Арго
I. Эсон.
Как только я увидел её, так всё переменилось, всё обрело смысл: и ветер обрёл свежесть и плоть, и у жизни появился вкус и цель! Все мерзости и неприятности этого дикого и бестолкового похода стали такими мелкими и ничего не значащими... Впрочем, как и сидевший рядом со мной отец, продолжавший талдычить мне очень важные с его точки зрения вещи:
- И всё же тебе придется смириться, сын мой, с тем, что транспортов снабжения больше не будет... Да, вы, конечно, взяли эту бухту-город, проклятый Фазис, но, поскольку ожидаемые от штурма прибыли и, самое главное, товарные потоки Эйи в Трою, к другим пеласгам или к остальным врагам и конкурентам нас, ахейцев, не прекратились, то Пелий, сводный брат мой, а твой дядя, а так же хозяин всех банков и держатель всех торговых факторий...
А она шла мимо, нет, не шла - плыла, не шелохнувшись ни рукой, ни плечом, ни высоким кувшином на голове, ни тонкой рукой с длинными пальцами, удерживающими этот кувшин за тонкую ручку, ни волоском, ни ресницей, и только лёгкий шёлк её накидки, только прозрачная пелена прикрывавшего рот легчайшего чачвана дрожали - от дыхания, от движения, от того, как бешено билось моё сердце и весь мир вместе с ним...
Я не мог оторвать глаз, я вскочил, расплескав это прекрасное, пьяное, пряное, сладкое и густое вино, совсем не похожее на ту лёгкую кислятину, которую делают у нас в Иолке и во всей Фессалии, да ещё разбавляют ей мутную болотную водицу... Я вскочил и глядел на неё, и не мог наглядеться, поворачиваясь вслед за ней всем телом, как смотрит дикий пелионский буйвол-тур на такую красивую, тонкую, грациозную, но такую смертельную горную львицу, вышедшую на охоту...
В трактире замолчали все, даже отец. Нет, скорее, это я просто перестал всё слышать - я не мог слышать ничего из этого обыденного и бессмысленного, мог только смотреть и вспоминать - и вспоминаемое тут же приобретало совсем иной смысл.
Когда военный флот наш под командой пеласга - перебежчика, Аргха, одержал много очень славных побед, одолев всех сильных врагов, но из-за этих побед уменьшился больше, чем в пять раз - некому стало охранять наши торговые суда; а торговцев без охраны способна ограбить даже толпа слабых дикарей с камнями и палками, если на долблёнках и плотах...
Когда, устав от грабежей, торговцы наши начали уходить из Фессалийских портов в Аттические и дальше, в Пелопоннес, а воины, выжившие в страшных схватках, снова оказались не у дел, а значит, в нищете и прозябании...
Когда хитроумный - а может, слишком хитроумный? - Пелий нашел-таки способ поправить дела войска и флота, нашел того, кто заплатит деньги за военный поход, народ пуни, откуда везут такие сладкие медовые коричневые ягоды на твёрдых косточках - а что ещё, кроме войны, ростовщичества и торговли, умели делать мы, ведь считались больше ста лет сильнейшей державой во всей известной Вселенной?
Когда пунийцы прибыли учить нас - нас, гордых, сильных и опасных фессалийцев, прославленных во многих победных войнах и походах - поворачивать мачту реем на нос и присобирать спереди парус, чтобы ходить против ветра; учить строить катапульты и баллисты, чтобы прямо с корабля обстреливать недоступную ещё сушу; учить делать хитромудрые метательные снаряды: для поражения людей - "матадоры" с разделяющимися крючковатыми остриями; для разрушения укреплений - трёхлезвийные "топоры"; летящие очень далеко и режущие всё зазубренной кромкой крутящиеся "снарки"; падающие сверху "скальпы" и зажигающие всё, что может и не может гореть, даже в воде, "тени шторма"... и даже "трайденты" - для совсем больших площадей... Это было полезно, но очень унизительно...
А потом, когда вновь обрётший могущество, силу и численность Иолкский Боевой Флот снаряжался к выходу в море - это их унизительное требование, чтоб на флагмане у Аргха над носовой фигурой стоял их, пунический щит, полосатый, как матрац, левый верхний угол которого усеян закостеневшми трупиками поедателей кораллов, истребителей островов, морских звёзд? По количеству городов в пуническом союзе, 5 или 6 десятков - не помню, я и вообще вспомнить могу только два, Тир и Карфаген... А Пелий, в подражание, свой подобный щит для флота придумал: на синем фоне кругом те же вредители, поедатели суши, только позолоченные, все 9 полисов...
А когда отплыли мы, флот Аргха, аргхонавты, новые корабли, новые, полосатые паруса на необычайно длинных реях, 57 вымпелов и 57 отрядов гордости Иолка - морской пехоты, бронзовотелых - и из-за лат, и из-за загара головорезов, способных выполнить любую задачу, выиграть любой бой, и на палубе, и под водой, и на суше, и в тесных улочках городов, и даже в поле на конях верхом, и я, один из командиров благородных пиратов... Сколько нас было тогда...
Всё - абсолютно всё это нужно было только для того, чтобы я увидел её, встретил её здесь! Только для этого!!!
Здесь в заднице мира, в стране, даже названия которой кичливые и наглые пунийцы не знали, говорили, мол город - Фазис, страна - Эйя, а оказалось, что Фазис - река и порт в её русле, Эйя - город на склонах гор, которые прорезает Фазис, отделённый от порта крутыми обрывистыми скалами-стенами, а жители - совсем не эйянцы, а колхи, страна - Колхида. И городов в ней, таких как Эйя...
А мы шли, мы рвались в бой, мы сажали морскую пехоту на вёсла, чтоб помочь парусу, мы летели от цели к цели, нетерпеливо ожидая, что вот следующая цель, следующая метка, о которой сообщали нам пунийцы, уже обязательно будет конечной целью похода! А оказалось, что Фазис лежит вовсе не в стране телят, не в Италии, а совсем с другой стороны от родной Фессалии; что в пути нас ждут и религиозная война на Самосе; и выбивание долгов на Эльбе и Пеллене; сначала помощь киликийцам в их борьбе с захватчиками - пеласгами, а потом и война с киликийцами - уже из-за добычи, доставшейся от пеласгов; и гражданская война в Вифинии, с одной стороны, "смерть тирану", с другой стороны, после нашей "помощи" там вообще никакой власти не осталось; и Лемнос, оставшийся из-за войн без мужчин, с одной стороны, женская ласка и помощь выжившим по хозяйству, с другой - долговые узы лемноситам от пунийцев, работорговля... Мы марали себя во всех грязях этого мира, мы грешили больше всех грешников мира, мы изменяли мир и менялись сами, но и то, и другое - отнюдь не в лучшую сторону, в грязь, в подлость, в грех, и что хуже всего, мы постоянно теряли друзей, родственников, соратников, героев...
И только большие, пузатые, бочкообразные торговые транспорты под просмоленными тяжелыми парусами с управлением моего отца, Эсона, сводного брата царя и в юности известного военачальника, а теперь главного торгового представителя и почти что партнера Пелия, постоянно кружили, как вороны, вокруг нас и наших дел; пока мы на узких и быстрых боевых кораблях успевали от одного острова, одного города, дойти, окружить и взять штурмом другой - они успевали обернуться, увозя одну половину нашей добычи, ту, что не шла пунийцам, в Фессалию, привозя вместо неё боевой припас, оружие, коней, даже пищу, если её нельзя было взять в этом месте, вести из дома и, самое страшное, пополнение...
О, какие это были вести! Нам писали, нам писали все и писали, что никогда Фессалия не жила так хорошо, что нет в Иолке нищих и неимущих от слова совсем, что даже последний иолкский раб стал богаче коринфского аристократа, что из дальних стран каждое утро привозят в Иолк свежие диковинные продукты, но только, почему-то, наши родные и близкие очень быстро старели и часто умирали...
Но что это было за пополнение!... Ни одного воина, ни одного скотовода или землепашца, даже просто ремесленника! Страшнее этого, ни одного коренного фессалийца! А если и попадались фессалийцы, то это было такое отребье, к которому страшно спиной повернуться даже в фаланге, который не то, что "два дротика в одной руке, щит и короткая широкая абордажная секира в другой" - обычный для италиков обоюдоострый короткий "скоторез"-гладий не удержит! Такому привычнее или шнурок-удавку со спины закинуть на шею, или взять острую и длинную спицу стилета и незаметно воткнуть её в бок, в спину на всю длину...
Ну или совершенные взбалмошные мальчишки, еще совсем дети, не только не познавшие ни одной женщины, даже распутной рабыни в городском борделе, но вообще неуютно чувствующие себя без парного молока на завтрак и во сне продолжающие звать маму...
А уходили славные имена, лучшие из лучших: Амиафон, Гиппалкин, Пил, Евритион, Амфион и Астерий, сыновья Гиперасия, Арий, Ификл, Киос, Лаодик, Ифис, Канф, Меланион, Климен, Неофей, Тифий, Амфидамант... Долго могу вспоминать, и это имена только командиров, только вождей, а сколько других, не менее славных и героических, но простых воинов...
А потом мы прошли через море Геллы, и вот после Геллеспонта вдруг всё изменилось - куда-то исчезли все воинственные враги, а набежали со всех сторон торговцы! В высоких и узких шапочках с круглым дном и кисточкой сверху, часто замотанных по лбу несвежим полотенцем, с бритыми бородами и длинными грязными усами над воняющим чесноком ртом, с запутавшимися в волосне крошками и листьями салата, с большими тёмными глазами навыкате и такими же большими, мясистыми носами - они не носили оружия на виду, они просто говорили!
Говорили и говорили, говорили и говорили, говорили, кажется, на всех языках и наречиях, и это постоянно и непрерывно - они сами подплывали к нам, сами приставали к нашим кораблям, чуть ли не цеплялись жирными волосатыми ладошками за вёсла и постоянно говорили и упрашивали: "Слышишь, да, купи! У меня купи, у меня товар знаешь какой - вах! Самый лучший товар, нигде такой не найдёшь, у всех вокруг хуже! Ты только попробуй, ты тольпо посмотри, за такой товар и сто золотых дёшево, я тебе лично такую хорошую скидку сделаю - я ведь тебя уже люблю, я тебя сразу полюбил, как только твой парус увидел, я тебе как брату, продам за девяносто... Нет! Даже за восемьдесят девять золотых, дешевле, чем брату, только купи прямо сейчас, да?"
Воину не пристало много говорить, вместо него говорит его оружие, но когда слова сыпятся со всех сторон, сразу хочется прикрыться щитом и ударить копьём! Но как только они видели наше отчаяние, отвращение и готовность защищаться, как тут же начинали атаку с другой стороны: "Слышишь, не хочешь купить - продай, да! Рабы у тебя есть - продай рабов! А лучше женщину - у тебя есть женщина? Может, сестра там, или жена? Что, нету, не беда! Продай мне вон того, кто рядом с тобой, ты ведь такой сильный, а тот, сбоку - тьфу, слабак, зачем тебе такой, он только много ест, никакой пользы, а я за него тебе хорошие деньги дам, целых три сотни медяков! Что, мало - возьми четыре! Или броню продай, шлем или оружие, они у тебя такие бронзовые! Что, нет? Ну или давай меняться, ты мне свой медный топор, а я тебе за него отдам дурь! Такая забористая дурь!..."
Гилас не выдержал, закричал дурным голосом, закатил глаза, пустил ртом пену, прыгнул один на палубу такого торгаша, и через пять минут всё было кончено - вырезал всех. Тут и оказалось, что и оружие у торгашей есть, да и получше, чем наше, и мечи железные, и брони из железных пластинок склёпанные, и лучники они очень хорошие, и даже горшки зажигательные метать умеют - но всё равно то оружие, которым нас снабдили, которое делать научили пунийцы - его и больше, и летит дальше, и боевого напора и настойчивости у торгашей гораздо меньше, чем у нас, у профессиональных воинов - отбились...
Отбиться отбились, но, боги, каким же дерьмом мы себя после этого чувствовали! И даже когда пришли в Мезию, и там оказалось, что мы опоздали, что без нас всё было сделано так, как нам велели, и когда весь город - да что там город, весь край вышел встречать нас радостным праздником, тот же Гилас напился, а потом ещё раз напился, а потом вообще не смог продолжать поход...
И Геракл, здоровенный великан, как и я, воспитывавшийся кочевыми всадниками - центаврами, только не в долинах предгорий Македонии, а в Галлии, и, по слухам, там в детстве упавший в котёл с волшебным боевым зельем, за что он получил с детства какое-то галльское имя с задней приставкой не то "рекс", не то "рикс", то есть вождь, царёк, - он ведь страшен только для врагов, которые не знают, как он всю жизнь со своей силой борется, что и телом он много горячее любого живущего, что и гребёт он один за двоих, причём сразу двумя вёслами, почему его на галере сажают или на кормовую, или на носовую банку, а когда поднимают парус, чтоб он от безделья не маялся, ему дают медь и свинец, говорят "мни" - он и мнёт их, как глину, и за полдня вымешивает в такую равномерную смесь, что потом получившийся колобок только разогрей и откуй в нужную форму - самые лучшие мечи и секиры получаются из "холодной ковки", из того, что Геракл мял - а вот на слова не то, что не богат, а с трудом пять слов в одну фразу вяжет...
И вот когда Гилас запил, то друг его, Геракл, дитя войны и машина победы, сказал "ну его, такой подвиг". А потом, помолчав, добавил "Заболтали". И ещё через минуту "Да что я, баба? Другой подвиг найду! Уйду!" - и ушёл...
И это только вожди, цари, командиры - а сколько сильных и рядовых бойцов, выдержав все битвы и тяготы похода среди воинов-врагов, ушли, нет, скорее, удрали - от кого? От торгашей! От пустой болтовни и торга!!!...
А потом таки добрались до Фазиса - и обомлели! Бурная полноводная река несёт свои грязные воды мощным потоком, аж приподнимаясь над уровнем моря, а вокруг неё - высоченные горы, а у подножия гор - громадный галечный пляж, весь усеянный каменными домами, и, как тогда показалось - каменная же стенка выше мачт кораблей! А у нас в Фессалии камень используют только чтобы столбы, крышу подпирающие, сделать, а стены кладут из сырой глины пополам с соломой, потому что нету у нас столько камня! Редок он и дорог!
А кораблей - видимо-невидимо, и пузатые торговцы, и широкие плоскодонные баржи, и юркие шустрые боевые кораблики - но всё равно, размером меньше, чем наши, по научению пунийцев сделанные. А за стеной, в городе - горы, пирамиды горшков! Горшков, тарелок, чаш, блюд... Кажется, если бы все оливы в Элладе вместо оливок плодоносили горшками, то и то было бы меньше! Да у нас в Фессалии каждый горшок, каждую тарелку берегут, когда делают - украшают, от деда внуку передают, потому что что? Не потому, что глины мало - потому что глину эту ещё обжечь, закалить надо, а для этого нужны дрова, нужен лес, а с лесом в Фессалии - дайте боги, чтоб еду готовить хватило... Впрочем, как и во всей Элладе...
Как увидели мы такое богатство - так и обомлели. А нас тоже увидели, видно, издалека заметили, со всех сторон воины сбегаются, тоже какие-то машины, катапульты с баллистами на берегу строят, ворота закрывают, и - кажется или нет? - вроде как стена на кромке пляжа становится повыше. И боевые кораблики нам навстречу двинулись, и торгаши засуетились, паруса поднимают, от берега отходят.
Как увидели мы, что добыча улепётывает, так вдруг взъярились все необычайно, все дела побросали, все к бою готовиться начали. Даже старый пират Аргх броню свою смешную, кожаную, с набивкой из конского волоса и бронзовыми бляхами поверху вздел, любимый свой метательный топор, двух- а не трех-лезвийный, с непонятным названием "Томагавк" достал, на заточку проверил. Так и пошли мы прямо с похода клином в бой, не продумав и не разведав ничего, не рассчитав, не спланировав...
А тут вдруг оказалось, что стены эти - они не из камня, а из черепицы глиняной! Обожженной, закаленной - все, как положено! Да ещё и в несколько рядов! Когда разогнался Аргх на флагманском своём корабле Арго, да с разгона вдруг осадил, крутанул поворот прямо возле стены, так, чтоб к ней бортом стать, да со своим боевым кличем "Аргх!!!!", за который ему и имя у нас дали, да с размаху по стене своим "Томагавком" врезал - так во все стороны крошки черепицы и полетели, крошки и осколки. И одним тем осколком вену на шее самому Аргху и того...
Много тогда погибших было - рвались мы на город да на стену эту, как щенки жадные и котята слепые, а с бортов нас торгаши стрелами обстреливали, а с кормы эти самые маленькие боевые кораблики горящими кувшинами жгли. Я на "Арго" абордажной командой руководил, так в первую попытку высадки у нас и рулевого убило, и адмирала, да я уже успел об этом...
Наскочили, ударили - не взяли стены, не сломали и не пробились: со всех сторон за нас враги взялись. Пришлось откатиться, сначала с плавающей мелочью разобраться, пошли абордажем по торгашам, пошли военные кораблики топить. Времени много потратили, людей и сил положили, одних снарядов к метательным машинам извели больше трети. А на стенах за это время - глядь - а ни одного повреждения, ни капли следа наших ударов!
Они что, гады, удумали, у них вся черепица на рамы легкие деревянные набрана, и из этих рам они ряды черепичных стен и строят! Мы налетели, где один, где два, много - три ряда пробили, а пока мы откатились - они одни рамы выбросили, другие поставили - и опять стена как новая!
Такое зло взяло! Мы тут уже полдня под этим городком рубимся, кровищи, сил, усталости, своих положили, кораблей пожгли, своих поврежденных потеряли - жуть, а у них опять стена как новая! Я в тот момент самым старшим по званию на "Арго" оказался, взял под свою команду весь корабль, а потом с утонувшего "Эола" ко мне команда и абордажники перешли - так опять штат полный, а по абордажникам так даже чуток перебор. Ну и вижу я, что флот наш уже порядком потрепанный, а главных, основных сил противника мы пока ещё не видели - не грызли, то есть у врага всё ещё всё пучком. Вот и решился я на авантюру: усмотрел между остовами потонувших и погоревших кораблей вроде ровненький участок пляжа, без подводных камней или обрывистых берегов, да на берегу за ним не сразу стенка начинается, а с отступом. А "Арго" флагманский не только самый большой, а значит, самый тяжёлый, ещё и днище обшитое медными листами имеет, то есть ни водоросли к нему не цепляются, ни обо дно доски процарапать не получится. Отошёл от берега подальше, правильный курс выбрал, хороший порывчик ветра поймал - и прямо так, с разбегу, на берег и выбросился. Не с разворотом, как Аргх-покойник, будь ему на том свете удача, охота хорошая да чаша полная, а прямо носом, всей длиной - так на стенку их черепичную и наехал!
Оказалась стенка в 25 рядов. Бить-рубить нам её - не перерубить, если бы не придавил, навалясь всем корпусом, до морковкина заговенья. Повезло ещё, что Аргх-покойник за новомодными таранами от пунийцев не погнался, что форштевень у Арго обычный, крутовато, конечно, но не так, чтоб совсем, к воде стоял. Вот этим форштевнем я на стенку и навалил Арго, и рамы деревянные, на которых черепицу крепят, и не выдержали, развалились. И оказался Арго ровно посередине стены, приподнятый над кучей битой черепицы, но стены уже ниже мачты, даже ниже рея.
И пошли мои бойцы - абордажники прямо с палубы корабля или из портов весельных - да в город. А к корме Арго уже другие корабли швартуются, своих абордажников вслед моим гонят. А кто не успевает вниз соскочить - по вантам на рей, а с рея - на стены. А выпустившие абордажников отходят и через головы наступающих город метательными снарядами поливают... Так мы - солнце ещё не успело моря коснуться - Фазис и взяли....
Взять-то взяли, но толку от этого оказалось немного: весь нижний город - порт и припортовая обстройка: бараки и караван-сараи, бордели и кабаки, харчевни и ремонтные мастерские. Даже складов почти нету, потому что что? Да, правильно, Фазис - это для пришлых торговцев, то есть для чужаков, а склады должны у своих храниться, то есть в верхнем городе.
А от верхнего города до нижнего - скальные стены в 15-20 человечьих ростов. А весь верхний город - сплошные башни. Это уже потом я узнал, что башни эти - на 100-500 человек каждая, и каждый владелец башни - князь. Это царёк такой, получается. И любой может свою башню построить и царьком стать. Но не у каждого получается, потому что мало башню построить, хоть и тут и камни тесать, и складывать, и меньше, чем сотней пар рук и думать забудь начинать, к ней нужно ещё лестницу подвести, в башне сделать место, где скот держать, где продукты хранить, мастерские там, потом запас воды хранить, воду подвести, нечистоты вывести...
А все нечистоты отводятся в Фазис, но не возле нижнего города, а чуть повыше по течению, всего на 10-15 полетов стрелы, глазами видно где. Сунулись мы в Фазис кораблями - а куда там! Течение такое, что и Геракл не выгреб бы, и десяток Гераклов, а как от моря ушел - от ветра помощи нет, стоят корабли, если течением вниз не сносит! А на стоящие корабли сверху с башен и камни, и огонь, и смола, и даже те же нечистоты! Так и потеряли три корабля...
Чувствую я, что попали мы, как кур в ощип, что все тут ляжем. И не мудрено: ни разведки не было, ни лазутчиков, чтоб изнутри нам помочь, даже банального плана местности нету, да и вообще, такое ощущение, что как баран в стенку рядом с открытыми воротами рогами бьёмся, много чего не знаем. А языков брать поздно: если и есть пленные, то или израненные, или всё равно видели, что мы с их городом творим, то есть не поверят нам. Или смолчат, или намеренно обманут, правды не скажут ни за что...
Кинул клич, созвал старших командиров на совет, прямо под бортом "Арго" и собрались, пораскинули мозгами - нет выхода! Оставаться в нижнем городе - сверху если камнями не закидают, то огнём пожгут; идти на приступ на верхний город - пока по скалам взберёмся, в лучшем случае один из пяти выживет... Вспомнил я тут, как Аргх-покойник, будь ему на том свете удача, охота хорошая да чаша полная, когда было неясно как поступать, ходил к пунийцу советоваться. Советоваться - советовался, но делал по-своему, даже присказка у него такая была, "пунийца послушай, но сделай наоборот".
Кинулся я выяснять, где пуниец, кто его последний раз видел - оказалось, с самого утра, с ещё до приступа, не видел никто. А каюта ему выделена на "Арго", как раз под полуютом и шканцами, в трюме. Кинулся я в трюм, по ходу дела разрушения и куски тел человечьих - друзей моих тел - отгребая, скатился по трапу, поднырнул под усиленными бимсами катапульты на шканцах - вот она, дверь, распахнул - а в каюте светло и всё подвешено!
Представь себе, наверху бой, корабль с борта на борт, опять же, этот таран стены крепостной, всё от попаданий сотрясается, огонь горит, люди кричат, гибнут, а тут... Диковинные кувшинчики стеклянные разноцветные, маслом заполненные, к потолку привешены - и в них огонь горит, свет даёт. От стены к стене гамак... Нет, не гамак, почти бурдюк кожаный, но подвешен, как гамак, в бурдюке вода с розовыми лепестками, а в воде, как в ванной, пуниец плавает-качается, а длинные волосы его расчесаны, расправлены, и в кувшины с пахучим маслом разложены, которые тоже к потолку каюты, а снизу, под бурдюком, раб жаровню с тлеющими углями передвигает, чтоб, знаешь, хозяину комфортно было купаться! А сверху - бой, обстрел, и люди гибнут, и вообще все мы погибнуть можем в каждый момент...
Остолбенел я от увиденного, а он мне так радостно: "А, Ясончик, заходи, дорогой, пуников хочешь? А где Аргх, погиб? Что, и Нелий тоже? Ну тогда я тебя поздравляю, ты теперь главный командующий, съешь пуников да запей подогретым вином с пряностями, вот тут вот кувшин, наливай, не стесняйся!"
Взбеленился я, заорал страшно, наверное, как Гилас тогда, выхватил скоторез-гладий (я два гладия всегда с собой ношу, на ногах поножи такие сделал, никогда не знаешь, вдруг пригодятся, да и ноги защищают дополнительно), рубанул по подвязкам бурдюка-гамака, да так, что вода из гамака - да в жаровню, а пар из жаровни этому жирному борову по морде, схватил за волосы маслянистые, из кувшинов вывалившиеся, да так в бурдюке и за патлы из трюма на палубу и вытащил.
Вытащил - а наверху уже сплошной ад, чад и вой: рядом с кормой "Арго" стоял "Борей", носом чуть на берег вытащенный. Вот пока я за пунийцем бегал, в него и попали. Зажигательным. Хорошо, что в рей со свёрнутым парусом. Плохо, что огонь по всей палубе расплескался. Пуниец орёт от боли - и лицо обожжено, и за волосы тащу, а руки-ноги бурдюком укутаны; раненые-обожженные с "Борея" орут; команда и морпехи орут - горящие паруса, реи и стеньги с "Борея" тянут, пожар на палубе тушат. А сверху, издалека, с верхнего города, продолжают это всё камнями поливать, хоть крупные не очень попадают, хотя нам и мелких сверху на головы хватает...
Ну и применил я тут к пунийцу самый быстрый и жесткий допрос пленного - не жильца. И много же интересного он нам, старшим командирам флота, понарассказывал!... Мол, неслучайно река называется Фазис, то есть и течение в ней - по фазам, вот пойдёт последняя четверть луны - можно будет против течения подняться, а сейчас только-только первая четверть закончилась; мол, неслучайно иолкийцев повели сюда, в задницу мира, в Эйю, а в это время ахейцы с дорийцами совместно должны Трою брать, которая тоже, если всерьёз, еще тот не подарочек, да и сам город хоть и поближе к Элладе, но и побольше, и побогаче, и хоть флот пожиже, но армия покруче даже славных спартанцев будет; и что в любом случае от этих войн только пунийцам выгода, мол, как здесь, если не возьмём верхний город - закончится у иолкийцев и флот, и армия, а если возьмём, то всё равно ни армии, ни флота, и так же у ахейцев с дорийцами, на выходе будет только оголодавшая обессиленная большая земля, как на Лемносе, и останется на всём Междумирном море только одна сила и один военный флот - пунический...
Кончили мы тогда подлеца-пунийца, я кончил, а все командиры мне помогали. Кончили, и всерьёз, крепко так призадумались, что же дальше делать. Как ни крути, выход один - идти, мириться...
Ох и горько идти, мириться, и кому - мне, гордому воину, морпеху, фессалийцу!... А надо, потому как война совсем не моя, и никому ничего хорошего не сулит... Кинули клич, просвистели в боевые сопилки, забили барабанами отбой, катапульты и баллисты свернули, паруса спустили, зеленые ветви в знак мира - хорошо, не все кусты выжечь успели - на мачты навязали, ждём.
Солнце на закате только-только воды коснулось, дня не прошло, как мы с западной стороны с моря на город навалились, столько разрушений и смертей принесли - поверят ли, что мы мира просим? Нет, боюсь, не поверят - я бы не поверил бы... Но выхода нет, сидим ровными рядками под обстрелом, щитами прикрылись, не отвечаем, ждём решения колхов...
Через какое-то время обстрел поутих, а потом и вовсе кончился. Сидим, ждём. Вечереет, солнце уже до середины за горизонт спряталось, вот-вот луна покажется, животы от голода подводит, в глотке от жажды как раскалённым песком... Ждём...
Уже совсем почти солнце спряталось, только самый кончик из моря светится, когда вдруг со скальной стены вниз целый куст зелёный пополз, видно, что-то на веревках спускают. А из куста голос:
- Эй, бандюки!... Тати!... Я вам говорю, беспредельщики!... Не стреляйте!!!
Аж дёрнулись воины - это мы-то, что ли, бандюки, тати и беспредельщики?! А ведь, если по-ихнему, то именно так и получается, мы ведь без переговоров, без объявления войны, просто так - взяли и напали... И, если оглянуться вокруг, то и вправду натворили... беспредела...
А кричат на пуническом, и пунический им такой же неродной, как и нам, и ошибки похожие, он и "беспредельщики" прокричал, как у нас в этом слове ошибаются, так что получается "бес-пердель-щики"... Это меня чуть улыбнуло и, неожиданно, обнадёжило: если ошибаемся одинаково, то и ещё в чём-то можем быть одинаковыми, дадут боги, договоримся, похожим договориться проще!
- Не стреляем, - кричу, - переговоры!
- Переговоры - кричат из куста, а сами доползли до середины скальной стены, и стали. Луком, конечно, добьёшь, но в такой мешанине ветвей ты пойди прицелься - попади точно. Не доверяют...
Да я и сам бы не доверял. Встал в полный рост, копьё отбросил, щит отложил, секиру рядом со щитом положил, иду к стене, выставив раскрытые пустые руки перед собой, показываю, мол, оружия нету. Остальные приотстали шагов на пятьдесят, сзади толпятся, но тоже оружие и щиты оставили на месте. И сверху скальной стены вижу какое-то шевеление, видно и там тоже народ собрался, слушает.
Не дошёл до края скальной стены шагов десять, остановился так, чтобы не сильно голову задирать, пустых раскрытых рук опускать не стал, стою, жду. А сверху опять кричат:
- Вы кто такие, тати?
- Мы - иолийцы, из славного города Иолка, и мы военный флот, а не тати ночные!
- Ну что не ночью, а при свете дня грабёж творите, мы уже увидели. А где это, Иолк?
- В Фессалии!
- А это где?
- Аттику знаете? Вот севернее!
- Нет, не знаем!
- А Пеллопонес, который южнее Аттики?
- Ах, так это в Элладе?
- Ну да!
- Подумать только, из какой далёкой жопы мира!... И как же вас сюда занесло, иолкийцы?! И что у вас финикийский матрац с дохлыми гадами морскими на щите на корабле делает?
Я аж хрюкнул от того, насколько похоже они нас, как мы их, только мы всё-же вежливее, "задница", а не "жопа". Но потом уже с трудом сообразил, что они пунийский герб финикийским называют - непривычно, что "пу" в "фи" переходит. А ведь верно всё видят, и всё понимают эти колхи - не стоит даже такую позорную правду скрывать, честность в переговорах высоко ценится.
- Да вот пунийцы, которых вы финикийцами называете, и послали нас ваш город Фазис взять! Пока доплыли - а тут такое...
- Так вы что, у финикийских собак сами, как собаки цепные? По их "ату" на других нападаете?
- А у вас не бывает так, что и цепные собаки сбегают на волю?
- Сбегают на волю, говоришь? А что финикийский псарь, надсмотрщик таким собакам потом скажет? Сделает?
- А уже ничего не скажет. И не сделает - мы его уже того... Сами сделали.
- Сделали, говоришь? Сами? Вы, не нашим обстрелом? А ну, покажи! - и куст пополз вниз по скале. Тут уж я подсуетился, закричал своим воинам:
- Разойдись! Отойдите от посольства, дайте по пятьдесят шагов в каждую сторону, чтоб сверху видели своих переговорщиков!
Сползл вниз куст и оказался корзиной, сплетённой из живого дерева, с листьями, причём ловко так, укрывая листвой все пространство, а изнутри плетение плотное, нож пройдёт, а вот стреле уже места мало будет. Хотя всё равно пробьёт, что ей те ветки в два пальца толщиной, но направление и силу потеряет.
Вылезли из корзины двое: старый дед, седой и благообразный, тот, с которым я разговаривал, и молодой, и, как показалось, пухлый весь из себя, вроде как мальчишка. Самое странное было то, что дед одет был хоть и не бедно, но скорее я бы сказал налегке: слишком мало на нём было одежды, хоть и из дорогой ткани, и даже не сапоги, а сандалии, из дорогой кожи, но на босу ногу. А мальчишка весь укутан в броню: шлем высокий с бармицей, забрало кольчужное, сапоги с металлическим пластинчатым укреплением, на руках перчатки пластинчатые, а всё тело укрыто кольчужным доспехом, дорогущим - жуть, ни в Фессалии, ни в Аттике такого нет, только в Большой Элладе, в Пеллопонесе, у Агамемнона есть похожий, от деда по наследству достался, и то тот как рубаха с коротким рукавом, а тут... Кольчужный доспех длинный, ниже колена, рукава полноразмерные, даже часть перчаток закрывают, а на голову, на шлем, сверху ещё кольчужный капюшон! Вся кольчуга железная, а на груди ещё и бляхами усиление, да так, что каждая бляха поверх предыдущих, как рыбья чешуя.
Стою, доспехом любуюсь - глаз оторвать не могу! А про себя думаю, сколько же такая радость стоить может. Ведь именно за ту самую, спартанскую, короткую кольчугу Кефал, дед сегодня раненого Лаэрта, выменял у деда Агамемнона, Пелопа, царя всего Пелопоннеса, целый остров, Итаку! Ох, непростой этот мальчишка, если деда-мудреца, переговорщика, опытного и мудрого посла, защищают гораздо меньше, чем этого пацана! И что же будет, если у кого на такое богатство душа позарится, как же нас тогда за такой царский доспех в муку в бульоне взбивать станут - сразу или чуть погодя?
А дед мне так внятно и вдумчиво и говорит:
- Ты сюда не пялься, ты дорогу к дохлому финикийцу покажи! А доспех такой дорогой, потому что это память и ухо Совета, всё, что увидит, услышит, поймёт - всё запомнит и до Совета донесёт, буковка в буковку!
Вот тут я и понял, что это магия! Ведь просто запоминать всё слово в слово, а потом сравнивать сказанное, анализировать, искать несоответствия и вытаскивать из между слов скрытую истину могут многие, но ведь это всё - потом! Но есть такая магия симпатическая, которая чувствует эмоции, улавливает колебания, ощущает неуверенность, ясно видит показуху и ложь - и сразу же, в момент произнесения, может уличить во лжи, в двуличии, в скрытой подлости и предательстве - явном или только готовящемся! И случается такая магия, как и всегда в людском мире, вдруг, и сама по себе, и тот, кому дарован такой дар - он самый ценный в общине гражданин, его все берегут! Все берегут, но и все боятся, потому как от такого ни за какой ложью никак не скроешься... И как бы ни берегли, но в таком деле, как военные переговоры, не послать такого - нельзя. Особенно если враг силён, как мы, но непонятен, как нынешнее наше состояние. На такого и подороже доспех нацепишь, чтоб провидца правды сохранить, чтобы правду узнать. Не договаривал дед, но мыслящему достаточно - всё понял я, поклонился низко мальчишке - и повёл переговорщиков между рядами нашего войска к "Арго".
Не удержался дед, проходя мимо носа "Арго", плюнул издалека на щит пунийский, плюнул и попал шагов за пятнадцать. Мальчишка только нос поморщил от такой детской выходки, а воины за спиной в голос загоготали, зашумели одобрительно - все уже были в курсе того, что допросом из пунийца вытащили.
Подошёл дед к тушке пунийца - а та всего за час с лишним вся как-то потемнела, взбухла и скукожилась одновременно. Так и не снятый с тушки бурдюк почернел, стал внешне как будто подгнившим инжиром. Старик внимательно осмотрел труп, поискал следы повреждений и смертных ран, а потом одобрительно хекнул и выдал:
- Да, помню, знал такого. Банипал звался. Знатный был нобиль, богатый, жадный, чванливый и жестокий. Чтож, больше никого грабить и мучить не будет, но... Но уварить финикийца в его бурдюке, как косточку в финике - вот это я понимаю, вот это хорошая месть и достойный финал для супостата!
А меня от этой фразы всего аж перекривило: в скольких битвах бывал, скольких пленных допрашивал, скольких казнил и прилюдно, и тайно, но "уварить в бурдюке"... Бр-р-р-р, какой кошмар, какая дичь, садизм какой-то - так неуважать смерть... Она ведь и к тебе в конце концов придёт, ты ведь перед ней за всё ответишь...
Как-то вдруг резко и быстро стало темнеть, и послы - переговорщики заспешили назад, к своей корзине. Проводил обратно, подождал, пока они сядут и начнут подниматься, и уже развернулся уходить обратно к кораблям, когда в спину услышал крик, незнакомым, новым, каким-то очень мелодичным низким и с хрипотцой голосом: "Воин! Эй, воин! Как твоё имя, воин!"
И прокричал в ответ "Ясон!! Я - сон!!!"
А потом.... А потом была ночь, но без сна, когда на меня навалилось скопом всё то, что раньше нынче покойные делали, Нелий, Тимей, Аргх да пуниец... Нет, я не про вождение кораблей через открытое море, куда мне туда, я про подсчёты и планы, что дальше делать... Невесело получается: из Иолка вышло 57 кораблей, на каждом от 10 до 20 моряков и от 60 до 150 воинов, морпехов. Больше шести сотен нас было... По пути сюда, в Эйю, мы потеряли всего 5 кораблей, но чуть меньше двух сотен бойцов. Правда, почти сотню завезли пополнения - под стены Фазиса пришли 50 кораблей и пять с лишком сотен фессалийцев. А вот теперь подводим итоги. Из 50 кораблей непотонувших 28. Из них имеет минимум повреждений, мол, хоть сейчас в плавание, только один, самый большой, "Арго". Тот самый, который плотно сидит посреди керамической крепостной стены и на воду без постройки слипа сойти не сможет. Остальные... 9 держатся на плаву просто чудом - почти всё в труху, у 8 просто нету ни мачт, ни парусов, всё сгорело, у пяти повреждены напалубные постройки и через них вода может попасть внутрь при любом волнении, ещё три вдобавок к напалубным повреждениям остались без вёсел - и даже скамьи для гребцов повреждены, последние два умудрились новомодными пуническими таранами ударить в один и тот же мелкий, но очень гадкий местный огнеметный кораблик, да с разных бортов, да так "удачно", что, проколов гадёныша насквозь, они умудрились наколоть на тараны и друг друга... так и стоят, сцепившись и удерживая на остриях таранов обломки того, что было огнеметом, потому что у обоих по пробоине рядом с тараном, но ниже ватерлинии, попробуй расцепить - потонут оба...
Но суда - это плохо, это очень плохо, но это делается; гораздо хуже дело с людьми: из 507 человек в строю - не раненые или легко раненые - 180. Ещё 162 - тяжелые, а 44 из них вряд ли до утра доживут, да и остальные будут калеками - в лучшем случае. Оставшиеся 165 - или на дне, или вон, на берегу, ровными рядами сложены, тризны ждут. Пленных всего 87, из них 16 воинов, 12 таможников, остальные - торговцы. Суда - чинить, людей - кормить, раненых - лечить, но - как? чем? кем? Нужно разобраться и с добычей, и с тем, что на берегу, и всем этим - мне, воину, ни разу не хозяйственнику - как? Всю ночь глаз не сомкнул, всё думал, искал, как лучше, как правильнее, сам мордовался и людей мордовал, и только к утру хоть представил себе, что и как, и в какой последовательности делать.
А утром - новая напасть: не успело солнце взойти, как "буммммм!!!" - зазвенел об рей "Арго" и покатился до правого борта прилетевший слева тонкостенный медный горшок. И тут же ещё раз "буммммм!!!" - и по левому борту такой же горшок прыгает, справа прилетел. Глянули мы - и обомлели! Всего за одну ночь на скалах, бухту по краям защищающих, по новому форту появилось! Да, черепичному, да, невысокому, но с катапультами и баллистами - вон, и мосты подвесные от основных городских укреплений растянуты, и по мостам, щитами защищаясь, колхи туда-сюда, грузы таскают. То есть бухта вся простреливается, хоть с права налево, хоть слева направо! И тут же со скальной стены вострубили-загнусавили трубы, и в несколько голосов сверху проорали, что ждут уже наше посольство к себе. Но в посольстве - только один человек. И по имени - я, Ясон. И чтоб обязательно безоружный. То есть вообще.
Воину - и безоружному? Да я с восьми лет с оружием, с мечом сплю, с копья ем, щитом укрываюсь, воину без оружия - как голому! Такое в голове поднялось, такое в груди забурлило, а сил-то после боя и ночи бессонной - и нет... Вот это, наверное, и спасло меня, что сил на гневом бурлить не было, я так и решил, что если без оружия как голому, то и пойду я к ним без оружия, то есть совсем голым.
Так и сделал: на ногах сандалии, на голове шлем, на руки, как у рукопашников ремни, два аркана навязал на всякий случай - я ведь у центавров воспитывался, с арканами обращаться умею, на плечи плащ накинул, а как провели меня до корзины колхидской, я плащ скинул и голышом в ту корзину и влез.
Подняли наверх куст корзины, а я оттуда голышом и выскочил, то ли как черт из табакерки, то ли как набродь из окна блудницы. Наверное, скорее первое, потому что зол был, ну точно как черт. Стою, на собравшихся смотрю, в шелка и бархат разряженных, золотом да серебром украшенных, оружием увешанных, с оружия драгоценные камни сверкают - а я против них совсем голый.
Они молчат - и я молчу. Тут они представляться начали, у них, видишь ли, весь совет князьков собрался, каждый князёк себя Драконом кличет, но не просто Драконом, а Драконом по службе: вот у них Дракон торговых дел, вот Дракон рыбной ловли, вот Дракон садов и огородов, а во главе совета - Дракон над Драконами, по имени князь Ээт. И смотрят на меня, как же мол я, весь из себя теперь такой голый и безоружный, представлюсь. Я возьми и ляпни - от Морского Военного Флота Иолка предводителем теперь просто голый Язон. То есть совсем голый, ибо безоружный воин - он и так как голый.
Чувствую, что все их задумки и домашние заготовки на эту встречу от моего голодранства прахом пошли, но всё же хорохорятся, пытаются на что-то задуманное назад встречу вывернуть. Вылез тут вперёд перед всеми Дракон земли и пахоты, князь Гжари, начал руками размахивать, сначала громко говорить, а потом растравливать самого себя, уже кричит и слюной брызжет, мол, кто ты такой, голодранец, с набольшими мужами разговаривать недостойный, мол, ты оскорбил и Совет, и небеса дважды, первый раз, когда сюда войной припёрся, второй раз, когда родился, ну и так далее...
Послушал я его, пока не надоело, потом подшагнул к нему, встал между ним и остальными Драконами Совета, повернулся к нему спиной и локотком так коротко и резко - и прямо в поддых. Пробить жир и кучу всякой одежды с украшениями не пробил, но дыхание ему на крике сбил, и, возможно, вообще дыхалку скрутил.
И говорю Совету так спокойно и негромко, как бы размышляя, мол я - тот, кого они сами позвали, потому первый раз не я оскорбил Совет, а или Совет сам себя, или тот, кто за весь Совет один набрался наглости оскорбиться; а второй раз оскорбить Совет я не мог, хотя бы потому, что родился задолго до того, как сюда пришёл, так что если считать оскроблением то, что я голым родился - это будет первое... Но покажите мне того здесь, кто в шелках, парче и золоте из мамки вылез, не голым? Нет таких? Значит, и оскорбления нету, а напраслину возводить опасно - я ведь и сам могу оскорбиться...
Тут оклемался Гжари, начал меня за плечи хватать, но я ведь, когда решил, что буду голым на встречу идти, специально себе всё тело твёрдым маслом натёр, чтоб не мёрзнуть... Вот рука его у меня с плеча и соскочила, он ещё раз хватать, сильнее - а я, не будь дураком, в тот самый момент два шага вперёд - и Гжари всем своим весом, мордой жирной да брюхом раскормленным с меня соскользнул, и в грязь - шмяк!
По Совету смешки покатились. А Гжари совсем разъярился, вскочил, морда красная, хоть и грязная, глаза кровью налились, в уголках рта пена появилась, руками меч свой из ножен тянет, орёт "Как ты посмел!!! На кого ты руку поднял, раб?!"
Тут уже у меня выхода не осталось, шагнул я к нему, двумя руками его руку на мече остановить пытаюсь, но отвечаю: "Стой, Гжари, бойся назвать непленённого воина рабом, за такие слова и безоружный воин сам острее меча станет!"
Оттолкнул меня Гжари и меч из ножен вырвал - хороший такой полуторник, обоюдоострый, с кровостоком, с таким удобно в седле биться. Отпрыгнул я назад, только и успел сказать "ты сам выбрал!" и выпустил с арканов в каждой руке по паре локтей, самые кончики, тот край, где узелки для петли завязаны. Гжари на меня с мечом кидается - я от него уворачиваюсь и кончиками арканов, как кнутами, по всем незакрытым одеждой местам хлещу - по лицу, по голове, по рукам... Вот по кисти с мечом с оттяжкой правым арканом попал - у Гжари ладонь и ослабела. Тут уже и я поспешил левым арканом вокруг запястья так, чтобы кончик в несколько оборотов обвился, а потом рывком назад, да с весом всего тела как дёрнул - не только меч из руки вывернул, но и кожу до мяса сорвал...
Только ахнул Гжари от боли и обиды, а мне времени терять нельзя, опять правым арканом сразу обе руки взахлёст и стянуть, потом левым арканом вокруг колен, обе руки в стороны, чтоб арканы внатяг, подшагнул к нему поближе и лбом в лоб ударил. У него шапка уже давно с головы свалилась, а у меня на голове шлем бронзовый, а через лоб на переносицу стрелка идёт усиленная, подзабральная, вот этой стрелкой ему между глаз - а руками резко в разные стороны - упал Гжари, как сноп подкошенный, как дикий зверь, капканом спутанный, а я на спину ему наступил, да арканы между собой связываю, стягиваю, руки к ногам тяну, через голову и через спину, потом, как очень сильно затяну, обеими ногами на спину встану, всем телом за арканы резко вверх дёрну - спину сломаю...
Вот в этот момент у Совета Драконов голоса и прорезались - всё время нашей битвы молчали, смотрели, как будто что-то важное пропустить боялись. Загомонили, залопотали все хором, но все голоса перекрыл смеющийся голос Ээта: "Вот так и голодранец, вот вам голый безоружный, который сам оружием стал! Какого быка спутал и взнуздал, что, может, пусть он на этом быке и вспашет нам что-нибудь, а, Совет?" Это только потом я узнал, что Гжари на колхском - бык...
Совсем другой тон у голосов Совета стал, а Ээт не отпускает:
- Ясон, отпусти добычу свою, этот глупый жирный бык из чужого стада, хоть и, хе-хе, как видно, очень плохо объезженный! На, возьми одежду, покройся, Совет Драконов дарит тебе одеяния, за доблесть!
Эге, чувствую, а проверки с подколками на этом не закончились. Стряхиваю путы с Гжари, поворачиваюсь всем телом к Ээту, смотрю ему прямо в глаза и спрашиваю:
- А тем моим воинам, которые внизу, на пляже мёрзнут, ты тоже одежды дашь, Царь? Я ведь, как и они, все сюда не совсем своей волей пришли, нам отсюда вместе и уходить!
Смешался Ээт, глаза опустил, хотя и видно, что польстил я ему, назвав царём, а из-за спины Ээта кто-то кричит, кажется, Дракон Торговли:
- Твоим диким зверям только в шкурах ходить!
Вот я возьми и ляпни:
- Тогда и мне шкуру давай, можешь дать шкуру самого мирного зверя!
Говорю я это, и чувствую, что не знаю, как с проверками и подколками, но ведь переговоры-то пошли! Мы уже начали договариваться, но сколько ещё впереди проверок с подколками будет...
Тут мне Ээт прямо в лоб и спроси:
- А сколько вас?
Ни один военачальник, более того, ни один воин врагу никогда численность войска своего не назовёт, лучше умрёт под пытками, а тут... Ведь они всё сверху видят, они и посчитать могут, и, видят боги, скорее всего, уже посчитали, потому... Потому ключевое слово - "врагу". Что ж, отвечу не как врагу, а как возможному союзнику и, если повезёт, другу. Скажу честно:
- В бой пошли пять сотен. С вечера в живых оставалось почти 350. Сколько до утра дожили - не успел посчитать, вы позвали.
Смотрю, им мой ответ понравился, переглянулись, головами покивали.
- А скольких вы вчера убили?
- Не считали. Не до того было. Из порта морем целым никто не ушёл - это главное, ни враги, ни друзья ничего не узнают. Берегом к вам в город - вам виднее.
- То есть ты хочешь сказать, что пять сотен ваших головорезов на пяти десятках кораблей всего за один день пустили под нож больше двух сотен торговых посудин и почти три тысячи жителей и моряков порта Фазис?
- Я же говорю, не считали... Не всех. Там пленных 87. Из них 16 воинов и 12 таможников. Или наоборот, могу перепутать, но 16 и 12 - точно...
- Что? Не все наши погибли? Люди, вы слышали, уцелела целая таможенная стража и полтора копья воинов! - и такие радостные крики понеслись, что показалось даже, будто не Совет Драконов рядом со мной стоит, а прямо всё население города Эйя... Или у нас место такое хитрое, что мы видим только друг друга, а эйянцы и видят, и слышат нас, оставаясь невидимыми?...
- Когда отдашь?
- Да как вернусь, так и отдам. Всех 87 - не жалко.
- Да плюнь ты на остальных, то торгаши, арамейцы, а не колхи! Ты нам воинов да таможенников отдай!
Пожал я плечами, а про себя думаю, а арамейцы что - не люди? Торгаши, конечно, не воины и не моряки, но ведь тоже люди, или нет? А потом глянул на ликующий Драконов, набрался наглости пополам с дерзостью и, эдак, с подколкой, мол, не только вам меня проверять, я тоже много чего умею:
- Ну, я вам пленных, а вы мне за них что?
Ой, как они расхохотались! Как хлопали друг друга по плечам, как Дракон садов и огородов отдавал свой кошелёк Дракону торговли, видать проспорил! Тут, пряча кошелёк себе за пояс, Дракон торговли и говорит:
- А мы тебе за это дадим воду! Пресную, чистую, как горный хрусталь, холодную, как поцелуй смерти в горах, питьевую! Прямо из скалы бить ручей будет, мощный - за день тридцать три галеры зальёшь - ещё останется! Знаю, думаешь, зачем вода нужна, если Фазис течёт? Вот попьёшь ты и твои люди воду Фазиса дня три - и с горшка не слезешь, а через седмицу и умирать станете - ведь в Фазисе не только нечистоты, Фазис через болота гнилые течёт, там столько мерзости и гадости!
Слушаю я его и думаю, мол, по возвращении срочно все пустые екмкости собрать, и как воду дадут - сразу и наполнить, потом пить. Ибо что такое желудочная хворь - каждый в Фессалии хорошо знает. И тут же мысль, мол, ой, не зря пунийцы нас из одной жопы мира в другую жопу мира воевать направили, знали, как мы гнилую болотную воду с морской водой по-чуть-чуть смешиваем, потом отстаиваем, потом через морской песок фильтруем, на огне и солнце кипятим, потом опять отстаиваем, и только после этого с кислым Фессалийским вином смешиваем и по-чуть-чуть пьём... Знали, гады, что после Фессалии может оказаться, что нам и Фазис нипочём...
А эти, колхи, не знают! Вот!
К тому же, если у этого ручья такой приход, как говорит Дракон торгашей, даже если брешет по торгашеской привычке, а налёта нашего, войны они не ждали, то всю эту воду им сегодня уже второй день куда-то приходится девать, так? И что-то мне не верится, чтобы у них на случай захвата порта были заготовлены такие емкости, чтобы хотя бы пол луны эту воду туда сливать!
К тому же, ведь вся вода сверху вниз течёт, так? А мы сейчас в горах, и если у Фазиса напор воды идёт по луне, по её фазам, значит, это в горах с водой что-то по луне делается! А значит, и в этом горном ручье в эту фазу воды очень много, и ещё неделю будет становиться только больше!
Нет, глупый торгаш, не получится у тебя фессалийского воина обмануть, ещё день, от силы два, ну, пусть три - ты и так воду из ручья к нам в лагерь пустишь!
Скривил я рожу разочарованную, недовольную, губу оттопырил и через губу тяну так небрежно:
- Воду? Всего-то? Нет, нам неинтересно, воду ты нам и так дашь, а мы в дальних походах привычные и морскую воду пить... Давай что-то ещё!
Оторопели колхи, смотрят - верят и не верят одновременно, уж очень круто я про морскую воду завернул, вроде брехня, но ведь до сих пор же не врал!
А я смотрю устало в глаза Ээту, и вижу, что он понял, догадался, что я догадался и понял, раскусил их игру с ручьём. И как-то вдруг стыдно, что ли, за эту хитрость Ээту стало:
- А чего ты ещё хочешь?
- Вино! - это я в мыслях о том, как воду Фазиса очищать, сразу брякнул. И тут же добавил: - И лес!!!
- Вино и лес, говоришь... Ну, вино всяким бандюкам да разбойникам и так понятно зачем, а лес-то тебе зачем нужен?
А я уже и настроился, и поправился, и сразу представил, зачем мне лес понадобиться может, и как это правильнее подать:
- И ещё корабелов нанять нужно! И вино вовсе не за тем, о чём вы подумали! Самое лучшее вино! Тризну готовить буду! Огненное погребение павшим! Чтоб каждому павшему воину большой погребальный костёр! А каждому вождю - отдельный погребальный корабль! И корабль поджечь и в море отправить с поднятыми парусами! - а сам думаю, что даже в царском погребении павшие воины вместе с царем на одном корабле в море уходят, а под шумок сколько своих кораблей я из того леса починить смогу...
Смотрю, зашушукались между собой, чуть оторопело, но в общем одобрительно. И вдруг понимаю, что они-то павших - боятся! Не самих мертвяков боятся, а того, что от трупов всегда зараза по ветру летит, а ветер тут в основе своей с моря на сушу, то есть с Фазиса на Эйю... И добиваю их вообще до упора:
- А павших торгашей я хоронить не собираюсь, не за что мне для них корабли строить, и леса на них жалко, хотите - сами забирайте и хороните, не хотите - я их под скалами побросаю, чтоб в лагере не воняли, или пусть пленные, пока их не отдали, их где-нибудь прикопают неглубоко, или вон в Фазис выброшу, но не сейчас, а после тризны, то есть через недельку!
Какой шум и гам среди Драконов поднялся - любо-дорого смотреть, не то, что слышать! Даже Ээт как-то вдруг смущённо заикаться начал:
- Ну ты, Ясон, ты бы богов постеснялся. Они ведь, хоть и арамейцы, но тоже люди. Ну, пусть их хотя бы жёны их и дети похоронят...
Ах, думаю, как выкуп за пленных платить, так арамейцы не люди, а как, сколько ты говорил, почти три тысячи трупов смердеть будут, так сразу "тоже люди", да?
- А вот если у них жёны и дети есть, то пускай эти жёны и дети тела своих родственников и выкупают!
- Выкупают?! - аж ахнул Ээт. - Да откуда у холопов, у рабов такие деньги?
Ах, думаю, у торговцев и моряков жёны и дети - рабы? Значит, пока мужья и отцы дом свой от нас защищали, они своих домочадцев к тебе в город отправили, и, бьюсь об заклад, не с пустыми руками, а со скарбом, да с деньгами накопленными - заработанными, а ты, паскуда такая, долг гостеприимства забыл, и имущество отобрал, и беззащитных похолопил в рабство?
- А если они рабы и холопы, то у них есть хозяин! И тогда это трижды не их дело, а дело хозяина - выкупить тела родственников его имущества! Выкупить и достойно похоронить! И денег у рабовладельца не может быть мало по определению! Выкупать - и точка! Ну или на волю выпускать, с их имуществом, чтоб они за имущество своё, тяжким трудом накопленное, да работу свою могли ближним своим устроить тризну!
Совсем замолчали Драконы, глаза потупили, искоса только друг на друга поглядывают. Ох, не один тут в стае падла гадкая, явно - общий сговор, явно - жадность их всех вчера сгубила, теперь и рады бы назад, да поодиночке хода нету, только всем вместе. Нужно им хоть соломинку помощи показать, выход из собственной жадности подсказать:
- А может и городской совет этих сирот, без кормильцев оставшихся, хотя бы из жалости у рабовладельцев выкупить, так чтоб волю и гражданство сиротам сейчас, а деньги за выкуп потом. Небольшие деньги, сиротские. А сироты, как свободные люди, должны будут этот долг городскому совету отработать. Ну или отдать собственным скарбом! - и смотрю этак хитро прищурясь, мол, соглашайтесь, Дракончики, ведь городской совет - это и есть вы, Совет Драконов!
О! Заулыбались! Спины распрямились! Не один облегчённо вздохнул! Но марку держат, передо мной слабину не хотят показывать:
- Ну, мы об этом ещё посоветуемся! Не здесь, конечно! В городском, как его, совете! Не сейчас! А чего твоим воинам ещё надобно?
- Еды!
- Еды!!! Да ты же... - аж задохнулся Ээт. - Да твоим волкам что, всего годового запаса зерна из скифских поставок, что вы на складе захватили, мало?
А вот тут уже я маху дал, так и не проверил, что же там на складах хранилось, и в каком оно состоянии. Надо выкручиваться!
- Ты правильно сказал, Дракон Драконов, волкам! Где ты видел волков, которые кашкой пустой, как древние дряхлые бабки, живот набивать будут? Волкам нужно бегать, волкам нужно рвать, а не на лавке с раздутым брюхом лежать и от зерна громко воздух портить! Нам мясо надо! Каждому воину-волку - мяса! Ты же не захочешь, чтобы воины, как волки, по ночам в твой город пробирались - за мясом? Вот и я этого не хочу! Съедят одну овцу, а сколько козлов при этом ещё попутно зарежут...
Помолчали Драконы, посмотрели друг на друга...
- Ладно, - отрезал Ээт, будет тебе мясо. А теперь идём со мной в мою башню, там ты услышишь, какую виру за вчерашний разбой на твою волчью стаю наложит город Эйя!...
* * *
Нету в Эйе нормальных улиц. И переулков тоже нет. Есть только лестницы, которые от башни к башне ведут. А потом от этих лестниц другие - к следующей башне. Башни разные - и лестницы тоже разные, и ступеньки на лестницах. То низкие, мелкие и частые, по ним идёшь - как будто до отхожего места добежать стараешься, нужду малую по дороге не разлив, а оно уже печёт. То вдруг высокие, по колено, и расстояние от ступеньки до ступеньки на несколько шагов - такое впечатление, что ступеньки эти великаны строили, чтоб великаны по ним шагали. Я аж взопрел, как по этим ступенькам в башню Ээта поднимался - сам с утра маслом натёрся, а теперь по этому маслу да ещё под жарким солнцем пот течёт ручьём, да так, что на ступеньке от пота поскользнуться страшно. Но все ступеньки - узкие, такие, что с трудом две ступни рядом поставить можно. Хочется присесть, отдохнуть, но, боюсь, даже моя худая, поджарая задница с этих ступенек свисать будет с двух сторон, а вот задница Дракона торговли, что передо мной идёт, если тот на ступеньки усядется, так ровно пополам этой ступенькой и разрежется... Минимум до пупа... Да и не получится присесть, отдохнуть, позади меня в ту же башню ещё куча народу идёт, а на повороте, там где разные лестницы сходятся, на площадке размером чуть больше двух щитов, положенных рядом, уже пять человек столпилось, ждут, пока мы пройдём, пока лестницу им спускаться освободим...
* * *
Как я взобрался в эту башню, самую большую в Эйе, аж на пять сотен домочадцев - не помню. Вроде она и не выше остальных, но и не ниже, где-то посредине, но и до этой середины добраться, хорошо, что без оружия и доспехов... Сердце до сих пор бьётся где-то в горле, дыхание никак не восстановится. Даже вино - ох, какое хорошее вино, в жизни такого не пивал, сладкое и пьяное - не помогает от жгучей жажды после этих ступенек. А Ээт говорит и говорит, как муха надоедливая навозная жужжит, нет, не так противно, как торгаш в море, но всё равно, так много слов... Хоть и все по делу, но так хочется, как Геракл тогда, в Мезии, уйти, сказав "заболтали"...
Но нельзя - внизу, на галечном пляже, ждут меня три с лишним сотни воинов и моряков, ждут своего вождя, ждут, что я для них выторговал, и чем всем нам за это заплатить придётся. А значит, нужно всё же слушать, слушать этот бред про высокую мировую политику, запоминать, торговаться, и думать, как из всего плохого попытаться сделать очень хорошее:
- ... Мы, колхи, по морю не ходим, морской торговлей не занимаемся. Всегда, традиционно, для нас это делали арамейцы. Раньше не только арамейцы, но больше всего они. Они везли наши товары троянцам, минойцам, этрускам, заморским пеласгам, западным антам, а вот сухопутным пеласгам, гиперборейцам, восточным антам, венедам, сарматам и прочим из скифского корня племён товары на обмен возят уже наши торговцы, сушей. Так что у нас с арамейцами всегда было разделение: мы - на суше, они - на море. И - как две половинки, одним без других нельзя....
- ... А потом появились финикийцы, но финикийцы никому из наших традиционных покупателей, кроме минойцев и этрусков, товар не возят, хуже того, они возят микенцам, которые воюют и с троянцами, и с минойцами, и с заморскими пеласгами! И вряд ли наши привычные партнёры хорошо отнесутся к тому, что их будут резать нашими мечами, нашим оружием, которое они обычно покупают у арамейцев. Именно поэтому здесь финикийцам жизни не дали, ни арамейцы, ни, в конечном счёте, мы...
- ..., только в результате этой борьбы мы, конечно, не пострадали, но и не выиграли ничего. А кое в чём, так, скорее всего, и проиграли. Дело в том, что арамейцы очень дружны между собой, хотя, вернее, между собой-то они, как раз и не очень дружны, а точнее, очень часто ссорятся, но как только дело касается нас или наших заморских партнёров...
-... Дело в том, что по суше с нами торгуют на обмен, ни один из народов скифского корня не признаёт денег, денег в том воровском виде, в котором нас к ним приучили арамейцы. Скифы всегда меняют товар на товар, и цена обмена всегда зависит от того, какого товара у скифов сейчас много, а какого мало. Допустим, в начале весны один железный наконечник для стрелы стоит ровно пять перепёлок, а осенью, когда перепёлок очень много, а стрелы уже поизрасходовали, за один наконечник можно получить и пятьдесят перепёлок. Ну или одного-двух козлят...
- ... а у арамейцев совсем другой подход к деньгам. За твой товар они предлагают тебе свои монеты - золотые, мелкие чешуйки не больше ногтя мизинца, серебряные, чуть потолще и размером с ноготь среднего пальца, или медные, толстые, большие, больше ногтя большого пальца на ноге. При этом за одну золотую чешуйку ты можешь получить пятьдесят или сто серебряных монеток, а за одну серебряную - сто или двести медных. Но ведь товар мой не стоил мне монет, он стоил труда и руды, из которой сделано железо, он стоил угля каменного, на котором это железо было выплавлено, он стоил камня и глины, из которого была сложена печь, в которой было выплавлено это железо, он стоил еды и питья, которые съели кузнец и его семья, пока ковалось это железо, одежды и обуви, изношенной в это время... Если бы всё стоило что-то в деньгах, то вот тогда, может быть, обмен был бы честным, а так получается, что один и тот же меч в разное время года мне обходится в разные деньги!...
- ... А арамейцы очень дружно не хотят весной платить за меч больше денег, чем осенью, а ту же одежду и обувь не хотят продавать осенью дешевле, чем весной! Хуже того, они будут грызться между собой до смерти, но цену для нас, для них инородцев, будут держать на свой товар одинаковой: не дороже какой-то одной цены покупка, не дешевле какой-то другой цены продажа! И после начала войны с финикийцами мы оказались в очень плохой ситуации: арамейцев заменить нам просто некем! Нету других морских торговцев, арамейцы к нам больше никого не пускают!...
- ..., хуже того, мы можем сами чеканить свои деньги, если найдём золото или серебро, но наши деньги арамейцы не принимают по тому же весу, что и свои, только дешевле, хотя на самом деле в наших золотых деньгах больше золота, чем в арамейских, да и серебра в серебряных деньгах тоже больше! Не веришь? Хорошо, смотри, вот деньги арамейские, вот наши, весят одинаково, видишь? А теперь мы высыпаем их в кувшин, до краёв наполненный водой, и смотрим, из какого кувшина больше воды вылилось... Вот-вот, видишь? Если наполнить кувшин с водой наполовину нашими монетами и равным по весу количеством арамейских монет, то арамейские деньги вытеснят из кувшина больше воды, а это значит что? Это значит, что у арамейцев в монетах меньше золота и больше примесей, чем у нас! Они не брезгуют бесчестно расплавлять золото с серебром, да так, что ни на глаз, ни на зуб не определить, а мы так пока не умеем...
- ... и что совсем плохо, пока торговля с арамейцами была честной, то в порту, в Фазисе, жило арамейцев не так много, как нас. Но за последние три года их там стало сначала столько же, сколько в Эйе, а в последний год так даже больше! Что же получается? Получается, что каждый работающий в Эйе мало того, что кормит свою семью, он ещё кормит гораздо большее количество торговцев-нахлебников, палец о палец не ударивших, чтобы сделать эту вещь, но зарабатывающих не меньше мастера не на хитростях ремесла и поте непростого и опасного труда, а просто на перепродаже! И это от граждан Эйи не спрятать, это ведь сразу видно, нас было почти пять тысяч человек, а их в Фазисе уже почти что шесть с половиной!!!...
- ... Вот посмотри на зарубки, пять лет назад мы в Эйе отковали за год пять тысяч железных мечей, получили за них за год 250 тысяч золотых, каждый меч уходил по 50 золотых. В прошлом году мы отковали 15 тысяч железных мечей, но получили за них те же 250 тысяч золотых! За пять лет меч подешевел в три раза! Каждый мастер сделал в три раза больше мечей, сжег в три раза больше угля, выплавил и выковал в три раза больше железа, потратил в три раза больше времени и здоровья - а заработал столько же денег, сколько и пять лет назад! Работать приходится больше, а зарабатывать, как ты понимаешь, меньше! Хотя нигде не слышно, чтобы мечи подешевели, или чтоб ещё кто-то, кроме нас, колхов, сарматов, венедов, гиперборейцев и скандинавов, живущих ещё севернее, чем гиперборейцы, знал секрет изготовления железа!...
- ... Ты пойми, Ясон, то, что вы разгромили арамейцев - оно, может, для нас и неплохо! Ибо достали! Но кто-то должен взять на себя их миссию, обеспечить морскую торговлю! Причём очень для всех было бы хорошо, если бы это были не финикийцы! Чтобы наши товары попадали к нашим традиционным партнёрам! Ну или пусть это будет еще кто-то, кроме финикийцев, чтобы, не попусти боги, не повторилась ситуация с арамейцами, чтобы всегда можно было найти другого, с кем можно торговать выгоднее...
- ... Ведь ты пойми, Ясон, я совсем не против финикийцев, они, конечно, выжиги ещё те, так вот и у вас есть зажигательные кувшины, а делается эта зажигательная смесь из земляного масла, и в ваших зажигалках, поверь моему опытному взгляду, то же самое масло, которое добываем в горах мы, колхи, оно непохоже ни на более густое и желтоватое с другой стороны гор, ни на более черное и липкое, которое добывают в горах Дакии, вот откуда у вас это масло? Ведь от финикийцев же, а у них оно откуда, если их из этих мест выбили, и арамейцы с финикийцами воюют, а не торгуют? Но ведь как-то же купили, у кого-то?...
-... Вира, она, конечно, за жизнь Дракона таможни и Дракона охраны порта на вас наложена будет, как и за каждого погибшего вчера колха, но... но вы откупитесь, вы такие воины, что если ещё не награбили, то награбите на эту виру играючи! Главная для вас задача и главная вира будет - восстановить порт, заставить Фазис работать, торговать, приносить деньги - вам эти деньги приносить! Ну и нам, конечно же, тоже!...
- На все те товары, которые вы захватили в порту, мы не претендуем, мы арамейцам отгружали товары только после полной оплаты, даже если цена была не совсем честной, если этот товар был в порту - мы за него деньги получили, это уже головная боль арамейцев! Но ведь это у нас совсем не весь товар! Ведь нам нужно, чтобы товары всегда продавались, чтобы мы могли продолжать работать! Потому нужно будет восстановить прежде всего торговлю, корабли, связи с заморскими партнёрами....
* * *
Я иду вниз по лестнице, увешанный мехами с вином, как фиговое дерево фигами. Иду, и даже не качаюсь, хотя во мне самом того вина столько, что голова кружится и ноги сами по себе сгибаются. Но под грузом мехов с вином я упорно спускаюсь по лестнице, только успевая подставлять ноги под летящие снизу вверх ступеньки. Где-то за спиной и уже чуть выше слышу восхищённый шёпот колхских стражников: "Вот выжига! Пришёл совсем голый, а потом всех здесь раздел и обчистил, и даже у самого Ээта столько вина утащил, что за мехами и его срама не видно!". Иду и радостно вспоминаю ещё детскую байку, как три македонца пришли в голодный год в Иолк за еду работать, а потом у себя в горах хвастались, что, мол, они втроём пришли, и за три лепёшки в день уговорились в болоте дерьмо мешать, а глупые фессалийцы им давали по три лепешки каждому... И ржу!... Ржу, наверное, для того, чтобы не плакать, потому что всё, сделанное нами тут доселе - тлен и суета, и, как сегодня оказалось, пошло прахом, и нужно всё сделать заново, и сделать, как до нас было...
Я возвращался с радушным разрешением вооружиться, но ходить одетым. То есть вооружись так, как воину не стыдно ходить, только не бери с собой щита, копья и секиры, и рукояти мечей привяжи к ножнам. Я возвращался, зная, что сегодня же в лагерь пойдёт вода, что сегодня же в лагерь пойдёт еда, что не сегодня, так завтра, пойдут вино и лес. Я возвращался, не зная, как сказать своим гордым и прославленным воинам, что теперь им предстоит отложить в сторону оружие и стать презренными торговцами. Я вообще не знал, где взять для этого силы, смелость, авторитет...
А где-то в затылке воспоминанием засел всё тот же низкий, мелодичный, чуть хрипящий голос, который я слышал вчера из куста на стене, который сказал мне сегодня в спину "Эй, ты! Ты - сон! Ты уговорил, покорил и восхитил сегодня Драконов, но бойся Зубов Драконов, они имеют собственный зуб, и никому ничего не прощают!". Я оглянулся - а того пухлого мальчишки, который был вчера, так и не увидел. Только одни девицы идут большой стайкой куда-то, и уже далеко идут... Иду и думаю, что я, конечно, не такой наивный дурачок, чтобы доверять этим Драконам, даже если я их, как там, уговорил, покорил и восхитил, но... Или сказавший имел ввиду совсем другое?
* * *
А в лагере меня уже ждут новости.
Радостные - братья Диоскуры, близнецы Кастор и Полидевк, всё время друг с другом соревнующиеся сами и, как командиры морпехов с разных судов, соревнующиеся своими отрядами, решили устроить соревнование, кто больше найдёт спрятанных ценностей. И буквально перепахали всю территорию Фазиса, причём два раза: сначала команда Кастора левую половину, от устья Фазиса до Арго, а команда Полидевка правую, от Арго до скальной гряды; а потом наоборот, команда Кастора по следам команды Полидевка, а команда Полидевка по местам команды Кастора. И в результате в лагере не осталось ни одного целого здания, все камни и галька по два раза перекиданы с места на место, но меня в шатре ждал полный список имеющихся ценностей и все драгоценности и оружие: с драгоценностями и оружием: шесть больших бочек золота, серебра, украшений, монет разных, бочка наконечников для копий, две больших бочки наконечников для стрел, четыре малых бочонка с мечами ножен и огромная груда шлемов, кольчуг, чешуйчатых и пластинчатых панцирей, перчаток и поножей. Просто бешеное богатство!
От такого громадного количества добычи, и не снившейся до нынешних времён ни в одном прежнем боевом походе, даже сердце сжималось от радости - но всё равно нашёл, чем уже успевших возгордиться братьев уесть:
- Всё выгребли?
- Абсолютно всё!
- Точно ничего больше ценного нету?
- Точно!
- А если найду?
- Найдёшь?... Попробуй!... Но, Ясон, побойся богов, где?
- Я вам сразу скажу где! В воде!
- В воде? Как в воде?
- А на тех кораблях, которые от нас убегать пытались, что, по-вашему, не было ничего? А сколько выплывших с тех кораблей торгашей, что, столько же, сколько с наших потонувших военных?
- Ясон, это что, и трупы шерстить и обдирать? Утопших?
- И утопших, и тех, что на берегу, и одежду богатую целую снимать, и на теле смотреть: их, как говорят колхи, тут под три тысячи человек было, а я что-то трёх тысяч трупов торгашей на берегу не вижу!
И, забегая вперёд, оказался прав: тем, что найдено было на телах павших на берегу, набили ещё одну большую бочку, а из моря, где смогли донырнуть, подняли ещё на три бочки драгоценностей и на бочку дорогого оружия.
Не только радостные новости были, была и тревожная: раненый хитроумный Лаэрт, царь Итаки, посмотрев на те два медных горшка, которые на "Арго" с фортов прилетели, придумал, как отправить их обратно. И вечером рядом с Арго стояли уже четыре высоченных кучи битых гончарных изделий, на которых стояли четыре катапульты, которые раз в полчаса, с перерывом, выстреливали в сторону фортов:
- Мы сначала малость перепутали, горшок с левого форта отправили в правый, а с правого в левый, а они в ответ в нас бурдюки надутые, туго завязанные и с шерстью внутри. Ну тут мы и поняли, это как игра в мяч, бурдюк хоть и тяжёлый, но мягкий, стукнет хорошо, но не убьёт. Ну и вот теперь смотри, Ясон, как получается:
В этот момент раздался свист воздуха и со стороны Фазиса в сторону "Арго" полетело что-то большое и чёрное. На горах битой керамики азартно закричали, быстро залопотали, все четыре катапульты начали крутиться вокруг своей оси, потом вдруг одна выстрелила вверх пустой ложкой - и посредине своей траектории ложки подбила это большое и целое вверх - и с этой кучи обломков раздались победные крики и свисты.
А взлетевший вверх по крутой траектории бурдюк уже начинал с ускорением падать вниз, как раз на другую катапульту, по диагонали от первой. И уже там начались азартные вопли и частые крики, уже её крутили, наклоняли, настраивали. И бувально за удар сердца до попадания мешком с шерстью вниз катапульта выстрелила пустой ложкой, и отбитый катапультой снаряд полетел в сторону скальной гряды, полетел и попал прямо в форт на другой стороне бухты. Теперь уже оттуда раздавались разочарованные, восхищённые и азартные крики, но сразу выстрела в ответ не последовало. А на наших катапультах била фонтаном прямо оргия радости...
"А ведь если они знают, что мы всегда сможем ответить, что у нас катапульт уже сейчас стоит в боевом положении в два раза больше, чем у них, и добиваем метко и быстро - что они теперь сделают? Как бы я поступил в этой ситуации? Чего бояться? Десанта боевых пловцов с моря, чтоб вырезать обслугу и сжечь катапульты? Или массированного обстрела со всех сторон, ведь бухта широкая, но неглубокая, и на скальных стенках катапульт можно поставить много, очень много, так много, что нам мало не покажется...."
Но была и очень печальная новость: к вечеру этого дня умерло уже 27 раненых. И тяжёлых стало гораздо больше, чем было вчера, видно, и вправду, водой Фазиса обмывать раны много хуже и опаснее, чем болотной водой Фессалии...
* * *
А потом сверху закричали, и вдруг из каменной стены, из расщелины, с высоты в три человеческих роста бурным потоком вниз потекла вода. Чистая, холодная, питьевая - всё прямо так, как обещал Дракон торговли. И тут уже стало не до развлечений, всех - буквально всех, и воинов, и пленных, и даже тех, кого по договору за эту воду нужно было отпускать - погнали наполнять водой бочки, бурдюки, мехи, котлы, горшки, словом, всё, что могло воду держать. И сразу понесли чистую воду раненым.
А потом я выхватывал из толпы пленных по одному из тех, кто не колхи, и тут же, на берегу, устраивал экспресс-допрос, мол кто ты, какого рода, кто у тебя родные, есть ли семья, чем умеешь заниматься, смогут ли заплатить выкуп. Растянулась эта работа надолго, но уже к вечеру забрезжил совсем другой план, как использовать пленных арамейцев.
А потом пленные строили бараки. Не для себя строили, строили для раненых, строили для воинов и моряков, строили, чтобы люди нормально отдохнуть могли, не жались холодными ночами возле костров, а днем не жарились под жаркими прямыми лучами солнца.
А потом, уже почти на заходе солнца, прокричали со стены "Эй, волкам - мяса!!!", и опустили узкие наклонные сходни, и по этим сходням, как корабль по слипу, в лагерь съехали 350 коз. Даже нестриженых, с длинной, густой и очень тонкой шерстью. И пришлось выдёргивать пленных с одной стройки, чтоб срочно строить загон, где этих коз до утра содержать...
И уже поздним вечером, когда солнце почти что село, а на пляж Фазиса начали наваливаться сумерки, по моей команде отделили пленных колхов, раздели полностью, облили морской водой, и, со словами, "от чистого сердца, голыми и мокрыми, как из лона матери, отпускаем из плена, выпускаем в мир" начали поднимать их по двое всё в той же корзине-кусте. А сверху, над головами, на скальном уступе раздавались радостные крики и слёзные возгласы...
А наутро в лагерь начали по сходням спускаться женщины, дети и старики, кто со скарбом, кто совсем без скарба, спускаться и разбредаться, ища в телах покойников своих близких, и берег огласился воплями и плачем, и пришлось мне опять всё бросать и идти в Эйю, чтобы договариваться про лес, про дрова, про корабелов, готовить тризну... Так и пролетела почти полная неделя, в постоянных заботах, беготне по узким и высоким лестницам, в переговорах, в трудах и нервотрёпках, и только по ночам, лишь касаясь головой подушки, пропадал я, проваливался в тяжкое липкое забытье сна, чтобы увидеть море, парус, свежий ветер, брызги волн в лицо и услышать радостную ритмичную песнь гребцов...
А на восьмой день вечером Ээт позвал меня на самую высокую башню в Эйе, на башню Дракона морской стражи, и оттуда мы ясно увидели приближающийся такой знакомый флот пузатых торговцев под чёрными парусами. Это торговцы наши шли в Фазис, но уже начался ночной бриз, отжимающий корабли от берега, потому осторожный Эсон, отец мой, решил переждать, отстояться за ближайшими мысами на якоре. И понял я, что вольница наша кончилась, что опять в мой лагерь, в моё войско, в мой флот пожаловал большой мир, со своей большой политикой, большой торговлей - и с пуникийцами...
Мы, конечно, схитрили, когда строили погребальный флот, вместо нормальных погребальных судов "на один раз" использовали ту рухлядь нашего флота, которую починить было дороже и муторнее, чем залатать и спалить в море. Ну и погрузили на борт и вождей, и простых воинов. Я сам зажигал факел на "Ноте", на котором возле кормила лежал Главк, рулевой с "Арго", пробитый насквозь носовой фигурой торгового судна в виде лошадиной головы, а на шканцах, на командирском месте - сам Аргх с перерезанным горлом, но со своим "Томагавком" в руках, на палубе - 28 моряков с разных кораблей, а на вёсельных банках - ещё 60 воинов, по два на каждое весло. И хоть вечерний бриз был не южный, а восточный, но ведь "Евр" потонул, как и "Эол", а "Борей" пострадал мало, как раз восстановить можно, потому...
И прямо под скальными стенами, стенами неблагодарной Эйи, которую они так яростно защищали, но граждане которой решили ограбить и похолопить их домашних, горели тогда погребальные костры для арамейцев, не по одному костру на каждого, конечно, но достаточно высокие и обильно политые и душистыми маслами, и сладкими крепкими местными винами: хоть арамейцы и не были славными воинами, но погибли, как воины, в бою и с честью - бесчестным было бы не отдать им последних почестей.
И только один труп мы не сожгли, даже выловленных из воды утопленников сжигали, а этот с суши достали, но вывезли в море и к скале при входе в бухту веревкой примотали. Пунийский нобиль Банипал, подлец, лжец и вероломный предатель недостоин был добраться до берега. Примотали его лицом в бухту, чтоб всегда видел, пока не развалится, эту ловушку для нас, Фазис, в которую он нас заманил, но сам же в неё и попался. Чтобы видел, но второй раз коснуться берега не мог, не мог войти ни в Фазис, ни в Эйю... Впрочем, не успели мы от скалы отчалить, как чайки и бакланы, и прочие падальщики морские уже занялись изрядно пованивающей тушкой...
А полученного леса как раз хватило на то, чтобы починить 20 кораблей, в том числе расцепить те два, которые друг друга протаранили, да построить две небольшие, но шустрые лодки, с большими парусами и высокими мачтами и без оружия, каждая на 15-30 человек экипажа. И рыбу ловить, и посыльным сбегать, и разведку провести - самое оно. Оставалось эти лодки проконопатить, просмолить, покрасить, да на воду спустить. Ну и слип для спуска "Арго" на воду делать только начали...
И на берегу уже заработал первый трактир - один из пленных арамеев оказался трактирщиком, - да восемь пленных рыбаков починили свои лодки и повезли в Фазис рыбу, да часть наших раненых от чистой воды и хорошей пищи начали прямо оживать на глазах, Стафил так даже сказал, мол, "мой отец Дионис нашёл вино, весёлую да радостную воду, а ты, Ясон, нашел живую воду, от которой жить хочется", да для вернувшихся женщин и детей выстроили ещё два барака, чтобы было им, где жить, чтобы было, где семьи новые заводить, да нашим воинам куда в гости ходить, да оружейники из пленных начали чинить наше оружие и переделывать трофейное под наши, иолкские, привычки и стандарты...
Казалось, всё так хорошо начинается, такой хороший город может получиться, а тут на тебе - отец и весь торговый флот Иолка следом...
Посмотрел Ээт на враз погрустневшего меня, спросил:
- Что, Ясон, закончилось твоё командование, твоё начальство пожаловало? Заново нам договариваться придётся? Хоть скажи с кем?
- Не о том думаешь, Ээт. Ясно же видно, что это торговцы, что они за долей добычи, но... Но где торговцы, там и пуникийцы, а где пуникийцы - там война. Войны бы не было опять...
Тут уже погрустнел и сам Ээт.
- Думай, Ясон, думай, как сделать так, чтобы не было войны. Война ведь никому не нужна, ни вам, ни нам.
- Можно, конечо, всех раненых с добычей домой отправить, тогда нас тут слишком мало останется, чтобы нападать, но и это тоже не выход, новых воинов привезут, не в этот раз, так в следующий всё равно нападут.
- А можно всех раненых так вылечить, чтоб потом всё равно никто не захотел нападать?
- Ну тогда, Ээт, у вас должно быть такое снадобье, которое делают только здесь, и которое поднимает мёртвого на ноги на глазах, и которое гораздо дешевле получать у вас готовым, чем воровать секрет и повторять где-то, а тем более, его должно быть очень немного и доставаться оно должно нам только за какую-то услугу, например, за мир...
- Я найду для тебя такое снадобье, Ясон. Не спеши отправлять домой раненых!
И на следующее утро, то есть вчера, не успел торговый флот Иолка ошвартоваться в гавани Фазиса, вдруг вострубили трубы сверху, громадный кусок стены опустился вниз, превратился в широкую каменную лестницу, и по ней спустился, весь в шелках и бархате, весь Совет Драконов. Он прибыл на подписание договора. Между Городом Эйя и Войском и Флотом города Иолка в лице меня, всех участников похода и всех их родственников, ныне живых и всех, кто еще только родится. О том, что Город обеспечивает товарами, а Флот обеспечивает защитой и торговлей. А Город за это обязуется кормить и лечить от ран, продлевая жизнь. А Флот за это обязуется не пропускать за пределы бухты Фазис из-за моря ни одного чужеземца, кроме тех, кого жители Фазиса сами призовут. И в подтверждение своих обязательств Город обязуется предоставить один кувших Нектара Жизни до начала расчетных отношений, просто для пробы, по факту подписания договора. И в подтверждение своих обязательств Флот обязуется продать часть товаров Города еще до строительства торговых судов и основания торговой фактории, до начала расчётных отношений, просто для пробы, по факту подписания договора.
Эсон, отец мой, первым ступил на берег, как только флот начал входить в бухту. И сразу оказался в бараках с ранеными - много там у него друзей было, много сыновей друзей, оставшихся дома. Мы увиделись мельком до церемонии, обнялись, он всё сокрушался, что так мало лекарств и совсем нету лекарей в караване. А потом - церемония, и когда он подошёл и встал сзади - я не заметил. И были на церемонии мы все, выжившие и не раненые, и все были в тех самых козьих шкурах, которые нам Эйя выдала, и читал отец договор через моё плечо, и только презрительно хмыкал. А когда я поставил подпись и оттиск родового перстня за Флот, и Войско, и всех участников похода, вдруг коснулся рукой этой тонкой длинной козьей шерсти и сказал вполголоса "неужели за руно козлиное ты Иолк продал, сын? Каких коз драных тебе в родном доме не хватало?".
Услышал я, и побледнел, и сморщился, как от пощёчины, но ничего тогда не сказал, потому что церемония. А в конце церемонии протолкался ко мне тот самый с ног до головы окольчуженный пухлый мальчишка и сказал своим дивным голосом "Вот сегодня. Да, сегодня в ночь. Возьми шкуру свою, пусть все воины возьмут шкуры свои; и свои, и раненых, и мертвых, и вообще все шкуры наших коз длинношерстных; отнесут на берег Фазиса и опустят на отмели в воду, и камнями придавят, но только по краям. А утром придут и достанут, и на солнце высушат. Сделай - увидишь, что будет"...
И снова целый день бегал я, ибо дел и забот у меня стало не в два, а во много раз больше, с прибывшим караваном, а вечером отец кричал на меня, объясняя, что отдавать что-то - дважды неразумно, потому что добыча - она и так добыча есть, и она уже не моя, она уже города и пунийцев, а я и чужую долю добычи трачу, причём неизвестно на что, и ещё на работу подписываюсь, долгую, непонятную и непривычную, потому как мы, иолкцы, воины, а воинам свойственно нападать, убивать и грабить, а не охранять, торговать и возить...
И выслушал я отца, и выскочил, как ошпаренный, в прохладу уходящего вечера, и вспомнил этого дивноголосого мальца, и поднял всех, и погнал всё войско своё на берег Фазиса, выкладывать отмель шкурами - первый начал делать непонятное, бессмысленное, лишь бы уберечься, спастись от горечи несправедливых обвинений и оскорбительных подозрений, и от кого - от отца!...
А наутро я проснулся от какого-то невнятного шума и ропота за тонкими стенками моей палатки. Не успев толком продрать глаза, одеться, выглянул из палатки - и обомлел: всё моё войско, целиком, даже раненые, если они ходячие, собрались вокруг моей палатки, устелили всё пространство мокрыми ещё шкурами, а увидев меня, вдруг встали на колени. Хотел я возмутиться и разругаться в голос, но выскочившее из-за туч солнце вдруг пустило такой яркий луч мне в глаза, и почему-то снизу. Опустил я глаза, и увидел, что все - все! - шкуры как будто набиты золотом! Каждая шерстинка покрыта тончайшей золотой изморосью, и потому сверкает на солнце.
Не понял я ничего, не поверил, испугался. Я, не боявшийся запрыгнуть внутрь плотной коринфской фаланги с двумя скоторезами-гладиями, прорезая дорогу своим морпехам, испугался и побежал к берегу Фазиса - а там только одна моя шкура лежит, камнями придавленная; стал я её доставать, спихнул камни - и не смог поднять с первого раза, такая она оказалась тяжёлая. И пришлось мне, голому, под шкуру свою поднырнуть, в воде её через плечо на себя намотать, и только потом встать, сливая с себя потоки воды, и убедиться - и вправду, вся шерсть стала золотой, каждая тонкая шерстинка набилась, облипла тончайшей золотой пылью, и вес у шкуры увеличился многажды.
Иду я по лагерю к своей палатке, еле ноги от тяжести переставляю, а возле палатки моей отец и ближние его, и какой-то пуниец новый, ползают, шерсть на шкурах руками щупают, о чём-то советуются. Подошёл - отец голову поднимает, смотрит на меня, молчит, а я отвечаю ему "Прав ты, отец мой, прав! И вчера прав был - именно за руно козлиное я интересы Эйи опекать стал! За золотое руно, отец!" - и прошёл мимо него, прямо в свою палатку.
И не решился отец войти вслед за мной, и никто не решался, пока я не позвал, а позвал я еду нести, завтракать. А потом вышел из палатки, позвал ближников своих, а отцу и прочим только кивнул, мол, можете следовать, и отправился в трактир. Потому что знал, потому что знал, что сегодня нам принесут зелье.
Волшебное зелье. Нектар Жизни.
Зелье это получается только в одном месте, в священной роще местной богини, где какой-то особый мох живёт не на земле, а на камнях, стоящих стеною. И то только в том случае, если живой мох повреждён, и на нем поселяется плесень. Но не на всяком куске плесени, а только на том, где есть паутина каких-то жутко редких пауков. Тогда утренняя роса, образуясь на плесени, стекает на паутину и застывает там капельками. А жрицы тоненькими трубочками ту росу собирают и в серебряные кувшины по капельке скатывают. Где она должна настояться минимум четыре луны. И потом получившейся полужидкой кашицей можно мазать открытые раны, можно разрезать нагноение и помазать изнутри, а можно и глотать внутрь, если идёт нутряная хворь. По ложечке, по маленькой серебряной ложечке в день. Но не больше пяти дней, потому что потом болезный привыкнет, и ничего ему помогать не будет совсем. Но, как правило, трех ложечек хватает при любой болезни.
А если три ложечки этого зелья добавить в хитрый отвар трав, настоянный на других травах и морской воде, и пить получившееся зелье ещё луну, то очищается организм, и выпадают седые волосы, и начинают расти волосы цветом юным, и тело наливается силой, и дряблая кожа становится гладкой и упругой, а если принимать такой отвар три луны с перерывами на три луны после каждого приёма, то, если не врут, вырастают выпавшие зубы...
Откуда я знаю это? - Ээт рассказал. Ээт рассказал, а я запомнил. И рецепты переспросил, и потом повторил, попросил проверить, как я запомнил. Ведь ещё задолго до этой войны видел я неоднократно, как отец мой, Эсон, тайком красил седые волосы отваром хны, как молодящаяся гулящая старуха, а лицо своё на ночь смазывал разными маслами и соками. И если я действительно дам выздоровление всем нашим раненым, а отцу дам хотя бы тень былой его молодости - не будет у меня большего сторонника и яростного последователя, чем отец.
Вот почему и жду я так нервно и нетерпеливо посреди трактира - ну как, трактира, просто столы и лавки, стены из гальки и битой черепицы только до пояса, а потом столбы и обычная крыша - навес от солнца - когда же опустятся уже привычные узкие и скользкие сходни, и нам принесут, как обещали, высокий и узкий серебряный кувшин с тонкой маленькой ложкой.
И тут появилась она...
Я стоял и смотрел, и ничего не слышал, и не мог оторваться от взгляда на неё, как иссыхающий от жажды в пустыне не может оторваться от ручья. А она, наконец, дошла, остановилась, каким-то одним очень гибким, грациозным движением сняла кувшин с головы и опустила его на высокий каменный парапет, в который упирались сходни, повернулась ко мне и посмотрела чернющими и такими знакомыми глазами, глядящими в самую глубину души моей. И улыбнулась ободряюще.
- Я ... Мне ... Меня... Э....
- Ты, наверное, хочешь назвать своё имя, воин? - она заговорила со мной всё тем же самым волшебным мелодичным низким и чуть хриплым голосом, который мне слышался уже несколько раз.
- Ты говорил, а я запомнила, и ты не обманул, ты сказал правду. Ты - сон! Ты - сон, ты сон мой, ты мне снишься каждую ночь. А теперь, наверное, ты бы хотел спросить моё имя, воин?
Я смог только часто-часто закивать, задрыгать головой вверх-вниз в ответ, ошалевший и онемевший от такого огромного свалившегося на меня счастья, счастья, что она - она! - со мной разговаривает!
- Меня зовут Медея!...
Арго. Часть 1. Эсон
© Copyright: Станислав Кочетков, 2018
Свидетельство о публикации №218060401633
Свидетельство о публикации №218060401633
Рецензии