Ночные грозы

Под утро пошел дождь. Полина вышла на крыльцо и стояла под порывами ветра, всей кожей своей, всем существом, как амфибия, впитывая влагу. Капли стекали по волосам на лицо и шею, а она ловила их - крупные, пресноватые на вкус дождинки - и смотрела, как небо набухало синей грозой. Сильные и частые струи, предвестники бури, отбарабанив по мягкой пыли, ушли дальше, за железные крыши и деревья в молодой блестящей листве - туда, где было пока светло и тихо. Но над головой и у горизонта медленно сворачивались в тугие клубки облака, долгий, тягучий и душный ветер доносил глухое рокотание грома.
На душе были покой и свобода.
...Года три назад они встречались со школьными друзьями. Как всегда, у Томки. Пили легкое вино, шутили и смеялись, рассматривая старые фотографии, вспоминая старые истории. Есть совершенно особая категория людей - друзья детства, с которыми чувствуешь себя, словно тебе всегда пятнадцать лет, и ни ошибок, ни прозы будней, ни груза несбывшихся надежд - ничего не было и нет. Ты ведешь себя с ними, как в юные годы - без фальши и лжи, зная, что эти люди любят тебя просто за то, что ты есть - частица их самих, и воспринимают тебя таким, каким помнят. Без поздних наслоений, как говорят художники-реставраторы.
Петенька от фотоаппаратов перешел на видеокамеру, и это в начале вечера вызвало бурные восторги, но потом о камере забыли и не обращали внимания, как раньше на фотовспышки.
Через некоторое время эту пленку увидел он. Полине передали, с каким удовольствием он сказал: "Она не меняется, все такая же девочка". И в очередной раз сердце Полины наполнилось тоской и гневом: "Всегда буду для него девочкой. А я живу и мне, как воздуха, не хватает малой малости - свободы и независимости от него».
...В конце апреля в отрогах Южного Урала еще лежит снег и по ночам случаются сильные заморозки. Не в промерзлых насквозь палатках, а у костров, разложенных по-северному - нодьей, они ждали рассвета и солнца. Два огня из трех больших и сырых бревен медленно горели всю искристую звездную ночь на берегу горной речушки, а между ними и вокруг спиной к спине спали на холодной земле люди. Их согревали костры, то потухающие, то слабо разгорающиеся, и тепло напарников.
Полина лежала за его широкой спиной и сквозь прищуренные веки смотрела на ленивое рыжее пламя, тихо лижущее бревна, на россыпи золотых угольков и нежный пепел, который бесшумно рассыпался, едва догорали угли. Иногда жар и дым костра заставляли ее поворачиваться лицом к этой спине, и Полина еле слышно сопела, уткнувшись носом в вязаный свитер. Свитер пахнул овечьей шерстью. От ее возни он просыпался, протягивал назад руку и наощупь подтыкал под Полиной спальник.
Она уснула, когда уже начали гаснуть звезды и на фоне светлеющего неба можно было угадать силуэты леса, а проснулась от легких острых прикосновений падающего на лицо инея. Морозная ночь сменилась ослепительно-ярким утром. Редкие хлопья инея и снега невесомо плавали в солнечном свете и, как блистающие бабочки, садились на остывающую нодью, замороженную траву, в котелок с чаем. Под головой у Полины лежал толстый овечий свитер, а сверху были навалены все спальники, которые не успели скатать и сложить в рюкзаки. "Спи, - сказано было ей. - Мы тронемся в обед. Подъем будет долгим, а ты не спала всю ночь".
Полина - да, не могла уснуть и слушала, как бормочет в ночи река, считала звезды и смотрела в огонь костра. Но не знала, что и он не спит, согревая ее своим теплом.
Он был против ее участия в походе с самого начала, когда в городском турклубе обсуждался вопрос, кто пойдет. "Нечего девчонке лазать по пещерам, - сказал он. - Да и не выдержит, мала еще".
Легким шутливым тоном он чуть не перечеркнул Полинины надежды, потому что никто другой не умел отказать так весело и непреклонно. Но отстоял Богданыч. Он вовремя вспомнил, как в прошлом году ребята пробовали подняться на зуб Закана, а несколько человек, и Полина в их числе, обеспечивали это восхождение. Да и другие поддержали Богданыча: мол, что с того, что ростом не вышла, зато и ест немного.
...Он был прав. Спуск в карстовые пещеры оказался не для Полины. Она смогла еще проползти по коридору, узкому и длинному, как западня. Но чтобы попасть в подземный зал и увидеть великолепие сталактитов, нужно было пройти два колодца. Мрак, ощущение потери времени и вязкая тишина, в которой тонули все звуки, даже собственный голос, парализовали. Хотелось на волю - вдохнуть свежий воздух и убедиться, что белый свет по-прежнему существует. И тогда он выволок Полину наверх. Сказал, что был прав и зря Богданыч таскает за собой девчонок, с которыми одна морока.
Полина вышла, как пьяная, из темноты и безмолвия пещеры и не могла надышаться. Так сладостен оказался миг возврата в апрельский день! Сидя на камнях, она словно впервые видела, как прекрасен мир, лежащий у ее ног: склоны гор, покрытые зеленой дымкой первой листвы, высокое и близкое небо, изрезанное птичьими крылами. Далеко внизу стояли, вытянувшись в ряд, палатки, и ребята, оставшиеся в лагере, словно мураши, мелькали на поляне. Дымок обеденного костра тоненькой струйкой уходил ввысь, таял за вершинами елей. Пахло нагретыми камнями и густой коричневой смолой. Полина не испытывала ни паники, ни только что пережитого стыда.
Назавтра она пошла в пещеру с другой группой и проделала весь путь, что и остальные. Но никакого восторга, попав в подземный зал, не ощутила и даже кусочка сталактита не отколола, чтобы взять с собой. Богданыч похвалил ее у вечернего костра, и все поздравили, а те, кто не смог побороть страх, смотрели с завистью. Но тот, ради которого Полина совершила маленький подвиг, не хотел с ней разговаривать. Выводя Полину из пещеры, он крепко, до боли, сжал ей руки и сказал: "Я запрещаю тебе ходить в такие походы. Лови рыбу на своей речке, как ты умеешь, но не суйся в игры взрослых".
...Между ними разница - всего-то несколько лет. Но Полина никогда не умела преодолеть эту дистанцию. Что бы не происходило между ними и как бы она не поступала, он всегда давал знать, что относится к ней, как к капризному ребенку.
И наступил день, когда Полина кинулась, очертя голову, в любовь другого человека. Ей нравилось ощущение новизны в открывшихся чувствах, нравилось сознавать, что доставляет кому-то радость и этот кто-то дорожит ею. Полине казалось, что она оценила простоту и ясность отношений.
Бурный водоворот жизни оторвал ее, как серебристый листок, упавший с ивы, и понес вперед - к иным берегам и иным желаниям. Она еще оглядывалась раз или два, пытаясь прочесть на его лице что-то очень важное для них двоих. Но не успела. Или не захотела?
И вот она стоит, облитая дождем, посреди грозы и ветра, а за спиною спящий дом, и муж, и дети, а у нее в душе одиночество, покой и свобода. И больше нечего сказать.