся и громко сказал, — братья и сестры, Господь желает, чтобы Чистый Четверг длился у вас всю жизнь. Не нужно ждать особого дня, чтобы делать добро друг другу, начните делать его сегодня и не прекращайте никогда.
Священник закрыл книгу, люди постепенно начинали собираться, кто-то подходил к двери, другие общались друг с другом.
— Гриша, добрый день, — позвала меня женщина, что всегда помогала Отцу Василию. От ее обращения мне стало неловко, потому что ее имени я не знал, — я хотела тебе кое-что подарить, — она подошла к церковной лавке и вытащила оттуда небольшую книжку. Я взял ее в руки, на обложке позолоченным тиснением было выведено слово «Молитвослов».
— Спасибо, — поблагодарил я ее.
— Когда мне тяжело, то молитвы помогают, — пояснила она, а затем с улыбкой указала в сторону алтаря, — Отец Василий тебя уже заждался, я смотрю.

      Я подошел к нему, держа в руках подаренную книгу.
— Здравствуй, мальчик мой, — он потрепал меня по голове, — рад тебя видеть.
— Я вас тоже рад видеть, — весело ответил я, а потом добавил, — очень.
Встреча со Святым Отцом прогнала неприятные мысли из-за пропавшей фотографии.
— Ты знаешь, почему этот четверг называют чистым? — спросил меня Отец Василий.
— Не уверен, — пробормотал я, — может люди ходят в баню?
Святой Отец с добротой рассмеялся, а потом объяснил мне:
— Иисус на тайной вечере вымыл ноги ученикам. Конечно, люди сейчас в чистый четверг убираются в домах и посещают парные, — я снова вспомнил рыбный запах в нашей комнате, а священник продолжил, — но, к сожалению, не многие понимают настоящий смысл чистого четверга.
— А какой он, — задумчиво спросил я.
— Смысл в том, чтобы очистить свою душу, оставить злые помыслы, послужить ближнему твоему. Ты кому-то сделал добро сегодня? — в голосе священника послышался отцовский укор.
Я закусил губу, а потом еле слышно признался:
— Еще нет, просто мы с мамой…
Я не успел договорить, как Святой Отец, качая головой, прервал меня:
— Мальчик мой, давай представим Иисуса, которого успел предать его ученик. Ему тоже было нелегко, но в тот вечер он встал перед Иудой на колени и вымыл ему ноги.
— Но это же не сделало Иуду хорошим, вы же сами говорили, — возмутился я.
— Иуду не сделало, но сделало остальных. Одиннадцать учеников до конца жизни усвоили урок, что любой человек, будь то слуга или Сын Божий, должны поступать по совести, должны хранить добро в своих сердцах.
— Кого же могут научить мои добрые дела? — от осознания собственной беспомощности мне стало грустно.
— Может быть, тебя самого? — Отец Василий подмигнул мне.
Я поднял глаза к потолку, пытаясь осознать сказанное священником, а потом мое сердце бешено забилось. Мой взгляд уставился в деревянные узоры, которыми были украшены стыки стен и потолка. Я уже видел такие на наличниках Бабы Вари.
— Все хорошо, мальчик мой? — с волнением спросил Святой Отец.
Я указал на резьбу и задыхающимся голосом произнес:
— А кто делал эти узоры?
Отец Василий на минуту призадумался, а потом махнул мне рукой:
— Иди за мной.
Мы прошли в каморку, священник наклонился и из-под стола вытащил сундук.
— Вот, смотри, — он достал оттуда старый альбом с пожелтевшими фотографиями, пролистал несколько страниц, а затем пальцем указал на фотографию, где была изображена группа людей, они стояли на опушке леса, а за ними виднелась еще недостроенная церковь, в которой мы сейчас находились.
— Я не помню, как его звали, он жил в соседнем городе, кажется, хороший был человек, — Отец Василий объяснил мне, убирая палец со снимка. У меня перехватило дыхание, на фотографии был изображен мой отец.
— Папа! — воскликнул я, — это мой папа!
Отец Василий склонился над фотографией, пытаясь разглядеть ее поближе.
— Неисповедимы пути Господни, — выдохнул он, — а где он сейчас.
— Он умер, — ответил я, чувствуя, как на мои глаза наворачиваются слезы.
Отец Василий прижал мою голову к своему плечу, а я разрыдался. В этот момент я чувствовал родную нить, которая объединяла меня со Святым Отцом. Я был уверен, что и он почувствовал это, потому что сам еле заметно прослезился.

      Когда я вернулся домой, то матери еще не было. В моей груди горело желание сделать какой-либо добрый поступок. Я взял совок и веник, вымел весь мусор из дома, собрал остатки намасленных газет, что были разбросаны по углам, вытер пыль на комоде и полках, а затем открыл окна проветрить. После уборки я вышел во двор и сделал глубокий вдох. На деревню спустилась темнота, я поднял глаза на небо и увидел яркую россыпь звезд. Тогда мне показалось, что все они наблюдали за моей уборкой, а сейчас от радости ярко светили, иногда весело подмигивая мне.

Глава 11

      Проснулся я от шума капель, стучащих по металлической крыше дома. Я подошел к окну, отодвинул штору и с горестью посмотрел на идущий снаружи ливень. Низким серым тучам, затянувшим небо, не было конца и края. Я вернулся в кровать, спать уже не хотелось, так что я просто смотрел в потолок. Мои мысли вертелись вокруг пропавшей фотографии, мама о ней ни словом не обмолвилась, а спросить ее я не решался. Из кармана штанов, висевших на соседнем стуле, я вытащил подаренный молитвослов и открыл на первой попавшейся странице:

«Молитва седьмая, ко Пресвятой Богоро;дице

Воспева;ю благода;ть Твою;, Влады;чице, молю; Тя, ум мой облагодати;. Ступа;ти пра;во мя наста;ви, путе;м Христо;вых за;поведей. Бде;ти к пе;сни укрепи;, уны;ния сон отгоня;ющи. Свя;зана плени;цами грехопаде;ний, мольба;ми Твои;ми разреши;, Богоневе;сто. В нощи; мя и во дни сохраня;й, борю;щих враг избавля;ющи мя. »

Я поморщился от обилия непонятных мне слов, а затем перевернул лист:

«Молитвенное призывание святого, имя которого носишь

Моли; Бо;га о мне, святы;й уго;дниче Бо;жий (имя), я;ко аз усе;рдно к тебе; прибега;ю, ско;рому помо;щнику и моли;твеннику о душе; мое;й.»

Прочитав эти строки, я закрыл книгу и подумал об Отце Василии. Эта молитва хорошо отражала мое отношение к нему. Каждый день я прибегал к нему, как к помощнику, тому, кто услышит мои самые сокровенные переживания и даст мудрый совет. За это время он стал для меня даже больше, чем просто священник, я чувствовал нечто похожее на отношения отца с сыном, те самое отношения, которых мне не хватало всю жизнь. Я убрал молитвослов обратно в карман штанов и стал собираться в школу.

       Ливень за окном все не прекращался, так что после уроков до церкви я добирался шаркая ногами по мокрой траве, изредка наступая в лужи. Мои брюки вымокли насквозь, а в ботинок залилась вода. Когда я достиг порога церкви, то вздохнул с облегчением. Приоткрыв дверь, я обнаружил, что внутри никого нет, только Отец Василий сидел на скамье и читал Слово Божье.
— Гриша, здравствуй, мальчик мой, — увидев мой жалкий вид, он бросился навстречу, — ты весь продрог.
Я кивнул, слегка дрожа от холода. Отец Василий скрылся в каморке, а через секунду появился, держа в руках льняную рубаху, брюки-подрясник и монашескую безрукавку.
— Иди, переоденься в сухое, — указал он мне на дверь каморки, — чай горячий, так что согреешься.
Я прошел внутрь, скинул с себя мокрую одежду и надел то, что вынес Святой Отец. Затем я выглянул из комнатушки, давая понять, что я переоделся. Отец Василий зашел внутрь, погладил меня по мокрым волосам, а затем налил чаю:
— Пей скорее, — с улыбкой произнес он.
Я сделал глоток, а затем поинтересовался:
— А разве можно мне носить церковные одежды? Я же не служу с вами.
— Мальчик мой, — в глазах священника не было ни тени осуждения, — какой из вас отец, когда сын попросит у него хлеба, подаст ему камень? Или, когда попросит рыбы, подаст ему змею вместо рыбы?
От его слов я вздрогнул.
— Что важнее, человек или ритуальная одежда? — с улыбкой спросил он.
— Конечно же, человек, — ответил я, понимая, к чему он клонит.
— Тогда не переживай, что ты переоделся в монашеский наряд, — Отец Василий глотнул чай.
Я уже порядком согрелся, и заметил голубя, сидящего на деревянной полке под потолком. Бинта на крыле уже не было.
— В воскресенье выпустим его на волю, — подмигнул мне священник.
Тут меня занял вопрос:
— А почему сегодня служба так рано закончилась?
— Никто не пришел сегодня, — Святой Отец смотрел в одну точку, — наверное, дождь спугнул прихожан.
— Но если они верят, то как может дождь помешать службе? — я сморщил лоб.
— Часто люди не знают, почему они верят, — ответил священник, я кивнул в согласии, вспоминая наш прошлый разговор, — кто-то думает, что Бог это волшебник, который исполняет все желания, другие считают, что так нужно, потому что их предки верили в Бога.
Я сделал очередной глоток и поинтересовался:
— Получается, эти люди не верят в Бога?
— Мальчик мой, — взгляд священника не двигался, — чтобы не верить в Бога, нужно тоже знать, почему ты не веришь. Вот ты, например?
Я поперхнулся, я задавал себе этот вопрос, но никогда не мог точно ответить.
— У нас в деревне есть Дядя Володя, у него на шее всегда висит крестик, но сам он человек очень неприятный, а вот Баба Варя, она другая, — улыбнулся я, вспоминая ее, — она пусть и не ходит в церковь, икон дома не держит, но всегда по-доброму относится к людям. Наверное, — подумав, ответил я, — я не верю в Бога, потому что вера не делает из плохого человека хорошего. Да и вы сами об этом говорили.
— Я согласен с тобой, — еле слышно молвил Отец Василий, — мой отец был священником, как и я сейчас.
Я отставил кружку и приготовился слушать Святого Отца.
— Он служил в небольшой церкви при нашем селе, в его приходе было около десяти, может, пятнадцати человек. Служил он тайно, потому что верующих людей в нашей стране не любили, а службы они всегда проводили в разных домах. Я в то время учился в школе, был пионером, в Бога не верил, но так делали все, и я не хотел выделяться. Однажды в моей школе учительница спросила, у кого родители ходят в церковь? Моя рука словно красное знамя взмыла вверх. Учительница записала что-то себе в журнал, а после уроков похвалила меня и сказала, что с моим отцом поговорят и ничего плохого не случится. В тот вечер к нам пришли люди в форме и увели моего отца из дома. Мать горько плакала, а я утешал ее тем, что его скоро отпустят, что ему не сделают ничего плохого. Прошел день, другой, третий, отец так и не возвращался. Моя мама говорила, что он уже не вернется, а учительница убеждала меня, что как только мой отец станет комсомольцем, его отпустят. Через несколько месяцев мне передали записку, она была от моего отца. В ней говорилось, что он не держит на меня зла за то, что я сделал, что верит в мою искренность и надеется, что однажды я найду свой путь в этом мире. Его сослали в Соловецкий лагерь, оттуда он так и не вернулся.

      Голос Отца Василия дрожал, я видел, как он вновь переживает те страшные моменты своего детства. От этого рассказа и у меня все сжалось внутри. Священник поднял кружку с уже остывшим чаем и произнес:
— Когда ты не знаешь, почему ты поступаешь тем или иным образом, то это самое опасное в жизни, — Святой Отец обратился ко мне, — неважно, веришь ли ты во что-то или нет, ты всегда должен поступать по совести, давая отчет своим поступкам.
— А вы верите? — осторожно поинтересовался я.
Глаза Отца Василия на момент стали ясными как небо в солнечный день:
— Я верю в то, что мои слова могут вдохновить людей делать добро, я верю, что на этом месте я могу давать утешение людям, я верю в человека сознательного.
Мне до конца не было понятно выражение «Человек сознательный», но уже тогда я понимал, что разделяю веру Святого Отца.

       Небо над опушкой леса постепенно светлело, мрачные серые тучи уступали место солнцу, на ветви деревьев вернулись певчие птицы. Настало время мне собираться домой. Несмотря на уговоры Отца Василия, я переоделся обратно в мокрую одежду, и побежал домой. Во дворе я столкнулся с Веней, который палкой ковырялся в земле.
— Гриша, иди сюда, скорее, — взволнованным голосом позвал он меня. Я подошел ближе и увидел, как из выкопанной ямки неохотно выползает майский жук.
— Ты представляешь, он всю зиму проспал под землей, — засмеялся Веня, — давай его посадим в коробку?
— А зачем? — поинтересовался я.
— Ну как зачем, чтобы он там сидел, — ответил мальчик, надувшись, — ты разве не хочешь с ним играть?
В этот миг я понял, что имел в виду Отец Василий, когда говорил про человека сознательного.
— Вень, мне надо домой, переодеться, — показал я на свою мокрую одежду.
— Ну ладно, — с грустью ответил он, оставляя жука в покое, — мне, наверное, тоже надо уже домой. Ты зайдешь к нам в гости сегодня?
— Зайду, — с улыбкой ответил я и направился в дом.

      Внутри было темно и прохладно, мамы в комнате снова не оказалось. Я с горестью вспомнил, что сегодня пятница, а по пятницам она с дядей Володей ходили к своим друзьям. Я развесил мокрую одежду на стулья, мой взгляд упал на оставшиеся у меня сухие брюки, они были грязные, но мне ничего не оставалось, как натянуть их на себя. Через несколько минут я уже стучался в дом к Бабе Варе.
— Здравствуй, Гриша! — поприветствовала она меня.
— Здравствуйте, Баб Варь, меня Веня пригласил, — объяснил ей я свое появление.
— Проходи, не стесняйся, — улыбнулась она мне.
Как только я вошел внутрь, то услышал шум во дворе. Припав к окну, я увидел, как моя мама на заплетающихся ногах безуспешно пытается подняться на крыльцо. Рядом с ней стоял дядя Володя и заливался от смеха. Я сжал зубы от злости и задернул штору, надеясь, что Баба Варя разрешит мне снова остаться у них на ночь.

Глава 12

      Когда наступило воскресное утро, то я проснулся с первыми петухами. Их перекличка была по всей деревне, будто один кричал:
— Христос Воскресе!
— Воистину Воскресе, — отвечал ему другой.
Вчерашняя суббота для меня прошла вся в тягостном ожидании. Службы в тот день не было, Отец Василий готовился к Светлой Пасхе, а в церкви проводилась уборка. Большую часть дня я провел с Веней на улице, мы бегали в лес кормить птиц семечками с руки. Время от времени я заходил домой проведать свою маму. Она спала до полудня, а когда проснулась, то при виде меня начинала ворчать. Иногда я видел, как к ней приходит Баба Варя, приносит поесть и о чем-то долго с ней беседует.

      Солнце медленно поднималось из-за горизонта, я старался его обогнать, поскорее одеться и выскочить на улицу. Рано утром было праздничное богослужение, на которое я хотел успеть. В церкви собралось очень много народа, я не помнил, когда уже собиралось такое столпотворение. Пройдя мимо лавочек у входа, я заметил Сашу с мамой, махнул им рукой и поспешил подойти поближе к алтарю. Святой Отец был одет в торжественные белые ризы с золотым передником. Перед Отцом Василием непреодолимой стеной стояли старушки в платках и что-то негромко обсуждали, я же старался сосредоточиться на том, что говорит священник.
— Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша, — провозгласил Святой Отец, — о Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших.
Отец Василий читал строки из Священного Писания, когда я услышал грохот в другом конце церкви. Люди встрепенулись, со всех сторон раздался негромкий шепот. Я, сгорая от любопытства, пробился сквозь толпу. От увиденного, мне стало не по себе, там, под лавкой лежала мама Саши, глаза ее были полузакрыты, а какая-то бабушка брызгала на нее водой. Саша сидел рядом со слезами на глазах.
— Мама, что с тобой, мама, — его голос срывался.
Со всех сторон я слышал обрывки фраз:
— Одержимая.
— В ней бес сидит.
— Кто-нибудь выгонит ее отсюда?
В моих глазах помутнело от происходящего, я закрыл лицо руками, чтобы не смотреть на эту страшную картину, но вместо этого я увидел перед собой маму, которая лежит на кровати в пьяном состоянии и бормочет непонятные мне слова. Уж если в ком-то и сидит бес, то только в ней. Голоса вокруг стихали, я приоткрыл один глаз и обнаружил, что Сашина мама пришла в себя и села на лавку, затем мальчик взял ее за руку, и они вышли из церкви.

      Я обернулся и увидел за собой Отца Василия.
— Братья и сестры, не судите, да не судимы будете, — в его взгляде промелькнула строгость, — милость превыше суда, говорит нам Священное Писание.
Я отметил, что весь народ повернулся к Святому Отцу.
— Однажды шел человек из Иерусалима в Иерихон, но на него напали разбойники, ограбили его и избили. Мимо проходили разные люди, священники, учителя, и все они осуждали его. Кто-то посчитал, что лежащий на земле мужчина пьян, кто-то подумал, что он бродяга, а некоторые даже не смотрели в его сторону. Только проходящий мимо простой самаритянин оказал бедолаге помощь и поддержку, чем спас его жизнь. Братья, сестры, если эта женщина была бы одержима, то Господь освободил бы ее, а если эта женщина страдает физически, то осуждением мы только закроем ей путь к Господу.
Закончив историю, Святой Отец вернулся к алтарю, а я в этот момент думал, что это, наверное, одна из самых вдохновляющих историй Отца Василия.

      Когда служба закончилась и люди постепенно разошлись по своим делам, я подошел к священнику.
— Спасибо за воодущевляющую историю, — поблагодарил его я.
— Мальчик мой, — улыбнулся Святой Отец мне в ответ, — я рад, что она коснулась тебя.
Мы вышли на улицу, наблюдая как солнце щекочет сосновые ветви. На небе было ни облачка. Я, щурясь, поднял глаза ввысь.
— Вы говорили, что если бы Христос не воскрес, то и вера была бы тщетна, что вы имели в виду? — поинтересовался я у Отца Василия.
— Как ты думаешь, почему эти люди пришли в храм на службу, — вместо ответа спросил меня священник.
Я пожал плечами в растерянности.
— К сожалению, большая часть этих людей пришли в храм освятить куличи, христосоваться, а кто-то просто потому что так надо. Многих ли из них ты встречаешь после службы в обычный день?
Я задумался, и правда, я практически никого из них ранее не встречал.
— Они никогда не дают отчета своим поступкам, считая, что «так надо» это уже достаточное основание, — Отец Василий присел на траву.
— В пятницу мой друг предложил мне поймать майского жука, — захотелось мне поделиться своим наблюдением со Святым Отцом, — он хотел это сделать просто так, чтобы жук сидел в коробочке, но я отказался.
— Кстати, — Святой Отец вдруг перевел на меня свой взгляд, — нам предстоит выпустить голубя на волю.
Священник поспешил в церковь, а через несколько минут вышел, аккуратно держа голубя в ладонях.
— Прощай, — с добротой произнес Отец Василий, — навещай нас в любое время, если захочешь.
Он открыл руки, выпуская птицу на волю. Та расправила крылья, вспорхнула и улетела ввысь. Мы наблюдали за ней до тех пор, пока ее силуэт не скрылся за кронами деревьев.
— У каждого поступка должна быть осознанная причина, мальчик мой, как ты понимал, зачем ты принес мне больного голубя, так и люди должны понимать, зачем они приходят в церковь.
Я кивнул головой в согласии.
— Именно это сделает человека хорошим, — продолжил священник, — именно это может дать желание делать добрые дела, поступать по совести.

      Я слушал Отца Василия, а мой взгляд привлек силуэт человека, идущего со стороны леса. Я привстал, это была моя мама. Походка ее была твердой, а сама она была напряжена как струна. Сердце мое ушло в пятки, сейчас мне захотелось провалиться сквозь землю, или хотя бы вскочить и спрятаться в храме. Мама подбежала ко мне и больно схватила за ухо.
— Маленький паршивец, — вскричала она, — вот значит ты где ошиваешься постоянно.
Я ойкнул от боли.
— Что происходит? — произнес священник в недоумении.
— Этот оборванец — мой сын, — резко ответила моя мать, — я-то думала, что он с друзьями гуляет, а он тут сидит, а потом еще и нагло врет матери.
Я старался вырваться от матери, но от этого становилось только больнее.
— Гриша, это правда? — вопросительно взглянул на меня священник.
Мама отпустила мое ухо и прошипела:
— Ну давай, расскажи ему, и мне расскажи.
— Правда! — выкрикнул я, — я боялся, что она перестанет пускать меня сюда, — жалобно обратился я к Отцу Василию.
— И правильно боялся, — злобно обратилась ко мне мать, — не выйдешь теперь вообще из дома!
Я спрятался за священником, а затем крепко сжал его руку:
— Я останусь тут, я не пойду домой, я не хочу жить с тобой!
— Мальчик мой, — посмотрел на меня Святой Отец, в его глазах я прочитал сожаление, — я не вправе разлучать тебя с родной матерью. Сейчас тебе надо вернуться домой, так будет лучше.
— Нет! — закричал я, — не говорите так, вы же мне как отец!
Услышав это, мама изменилась в лице, на ее шее вздулись вены, лицо покраснело, она схватила меня за руку и поволокла меня в сторону деревни. Мы удалялись от церкви, но я видел, как Отец Василий стоит на одном месте и провожает нас взглядом, изредка вытирая глаза белоснежным рукавом.

      — Доигрался, паршивец, — мать отвесила мне подзатыльник, — я запрещаю выходить тебе на улицу всю неделю!
— Но мама! — перебил ее я.
— Заткнись, — прошипела она, — я напишу записку в школу, что ты заболел.
Она втолкнула меня в комнату, я споткнулся, упал и больно ударился коленом о деревянный пол. Мать вышла из комнаты, громко хлопнула дверью, а затем я услышал шум ключей, закрывающих входной замок. Не поднимаясь с пола, я зарыдал, в душе у меня возникло ощущение, будто вся моя жизнь оборвалась как тоненькая нитка.

Глава 13

      На протяжении следующей недели я был заперт в доме. Мама большую часть времени отсутствовала, наверное, она была с Дядей Володей. Уходя, она каждый раз запирала дверь на ключ. К моей радости, меня навещали Веня с Бабой Варей. Они передавали мне еду через крохотную форточку, единственную открывающуюся часть окон в доме, разговаривали со мной, пытались ободрить. Я с завистью смотрел, как Веня свободно бегает по двору, как со всей деревни мальчишки постепенно собираются на футбол, как соседский кот Васька лежит на заборе, удовлетворенно прикрыв глаза. Когда мама приходила домой, то она не разговаривала со мной, она даже не смотрела в мою сторону, будто меня просто нет. Я с томительным ожиданием считал дни, надеясь, что мать смягчит свое решение и выпустит меня. Еще меня волновало, как там Отец Василий, мы не виделись уже почти неделю, наверное, он волнуется. Я смотрел через окно в сторону церкви, безуспешно пытаясь разглядеть купол церкви у горизонта.

      Наступила суббота. Я проснулся и услышал, как на кухне мама возится с посудой. Раздался стук в дверь.
— Только бы не Дядя Володя, — шептал я сам себе, — только бы не Дядя Володя.
— Лена, хватит мучать сына! — раздался строгий голос Бабы Вари.
— Отстань, — резко ответила ей мать, — вот посидит, подумает над своим поведением, поймет как мамку обманывать.
Я встал и поспешно оделся. Разговор на кухне становился все горячее.
— Да ты посмотри на себя, — Баба Варя уже не сдерживала эмоций, — во что ты превратилась? Ни дня без выпивки уже не можешь прожить! Что бы сказал об этом твой Степан?
— Заткнись! — в истерике вскричала мама. Слова прекратились, а из-за двери послышался негромкий плач. Я приоткрыл дверь и высунулся на кухню. Баба Варя сидела напротив моей мамы, а та, закрыв лицо ладонями, всхлипывала.
— Я во всем виновата, — слышались обрывки фраз сквозь плач, — лучше бы я умерла, а не он.
Баба Варя подозвала меня и шепнула на ухо:
— Сбегай погулять, нам с твоей мамой предстоит долгий разговор.
Уговаривать меня не пришлось, я всунул ноги в ботинки, не расшнуровывая, и помчался в церковь.

      Добравшись до храма я как и всегда подошел к двери и прислушался, внутри было на удивление тихо. В церкви никого не оказалось, но в каморке призывно горел свет. Я постучал, в комнатушке раздался шорох, а затем оттуда выглянула женщина в сером платке, что помогала Отцу Василию по содержанию храма.
— Здравствуй, Гриша, — негромким голосом поприветствовала она меня.
— Здравствуйте, — ответил я ей, пытаясь заглянуть в каморку.
— Гриша, — в голосе женщины послышались нотки горя, — ты ищешь Святого Отца?
Я кивнул.
— Отца Василия, — ее голос задрожал, — его больше нет с нами.
— Как нет? — мои мысли спутались, — он уехал? Он стал служить в другой церкви?
— Его не стало, — на глазах женщины проступили слезы, — в этот вторник во время вечерней службы ему стало плохо, он не смог закончить проповедь, его язык стал заплетаться, а затем упал в обморок. Прошло слишком много времени, пока мы бежали к ближайшей телефонной станции и вызывали скорую помощь. Медики тоже не сразу приехали, — она уже не сдерживала слез. Я стоял, слушал и не мог поверить своим ушам, — врачи сказали, что у него случился инсульт, они не смогли его спасти.

      В моих глазах потемнело, я открыл рот, пытаясь что-то сказать, но не мог. К горлу подступил комок, я закашлял.
— А где его похоронили? — я кое-как выдавил из себя.
— Тут, за церковью, ты сразу увидишь.
После этих слов я со всех ног бросился на улицу, забежал за храм и увидел еще свежий холмик, над которым возвышалась каменная плита. Я остановился, читая надпись на надгробии. В этот момент из моих глаз брызнули слезы, я упал на землю, крича от боли, что чувствовал глубоко внутри себя. Я кричал так сильно, будто хотел, чтобы Отец Василий услышал. Перед моими глазами проплывали все те наши встречи, наши беседы, наши чаепития. Все это внезапно порвалось, будто старая черно-белая фотография, и жизнь для меня закончилась.

      Я не знаю, сколько времени я пролежал на земле, рыдая об ушедшем человеке, ставшим для меня родным. Когда слезы стали понемногу успокаиваться, я поднялся на колени, вытащил молитвослов, подаренный мне, и положил его на могилу.
— Спасибо за все, — неслышно произнес я. В этот момент я почувствовал, что кроме боли и горя в моем сердце кольнула ненависть, ненависть к матери, что разлучила меня с Отцом Василием, что не дала мне побыть с ним в его последние часы. Я сжал кулаки, встал и со всех ног побежал в дом.

      Входная дверь с грохотом открылась, и я влетел в комнату.
— Он умер! Его нет больше! — кричал я матери в лицо, — он умер, понимаешь! Пока меня не было, он умер! — по моим грязным щекам снова текли крупные капли слез. Моя мать смотрела на меня стеклянными глазами и не двигалась.
— Ненавижу тебя! Ненавижу! — меня переполняли сильные эмоции, — Его больше нет! — я упал лицом в подушку и разрыдался. Через несколько секунд я почувствовал прикосновение мамы к своим плечам. Она подняла меня и крепко прижала к себе. Я пытался вырваться, но она оказалась сильнее. Так мать держала меня до тех пор, пока я не успокоился.
— Гриша, — раздался ее негромкий голос, — твой отец всегда хотел переехать в Еремино, ему нравилось тут, — мои всхлипывания изредка прерывали ее рассказ, — но я настаивала на том, чтобы остаться в городе. Однажды, мы очень сильно поругались из-за этого, в тот же вечер он ушел из дома. Как мне после сказали подруги, он снял жилье в другом конце города, а потом устроился на небольшую фабрику. Его коллега, как оказалось впоследствии, болел туберкулезом, он же заразил и твоего отца, — моя мать вздохнула, — если бы я согласилась переехать в Еремино, то такого бы не произошло, я виновата в смерти Степана, и я сама ненавижу себя за это, — мама еще крепче обняла меня, — но я не хочу, чтобы ты стал таким же, как я.
Я снова дернулся, стараясь выбраться из нежелательных объятий, а затем буркнул:
— Почему же ты меня ненавидишь?
Мама сглотнула:
— У меня нет к тебе ненависти. Но ты очень похож на него, твое лицо, твое поведение, твои поступки напоминают мне о нем, обвиняют меня в его смерти.
Я еще сильнее сжал зубы, пытаясь совладать с наполнившими меня скорби и злости. В этот момент на мою память пришли слова Отца Василия.

«Часто мы хотим сжечь мосты. Если человек поступает плохо по отношению к нам, то мы отвечаем злом, постепенно закрывая такому человеку обратный путь к хорошим взаимоотношениям. Если бы папа блудного сына рассердился, то как бы закончилась эта история?»

Я вспомнил его историю о талантах, о том, что моя мама, возможно, единственный талант, данный мне, и я обещал Святому Отцу сохранить его. Я утер ладонью слезы и крепче прижался к матери.

      Мы долгое время сидели обнявшись, а затем раздался стук в комнатную дверь.
— Лена, ну ты что, идешь или нет? — услышал я голос Дяди Володи.
— Уйди! — бросила ему мама.
— Чего это ты, Ленка? — не унимался он.
— Я сказала — уйди! Пошел прочь отсюда! — громче сказала мать.
— У вас тут семейные нежности, а? — расхохотался Дядя Володя.
— Пошел вон! Чтобы я не видела тебя тут больше! — сорвалась моя мама, схватила стоящую на комоде вазу и бросила ее в сторону мужчины. Она ударилась о стену и лопнула на мелкие кусочки. Дядя Володя буркнул что-то непонятное и поспешил скрыться.

      Прошло несколько лет с этих событий. Общая боль от потери близких людей объединила нас. Дядя Володя к нам больше не приходил, да и не за чем было. Мама моя перестала выпивать и взялась за благоустройство огорода, а я с радостью ей помогал. Дела наши пошли на лад, в доме царили чистота и уют, на столе в деревянной рамке стояла склеенная черно-белая фотография папы с мамой. Счастливая улыбка постепенно возвращалась на лицо матери, что меня самого очень радовало.

      Однажды, в последние дни августа, я вышел на улицу ранним утром. Солнце поднялось над горизонтом, играя лучами в росе на траве. В воздухе раздался запах хвои, напомнив мне о церкви посреди леса. После смерти Отца Василия я больше не приходил туда, но сейчас вдруг что-то кольнуло в груди. Я прошел знакомой тропой через густой лес и вышел на ту самую полянку. В церкви, очевидно, готовились к утренней службе. На поляне находились несколько машин, вокруг них стояли люди, кто-то неспешно курил, кто-то негромко смеялся. Двери церкви открылись и из них вышел крупный мужчина в священнической одежде, на его шее висел массивный золотой крест, на пальцах поблескивали перстни. Я подошел к нему поближе и поздоровался:
— Здравствуйте, я Гриша, приходил сюда, когда служил Отец Василий.
Священник сделал вид, что не заметил меня, подошел к мужчине, стоящему у автомобиля, и протянул ему руку. О чем они говорили, я уже не слышал, так как заторопился домой, помогать маме по хозяйству.