Коммерсант

  Версия не редактировалась профессиональными редакторами. Возможны опечатки и ошибки. Приношу свои извинения.

Памфлет к собственной крови.

Когда  за тот короткий период времени, что отмерен нам, ты не успел  стать человеком, на помощь к богу приходят аутоиммунные заболевания.

Истина — это не конфета, которую можно взять с полочки и положить в карман. Ее нужно искать и выстрадать.

                I

- С вас пятьсот шестьдесят рублей, тридцать копеек. Округлить??
- Нет, спасибо. Мне столько не нужно.
      Вы только посмотрите на нее: вся в кольцах, ухоженная, молодая, откровенно говоря - при бабках, а уже такая жадная. Предпочитаешь экономить на еде, красотка ?
Не мудрено... У твоего вшивого муженька подозрение на язву, я прав? Уже в двадцать семь…Ты даже не представляешь, каким низкосортным будет ваш ужин, если ты вдруг решишься приготовить ему вот "ЭТО". Хотя о чем это я? Ты же ничего не заметишь.
Ах да… 
Было бы не справедливо, мисс сообразительность, не заметить тот факт, что вы несколько умнее этих куриц, ведущихся на милые улыбки продавцов супермаркета, которые под видом мяса высшего качества, втюхивают твоим горе подружкам резину пропахшую декстрозом.  К тому же дорогу к рынку, твоя жадная душенька нашла, а это в наше время уже говорит о многом
- Спасибо, приходите ещё!
Двадцать пять лет! двадцать пять!  За это долгое для человека моей профессии время,
Я  Потемкин Болеслав Викторович, гражданин Российской Федерации, законопослушный плательщик налогов, предприниматель от бога не пропустивший к своим пятидесяти годам ни одной воскресной службы  в нашей маленькой церквушки города «Чекалин», имел возможность неоднократно наблюдать различные проявления человеческой скупости и дикой, даже для такого небольшого городка как этот, жадности. А после нескольких особо «тяжелых» случаев, вынудивших меня отвечать отказом настойчивым покупателям в получении небольшой скидки, грозившей поставить тяжелый армированный крест на еще тогда и не начавшейся успешной карьере лавочника, я почувствовал– тяжелую и вонючую груду негласных обвинений. О, спутать с чем- то иным этот «слишком резкий кивок на прощанье» или же «невольно дернувшийся уголок рта», было не возможно, эта секундная слабость сдавала с потрохами умников, скрывающих свое недовольство, под понимающей маской друга. И что это еще твою мать такое?  Человека, которому, между прочим, никто не помогал, называли -  скупердяем. Меня поражали порой эти толпы престарелых бабулек, женщин с грудными детьми, дедушек на пенсии с заслуженным перегаром и прочее отребье, цепляющиеся за каждую копейку. Торг. Вся торговля шла коту под хвост, когда в магазин заходила очередная растолстевшая к шестидесяти годам женщина в мохеровом платочке. Перебирая своими пухлыми пальцами, тканевый продуктовый пакет, строила из себя осиротевшую невинную пташку, пытаясь сбить цену с очередного нехилого куска говядины. О, как сладки речи скупого в такие моменты. Порой казалось, что их собственные отпрыски никогда не слышали от родителей таких похвал.
Со свойственной мне в молодые годы наивностью, я часто попадал на крючок к этим престарелым и жалким соловьям. В очередной раз, продавая нищей птичке товар в убыток собственного предприятия, мне оставалось лишь слушать их прекрасное бедное пение, краснея день о то дня. Если они и были скупы, то только не в своих речах.
Но к счастью…   Нет, не сразу, а после огромной бумажной дыры образовавшейся в графе под названием бюджет, мне удалось разглядеть, этот неподдельный азарт и лёгкую победоносную ухмылку в глазах престарелых женщин, все тех же матерях одиночках и воняющих перегаром пропитых стариков.
Тепло, согревающее мое юное сердце свершением добрых дел, угасло, оставив в напоминании о себе почти нулевой процент месячной прибыли.
Услышав об отказе, обычно эти люди резко менялись в лице, на первое место в их глазах  выходил гнев, а с уст некогда певчих мне сладкие серенады, слетали бранные выражения. Должен сказать, благодаря им, я открыл для себя нечто особенное, то, что было тогда для меня в новинку, некое средство защиты, то что по природе не могло, так скоро родится в наивном и добродушном предпринимателе девятнадцати лет.   Настоящий, отдающий кислой изжогой в груди -  гнев. А ведь это лишь был первый случай, когда мне удалось прочувствовать собственным нутром, что за твари такие - люди.
                II.
Торговал я мясом, впрочем как и сейчас, впредь взяв за правило не в ступать в диалог со всяким сбродом, пытающимся проглотить мой бизнес своим бедным беззубым ртом. Завел семью.
О боже, мои прекрасные сыновья, в них я души ни чаю. Один А‘дам чего стоит, женился, возмужал, а главное пошел в отца!  Умен и обаятелен, работает директором в банке, в самой Москве! Человек своего времени, ему палец в рот не клади, откусит руку и не заметишь!  Господи, спасибо тебе за него. Матери с отцом помогает, да брату младшему. Денег высылает немерено!  Правда, не видели мы его давно, но это ничего, мы с женой все понимаем. Москва!
Харитона младшенького, всем сердцем любим, только он дубина наша, никак из подросткового возраста не выйдет. Разговаривал я с ним на днях, жену говорю, найди делом займись, а коль ничего не нравится, давай, когда мне в магазин на подмогу!  Чтобы я родной отец сына зарплатой обидел. Да не в жизнь!
Вот только юн он ещё, посмотрел на меня, пузырь жвачки лопнул и укатил на этом…их… модном… Гироскутере!   
И угадайте, за чей счёт он его купил?
Ну не будем об этом.
Жена у меня красивая.  Поднабрала, конечно, с возрастом, но мне только нравится, как говориться, хорошей женщины должно быть много, а умной ещё больше.
Людочка моя, идеальная, набожная и в меру рассудительная. В воскресенье будет тридцать пять лет как под руководством Людочки, работает весь ЖЭК. И ещё как работает! Спуску моя никому не даёт, начальство ее хвалит, премии разные и собрания, в команду себе взяла таких же умных и бодрых работников, почти все женщины, и вот, что я вам скажу: как по мне, Людочка из них самая красивая. С мужем всегда честна, бюджет семейный ведет, готовит, не меньше чем работает, нравится ей это дело, а я что, только рад!  Бурчит на меня родная, ну ее понять тоже можно, негоже, когда жена больше мужа зарабатывает! Скандалить с ней, любим.  Ну, а как? Без этого никуда. Любовь же.
               
          Дубовая дверь томного коричневого цвета – открылась. Натуральное дерево легко врезалось в миниатюрные металлические церковные колокольчики, подвешенные на карнизе по стоимости превосходящей самый туго набитый кошелек любимого покупателя, издав мелодичный звон.
         Покупатель
- Здравствуйте! Болеслав Викторович. Что это на вашем лице за выражение такое?  Случилось чего, иль просто денежки считаете?
         Болеслав Викторович ничего не ответил, лишь подняв брови, искривил рот в неоднозначной улыбке.
          Только этого под вечер мне не хватало! Этот грязный пропахший топливом десятилетней давности, торгаш соляркой
- Как обычно Петр Васильевич? Что-то сегодня ты шибко чистый! Опять отлынивал от работы?
           Петр Васильевич, в чем не сомневался хозяин магазина, попался на специально заготовленную для него ловушку с довольно вкусной приманкой под названием лесть.  В ответ, жертва разразилась долгой историей об очередном дне, обычного работяги, сам того не заметив накупив в двое больше куриных лапок чем ему требовалось и неспешным шагом в обнимку с Болеславом Викторовичем, направился к дубовой двери коричневого оттенка, напомнившей ему далекое и спокойное детство. На выход.
           Без труда открыв дверь, (миниатюрные колокола вновь не подвели, издав напоследок, мелодичный переливающийся звон) стоя, уже одной ногой на грязной проваливающейся плитке «последождевого» рынка и пожимая друг другу руки, Петр Васильевич всмотрелся в глаза старого лавочника.          
- А ты мне всегда нравился Болька. Есть в тебе что-то такое... Ну, понимаешь… Родное что-ли...  Хоть и цены, знаешь ли, у тебя не совсем демократичные, а все равно тянет. Слушать ты умеешь искренне, вот что хорошо.
           Ткнув в грудь лавочника, почерневшим от долгих лет работы с горючим топливом, пальцем, он добавил:
 - Для человека твоей профессии это большая редкость.
           Болеслав Викторович, расплылся в радужной керамической улыбке, во все, не смотря на возраст, тридцать два зуба.
- Умеешь же Петр Васильевич. Гляди…Я не покраснел?
         Оба залились громким, показывающим другим, что это их территория, хохотом.
Болеслав Викторович, вспомнив о пустом баке своей «Хонды» произнес:
  - Знаешь что, а заходи ко мне в субботу… Людочка на очередном собрании, а у меня книжка нечитанная есть, лет так десяти возрастом, если ты, конечно, понимаешь о чем я.
          Петр Васильевич заговорчески подмигнул, а затем метящий территорию хохот повторился. Дружески хлопнув сальное плечо Петра Васильевича, хозяин магазина отправил наивную жертву вселенского обмана, пожинать плоды кончившегося понедельника. Попутно добавив к весомому запасу куриных ножек, среднего размером окорока, c приветом к жене. Деньги, конечно же - взял.

          Плотно загруженный осенний день подходил к своему логическому завершению и Болеслав Викторович как никто другой, знающий цену времени, спешно провел ревизию, прихватив на ужин несколько килограммов самого свежего зеркального карпа - закрыл магазин.

               


                III
           Опустевший рынок небольшого провинциального городка, всем своим видом напоминал не самый престижный престарелый дом, а засидевшиеся местные лавочники, походили на покинутых своими детьми на веке - стариков родителей.  Где-то шныряли неряшливые дети, мечтая испытать на себе давнюю традицию вечернего рынка. Бесплатную раздачу нераспроданного за день товара.
К сожалению, большинства попрошаек и радости предпринимателей, с годами эта ценность утратила свою популярность и Болеслав Викторович, был в списке людей подбрасывающих дровишки в импровизированный камин жадности, успешно (или почти успешно) испепелив это, как он неоднократно выражался: " Неблагодарное занятие".         
Главная, но довольно узкая улица с мокрой и грязной плиткой, вывела старого лавочника с забрызганными по колено штанами из чистого шелка на мостовую. Оставив мысли о работе, он выдохнул и покинул вонючий вечерний рынок с жутким названием " Глабель", получивший свое имя, благодаря чудному расположению. Находился он, между двумя небольшими дощатыми мостами. Видом напоминая пространство между двумя бровями. В народе - «Глабель».
 Болеслав Викторович вряд ли мог предположить о таком чудном ассоциативном мышлении своих давних коллег. Услышав краем уха о странном названии, принял сей факт за обычную - муру их сумасбродного арендодателя.
         
 Его автомобиль, днём затерявшийся cреди припаркованных машин посетителей рынка, стоял прямо перед дорожным знаком - "Парковка по четным дням недели". На опустевшей улице в вечернее время, рискуя нарваться на штраф. И благо, таких мастеров парковки, нашлось еще пару штук, единственным различием, между ними было то обстоятельство, что последние являлись владельцами «АВТОВАЗ», счастливыми или нет, Болеслав Викторович не знал. Но тайно надеялся на второй вариант.
         - Хехе хорошо же, однако, жить в заднице!
Болеслав Викторович, еще издали заприметил дорогой номерной знак с цифрами 777. Ему сразу полегчало, ведь в ситуациях с парковкой, он в отличие от Людочки, часто страдал из-за провалов в памяти. Особенно в стрессовых ситуациях. Но на этот раз все обошлось и не обнаружив повода для грусти, на лице вновь появилась керамическая, холодная улыбка, в большей степени от осознания рухнувших с плеч, возможных проблем, а главное затрат, связанных с ними. «Хонда Цивик», подаренная на пятидесятилетие любимым сыном А‘дамом стояла на том самом месте, где забывчивый хозяин оставил ее утром. Болеслав Викторович вдруг осознал, что уже минуту, пялится на собственную машину. Поспешно закрыв рот, оглядываясь и бурча, что-то себе под нос о любопытных тварях, он спешно открыл дверцу и сел в автомобиль.
В нос ударил приятный аромат пьяной вишни, мягкая обивка и отсутствие уличного шума, приятно убаюкивала нервы старого лавочника.  На пассажирском сидении, он заметил скомканную в утренней спешке газету.
 Болеслав Викторович, от природы любознательный, расслабив ремень брюк, сладко потянулся, откинул спинку кресла, и начал читать. 
На первой полосе в глаза бросился огромный кричащий заголовок:

«Утренний пожар, на стройке обойдется местным властям в копеечку!»
Болеслав Викторович ухмыльнулся: 
                -Да уж, знавал я этих раздолбаев! Полдня делают вид, что работают, а потом как один все в рюмочной до вечера торчат. Ничего… Теперь то узнают, как дорого нынче обходится халатность».
 Он с улыбкой перевернул страницу и не без интереса начал чтение второсортной статьи с броским названием: «Синдром Старой Ведьмы».

Наступили вечерние сумерки. Маленький город Чекалин, преобразилcя. Темнота, скрывающая дневную грязь, постепенно окутывала Октябрьскую улицу, готовясь к ночной войне со старыми фонарными столбами придающим, этому богом забытому месту нотку таинственность. Еще открытые магазины, теперь отпускали своих последних клиентов, а те, предвкушая вкусный ужин, торопились домой.  Придорожная парковка опустела.  Ветер стих и вскоре улица придалась тишине и покою.
Лишь автомобиль марки Хонда, так и стоял в почти "лунном" свете прогнившего фонаря, исполняя роль дома для различных видов мошкары в это время года.
Лёгкая изморось покрыла лобовое стекло Хонды. Двигатель смирно молчал, а давление в тахометре упало до самой низкой отметки.
Болеслав Викторович уснул. Удерживая одной рукой газету, он жутко храпел. Как старый, с годами разжиревший пес охранял имущество хозяина, злобным рыком. Слюна вязко падала с губ Лавочника на махровую клетчатую рубашку, стекая в прорезь между створками воротника, оседала в корне густых черных волос на груди.
Ключи зажигания торчали в замке, вторые по счету, за копию для Людочки он помнится, выложил огромную сумму.
Не смотря, на изморось, боковые стекла запотели, работающая печка грела околевшие ноги. Мягкое водительское кресло в разложенном виде походило на кровать, и хозяин машины провалился в глубокий сон, оставив дверь своей любимой и безмерно дорогой машины (как любил хвалиться он сам) открытой. Отнюдь, о краже можно было не беспокоиться, все местные жители, знали эту Хонду лавочника. Мысль об ограблении такого милого и добродушного человека, в тайне от всех испражнявшегося с проклятиями на их "уютный ужин", не пришла бы в голову, даже самому голодному бездомному.

                IV

                Болеслав Викторович открыл глаза. Заметил, что в руке у него, все та же газета и уже хотел сладко потянуться затекшими руками, как вдруг осознал, что проснулся он - не правильно. Глаза он открыл, да, но только вот пошевелить хотя-бы пальцем не мог. Напрягая зрение, он внимательно изучил окружающие его, предметы, но в темноте увидел лишь свет старого фонаря, падающего наверх приборной панели и собственное пузо, занимающее как минимум половину обзора.  Живот заурчал, он почувствовал, как засосало под ложечкой. Мимолетная мысль о еде промелькнула в туманной голове. По замёрзшим щиколоткам он вскоре понял, что автомобильная печь перестала работать.  В голову пришла лишь одна мысль:
-Так быть не должно.
                В силах пытаясь позвать на помощь, он услышал собственный голос со стороны, словно за инеевым окном. Заговорчески шепчущий, тихий, но твердый, отдающий кислой писклявостью.
-Что это ещё такое!
                Холодная и жгучая волна страха, пробирающая до мочек ушей, обдала тело лавочника. Паническая попытка открыть рот и закричать переросла в тщетное писклявое шипение за окном. Болеслав Викторович, насколько ему позволяло нынешнее горизонтальное положение, взглянул в окно, но разглядев лишь изморось на стекле, ещё раз попытался выкрикнуть тщетное:
-Помогите!
          Вдруг, его нижнюю челюсть повело на излом сложив шею в несколько косых поросячьих подбородков. Он закричал от боли, вернее голос его в голове закричал, а шепот за инеевым лобовым стеклом перешёл в четкие фразы с еще более кислым акцентом:
 
-Привет дружок... Что-то мне душно. Ты не против если я немного проветрюсь?
          Болеслав Викторович, напрягая занемевшую от страха челюсть, в тщетной истерике попытался заорать. Вместо крика, он увидел как странно переменила цвет, теперь уже багровая изморось. Смутную тень и громкий, отчётливый голос в ушах:
- Моя любимая жирная сучка. Отчего так жарко? Ты сегодня перенервничал? Адамово яблоко Болеслава Викторовича с силой тянуло вниз, в сдавленной носоглотке образовался песчаный тоннель. Он не мог оторвать взгляд от темного очертания, что за холодной кровавой мозаикой на стекле говорило прямо в его нутро.
 В один миг боль прошла, вернув свет автомобильной лампочке, забрав с собой тень с багровой моросью на стекле. Тень, заставившая мочевой пузырь, запачкать нижнее белье в горячей струе. На лбу проступили маленькие капельки пота, он тяжело выдохнул, осознав, что проснулся от очень реального кошмара. От счастья прошедшего ужаса, он хотел улыбнуться своей неотразимой керамической улыбкой, но вовремя притормозил, вспомнив жуткие последствия телодвижений в его кошмарном сне.  Предпочел просто отдышаться.  В этот момент он даже поверил, что такие сновидения, могут говорить лишь о колдовской порче, сделанной его завистливыми конкурентами. Неудачниками, несущим пожизненное клеймо на лбу - «Номер два».  Окончательно свыкнувшись с мыслью, что это был всего лишь завистливый колдовской сон, Болеслав Викторович подумал о посещение местной «бабки» в это воскресенье.
Он сделал попытку поднять кресло, рука, потянулась за регулятором, но вместо него, наткнулась на что-то скильзкое и на ощупь, походившее на любимое Людочкино желе. Болеслав Викторович с его профессиональными весами лавочника, "встроенными" в руку еще при рождении, невольно отметил, что странное желе весило добрых полтора килограмма и словно легкими электрическими разрядами, пощипывало кончики пальцев. Страх вернулся вместе с нездоровым любопытством и в недоумении, нахмурив брови, он резко поднял руку, цепко сжав толстыми пальцами - электрическое желе.  В свете автомобильной лампы он жадно вгляделся руку, что схватила слюнявую мокрицу размером с жирную крысу выделяющую черную слизь. Сопровождая дальнейшие действия истошным воплем, он тряс рукой в попытках скинуть чертвоточевшую мокрицу, но однажды моргнув, вновь обнаружил, что словно по приказу, мокрица пропал, оставив в память о себе лишь черную тягучую слизь на рукаве рубашки.
Вытирая руку о шелковые штаны, Болеслав Викторович не без сожаления признал, что мокрица был реален и одному богу известно, откуда взялась эта холодная тварь, нашептывающая гадости, через покрытое кровавой изморосью лобовое стекло.
 Посему он принял решение бежать из тягучего плена колдовских сновидений и из собственной машины.
 Во второй раз, в страхе обнаружить еще одно электрическое желе, он нащупал регулирующую ручку. Жмурясь, нажал, спиной чувствуя легкое подталкивающее движение пружин и поддавшись им, поднял кресло. Вернее ему показалось. Болеслав Викторович быстро сообразил, что спинке кресла что-то мешает. Пыхтя от натуги, он попробовал оглянуться назад. Для человека его телосложения желание посмотреть за собственную спину в таком положении создавало некоторые неудобства. Но вопреки этим трудностям ему удалось развернуться и далее, разглядев причину мешающую поднять спинку кресла, позвоночник Болеслава Викторовича, казалось, застыл в положении винта. Увидел он собственное отражение и ещё секунду так и смотрел на себя со стороны, беззащитного и напуганного. Моргнув, его круто развернуло, словно возвращая на место, скрученный кончик воздушного шарика, вдавив в спинку кресла. В глазах лавочника поселился страх, Тот неподдельный страх от которого все пазлы в голове теряются сами собой, а картина этого мира окрашивается в красный цвет.
Его тело бил озноб, к чувству страха примешивалось лёгкое чувство удушья. Не двигаясь, стараюсь даже не думать, Болеслав Викторович сделал несколько глубоких вдохов и выдохов.

На улице тем временем наступила ночь. По мере того как странное удушье объятого страхом водителя Хонды набирало обороты, в кабине автомобиля начал мерцать свет. Утомленные глаза лавочника спешно заморгали, но вскоре скудный источник света стабилизировался и он увидел странное существо возникшее из светового мерцания прямо на его животе с липкой от пота рубашкой.
 Два красных глаза с желтыми как кровяная соль зрачком, небольшое тельце цвета ливерной колбасы, с темными пятнами, отсутствующий нос и сложенные за спиной крылья. Оно смотрело, говорило глазами и душило. Из порванного рта показались острые шипообразные зубы с двумя огромными клыками. Благодаря гипнотизирующим разлагающимся глазам, душа лавочника прибывала в забвении, а вены на синеющей голове выползли на прогулку. Он тонул в этом бескрайним, гнилом омуте. Тело в яростной судороге приступило к исполнению предсмертного танца, грозя своим нарастающим темпом приблизить к отместке всех жителей города Чекалин, покупающих насущный хлеб у скупого прислужника Сатаны. С помощью инфаркта выдавить наглый прыщ по имени «Болька» с коленки этого мира.
Но вдруг, что-то схватило его ногу. C силой потянув за лодыжку выволокло лавочника через открывшуюся дверь машины в наступившую темноту ночного города.
  Он сильно ударился головой, когда грузное тело под тяжестью жёстких рывков сопровождавшихся ржанием лошади выпало из машины на сырую каменистую дорогу. По внезапной лёгкости Болеслав Викторович понял, что при падении, толстый кошелек с выручкой из магазина выпал из карманов. Рывки продолжались. Он попытался открыть глаза, но внезапно образовавшаяся тяжесть в голове, помешала это сделать. Через полу открытые веки, он заметил в свете тусклого фонаря расплывчатые очертания черной как смоль огромной лошади и ее горящие красные глаза.
-Да что же это за дрянь то такая! Сонное состояние не покидало его, а саднившая боль в спине от резких рывков животного, улетучилась уже через несколько мгновений.  Когда от очередного рывка он почувствовал, как его задирающаяся рубашка рвется, и рыхлый бетон размазывает большую выпирающую родинку на спине, он в отчаянной попытке перестает сопротивляться, лишь обратился к господу:
-Помоги. За что? Это демоны, я знаю. Я же всегда был честен с тобой! Что я сделал не так? -

Болеслав Викторович в отчаянии жмурясь от страха, наверное в первые в жизни молил бога о прощении. Но стоит отметить, что где-то подсознании истина происходящего предстала перед ним на долю секунды, но сосредоточившись на происходящих ужасах, он отогнал эту назойливую догадку.
Ведь показательные церковные собрания и милые беседы с соседями (после которых ему хотелось сжечь их во имя всеобщего блага) они с Людочкой организовывали довольно часто, а свечки в церкви ставили регулярно.
Но все же в глубине души, он догадывался, что церковными откупами и жертвенными минами на лице, нюх господа не сбить.
Болеслав Викторович сам не заметил, как жизнь простого лавочника, его жизнь, превратилась в самое обычное и как оказалось легкодоступное поклонение дьяволу. Церковные «откупы» например, являлись самым ярким примером подношения даров Сатане.
К слову все богатство оказалось лишь подтверждением принятия этих даров - хозяином.
-Но Го.. Господи.. ведь не мог же ты.. немного же ты послать свою кару...
Теперь он не боялся. Смело открыв глаза, он предугадал свое положение. Старый лавочник находился в своем автомобиле, водительское кресло было удобно откинуто назад, а на вельветовой рубашке красовалось бесцветное пятно, от собственной "сонной слюны". Газета лежала на распухших ногах, а на животе сидел черный как смоль кот. В этот раз вечер только вступал в свои права, и темнота находилась далеко на подступе городу.
Болеслав Викторович, завороженный цепким взглядом этого прекрасного животного, невольно улыбнулся.
Заметив движение, огромный черный кот, размерами не уступавший самым огромным представителям своего рода, собственно, как и старый лавочник среди людей, выпрямился и закашлял. Вначале, это было похоже простой элемент кошачьей жизни, как весеннее выплевывание нализанных ранее клочков шерсти. Но вскоре кот изогнулся в судороге, от чего его зрачки своей чернотой стёрли желто-зеленые грани радужки. Болеслав Викторович пораженный в этот вечер количеством событий, а главное их невероятной реальностью, вновь обмочил дорогие штаны. В глубине души он предпочитал думать, что это лишь страшный сон. Если учесть, что за последние пол часа он не однократно уповал на этот факт, отказываясь верить в свое прислуживание дьяволу, он держался молодцом. 
-Надо же так. Меня, человека, чей целью всю жизнь, была защита себя и своей семьи от беззубых нищих убийц, развел сам дьявол.
Кот изгибаясь в судорогах, хотел избавиться от предмета донимающего его кошачью гортань. Казалось, его желудок вот-вот вывернет. Болеслав Викторович внимательно посмотрел на животное и заплакал. Кот издал хриплый крик, и смертельный ком вылетел из горла уже мертвого животного, угодив в лицо лавочнику. Мягкая слизь с запахом переваренного кошачьего корма окутала скользкий ком. Лавочник уже без страха, а лишь с горьким пониманием взял его тяжелой рукой, заранее предугадав, что увидит.
Это была скомканная, скользкая купюра ценностью в пять тысяч рублей. Глаза Болеслава Викторовича наполнились злостью, где-то в глубине, под недрами черствой земли, покоился долгое время гниющий плод, отросток, что спустя много лет пробился через бетонную глыбу чревоугодия и подаяния Дьяволу.
Он оглядел мертвое животное: это определенно был самый огромный и самый пушистый кот из всех, что ему доводилось видеть. И разумеется питался он самой лучшей пищей на свете. Деньгами.
Головная боль резким ударом постучала в двери старого лавочника, прогнившего до самых ушных мочек. Он без сил откинул голову в мягкое и удобное кресло и в который раз закрыл глаза. Удушье вернулось скрутив «танзилитные» гланды.
 Но Болеслава Викторовича это больше не волновало. Голос господа, а может быть совести   ткнул его собственные экскременты, выложив все нутро с помощью этого противно идеально черного кота, подохшего в мучениях от вложенной в черную пасть господом богом, пятитысячной купюры. Дабы в страдании пробудить в заблудшем сыне совесть. 
Он вжался всем телом в спинку кресла, от удушья головная боль усилилась, а вены на лысеющих висках просились выйти в открытое плаванье.
Вновь появился голос, все тот же, ехидный и писклявый звучащий за бортом его дорогущей тачки, купленного за счёт… А чей счет?  Болеслав Викторович уже и не знал.
-Что-то ты совсем расклеился. Я еще прогуляюсь наверху. И чтоб к моему приходу, тут все тлело и гнило как прежде!
От это леденящего писклявого голоса, глаза старого лавочника распахнулись. 
Перед ним стоял, его собственный, автомобиль. Сам он находился на пустынной в это время улице в свете тусклых фонарей освещавших "Хонду". Сквозь лобовое стекло он увидел себя, с синей от нехватка кислорода головой. Но там был и он.
Цвета ливерной колбасы, с темными пятнами и зрачками оттенка все той же отвратной кровяной соли. Тварь приютилась на его влажном от пота животе. Находясь на улице, он все же чуял запах этого создания. От него жутко пасло кладбищенской сточной водой, отдающей ароматом похоронных венков с ноткой поддельной могильной свежести.
Сейчас, по ту сторону автомобиля, Болеславу Викторовичу вдруг вспомнилась история из далёкого детства. Вспомнилась его мать, которая под видом игры в «водолазов», уносила только что новорожденных щенков к соседке. Он прекрасно знал, что это за игра и в тайне лишь по ночам, оставаясь наедине с господом, в слезах просил у него счастья для умерших нечестной смертью щенят и спасение для матери.
Сейчас похожее ощущение, перетекало в нем, словно он был раскаленным сосудом, чувствующим даже самое маленькое движения этой жидкости- сострадания.
Его губы раскрылись, казалось, все звуки утихли, а фонарь, ютивший в себе пол - сотни мух, загорелся с былой удалью. Из уст лавочника вырвалась неосознанная фраза, после чего он второй раз в жизни истратил абонемент на честность с самим собой, уступив место страху, быть может поглотившего его навсегда.
- Кара, она для бесов.  Нет. Нет. Нет.
Произнес он глядя в ночное небо, слишком сильно брызнув слюной, которая попав на капот «Хонды», разъела краску нового автомобиля, добавил-
-Если они, пребывают в высшей степени зла!
-А это…
Он указал на сущность ливерного цвета злобно хихикающую на его собственном животе.
-Это все бредни моего уставшего мозга.
 Существо ливерного цвета обернулось на Болеслава Викторовича находившегося на улице, украсило свои порванные губы со следами от трупных червяков неказистой улыбкой, обнажив острые пики. В желтом омуте глаз, появились несколько капель крови. Существо поднялось с мягкого живота и перекатываясь с ноги на ногу направилось прямо к голове, оцепеневшего на водительском сидении лавочника.
Болеслав Викторович, не мог пошевелиться, страх пронял всю его сущность, закинув лопатой черствую землю на свежую могилу сострадания.
Он лишь наблюдал через лобовое стекло собственного автомобиля, как существо, селящаяся в слабых душах и правящее ими словно марионеткой- собиралось домой. Демоны жили среди нас. На протяжении стольких лет питаясь пороками людей. Заводив себе такую же семью, где под сердцем каждого порочного человека сидели такие же бесы цвета ливерной колбасы и аромата воды с кладбищенских венков. Безносые, с едва заметными рогами и небольшими дырявыми крыльями.  Только подумать, в лучшем лавочнике города и его семье сидели бесы, растворяя их тела и души в немыслимых пороках этого мира, чтобы сыграть едва заметную, но коллективную роль в этой столетней войне против Господа Бога.

Бес открыл рот старого лавочника, изрядно уменьшился в размерах и словно придя домой после долгой вылазки пролез в отверстие, на прощание показав неприличный жест через лобовое стекло Болеславу Викторовичу. Последний в трансе наблюдал за демоном. За своей вновь наливающейся румянцем головой и ртом, что без проблем принял в свои покои старого друга. Бес Проветрился.
Болеслав Викторович услышал в голове кислый ехидный голос:
-О да Болька, здесь так сыро и воняет вдобавок!
Прям как я люблю! Лучше всякого ремонта!
Кто знает сколько жить тебе осталось, не страдать же мне до той поры.  Но теперь то мы заживем!
Готов к завтрашнему вторнику? Как насчет Жени, этой новенькой медсестры. Хорошем мясом мы ее прикормили, пора уже пускать в ход гилье.
Болька! Г - н – и – л – ь - е!
Ххахахах ты однако утомился, не волнуйся, помнить обо мне не обязательно. Хотя случаи бывали… Вспоминают…
Как это у вас называется…
Дурка? А еще говорят у Бога эффективные методы.
Ломает только систему и жить становиться невмоготу.
 Еще пилюли эти. Знавал бы ты сколько наших ребят сидят в ловушке.
В этих ваших… Психах!
И ведь не выбраться, система стерта, животное это, а не человек.
Ни убеждений, ни веры, ни ее отсутствия.
Ловушка это Болька! А виноват ваш Бог!
С каждым годом все больше таких сломанных. Дурки ваши переполнены.
 А как тут не сломаться, когда какой-нибудь вшивый «ангелишка» под НЛО косит? Или домашнего полтергейста?  Приходят понимаешь ли к людишкам, когда они в нервном напряге. Пару эффектов и все, система сломана. Отправляют в дурку, пичкают пилюлями а внутри наш Аластор сидит. Как в капкане ей Богу ха-ха-ха!  Вредитель ваш бог и только.
Ну ничего, мы эту сучку еще накажем. Ладно долой разговоры, а то еще
СЛОМАЕШЬСЯ!.
Голос смолк.

Рот Болеслава Викторовича открылся и перед тем как он окончательно проснулся в кабине собственного автомобиля после чтения, статьи третьего сорта о «Синдроме Старой Ведьмы, с уст лавочника слетела одна фраза, вещаема Господом Богом или его давним другом и ныне врагом: Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе. И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как Мы едино. Я в них, и Ты во Мне.