Диво Дивеева, 20 лет спустя

(http://www.proza.ru/2018/05/10/400 -  предыдущий, первый очерк)


Тот, кто хоть раз бывал в Дивеево, кто однажды прошел по святой канавке, лобызал морду медведя на березе, стоял у  кровоточивой пихты у домика Мотовилова, посаженной в год рождения царевича Алексия, кто познал сладость сухариков из чугунка  святого Серафима,  кто увез с  собой  ладанку с землицей, которую никогда не потопчет нога антихриста, кто окунался хоть в одной купели со святой водицей, тот навсегда поверил в таинственную святую Русь, тот не может не стремиться всеми силами души назад, в четвертый удел Богородицы.
В Четвертый?  В самый последний? Последний, и Пятого не будет.  И вот что записано в летописи Серафимо-Дивеевского монастыря.
«Я создам здесь такую обитель Мою, равной которой не было, нет и не будет никогда во всем свете: это четвертый жребий Мой во вселенной. И как звезды небесные и как песок морской умножу Я тут служащих Господу Богу и Меня, Приснодеву, Матерь Света, и Сына Моего Иисуса Христа величающих: и благодать Всесвятого Духа Божия и обилие всех благ земных и небесных, с малыми трудами человеческими, не оскудеют от этого места Моего возлюбленного!»
Не побоялись такое записать. Сами поверили... и вслед поверили многие и взялись за дело. И теперь уже видно, что равного ничего нет на земле и сбываются пророческие слова.
И я стремился сюда всю жизнь, и как песчинка морская, и как звезда на небе, пусть самая тусклая, бесконечно дальняя и вовсе неизвестная. После первого посещения Дивеево, когда был написан первый очерк о нем, и опубликован в нескольких изданиях, но всегда сокращенно, и всегда фрагментарно, прошло двадцать лет. И я снова здесь.
Дивеево, конечно, сильно изменилось. И больше всего – святая канавка. Канавка стала неузнаваемой. Она была еле заметной. Почти затоптанной.  И сестры углубляли ее, махая мотыгами. Канавку должны были вырыть только сестры обители, так завещал святой Серафим. Никто другой. Сейчас канавка представляет собой не просто ров.  И не только глубокий ров. Но глубокий ров, в котором еще прокопана очень глубокая щель, дна вообще не видно. Зачем? Неизвестно. Когда я приехал, канавка только начинала благоустраиваться. Можно было вполне спутать, пропустить, где она. Советский антихрист стер канавку с лица земли. В некоторых местах просто потеряли ее. Через канавку ходили во всех направлениях местные жители. Дома еще не были выселены, расселены. Бегали дети в музыкальную школу, переезжали машины.  Сейчас дом, где была музыкальная школа, тоже отошёл обители.  Теперь канавку не перескочишь: ни бронепоезд, ни танк не пройдут, только «стальная птица» перелетит – как поется в песне.
Канавка опять благоустраивается. Завезли итальянскую мраморную плитку, каждая на вес золота, невиданной красы, и ее укладывают специальные рабочие. Всё Дивеево теперь выложено плиткой, как и Москва. И, как водится, у нас, плитка, конечно, положена неровно, кособоко, и спотыкаешься о нее постоянно. Почва у нас трудная всюду, климат тоже неровный. И плитка через год, после бесконечных заморозков и неурочной оттепели, начинает «ходить», перекашиваться, и я не раз спотыкался, налетая на выступившие края. Всё как в Москве.
Так сложилось, видно, что я вижу святую канавку только под ремонтом. И сейчас можно пройти её только рядом, а не по валу. И рядом, следом за сестрами, мы шествуем молча, после всенощной, отсчитывая положенные 150 молитв Богородице. Мне никогда не удавалась прочитать все 150 раз молитву. Идем слишком быстро. Темп задают монахини. Спрашиваю у своих паломниц, они тоже не успевают, кто-то прочитал 100, а кто-то еще меньше. Ну, ничего, можно и потом дочитать. Мы же в Дивеево. Здесь бывает Богородица каждый день, проходит раз в сутки. Правда, никто не знает расписание, в который час. Ведь ей надо пройти все четыре ее удела.  Афон, Грузию, Иерусалим. Но молитвы наши она слышит. В это неколебимо тут верят. И все постепенно проникаются этой святой верой. А во что же еще верить-то в нашей жизни? На кого надеяться?

Хорошо приехать в Дивеево на долго.  Одному. Но когда ты едешь в компании, в коллективе, который постепенно для тебя становится общиной. То это совсем иная поездка. Все равно, что церковь поставили на колеса и в ней продолжается служба. Церковь с мотором.
И на этот раз мне достался автобус, полный молитвенников. Молитвой начиналась наша поездка, молитвой завершалась и творилась непрерывно. У меня разболелась голова от непрестанной молитвы. Невозможно было ни спать, ни кушать, ни даже читать акафист святому Серафиму. Все вокруг пели. Пели Богородицу каким-то старинным, новым для меня распевом. Кто привык к келейной молитве, кто привык сам с собой, наедине молиться, тому, конечно, трудно молиться вместе со всеми.
Сначала мы Крестным ходом, с пением, с Крестом и иконами, три раза обошли вокруг автобуса. Потом с пением вошли, с пением поехали.  Для меня многие распевы оказались совершенно новыми. Был среди нас один русый богатырь – Александр, просто красавец былинный. И ростом, и силой, и молитвой выдающийся, он восклицал: «Христос воскрес!» А ехали мы в последние дни Пасхи. За два дня от отдания.
И на его возглас весь автобус отвечал пением: «Воистину воскрес!» Пелось не единожды, а трижды на чудесный распев. Я его сразу выучил и сейчас пропою. Слышите.
- Воистину, воистину, воистину. Воскрес!
 А жаль, что не слышите.

Кладбище

Возле Казанского собора было монастырское кладбище. 26 сентября 2000 года там обретены мощи схимонахини Александры (Мельгунова), схимонахини Марфы (Мелюкова) и монахини Елены (Мантурова). 22 декабря 2000 года состоялось их прославление как местночтимых святых Нижегородской епархии. Тем самым было исполнено предсказание Серафима Саровского, о том, что три подвижницы со временем будут прославлены и мощи их будут открыто почивать в обители.
Кладбище опустело. Осталась одна могилка. Мотовилова.
Морда медведя на наросте березы проступила еще отчетливее. Но приложится к морде невозможно. Береза взята под защиту металлических ограждений. Исчезли цепи с березы. Остались с тех пор, когда трактором хотели ее выкорчевать.  Кто же их с умел снять?  Ведь для этого надо было березу очень глубоко распилить, чтобы добраться до впившихся крючьев. Но следов от этих распилов нет.
Могила Мотовилова теперь одинока.
Береза сбросила с бересты крестики.  Сколько я не доискивался, нет теперь крестиков на бересте. Только черточки, как и у всех берез. Это видно, по молодости у нее крестики были. Теперь она заматерела, потолстела. Правда ветви все так же переплетаются причудливыми узлами. Не распрямилась. А крестиков нет. Жалко. И у кого бы ни спрашивал, никто не помнит крестиков.  Надо спрашивать у тех, кто 20 лет назад тут был. Они бы подтвердили. Правда одна сказала, что видела, впившийся в корень зуб от ковша экскаватора. Вот страсти какие. Чтобы зуб отломить от ковша…  Не укладывается в голове какие силы были двигнуты на березу, чтобы ее выкорчевать.  А почему не спилили? Непонятно. Наверное, с корнями хотели ее удалить. Ан, не смогли. Выстояла.
Второе чудотворное дерево, которое надо посетить в Дивеево, это лиственница, посаженная в день рождения царевича Алексея. Царевич родился после посещения Дивеева царской семьей. Царь с царицей посетили юродивую Пашу Саровскую, и она предсказала и рождение наследника, и мученическую смерть всей семьи. Так что царь был предупрежден и шел навстречу судьбе с верой.
Эта лиственница в день мученической кончины царской семьи кровоточит.  Вокруг него появляется красная кровавая пыльца.   Само дерево одето в броню, потому что каждый паломник хочет прикоснуться к нему, и даже унести кусочек коры. Вокруг лиственницы всегда чисто, так не подметешь. Паломники собирают все иголочки, что с него сыпятся, все шишечки.
Наша предводительница Галина, рассказала удивительный случай. Однажды, стоя перед деревом, она рассказывала о царственных мучениках, предсказаниях юродивой, о судьбе России. И вдруг прямо ей на голову упала шишечка. У лиственниц шишечки маленькие, воздушные. Она машинально спрятала шишечку в сумку, завернув в платочек. И продолжала рассказ. А на обратной дороге, уже в автобусе, она  почувствовала запах духов.  Соседи ей заметили это. Говорили, что от нее пахнет духами. Она страшно разозлилась, потому что  никакими духами никогда не пользовалась, и стала клясться, что ненавидит искусственные парфюмы. И никогда не пользуется ими. Но запах распространялся все сильнее, и дальние тоже почувствовали его.
- Это не духи. Духи так не могут пахнуть. Это же благоухание.
Тогда Галина  раскрыла свою сумочку и тогда запах стал еще сильнее, тут уже все почувствовали его.  Да, это был совсем не запах духов.  А тонкое, приятное, ни с чем не сравнимое благоухание. Так пахнет  драгоценное миро. Галина нашла платочек, в который была завернута шишечка. Платочек был весь мокрый. Он был весь пропитан маслом.   Благоухала и источала  миро – шишечка , упавшая с лиственницы.
Чудо.
 Без чудес  наша жизнь скудна и скучна. И что бы кто ни говорил, но моя жизнь тоже полна чудес. По крайней мере, я так считаю. 

 
Чудо о блокноте.

В паломничестве режим резко меняется. Диван далеко, прилечь не на что. Весь день проводишь на ногах, или сидя, в автобусе. И когда, к вечеру, добираешься до топчана в гостинице, то ложиться как-то странно.  Непривычно.  Вроде всю жизнь лежал, а тут сразу и отвык. Но, вот все молитвы на сон, грядущий прочитаны, и я лег. И открываю блокнот, чтобы записать впечатления. Иначе все забудется.  И блокнот в конце этого дня напоминает что чудо близко.
Блокнот пишущему человеку необходим. Оставь писателя с блокнотом и ручкой где-нибудь в самом глухом месте, где ни души, ни телевизора, ни интернета, он даже и не заметит неудобств. Очнется только когда блокнот кончится. И благодарить будет, что никто не мешал, кроме медведей. А без блокнота ему даже в раю, пожалуй, будет скучно. И ангелы, мухами назойливыми покажутся.
И я, собираясь куда-либо, первым делом кладу в дорожный саквояж блокнот пообъемистее и пару ручек. А на этот раз забыл. И всю дорогу горевал, что нет у меня теперь блокнота. Самой наинужнейшей вещи. А трясет так на наших дорогах, словно хотят из тебя душу вытрясти.  Не зря поговорка все популярнее становится.  Дана от Бога русская дорога. К чему нам комфорт?  Нам страдать положено, да терпеть. Зачем в такой от Бога данной дороге блокнот? А я не могу без него.
Утешают меня богомолки, купишь, мол, блокнот не редкость. И действительно, захожу в Дивеево в церковную лавку и удивляюсь. Чего тут только нет. Не говорю об иконах, тут спору нет, любую найдешь. А в соседнем отделении всякие мелочи. Ну, думаю, сейчас так озадачу, наверное, обидятся, выгонят меня. Всем нужны крестики, ладанки, образки, медальоны, акафисты, а мне такой совсем не церковный предмет, как блокнот. Но я ошибся, оказывается, есть такой! И продавщица (или скорее всего, послушница) с улыбкой перечисляет: в линейку, в клетку, и с чистыми листами.
 - Какой вам?
Тут я теряюсь. Вот так задача!  Пустой лист. Чистый лист. Как это всегда манит. В линейку сразу отбрасываю из головы. Остается выбор в клетку или чистый. Но решиться ни на что невозможно. Бросаю в задумчивости жребий и выпадает орел, но забываю, что же я загадал на орла.  В ужасе от неразрешимой проблемы смотрю на продавщицу-послушницу и выпаливаю, потому что очередь и вечно стоять невозможно у прилавка.
- В клеточку.
Боязнь абсолютно чистого листа все же перевешивает. И мне выдают блокнот с прекрасной фотографией Дивеевского Троицкого собора. И еще ручку с надписью: «Дивеево». 
Вечером возвращаюсь в паломнические кельи… Открываю блокнот и оказывается, что страницы в нем с одной стороны в клеточку, с другой чистые.   Не верю своим глазам. Получаю блокнот как бы из рук самого Серафима.  Два блокнота в одном. Выбор не смог сделать, так вот какой подарок. И то и это. Никогда не видел таких блокнотов.
Конечно, блокнот таким еще из типографии вышел. Он всегда такой был. Но это не имеет никакого значения.  Он прямо-таки по моим мыслям, по моим желаниям сотворен. И никто меня в этом не разубедит.


Невидимо предстоит
Дивеево – это сказка. И медведь с сотами, обернутыми лопухом в пасти и святая канавка, в которую верят больше, чем во все церковное.  И проникаешься этой сказкой не сразу, нет, не сразу. И нет конца этой сказке. Кажется, уже все, до точки прошел, прочитал, но нет, не постигнешь всего, как и русским сказкам, чуду нет конца.
Я читал о северных сказительницах, не знаю, как их назвать, не экстрасенсами же, которые знают столько сказок, что за всю жизнь не могут их все пересказать. Никогда не кончается русская сказка, так и никогда не кончается чудо Дивеева.
Вроде уже во многих купелях окунулся и службу с Параклисом и акафистом Божьей Матери выстоял и канавку обошел всем деревьям поклонился и ко всем мощам приложился, а их семь. Кажется, освоил Дивеево полностью. Но рассказывают о камне, вырастающем из земли, и о мученицах пузинских, которые и печку зимой не топили, и ничего не ели. И чудеса продолжаются, и сказка все не кончается.
В Дивеево действительность уступает место сказке.  Здесь все становится волшебным.  Проникаешься этим сказочным духом постепенно, невольно и неизбежно.
Упадет ли у тебя ложка.  – Батюшка Серафим недоволен чем-то, объяснят тут же все знающие бабушки. А если вдруг кашу поругаешь, невкусная мол, слишком постная, или сухая, то миска тут же перевернется на тебя. И со всех сторон услышишь голоса: «Батюшка Серафим рассердился на тебя. Как это его каша не вкусная».
Здесь паломников кормят гречневой кашей. И она считается целебной. Рассказывают, что от многих болезней вылечивает и случаи приводят удивительных исцелений, которым сами свидетелями были.
И из каждого уголка обители станет на тебя смотреть преподобный. И, действительно, почувствуешь его близость.  Близость чего-то невидимого, неосязаемого, что входит в твою жизнь, на что ты ориентируешься, и эти ориентиры юродивые.
Например, женщины бросаются мыть полы в кельях. Хватаются за любую работу. Потому что каждый взмах мокрой тряпки не только пол моет. Если бы! Он здесь грехи отмывает. Отмывка грехов посредством добрых дел, - этот проект, этот алгоритм тут процветает.
Нет, не бескорыстно моют полы тут, а под присмотром Серафима.  Тут ничего, никакой поступок, никакая мысль не останутся незамеченными. А ведь, что такое вера, как не уверенность в невидимых вещах, по определению апостола Павла. Вот она и проявляется тут.  И ожидаемое осуществляется. «Осуществление ожидаемого» -– Это еще один незыблемый столп веры, по определению того же апостола.
Как это необыкновенно, как это воистину, волшебно, ощущение, что ты не один, а рядом множество ангелов, святых, ну и, конечно, куда же без них, чертей.  Мир становится намного интереснее, жизнь наполняется невидимым ни для кого смыслом. И все поступки ориентируются уже не на здравый смысл, а на невидимую жизнь, определяются ей, а не внешними обстоятельствами и поэтому иногда становятся почти юродивыми для наблюдателя.


Чудо о каше
Самые обычные вещи становятся чудесными.  В трапезной кашу накладывает немолодая маленькая, худенькая монахиня в коротенькой мантии. Накладывает не порционно, а как бог на душу положит, как поварешка зачерпнет. Впрочем, откликается на просьбы, если скажешь: «Мне побольше благословите».
- Да, благословляют тут и побольше наложить - откликнется, коротко взглянув на тебя.
А кому и поменьше надо. Тоже отмерит порцию поменьше. А иногда получится несоразмерно. Вот и рабе Божией Татьяне досталось столько, что съесть не может.  Куда же мне столько каши, - думает? Я же не съем, а как выбросишь? Нельзя выбрасывать.
- А ты Серафиму Саровскому помолись, - советует соседка.
И только перекрестилась, как сосед говорит:
-А вы не поделитесь со мной?
Вот ведь молитва тут какое действие имеет, сразу услышана бывает. И Татьяна с радостью отваливает свою кашу мужчине.
- Спасли меня! Благослови вас Господь.
Опять молится.
В Дивеево надо быть, если ты попал туда, хотя бы сутки. Именно потому, что Пресвятая Богородице раз в сутки заглядывает в свой удел и проходит по канавке.  Если хочешь, чтобы твоя молитва была замечена, надо пожить тут.
- Ангела за трапезу! – говорит подсевшая к нам баба.
- Невидимо предстоит – отвечают ей.
 Я оглядываюсь.  Ангелы вокруг. Люди, точно, как ангелы тут.


Купель

Я возвращался к паломнической гостинице кружным путем, по пыльной, знойной, шумной дороге и чем больше я удалялся от обители, тем более одиноким себя чувствовал, и ангелы, и святые постепенно оставляли меня наедине с моей усталостью и беспощадно жалящим солнцем и рычащими роями машин.  По дороге ни кусточка, ни малейшей тени. Все показалось, сразу как-то безобразным, голым, беспощадным. Плетусь и думаю, что если бы встретился по дороге Ледовитый океан, то бросился бы в него, как в избавителя, растопил своим жаром.  Ох, как далек окружной путь к северной гостинице в полуденный зной.
И что бы вы думали? Вижу и речку, и главное, шатровые терема и луковички с золотыми крестами. Купели! И не одна, а много. Целых три.  Захожу в загороженный уютный палисадник. А можно ли выкупаться? Пожалуйста, разрешает охранник купелей. Только вас и ждем. Все готово.
- А в какую лучше? Куда благословите? – опять сразу, до краев, наполняюсь чудом Дивеевским.
И охранник, радуясь, что оказался полезным, никто у него ничего никогда не спрашивает, только ругают, показывает мне на средний, самый большой терем с золотой луковичкой.
- А вот свободная совсем купель целителя Пантелеимона.
И я направляюсь к ней. Прохожу мимо женщин в белых мокрых рубашках, облепивших тела. Купальщицы. А в моей купели – никого. Открываю дверь и зной отступает.  И я один в пахучем бревенчатом срубе. Вижу лесенки, ведущие вниз. Хочу попробовать водичку.  И не вижу ее. Купель без воды. Волна гнева вмиг охватывает все мое существо. Как злобно охранник надсмеялся надо мной. А если бы я кинулся туда?  И вижу, что дно близко. Убился бы.  И направляюсь в расстроенных чувствах обратно к двери. И в гневе выхожу.  Но усталость такая, что нет сил даже гневаться.
А вокруг, возле купелей мокрые ходят женщины, облепленные парусиновыми рубашками.
- Как же, они купались? У них вода есть, а у меня нет? Почему?
Опять вхожу в павильон купели и сажусь в задумчивости на лавку.  Лавка мокрая.  Значит тут недавно обливались люди! Тихие лучи солнышка светят в окошко. И я замечаю на стене рефлексы, как сказал бы художник. Рефлексы воды. Ищу воду. И вдруг замечаю, что в купели есть таки вода. И под таким острым углом, если присесть, она становится видна. Видна ее кромка, граница, а само тело остается невидимым, абсолютно прозрачным, и только угадывается. Вода невидима и неслышна. Спряталась от меня! И я опять как пустой сосуд мгновенно наполняюсь таинством и благодатью Дивеева.  И обращаюсь к воде, и мысленно прошу разрешить войти в нее. И даже совсем не боюсь обжечься. А холодной воды всегда боюсь.  Но не в этот раз.  Раздеваюсь до гола, прочь все рубашки, я один! И спускаюсь по лесенке, пытаясь нисколько не возмутить спокойствия купели. А потом решительно погружаюсь с головой. Ну, тут уж брызг и шума не избежать, и я с удовольствием возмущаю воду.
Пряталась! А теперь попалась. И я барахтаюсь в ней, взбивая руками и ногами.
Если какая-то старина и вернулась к нам в Россию, то это нет, не вера православная, до этого далеко, а купание в ледяной воде. Вот это захватило массы.  Очереди желающих в крещенскую ночь окунуться в проруби поражают. И я вот, думаю, что если бы в Москве   в каждом районе пробурить артезианскую скважину и сделать купель с часовней, то желающих бы нашлось множество окунуться. И не только в Крещение, а каждый день.
Из воды выходишь совершенно новым человеком. И такое ощущение бывает только если искупался в освященной купели, а не просто в холодной речке.


На фото купель святого великомученика и целителя Пантелеимона