Никому не нужен

                НИКОМУ НЕ НУЖЕН
            
                Прохладный ночной ветер тихо играл листвой в густых кронах больших  деревьев, растущих близко к стенам одноэтажной старинной постройки. В открытые окна   пробивались лишь крохи свежего воздуха. Там,  то ли ворочаясь от духоты, то ли от храпа тяжело дышащих людей неспокойно спали  ставшие никому не нужными и выброшенными из обыденной жизни  инвалиды. Только здесь, в районной больнице, где были палаты социального ухода, они жили окруженные, может не всегда милосердной, а больше обусловленной служебными обязанностями, заботой медицинского персонала – сестёр и нянечек, уже повидавших жизнь, а потому  чаще с пониманием относящихся к каждому пациенту и бедам, приведшим его к этой жизни.
      В первой палате, что рядом с выходом из здания, жили мужчины с ограниченной подвижностью, потерявшие ноги или с болезнями ног. Был среди них  старик, которому уже стукнуло девяносто; старым он стал ненужной обузой  семье, и проводили его родные люди сюда к  чужим, но обязанным  заботиться о том, чтоб деду было тепло и сытно. Он почти не выходил из палаты, чаще молчал, немногословно отвечал на обращённые к нему вопросы, а его отсутствие на койке объяснялось только необходимостью  сходить по нужде или в столовую.
      Относились к нему жители палаты  с участием, понимая, какую душевную боль переживал старик, расставшись в конце жизни со своим домом. У каждого из его соседей по палате была своя история,  и в большинстве своём они не имели ни жилья своего, ни родственников. А у него всё было – дети, внуки, родственники… Да только посчитала семья, что деду лучше будет тут, где есть  общение и постоянный уход.  Он тосковал и угасал на глазах. И все, кто был рядом, старались  уделить ему внимание, подсаживались поговорить о жизни.
      Общего телевизора в отделении не было, а в этой палате постояльцы скинулись крохами скудных денег, выдаваемых им на руки из пенсий, перечисляемых на больницу, и имели возможность быть в курсе новостей, и программы  себе выбирали по интересам.
      Самым активным в заботе о старике был Стас Русак. Инвалид – колясочник,  возрастом около пятидесяти,  выгонял  инвалидов из других палат, приходящих посмотреть телепередачи, охраняя покой рано засыпающего  деда…
     Ярко освещающая землю луна продолжала движение,  её свет уже просвечивался сквозь листву  и пробивался через открытое окно в комнату.
     Что-то словно подбросило Стаса. Он сел и хотел  вскочить на ноги, но на мгновение забыл, что ног нет,  от рывка повалился на спину и застонал. Только что во сне он бежал – бежал быстро, убегая от кого-то страшного, постоянно настигающего его. Сейчас он лежал весь мокрый от пота, который покрыл его во время бега. Сердце колотилось неистово. Мгновенно память вернула его к действительности. Он  наклонился, чтобы увидеть  деда на кровати, стоящей впереди его.  Тот спал, тихо похрапывая.
    « Партизан,– улыбнулся про себя Стас,– и тут старается себя не выдать».  Из рассказов деда он знал, что во время войны дед с семьёй  ушли из деревни в партизаны, скрывались от фашистов в лесах. Дед, ставший к концу войны уже взрослым, был приписан к отряду, а после войны получил звание  Ветерана Вов и пользовался всеми льготами участника войны. Именно поэтому его без всякой волокиты по заявлению родственников и собственному согласию определили сюда, к инвалидам.Отделение социального ухода в больнице было только перевалочным пунктом для отправки инвалидов на постоянное место жительства в Дома инвалидов и престарелых.. Свободных мест для всех желающих в тех домах не хватало, и ждали переезда временные постояльцы здесь зачастую  по году, а то и по два. Дед сам согласился уехать в Дом инвалидов  из  дома, построенного им. В этом доме выросли  дети и внуки, только всем  не до старика. А для него  то врача надо вызвать, то за лекарством бежать. И с памятью у него плохо стало,– боялись дети, как бы дед оставил не выключенной газовую колонку. Вот и решили, сообща и без него, что ему на людях лучше будет. Объявили ему о своём решении. Опустил голову и сказал:
– Решили, так решили,– и всё.
Оглянулся Стас на соседа Андрея, громко храпящего мужчину крепкого телосложения, которому пару дней назад исполнилось сорок семь. Он  храпел громко, со всхлипом. Бывший «афганец», потерявший ступни ног на войне, и контуженный, демобилизовался по ранению, вернулся домой в семью родителей с надеждой жениться, завести детей. Только полученная контузия не давала жить спокойно: часто по ночам вскакивал, забывая про ранение ног, падал, кричал. Стал трудоустраиваться, а усидеть на одном месте не мог – всё было ему не по нраву: и начальство несправедливое, и платят мало, и работа не по нему…  Познакомился с женщиной, бывшей уже один раз замужем, а пожить долго семьёй ему не пришлось. Проявился его неуживчивый характер и там; недолго терпела гражданская жена его бытовые придирки, призналась:
– Лучше одной  с тоской, чем под мужниной доской…
      Сюда, в палату, он попал через полгода после прибытия Стаса и сразу попытался установить свои порядки. Но Стас, уже хорошо познавший за  прожитое в жизни время таких людей, сразу поставил его на место:
– Нашёлся пуп земли!  Видали таких. Будешь выкаблучиваться, спать в коридоре будешь. Мне хоть царь, хоть поп, а получишь в лоб! – и тот стал смотреть на Стаса с уважением.
     Был и четвёртый постоялец в  палате. Пожилой мужчина, прибывший на недавно освободившееся место, имел вид заморенного от недоедания человека. Тощие руки как будто выпадали из широких рукавов явно великоватой по размеру рубахи. Она была у него одна, и для переодевания ему кто-нибудь отдавал свою. Он почти не поднимался с постели, лежал, отвернувшись к стене, и всё время молчал, не отвечая  на вопросы, не вступая в разговоры. О нём никто ничего не знал. На расспросы  медсестёр о нём тоже не находили ответов. Он отказывался от пищи, иногда ему еду насильно вливали в рот. Все понимали, что так долго он не протянет, смотрели на него с участием, жалели, но предпочитали не трогать.
    Теперь он лежал также тихо, как всегда, отвернувшись к стене. Только иногда  слышно, как  вздыхал, и тогда было понятно, что не спит.
    Стас окинул всех взглядом и вернулся к своим мыслям. Снова видение сна захватило его. От кого же он так бежал?.. И вдруг вспомнил… вспомнил! Это лицо, искаженное злобной гримасой часто в течение многих лет преследовало его. Это она, Варвара Петровна, или,»варвар с сиськами»,  как её назвали старшие детдомовцы за крутой нрав и нелицеприятные определения воспитанников, гналась за ним теперь во сне и кричала:
– Шалопай, верни булку! Нарожали  шлюхи  выродков!..
 
    А у него той булки и не было. Это Ванька Колокольчиков булку хлеба спрятал. Они тогда втроём договорились стянуть со стола в кухне хлеб. Надо было втроём подойти к двери, а потом, когда хлеб окажется у кого-то в руках, убегать врассыпную, чтоб Варвара не догадалась, за кем гнаться.
Им было тогда уже по тринадцать. Все они были одногодками и  жили в одной комнате, в одном отряде.
     Ивана привели в детдом милиционеры. Поймали его на станции, где он жил в притоне вместе  с воровской шайкой. Его полуголодного, сбежавшего из дома, на станции присмотрел один из воров, забрал к себе в притон, прикормил и учил воровскому делу. Его несколько раз возвращали домой, но он снова сбегал. Жил мальчишка с мачехой, отец обращал больше внимания на её дочку, а к Ваньке относился, как к чужому. Да бабушка Ваньке рассказала, что рожать его мать совсем не хотела, пыталась избавиться от него, когда он ещё в животике рос. Куда-то засовывала спицу и пыталась что-нибудь сделать, чтоб избавиться от Ваньки. Вот у Ваньки на голове красное яркое пятно от рождения, так он и решил, что это от материнской спицы. Когда Ванька родился, смотрела за ним плохо. Чтоб извести, купала  при настежь открытом окне и оставляла мокрым в холодной комнате. А  мальчишка жизненным оказался, только закалился и крепким стал.
       В то время аборты были запрещены, и когда мать снова забеременела, да помнила, что от Ваньки избавиться не получилось, пошла к какому-то «коновалу» делать подпольный аборт. Потом еле до дома дотянулась – открылось у неё сильнейшее кровотечение. Вызвали скорую помощь, но спасти мать не удалось.  Старую бабушку, которая жила вместе с Ванькиной семьёй забрала к себе  сестра матери. Отец очень быстро привёл в дом новую жену с её дочкой. Девчонка была плаксивой, а во всех её слезах виноватым оказывался Ванька. Понял он, что не нужен отцу и стал сбегать из дома, наконец, оказался в детдоме. А воровское учение осталось при нём.
     Ещё один их дружок –  Димка Сироткин был отказником. Ещё в роддоме мать написала заявление об отказе от ребёнка. Указала – временно, мол, устроится, и заберёт. Поэтому его сначала передали в дом малютки, а позже отправили в детский дом, и надеялись, что придёт за ним мать. А она всё не шла. Об отце он ничего не знал, в метриках о рождении в графе об отце стоял прочерк. Его в детдоме так и звали – Сирота. Было у Сироты хорошее качество, за которое ребята его уважали. Никогда он никого не предал, ничего никому, как бы его кто о чём не просил, не рассказывал. Если что  спрашивали, отвечал, мол, не слышал и не видел. Если настаивал кто  из ребят, что был он свидетелем при проступке,   одно твердил: «Не видел, не слышал».Так и стал Сирота другом в этой сплоченноё тройке.
     Стасик не любил о себе рассказывать. На расспросы отвечал уклончиво:  « Ничего хорошего».
Мать Стасика умерла при родах. Подарила ему, Стасику, жизнь, а сама умерла. Почему её врачи не смогли спасти, Стасик не знал. Отец сначала забрал его домой, а потом сдал в детдом.  Сведения об отце в документах Стаса остались. Мальчик помнил, что в детдом до  его пяти лет  отец приезжал, а потом сказал, что уезжает жить в Беларусь на родину  к своей матери. Когда Стасик пошёл в первый класс, отец прислал посылку с гостинцами. Дальше связь прервалась. Сын писать отцу как-то не решался, да и не хотел из-за чувства солидарности с друзьями – у них нет никого, так и у него никого.
     Мальчишки росли, как на дрожжах, вытягивались, становились всё активнее. Всем хотелось быть сильными и смелыми. Солдаты Союза воевали в Афганистане, и друзья внимательно следили за новостями о войне с талибами. Они хотели стать героями.  Чтоб укреплять мышцы, старались чаще ходить в спортзал. А после тренировок им очень хотелось кушать. Но детдомовцы стали  замечать, что пища становилась  жиже, порции меньше. На просьбы о добавке  получали отказ. В городской школе, куда они ходили учиться вместе с детьми из полных семей, всё чаще стали слышать о невыдаче зарплат учителям, об отказе проведения намеченных  мероприятий из-за отсутствия перечисления денег из районо.
      До этого времени  на летние каникулы  ребят из детского дома отправляли в пионерские лагеря, подведомственные предприятиям города. А в то лето все ребята остались без путёвок, слонялись по территории детдома или бродили без дела по улицам, находя  себе развлечения самостоятельно,  и всё время их разговоры сводились к еде –  начинающиеся с разбора детдомовских житейских ситуаций, заканчивались обсуждением того, что они видели  в столовой.
– Ванька, видел, как Варвара сливала недопитый сок младшей группы в банки? – как-то спросил Сирота.– Она всегда всё недопитое сливает, а потом я эти банки за батареей видел. Тянет сумки домой, как слон. Нам бы больше в стакан наливала. А то так и смотрит, чтоб недолить.
– Да она всё недоетое забирает. Вчера у Светки рыжей из второго отряда живот болел, она от обеда отказалась, так видел, как эта  обед себе забрала, –  вставил Стасик.
– А хлеб?..– многозначительно спросил Сирота.– Помните, раньше хлеб нарезанный в тарелках на стол ставили, ели, сколько хотели, а теперь по два кусочка дадут, и всё.
 – Надо её наказать, – предложил Ванька.– Давайте, стащим булку. Когда она принесёт от завхоза, последим, потом надо кому-то отвлечь. Пока её не будет, воспользуемся моментом. Но надо всем быть вместе, чтоб потом разбежаться.  А за кем она погонится, у того хлеба не будет. Зато наедимся!
– Нет, Ванька! Это твои воровские штучки в тебе проснулись. Потом кому-то хлеба не хватит. Что тогда?! – возразил Сирота.
– Да если бы ты видел, на сколько кусков она булку режет! Она себе в сумку всегда булку кладёт. Вот этот излишек мы и заберём, – утверждал Ванька.
  Стасик молчал. Он обдумывал. Кушать хотелось. Денег не было. Они уже пробовали клянчить у прохожих копейки, приговаривая: « Тётя, дядя, подайте денежку, кушать хочу» Да только кто-то ругался, кто-то мимо проходил…Мало, кто даст мелкую копейку. Наберут ребята на батон и бутылку лимонада, разделят на троих так, чтобы «червячка заморить». Бывало, что кто-нибудь  звонил  директору и жаловался, что детдомовские у него  милостыни просили. Собирала директор всех ребят на общую линейку, объясняла, что возникли трудности с финансированием, что в магазинах дефицит продуктов и всем трудно, но это временно, им надо потерпеть и не позорить детдом…
– Ладно. Идём. Подумаем, – завершил Стас разговор после очередного обсуждения возможного наказания Варвары.  Мысль наказать её и желание съесть лишний кусок хлеба уже не покидала…
     Мальчишкам очень хотелось самим постоять за себя. И им хотелось быстрее стать взрослыми. Тогда, прячась от воспитателей, если находили недокуренную сигарету, делали по очереди по одной затяжке, а потом смачно, как часто делали взрослые, сплёвывали слюну.
       Табачный запах оставался, и Варвара чувствовала его. Как только они появлялись в холле здания, а она оказывалась в тот момент неподалеку, она подзывала их к себе и велела громко выдыхать ртом. Тогда Варвара применяла воспитательный метод: ставила их рядом и каждому отвешивала по хорошему подзатыльнику, приговаривая:
– Стервецы! Не успели вылупиться, уже свою мерзкую сущность показываете! Я вот вам…– и она била, добавляя, – жаловаться пойдёте, голодными оставлю! Сделаю из вас людей!
    После её рукоприкладства план наказания  изыманием булки хлеба в свою пользу у мальчишек вызревал всё быстрее.…
   В один из вечеров перед ужином выложила Варвара в столовой  хлеб  для нарезки, а  ребята  уже стояли за дверью. Сирота залез  на стол, стоящий неподалёку, и спрыгнул с него, громко стукаясь шлёпанцами о пол, как - будто свалился, и заорал, как от боли. Варвара выбежала из двери и метнулась в сторону Сироты, а тот вскочил и побежал к выходу. Этого времени хватило, чтоб Ванька схватил булку и вместе со Стасом тоже бросились к выходу. Варвара, увидев убегающих мальчишек, поняла, что мальчишки   набедокурили, погналась за ними. Мальчишки убегали быстро, а грузной женщине бежать тяжело, но бежала, ругаясь и пытаясь догнать.
      Ванька побежал прямо к выходу с территории. Хлеб он спрятал под рубаху и придерживал его перед животом, а сторож Алексей Митрофанович, заметив у парня на животе пузырь,  всё понял и показал Ваньке рукой, чтоб  забежал в сторожку.
      Все в детдоме уважали Митрофаныча и доверяли ему, а потому Ванька сразу юркнул в открытую дверь. Варвара, уставши от бега, остановилась, стояла, громко дыша и грозя пальцем в сторону убегающих мальчишек, ругалась. А Сирота и Стас, побежав сначала не прямо за Ванькой. а вокруг здания, уже развернулись и, немного постояв и послушав Варвару, помчались к Митрофанычу,  который звал их к себе, маня рукой.
    Сторож, убедившись, что Варвара ушла, закрыл за мальчишками дверь, усадил на широкую деревянную лавку и велел рассказывать, что они натворили. Все трое наперебой рассказывали ему о своих обидах на Варвару, о её подзатыльниках и обзываниях, и, наконец, о том, что она даёт им уменьшенные порции, а они голодными ходят. Митрофаныч  давно знал Варвару –  знал, что сын Варвары, уехавши в город учиться в ремесленное училище, связался с плохой компанией, бросил учёбу и пропал. Вроде бы и жалея ребят, но от  обиды и своей боли в душе, женщина срывалась на мальчишках.
– Вот что… То, что вы натворили, похвалы не вызывает,– говорил Митрофаныч. – Варвара, конечно, будет подозревать вас. Пойти сознаться, что вы взяли хлеб, значит быть большому разбирательству, вам достанется по полной… Оставляйте его здесь. Бегите на ужин, как ни в чём не бывало. А  завтра будете гулять, проголодаетесь, придёте  и скушаете.
– Но Варвара будет сейчас искать булку.
–  Может будет, может – нет… У неё свои на это причины. Она тоже понимает, что вы впроголодь ходите. Но она не виновата. Вы живёте здесь на всём готовом. Есть ли продукты на складе и в магазине, нет ли, вас это не беспокоит. Вы приходите в столовую, и вам ставят тарелку с кашей.  И хлеб, пусть два кусочка, но кладут. А ей, завхозу, директору надо найти  деньги,  продукты,  где купить. Жизнь сейчас в стране тяжёлая, не так всё просто…
      Варвара промолчала, только стала внимательнее  присматриваться к дружной троице. А они жили, как прежде, ничем себя не выдавая…
      Этот случай отозвался в их судьбе неожиданно скоро.
        В  начале учебного года позвал их Митрофаныч в сторожку и напомнил про происшедшее.
– Вот что, друзья, когда-то я вам помог. Помогите теперь мне. У меня в семье проблема. Зарплату нам не выдают уже три месяца, а сын взял большой долг, но лишился работы. Если во время долг не отдаст, его могут убить. Нужны деньги.  Не вижу никакого выхода. Понемногу хочу продать кое-что из своих вещей, но этого мало. Знаю, что в школе в кабинете физики уже с лета стоит новый упакованный магнитофон  « Астра» с катушками. Если его вынести, можно продать. Вы только помогите его вынести, я его сразу заберу и никто его не найдёт.
–  Но это же кража большая! – тут же возразил Стас. – А мы учимся там, нас знают!
– Ну и что, что знают. Взяли коробку, вынесли и всё!.. Не сделаете, расскажу о той булке, что стянули у Варвары, –  пригрозил Митрофаныч.–  Смотрите, никому не проговоритесь о моей просьбе. Если что, сброшу вину на вас.
      Ушли от него мальчишки растерянными. Долго обсуждали они просьбу сторожа, думали, как поступить. И решили Митрофанычу помочь. Вместе с ним планировали, когда и как провести кражу… 
       Кабинет физики на первом этаже. Окна выходили на задний двор школы. Ребята давно стали присматриваться к коробке и решили, что немного задержатся в кабинете после урока  и передадут коробку Митрофанычу через открытое окно.
      Всем руководил Ванька. Всё прошло бы хорошо, но учитель вернулся, когда   Сирота закрывал окно. На вопрос учителя, зачем открывали окно, Сирота ответил, что выбросывал мусор.
     Когда в школе обнаружили пропажу, учитель тут же вспомнил тот случай. Подозрение пало на детдомовских ребят, на них заявили в милицию. Открыли уголовное дело. Магнитофона у Митрофаныча  не нашли, хотя ребята рассказали, как всё было.
– Оговаривают,– сокрушался перед следователем сторож.– Пытаются на меня свалить. Сами-то и в прошлом году булку хлеба у Варвары Петровны из раздатки спёрли. Я их прикрыл, чтоб не досталось. А они- то, паршивцы, вишь ты, и меня втянуть  решили…
      Прошёл суд. Назначили ребятам исправительный срок на три года в колонии общего режима для несовершеннолетних.
      Только учитывая историю Ивана, что попал  в детдом из воровского притона и был  на год старше друзей, отправили в одну колонию, а ребят – в другую.
            Диму и Стаса отправили в Казань – далеко от детдома и от своих родственников, о которых они всё-таки помнили и надеялись на их помощь.
     Помогала им в те годы только  дружба, были вместе одним целым: в одном отряде, в одном классе. В колонии они окончили школу, получили аттестаты зрелости, и, пройдя профессиональное обучение, вышли на свободу, как говорили  их воспитатели, подготовленными к жизни.
       Первым освобождался Дима Сироткин. Рассказал Стасу, что попробует разыскать родных матери и устроиться жить где-нибудь рядом с ними. Договорились друзья   не терять друг друга, встретиться. Об Иване они знали, что во время нахождения в колонии у него было нарушение режима, и ему  назначен дополнительный срок  на год… Больше о нём ничего не слышали.
      Стас  решил отыскать отца в Белоруссии  и ехать к нему.
      Был отец Стаса уже в пенсионном возрасте, жил  в деревне, подрабатывал в колхозном клубе художником по вывескам. Жил он вместе со второй супругой, такой же  старой, как  сам. Встретил он сына без радости.
      Как и везде, в Союзе в конце восьмидесятых годов жизнь в деревне была скудной. Выживала деревня, в основном, благодаря  запасам с личных хозяйств. Ни лишних денег в карманах, ни мест работы  для жителей деревни не было, а колхозы уже распадались.
      При появлении Стаса в доме отец растерялся, – где и как устроить сына, тем более, вернувшегося из заключения. Брат отца –  Василий, работавший в то время в милиции, помог быстро выправить паспорт. Только места для работы долго не находилось. Поступил Стас на курсы в автошколу. Хотелось бы парню пойти служить в армию, как он когда – то мечтал, но и из-за  судимости в призыве ему было отказано.
     Получил Стас водительские права и помог ему дядька Василий устроиться на работу слесарем в районную автоколонну.
     Именно с этого времени начался у Стаса период жизни, про который он никогда не хотел рассказывать, отмалчивался или говорил одним словом: «Беспредел…»
    Там, где был до этого времени, он жил, подчиняясь правилам  закрытого пространства, а выйдя на волю,  хотел показать  независимость,  почувствовать себя хозяином своей жизни.
 С деньгами, появившимися у него за халтурную работу, он почувствовал себя свободным. Но быстро появились друзья, желающие погудеть за чужие деньги. Среди них были и те, которые вернулись из мест заключения и уже искали себе напарников для новых  «приключений».     Познакомившись поближе со Стасом, они быстро увидели его неприспособленность  к обычной жизни, а зная о его судимости, быстро прибрали парня к рукам, приобщая к вольготной жизни за его же деньги.
      Началось время ночных гулянок и опозданий, прогулов на работе. И незаметно для себя втянулся  Стас в компанию, занимающуюся воровством и разбоем. И отец, и родственники увещевали парня, пытались защитить от новых друзей, но оказался он уже в сетях, из которых выбраться  было трудно. Много знал он о тёмных делишках своих новых попечителей и понимал о неотвратимости расправы в случае отказа от общения с ними.
     Конец  свободе не заставил себя долго ждать.
     Как – то во время обеденного перерыва на участок, где работал Стас, зашёл к нему  приятель из той компании и попросил Стаса выгнать  к  воротам  «Жигулёнок», принадлежащий одному из бригадиров колхоза, и поставленный в мастерскую на окраску. Мол, воспользуется машиной минут на двадцать и к концу перерыва  возвратит. Стас знал, что это бывший осуждённый за угон автомобиля, и тут же в мыслях возникли сомнения, стоит ли выполнить просьбу. Но какая-то предательская сила страха уже владела им, – он сел за руль и подогнал машину к воротам…
    Обеденное время давно закончилось, а машины не было. Всё понял Стас и, ничего не сказав мастеру, помчался в милицию к дядьке Василию советоваться, что делать. Тот, окрестив Стаса крепким словцом, тут же вызвал наряд из района, а Стаса отправил на милицейской машине предусмотрительно в городской отдел, предполагая, что дружки угонщика могут забрать Стаса к себе и убрать, как ненужного свидетеля. Стаса заключили в Сизо.
    Остатки разобранной машины были обнаружены только на третий день. Был найден и арестован угонщик. Он был осуждён на пять лет колонии строгого режима, а Стаса осудили как сообщника и направили на три года в колонию общего режима, только уже взрослую.
     Никто за него не ходатайствовал, никто не переживал. 
Отец сказал прямо:
– Заслужил, получи! – и, вздохнув, добавил, – Может теперь чему – нибудь тебя хорошему научат!
     В колонии учили его все: и начальство, и конвоиры, и сокамерники. Главным пунктиком всех учений было унижение. Его учили забыть, что он человек и изощрялись в своих уроках. Но к этому времени Стас, выросший в детдоме и уже познавший правила жизни за решёткой, стал колючим и умеющим дать отпор. Только об одном он всегда вспоминал с тоской – рядом не было Сироты. Там, в первой колонии, они оба чувствовали поддержку друг друга, а потому был каждый сильнее в два раза. На этот раз он оказался один внутри преступников, подчиняющих себе слабых и трусливых.
          С первого дня  пребывания в камере, куда его определили на срок заключения, и где осуждённых было в два раза больше, чем коек, ему пришлось отстаивать своё место в жестокой драке.
       Закрылась за ним дверь, проскрипел замок, и оказался Стас перед глазами, полными озлобления и ждущими развития спектакля с новым прибывшим, чтоб определиться, кем он станет на время отбывания срока среди сокамерников. Стас, получивший опыт поведения с преступным миром во время первого заключения, был готов к такому сюжету, а потому сразу сжал кулаки, чтобы дать отпор при попытке  унижения его.
          Били  жестоко, ожидая мольбы о пощаде.  Его, окровавленного и уже потерявшего сознание, но сохранившего молчание,   сокамерники подтащили   к двери и оставили лежать на голом полу. Постучали в дверь, вызывая надзирателя, но тот  через смотровое окно только взглянул, и окно закрылось. Холод привёл его в чувство. Он очнулся, вспомнил, что произошло и отполз к противоположной стене, где и пролежал до следующего утра. Поднялся и прошёл к месту, указанному ему одним из сокамерников, и рухнул на него, чувствуя отсутствие сил и желание уйти из действительности. Но долго ему спать не пришлось, команда «на выход» подняла всех, и все вышли на построение и поверку.
      Дальше потянулись дни, одинаковые для всех, временно проживающих там. Не раз битый, но  и не дающий себя в обиду, он жил по установленным  не то милицейским начальством, не то самими осуждёнными, правилам. И определение «беспредел» уже устойчиво сформировалось в его сознании.
       За время, пока он был в колонии, распался Советский Союз. В стране настало время  неопределённости и растерянности. Оно коснулось  и мест лишения свободы для преступного мира. Пользуясь этим моментом, много заключенных подали просьбы о пересмотре дел и просьбой амнистии. Но из-за неразберихи  в правовых актах по союзной и республиканской принадлежности, в пересмотре дел чаще всего было отказано. Среди подавших такую просьбу был и Стас, старающийся изо всех сил не нарушать режима, чтобы попытаться раньше вернуться на свободу. Но пришлось отсидеть от звонка до звонка.
     Снова поехал Стас к отцу. Другого места, где нашёл бы он себе крышу,  не было.  Пока Стас был в заключении, умерла жена отца. Перебивался отец на деньги небольшой колхозной пенсии, размер которой позволял только сводить концы с концами. И надо было искать парню срочно какую-то работу, чтобы он мог прокормить себя.
     В деревнях люди знают всё друг о друге. И здесь, в их Дербичах, знали историю Стаса с момента его первого появления, о его причастности к  угону машины их бригадира, а потому сразу же показали ему своё недружелюбие. А бригадир Лившиц, узнав о возвращении Стаса, решил его проучить. Встретив парня на улице, погрозил кулаком и сказал: « Откуда вышел, туда и пойдёшь!»
     Опять на помощь пришёл дядька Василий. Жалел он племянника, проведшего детство вдали от отца, видел растерянность его во всех встретившихся ситуациях, требующих самостоятельности и настойчивости. Пытался подсказать, наставить на нужное решение. Тогда уговорил Василий председателя колхоза взять Стаса водителем на старенький грузовичок, на котором возили на ферму сено от скирд, сложенных на колхозных полях. ГАЗон часто ломался, приходилось шоферам больше заниматься ремонтом, и заработки их были копеечными, отказывались они от машины.
      Выбора не было. Стас сел за руль. Он привёл машину в порядок, а зная отношение  рабочих фермы к себе, как к бывшему заключенному, старался не вступать в разговоры, держался в стороне.
       Возраст брал своё. Работающие на ферме девчата подсмеивались над парнем, пытались как-то задеть едким словом. А он лишь глянет в их сторону и промолчит. Приметил среди них девушку с красивым именем Олеся, всегда отмалчивающуюся во время девчачьих перепалок, смотрящую на него с явной симпатией. Что-то тронуло его сердце, потянулось к ней. Хотелось ему чаще встретиться  взглядом, увидеть её поближе.
      Только ухаживать за девушкой Стас не мог. Поговорил с отцом, не был  бы тот  против встреч  сына с девушкой, да подумать о женитьбе. Узнав о ком речь, отговорил отец. Причин было несколько: колхоз разваливался, кто и где будут работать, неизвестно. Также неизвестно, где будет работать Стас, а семью надо кормить. Одной из причин было жилье – отец наотрез отказывался принять сноху в дом. Понимал отец – никогда  родители девушки не разрешат выйти  замуж за Стаса.
     После этого разговора старался Стас не смотреть в её сторону, но загасить огонёк в душе не удавалось. Переживал, а подойти так и не решился. Вскоре стала она встречаться с другим парнем, жителем соседней деревни, и дело шло к свадьбе.
     Уже вторую зиму работал Стас на своём грузовичке. Опыт работы автослесарем пригодился, машина бегала исправно. И начальство к нему стало относиться с доверием. Только бригадир Лившиц по-прежнему носил в себе затаённую злобу, искал, как отомстить парню.
     На Рождество была назначена свадьба Олеси. К празднику готовились все работники фермы. Но праздник праздником, а коров доить и кормить надо. Пришлось ехать Стасу в поле за  сеном. Зимой обычно Стас брал с собой  помощника: трудно одному грузить – выгружать, да и мало ли что с машиной случится, чтоб в поле одному не остаться. В этот день взять с собой было некого. Решил ехать один. На душе тошно – переживал, что ничего так с Олесей не вышло – идёт замуж за  другого. В его сознании всё кипело от обиды и ощущения безысходности.
     Дорога к стогам, несмотря на глубокий снег на полях,  была  проторена. Гнал Стас машину, выжимая из неё всё, на что та способна. Хотел скорей привезти сено, разгрузиться, а потом уехать из деревни, чтоб не слышать весёлого застолья. Только  пока загружал сено в кузов, поднялась пурга. Завел машину, тронулся, а ехать невозможно – ничего не видно. Буквально по памяти вёл машину, скользя и попадая колёсами в снег. Ему казалось, что вот-вот он вырулит с полевой дороги на шоссейную, ведущую к деревне. Но выехать на хорошую дорогу ему долго не удавалось, а колёса всё больше вязли в снегу и пробуксовывали. Дворники не работали. Сквозь стёкла, залепленные снегом,  он почти не видел дороги.
     Зимний день короткий – быстро стемнело, фары не справлялись с темнотой, перемешанной со снежным хаосом. Стас понимал, что если он будет дальше блуждать на машине по бездорожью и останется в поле на ночь, то может замёрзнуть. Бензина в баке немного, машина без подогрева, звать на помощь некого, будут ли его искать – неизвестно. И он боялся заснуть. Он решил идти: не зная, в какую сторону, но идти.
   Он и не понял, что остановил машину уже на шоссе, а потому, оставив машину, просто по интуиции стал пробираться сквозь метель к деревне.
         Вскоре мимо его грузовика проехал УАЗик бригадира Лившица, возвращающегося из районного центра, куда ездил за покупками для семьи.
    Лившиц, проживший здесь всю жизнь, на ощупь и  впотьмах мог найти дорогу к деревне, потому, несмотря на поднявшуюся завею, решил возвращаться домой. Он, увидев стоящий на дороге колхозный грузовик с сеном, сразу узнал в нём машину Стаса. Но не остановился, чтоб посмотреть, что случилось, где он, только проезжая, буркнул: « Чтоб ты сдох здесь, щенок!».
   Вскоре Лившиц заметил впереди на дороге пробирающуюся через снежную пелену фигуру почти обессилевшего человека. Тот не шёл, а плёлся, еле передвигая ноги, наперекор летящей навстречу плотной колкой снежной массе.
        Он узнал этого самого «щенка». И опять ком злости подступил к горлу.
Стас, увидев мимо ехавший УАЗик, замахал руками.  Машина прошла мимо. Он много раз слышал от бригадира проклятия в свой адрес, и теперь, вспомнив в мгновение все слова того, понял, чья машина  могла пройти мимо, не подобрав его.
       Эта встреча придала Стасу уверенности, что он идёт в правильном направлении, а негодование, загоревшееся внутри, придало сил идти быстрее. Но силы оставляли его с каждым шагом,–  уже  ползком добрался до крайней избы и постучал в дом. Женщина, открывшая дверь, увидела почти замёрзшего парня, позвала мужа, вдвоём  волоком втянули Стаса в комнату, помогли раздеться.
    Немного отогревшись, Стас поспешил домой.
    Утром, несмотря на праздничный день, Лившиц постучал в дом председателя.
– Слушай, Никитич, тот подонок, сын Володьки Залесского, бросил машину на дороге и корма на ферму не завёз. Где-нибудь отлеживается после поддачи. Гони его в три зашей!
– Аааа…Чтоб его…– председатель выругался,– а где машина стоит, кто-нибудь знает?
– Дык я ж тебе говорю,– снова стал убеждать Лившиц председателя,– я ехал с района, машина стоит на дороге, сено из кузова ветром повыдуло, водителя нет.
– А ну, пошли кого за ним!– распорядился председатель.
– Кого счас найдёшь? Дык я счас сам! – ему не терпелось услышать разгон, который мог учинить Никитыч, и он отправился к дому Стаса.
    К утру метель поутихла. Стас встал пораньше и решил идти на поиски машины. Отец отговаривал, советуя подождать светлого времени и взять с собой помощников. Но Стас переживал, что скот не кормлен, и решил не терять времени. Слегка перекусил,  оделся потеплее, прихватив фонарь, лопату  и  паяльную лампу на случай прогрева двигателя, вышел из дома. Он помнил, что шёл по широкой дороге, но место, где оставлена машина, надо было  искать. Обнаружил он её почти до половины занесенную снегом в километрах двух от деревни.
Пока шёл, перебирал в памяти все события вчерашнего дня. И когда вспомнил, как во время пурги мимо него проехал Лившиц,  обида вперемешку с желанием отмщения засела в голове.
«Ну ладно, виноват я в краже той машины. Отсидел же, да ему кое-что неплохо выплатили с отцом. Чего ещё вяжется? – негодование  не оставляло его  и уже начинало требовать возмездия. – По морде  что ли надавать? »
   Каждый раз справляться ему с собой при виде Лившица становилось труднее.
   Стас стал откапывать машину. Сел за руль, пытаясь завести. Мотор молчал.  Прогрел мотор лампой, стал пытаться провернуть вал рукояткой.
« Ехать снова за сеном по заснеженному полю нельзя, трактор сейчас не вызвать. Пусть хоть немного сена привезу, дам скоту, а там что-нибудь придумаем…» – принимал  решения, пытаясь заставить работать двигатель.
    Приехал Стас на ферму уже после обеда. Дежурные доярки сбились с ног в поисках любого клочка сена для коров, которые голодные всё время мычали.
  – Ну Стас, достанется тебе от председателя. Здесь Лившиц побывал, тебя искал. Сказал, что тебя пьяного вчера видел, что бросил ты машину на дороге. А мы тут с ног сбились…К отцу твоему с утра бегали, так тот сказал, что ты рано ушёл, ждали. А ты только вот явился!
     Ничего не отвечая, Стас быстро выгрузил сено, развернул машину и направил её в сторону деревни. Он знал, где жил бригадир.
     Не стуча,  одним махом распахнул дверь и решительно вошёл, ища глазами своего обидчика.
     Молодой, став уже заматеревшим мужиком, не раз битый и  дравшийся, отстаивая себя, он уверенно вошёл в кухню, откуда  слышался разговор, со стула поднял за ворот Лившица и с размаха ударил в лицо. От неожиданности Лившиц не мог ничего ни сказать, ни защищаться. Жена бригадира заголосила и бросилась за помощью.
     Сам Лившиц, мужчина невысокого роста и полный, пытался оттолкнуть обидчика, но у него ничего не получалось. А Стас, молча, наносил методично один за другим удары, вымещая в них все обиды, не думая ни о последствиях, ни о состоянии человека, которого сейчас ему  хотелось уничтожить.
    Лившица на скорой помощи увезли в больницу, а Стас снова оказался на скамье подсудимых.
    Третья судимость и пять лет колонии строгого режима. Мир, с которым Стас уже был знаком, принял его как своего.
    Отношение ко всему происходящему в жизни, что жило в душе у Стаса, сильно отличалось от того, что приходилось принимать, чтобы выжить. Ощущение безысходности в обыденном людском пространстве, ненужности и человеческого равнодушия, которые молодой человек, не успевший войти в жизнь, испытал на себе, вносили  в его сознание безразличность к своей судьбе. Вспоминая о воспитателях в детском доме, призыве их стать людьми справедливыми, добрыми, честными, он с горечью усмехался. Он помнил, как всем детдомовцам говорили: « Выучитесь, приобретёте специальность, страна позаботится о вас!»
     Войдя во взрослый мир, он встретился с несправедливостью и жестокостью. Сначала предательство сторожа Митрофаныча, из-за которого их, троих  малолетних, осудили и отправили на исправление. А они-то и не понимали тогда, чем  обернётся в жизни для них первая судимость.
Потом обман, из-за которого он, того не желая, стал сообщником преступления. И никто не хотел понять, никто не пошёл навстречу, никто не слышал его…Только обвинения! И снова камера. Теперь он принял наказание спокойно. Он мстил Лившицу за прошлую судимость, обиды,  проклятия и ложь. Даже попав снова в камеру, Стас не жалел о случившимся.
    По третьей ходке преступный мир принял его, как своего, а он уже и не возражал.
   Вскоре ему, несмотря на строгость наказания, разрешили пользоваться тюремной библиотекой. Выбор книг был небольшой – он читал всё подряд, а иногда что-то и по второму разу. Чтение скрадывало время. Время для него не тянулось – он уже никуда не торопился. Задумываясь над тем, что ждало его снова на свободе, или на жаргоне ЗеКов – «на воле», он не считал дней до свободы: где жить – если ему в деревню путь заказан, где работать – если людей с судимостью нигде на работу брать не хотят, на что жить – если работы не будет…
Стас, освобождаясь, обратился  к начальству тюрьмы с просьбой помочь ему в трудоустройстве. Обещать пообещали, дали на руки письменное ходатайство в адрес районной милиции. Только в милиции бумагу прочли, переглянулись и отправили ни с чем, мол, надо подождать.
      Снова приехал Стас к отцу, который стал беспомощным стариком. Болезнь съедала его. И всё равно, не переставая, он курил – курил жадно и много. Нехватку  питания и лекарств он заглушал табаком. Увидев гаснущую жизнь в слабом теле единственного дорогого ему человека, Стас решил во что бы то ни было найти работу, чтобы  заработать  деньги на лечение старика.
      Он уехал в город. Ни работы, ни крыши над головой не было. Но было лето, и место под широкими опорами старого железнодорожного моста, проходящего недалеко от центра города, становилось на ночь его пристанищем. От тяжести проходящих поездов тряслась под ним земля, да и стук колёс по рельсам не давал крепко уснуть. Только молодость и усталость брали своё, и за короткие часы приходящего в независимости от помех сна он успевал отдохнуть, чтобы с утра снова идти на поиски хотя бы случайного заработка. Часто  бомжи и гуляки, приходящие под мост для весёлого времяпровождения, делились с ним едой. От них он узнавал, где и какие бригады работали в городе, где есть подработка. Приходилось поработать и на рынке, и на товарной станции грузчиком, и на подсобных работах на стройках…За всё брался, и со всеми условиями соглашался, лишь бы деньги на жизнь у него появлялись.
    Летняя жара спала, сентябрь разбрасывал листья по земле. Ночевать под мостом становилось холодно. Стасу никак не удавалось найти постоянную работу, но от мужиков, занимающихся строительными работами, узнал, что заработки у них неплохие.  Узнал, где можно найти такую бригаду, пошёл проситься, чтоб взяли. Мастер, посмотрев паспорт, покачал головой и предложил стать только подсобным рабочим. Стас согласился. Надо было зацепиться за место, И Стас верил, что строители, работающие рядом, увидят, что он умеет трудиться.
     Через пару месяцев ему  доверили каменную кладку, а там уж работа пошла: вскоре стал класть печи и камины, что было у каменщиков в особом почёте, да и деньги за ту работу платили немалые.
     Жизнь на воле  человека, прошедшего жестокую школу заключения, чревата общением с прошлым миром, с которым надо бы расстаться, да он цепко держит тебя, постоянно напоминает о себе.
      Случилось то и со Стасом, когда на строительстве одного из частных домов, где деньги за работы от заказчика лились рекой, подошёл к нему  человек, по виду которого сразу можно было угадать бывшего заключенного. Поздоровался, передал привет от сокамерника, пригласил поужинать вместе.
   Во время разговора за столиком ресторана, где они встретились, мужчина недолго молчал о цели своего знакомства со Стасом и предложил тому собрать информацию, в каком банке хранит деньги  хозяин, когда и как привозят их для выдачи зарплаты, как работает охрана. При этом человек, закончив разговор, предложил Стасу оплатить весь ужин.
     Выслушав предложение, Стас положил на стол  деньги для оплаты, и, бросив:
–  Надо подумать,– вышел из-за стола.
  « Нет уж,– думал Стас,– я по горло сыт вашими законами. Снова лезть куда не надо… Доработаю  до зарплаты и уеду…»
       Он не стал звонить по оставленному тем человеком номеру телефона и не подтверждал своего согласия на сбор информации, но стал ходить, оглядываясь по сторонам. Он понимал, что его не оставят в покое и что кто-то уже следит за ним.
      Хозяин стройки по договору с подрядчиком выдавал зарплату рабочим одной суммой за весь период строительства после сдачи дома в эксплуатацию. Уходить со стройки  до этого времени, значит, не получить ничего. Стас  ждал момента расчёта – не  мог бросить работу раньше и, таким образом, отказаться от денег – он хотел уехать подальше отсюда и устраивать свою жизнь. Только  состояние здоровья отца пока ещё держало его в этих местах.
    Какие-то мелкие недоделки отодвигали срок окончания строительства, и сдача объекта пришлась на середину декабря.
    Получив расчёт, Стас оформил увольнение и пошёл в общежитие, где жил с рабочими на время строительства, собрать вещи и отправиться на вокзал..
      И народ на улице был, и машины сновали между сугробами так, что казалось бы, нет никакой опасности для молодого мужчины, идущего быстро и уверенно по своим делам. Но Стас не успел осознать, как буквально в минуту рядом с ним остановилась машина, открылась дверь и сильные руки  втянули его в салон, тут же заткнули кляпом рот, затянули жгутом руки, потом голову его накрыли плотной тканью и он почувствовал, как через ткань брюк в его мышцу вошла игла…
    Сознание его перешло в блуждающее состояние. Ему казалось, что кто-то в чёрной одежде везёт его на вагонетке через огромный тоннель куда-то вглубь. Кто-то  - то говорил, но он языка, на котором шла речь, не понимал. В голове шумело так, как – будто рядом шёл поезд. Он хотел встать, чтобы уйти  из - под арки моста, под которым, как ему казалось, он опять оказался. Но тут в его сознании снова зашумело, на этот раз белая метель залепила ему лицо, дул холодный ветер, а он пытался встать и пробраться через снежную мглу, чтобы догнать машину бригадира Лившица. Перекошенное лицо бригадира смеялось… Стас пытался дотянуться до его, но ничего не получалось. В какой-то момент  он почувствовал, что стало  очень холодно, а потом тёплый спокойный сон стал обволакивать и успокаивать…
     Очнулся Стас в больничной палате. Он не понимал, где находится и как сюда попал, с удивлением обвёл глазами сначала стены, потом вокруг себя. Услышал, как кто-то рядом позвал сестру, и к нему через короткое время подошла женщина в белом халате.
– Ну вот, очнулся соколик. Где ж тебя так?.. – последовал неоднозначный вопрос. – Кто ты?
–А где я? – вопросом на вопрос ответил хриплым голосом Стас.
– Ты в больнице скорой помощи. Тебя подобрали прохожие позавчера утром. Ты валялся в сугробе. Тебе не стыдно так накачиваться наркотиком?
– Каким наркотиком? Я наркотики не употребляю.
– Что ты плетёшь? Обкололся до потери пульса. Еле сердце завели. Теперь вот надо руки и ноги спасать, весь ведь обморозился.
  Во время разговора Стас сам с удивлением уже почувствовал, что ноги и руки его не слушаются, и, если руки, обвязанные бинтами, ещё могли как-то двигаться, то, стараясь подвигать ногами, он ощутил их непослушание и сильную боль, и застонал.
– Вот  как, не сумеют доктора спасти ноги, останешься инвалидом,–  продолжала оповещать его сестра. – Голову не имеете, лезете в петлю.– И закончив на этом свои причитания, сообщив: – Сейчас доктора позову, – вышла.
    Стас вспомнил происшедшее с ним до того момента, как ему в машине что-то вкололи, и всё понял.
 – Сколько времени? И какой сегодня день?– спросил Стас у соседа по палате.– Услышав ответ, посчитал, что лежит там вторые сутки.
    В палату вошёл доктор. Поставил рядом с постелью Стаса стул, сел и, внимательно посмотрев на Стаса, стал задавать вопросы. А Стас, ничего не скрывая, стал рассказывать о происшедшем с ним.
   – Ни денег,  ни документов в карманах одежды не было,– ответил доктор на вопрос Стаса.– Раз было ограбление, то вызовем милицию, пусть разбираются.
– Может не надо милицию, – испугался Стас,– ему не хотелось, чтоб в больнице узнали об его прошлом, и кто он…
– Нет, нет,– возразил доктор.– Надо же найти документы.
   Пришедший милиционер, предоставив удостоверение уголовного розыска, записал все данные
о личности Стаса и, выслушав историю с ограблением, обещал найти мастера на стройке, который сможет подтвердить его рассказ.
        Через пару дней тот же милиционер снова зашёл в палату и сказав, что такие же, как сам
Стас, воруют, ушёл.
       Потом Стас узнал, что он же сообщил врачу об его прошлом, пробив  имя и
 фамилию по базе следственных органов.
    – Надо ли время и деньги государственные на такого тратить?! – заключил при этом страж порядка.
       Потом он пришёл ещё  и сообщил, что в тот же день, когда случилось преступление со Стасом,
так же ограблено три рабочих с их стройки. Просил Стаса дать показания на подозреваемых и
 уверял, что знает, что именно он – Стас дал наводки. И, если Стас не согласится подтвердить
 это, то снова сядет за решётку. На вопрос:
– За что?
        Милиционер ответил:
– Найдём, за что – и больше не приходил.
          Стаса, как не имеющего документов, определили в карточке эпикриза человеком без
 определённого места жительства – БОМЖом. Это не сказалось на отношении доктора и
медсестёр к Стасу – все  пытались сделать всё возможное, чтобы как можно лучше и скорее
вылечить ещё молодого мужчину. Обмороженные участки кожи на руках понемногу заживали, и скоро повязки  сняли.
       Однажды доктор подсел к Стасу поближе и сказал, что применяемые средства лечения обмороженных ног не дают результатов, радикальным средством спасения оставшихся живых тканей будет ампутация.
     Стас решил сообщить об этом отцу. Давно он не имел связи с домом: ни звонил, ни писал. Теперь ему нужна была поддержка хотя бы в том, чтоб узнали родные про его беду и согласились забрать из больницы. На посланное письмо ответа не было.
     Прошла операция. Стас смотрел на  заживающие культи, и ловил себя на том, что чувство наличия  ног не уходило.
     Как его выписывать в никуда, врачи не знали. У него не было ни одежды, ни инвалидной коляски.
     Уже весна вступила в свои права. Почти три месяца находился Стас в больнице. Теперь он оказался в ситуации, когда у него не было не только средств к существованию,  но не было ни документов, ни возможности жить без чьей-то помощи.
     Именно в этот момент, когда отчаяние Стаса было на пределе, случилось для  него настоящее
 чудо – появился в больнице Димка Сирота.  Он рассказал другу, что  всё время искал его.
      Сирота нашёл адрес отца Стаса и поехал в  его деревню, надеясь найти Стаса. Дома по
 имеющемуся адресу не оказалось – тот сгорел со всем  имуществом, а отца похоронили. Расспрашивая соседей о Стасе, Дмитрий узнал адрес дядьки Стаса – Василия.
  Именно  ему  передала почтальонша  письмо, отправленное  Стасом из больницы.
  Родственник Стаса  за прошедшее время  стал уже старым человеком, и он не мог забрать инвалида в свою семью, а о  беде, случившейся с отцом Стаса и их домом, сообщать Стасу не решался.
      Встретившись, друзья обнялись и долго сидели молча. Но слёзы  катились из глаз обоих.
      Рассказов о жизни после их расставания хватило на несколько часов.
      Дмитрий рассказал, как вернулся после колонии к родным, работал на заводе, женился. А
потом началась перестройка, производство остановилось,  и заработков не было. Стал ездить в составе строительных бригад по городам России. Деньги были,  начал выпивать. Дома росли две дочки, и когда он возвращался пьяным, видели они домашние скандалы. Решил,– говорил Дмитрий, – уйти из дома, ездил по-прежнему с мужиками  на стройки, отправлял семье деньги, но считал себя свободным человеком. И в это время, пока нет заказов, свободен, а раз друг попал в беду, его не оставит.
   Радовался Стас  появлению Дмитрия и неожиданно появившейся помощи. Дмитрий принялся
искать  инвалидную коляску  и подходящую одежду. В одной из городских больниц  нашёл старую,  пригодную только на выброс коляску, но починил так, что Стаса можно было забирать. Одежду Стасу собрали   больные из их отделения, которые уже знали, как попал Стас в беду и жалели его.
    Выписывался Стас из больницы в никуда. Дмитрий, приехав  сюда в город, нашёл   своего дальнего
 родственника и жил у него. Взять к себе на постой ещё одного, к тому же  инвалида, семья родственника отказала. Тогда в том же  районе, где жил  сам, Дмитрий  присмотрел  для Стаса глубокую балконную нишу, где можно
было укрыться от дождя и ветра, и где можно было Стасу, учитывая ампутированные ноги, растянуться во весь рост. Принёс Дмитрий с мусорных  свалок  старый матрац, подушку и  одеяло. Стал обживаться Стас  на новом месте жительства.
          Впереди было лето, а потому никакая непогода не пугала. Привыкший к жизненным
неурядицам, как бы теперь не было тяжело, Стас, видя заботу друга и  старание помочь,
 спокойно принимал любое его   решение.
        Работу Дмитрий долго  найти  не мог, да и Стасу помогать надо, вот и решили друзья
 обеспечивать свою жизнь пропитанием на милостыни – мол, народ у нас добрый, что-нибудь
 подадут. 
               Стал Дмитрий по утрам вывозить на коляске Стаса к остановке городского транспорта, где
мимо проходило много народа. Кто  деньги подавал, кто – продуктами.
Хватало им  и на сигареты, и на покупку  еды. Дмитрий следил, чтобы приблудшие  БОМЖи,
почуявшие возможность поживиться за чужой счёт и крутившиеся возле Стаса, не
отнимали у него собранные деньги. Только вот Дмитрий, уже постоянно стал тянуться к 
 вину, а потому, иногда, все деньги стали уходить на выпивку.
     Зима не заставила себя долго ждать. На улице в зимние морозы  долго не протянуть, а деньги были
 нужны. И стояла коляска Стаса на «точке», как окрестили  это место постоянные прохожие ,
в любой день и в любую погоду. Через небольшие промежутки времени, чтобы Стасу не замёрзнуть,
 Дмитрий  вёз его куда-нибудь греться. В большие морозы вёз Дмитрий
друга в городской Дом милосердия, где можно было бесплатно получить горячую пищу и постель,
 но только не больше, чем на неделю. Поэтому приходилось Дмитрию  искать крышу для Стаса в
 других местах. Иной раз  просил Дмитрий охранников гаражных кооперативов и на  автостоянках
 приютить за небольшое вознаграждение  инвалида на ночь. Так и кочевал Стас, ожидая весны, с
одного места на другое. А с приходом первых капелей возвращался под свой балкон.
Жители квартиры, находившейся над балконом Стаса стали жаловаться в жилищное управление,
что у них под  балконом, где они видели прижившегося здесь инвалида, жуткая  антисанитария, к тому же стали
появляться блохи, клопы. Приходили работники ЖЭУ, вызывали милицию, но видя бедственное
положение бомжа,  поговорив с ним о  соблюдении чистоты, уходили, не принимая никаких к нему мер.      Старался Стас не привлекать к себе внимания, жить  в приютившем его месте
 тихо. Но необходимость отправления  физиологических нужд, оставляющих  запах,
  привлекающий насекомых, снова вызывала возмущение жильцов.
        Его жалели  только дворники, с которыми он быстро подружился,  подавали ему для умывания  бутылки с водой, иногда приносили  еду. Они же убирали за ним использованные для туалета бутылки.
      Чтоб не попадаться жильцам дома на глаза, Дмитрий старался  вывозить Стаса
 из-под балкона и ставить её на место или ранним утром, или поздно вечером, когда на улице
было темно.
     Добросердечная дворничиха, давно ставшая первой помощницей Стаса в обиходе, стала
рассказывать о нём всем, живущим неподалёку, надеясь, что кто-нибудь, вникнув в беды парня,
годившегося ей в сыновья, поможет ему устроиться где-нибудь  получше. 
 – Парень-то он неплохой, а вот  что подадут, всё пропивает, мол, так теплее и уснуть пьяному
 легче… Ходят бомжи здесь стайками, и пьют, и бедокурят…  и он с ними  пьёт. Только раньше, где 
они деньги брали, не знаю,– говорила она,–  Сейчас вывезут его на коляске на «точку», ходят
рядом да ждут, когда на бутылку насобирает. Жалко его, пропадает…»
      Ему  подавали; он, ничего не говоря, тихо принимал  разноцветные купюры и аккуратно
складывал одна к другой. Так и держал зажатыми в горсти. 
     А потом  в его жизни появилась женщина, которая  помогла определить его дальнейшую судьбу.
      Уже около двух лет  мимо  потёртой и разваливающейся инвалидной коляски проходила она –
 пожилая женщина, живущая в том же доме, под балконами которого приютился Стас.  Ни один
раз она слышала рассказы дворничихи о молодом бездомном  инвалиде. Стала обращать на него
 внимание, присматриваться.
        Дворничиха рассказала Стасу о расспросах  жилички дома о нём, и тогда, завидев её , Стас начинал волноваться, беспокоясь,  что она тоже станет прогонять  его из – под балкона.Сказала дворничиха, что зовут ту женщину Марина Павловна.
         Женщина  каждый раз, наблюдая за инвалидом, невольно мысленно оценивала  состояние его, видела  попечителей его и задавала себе одни  и те же вопросы: откуда этот человек , кто он, как  и почему  оказался вместе с этими людьми .
           В один из февральских вечеров, выйдя из троллейбуса в поздний час, увидела его, стоящего  на «точке» под  дождём и пронизывающим ветром. Подошла к нему:
– Что же Вас не забрали? Ведь поздно…
– Да заберут, – ответил он  с  явной неуверенностью в голосе, глядя на пожилую, одетую в дорогую одежду женщину, неожиданно предложившую свою помощь.
 – Давайте, я Вам помогу. Куда вас отвезти? – и женщина уверенно  взялась за поручни коляски.
– Подвезите меня к тому дому,– указал рукой на   её дом.
– Вы в том доме живёте? –  спросила она, пытаясь подтвердить то, о чём она давно уже знала.
  – Ну…да,– протянул он, пока ещё сомневаясь  в своём решении принять её помощь.
       Она стала толкать коляску. Почти развалившиеся большие колёса упирались и не хотели вращаться. Женщина вспомнила, как её толкал приятель инвалида, поднявши на передние маленькие  колёсики. С большим трудом подвезла его к указанному  месту.
– Дальше не надо, дальше сам…
– Сам? – удивилась  она. -–  Скажите  куда, я подвезу…
Но в этот момент появились запыхавшиеся от скорой ходьбы его приятель с подругой.
– Мы сами, сами…Спасибо… –  И Дмитрий занял  место за коляской.
– Что ж вы его в такое время бросаете? –  это всё, что сказала женщина и ушла, ещё раз оглянувшись.
        Прошёл месяц.  Стас обратил внимание на  то, что женщина, оказавшая ему  однажды помощь, жила в том же доме и исподволь наблюдала за его приятелями, не только привозившими  на «точку», но и теми, кто время от времени посещали его в течение дня,  забирали у него деньги  и приносили ему пиво, сигареты.  А она, наблюдая, никогда  не видела, чтоб кто-нибудь принёс ему съестного, и  стала приносить ему  еду.
      Приближалась Пасха. В том году праздник Пасхи был ранним, и ко дню Вербного воскресенья  ледок ещё покрывал все лужи.
      Утром Вербного воскресения  она спешила к ранней службе. Первая литургия в Храме с полседьмого утра. В шесть уже вышла из дома. Проходя мимо места, где оставила когда-то инвалида, она бросила взгляд в сторону дома и увидела: рядом с закрытым от улицы проёмом  балконной ниши стояла  знакомая  инвалидная коляска!
«Это в такой – то холод?! Если его там нет, то куда и как они могли его деть? –  пронёсся в голове женщины вопрос, имея  в виду приятелей инвалида.–  Или он там ночевал?..»
               Женщина уже прошла  было мимо, но вопрос: «А живой ли он там?» заставил  вернуться и подойти:
– Эй, есть там  кто живой? – позвала она в балконную нишу.
– Да, живой,– услышала  уже знакомый  хрипловатый голос.
– Помощь не нужна? – спросила на всякий случай.
– Нет, не нужна.
–  Ладно, как знаете…– и  поспешила  в храм.
     Но бомж не выходил из её головы. Подходя к  дому после службы, увидела, что коляска ещё на месте. После завтрака  поспешила к знакомому балкону. Инвалид  только ещё выбирался из своего укрытия, выползая из-под балкона на коленях . Рядом никого не было.
   – Подвезите меня, если можно, на моё место, – попросил, понимая, что женщина ему не откажет.
 –Так…А где Ваши помощники?
– Сейчас придут, – получила убедительный ответ.
– Помогают?..
 Он посмотрел на неё с удивлением и неуверенно ответил:
– Помогают.
– А что ж коляску Вам не отремонтируют?  Что ж она не едет…
 – Да она вот-вот рассыплется, случайная она у меня.– И уточнил: – раздобыли по случаю.
– А разве Вам по инвалидности  не выдали бесплатно по соцобеспечению?
 – У меня никакого соцобеспечения нет,– усмехнулся Стас.
     Она внимательно рассматривала его. Исхудавший,  не старый мужчина с осунувшимся и тёмным  от постоянного пребывания на улице лицом, в  одежде не по погоде, пристраивал под себя спускающиеся  пустые штанины брюк
– Как Вас зовут? – обращаясь на Вы, спросила Марина Павловна.
 – А зачем Вам?
  – Хочу Вам помочь. Я ведь так думаю, что Вы неслучайно оказались в такой ситуации. Есть же какая-то причина… Есть  ли люди, которые могут Вам помочь?
 – Да нет таких людей! Никому я не нужен.
  –  Почему? Или Вы в своём положении решили никого из своих родных не обременять?
– Нет у меня родных. И дома, где меня ждут, нет.
– Как же так? Скажите, как Вас зовут. Я попробую по интернету поискать ваших родных.
  – Да зачем Вам это, – ещё раз повторил он, – я Вам говорю – никого у меня нет.
 – Ладно,– не отступала она,– всё равно хочу Вам помочь. Я ещё не знаю, как… И не знаю, что получится, но попробую…Начну с  того, что попытаюсь добыть  для Вас исправную  коляску.
    Видимо, настойчивость женщины заставила его поверить  в добрые помыслы случайной помощницы и отвечать на её вопросы.
– Зовут меня Стас.
– А отчество? Вы мне всё расскажите: кто, что, откуда, почему здесь…Имя полное…
– Зовут Станислав  Владимирович Русак. Родился в Коми, ещё при Советской власти…
  – А родители кто, где?
– Мать умерла при родах, и отдали меня в дом малютки… А оттуда – в детдом…  А оттуда- в школу-интернат…
– А отец?
– Отец был художником, – усмехнулся Стас,– был человеком свободной  профессии, сдал меня чужим людям, женился  и уехал сюда, в Беларусь – поближе к своим родным.
– Вы в Коми были у чужих людей?
– Ну да, в детском доме. Отец от меня отказался.
– А здесь - то как оказался?...Когда?..
      Но он не дослушал её вопроса. Появился Дмитрий, быстро подошёл  и бросил вопросительный взгляд на собеседницу Стаса.
– Что же Вы его тут под балконом бросаете? – обратилась к нему женщина.
– А Вам что? – огрызнулся мужчина,– Оставили, но не бросим.  Мы Стаса любим, – ухмыльнулся он, подхватывая коляску,  и подтолкнул её впереди себя.
    Она вернулась домой. Мысли об инвалиде прочно засели в голову. Услышанная история о появлении его на свет, о жизненном пути  сироты,  зацепили и болью отозвались в душе.  Вопросы  возникали  один за другим, и тут  же исчезали, освобождая место новым. Проработав много лет с людьми, теперь, с первой встречи с инвалидом  лицом к лицу, поняла, что в этом человеке, при его беспомощности, сохранилось  чувство независимости и  есть закрытость, которая не позволяла бы каждому любопытному  вторгнуться в его жизнь.
    «Итак, не всё сразу, – говорила она себе, – разберёмся…»
С  этого дня, проходя мимо него, она останавливалась, чтоб перекинуться парой фраз, а заодно, ненавязчиво, интересовалась, подбрасывая один вопрос за другим..
- Слушайте, Станислав  Владимирович, а  документы у Вас есть ? – как бы ненароком задала главный для неё вопрос.
 Он съёжился:
– Зачем Вам они?..
– Мне-то  не нужны, но если у вас есть паспорт, то я постараюсь похлопотать, чтоб устроить Вас в дом – интернат. Я думаю, Вы не против,– говорила она с ударением на уважительное обращение к нему. И, может быть,  именно это вызвало у него чувство доверия.
– Все документы потеряны. Ничего у меня нет.
– Как потеряны? – и с удивлением добавила, – Как Вы живёте без паспорта?.. Может он  просто где-то находится и надо забрать?..
– Нет! Я сказал, у меня нет никаких документов…и паспорта! Потеряны мои документы. Все потеряны!
 – Хорошо. Тогда, в первую очередь, надо восстановить паспорт. Когда Вы его потеряли?
– Давно… Я  давно бомжую, он  мне не нужен.
– А теперь вот нужен. Без него никуда!
– Теперь нужен. Но где его взять?
–Там, где получал его, там же и новый получать надо. Надо восстанавливать. Только, чтобы восстанавливать, надо представить свидетельство о рождении, свидетельство о браке . Их у вас тоже нет?
 – Да конечно! – засмеялся Стас. – Откуда!?
– Может,  остались в доме, где Вы жили, пока не попали в эту ситуацию?
– Ну это, во-первых, далеко, во – вторых, дома того  уже нет. Там жил отец, он умер, а дом  сгорел. Меня тогда там не было. Отца похоронили, а  что от  дома осталось, не знаю…
 –Так, может,  кто-то из родных остался ? Может, знаете, как им позвонить…Вы сами-то пробовали с ними связаться?..
– Да нет… Брат отца  старый теперь, а, может, в живых нет…  Есть двоюродные братья, да зачем  их собой обременять стану. Не нужен я им!...
     После этого разговора Стас как-то неожиданно с «точки» пропал. Не было его и под балконом. Не видно было и Дмитрия. Марина Павловна спрашивала о нём  дворничиху, но и та ничего не могла ответить, только говорила, что вещи его под балконом на месте.
      Встретила она Стаса только через месяц, и на вопрос, где  пропадал, он объяснил:
– В больнице был, культи начали гнить. Забрали по скорой.
– А как ты туда попал? Паспорта ведь нет?!
–Нас, бомжей, по скорой  и без паспорта забирают, Только чтоб пьяными не были. Пьяных не берут.
– А скорую как вызывали? У вас же телефона нет?!
– Димка меня подвёз к сторожке стоянки, оттуда  по телефону позвонили.
– Вот что…  у меня мобильник есть, – вспомнила она о давно лежащем без надобности стареньком, но работающем аппарате. – Можешь ли на кого зарегистрировать? Деньги на регистрацию небольшие, и можно выбрать тариф, чтоб платить только по твоему вызову . Тоже недорого. Я могу тебе мобильник отдать.
 Стас встрепенулся, с радостью подтвердил:
– Есть! У Димки же жена есть, она звонит ему. На неё можно оформить регистрацию.
– Так ты сможешь им пользоваться?
– Конечно! Даже, если его надо настроить, у меня есть знакомые ребята, которые помогут.
    Она принесла ему телефон.
– Вот, зарегистрируешь, сможешь мне, в случае необходимости, позвонить.
– Конечно, конечно! – говорил Стас, передавая телефон Димке, сразу же оказавшемуся  в  тот момент рядом.
– Дмитрий,  Вы сможете ему помочь? – обратилась  женщина.
– Да не сомневайтесь! Я ж ему не враг. Мне Стас как брат!.. Сегодня же!..
     Но позже  на её вопросы об аппарате Стас  сначала отвечал, что в аппарате батарейки потекли, потом, что  набор  номера сбивается… Так телефон у Стаса и не появился. Потом он сознался:
– Димка на пару водки выменял.
– Что же ты меня обманываешь? Я же помочь тебе хочу! – обескуражено говорила женщина. – Сам  не стараешься изменить свою жизнь! Тебе самому нравится, в каком дерьме  живёшь? – уже повышая голос,  с раздражением продолжала она.–  В  милицию хотя бы обратился.
– Да в милицию много раз забирали. Подержат, да выгонят.
– Как это выгонят? Они же могут тебе помочь и документы восстановить, и устроить в дом- интернат,– не унималась Марина Павловна.
 – Никому я не нужен…И никто заниматься мной не будет.
 « Так не может быть,– думала женщина,– тут что-то другое, если б у кого можно было про него расспросить…»
           Шло  лето. Погода установилась жаркая, и  Стас целыми днями сидел на точке под палящим солнцем. Женщина время от времени  приносила ему в бутылках обычную воду, просила, чтоб пил чаще. В те  дни она часто наблюдала, как вокруг него всё больше и больше крутилось неопрятных людей  с лицами, оплывшими от частых выпивок, красными носами и покрасневшими глазами. Они забирали у него деньги, приносили вино, пили  сами и поили его. Он не отказывался.
  Дворничиха уже рассказала ему, что женщину, проявившую внимание к нему, зовут  Марина Павловна, что есть у неё семья. Но сама Марина Павловна ему о себе  ничего не рассказывала,  а он и не расспрашивал.  Обращаясь к ней, называл её Мамкой
     Говорила ему названная «Мамка»:
– Стас, ты же полуголодный, ешь мало, а куришь много. Теперь вот часто выпиваешь, ты же здоровье губишь. Не будет здоровья, уже до интерната не доживёшь. Разве не хочешь пожить достойно?
 – Хочу! – отвечал он уверенно.
          Марина Павловна, всё больше проявляющая интерес к  жизни бомжа, перезнакомилась со всеми   дворниками, чтобы  собрать  о нём какие-нибудь сведения и чтобы понять, как и что делать дальше, чтоб помочь этому человеку.
             Одна из них, Лидия Васильевна, маленькая  женщина с большими натруженными руками, не соответствующими размером их  сухонькой хозяйке, поведала, что  давно  помогает ему и жалеет его. Но тут же добавила:
– Вы ему не очень-то верьте. Говорит одно, делает другое. Мы с Ларисой, – назвала дворничиху из соседнего двора, – подкармливаем его, и бутылки с мочой убираем, и штаны  мокрые ему меняем. Он же пьяный может в холодную погоду тут заснуть и обмочиться. 
– Вот ведь как, а мне, –  подхватила Марина Павловна, – ничего не сказал, что его ещё кто-то кормит. Просит поесть… А теперь  пытаюсь найти ему коляску новую.
– Ну, коляску-то если найдёте, то  хорошо будет. Его – то  совсем разваливается… – добавила Васильевна. – Как здесь появился, тихим был. А теперь пообжился, подстраивается под таких же бомжей да алкоголиков, которые с ним общаются. Другим стал, и поругаться с кем-то может. Знает, что на его деньги пьют, так не обидят…
         В середине июня   друг и помощник Стаса – Дмитрий исчез.
 До этого не единожды  подходила  Марина Павловна  к Дмитрию, пыталась укорить в том, что вместо   еды, Дмитрий, забирая у Стаса деньги, приносил пиво и вино.
       А тут пропал Дмитрий.
       И на вопрос, куда он мог деться, ответил Стас однозначно:
– Наверно, запил…
       Лежал Стас под балконом, не имея возможности выбраться самостоятельно. Несколько раз подходила Марина Павловна, спрашивала, может ли помочь, приносила еду и газеты. От помощи    выбраться, чтоб подвезти его к «точке», отказывался, уверенно отвечая, что Димка обязательно появится.
        В голове его носились мысли, как те же блохи, буквально заселившие его нишу. В духоте и жаре, в грязи и вони им было неплохо  подкормиться его кожей, и он не успевал отгонять их от лица, уже довольно искусанного. Ещё и вши заселяли его заросшую голову и бороду, становившиеся  без мытья и бритья хорошим рассадником для гнид. Днём к нему изредка подходила дворничиха, приносила воду для питья, уносила бутылки с мочой. Ночью при хорошей погоде  он выползал на улицу, вытягивал одеяло и, располагаясь на траве под ближайшими деревьями, лежал, стараясь остаться незамеченным для случайных ночных прохожих. Ум его был постоянно на страже, чтобы вместе с рассветом вернуться под балкон. Снова полз Стас в своё жилище и продолжал ждать Дмитрия. Коляску-развалюху он затаскивал в нишу поглубже,  чтобы её не было видно. Он боялся, что увидев его, жильцы  могут вызвать милицию, и его снова будут  гнать.
   Когда глядишь  на небо в тёплые летние  ночи, и луна, словно огромный фонарь, освящает
весь окоём, застывшие силуэты строений кажутся тихими и величавыми, а стены отражают в окружающий  воздух принятое в себя за день тепло, которого хватает, чтоб согреть ближайшее пространство. И Стас, оставаясь один на один с ночным миром, и всматриваясь  в небо, ощущал жизнь другим взглядом. В душе возникало чувство полной свободы и радости общения с далёким неизвестным миром. Он, отоспавшись в своём жилище днём,  на улице под звёздами почти не спал, лишь иногда какое-то забытье или дрёма охватывали его существо, но он старался опять вернуться в действительность. В его мыслях возникали, набегали одни на другие, изгоняя предыдущие, воспоминания. Часто он задумывался о том, что ему не удалось создать собственную семью – вся жизнь сложилась так, что и момента подходящего не нашлось. Навсегда в его памяти осталась первая любовь – девушка Олеся из деревни, где жил он с отцом. А другой любви уже и не случилось. Когда он начинал думать о взаимоотношениях в семьях, то в его памяти всплывали сцены насилия  заключенных сокамерниками, как на улице предлагали ему себя пьяные женщины. Возникало чувство отвращения, и он был доволен, что остался один.
        Он  хорошо осознавал ситуацию, в которой оказался без помощи и без понимания людей, которые, казалось ему, должны были бы помочь. Уверенность в Дмитрии и его участие в дальнейшей жизни исчезала. Теперь появилась пока ещё неуверенная надежда на помощь случайной  помощницы, оказывающей ему внимание, Марины Павловны.
         Дмитрий не появлялся. А через неделю появился незнакомый мужчина, которого никогда раньше Марина Павловна не видела, стал помогать  Стасу выезжать на «точку». Он  стал появляться часто, но не  каждый день.  И сидел в такие дни Стас под балконом, ничего не просил, но когда ему подавалась еда, брал с удовольствием, приговаривая: «Вот уж не думал…», как – будто  не было у него уверенности, что  кто-то накормит его..
Спросила его Марина Павловна о новом помощнике и о том, знает ли теперь, куда Дмитрий подевался.
– Не знаю, – уклонился от ответа. – Он же часто в запои уходит. А это его двоюродный брат; сказал, что пока Димки не будет, будет мне помогать.
   Понимая, что на своей коляске – развалюхе  Стас  сам не может передвигаться, и остался, практически, без помощи, Марина Павловна стала активно искать возможность приобрести новую: обзванивала организации, занимающиеся социальными вопросами, своих знакомых… Наконец удача улыбнулась: одна из давнишних приятельниц, как  между прочим, сказала:
– У меня в доме на даче уже лет двенадцать лежит коляска, оставшаяся от бабушки, в хорошем состоянии. Я могу отдать. Нам в семье, слава Богу, не нужна.
    Но привезли коляску  с дачи только через месяц.  Чаще всего в этот месяц сидел Стас  под балконом без помощи. Вывозить его из-под балкона на почти развалившейся  коляске у женщины сил не хватало.
         Забрала у знакомой коляску Марина Павловна поздно вечером. Разобранная конструкция  оказалась довольно тяжёлой, но женщина тянула, хотелось поскорее  собрать её и отдать Стасу.
         Утром вместе с  Васильевной стали собирать, но оказалось, что  некоторые   скрепляющие детали потеряны.
 – Ничего,– успокоила Васильевна,– отвезу мужикам на слесарку в ЖЭУ, – сделают, калеке не откажут.
   Мужчины не отказались: сделали  крепёж, нашли для колёс, которые были «советской» конструкции  и такие давно не выпускались, насос и резиновые ниппели.
 Вместе в четыре руки везли женщины  коляску. Выбрался Стас из-под балкона, уселся в  коляску и радовался, словно ребёнок, получивший новую игрушку. Коляска предоставляла ему свободу передвижения.  Радовались за него и женщины.
     –  Я поеду? – спросил, – можно вокруг района?
– Можно, можно… теперь куда хочешь, можешь,– удовлетворённо подтвердила Марина Павловна…
   Но радость её вскоре обернулась разочарованием. Стала женщина замечать, что всё чаще стал появляться  Стас  на «точке» пьяным.
        « Итак,– думала женщина,– появление коляски обернулось  не совсем на пользу… Надо скорее решать вопрос с паспортом…»
  – И что нам  теперь  с тобой делать? – старалась приструнить Стаса женщина. – Ты стал постоянно пить… И это вместо того, чтоб что-то купить поесть…
–  Надо бы устроиться в интернат,– с уверенностью, как будто дело решенное, ответил он.
  – Но пьяниц туда не берут,– возразила Марина Павловна.
– Был бы паспорт, я бы лечился.  А так – выпью, мне уснуть легче…
          До этого времени ни разу  у Марины Павловны не возникло мысли, почему сам мужчина  за помощью никуда не обращался, чтобы изменить свою жизнь. Про своё прошлое Стас ничего не рассказывал, и она не могла знать, что  из-за своего прошлого он не был уверен, что ему могут помочь.  К тому же она поняла, что на коляске далеко не уедешь, и для хождения по учреждениям нужен человек грамотный. Она решила сама заняться его проблемами.
    Лето подвигалось  к завершению, и Марина Павловна думала о приближении холодной осенней поры. А там и зима…
       Обратившись за советом к одному из своих знакомых – высокому чину из милиции,  получила ответ, что никто бомжом и его паспортом заниматься не будет. Потерянный паспорт был  получен не в городе, а в одном из районных центров, а потому необходимо обратиться самому инвалиду в  отдел милиции того района.
  – Но это же калека, – возразила она, – он же без ног! Как ему туда обращаться?  И нет никого, кто бы помог ему туда добраться!
–  Всё равно надо действовать только через тот отдел милиции. А начинать надо с установления его личности. Кто поверит, что он Залесский? Может, он - Басаев!
Марина Павловна сдаваться не собиралась.
Вспомнила Марина Павловна, что  среди её знакомых есть женщина, которая в этом году стала депутатом одного из районов города. Попросила Марина Павловна  о встрече.
    И на самом деле, с её помощью ,  договорилась Марина Павловна с районным отделом  начать работу по установлению личности Стаса. Это была её  маленькая победа, но оставался вопрос времени: сколько понадобится его для окончательного восстановления документа.
  Уже середина сентября. После разговора с милицией, Марина Павловна пошла на «точку» за Стасом – надо написать  автобиографию. 
    И пришлось ему полностью открыться перед ней, излагая  в автобиографии подробно те моменты  своей жизни, которые он хотел бы не только скрыть от чужих людей, но  забыть, выбросить навсегда из памяти. И когда восстанавливал он в памяти пережитые события, часто восставал против того, что их надо тоже отобразить в автобиографии. Он возмущался:
– Зачем это надо?... Кто это будет проверять?... Я этого уже не помню!...
                Они сидели рядом, и она дотошно задавала ему вопросы, на которые он должен был ответить в автобиографии. Его трясло, и часто она не понимала, от чего: или от необходимости отвечать  правдиво и без уловок, или от того физического состояния, в котором он находился после очередного запоя. Иногда Марина Павловна замечала намокшие от слёз глаза, которые он пытался спрятать.
  Женщина не думала в ту минуту, зачем она нянчится с этим человеком, зачем тратит на него своё время в надежде изменить его жизнь, и, вообще, что сможет принести эта надежда…
       Марина Павловна заставляла его вылавливать из памяти ту необходимую информацию, которая поможет  в  дальнейшем восстановить ему гражданство:
       Детство, проведенное в детском доме, затем в школе-интернате, закончилось в спецколонии для малолетних преступников. Кто он,  вошедший в жизнь с имеющейся судимостью  по статье – кража… Надо устраиваться на работу – не брали. В армию – не взяли… Поехал в Белоруссию к отцу во время перестройки, когда разваливались и промышленность, и сельское хозяйство…выучился на водителя. Работал, но получал «копейки», а молодость брала своё, и всё хотелось…Три судимости, 11 лет в неволе…Освободился: отец умер, дома нет…Да и работы-то не было в то время  – безработица! Жил, где попало, шабашил, где приходилось, гулял по полной… Потерял  ноги. Потерял  документы. Кто он теперь ?...
Поставлена в автобиографии последняя точка. Поставлена роспись.
 Марина Павловна время от времени подсказывала, как лучше составить ту или иную фразу. Услышав обо всех  подробностях его жизни, она не показывала своего отношения к  услышанному,  не удивлялась и не возмущалась. Ей хотелось в этот момент поддержать его, а потому, заметив, что  писал он красивым почерком, ободрила добрым словом.
 – Я же закончил в колонии одиннадцатый класс, учился хорошо, – с неподдельным хвастовством вставил он, когда услышал комплимент. – Эх, мои руки…Сколько они могут сделать: и водитель, и каменщик, и печку сложу, и книгу переплести могу… А вот кому я нужен!?
  Марина Павловна, только что пережившая все этапы его жизни, и, сопоставляя их с сегодняшним днём, пришла в недоумение:
 –Дураки никому не нужны! Законы тебя ничему не научили, теперь вот жизнь тебя наказала –ноги потерял, а тоже ничему не научился! Бога не боишься! Кстати,– вдруг внимательно посмотрев на него, спросила,– ты крещён?
– Нет.
– А что так?
–  А кто бы меня крестил. В то время, как ребёнком был, все  с Богом боролись. Нигде не крестили: ни в детдоме, ни в колонии. А потом уж не до того было.
–Не задумывался?
– Да нет.
– Господи, так у тебя Ангела-хранителя нет! И никто на земле за тебя не молится. А что ж ты сам до сих пор к Богу не обратился?
Он только пожал плечами:
– К церкви несколько раз подходил, а как батюшку увижу, и он посмотрит на меня строго, так я назад…
В этот момент Марина Павловна настолько растрогалась, что хотелось прижать эту непутёвую голову к себе, по-матерински погладить и сказать:  «Солнышко моё»
        На следующий день Марина Павловна завезла автобиографию Стаса  в областное управление для передачи на район. Ситуация, однако, сложилась так, что забрали её только  на третью неделю.
   Время пошло в ожидании. Марина Павловна, получив номер телефона районного отделения милиции и исполнителя, стала  часто звонить, чтоб  узнать о продвижении  дел. Но всё двигалось очень медленно. А время шло к зиме, и снег лёг на землю уже до весны.
       Часто сидел Стас на «точке» при ветреной морозной погоде. Принесла ему Марина Павловна меховую шапку, тёплые носки, которые мог бы натянуть на культи ног.
– Носить их не смогу, – сказал,– болячки появились, снова ноги гниют.
–Так давай вызовем скорую, чтоб тебя в больницу забрали. Нельзя же запускать!
– Сам вызову. Вот немного денег соберу, чтоб в больницу было с чем ехать, тогда и вызову.
–Смотри, Стас, это может быть серьёзной проблемой.
     Решение вопроса с восстановлением паспорта затягивалось. Только в начале ноября был отправлен запрос в Коми  о  копии свидетельства о рождении.
    А здоровье Стаса ухудшилось. Однажды  Марина Павловна увидела, как из-под опустившейся с коляски пустой штанины инвалида капала на снег какая-то жидкость.
– Что это? – удивилась женщина.
– Гной, – и уточнил,– культи начали гнить. Я их водкой обмываю, обвязывать  нечем. Болят, так как водки выпью, немного успокоятся.
   На следующее утро Марина Павловна поднялась рано, быстро приготовив семье завтрак и предупредив мужа о том, что должна на какое-то время отлучиться, поспешила к пристанищу Стаса.
– Ты здесь? – позвала женщина.
Тряпьё под балконом зашевелилось, и она услышала его голос:
– А что Вы хотели?
– Сейчас поедем в больницу. Я вызвала скорую помощь. Вылезай!
Он быстро собрался, и она подтолкнула коляску к обочине дороги.
   Из подъехавшей машины вышли двое молодых мужчин; как поняла женщина, один - доктор, другой -фельдшер. С каким-то подозрением и осторожностью подошли.
– Это к кому вызвана машина? К этому что-ли? – с негодованием и презрительно глядя на грязного Стаса, спросил врач.
– Да. Посмотрите. У него гниют культи. Его надо лечить,– уверенно отозвалась женщина.– Ему надо в больницу.
– Так надо в поликлинику идти. Зачем машину вызывать?! У нас столько вызовов срочных! А он что? Нет сил к врачу по адресу обратиться?
– А как он обратится? У него ни адреса, ни паспорта, ни жилья, ни помощи…Кому он нужен!? Вы ж хоть посмотрите его болячки!.. Это ж ваша обязанность помочь больному!
  Во время разговора Стас молчал, только переводил взгляд с одного на другого, ожидая результата. Он понимал, что только присутствие и доводы этой женщины смогут сейчас помочь.
– Вы ж его посмотрите, а по ситуации уже решите, что делать дальше,– настаивала женщина
– Посмотреть посмотрим,  а в больницу не повезём. Его там просто не примут.
– Так…сейчас я поеду с ним. И посмотрим, возьмут или не возьмут!
– Если не заберут, то вас там оставляем, и сами будете добираться назад – поставил ультиматум врач.
– Ладно! Это будет уже моя забота!
Врач обратился к Стасу:
– Забирайтесь в машину. Разденьтесь!
Стас послушно подъехал к машине, ползком влез в салон, и стал раздеваться.
Фельдшер помог ему лечь на кушетку.
Пока Стас раздевался, оба медработника с  отвращением смотрели и на исхудавшее тело, и на грязную вонючую одежду бомжа. Врач натянул на руки перчатки и подошёл к Стасу. Увидев состояние ран на культях инвалида, он ужаснулся:
– Как можно было довести себя до такого состояния!
     Отвезли Стаса в дежурную больницу города. Марина Павловна ехала с ним. Оставив бомжа в комнате приёмного покоя и предупредив, чтоб ждали дежурного врача, бригада скорой  уехала.
   Теперь, находясь в светлом помещении, Марина Павловна внимательно смотрела на бомжа.
– Когда ты в последний раз мылся? – рассмотрев, насколько он грязный, задала первый вопрос.
В нечесаных волосах на голове и в бороде хорошо просматривались белые крупинки вшей. Выглядел он испуганным, загнанным беспомощным зверьком…
– Подкатись к крану, руки помой! – скомандовала женщина.
Он начал мыть руки. Вода лилась с рук настолько грязной, что сам Стас удивился, ухмыльнулся:
– Как-будто в шахте работал!
 В приёмную вошёл доктор, представился хирургом и с удивлением стал рассматривать больного.
– А вы кто? – обратился к женщине.
– Вот, сопровождаю. Он у нас под балконами два года живёт. Так наша общественность…– Марина Павловна моментально сообразила укрепить значимость помощи бездомному. – Решили помочь ему вылечиться. И сейчас хлопочем о паспорте. На улице зима, куда ему с такими болячками?
– Но я не могу его принять. Нужен человек, подтверждающий его личность. А если он тут хулиганить будет, мы его выпишем.
– Думаю, что он не будет хулиганить. А свои координаты для подтверждения личности я дам.
  Стас лежал в больнице почти два месяца. Обритый наголо, вымытый и одетый в чистую больничную одежду, он напоминал  нашкодившего подростка.  Чистое постельное бельё и горячая пища приносили ему удовольствие.
–  Стал  хорошо есть,  заживать раны стали. Хотел ему пластику делать, да, кажется, обойдётся, – рассказывал лечащий врач. Только предупреждал:
– Больше двух месяцев держать не смогу. Ищите, куда деть…  В прежние условия нельзя.
         И Марина Павловна хлопотала. Чтобы сделать фотографию на паспорт, сама сделала снимок его в больнице на фоне развешанной простыни, оплатила пошлину. Ждали копию свидетельства о рождении из Сыктывкара. Ответ задерживался. Наконец на адрес милиции пришёл ответ с выпиской из книги актов гражданского состояния о рождении Стаса. Работники отдела милиции, уже тоже переживающие за судьбу инвалида, и Марина Павловна вздохнули с облегчением.
  Через неделю начальник отдела милиции из района – сама молодая женщина привезла паспорт в город, позвонила Марине Павловне, и обе поехали  вручать документ. Смотрел он на свой вновь обретённый паспорт и,  понурив голову, молчал, не зная, что сказать.
         Но тогда не оставила ему  Марина Павловна паспорт ,забрала с собой– ей предстояло решить ещё один вопрос: надо было найти возможность получить для Стаса направление в дом инвалидов.
       Как – будто после праздника возвращалась домой Марина Павловна из больницы – маленькая победа в хлопотах о молодом мужчине,  ставшем инвалидом и оставшемся без дома, радовала её и успокаивала. Она думала о том, что  надо Стаса подготовить к выписке, отвезти чистую тёплую одежду, заодно  поздравить с наступающим Новым годом.
            Решение пришло ночью. Как часто бывало, когда она долго и настойчиво думала о какой-то своей проблеме, неожиданно находился выход. Вот и теперь, женщина  встала пораньше и стала писать от имени Стаса заявление в областное управление здравоохранения  о направлении его в дом инвалидов. Указав  все обстоятельства жизни, начиная от воспитания в детском доме, она писала об отсутствии жилья и средств к существованию, об инвалидности и  состоянии здоровья. Утром,  прихватив паспорт Стаса  и заявление, направилась к начальнику  управления облздрава.  Её приняли без промедления, и она без проволочек получила нужную резолюцию. Не смотря  на выдавшуюся в этот день дождливую погоду, женщина поспешила в больницу, чтобы предупредить врача и Стаса о том, что вопрос с устройством Стаса на дальнейшую жизнь решён.
Заявление с резолюцией  передала главному врачу больницы, поговорила со Стасом и поехала домой.
    Собрав  назавтра сумку с  одеждой, она поехала в больницу. Вошла в палату и увидела кровать Стаса перестеленной. Спросила у соседа по койке, куда перевели её подопечного. Услышав ответ, пришла в недоумение.
– Его утром забрали и куда-то повезли.
– Куда?
– Я не знаю. И он не знал. Просто прибежала сестра и сказала, чтоб собирался. А у него ведь кроме больничной одежды ничего не было, так мы тут по отделению собирали, дали кто что …
            Марина Павловна почувствовала, как сердце от волнения начало неистово биться. Она поспешила к сестринскому посту. Сестра была на месте, на вопрос о Стасе ответила, что не знает, куда повезли больного.
– Утром прибежал водитель нашей служебной машины и сказал, чтоб быстро собрали больного, что его увезут в больницу по адресу регистрации. А куда это, я не спросила. Ему врач оформил выписку. Но сейчас лечащий врач  на операции. Спросить бы, да ждать надо долго.
–  А разве Русак не смог сказать, что ему должны привезти одежду? Не могли подождать?
–Нет. Спешили. Его одели в то, что больные из своей одежды отдали.
– Я зайду в палату, посмотрю, может, что оставил или забыл…
     Марина Павловна вернулась в палату, увидела на окне  книги, которые приносила читать Стасу, положила в сумку.  Подняла на всякий случай матрац, увидела полотенце, которое тоже приносила для Стаса.
–Тоже не забрал,– пусть остаётся...Может кому сгодится…
       В тумбочке она  обнаружила  листок  из  блокнота со своим номером телефона, написанным Стасу на случай непредвиденного обстоятельства.
– Что же он не позвонил мне? – обратилась она к соседу Стаса по кровати.
– Он хотел, просил у меня телефон, а у меня оплата кончилась. А идти к кому-то ещё просить, не успел. Его уже повезли. А как он оставил этот листок….Наверно, впопыхах забыл…
  Возвращалась  женщина домой расстроенная,  ощущая  растерянность и переживая  потерю. Рассуждая про себя, она понимала, что инвалида выписать на улицу не могли, и пришла к выводу, что его увезли в больницу по месту регистрации. « Ничего,– думала она – теперь он будет под присмотром врачей, а там уж перенаправят в дом инвалидов. Теперь он устроен»…
      Инвалидную коляску Стаса поставил водитель в салон скорой помощи, а самого посадил на место рядом с собой.  Стас был ошеломлён от неожиданности всего произошедшего с ним за очень короткое время. Он, скорее по привычке подчиняться, слушал и выполнял все команды палатной сестры, а потом шофера – оделся в то, что принесли больные, сел в  коляску и, молча, ждал, как его устроят в машине. Задал шоферу один вопрос:
– Куда меня повезёте?
   Ответ был коротким:
– Не волнуйся! Куда надо… – дальше всю дорогу водитель молчал. И Стас больше ничего не спрашивал. Но по наименованиям дорожных указателей и окрестностям он понял, что едет в район, где прожил  несколько лет с отцом, и где была оформлена ему теперь  временная регистрация по гражданству.
        Остановилась машина возле районной больницы. Водитель велел сидеть и ждать, а сам вошёл в здание. Вернувшись, быстро изрёк:
– Приняли!– опустил коляску Стаса на землю, помог Стасу пересесть, завёз в приёмный покой и уехал.
          Снова поместили Стаса в больничную палату и начали полное обследование здоровья, и по заключению  дали  группу   инвалидности.
                Жизнь его стала  проходить по одному и тому же распорядку, установленному больничным режимом. После выздоровления его перевели в отделение сестринского ухода, где ждали отправки в дома инвалидов старые и бездомные одинокие люди.
      Больше года прошло с того времени, как его привезли сюда. Сначала переживал, что забыл впопыхах листок с номером телефона, который написала ему женщина, помогавшая оформить паспорт. Фамилии он не помнил. Знал только, что звали её Марина Павловна. Когда они общались,  обращался к ней только местоимением: «Вы», «Вам»…А она своей фамилии и  не называла, только написала номер телефона и сказала, чтоб звонил в случае необходимости и помнил, что он не один на этом свете.
      Теперь, привыкнув к сестрам, ухаживающим за инвалидами, и соседям по  палате, он почувствовал себя членом этой семьи. И ждал, когда придёт для него направление в дом инвалидов, где он поселится до конца своей жизни. Он не переживал предстоящее расставание с теми, кто уже уезжал. Стас привык к постоянной смене людей, живущих в его жизни  рядом с ним временно.  Иногда, глядя на себя в зеркало, он ловил себя на мысли: « Мне уже пятый десяток... А что я сделал в этой жизни ?..И никому я не нужен»…
         Путёвка  в дом инвалидов поступила через месяц. Снова, как уже  не однажды, услышал он звучащую, как команду, фразу: « Русак , с вещами на выход!»