Военные дороги моего отца

  Напечатать эти воспоминания меня подвигла публикация мемуаров своего отца пользовательницей портала "Проза.ру" Инной Сопруненко. Отец Инны был на войне в командном составе среднего звена, мой отец был рядовым, закончив войну сержантом. И у отца, разумеется, было своё видение войны.
   Умер мой отец в феврале 2017 года в возрасте 93 лет. Он жил бы ещё, так как был из породы долгожителей. Но потерял на войне один глаз  и за восемь месяцев до смерти ослеп окончательно. Перед смертью он был практически в бессознательном состоянии, не говорил. Но когда сын потянул его, сползшего с подушки, он вдруг начал активно сопротивляться и закричал:"На войну я больше не пойду!!!". Это были его последние слова, свидетельствовавшие о том, что война всегда жила в его подсознании.
   При жизни отца мы записали его воспоминания о войне. Предлагаю вашему вниманию отрывки из этих воспоминаний.
   "В июне 1941 года мне шёл 18-й год (я родился 28 сентября), поэтому летние мобилизации меня не коснулись. Но уже 20 сентября я явился в енисейский райвоенкомат.
   Перед отправкой на фронт я был откомандирован для военной подготовки в Киевское пехотное училище, эвакуированное в город Ачинск, Красноярского края.Обучение шло интенсивно, а после - командировка на фронт, под Москву, где в это время решалась судьба всей страны.
    Ехали товарняком, оборудованным под транспортировку военных. 3 декабря поезд прибыл в Москву. Столица встретила нас,сибиряков, по-военному сурово. На вокзале стояла разбитая немецкая военная техника, кругом "стенки" из мешков с песком, противотанковые "ежи". Нас тут же разделили на несколько групп, раскомандировав каждую на определённые участки московских военных рубежей.
    Пешком шагали мы по мрачным морозным улицам Москвы от вокзала к её западным окраинам, примечательной чертой которых были огромные противотанковые рвы, выкопанные мобилизованным местным населением.
    Уже начинало темнеть, когда выяснилось, что часть, в которую получили назначение сибиряки, оказалась переброшенной в другой район. Пришлось возвращаться в город. Совсем стемнело. Тут началась бомбёжка, а с нею вспышки прожекторов,зенитная стрельба - все атрибуты прифронтовой Москвы. На ночь нас разместили в метро.
    Утром на грузовиках добрались до станции Апрелевка. Здесь располагался штаб 1291 полка 33-й армии, где нас распределяли по батальонам и ротам. Я попал в стрелковую роту.
     Вечером 4 декабря пешком направились на передовую, ведь фронт находился в 4 километрах от Апрелевки. Днём передвижение было невозможным из-за огня противника. Трещал лютый декабрьский мороз. Укрыться от него можно было лишь в одной землянке, которая, конечно же, не вмещала всех, поэтому одни грелись, а другие находились на посту. Основная же масса солдат располагалась в снегу, на морозе, в окопах. Ночью в термосах приносили горячую пищу. Давали также фронтовые 100 грамм водки. Днём обходились сухим пайком. Здесь я увидел первых раненых. Одному солдату осколок попал в лёгкое. Страшно и мучительно было видеть, как при каждом вздохе прямо сквозь сукно шинели из тела молодого парня пеной и пузырями выходила кровь. Второй подорвался на мине - парню оторвало пятку.
   Вот так, несмотря на постоянные артобстрелы, начинали привыкать к стрельбе, к морозам, к короткому сну, к неизбежным для войны потерям.
   Через день на этот участок фронта прибыла хорошо обученная кадровая часть с Дальнего востока, и нас, прошедших боевое крещение, перебросили на новый участок, ближе к реке Пахра. Здесь стало ещё сложнее: тут проходил не основной участок фронта, поэтому у пехоты не было никакой поддержки техникой, кроме 50мм-вых миномётов. Стреляли они на очень малое расстояние, за что потом были вообще сняты с вооружения. К тому же немцы хорошо укрепились в деревне, а наши пехотинцы расположились в снегу. Наступление на деревню не удавалось: для этого требовались вооружение, силы и умение, а командовали нами новоиспечённые выпускники Московской школы младших командиров.
   В помощь пехотинцам придали два танка, но тяжелые машины через Пахру двигаться не могли, так как лёд был разбит бомбёжкой.Пришлось пехоте в валенках по колено в воде перебродить речку, чтобы, по приказу свыше, "оседлать" дорогу, по которой, по расчётам командования, планировалось погнать немцев.
   К сожалению, военный замысел командования не удался. Остатки нашего стрелкового полка в составе двух батальонов, промокшие и заледеневшие, сами оказались отрезанными от основных сил советских войск. Наступили жуткие дни нечеловеческого голода и холода. Продовольствие окружённой группировке пытались доставить с воздуха, но мешки, сброшенные с самолёта, или терялись, или попадали к немцам, или рвались от ударов по деревьям. Чтобы хоть как-то поддерживать силы, ели мясо найденного в лесу убитого коня. Согревались днём у костра, а ночью только движением. Выживали лишь волевые и молодые. Так в окружении в районе села Атепцево больше недели дрались с фашистами, не пуская их к Москве, и боролись за свою жизнь.
  На наше счастье, фашисты ночью тоже старались где-то укрыться от мороза. Поэтому, наконец, к утру, измученные и промёрзшие, мы наткнулись на своих - артиллерийскую батарею. Здесь в санчасти оставили раненых; голодных, но счастливых солдат накормили остатками из полевой кухни. В этот же день мы разыскали своё подразделение. Нас необычайно порадовало сообщение о предстоящей поездке в баню. Но лишь подошла машина, как поступил приказ о наступлении. Всем выдали паёк на три дня из великолепных концентратов - продукции пищевого комбината им. Микояна.
  Первый этап наступления прошёл успешно: захватили деревню. И впервые после ночи в метро мы оказались не в снегу, не в окопах, а в домах. Однако это по-прежнему был фронт, его передовая линия. Вечером мы с однополчанином вышли набрать воды из колодца. Начался миномётный обстрел. Парень у колодца упал убитым, осколки достали и меня, попав в левое плечо, в правое лёгкое и в правый глаз. От смерти спасла записная книжка, что лежала в правом кармане. Я пешком отправился в санчасть.А дальше госпитали в Москве и в Свердловске. Вспоминаются концерты в свердловском госпитале. Было много номеров на тему войны: такой, к примеру. Лежит в гробу Наполеон, рядом стоит Гитлер, разговаривают о своих победах в России. Тут Наполеон начинает отодвигаться в сторону.Гитлер спрашивает: "Ты чего отодвигаешься?" - "Тебе место готовлю". Номер прошёл "на ура".
  В Свердловском госпитале я пробыл почти 4 месяца. Глаз спасти не удалось. И я получил 45 суток отпуска для долечивания".
  Сейчас кажется невероятным, чтобы бойца с одним глазом вернули на фронт. Но время было суровым, жестоким. Повторяю, я публикую лишь эпизоды из фронтовой жизни отца. Итак, Курская дуга.
  "В конце мая 1943 года осёдлая жизнь закончилась, начались ночные передвижения  в район Старого Оскола. Но вскоре передвижение войск прекратилось.В полку шло перекомплектование подразделений.Меня определили во взвод ПТР (противотанковые ружья).  При ружье два человека: первый и второй номер. Из-за глаза я стал вторым номером, первым поставили Мещерякова из города Горького, человека уже немолодого.
  Всюду чувствовалось, что готовится что-то серьёзное. 66-ю армию Донского фронта переименовали в 5-ю гвардейскую армию Степного фронта, которую возглавил генерал-лейтенант Жадов А.С. Отныне гвардейский полк входил в состав 97 гвардейской дивизии, которую возглавлял генерал-майор Анциферов.
   Стояла летняя жара. На сохранившихся полях желтели созревшие хлеба. С 5 до 23 часов в полку шли интенсивные учения: физическая подготовка, бег в противогазах и т.п. После 23-х копали окопы. Так готовилась одна из линий обороны Курской дуги - 7-й эшелон сооружений.
    5 июля послышался страшный грохот со стороны фронта - началось курское сражение. До 8 июля ПТРовцы находились в ожидании боя, так как полк находился в составе резерва. Жили в тревожном ожидании чего-то значительного. Когда стало ясно, что положение на соседнем Воронежском фронте осложнилось, 5-ю гвардейскую армию выдвинули из состава Степного фронта, передав Воронежскому. Таким образом, гвардейцы 1155 полка оказались на передовой, в самом пекле, в районе Тамаровки, расположенной рядом со знаменитой Прохоровкой. Здесь шли изматывающие кровопролитные бои, самолёты буквально висели над головами, и земля ходила ходуном...
    Ночью, под покровом темноты, большую группу автоматчиков, пулемётчиков и ПТРовцев отправили в немецкий тыл, чтобы ударить по фашистам совместно с наступающей армией. Ночной переход с ПТР, которое приходится нести вдвоём да ещё в тылу врага - занятие нелёгкое и опасное.
     К утру стал заметно слышаться грохот нашей тяжёлой техники. Это, по всей вероятности, работали "утюги" 5 гвардейской танковой армии. Вскоре потянулись отступающие немецкие обозы. Вот тут и ударили мы из тыла всем своим оружием. Появилась масса наших танков, тоже до поры скрытых в лесу и в оврагах. Не ожидавшие атаки немцы стали сдаваться в плен, таковых оказалось около полутысячи человек.
  А мы, красноармейцы, уставшие от пешего ночного перехода, принялись за завтрак, обнаруженный в немецкой полевой кухне.
   Так с боями дошли до зимней линии немецкой обороны. Здесь временно остановились, в коротком отдыхе накапливая силы для её прорыва и дальнейшего наступления. Третьего августа после трёхчасовой артиллерийской подготовки 97-я гвардейская дивизия пошла в наступление.
   В это время ПТРовцам добавилось трудной и опасной работы. Появилось много немецких танков, да и фашистская пехота защищалась отчаянно. Так, на одном из участков перейти в наступление не давал немецкий пулемёт, обезвреживать который пришлось нам с Мещеряковым. Когда мы подавили огневую точку, выяснилось, что пулемётчик был смертником, прикованный к орудию цепью, прикреплённой к металлическому штырю, вбитому в землю.
   Богодуховское сражение.  Наступление продолжалось. 97-я гвардейская дивизия двигалась в юго-западном направлении. Утром 11 августа 1943 года вышли в район Богодухова, что в полусотне километров от Харькова. Лишь только успели немного окопаться, как немцы обрушили на участок бешеный огонь.
   Утром оставшимся в живых выдали по 100 граммов фронтовых для снятия нервного напряжения, однако в неимоверной жаре от спирта только разморило и стало трудно вести огонь. Против фашистских танков продолжали стоять люди.               Разорвавшейся миной пробило кисть руки Мещерякову. Я предложил ему попытаться выйти к своим, а сам решил обороняться до конца. Старый солдат со слезами обнял меня,поцеловал и ушёл. Вышел ли он к своим, как сложилась его судьба - неизвестно.
   В этом бою меня ранило, но ранение оказалось не тяжёлым.
   Двигались через Полтаву на Кременчуг по выжженной и разрушенной Украине. Отступающие фашисты уничтожали за собой всё. На берегу Днепра в районе Кременчуга лежали гигантские вздувшиеся кучи расстрелянных животных, которых немцы гнали в Германию, но не успели переправить через реку... Всюду стоял дым и смрад - запахи страшной войны.
    Из команды выздоравливающих периодически набирали новое армейское пополнение.  Мне предложили учиться на радиста, а в октябре определили всё в той же 97-й гвардейской дивизии в качестве связиста-телефониста. Вместо ПТР я таскал теперь тяжёлые катушки с проводами.
    При форсировании Одера 29 января 1945 года я снова получил ранение, лечили меня во Львове, а после лечения определили в запасной полк.
     А война близилась к концу. В это время в комендатурах немецких городов и в комиссиях по репатриации - возвращению советских граждан, угнанных в Германию, набирали солдат, которых можно было освободить, наконец, от боевых действий. На территории Германии к концу войны были освобождены из плена сотни тысяч советских людей. Для их учёта и возвращения на родину нужны были писари. Так я стал писарем в немецком городке Луккенвальде. В сентябре 1945 года мне предоставили отпуск, а 28 ноября, когда заканчивался срок отпуска, вышел Указ министра обороны о демобилизации военнослужащих, имеющих три и более ранения. На основании этого приказа я был демобилизован".
      Так закончились для 22-летнего солдата долгие, трудные военные дороги, которые он прошёл пешком через три республики СССР и через три зарубежных государства. Мною опущены эпизоды отдыха от боёв, наполненные шутками, всякими казусами, ведь жизнь есть жизнь, пусть даже такая.
      За военный труд мой отец, Шишмарёв Пётр Петрович, удостоен двух медалей высшей солдатской доблести "За отвагу", ордена Красной Звезды, медали "За победу над Германией".