Настенька

Три дня абсолютного счастья и три недели кромешной мглы. Чаши весов, как  маятник, раскачиваясь, опускались то в одну, то в другую сторону. Память, вырывая события трех дней, поставила гирьки на чашу счастья. Весы опустились, замерили в этой позиции. Надежда, прорываясь рассветом солнца  сквозь не зашторенное окно, стала наполнять комнату светом.

- Уже рассвет - очнулось от полудрема сознание.
- Еще один рассвет без нее - болью отозвалось сердце и чаша кромешной мглы с шумом опустилась, не оставляя шансов для чаши счастья.
- Видит Бог, я не пойму  почему? – взвыла душа.
- Тебе бы поспать, – зазвучал голос разума.

Веки тяжелели, повинуясь разуму, я опять окунался в болезненное состояние, то ли сна, то ли нереальной реальности.

***

- Может быть, ты не поедешь. По крайней мере, не сегодня.
- Милый, мы же все уже обсудили.
- Обсудили, но я не хочу оставаться без тебя даже на пару дней, что там дней, даже часов.
- Я ведь туда и обратно. Ты даже не успеешь соскучиться.
- Я уже скучаю.
- Я тебе уже говорила сегодня, что люблю тебя?
- Нет – лукаво улыбнулся я.
- Девушка, заходите в вагон. Мы уже отправляемся – грубо вмешалась в наше прощание проводница.

Проводницы, по сути, невольные свидетели наших значимых событий в жизни. Горесть расставаний и радость встреч  попеременно сопровождают их каждый рабочий день, но ни одного намека на сопереживание. Щитом безучастности прикрыто их истинное отношение к происходящему. Их уставшие взгляды могли бы рассказать множество захватывающих историй как счастливых, так и несчастных, правда, в срезе каких-то тридцати минут, отведенных на посадку и высадку пассажиров, а иной раз это время составляет всего-то несколько минут, но по силе  не уступает получасовым страстям.

- Пассажиры заходим – громко сказала проводница теперь уже всем торопливо курящим и просто стоящим возле вагона.
- Что это я ?! – опомнился от своих пяти секундных размышлений я.
- Что это я думаю об этой видавшей виды тетке в бывшей когда-то белой рубахе, помятой синей юбке и каких-то нелепых туфлях, когда  вот-вот уедет от меня мое Сокровище.

Вот она уже в тамбуре вагона, нежно смотрит на меня, и я не могу насмотреться на нее.

- О, Боже, как же она все-таки прекрасна.

Но опять эта несносная проводница, она замкнула цепочку суетливо садившихся в вагон пассажиров, зашла  в тамбур и стала так, что закрыла собой мое Сокровище.
 
- Девушка, проходите, не стойте здесь. Навсегда, что ли? – язвительно ухмыляясь, кинула проводница через плечо.

Навсегда, что ли?! Меня почему-то в этот момент стало все раздражать проводница,  голос диктора, общий шум и суета какая-то на перроне, кто-то двинул меня своим чемоданом.

- Крепкие же у вас однако  нервы, в последнюю минут, какой у вас вагон? Да, этот. Девушка пройдите, видите, вы мешаете посадке.

Вот она уже в окне, словно в раме, я всматриваюсь в ее святящиеся счастьем глаза.
 
- Но что это? Полутень, тень?– я читаю ее взгляд и не могу прочитать, я читал все ее шрифты, сокращения и аббревиатуры. Но что было это, такое неуловимое и мимолетное?

Поезд осторожно тронулся и покатился, забирая мое Сокровище, мою милую девочку от меня. Я ее уже не вижу, но я вижу ее взгляд последних мгновений.

***

Ее глаза передо мной
И день, и ночь они со мной
Я не могу забыть их взгляд
И время повернуть назад...

Рождались строки в моей голове. Перед внутренним взором была Она в моменте нашей встречи. Волею судьбы поезд унес от меня мое Сокровище за сотню километров, но именно он же и принес ее Божьем Даром в мою жизнь.

- Извините, вы художник? – вопрос взбудоражил меня и окончательно разбудил.

Я стоял перед окном, а за окном мелькали деревья, то поднимались, то опускались линии электропередач. Эта ритмичность, сливаясь с покачиванием вагона, убаюкивала меня. Я спал с открытыми глазами. Поездка выдалась суетливая. Я возвращался домой уставший, с единственным желанием сесть в поезд, добраться до своей полки, лечь и уснуть.

- Просыпаемся, через час закрываю туалеты, чай, кофе – утром разбудила меня своим бесцеремонным вторжением в купе проводница.
- Вы не могли бы выйти, я хочу переодеться – обратилась ко мне среднего возраста женщина уже с кричащим макияжем. Я ее увидел в своих попутчиках только сейчас.

«Извините, вы художник?» - это третья фраза, которую я услышал в то утро, причем несвойственно ранее для меня. Повернув голову, я увидел совсем юное существо искрящееся радостью  и такой  обезоруживающей детскостью в  глазах.

- Я видела ваши on-line уроки по живописи – как-то несмело продолжало говорить это Создание Божье.
- Вы интересуетесь живописью?
- Да, если можно так сказать. Как человек абсолютно неспособный к рисованию, я только интересуюсь. Меня всегда восхищало умение художников увидеть, почувствовать и передать красоту. А если меня попросить нарисовать птичку, то у меня получится не птичка, а корова.
- Что тоже неплохо – улыбнулся я.

Я всматривался в ее лицо, она продолжала говорить. Чем больше я всматривался, тем больше мне хотелось на нее смотреть, а она все продолжала говорить и говорить.
Она оборвала свой монолог, с интересом посмотрела мне в глаза. По ее пытливости взгляда я понял, что она ищет отклик. Мои же глаза ничего не искали, они заворожено любовались ею.

- Вы киевлянка? – заполнил я своим вопросом образовавшуюся паузу.
- Нет, я в Киев на три дня.

Опять пауза. Но теперь уже она принялась заполнять ее. Она говорила, говорила, а я смотрел.

- Мне очень понравилась одна ваша работа. Это было похоже на дежавю. Я понимала, что раньше видеть ее я не могла, но я ее уже видела, – она отвела от меня свои выразительные глаза, в задумчивости посмотрела в окно и добавила, – я ее видела во сне. Быстро взглянув на меня, она опустила глаза и как-то поникла.

Она застеснялась того, что сказала?! И это Чудо, такое невероятно простодушное, непосредственное, легкое, игривое, живое, настоящее, такое непохожее ни на одну женщину из моего окружения, сейчас выйдет из вагона и раствориться в толпе, когда я еще не насмотрелся на нее, когда я еще не напитался ею.

- Давайте позавтракаем вместе – вслух произнес я.
- Давайте – радостью воспрянула она.

***

Я всегда любил больше вечер, закат дня, когда отступала суета, все успокаивалось, замирало, пространство начинало глубоко дышать, погружая меня в медитативное состояние, в котором мне так комфортно было наедине со своими размышлениями, образами, холстом, кистью, красками, наедине с собой. Я в вечере черпал силы, восстанавливался. Но сейчас, то общество, которое я составлял сам себе на протяжении вот уже трех недель, было для меня просто невыносимо, и моим спасением стало утро. Утро нового дня, утро неугасающей надежды, которая по умолчанию сопровождало каждый телефонный звонок в течение дня, загруженного сумасшедшим трафиком дел.

И вот первый телефонный звонок запустил колесо дня. Но это была не Она.

- Доброе утро!
- Доброе.
- Не разбудила?
- Нет.
- Как ты?
- Не очень.
- Не звонила?
- Нет.
- Приезжай, позавтракаешь с нами. Не ешь, наверное, ничего, только куришь.
- Хорошо, спасибо, приеду. Как девчонки?
- Полька спит еще, она до полуночи писала.  Твоя пресловутая слякоть у нее все никак не выходила, не держит она баланс воды и краски. А эти две красавицы сидят тут возле меня. Влада все утро жужжала «Позвони папе, позвони папе!». Я сама собиралась позвонить, но боялась тебя разбудить. Давно проснулся?
- Я не спал.
- Работал?
- Нет.
- Совсем плохо тебе?
- Да, держусь.
- Что будешь на завтрак?
- Сырники.
- Ок. Мы тебя ждем.
- Хорошо, я буду в течение часа.
- Пока, дорогой.
- Пока.

Рука с телефоном тяжело опустилась, и память понесла меня дальше по эпизодам событий, таких счастливых тогда и таких мучительных сейчас.

- Мне, пожалуйста, двойную порцию сырников и американо с молоком. А девушке…
- Мне тоже сырники и зеленый чай с жасмином.
- Тоже двойную порцию?
- Нет, одну. У вас есть джем или варенье?
- Есть джем: клубника, малина, красная смородина, черника. Еще есть мед.
- Мне, пожалуйста, красную смородину.
- Хорошо, а Вам?
- Мне сметану.
- Очень правильный выбор. Здесь вкусные сырники. Я творог не ем, ем только в сырниках своей жены и вот здесь – начал я, когда официант отошел от нашего столика.
- Вы женаты? – немного растерянно спросила она.
- Уже, нет. У меня замечательная жена и три чудесные дочери. Но я уже с ними не живу.
- А почему? – вырвался у нее вопрос, неожиданно для нее самой, от чего она немного смутилась.

Вопрос повис в воздухе, я закурил и посмотрел на нее. Передо мной сидела совсем другая девушка. Нет, девушка была та же, но то, что я увидел в ней сейчас, стало поворотом в сюжете, который уже переставал мне подчиняться.

Передо мной сидела молодая девушка, встретив ее на улице, я бы  даже остановился, но не подошел и не пошел бы за ней, ее величие и некая отрешенность лишили бы меня смелости сделать этого. Я бы только проводил ее восхищенным взглядом, а потом  воссоздавал вновь и вновь ее образ в памяти и корил бы себя за нерешительность.
Темные прямые волосы обрамляли ее бледное лицо.  Достаточно большой лоб, голубиный профиль, припухлые губы и глаза, большие болотные глаза,  исполненные красотой, нежностью, достоинством, душевной ясностью, безмятежностью и покоем. Оживший канонический лик Пресвятой Девы Марии был перед моим взором. Я 15 лет писал иконы, расписывал храмы, мое воображение, черпая образы из души, было способно на многое, но этот образ я вообразить себе не мог.

И все произошло. Я понял, что перед ней я не хочу играть, играть пустые роли, напускать на себя некую трагическую поэтичность образа, как беспроигрышную уловку для женщин. Я захотел снять все маски, одежды, я захотел даже стянуть с себя кожу только,  чтобы обнажить перед ней свою душу. До этого утра я жил, не ища исповедника и не готовясь к исповеди, я жил своей привычной жизнью и все было в ней стабильно хорошо: ученицы, влюбленные в меня женщины, поездки, встречи, работа, дочери. На протяжении всей своей жизни я шел к Богу, шел, как мог, и в этот момент я понял, что я пришел. Я смотрел в ее наполненные глубинным светом глаза, и исповедь пошла сама собой. Я захотел открыть для нее каждую заколоченную, забитую, закованную дверь своей души.

- Я хочу тебе ответить на твой вопрос, очень хочу. Но как тебе ответить, какие слова подобрать, чтобы ты меня поняла, чтобы ты меня приняла?! – взывала моя душа к ней.
- Я тебе отвечу эпитафией, можно? – произнес я  вслух.
- Да – улыбнулась она.
- Ну, вот отправимся в дорогу,
 В дорогу, в разные концы.
 Мы оба живы, Слава Богу,
 Мы оба живы, но вдовцы…

Пауза пяти секунд.  И ее душа ответила мне:

- Я приношу цветы на могилы любви,
И не вянут они.
Ты отсчитываешь свой век с другой,
Юности я поставила точку тобой.

Все то, что дальше говорилось, спрашивалось было уже слиянием двух душ, слиянием двух лун. Исповедовался я, исповедовалась она. Без драмы, без надрыва, без раскаяния. Открывался я и в унисон открывалось тоже самое в ней. Начинал я - заканчивала она. Начинала она - заканчивал я. Это был танец, кружение в глубинах океана наших душ. Мы одновременно спускались на дно и одновременно всплывали на поверхность.

- Остановись мгновенье! – призывно кричало все внутри меня.
- Остановись мгновенье! –  с мольбой в голосе озвучила мой крик она.
- У меня через 40 минут начинается мастер-класс. Пойдем, откроешь в себе художника.
- А вещи, как быть с нашими вещами?
- Занесем ко мне. Я там недалеко живу.

***

- Привет!
- Привет.
- Как дела?
- Нормально.
- Увидимся?
- Зачем?
- Поговорим.
- Извини, у меня совсем нет времени, много дел.
- Слышала про тебя.
- Что слышала?
- Нина мне все рассказала. Скажи, а как же я?
- А что ты?
- Тебе всегда было плевать на меня, на мои чувства.
- Прошу тебя, не начинай.
- Я не начинаю, я продолжаю. Я для тебя была всегда, как отдушина для пьяного поэта.
- Это не так.
- А как?
- Тебя всегда было много в моей жизни.
- А ее мало?
- Это не твое дело.
- Понятно, что теперь уже не мое. Ты ей говорил обо мне?
- Говорил.
- А что?
- Послушай, что ты хочешь? Зачем ты звонишь?
- Уже ничего. Сказать тебе просто хочу, что и на старуху бывает проруха.
- Все сказала!? Извини, у меня урок. Пока.

Женщины в моей жизни. Они были всегда, их было много, и они были разные: влюбленные, любящие, понимающие, заботливые, требовательные, обиженные, отчаянно ждущие, страстно желающие. Кто был назойлив, кто был робок; были преданные поклонницы и были безразличные к моему творчеству. Но все они в один миг, тогда в кафе за завтраком, стали бывшими, настоящим моим стала она, мое Сокровище, моя боль и радость, мое счастье и горе этого очередного дня без нее. И все что я делаю сейчас, в этом дне, так это я бегу. Бегу, чтобы только укрыться от мыслей о ней. Но этот мой бег сродни бегу за своей тенью, как бы ты не бежал, она всегда бежит впереди тебя.
 
Этот телефонный звонок застал меня на балконе. Я курил и рассматривал через балконную дверь лица учениц, увлеченных написанием своих шедевров. Шел мой мастер-класс «Открой в себе художника». Это название я дал своим занятиям много лет назад, и оно так удачно вписалось в мою жизнь, всецело отразило мою концепцию преподавания живописи. Ни одно мое занятие никогда не повторяется, никогда не  похоже  друг на  друга, но их всегда объединяет необыкновенно теплая, уютная, дружеская обстановка, в которой они проходят. Атмосфера влюбленности в живопись  притягивает, объединяет участников мастер-классов, и мы с головой окунаемся в эту атмосферу, где я становлюсь соучастником, сотаинником, тайновидцем своих учениц.  Отсутствие навыков обыгрывается и скрашивается эмоцией, вкусом, поступком, жестом, настроением, которые мои ученицы вдыхают в свои картины. Это всегда минуты счастья. И сопричастность к этому наполняет меня, воодушевляет и стимулирует.

Но сегодня воспоминания брали верх над силой вовлеченности в процесс сотворчества. Сейчас, рассматривая лица своих учениц, затуманенные бессонными ночами, глаза видели только ее, мое Сокровище, мою милую девочку. И кадр за кадром в очередной раз продолжал монтироваться фильм о такой неожиданной по силе любви. И в данный момент шел эпизод того самого мастер-класса, куда я привел ее после нашего первого совместного завтрака.
 
- Проходи, выбирай себе место – сказал я, когда мы зашли в аудиторию, где должен был состояться мастер-класс.

Кое-кто из моих учениц уже был аудитории, кто копошился у стола с репродукциями, кто уныло сидел перед мольбертом, некоторые непринужденно болтали между собой. Мое появление оживило  обстановку.

- Как настроение девчонки? – весело спросил я у присутствующих дам.
- Да че-то, как-то не очень – поспешила ответить мне Ольга, переводя свой оценивающий взгляд с моей спутницы на меня.
- Сейчас все  исправим! – все так же весело сказал я.
- Здесь занято! – ядовито процедила Ольга.
- А здесь свободно? – спросила спокойно мое Сокровище.

- Как же я не подумал об этом? Я привел Ее, мою милую девочку,  такую  хрупкую, чувствительную, еще совсем неподготовленную для моего мира женщин, мира, где соперничают, ухищряясь в уловках, ревностно требуют, борятся за мое внимание женщины, мои ученицы. Меня всегда забавляло это, мне было очень комфортно в этой обстановке, обстановке повышенного внимания ко мне, но  как она себя будет чувствовать в ней, как ей будет здесь? - от этих мыслей я разволновался.

- Оля, порядок здесь устанавливаю я, не забывай об этом – жестко осадил я Ольгу.
- Свободно везде, где сейчас незанято. Становись там, где тебе нравится, а там можно выбрать себе репродукцию  – показал я ей на стопку картинок на столе у окна.

Аудитория заполнялась ученицами. Кто, заходя в нее, шумно приветствовал всех, расцеловывался со мной, что-то громко начинал рассказывать мне,  их перебивали вновь так же шумно заходящие, кто просто заходил, занимал место и ждал.
Мое Сокровище же долго стояла у стола с репродукциями, потом прошла к своему месту, спокойно села, как будто бы она  не замечала ничего вокруг. Она была погружена в себя.

- Ты уже выбрала, что хочешь написать? – поспешил я к ней с вопросом.
- Да – улыбнулась она.
- Вот и хорошо! Итак, все всё выбрали?! У всех всё есть?! Тогда приступаем! – громко и официально известил я всех о начале.

- Ты почасовой пойдешь?– спросила Ольга, – Ты в прошлый раз против шел, и я была последней, так что сегодня ты должен начать с меня.
- Я начну с новеньких, Оля – кинул я ей и проследовал к моему Сокровищу, которое в растерянности смотрела то на кисти, то на холст, то на картинку.

- Хочешь, я угадаю твои мысли? – с улыбкой начал я.
- Угадай – улыбкой ответила мне она.
- Ты боишься  испортить холст. Угадал?!
- Угадал! – еще шире улыбнулась она.
- А ты не бойся! Его невозможно испортить. Холст - это как зеркало, зеркало тебя, с какими чувствами ты подходишь  к нему, те же чувства он отражает. Тебе может не нравиться отражение, но одним мазком, одним движением все можно изменить, исправить. Подходи к холсту с легкостью ребенка и игривостью любовников. Отпусти себя и играючись кистью,  мазками, фактурой краски, цветом,  не привязываясь к результату, получи удовольствие от процесса рисования. Любовничай, рисуй так, чтобы тебе было вкусно рисовать.
- Давай посмотрим, что ты выбрала для своего первого шедевра – я сделал паузу в своем напутственном монологе и внимательно посмотрел на картинку, которую она держала в руках.
- Интересно и очень неожиданно  для такого прекрасного дня –  удивился я, увидев городской пейзаж в беспробудном, нескончаемом, холодном дожде.
- Эта картинка всего лишь образец, отправная точка, не старайся сделать ее точную копию. Я сейчас помогу тебе прочитать эту картинку, расследовать ее. Итак, мы видим вязкий, бездушный, залитый  серостью и беспросветным дождем город. Здесь нет четкости линий и очертаний, все размыто и  слякотно. Только лишь одна отраженность с намеками силуэтов зданий и машин, пересекаемая острыми, стеклянными стрелами воды. 5 шагов и эта картина готова! – улыбался я ее любопытным, широко распахнутым глазам и продолжил, - ты наверное думаешь, что эта дневная белесая серость получается загрязнением белого черным. А нет! - я припустил оттенок интригующей, лукавой секретности в свою интонацию, - мы разрушим с тобой стереотипы. Нам не нужен элементарный серый. Нам нужен богатый, благородный серебристый цвет. А для этого мощный разбел мы будем уводить то в пользу розового, то в пользу коричневого, то в пользу синего, так мы получим сложный, изысканный серый и покажем игру серебра. Я говорил и одновременно замешивал краску, создавая жижу сметанной консистенции.

- А теперь возьми вот эту крупную кисть, возьми так как ты берешь нежный, трепетный цветочек и соедини пальцы в щепоть.

Она, повинуясь мне, взяла кисть бережно, но уверенно. Ее выразительная рука с длинными пальцами, с легкостью мотылька, начала грациозно выписывать замысловатость в воздухе.

- Да, вот так, не напрягай руку, придай ей вальяжность, кисть укладывай вдоль холста и начинай сверху вниз втаптывать краску, необходимо забелить холст этой жижей.

Одновременно, в паузе нерешительности, мы застыли с ней перед открытой дверью. Дверью в разные миры, но объединенные одним мотивом. Эта дверь вела ее  мир первого прикосновения к холсту, а меня в мир первого прикосновения к ней. Первое прикосновение всегда незабываемо, у него особый смысл, особое значение. Мое сердце было готово выскочить, но я, преодолев волнение, которое было сродни волнению неискушенного, застенчивого юноши, взял ее руку с кистью и мы вместе переступили порог этой двери. Внешне, со стороны все выглядело естественно и непринужденно, я всего лишь показывал ее руке характер мазка. Внутри же у меня разгорался костер. Лепкость, податливость, пластичность ее руки начала рисовать в моем воображении сладострастные сюжеты, поднимая волну возбуждения. Моя рука технично покрывала ее рукой холст мазками, а в разбушевавшемся воображении мои губы нежно покрывали  ее тонкое запястье поцелуями. В своей фантазии я шел дальше, окутывая ее собой, а она послушно следовала за мной,  окутывая меня облаком тонкого аромата своего парфюма. Она пахла весной, так реалистично, тепло и уютно. Насыщенная романтичностью, она опьяняла меня  ароматом цветущих садов и ласкового солнца. Сладковатыми нотами, но при этом необычными, загадочными, она чарующе, игриво, кокетливо манила и уводила меня все дальше и дальше в откровенные сцены моего вожделения.
 
- Ну, понятно некоторым все, а некоторым ничего! – требуя к себе внимания, обижено пробурчала Ольга.
- Да, ты совсем забыл про нас! – весело отозвалась в поддержку Ольге Алла.
- Девчонки, я уже иду к вам, меня на всех хватит! – попадая в интонацию Аллы, громко объявил я.
 
Холст был практически забелен, оставалось только пара мазков. Глядя на него я вдруг осознал, что если бы девчонки не остановили бы меня, я мог сейчас, вот так, ее рукой написать полностью всю  картину. Я с головой окунулся в омут всепоглощающей страсти, и это уже была любовная игра не с холстом, а с ней, и по собственной воле я бы не остановил бы эту игру никогда.

- Теперь, набирая еще больше густоты, начинай укладывать геометрическими мазками дальние силуэты домов, уведи разбел в более темный цвет. А потом таким же образом обозначь силуэты машин, еще более густыми, темными рядами – сказал я, когда холст был забелен полностью, и отпустил ее руку и снизив голос до интимного шепота добавил, – я обойду всех и вернусь к тебе и мы продолжим.

- Что там у тебя, Оленька, милая,  показывай! – я пошел по кругу, переходя от одной ученицы к другой.

Разными способами девчонки отметили мою особую приязнь к «новенькой»: кто старался подольше удержать меня возле себя, кто одобряюще улыбался мне, поглядывая в сторону моего Сокровища. Каждый раз усилием воли я буквально оттаскивал себя от нее и шел дальше в нетерпеливом ожидании нового соприкосновения с ней.

- Очень вкусненько, умница! Вот тут подправим немного и вообще идеально, – я взял ее руку и нанес несколько беглых мазков. - Теперь осталось белилом вкрутить фары машин, а затем возьми сухую кисть и по лежачей плоскости асфальта легким прикосновение сбей фактуру по горизонтали, чтобы обозначить эффект перспективы, ступенчатость луж, - не касаясь холста, я показал это движение ее руке.

Она улыбнулась мне. Меня же ждали мои ученицы, которые одна за другой начинали украдкой выглядывать из-за своих мольбертов, в минуты моего блаженственного таинства с ней. Но у меня  было еще одно место, где я мог хоть и на расстоянии  придаваться любованию, смакованию моего Сокровища. Это был балкон, туда по обыкновению пройдя «круг почета», я выходил выкурить сигарету. И оттуда со своего наблюдательного пункта я полностью погружался, проникал в нее. Я в деталях изучил все  интонации на ее лице. Я вместе с ней прошел путь раскрепощения перед холстом.

Как  стыдливая, невинная девушка, пугливо озираясь, обнажает себя, а затем нерешительно, осторожно, но так грациозно, шаг за шагом входит и погружается в чистые воды быстрой реки, услаждая свое тело приятной прохладой, а душу безмятежной радостью. Так и мое Сокровище, моя милая девочка,  постепенно открывалась, входила во вкус, увлекалась и проникала в таинственный мир искусства, мир выражения самых глубоких мыслей самым простым способом. Вот она уже как искушенная, опытная женщина игривыми движениями флиртует, любовничает с холстом и параллельно со мной в потоке моих фантазий. Я смотрю на нее и не могу насмотреться.

- О, Боже, как же она все-таки прекрасна.

- Ты сегодня сам не свой, но то, что я написала сегодня – это лучшая моя работа, спасибо тебе! – улыбаясь, сказала мне Алла, когда я подошел к ней на очередном круге.

Занятие уже близилось к концу. Большинство учениц закончили свои работы, аудитория стала наполняться веселым шумом. Девчонки радостно демонстрировали друг другу свои шедевры. Сыпались восторженные комментарии. Одним словом все было как всегда, одухотворенные и удовлетворенные девчонки начинали расходиться. Мое же Сокровище в напряженной задумчивости  застыла перед холстом. Я прочитал ее сигнал и поспешил к ней.

- Замечательно, просто великолепно! А это что у тебя за клякса?
- Это фигура человека, мужчины, это ты – смущенно улыбнулась она.

И действительно клякса была очень похожа на силуэт мужчины, озябшего, насквозь промокшего, ссутулившись, он двигался в незаданном направлении.

- Очень хорошо, отлично! Мне очень нравится это твое решение! Но что же ты меня под такой дождь, да еще и без зонта? - я взял кисть и обозначил зонт таким образом, что фигура стала двигаться на нас.
- Ну вот, теперь мне не так мокро и я иду к тебе, и даже такая непогода остановить меня не может! - я увидел восторг в ее глазах.
- Все, твой первый шедевр готов, поздравляю! - от этой фразы она засияла улыбкой и влюблено посмотрела на свою работу. Меня же окликнули, и я пошел прощаться со своими ученицами.

***

- Ты сегодня сам не свой! – фраза, впервые прозвучавшая тогда на мастер-классе от Аллы, стойко вошла в мою жизнь этих трех недель. Эта фраза звучала и звучала, и каждый раз я отдавал себе отчет, что это действительно так, что я во власти своей любви, что я стал рабом и на свободу не рвусь и не прошусь, а с надеждой жду, жду в сегодняшнем дне только Ее звонка, только Ее возвращения в мою жизнь. Но Ее безмолвие, лишившее меня покоя и ставшей уже родной болью, продолжало листать страницы памяти  трех счастливых дней с ней.Я вспоминал ее слова благодарности.

- Вот удивятся все, когда я покажу им свою картину. Мне не поверят, что это моя работа.
- Поверят! И это ведь только начало!
- Спасибо тебе! Ты первый мужчина, который мне сделал такой великодушный, роскошный подарок. Знаешь, когда я понимаю, что начинаю терять себя, я уезжаю на время пожить в женский монастырь. Бывает, я там провожу неделю, бывает всего пару дней, как-то я прожила там месяц. В молитве, посту и послушании я возвращаю себе себя. Тебе удалось невозможное, ты открыл мне меня. Ты подарил мне такое возвышенное состояние, которое до сегодняшнего дня я испытывала только в Святом месте.
Она говорила это так спокойно и просто, не ставя перед собой цель произвести на меня какое-то особое впечатление, обаять меня, покорить меня. Она просто говорила, а я слушал, и недостающие элементы понимания мозаики ее образа занимали свое место.

А потом мы шли ко мне домой,  она с гордостью несла свою картину,  на мое предложение помочь ей, она ответила милым отказом. В ее отношении к своему шедевру, я узнавал черты ребенка. Это было похоже на то, как ребенок носится со своей любимой игрушкой, самой драгоценной для него, пусть даже с оторванным ухом или лапой, но нисколько при этом не умоляющие его ценность. Мы шли ко мне домой  и каждый шаг, приближающий нас к нему, становился все труднее и труднее для меня.

- Она сейчас заберет свой чемодан и уйдет – терзая, гудела мысль в голове у меня.

Вот мы уже поднимаемся по ступенькам на этаж, вот мы уже у двери моей квартиры, сердце выпрыгивает, и я понимаю, что это не от быстрого подъема.

- Проходи, где-то были тапочки, сейчас найду. Чай,  ты будешь чай? Я сейчас сделаю чай, какой ты любишь? Может быть, ты будешь кофе? У меня есть хороший кофе, – взволновано суетился я.
- Спасибо, я пойду, поздно уже, вызови мне, пожалуйста, такси – ответила на мою суету она.
- Такси?! Может быть все-таки чай, а потом я вызову такси ? – делая попытку как-то удержать ее, зацепиться за возможность как-то еще продлить этот день с ней, сказал я.
- Нет, я поеду – не глядя на меня, спокойно, как-то даже отрешенно ответила она.
 
Ее взгляд в тот момент был устремлен на икону Божьей Матери. Это была одна из первых моих икон, я написал ее на заказ много лет назад. Но судьбе было угодно оставить ее со мной, она стояла у меня в холе, провожая и встречая меня.

- Это ты…?! – она заулыбалась и перевела свой взгляд на меня.
- Да, я ее написал... – я  приготовился рассказать историю этой иконы, но следующая ее фраза поставила судьбоносную запятую, казалось бы в уже написанной истории.
- Это же ты!
- Я?! – я посмотрел на икону и остолбенел от удивления. Я не верил своим глазам. Такой знакомый и родной лик Божьей Матери был ее ликом. Это была она на этой иконе, это ее я написал, это она прошла со мной долгую дорогу, это она встречала и провожала меня, это первой ей я приносил свои победы и неудачи, это она благословляла меня, когда я отправлялся в путь по жизни. 
- Это не я! Это ты! – улыбнулся я.
- Я?! – в изумлении ответила она мне улыбкой и подошла к зеркалу.

Я стал за ее спиной. Мы всматривались в наши отражения, изучали лица друг друга, так как будто бы видели друг друга впервые. Как же мы были похожи, те же черты, те же очертания, те же контуры. Я обнял ее за талию и привлек к себе.

- Я тебя никуда не отпущу – шепнул я ей в волосы.
Она повернулась ко мне лицом, спокойно посмотрела мне в глаза.

- Я теперь от тебя никуда не уйду – так же шепотом сказала она.
Я поцеловал ее и она ответила мне на поцелуй.

***

Закат дня, очередного дня без нее. Мой дом еще хочет помнить ее, а я не могу забыть ее. Кресло, пульт и канал за каналом, бегут картинки, лица, телефон. Телефон опять сообщил о своем существовании, и это опять была не она.
- Привет!
- Да, привет!
- Говорить удобно?
- Да, удобно!
- Бери ручку записывай.
- Взял, пишу.
- Зорина Анастасия Сергеевна, 1987 года рождения, уроженка города Харькова, зарегистрирована по адресу: город Харьков, улица Салютная, 24 квартира 55, по этому же адресу зарегистрированы Зорин Сергей Петрович, 1962 года рождения и Зорина Анна Николаевна 1967 года рождения, девочка закончила Харьковский национальный университет, экономический факультет, не замужем, детей нет, не судима.
- А это ты к чему?
- Но ты же просил всю информацию о ней, а это тоже информация. Кстати, этот Зорин вроде бы не в бизнесе и не в криминале, и не политике, но достаточно авторитетная фигура в городе, так что девочка непростая, совсем непростая. Извини за любопытство, но что тебя связывает с этой юной девой?
- Она моя жена.
- Жена?! Так я больше ничего не спрашиваю, но когда ты успел?
- Хм, успел. Три недели назад.
- Ладно, если будет нужна помощь в Харькове, звони.
- Спасибо тебе.
- Да, пожалуйста. Пока.
- Пока.

Впервые, да еще вслух я назвал ее «моя жена», все это время она была «моим Сокровищем», она была «моей милой девочкой», она была «Настенькой, моей Настенькой».

- Моя жена – повторил я еще раз вслух, и комок подступил к горлу, по щеке предательски покатилась слеза.
- Боже мой, как же больно, как же невыносимо, как же нестерпимо больно.
Ноющая боль и опять телефон, говорить совсем не хотелось, но в последний момент я ответил на звонок.

- Ты занят? Привет!
- Нет, не занят! Привет.
- Что с голосом?
- С голосом? С голосом все в порядке.
- А с тобой?
- Со мной тоже.
- Что нового?
- Все по-старому.
- Значит, она не звонила. Я удивляюсь твоему спокойствию. Я бы уже давно била бы такую тревогу, сразу бы, как только она не ответила на звонок.
- С ней все в порядке, ее телефон включен, она просто не отвечает на мои звонки.
- Ты это повторяешь, как мантру, уже три недели. Откуда ты знаешь, что с ней все в порядке? Когда ты набирал ее в последний раз?
- Две недели назад я ее набирал в последний раз.
- Ну, так откуда ты знаешь, что с ней все в порядке?
- Она появляется в социальных сетях каждый день.
- Так может быть это не она!
- Она.
- Слушай, а ты не думал, что она аферистка какая-нибудь?
- Прекрати, какая из нее аферистка. Ты же видела ее.
- В том-то и дело, что на афериста никогда не подумаешь, что он аферист. Ну, а как тогда это понять?
- Если бы я знал.
- А если узнать ее адрес и поехать к ней. Ты не думал об этом?
- У меня уже есть ее адрес.
- Так, ты поедешь к ней?
- Не знаю, еще не решил.
- Решайся. Решишься, звони. Я поеду с тобой.
- А ты зачем?
- Как зачем?! Хочу быть в гуще событий!
- Ты еще организуй прямую трансляцию.
- С этим не обещаю, но группу поддержки, скандирующую  под ее окнами, аж бегом. Я до сих пор не могу понять, как тебя так угораздило всего-то за три дня  знакомства, это на тебя так не похоже.
- Мне уже не совсем удобно говорить. Привет группе поддержки! Пока!
- Да, пока!

Я закончил разговор, но отдельные его фразы продолжали крутиться у меня в голове.
- Я удивляюсь твоему спокойствию...
- Да, какое же это спокойствие ?! Первые три дня  жуткая паника от непонимания, что происходит и что делать, за паникой пришло гнетущее отчаяние, отчаяние же сменила бездонная боль.
- Как тебя так угораздило...Это на тебя так непохоже...
- Не похоже?! Это было тогда так сущностно, так природно, так объяснимо и закономерно. Это был венец не только трех дней абсолютного счастья, но 45 лет поиска этого счастья.

Кресло, пульт, канал за каналом, бегут картинки, лица, строки в голове:

Твои глаза передо мной
И день, и ночь они со мной
Я не могу забыть их взгляд...

Опять картинки, лица, события...

Американские ученые одобрели новое лекарство...
В Бразилии прошел гей-парад...
Космический спутник Фобос-Грунт вернулся на Землю...

И опять строки:

Готов принять я даже яд
Потом отправиться на гей-парад
Лишь бы вернуть тебя назад...

И опять пульт, и опять канал за каналом...

Мой безыменный палец блеснул обручальным кольцом. Молодожены выдают себя не только особым блеском глаз, но еще особым блеском своих обручальных колец. Особенность этого блеска заключена в  шансе не только сохранить, но и приумножить счастье быть друг с другом, счастье любить друг друга. Этот шанс остается всегда, но блеск утрачивается.

Сейчас кольцо на моем пальце блестело нелепостью. Три недели я носил его оберегом своей надежды, своего шанса. Я мысли допустить не мог, чтобы снять его. А в эту минуту  я понял абсурдность, бессмысленность его на моем пальце и я снял его.

- Меня сегодня не оставят в покое. Кто на этот раз?! - я устало потянулся за телефоном и дыхание остановилось. Это была Она - мое Сокровище, моя милая девочка. Она - Настенька, моя Настенька!

***

Грохот первого трамвая открыл мои глаза. Трамвай  проехал, и все тихо, невозмутимо стало вокруг. Только эхо памяти продолжало рикошетить о стены комнаты риторический вопрос проводницы: «Навсегда, что ли!?». Он метался, летал, искал, где бы ему остановиться и нашел неоконченный портрет. С портрета то весело, то смущено смотрело на меня мое Сокровище глазами нашей первой встречи. 

И новое утро моего нового дня началось. Началось Настенькой, моей Настенькой...