Письмо

И вот я здесь, в ее квартире. И мы уже целых две недели играем в семью. Я ухожу на работу, которая за двести километров, в другом городе, вечером возвращаюсь. Открываю "своим" ключом.
Старый дом, в самом центре. Дверь из прошлого века - деревянная, массивная и ключ старый. Есть и новый, на который запираем всегда. А этот уже дополнительный, если уходим надолго. Похож на ригельный, на его прадедушку.
Пока снимаю обувь, она выскакивает в коридор. Если не успевает, допустим - отправляет срочное письмо по емейлу, то все равно выскакивает из-за стола, хоть до середины гостиной, где мы сталкиваемся, сливаемся. Обнимашки - ежедневный ритуал, типа соскучились охренительно. Но, вроде на самом деле так. Пока так.
Писать эсэмэски за рулем глупо. Даже когда кто-то по телефону, критикую. А здесь? Дорога пустая и длинная. Кто еще работает так далеко, где тот безумец? Два часа, чем заниматься? Немного опасно, скорость под сто. Но настроение, когда хочется петь. И о нехорошем потом, когда все написано, когда улетел десяток быстрых эмоций, сжатых до нескольких слов. Так много недосказанного. Оно почему-то обостряется в дороге, правильные мысли. Чем дальше, тем больше. И надо все успеть сказать, прожить. Каждое слово. Может оно, найденное в дороге, самое главное.

- Что у нас из еды? - интересуюсь.
- Не знаю, - говорит и улыбается.
Все она знает, но перекладывает на мои плечи, воспитывает мужское. Про воспитание это я так, про себя. Она умнее. Про - кормить буду всех, придумал сам. Сразу, как отрезал:
- Я.
- И я, - сказала она.
- Нет. Только я.

Потом идем в магазин, вроде вечерней прогулки. Есть небольшой, как домашний в торце здания. Другой в примыкающем дому, тот побольше, с турникетами. Одинаковые расстояния. Здесь все близко - магазины, питейные, развлекательные. Центр.
Мы в большой. Я с корзинкой и выбираю. Важный всегда. Как можно быть не важным, когда на твою женщину пялятся посторенние. С зависть или тревогой. Вижу, пялятся, ой, пялятся. И женщины тоже, оценочно. У них свои комплексы.
Она - хвостик. Смотрит, как наполняется корзина. Лишь когда подходим к йогуртам, говорит:
- Дети этот не любят. Давай "данон" с печенкой.
И сырки глазированные, знаю какие.
- Много не бери, - говорит, - Не съем столько.
- Завтра съешь.
- Лучше свежие.

Потом домой. Готовить еду кормить малышню и самим.

Хоть и лето, вечер наползает быстро. И уже темно. Привыкну, скоро привыкну. И к этим обоям и огромному окну и темноте за ним. И к большой ванне, где можно развалившись читать или спать и к уличному шуму, не затихающему до середины ночи. Центр поздно засыпает.
Пока чищу картошку, накипь собирается в кастрюле. Готовить моя слабость.
Лишь иногда появляется она за чем-то необходимым - карандаши забрать, иллюстрированную книжку. Или глазированный сырок. А так - за компьютером или с детьми.
Обнимает.
- Не мешай, - говорю, - Нож в руке.

Потом кушаем большим семейством и мою посуду.

Поздний звонок. Ее телефон. Мой звучит по другому. Пытаюсь не обращать внимания, хотя звонки в полдесятого странные. Может брат или мама? Успокаиваю воображение. А может папа звонит? У того другая семья и общается редко, хотя обожает дочку. Постигаю семейные тайны. Она рядом за спиной и шумящая вода не мешает.
- Да. Привет, - говорит.
Голос вроде ровный. Кто-то знакомый? Затем уходит в другую комнату и прикрывает дверь.
Ну и что? Не брат, конечно, и не мама, в общем, не те, которых уже знаю. Может старая подруга или знакомый. М-да. Знакомый. А дверь запирать зачем, уходить? Сложно все это. И импульсы разные. И сомнения, червь точит. Мы кто? Семья. Да, честная она, честная. И порядочная. Ха-ха! Семья, в две недели. Ревную? Кажется. И очень сильно. Честные двери не запирают.
Еще перед великим переселением условие - все концы оборвать, только тогда. И сразу адвокат на крылышках откуда-то сверху - эта ее прежняя жизнь. И сказала же - не пуританка.
Ок. Не пуританка - это как, это сколько, когда, где? Да, хотя бы и прежние мужья. Те тоже лишние.
Потом возвращается. Молчит, будто ничего не произошло. Домываю посуду. Чувствую руку на плече. Прижимаюсь щекой, а у самого кислость лимонная и гадко внутри. Хорошо, что не видит. И эта рука, о чем - извини, сожалею или жалею. Словно из прошлого рука. Из той жизни, от тех непуритан и пещерных шабашей. Только когтей не хватает.
Вроде привыкаешь, и опять дом чужой, словно грязь завешена простынями  - и холодильник, и окно, и вечер за окном, и она у телевизора.

Прицеливаюсь куда опуститься, она весело отодвигается, освобождая целую посадочную полосу. Раз посадочная, так получай. Укладываюсь вдоль дивана и голову на нее. Запускает пальцы в мой ежик. Домашняя.
- Что там?
- Чепуха какая-то.
- Может кино сегодня?
Крутит каналы.
- Давай Камеди посмотрим.

В перерыве иду на кухню, зацепить что-то съестное. Под телевизор очень даже, а в рекламу самое то. Свет не включаю. Минутное дело. Зря, наверное.
На столешнице загорает и сразу гаснет ее телефон. Забыла. Синий свет, как у тревожной машины, словно патруль на ночной трассе. Круто в темноте. Что-то ожило и потухло. Что-то пришло.
При свете все бы обошлось, даже не обратил внимания. Не заметил. А здесь - как разрыв. И снова сомнения. Верю? Да. Сто процентов? Да. Чужие письма, записные книжки, дневники, телефоны плохо? Да. И стихи про крошку сына, который к отцу с вопросами разными. К чему вдруг? Муть внутри, подташнивает.
Стою в темноте, думаю. И что-то опять недомашнее и голова дурная. Вроде давление. И руки не мои, липкие, вибрируют. И вообще, шпионская история, неинтеллигентная. Они, эти чужие руки, и активируют зло. "Конверт" запечатан, имя Сергей. Нет, не брат и не отец. Может тот, кто звонил? Но листать записную опасно и пошло. Пошло. А что хуже - пошлость, опасность или незнание. Да и зачем это мне? Ведь прошлое. А закрытая дверь? Она как? Она откуда? Из сегодня или прошлого. Зачем закрыла?
Распечатываю, машинально, знаю что зря, спалюсь, но делаю. Уже неуправляем. Оно сильнее.
Там - "Привет, где пропала?"
Сердце стучит, как заведенный мотоцикл. От опасности, от написанного.
Выдыхаю несколько раз. Мысли, эмоции. Стать куклой неваляшкой. Толкнул, и болтается, глаза огромные, внутри что-то звенит. Не падает. А в целом пустота. Легкая.
Возвращаюсь.
- Чего так долго, - интересуется.
- Да так.
И опять ее пальцы на моем ежике. А я уже не смотрю, думаю - как запечатать то паскудное послание, вернуть все назад, лучше прошлое изменить, ее и мое. И вообще, ревность придумали уроды, ведь собаки не ревнуют. И чушь в голове, чушь. Она узнает, что прочел. Точно узнает. И что важнее - любопытство, стыд, ревность, пошлость, быть обманутым, вера и кто придумал столько неприятных слов.
- Ты не смотришь, - говорит.
- Смотрю. Просто устал.