Тихоня

Казалось, что абсолютно все взгляды в этом мире были направлены в мою сторону. Словно каждая тварь божья внимала тому, что происходит сейчас со мной. А я в свою очередь, как будто нажала паузу и стою тут посреди стоп-кадра и наблюдаю за абсолютно каждым в этом помещении. Я даже могу пройти рядом с каждым, потыкать в щеку, подергать за волосы или переложить шарф с одного плеча на другое, а никто даже не пошевелится и не заметит. Я огляделась вокруг. Начальник, Николай Петрович, стоит передо мной красный, как помидор. На самом деле он мог бы считаться красавцем, если бы я не знала какой он самовлюбленный и холодный скот. Он обращается со своими работниками как с рабами, позволяет себе и позаигрывать, и оскорбить, может даже вылить стакан кофе мне на стол, только из-за того, что он без корицы и имбиря, как он любит. Что кстати, только что и произошло. Витя, с вытянутым лицом в очках с черной оправой, вот-вот уронит все свои бумажки, так ему интересно наблюдать это шоу с фееричным отказом от кофе. Милая девушка Наташа испуганно и сочувствующе смотрит на мой телефон, который лежит на столе в кофе. Вот же черт, он вылил кофе прямо мне на телефон! Еще несколько ребят кажется даже подпрыгнули от неожиданности. Стоп-кадр потихоньку начал возвращаться в действие, и я последний раз осмотрелась. Марина все еще смотрела на меня удивленно и оставалась неподвижной, словно статуя, несмотря на то, что все уже оживились и начальник открывал и закрывал рот в своем никому непонятном безумии. Казалось, что она даже моргать не станет… Хотя нет, вот моргнула.

– Зайдете ко мне через пятнадцать минут! – прошипел Николай Петрович, бросив при этом мне под ноги пустой бумажный стакан из-под кофе.

– Что вы себе позволяете? – неуверенно, почти шепотом спросила я, несмотря на то, что внутри кипела буря и мне было трудно сдержать возмущение… Но также присутствовал страх – это же начальник.

– А ты что себе позволяешь? – небрежным жестом в мою сторону, словно раб посмел заговорить со своим хозяином без разрешения, спросил Николай Петрович в ответ.

– Вы считаете нас своей собственностью, – я запнулась, хоть и знала, что в разговоре с ним нельзя медлить, ведь тот перебьет и забьет колкими фразами, – Что позволяете себе такое вытворять? – я взяла свой мобильный и огляделась, заметив еще более напуганные лица своих коллег, чем перед этим.

– Еще одно слово, и я уволю тебя, – с холодной улыбкой произнес мой начальник.

– Вы считаете нормальным выливать кофе на мой телефон? – уже повысив тон, не унималась я, – На мою собственность, за которую я заплатила деньги, чтобы заработать их я пахала как лошадь! – это был мой звездный час, внутри все кипело и меня было уже не остановить. И без разницы, что возможно, я говорила вещи не те, что хотела бы, но я говорила, я возмущалась, а мне это не свойственно, – Вы эгоистичный, отвратительный, самовлюбленный, бесчувственный деспот и тиран, которому важен только собственный авторитет. Вы видимо получаете удовольствие от всех этих унижений. Почему только все терпят это? Почему Я терплю это так долго? Вы не Бог… Ой, мамочки, да вы ведь даже не влиятельный человек в этом городе, но какого-то хрена позволяете себе все это, – он уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, но снова закрыл, похоже он, как и я, не ожидал такого всплеска слов от меня, самой тихой и послушной из всех работающих на него, – Вы думаете никто не видит ваших заигрываний с некоторыми работницами и других Ваших погрешностей? – я многозначительно посмотрела ему в глаза.

– Так, все вышли! – заорал вдруг Николай Петрович. Все вокруг вздрогнули и засуетились, словно не понимали, что происходит. Кто хватался за бумаги, кто за личные вещи, но выбегать из холла никто не стал, – Живо! – еще более грозно крикнул мой начальник, что-то он заволновался, хоть по его непроницаемой маске на лице совершенно не скажешь, но голос выдает его. Все тут же поспешно вышли в соседнее помещение.

Мы несколько секунд смотрели друг на друга. Внутри меня опять заиграл страх, словно присутствующие люди были доказательством его ужасного поведения и опорой моей уверенности и злости, а сейчас их нет, и я словно превратилась в ту самую испуганную самую послушную и тихую работницу. Я пыталась этого не показывать, но похоже Николай Петрович учуял это, как собаки чуют человеческий страх.

– Что это было? – пугающе спокойно спросил он.

- Что именно? Кофе или… - Николай Петрович не дал мне договорить и резко подошел ко мне, я вздрогнула.

– Что это за шоу? Ты вообще кем себя возомнила? – теперь он спрашивал злобно, я даже забоялась, что он может поднять руку. Я помедлила со следующей репликой, дала возможность ему немного остыть. Пару секунд.

– Вы понимаете, что ведете себя непозволительно с нами? – я попыталась спокойно выйти с ним на чувственный разговор о том, почему он так жесток, знаете, как в фильмах все эти разговоры о проблемах... О том, как когда-то его бросила девушка и он стал закрываться от людей, что привело его к совершенно асоциальному поведению. Такой себе отрицательный герой с претензией на развитие в сторону добра.

– Ты уволена! – отрезал он. Упс, не получилось откровенного разговора.

– Вы не сможете меня уволить, – спокойно сказала я. Он сверкнул глазами, которые слегка сузились то ли в подозрении, то ли в сдерживаемом смешке, и я даже увидела искорку. Жуткий он тип, не смотря на свою красоту. Черные, пустые глаза миндалевидной формы, обрамленные такими же черными ресницами, слегка напоминают что-то восточное. Брови образуют между собой морщину на переносице, что делает его взгляд более напряженным, прямой нос с четким очертанием ноздрей, губы не тонкие, но и не пухлые, слегка жестковаты, но это возможно из-за того, что сейчас он очень напряжен. Острый подбородок лишь усиливает его холодность, кажется, что в нем нет ничего человечески-теплого. Особенно сейчас, все его хищные черты обострились. Мне было страшно, ведь казалось, что он прыгнет на меня и разорвет в клочья, что еще слово и от меня не останется и пустого места.

– Почему же? – с усмешкой спросил он, мне даже показалось, что лицо моего начальника немного смягчилось от этой усмешки, и я была права – показалось. Он наблюдал за мной, ему действительно было интересно узнать, что я предъявлю. Нет, это определенно был не страх, а именно интерес.

– Я была свидетелем кое-чего и думаю вы не захотите, чтобы кто-то еще узнал об этом, – размеренно и медленно проговорила я, в конце замахав головой, словно соглашаясь и одобряя саму себя, что бы звучало убедительней, так как его черные глаза не давали мне пощады и прошлись по всем уголкам моего лица. Я прямо чувствовала, и эхом слышала метания его мыслей в попытке разгадать меня.

– Очень интересно… – тихо произнес Николай Петрович, – И что ты такое видела? – он подошел ближе, все с той же ухмылкой на лице, которая смягчала его черты, но глаза оставались прежними – черными, пустыми, жесткими. Я инстинктивно отшатнулась назад, но он продолжал наступать. Медленно, уверенными шагами, крался словно зверь, чтобы загнать меня в тупик. Я отступала назад, пока не наткнулась на стол и уперлась о него ногой, почувствовав через ткань юбки его прохладу. Она словно отрезвила меня и я, выпрямившись и скрестив руки на груди, начала говорить:

– Я видела одного вашего знакомого… – играючи, медленно проговаривала я букву одну за другой, – И Вас, конечно же, – быстро дополнив, я взглянула на него. Лицо его оставалось непроницаемым, лишь улыбки уже не было, – И знаете, что интересно? – я невинно посмотрела на него, слегка даже надув губы. Мне показалось, что я нравлюсь ему в этот момент. Честно сказать я сама себе нравилась в этот момент. Такая вся дерзкая, как в фильмах бывают роковые женщины. Я кайфовала от того, что я имею власть над ним и, что ему приходится слушать меня. Меня! Самую тихую и послушную работницу. Я была одета в простую серую юбку с высокой посадкой и баклажановую шифоновую блузку, через ткань которой просвечивалась кожа и бежевое белье. Я чувствовала себя такой сексуальной в этот момент, как никогда раньше, хотя признаться честно, выглядела я всегда очень привлекательной девушкой, но только в этот момент я по-настоящему себе понравилась. Словно что-то вырвалось из цепей внутри меня. Мне казалось, что сейчас я способна свернуть горы или пойти по воде. Обычно я была робкой, улыбчивой, спокойной, а сейчас во мне проснулась другая часть меня – смелая, храбрая и умеющая постоять за себя. И эта новая я продолжила дальше свою речь, не спеша, выговаривая все слова по отдельности, игриво невинно, но с капелькой хитрости, – Интересно то, с кем я видела Вас неоднократно в этом в офисе. Я думала, Вы умный человек и не будете так рисковать… Но я ошибалась. Думаю, главному директору не понравится то, что я ему расскажу, – я моргнула пару раз, как маленький ребенок и немного улыбнулась, добавив: – А я расскажу, уж поверьте мне.

В его глазах пробежала какая-то эмоция. Не могла понять какая. Николай Петрович развернулся и пошел в сторону своего кабинета, но резко свернул к окну. Я не ожидала этого, поэтому немного растерялась. Ладонью облокотившись о раму, он смотрел в окно.

– Ты не сможешь доказать… – быстро проговорил он. В голосе не было никаких эмоций или ноток, чтобы возможно было понять испуган он или нет. Он просто оценивал ситуацию, просчитывал пути отступления и наступления. Это мне не нравилось, мне не удалось вызвать у него хотя бы какое-то доказательство того, что он не робот. Это отбило всякое желание продолжать играть невинную, хлопающую глазами девочку.

– Вообще-то, Николай Петрович, могу, – уже просто и серьезно сказала я. Мне даже показалось глупым, что только что я говорила, как идиотка, играя роль какой-то пошлой и отвратительной девчонки. Я ведь не такая, я ведь не хочу превращаться в одну из этих сук, которые меня так бесят в фильмах и сериалах. Я лишь хочу, чтобы этот деспот хорошо начал относится к своим работникам.

Начальник взглянул на меня. Опять ни единой эмоции – пустота, чернота, бездна из ничего. Он лишь втянул воздух носом, повернулся ко мне. Поправил черные как смоль волосы рукой, что была на раме окна. Безусловно он красив.

– Чего ты хочешь взамен на молчание? – сухо.

– Нормального отношения ко всем нам. Чтобы никаких пробежек за кофе и полуночных звонков об отчетах или еще какой-либо хрени. Мы работаем с 8 до 5 и все. Рабочий день окончен. Никаких унижений, и естественно никаких кофейных фонтанов. В общем, вы понимаете, о чем я говорю! – Николай Петрович лишь слушал, смотря мне прямо в глаза. Когда я закончила, он еще раз взглянул в окно, подошел к двери своего кабинета, поднял голову на меня.

– Ты получишь то, чего хочешь, – сказал мой начальник и, отворачиваясь, со смешком добавил: – но свидетели, как все знают, долго не живут.

Затем он зашел в свой кабинет, громко захлопнув за собой дверь, будто вся хладнокровность, которую он сохранял все это время, обрушилась и эмоции вышли через этот удар. Я вздрогнула, закрыв глаза…

Я вздрогнула… Открыв глаза, я увидела перед собой все тот же стоп-кадр. Все тех же Марину, Наташу и Витю в застывшем положении… Того же раскрасневшегося начальника, с которым только что говорила так раскованно и уверенно. Я стояла перед ним и понимала, что мне не быть той, кем я хочу быть. И что я стою сейчас поникшая и испуганная в этой серой юбке с высокой посадкой, в этой баклажановой шифоновой блузке, через которую просвечивается кожа и белье. И я совершенно не сексуальна, и совершенно не привлекательна. Испугана, загнана в угол, в ожидании еще более худшего, чем пролитый начальником кофе на мой стол и телефон.

– Зайдете ко мне через пятнадцать минут! – прошипел Николай Петрович, бросив при этом мне под ноги пустой бумажный стакан из-под кофе.

– Да, конечно, простите, – забормотала я неуверенно, почти шепотом, несмотря на то, что внутри кипела буря и мне было трудно сдержать возмущение…

Начальник развернулся и ушел в свой кабинет. На глаза накатились слезы, я с трудом сдерживала их. Я слышала, как внутри громко бьётся сердце. Его удары откликались эхом в моей голове. В ритм сердечной мелодии перед глазами то появлялась, то исчезала бежево-розовая пелена.

Марина подбежала ко мне и поддерживающе дотронулась рукой к моему плечу. И как часто бывает, это подействовало в противоположную сторону – я разрыдалась. Наташа тоже подошла и быстро начала вытирать какой-то тряпочкой кофе с моего телефона. Я закрыла лицо руками, чтобы никто не видел, как я плачу, ведь мне совершенно не нравится мое лицо в этих жутких рыданиях. Губы ужасно искривляются, нос краснеет пятнами и глаза становятся маленькими, словно поросячьими. Я сгорбилась и уткнувшись в свои ладони плакала. Я все еще чувствовала, как все смотрят, только теперь еще и слышала перешёптывания. Вот она жизнь самой послушной и тихой работницы.