Невеста напрокат. Глава 11

Глава 11. Долгая дорога домой.

Вот уже больше часа водитель комфортабельного микроавтобуса Николай Мартынов ехал в компании спящей девушки. Устроившись на правом переднем сидении, на котором обычно во время экскурсий размещаются местные экскурсоводы, она почти сразу после отправления из Карпача положила свою маленькую сумку под бок, закрыла глаза и заснула.

Ее появлению в «Мерседесе» смоленского закрытого акционерного общества «Протон- два» предшествовали длительные переговоры старшего группы, заместителя директора по сбыту сначала с кем-то по телефону, затем с Мартыновым. Он пояснил водителю, что не хотел бы, чтобы жена минского коммерсанта Большакова уехала вместе с ними, но не может ей лично отказать. Поэтому именно водителю надо категорически отказаться от ее размещения на складном стульчике по мотивам безопасности и ни в коем разе не допустить, чтобы она разместилась на переднем сидении. Вопрос, что делать с тремя пустующими местами в салоне, решился просто – на них навалят все, что только можно, чтобы показать полную загруженность. Да и в салон ее надо будет просто не пускать. На крайний случай, Николай должен сам что-нибудь придумать, чтобы ее отвадить. Иначе у всех могут быть неприятности.

Мартынов уже три года работал в «Протоне». Он знал, что был первый «Протон», основной костяк которого составляла вовремя отошедшая от дел братва. Но потом начались неизбежные в подобных делах дележки, обиды и разборки. Кончилось тем, что один из основателей первого «Протона» вышел из состава учредителей и основал «Протон» второй. С его ли помощью или сам по себе вскоре первый «Протон» приказал долго жить: ну не могут у нас два предприятия заниматься одним и тем же, кто-то должен уйти. Вскоре, после развала первого «Протона», второй начал бурно расти, и Николай, посчитав, что за баранку городского автобуса он всегда сможет вернуться, подался туда. Подрастали дети, надо было определять их куда-то после окончания школы, а заработки в «Протоне» обещали быть в два раза больше, чем на его автобазе, где он отработал уже почти два десятка лет.

Сначала он работал на дальних рейсах. С напарником они исколесили Прибалтику, Белоруссию, побывали в Польше, Германии, даже до Голландии один раз добрались. А когда фирма приобрела один большой и один микроавтобус, он стал одним из тех, кому доверили возить челноков в Белосток и Варшаву, в Питер и Москву и своих сотрудников по рынкам и отелям Европы.

Но полное признание пришло к нему после двух случаев. Первый, это когда однажды зимой он углядел в глубокой впадине справа от дороги лежащую на боку легковушку, решительно затормозил и съехал к ней по снегу на пятой точке в то время, когда остальные только соображали, что происходит. Он успел вовремя. Из пробитого бензобака вовсю разливался бензин, а в салоне шевелились тела. Не раздумывая, связкой ключей от автобуса, с которой он никогда не расставался, он пробил лобовое стекло и вытащил одного за другим женщину, которая и вела эту несчастную легковушку, ее малолетнего сына  и мать. Не успел он оттащить ополоумевшую мать в сторону, к уже приходящими в себя после стресса, внуку и дочке, как машина сначала как-то тихонько загорелась вся, а спустя полминуты рванул бензобак. Женщина оказалась москвичкой, и после того, как их довезли до ближайшего населенного пункта, долго благодарила, записала все его координаты и обещала никогда не забыть. Вскоре в одной из крупных российских газет появилась заметка о героизме Мартынова, где упоминался и взрастивший такого орла «Протон-второй».

Боссы сочли, что реклама еще никому не помешает, подсуетились, чтобы и в Смоленских изданиях перепечатали этот материал, а Мартынову выдали триста долларов, – чтобы купил себе медаль «За отвагу на пожаре», как, хохотнув, сказал один из них, вручая конверт.

Второй случай был посложнее. У одного из крупных московских партнеров «Протона-второго» было три жены. В столицах, как мы знаем, и не такое бывает. Как объяснял мне один житель столичных катакомб, модное поветрие жить в гражданском браке дает огромное количество возможностей.

Первая жена, появившаяся в период бедной юности, на личную жизнь босса не претендовала, но четко знала, чего хочет. Со временем она возглавила одинцовский филиал фирмы, управляла им толково, что позволяло ей безбедно жить, выучить  и поставить на ноги единственную дочку. Время от времени папаша появлялся, решал накопившиеся проблемы, ходил на ответственные мероприятия (первый звонок, последний звонок, выпускной и т.д.), подкидывал деньжат и снова исчезал.

Вторая жена появилась в период расцвета фирмы. Кроме того, что она была красивая, она оказалась на удивление толковой. Еще до рождения сына она стала помогать мужу, что было им отмечено. Когда появился наследник, она несколько лет упрашивала его, чтобы он разрешил ей вернуться на работу и, в конце концов, он смилостивился и допустил ее до святая святых – в бухгалтерию. Она была умной женщиной, поэтому оценив финансовые потоки, не стала закатывать сцен, что при таких доходах ей почти ничего не остается, а просто попросила удвоить жалованье. Босс, а по совместительству муж, удивился минимуму требований и просьбу выполнил.

Через два года, когда бессменный главный бухгалтер фирмы, сухонькая дама, найденная мужем еще в период расцвета кооперативов, стала совсем уж тяжело болеть, вторая жена, пройдя через десяток модных теперь курсов и семинаров, стала главным бухгалтером фирмы. Естественно ее зарплата стала соответствующей, многие столько за десяток лет не получают, сколько она в удачные для фирмы месяца. И ее босс знал, что за ней он как за каменной стеной.

Но тут появилась третья. На что клюнул уже давно не первой свежести мужчина остается только догадываться. У нее не было ни домовитости и расчетливости первой жены, ни красоты и ума второй. Возможно, она была люто хороша в постели. Но для свободного препровождения человеку с деньгами совсем не надо связывать себя какими либо обещаниями. Но крыша медленно отъехала, и двоеженец пустился во все тяжкие. Он купил ей шикарную квартиру, он забрасывал ее дорогущими букетами цветов, он вывозил ее в самые фешенебельные места Москвы и при этом заглядывал в глаза, - нравиться ли ей все это. Конечно, при таком обхождении у молодки закружилась голова. Но тут она узнала, что она не одна.

При всей своей страсти к ней он не собирался отказываться от еще двух своих семей. И как она не упрашивала его, в день рождения старшей дочери он уехал в Одинцово с подарками и вернулся лишь под утро. Она в припадке ревности напредставляла себе черте что, а они с первой женой, после традиционных посиделок в компании с дочерью и ее ухажером, почти всю ночь просидели на кухне с бутылкой вина, вспоминая молодость и рассуждая о дальнейшем пути их общего ребенка. Такого третья жена просто не могла представить.

Еще хуже было то, что каждый день он встречался со второй женой. Да и как им было не встречаться, ведь две их подписи необходимы были под каждым из сотни платежных документов, ежедневно направляемых в банк. Кроме того, он души не чаял в подрастающем мальчишке, который был как две капли воды похож на него. Он баловал его, как только мог, вернее в пределах установленных его второй женой рамок, иначе уже на четырехлетие он бы подарил ему мотоцикл или катер. Но самым страшным было то, что выходные, включая ночь с субботы на воскресенье, он всегда проводил во второй семье. И ей не составило особого труда узнать, что в том доме у него нет отдельной комнаты, а ночует он в спальне второй жены, благо места там хватает, недаром прислуга окрестила стоящую там кровать за ее невообразимые размеры «сексодромом».

Вот тут то она и устроила ему первую истерику. Истерик он не любил, поэтому пригрозил ей скорой разлукой. Пришлось сжать зубы. Но женские нервы, систематически раскачиваемые как бы неосторожно сказанными словами, какие мы умеем произносить в присутствии тех, кого мы тихо ненавидим, а уж все начальство, включая их жен, за редкими исключениями, мы обычно ненавидим, стали все более неуправляемыми. Причем неуправляемыми выборочно. Третья жена стала ужасом фирмы.

При ее хозяине она только сверкала глазами. Но стоило только ему удалиться, как она требовала себе все внимание. Она перебивала всех, включая разговаривающих по телефону. Она орала как резанная, если в ее кофе было недостаточно сливок или сахара. Она не могла сделать пакость лично второй жене, но тем, кто с ней работал, доставалось от нее по полной программе. Она, не стесняясь  обсуждала кто как выглядит и кто во что одет, то есть беззастенчиво сыпала соль на никогда не заживающие женские раны. Она открыто спрашивала, не импотент ли мужчина, если тот, занятый работой, не замечал ее сразу. Короче, она была такой стервой, что удивительно, как в конторе не собрали денег, чтобы заказать ее какому-нибудь киллеру.

О ее поведении вне фирмы тоже ходили легенды. Охраннику, который замешкался открывая ей дверь машины, она разбила губу. В ресторанах вздрагивали, когда она туда входила. Очень часто по завершению трапезы она просто тянула скатерть со всем на ней находившимся на пол. К тому же она стала все больше и больше пить. Босс вздыхал, платил за все ее художества, но расставаться не спешил. И у боссов болят сердца. Он понимал, как несладко его новой малютке в таких непривычных условиях.

Когда же он с ней приехал в Смоленск к партерам по бизнесу, досталось и им. Пока боссы совещались с карандашами и калькуляторами в руках, ее повезли на экскурсию. Она потребовала остановить у первого попавшегося кабака. Здесь, приняв на грудь, как какой-нибудь грузчик, она прихватила еще с собой массу жестяных банок коктейля «сок+водка» и в таком состоянии залезла на крепостную стену. Ужас, охвативший сопровождающих, был неописуем. Она требовала, чтобы ее сфотографировали на самом краю стены, падение откуда только по счастливой случайности могло не вызвать мгновенного летального исхода. Она носилась по этой стене, уже не вполне вписываясь в повороты, и побледневшие охранники, как птичницы в курятнике, старались ее поймать. Она захотела залезть на самый верх одной из башен, а там, увидев проходящую под самым куполом балку, начала орать, что прямо сейчас по ней пройдется, чем довела всех до бешенства. Хорошо хоть самый старый член группы сопровождения мудро заметил, что раз хочет баба умереть, так тому и быть, и пригласил всех вниз, на собирание останков. Охрана с перекошенными лицами поперлась вниз, а у нее тут же пропало желание лезть на балку.

Когда они вернулись с так называемой экскурсии, она была никакая, и ее сразу же отвезли в гостиницу. Московский босс уехал, попросив наутро отправить благоверную какой-нибудь машиной в Москву. Мартынов, весь день возивший на микроавтобусе экскурсантку, и был выбран в качестве жертвы на следующее утро. Ему вручили ключи от одного из боссовских «мерсов», сообщили номер в котором отсыпается краля и отправили на подвиг, представляя, как ему достанется. Николай сначала заехал домой, чего-то насобирал, а уж потом поехал в гостиницу. Под пьяной удалью и напускной грубостью он еще вчера разглядел затравленный взгляд и решил просто помочь. Он сразу перешел ней на «ты», как только разбудил и дал рассолу. И дальше обращался с ней как отец или старший брат с капризным ребенком: твердо, но уважительно и ласково. И это подействовало. Она не захотела усесться сзади, как это подобает людям ее ранга, а села рядом с Николаем. Через час она уже трескала пирожки, прихваченные им из дома. И консьержка престижного московского дома была очень удивлена, что из подъехавшего ближе к концу дня «Мерседеса» минут сорок никто не выходил, и лишь потом появилась фифа из сорок второй квартиры, причем, приветливо помахав тому, кто оставался за рулем. Не иначе как кавалера завела!

А еще через месяц московские партнеры решили увеличить совместный оборот. Окольными путями стало известно, что третья жена перебесилась, живет со своим мужем спокойно и, кажется, даже планирует подарить ему еще одного наследника. Сам же московский босс, принимая это решение, отозвался о смоленских коллегах как о больших дипломатах и психологах, что тоже стало известно. Николаю опять вручили конверт, правда, теперь он был потолще. Но как ни спрашивали его, о чем он говорил за долгую дорогу до Москвы, он ничего никому не сказал. Почти никому. Потому что, вернувшись из Москвы, уложив детей, они с женой часа три провели на кухне, результатом чего стало ее мудрое замечание, незаконно использованное в каком-то латиноамериканском фильме, что богатые тоже плачут.

Поэтому появления взбалмошной дамочки Мартынов ждал спокойно, но он никак не ожидал, что она появится у автобуса почти вслед за ним, за час до отъезда. Она была в спортивном костюме с капюшоном и кроссовках, а в руках держала большой черный полиэтиленовый пакет. Откуда было ему знать, что она вышла, как всегда, из номера, якобы для ежеутреннего плавания в бассейне. Она уже знала, что Сергею доверять нельзя, поэтому и оделась соответственно. Плавательные принадлежности она предусмотрительно спрятала на самый низ своего чемодана. Если он сразу начнет проверять, куда она делась, все идет по плану – взяла вещи, пошла плавать. В пакете вместо этого лежала маленькая сумочка с самым необходимым, паспортом и банкнотом в сто долларов – больше у нее не было.

– Привет, командир! – по маленькому опыту она знала, что к водителям такси и частникам обращаются именно так. Как обращаться к водителям автобусов точно она не знала, но посчитала, что такое приветствие тоже должно не обидеть.
– Здравствуйте. – Он держался излишне сухо и официально.
– Не подвезете до Минска? – Она уловила его антипатию и по ходу меняла интонацию.
– К сожалению, у нас нет мест.
– Я знаю, в салоне нет мест, но ведь переднее свободно. – Она начала слегка волноваться, а вдруг у нее не получится, тогда дело примет совсем плохой оборот. – Послушайте, мне очень надо уехать сегодня с вами. Неужели вы мне не поможете?

– Не знаю. - Он задумался. Нет, она не была похожа на взбалмошную барыню, решившую отомстить своему благоверному. Что-то говорило ему, она действительно нуждается в помощи. Что-что, а в женских взглядах в последнее время он, кажется, научился разбираться. – Могут быть проблемы с начальством. Я же, в конце концов, только водитель.
– С начальством я говорила, - заторопилась она, - мне ваш старший сказал, что переднее сидение – только ваша вотчина и если вы разрешите, то он не против.
Интересно получается, подумал он. Ей он сказал, что все зависит от меня, а мне – что я должен любой ценой ее не пустить. Если он старший – так пусть бы и решал, ехать ей с нами, или нет. А то, как решать, сколько и где стоять будем, - так это он, а как отказать какой-то девчонке, пускай она и жена крутого белоруса, - так это ему, Николаю.

Она поняла его молчание по-своему.
– Я понимаю, человек рядом, да еще почти большую часть пути. Я понимаю ваше неудобство. Но, во-первых, я абсолютно не буду вам мешать. Во-вторых, я готова компенсировать ваше неудобство. Вот, держите.
Она достала откуда-то из пакета сложенную вдвое стодолларовую бумажку и протянула ему. Он, не ожидая от нее ничего подобного, как-то машинально взял ее в руки.

– Ну вот, кажется, договорились! – Она наконец-то улыбнулась. Ее улыбка понравилась ему. Ему не понравилось, что он взял у нее деньги. Теперь и сказать больше было нечего. Ну и черт с ним! Пусть едет себе в свой Минск!
– Паспорт покажите. – Он внимательно просмотрел ее паспорт. Большакова Елизавета Андреевна. Вроде все в порядке. – У нас на границе не будет проблем?
– Никаких. А если что, то я вас задерживать не буду, сама дальше доберусь. – Только вот где деньги взять, подумала она. Ну да ладно, с чего бы меня должны задерживать на границе. Доберусь до Минска, а там и девчата помогут. Орали же, что примут и голой. Вот и пришла пора проверить, так ли это.
– Ну, ладно. Полезайте в машину, скоро все придут и поедем.
– Спасибо! – Она легко впорхнула на сиденье, накинула на голову капюшон и откинулась на спинку.

Пришедшему вскоре старшему группы Николай только указал на нее кивком головы и развел руками, ну что, дескать, я могу поделать. Тот сплюнул, махнул рукой и показал Николаю кулак. На этом разборки в стиле пантомимы были закончены. Через двадцать минут после этого все были на своих местах, и автобус тронулся в путь по узким улочкам горного городка Карпач.
А еще через десяток минут новая попутчица Николая сняла с головы капюшон, которым она, казалось, закрывает лицо от кого-то, и, сладко зевнув, заснула, прислонив голову к дверце автобуса. Он просто не мог знать, что всю эту ночь она просидела с некоторыми кухонными приспособлениями в руках, чутко прислушиваясь к каждому шороху. Она была готова на все, чтобы только не попасться в руки этому ужасному человеку, от которого разило за версту нет, не чесноком, здесь она просто спутала, от него разило черемшой, растением тоже из рода чесночных, но в обилии произраставшем в далекой отсюда так называемой Ичкерии.



– Ну и куда она делась? – голос из мобильного телефона был полон злости.
– Ты что, ее не встретил? – на другом конце заволновались.
– Я немного задержался, приехал, а ее в ресторане нет.
– Она же с самого утра ушла в бассейн. И потом она всегда к девяти идет на завтрак.
– Ну, нет ее там, нет! Ты ей что-нибудь говорил?
– Нет, все было как обычно. Она сказала, что пойдет в бассейн, потом на завтрак. А ближе к обеду у нее будет важная встреча, и я могу понадобиться.
– Куда же она могла подеваться?
– Не знаю. А ты то сам ее не спугнул? Как вы вчера поговорили?
– Замечательно. Просто замечательно! И обо всем договорились. Ну, думай, думай! Где она может быть! У меня совсем мало времени!
– Не ори! Ты еще с авансом не подходил, все потом да потом.
– Так это ты ее спрятал, Сереженька? Шутить со мной вздумал?
– Я не прятал. Но с тобой дело иметь больше не хочу. Денег нет, ее тоже нет. Неизвестно, что ты там ей наговорил. А может ты меня подставил?
– Ты с ума сошел! Клянусь матерью, я тебя не подставлял! И ей ничего плохого не говорил и не делал! А может она с кем в Елену Гуру за покупками отчалила?
– Не похоже. Она бы мне сказала. Может она у Марека сидит?
– Кто такой?
– Сын хозяина отеля. Друг ее мужа.
– А где они могут быть?
– Не знаю.
– Давай тогда так. Ты идешь к этому Мареку, а я подскочу в Елену Гуру. Кто первый ее увидит, тот звонит, идет?
– А деньги привезешь?
– Конечно! Ты что, мне не веришь, друг?
– Ладно, искать все равно надо. А то голову мне открутят!
– Найдем, не волнуйся! Давай, пока!
–



– Проснитесь, барышня, - кто-то легонько потряс ее за плечо, - проспите Вроцлав!
Она открыла глаза и увидела, что автобус едет по большому городу. Ох, как ей хотелось побывать здесь с Максимом! Она даже купила туристический буклет, который с помощью Марека они перевели. И теперь из окна автобуса она разглядывала четвертый по величине город Польши. Где же увидеть теперь Остров-Тумски, этот ансамбль старинных зданий, самые знаменитые из которых кафедральный собор Иоанна Крестителя, строительство которого было начато аж в XIII веке, и двухэтажный костел святого Креста и святого Варфоломея? Как разглядеть среди прочих известную улица Свидницку?

А ведь это самая популярная среди вроцлавян улица, всегда полная шума и жизни. Да в любом городе есть своя улица с уличными музыкантами, многочисленными кафешками и магазинчиками. Но помимо этого, на этой улице находится Драматический театр и Опера, а между почти вековым зданием гостиницы "Монополь" и универмагом 1993 года - костел святой Дороты и святого Станислава I половины XIV века.

Интересно, Марек говорил, что за последнюю тысячу лет Вроцлав менял название  около пятидесяти раз. Из Бреслау сделался Бресслау, потом Пресслау, потом Вретлсау, Вротлицлей, затем Вратиславией и так далее, и так далее. Городу выпала нелёгкая судьба, поскольку располагается он посреди Европы, на территории, постоянно переходившей от одной страны к другой. А здесь то и дело встречались воинственные монархи, туда-сюда бегали спасавшиеся от войны беженцы, и, наконец, было чрезвычайно трудно жить простым людям, не желавшим вмешиваться ни в какие конфликты.

Но по сегодняшнему городу этого совсем не заметно. Красиво, зелено, очень людно, очень много машин. Лиза просто не могла оторваться от оконного стекла, пока, застревая в пробках, их автобус пробирался по центру Вроцлава.
Выбравшись из города, автобус прибавил ходу, но не на долго. Вскоре они остановились у придорожного ресторанчика, построенного в старинном стиле и сплошь увитого плющом.
– Обед, господа! – Старший группы, до этого никак себя громко не проявивший, сейчас вдруг воодушевился.

Все зашевелились, заговорили и стали выбираться из автобуса. Лиза потянулась, открыла дверь и ступила на твердую землю. Наверное, от того, что она долго спала в автобусе, ее слегка покачивало. Все, не торопясь, стали заходить вовнутрь ресторана. Последним остались они с водителем. Тот, не спеша, проверил, как ведут себя колеса, поочередно прикоснувшись к каждому рукой, затем закрыл автобус и глянув на Лизу, направился ко входу в ресторан. Она молча пошла за ним. В холле она сориентировалась и, зажав пакет подмышку, зашла в женский туалет.
Из зеркала на нее смотрела слегка помятое лицо без признаков макияжа. Она же не могла отправиться накрашенной в бассейн! Ее слегка подташнивало. Позавтракать она не могла по той же причине, а вот с обедом, да и ужином было совсем проблематично: все деньги она отдала за проезд, и теперь до самого Минска придется сидеть на водяной диете. Для нее это не было в новинку. Еще на первом курсе, когда она надеялась только на стипендию, бывало, что приходилось по три, а то и четыре дня перед ее получением сидеть на одной воде. Вот тогда-то она и задумалась, где бы еще заработать денег и, в конце концов, нашла фирму, занимающуюся распространением юридических баз данных, и стала ее дилером. Потом у нее были и другие работы, но сейчас найти подработку было, мягко говоря, проблематично.

Поэтому ей ничего не оставалось, как попить вволю воды из-под крана и заняться своим макияжем. Конечно, все разнообразие подаренных ей к свадьбе милых каждой женщине принадлежностей она с собой не смогла захватить, но на то она была и умной женщиной, чтобы захватить самое необходимое. Когда она закончила и пошла к выходу, ей ничего не оставалось, как только развести руками, минуя столик с традиционной тарелочкой с мелочью. Ну не было у нее даже гроша, чтобы расплатиться за туалет.

Но когда насытившиеся работники знаменитого в Смоленске «Протона-два» вышли на улицу, возле автобуса со скучающим видом их ждала не утренняя не накрашенная спортсменка, ее, кстати, они то толком и не видели, она скрывалась под накинутым капюшоном, а вчерашняя копия леди-вамп. И почему-то даже спортивный костюм и кроссовки не портили ее элегантности. Даже под ними угадывалась девушка из высшего общества, как говорит, а точнее поет, один известный грузин.

– А что вы не обедали с нами? – У старшего группы, кажется, после еды появилось, наконец, пропавшее с утра настроение. – Теперь ужинать мы будем лишь на границе.
– Спасибо. – Она сделала подобающую высокомерную мину. – У меня как раз середина недельной диеты. Сутки я буду пить одну воду.
– Николай, предложи даме минералки из твоего холодильника. Минералку, наверное, лучше?

– Спасибо, я сама разберусь. – И легко впорхнула на свое место.
Автобус тронулся, унося своих пассажиров все дальше от славного курортного местечка, все ближе к границе с Республикой Беларусь.  А неприхотливая пассажирка еще немного поразглядывала проплывающие за окном пейзажи, а вскоре снова уснула.
Проснулась она, когда стало темнеть. Пассажиры комфортабельного салона к тому времени уже успели еще раз после первого утреннего раза приложиться к припасенному спиртному и в большинстве своем спали под идущий по видеомагнитофону фильм про счастливую судьбу американской красотки-проститутки. Водитель заметил, что она зашевелилась и затем открыла глаза. Он, не отрываясь от дороги, открыл дверцу холодильника, расположенную между ними, достал маленькую пластиковую бутылку с минеральной водой и протянул ее ей.

– Спасибо, Николай. Вас, кажется, так зовут? – Он кивнул в ответ. – А меня Лизой.
– На здоровье. Как спалось?
– Спасибо, хорошо. Я вам не мешаю?
– Как вы можете мне мешать, если весь день спите?
– Я знаю водителей, которые не любят, когда рядом спят. Тогда и их на сон тянет.
– Это ночью. А днем, наоборот, спящий только приветствуется.

– Так вы тоже не любите, когда рядом ночью спят?
– Я люблю, когда ночью есть с кем поговорить, Тогда и заснуть невозможно, и время быстрее летит.
– А вы давно за рулем?
– Да уж лет двадцать профессионально. А сел за руль первый раз в десять лет. У отца был «Москвич», так он меня в третьем классе за руль усадил. Вот с тех пор и рулю.
– Так, значит, это вам нравится?
– Конечно.
– А чем нравится?
– Чем нравится? – Он задумался. Он никогда сам себе не задавал такого вопроса. Он знал, что его профессия ему нравится, но ведь в ней все не так просто бывает. Попробуй перебортируй колесо большого грузовика, да еще на тридцатиградусном морозе! Так сразу все разонравится, просто моментом! Но ведь не это составляло главную сущность его работы. И он начал рассуждать вслух.

– – Понимаете, никто, кроме нас, водителей, так не знает красоты земли. Красоты реальной, не отдаленной. Летчик тоже видит красоту, но это другое. Он видит ее сверху, без деталей. И моряк видит красоту земли, но только когда возвращается к берегу. И машинист видит красоту земли, но только он ограничен рельсами. А мы, водители, видим ее лучше всех. И ближе всех к ней. Вот вы кто по профессии?

Он спросил и тут же пожалел о спрошенном. Кто по профессии? Жена владельца крупной фирмы, - вот и вся профессия. С некоторых пор, катая крупных партнеров «Протона-второго» он насмотрелся на таких барышень, вся жизнь которых определялась желаниями их мужей-хозяев и укладывалась в рамки отслюнявливаемых им серо-зеленых листков бумаги с портретами не наших президентов.

– Пока никто, - с легкой улыбкой ответила она ему, - пока я студентка экономического ВУЗа. Надеюсь, когда-нибудь стану хорошим экономистом. А что?
– Так вот, - обрадовался он, - вы сидите на своих лекциях, допустим, целый день. А день то как удался! Вот, например, сегодня. Чудесный день, солнечный, но не жарко, А виды кругом какие!
– Ну, Николай, - она тихонько засмеялась, - не каждому выпадаем возможность ездить по заграницам и любоваться красотами Вроцлава или Варшавы. Так что этот пример не очень удачен, согласитесь.

– Хорошо. Возьмем нашу, Смоленскую землю. Допустим, это осень. Бабье лето. Солнце уже не жарит, а светит и еще тепло и ласково. Небо синее- синее. Листва на деревьях разноцветная: красная, желтая, еще кое-где зеленая. Воздух пахнет соломой и грибами. И все это я вижу. Потому что еду среди этой красоты. И, заметьте, в любой момент могу остановиться на пару минут и надышаться этим вволю! Ну, как?

– Замечательно! Вы просто поэт какой-то.
– Я не поэт, но считаю, надо ценить то, что имеешь. Ведь пока ваши лекции кончатся, и дождь может пойти, и солнце спрятаться. А мимо меня не пройдет ни эта красота, ни буря с дождем. Я все увижу.
– А зимой?
– Зимой? А вот представьте, - черный зимний лес. И через него идет дорога. Сугробы справа и слева от нее. А над дорогой нависают ветки деревьев. И все в белом инее. Изредка попадаются темно-зеленые елки и сосны. Солнце робко и неярко выглядывает откуда-то сбоку. Вдруг лес кончается. Впереди заснеженное поле, за ним деревня. И над каждым домом столб от дыма из печи. А в кабине тепло и играет музыка. Песня Сольвейг из оперы Пер Гюнт. Знаете?
Он бросил внимательный взгляд на нее. Ну, как теперь ты себя поведешь, барышня? Но она была спокойна.

– Я плохо знакома с операми. Я хоть и живу в Минске, времени на все не хватает. Хотела было приобщиться к классике, но дальше дисков и кассет дело не пошло. Тем более, что здесь нужен сведущий человек, который бы объяснил, с чем связано то или иное произведение, какой изначальный смысл оно несет.

Он спокойно кивнул и жестом указал ей на объемный перчаточный ящик напротив нее, издавна называемый в народе «бардачком». Она открыла его и увидела большую пачку аудиокассет. Немного разобравшись, она выбрала ту, на которой было написано «Классика-1» и передала Николаю. Он оглянулся назад. В салоне бушевали страсти. Ричард Гир все больше проникался чувством к случайно встретившейся ему на пути женщине легкого поведения.
– Наверное, попозже, - вздохнув, пояснил он, - а то они очень расстроятся. Вот заснут, тогда мы и послушаем, ладно?
– Конечно, - с легкостью согласилась она. – Тем более, что я выспалась и собираюсь всю ночь бодрствовать, чтобы вам не так трудно было.

Он снова внимательно посмотрел на нее. Сгущающиеся сумерки уже не давали возможности хорошо разглядеть ее лицо, но что-то подсказывало ему, что она говорит то, что думает, и ни капли не фальшивит. Он понял, ей можно доверять. Она не фифа крутого качка, а простая девчонка, волей случая попавшая в круг богачей и еще не успевшая испортиться. А может ее минует чаша сия? И не будет она надувать губки, встречая на своем пути того, чем живут простые люди. И дай ей бог не испытать огорчений, присущих жизни в золотой клетке. А песню Сольвейг он ей еще поставит.

И он поставил песню Сольвейг. Но перед этим они проехали государственную границу. Им повезло, они простояли всего полтора часа. За это время все успели потратить свои последние злотые в маленьком кафе на польской стороне. Николай тоже хорошо поел, он знал, что до Минска теперь будет ехать без остановок, но не потому, что кухня в белорусских придорожных кафе и ресторанчиках ему не нравилась, причина была в том, что ни у кого из группы просто не было белорусских денег, а менять российские не хотелось. К тому же Николай знал, что ночью по «единичке», так все водители называли дорогу Брест-Москва, ехать гораздо лучше, чем днем, и поток послабее, и колхозников, не очень знающих правила дорожного движения, нет. И гаишники, в основном, спят. Но перед тем, как переехать Буг, он вручил своей соседке пакет с яблоками и апельсинами, которые купил в кафе.

Она, конечно, начала отказываться, ссылаясь на свою диету, на что он заметил, что фрукты входят в стоимость билета, это раз, и никакую диету невозможно испортить фруктами, это два. И снова она не проявила противности, а просто поблагодарила его и с видимым удовольствием занялась ими.

Это уже потом он поставил ей любимую музыку, которая в темноте, озаряемой только светом своих и встречных машин, звучала как-то особенно хорошо. Притихнув, они слушали ее, получая удовольствие от создаваемого ей настроения, обрамленного в рамку несущегося по ночной автостраде маленького человеческого мирка, от грандиозности окружающей их скрытой темнотой, но от этого никак не уменьшающей ее природы, от ощущения себя маленькой частичкой этого огромного и завораживающего как звучащая музыка мира и от чувства, что твой не спящий сосед, кажется, чувствует что-то такое же, как и ты.
– Ну, как, - спросил он ее, когда кассета кончилась, понравилось?
– Очень! Как вам удается находить и собирать эту красоту?

– У меня были хорошие учителя. Когда-то, еще в советские времена, когда я был совсем мальчишкой, я увлекался гонками на картах. Это такие маленькие машинки с мотоциклетным мотором, знаете? Ходил в кружок картингистов в областном доме пионеров. Участвовал во всех соревнованиях. А однажды весь наш кружок послали в пионерский лагерь. Назывался он «Орленок». На Черном море, недалеко от Туапсе. Шикарный лагерь. Корпуса огромные. Даже своя школа была. Ведь он работал круглый год. Чтобы мы от школьной программы не отстали. Там даже несколько своих картов было. Мы на них и соревновались с с остальными. Заезд то был с техническим уклоном. А кроме школы и соревнований там много разного и интересного было. И среди всего – занятия по музыке. Молодой преподаватель собирал нас в своем кабинете и сначала рассказывал о музыке. А потом ставил пластинки. Звук у него в кабинете был настроен очень здорово. Поэтому слушали все с удовольствием. Тем более, что уже знали, О чем эта музыка. Нельзя сказать, что все нам нравилось одинаково, но неинтересно не было. А были мы там в ноябре. И вот однажды вечером, после ужина он прибегает в отряд. И говорит, что проведет с нами маленькое занятие. А какое не говорит. Только ждет нас у себя через пять минут. Мы, конечно, заинтересовались и пошли. А у него в кабинете у одной стены стояли мостки для хора, но необычные, а с сидениями. Мы на них и сидели на занятиях. А боковая стена, напротив входа, была стеклянная. Весь наш корпус был как огромный стеклянный корабль. Так вот эта стена была завешена шторой. А в кабинете неярко горел свет. Мы уселись, и тут он попросил, чтобы мы замерли. Он включил музыку. Когда со всех сторон на нас полились первые звуки, он потушил свет и медленно начал отодвигать штору. Я еще не сказал, что его кабинет был на первом этаже. Когда он открыл штору, мы просто обалдели. Под окнами его кабинета, оказывается, стоял обыкновенный столб с фонарем освещения. Был ноябрь. И пошел первый снег. Ветер раскачивал фонарь, и в его желтом неярком свете причудливо танцевали первые снежинки. А вокруг нас струилась «Песня Сольвейг», это нам он потом ее название сказал. И хотя мы не знали тогда, что композитор норвежец, мы мурашками на коже почувствовали себя где-то далеко на севере. Вот такое воспоминание.

Он замолчал. Через полминуты заговорила Лиза.
– А, правда, здорово, что иногда встречаются такие люди? Которые дарят нам красоту этой жизни. Да вам просто повезло, Николай, на такого учителя. Или он не был последним?
– Не был. Потом у меня была еще одна учительница. Я после школы, до армии устроился на автобазу, слесарем. И с ребятами пошли раз на танцы в музучилище. Ну а там парни разные были. И студенты, и работяги, как мы. И пригласил я на танец одну понравившуюся девушку. Танцуем, а она спрашивает, кто я. Я отвечаю и смотрю, она как-то сникла. Не интеллигент, в общем. Ну а я так, мимоходом, спрашиваю, как она относится к музыке Грига.
– Это как меня сегодня, да? – не утерпела от легкого ехидства Лиза.
– Ну, наподобие, - слегка смутился он, – а что, разве плохой тест? Тем более, что она как потом оказалась, училась там по классу народных инструментов. Так вот, мой вопрос ее озадачил. Она не ожидала, что я могу разбираться в серьезной музыке. Ну и начала меня пытать, что я еще знаю, что мне нравится, и так далее и тому подобное. Так мы с ней все танцы и даже дорогу к ней домой о музыке и проговорили. А потом начали встречаться. А когда я из армии вернулся, поженились. Она у меня теперь в детском саду детишек музыке учит. И в родном училище подрабатывает. А уж вместе с ней мы на столько концертов переходили!

– Как вам повезло на учителей! А вот мне никто не мог так рассказать о музыке. Кое-что, конечно, я выбирала сама, кое-что слышала по радио, запоминала и потом искала, правда, не всегда находила. А случай у меня тоже один интересный был. Рядом с нашим университетом строится православная церковь. И вот однажды после занятий наш одногруппник Пашка говорит, что в недостроенной церкви обалденная акустика и зовет всех проверить. Мы и поперлись на стройку. Через какую то дыру пробрались внутрь. А там почти все построено было, только не было отделки. А полы мраморные еще опилками были засыпаны. А у Пашки с собой был магнитофон. Хороший, мощный, хоть и переносной. И он его поставил на пол и включил. И такая музыка раздалась, не описать словами. Акустика там действительно замечательная. Казалось, отовсюду звук плывет. Потому, что он выбрал для этого тоже хорошую музыку. На второй стороне кассеты она у вас четвертой шла.
– Это «Реквием» Моцарта.

– Ну вот, теперь и я знать буду. Так вот мы стояли до конца этой музыки как пригвожденные к земле, не могли шевельнуться. А когда она закончилась, и Пашка выключил свой магнитофон, глядим, позади нас священник стоит. Думали, он нас ругать будет. А он только сказал, что красота во всех проявлениях есть дело угодное богу, и перекрестил нас. Мы как-то после этого тихонько оттуда выбрались и долго в себя прийти не могли. Такая вот у меня история.

Хорошо, когда у людей есть истории. Тогда и время летит быстрее. А если истории перемежаются хорошей музыкой, то это просто превращается в пир человеческого общения. А на пиру время летит быстро. Так быстро, что до Минска доехать можно, не заметив, как оно пролетело.