Любочка

От автора
В нашей жизни есть много вопросов, на которые ищет ответы каждое новое поколение. Самые известные: «Кто виноват?» и «Что делать?». К этим вечным вопросам относятся также: «В чем смысл жизни?» и «Что такое любовь?».
Мой герой не мучился ответами на эти вопросы. Он искренне был уверен, что создан для искусства. Дарить радость зрителю, этой огромной безликой массе, и получать ответную любовь – вот его предназначение!
Он купался в народной любви, его любили женщины, но сам он никого никогда не любил.
Но вдруг все изменилось. Он влюбился в девушку – инвалида, которая волею судьбы вошла в его жизнь. И оказалось, что вся его прошлая жизнь куда-то ушла, рассыпалась в прах и исчезла, а смысл его нынешней жизни в том, чтобы вернуть здоровье всего одному человеку – своей любимой.  Отдать для этого все в призрачной надежде на взаимность. А что она? Увы! Она любила и любит другого, того, кто предал ее когда-то.
Одни скажут: «Седина в бороду, а бес в ребро. Захотелось молоденькой, вот и получил, старый ловелас!». Другие возразят: «Любви все возрасты покорны. Полюбил человек, может впервые в жизни. Что же здесь плохого?» Третьи буркнут: «Дурак! Сдал бы ее в интернат и жил бы себе спокойно.»
Так кто же он, мой герой? Человек благородный или человек глупый? Пусть решает читатель.


Глава 1.
«Ты просто ничтожество, бездарность, неудачник! Ты умрешь в какой-нибудь захудалой гостинице в захудалом городишке! Ты….». Звонок будильника прервал монолог бывшей жены. Александр Афанасьевич проснулся. Было ему немного за 50, небольшого роста с седоватыми усиками и изрядно поседевшей и поредевшей шевелюрой. С женой своей он познакомился, будучи студентом консерватории. Он был хорош собой, играл на пианино и гитаре, неплохо пел. Она ходила на все его выступления, караулила у входа в консерваторию и ходила за ним неотлучно, как тень. Ее фанатичная вера в его исключительный талант была приятна, хотя и преподаватели ему говорили, да и сам он чувствовал, что выдающихся способностей у него нет. После выпускных экзаменов они сыграли свадьбу. Она строила планы покорения Москвы, мечтала о дружбе с эстрадными звёздами, грезила о его будущей всесоюзной славе. В составе оркестра он колесил по городам и селам Советского Союза, она всегда была рядом. Годы шли, она терпела и ждала, но ничего не менялось. Москва, как прекрасный мираж, оставалась недостижимой мечтой.  Фанатичная любовь сменилась столь же фанатичной ненавистью. Она ушла, хоть и продолжала приходить в кошмарных снах. Затем рухнул Советский Союз, оркестр распался, и он вернулся в родной город в квартиру давно умерших родителей. В наследство ему досталась небольшая дачка, гараж с "Москвичом", который он продал и купил поддержанный «Форд». Старый друг и однокурсник по консерватории Костя, директор местного музыкального училища, должность предложить не смог, но предложил ему репетиторство некоторых своих студентов, чтобы, по его выражению, «Он переделал эти стразы в настоящие алмазы». В общем, жизнь налаживалась, вот только сердечко давало о себе знать. «Ну а что вы хотите? Возраст берет свое», - сказал местный Эскулап - «режим, диета, желательно физкультура, нервы берегите и проживете сто лет». Золотые слова, которым мало кто следует в нашей жизни!
Вот и Александр Афанасьевич, или просто Афанасьич, рассмотрев этот перечень, режим и диету отверг сразу, но физкультуру оставил. Надо сказать, что дом, где он жил, представлял собой старенькую «хрущевку». Во дворе стояла песочница и старая ржавая качелька, с другой стороны был небольшой скверик с давно неработающим фонтаном. Вот туда и бегал Афанасьич. Вместе с ним там обычно гуляла соседка с пятого этажа Мария Михайловна с дочкой инвалидом Любочкой. Девушке было лет 17-18, худенькая с короткими русыми волосами и, что особенно удивительно, с разными глазами. Один – добрый и ласковый голубой, другой – строгий и сосредоточенный карий. «Разноглазка» мысленного называл ее Афанасьич. Мария Михайловна была полной, моложавой женщиной с густыми, длинными, черными волосами. Она работала на двух работах, утром выносила девочку погулять и возвращалась поздно вечером. Иногда она просила Афанасьича покатать девочку, а сама с сумками бегала по магазинам. Они возвращались вместе. Он поднимал легкое, почти невесомое тело на пятый этаж, затем затаскивал коляску. Однажды ночью раздался звонок «Дядя Саша! Скорее поднимайтесь, маме плохо!» - кричала Любочка. Мария Михайловна лежала на носилках «Мужчина, помогите спустить ее вниз» - сказала женщина-врач. Вдвоем с водителем они втащили носилки в машину «Скорой помощи». «Садитесь. Поехали!» - крикнула врач. Мария Михайловна открыла глаза и что-то прошептала. Афанасьич наклонился к ней. «Александр Афанасьевич! Вы добрый человек, я вам верю! Прошу и умоляю! Не бросайте Любочку, обещайте, что если я….» - она замолкла и закрыла глаза.
В больнице было пусто. Он бесцельно слонялся по коридору, ждал, когда закончится операция.  Наконец дверь распахнулась, вышел врач и медленно побрел по коридору. «Не может быть!» - похолодел Афанасьич. «Может, еще как может» - сказал внутренний голос.

 
Глава2.
И началась у Александра Афанасьевича новая жизнь. Сначала он предложил Любочке переехать в его «двушку» на первом этаже, она доверчиво посмотрела на него и согласилась. Теперь гулять стало проще. Утром они выходили на улицу, она кормила кошку Машку с ее многочисленным потомством, затем ехали к первому подъезду. Там на втором этаже репетировал на баяне Эдик. Был он сирота, родители уехали на заработки и сгинули. Воспитывали его дед с бабкой. Порадовались, что внук окончил школу и ушли друг за другом. Любочка слушала молча, лишь слабая улыбка блуждала по ее лицу. Затем ехали в скверик, кормили голубей. Весь день Афанасьич занимался со студентами, а Любочка вышивала, вязала, готовила несложные блюда. Вечером опять гуляли. Жизнь постепенно налаживалась. Однажды, когда они слушали баян, Эдик высунулся в окно. Был он круглолиц, румян, с длинными курчавыми волосами и пухлыми губами. «Куда катишься, Мать Тереза? - насмешливо крикнул он. - Мир спасать?». Любочка покраснела. «Дурак! Вот дурак! Поехали, дядя Саша». «Любка- дура! Хвост надула, прокричала всем гудбай и уехала в Китай», пропел Эдик. «Как тебе не стыдно!» - вскипел Афанасьич. Но мальчишка показал язык и скрылся. «Вот пакостник!» - кипятился Афанасьич. «Не ругайте его, дядя Саша, он ведь сирота». Прогулка была испорчена. Гуляли молча. Постепенно темнело. Когда они поехали домой, небольшого роста кругленький китаец, читавший газету, долго и внимательно смотрел им вслед. Утром следующего дня Любочка захандрила, гулять не захотела. Афанасьич вышел во двор. На скамейке у своего подъезда сидел Эдик. «Зачем ты так с ней? Не надо, ей и так тяжело». «А кто ей виноват? Зачем надо было под КАМАЗ кидаться, котенка спасать? И котенка не спасла, и сама калекой стала, и мать до инфаркта довела. Спасибо, водила затормозил вовремя, только ударил ее, а не раздавил. И все равно его посадили. Кому она добро сделала? Дура она, вот и все!» «Так и что, добро делать не надо?» «Добро? А это как понимать. Вот дед учил меня на баяне играть, лупил линейкой по пальцам за каждую ошибку, а когда поддаст, так еще и подзатыльников навешивал и за уши так драл – думал, совсем оторвет. Ты, говорит, способный, но ленивый. Надо - то из тебя лень выбить. Бил и учил. Я теперь только услышу мелодию незнакомую, тут же ее и сыграю. А бабка меня только по голове гладила, подкармливала, жалела. Так кто из них мне добро сделал? Дед говорил: «Человек – существо глупое и ленивое, любит поесть, да выпить, а напрягаться не любит. Поэтому надо из него дурь выколачивать, да учиться заставлять. Вот так.» «А сам-то дед чего ж тогда выпивал?» «Вы деда не трогайте. Он малолеткой на фронт убежал. Насмотрелся всякого, воевал до Победы. Когда война кончилась, все радовались. Думали заживем по-другому, счастливо. А вышло не так. Дед молодой был, говорил, что думал. Вот и посадили его. Баян его спас. Играл он и стихи Есенина рассказывал. Зэки его любили, подкармливали. Так и выжил. Вот и мне говорил: “Учись Эдька! Меня баян спас и тебе поможет!” А вы говорите добро надо делать. Нет. Люди добра не понимают, для них добрый - лох или слабак. И уж если добро делать, то только тем, кто тебе точно добром ответит». «Это что, бартер такой? Добро за добро? А я думаю, что добро надо делать по велению сердца, не думая, вернется ли оно к тебе, скажут ли тебе “спасибо” или нет.»
«Добрый вы слишком, жалостливый. Такие обычно и страдают из-за своей доброты». «Ишь ты, философ какой! Ты ее не обижай, а со своими проблемами я сам разберусь». «Ладно, не буду. Но пусть и она дураком не обзывает». «Договорились».


Глава 3.
Вечером Любочка долго смотрела на него и, краснея, прошептала: «Мне надо искупаться». «Конечно, купайся!» - думая о своем, сказал Афанасьич. Она смущенно засмеялась. Афанасьич вдруг ясно осознал, что сморозил глупость и залился краской. Но как это сделать? Он не знал, куда девать глаза и руки. Очевидно, у него был такой вид, что она расхохоталась и взяла бразды правления в свои руки. «Поставьте скамейку в ванну. Я надену халат, и вы меня посадите на скамейку. Задерните занавеску, заберете халат. Потрете мне спину, вернете халат и отнесете в постель. Все ясно?».  Увидев ее ясный голубой глаз и строгий карий, Афанасьич растерялся окончательно и бесповоротно.
Стоя за занавеской, он неуклюже тыкал мочалкой ей в спину, старательно блуждая взглядом по потолку. Она сердито ойкала, все больше вводя его в ступор. Наконец он отнес ее в постель. Пытка купанием закончилась. Он долго бесцельно бродил по квартире. Новое, какое-то необыкновенно нежное чувство, какое-то сладостное томление не покидало его. В нем не было ничего грешного, сладострастного. Он любил женщин, и они его любили. Были они до жены, были и после. Ну, а если уж совсем честно, то и во время жены. Но такого светлого чувства не было никогда. Он тихо зашел в ее комнату и опустился на колени перед ее лицом, вдыхая тонкий аромат ее волос. «Бедный ребенок» - прошептал он. Все смешалось в его голове: жалость, сострадание, желание защитить и помочь, и… любовь.  Да, любовь к доверившейся ему девушке. «Люба, Любушка, Любовь моя. Ненаглядная! Разноглазка моя необыкновенная!» Он готов был всю ночь стоять перед ней на коленях, вдыхать ее аромат и умирать от счастья.
«Влюбился, старый дурак», - сказал внутренний голос. «Да влюбился, но я даже пальцем до нее не дотронусь, все за нее отдам и буду ждать. Может, когда-нибудь…». «А может, и никогда», - насмешливо сказал внутренний голос. «Все вы, влюбленные, сулите звезды с небес, а жалеете денег на букет цветов. Да и что “все” ты отдашь? Жизнь?» «Да, если ей поможет, то и жизнь». «Круто, однако, но скажи честно. Все это ты делаешь не просто так, а чтобы она тебя полюбила? Как там у Шекспира: «Она его за муки полюбила, а он ее за сострадание к ним…». Только здесь наоборот, ты ее полюбил за муки и хочешь, чтобы она полюбила тебя за сострадание к ним? Так ведь?» «Не так, за добро платят добром, иногда – злом, а чаще вообще не платят. Но любовью расплатиться невозможно. Она сама приходит, и сама уходит. Иногда даже жертвы любят своих мучителей. Да, я хочу быть ею любимым, но не за что-то, а просто так». «Ну что ж, Отелло местного разлива, поживем – увидим. На словах все влюбленные герои».



Глава 4.
Дни шли за днями равнодушной чередой. Отведя Любочку домой, Афанасьич пошел через сквер на работу. Вдруг его кто-то окликнул. Это был тот же самый китаец. Теперь он часто сидел на любимой скамейке и наблюдал за ними.
«Здравствуйте, меня зовут Ван Лин. Я директор “Клиники китайской медицины”». 
«Здравствуйте, слушаю Вас. Меня зовут Александр Афанасьевич».
«Эта девочка - Ваша дочь?»
Афанасьич смутился. Они жили в одной квартире, но он никогда не задумывался, как это выглядит со стороны.
«Нет. Я ее опекун», нашелся он.
«У меня деловое предложение. Я хотел бы осмотреть девочку. Возможно, я смогу ей помочь». 
«Помочь? Ее кто только не смотрел. Все бесполезно. Да и денег у меня нет».
«Денег не надо», китаец строго посмотрел на него.
«Китайской медицине больше 1000 лет, современной науки еще и в зачатке не было, а наша медицина уже делала чудеса. Поговорите с ней и приходите, - он указал рукой на здание за сквериком с вывеской “Клиника китайской медицины”.
«Странно все это. Ваш-то какой интерес?»
«Будет успех, будут клиенты, будут деньги», - бесстрастно сказал китаец.
«А не будет успеха?»
«А на нет и суда нет», так же бесстрастно ответил Ван Лин, кажется так говорят в России? Одно гарантирую- хуже не будет».
Любочка выслушала его равнодушно. Видно было, что она уже ни во что не верит, но поехать в клинику согласилась. Прошло несколько дней. Утром он отвозил ее к Ваньке, как он называл Ван Лина про себя, а вечером забирал. Сегодня он опаздывал и летел в клинику, чтобы забрать Любочку до закрытия. Подходя к ней, он вдруг заметил какое-то радостное веселье внутри: везде горел свет, китайская музыка гремела на всю улицу, слышался смех и восторженные возгласы. «Праздник у них какой-то, что ли?» - подумал он.
«Дядя Саша! Дядя Саша! - закричала Любочка, когда он влетел в комнату. Смотрите скорее, пальцы двигаются!» Он глядел на ее пальчики, которые слегка шевелились, и не верил своим глазам. «Неужели получилось?» Любочка сияла сквозь слезы. Он никогда не видел ее такой счастливой.
Ван Лин отвел его в сторону. «А Вы не верили в нашу медицину- засмеялся он - но это только начало». Он жестко посмотрел Афанасьичу в глаза. «Чтобы поставить ее на ноги, мне надо уехать с ней в Китай. Там есть база, которой пока нет у меня здесь. Но Вы должны решить, будете ли вы ею заниматься дальше или нет. Нужны деньги и немалые».
«Сколько?» - глухо спросил Афанасьич.
«Много». Китаец назвал цифру. Сумма была неподъемная, но…Афанасьич вспомнил лицо Любочки, надежду, с которой она смотрела на него, ее слезы…
«Деньги будут», сказал он.
Сначала была продана дача, затем машина. Но это была только часть суммы. Квартира?
Внутренний голос грустно шептал: «Совсем сбрендил. Где жить-то будешь?» Но он уже все решил. Часть вещей перенес в гараж, часть продал. Ушла и квартира. Недостающую сумму занял Костя. Все. Она с Ван Лином улетела в Китай.
 
Глава 5.
В гараже было холодно и неуютно, он решил ночевать в квартире Любочки. Утром, выходя из квартиры, столкнулся с соседкой, напротив. Та молча и подозрительно оглядела его. «Вот черт! Еще полицию вызовет!» подумал Афанасьич и окончательно переселился в гараж.
Мир без нее стал тусклым и серым. Куда-то пропала Машка, улетели голуби, даже скверик выглядел старой облупленной театральной декорацией.
Однажды во дворе он столкнулся с Эдиком.
«Репертуар у тебя скудный. Хочешь, научу играть по-настоящему, новые вещи разучим?»
«Хочу. Я и сам хотел Вас попросить, но стеснялся.»
Да, мальчишка был, безусловно самородок, хватал все на лету. Сначала разучили репертуар Афанасьича, затем его любимый «Чардаш» Монти и другие хиты нашей и зарубежной эстрады.
Однажды в минуты отдыха Эдик долго смотрел на него нерешительно, но все-таки спросил: «Дядя Саша! Скажите, только честно, зачем вы с Любкой возитесь, она ведь Вам никто?»
«Я матери ее обещал», - просто сказал Афанасьич и это было правда, но не вся.
«Тогда я тоже правду скажу, только Вы никому. Мы с ней дружили еще со школы, записки писали, даже целовались. Вот такая была любовь. Только когда она под КАМАЗ бросилась, я ее разлюбил. Зачем мне калека? У меня планы большие: закончить музыкальное училище, затем консерваторию и стать “звездой”.
У Афанасьича похолодело в груди, кровь ударила в голову, захотелось придушить гаденыша. «Тихо, старичок, тихо, - прошептал внутренний голос. - Он ведь ребенок, сирота. Взялся учить, так и учи». Помолчали.
«А как ты сейчас живешь, где-нибудь работаешь?»
«Да, у Арсена в “Ручейке”. Вроде получается. Людям нравится, и Арсен доволен, платит хорошо».
“Ручеек?” Да, есть такая кафешка за сквериком. Афанасьич ходил туда, когда эта была обыкновенная общепитовая столовая. Затем ее выкупили два брата-армянина Ашот и Арсен. Ашот - истинный джентльмен. Всегда с иголочки одетый, высокий, курчавый, с аккуратными усиками. Курил только дорогие сигары и двигался так, будто он из ценного хрусталя. Арсен - маленький, лысый, подвижный, как ртуть. Обычный его вид, старая в пятнах рубашка, расстегнутая на необъятном животе, съехавший на бок галстук. Братья сделали из столовой ресторан «Арагац». Все как полагается: официанты в национальной одежде, оркестр народной музыки, армянская кухня. Отличная, кстати. Но дело не пошло. Ресторан закрылся. Ашот уехал в Армению. Арсен понизил статус заведения до кафе, назвал “Ручеек”, упростил меню. Однако лучше от всего этого не стало. В мучительных попытках привлечь народ Арсен решил организовать стриптиз-шоу, для чего привлек местную путану Анжелику. Однако многие представители сильного пола и так знали ее со всех сторон и платить за «поглядеть» категорически не хотели. Ажиотаж был только у местных пацанов, которые с биноклями разместились на ветвях деревьев в сквере.
Другой идеей была организация лесби-шоу той же Анжеликой и ее подругой Лаурой. Диковинное шоу привлекло было народ, но, увидев аншлаг, девчонки потребовали удвоить гонорар. Арсен отказал, и они ушли, послав Арсена к его армянской матери вместе с его поганой кафешкой.
«Я искал работу певца или баяниста, ходил по кафе и ресторанам, но никто меня не брал, -рассказывал Эдик, только Арсену я понравился, он взял меня на месяц посмотреть, как дела пойдут. Тут уж я выложился по полной программе: пел народные, военные и блатные песни. Дела пошли хорошо, людям нравилось, и Арсен взял меня на ставку. Здесь я познакомился и подружился со Смычком и Васькой-старлеем.  Да Вы их, наверное, знаете. Смычок, или по-другому “Два стакана”, играет на скрипке, такой худой, сколько ему лет, я не знаю. А «Два стакана» он потому, что после первого стакана играет, как бог, а после второго резко выпадает в осадок и пробудить его совершенно невозможно. Васька же бывший старший лейтенант, его уволили из армии за пьянство. Это “шкаф” натуральный, силища у него огромная. Он и грузчик, и вышибала, и сторож в кафе. Этот, как выпьет, глаза голубые становятся красными, кулаки сжимаются, сразу в драку лезет. Одного Арсена боится. Но Арсен им денег не платит, за еду работают. А мне платит, потому что я - талант. Так все говорят».


 
Глава 6.
«Парень-то действительно талант, надо его Косте показать», - решил Афанасьич. Вечером в кабинете у Кости они пили чай и ждали Эдика. Костя, а точнее Константин Владичевич, был крупным мужчиной с толстыми пальцами, которыми он виртуозно играл на разных инструментах, с острым взглядом из-под роговых очков. Его дед с бабкой были истовыми коммунистами-ленинцами, поэтому и наградили его отца экзотическим именем Владич, т.е. Владимир Ильич. Отец, настрадавшись со своим именем, заморачиваться не стал и назвал своего первенца Константином. Костя был талантливый музыкант, но имел еще более ценный талант: находить таланты и делать из них “звезд”.
Время шло, а Эдика все не было. Телефон не отвечал.
«Где же твой самородок?» - Костя взглянул на часы.
«Пойду искать», - Афанасьич встал и, тепло простившись с Костей, заспешил домой.
Дверь квартиры Эдика была открыта. Сам он одетый спал на диване, рядом в кресле похрапывал потертого вида мужичок. «Смычок» - догадался Афанасьич.
За столом, уставленном бутылками, сидел рыжий детина и что-то зло бормотал, ударяя по столу пудовым кулаком. «А это, конечно, Васька-старлей».
Еще на столе лежало письмо и груда фотографий с видами Китая. «В Китай он, что ли, собрался на гастроли» - мелькнула мысль и сразу же исчезла. Васька поднял на него мутный взгляд.
«Ты кто?»
«Я учитель Эдика»
«Учи-и-и-тель. Какой еще учитель? Он талант, ему учителя не нужны. Понял? Двигай отсюда!»
«Но я хотел бы поговорить с ним».
Васька встал, глаза налились кровью: «Пошел вон! А то спущу с лестницы. Учи-и-и-тель!»
Сердце сжалось от обиды. Нет, не на этого дебила. Эдик, что ты делаешь со своим талантом! Учил тебя дед, учил, да видно не доучил.
Любочка писала редко, поэтому неизвестность тяготила, а неопределенность дальнейшей жизни выбивала из колеи. Однажды встретил Эдика. Разговор не клеился. Парень смотрел в землю, отвечал односложно.
«Как же насчет учебы в училище? Что думаешь?» - спросил Афанасьич.
«Смычок сказал, что Паганини нигде не учился, а стал “звездой“. А Васька добавил, что Жуков без академии стал Маршалом Победы. Все говорят, что я талант, мне и без учебы везде дорога. Арсен пообещал стать моим продюсером, помочь в карьере. Так что и без консерватории проживу», -угрюмо сказал Эдик. Говорить больше было не о чем, на том и расстались.



Глава 7.
И вдруг телеграмма. Они прилетают, все хорошо. В голове завертелись радостные мысли. Неужели получилось?            
Ванька сдержал слово и поставил ее на ноги. Она оценит, не может не оценить того, что он сделал для нее. Разноглазка моя, любимая, ненаглядная!
Мы откроем с ней дверь в новую, счастливую жизнь! От пафосности этой фразы самому стало смешно.
«Где ты нахватался этой театральщины?» - спросил внутренний голос.
Рейс прибыл, где же она? Да вот же она! Опять в коляске? Как же так. Ванька-подлец, обманул! Бегом к ней. Она улыбается, машет рукой. Ничего не понимаю!
Он подбежал, увидел ее в кольце китайцев, рядом улыбающийся Ван Лин с газетой в руке.
«Все хорошо. Я хожу. Это для самолета, чтобы не повредить позвоночник при посадке!»- крикнула она из машины, куда ее усадили китайцы. Ван Лин сунул ему китайскую газету и укатил. Он тупо глядел на фото в газете. Какие-то китайцы, Ван Лин рядом с ней. Она и не она. Красивая, длинноногая, молодая девушка. Ноги перестали держать, и он сел прямо на бетонку.
«Что делать? Куда они ее увезли?»
«В клинику, куда же еще?» - сказал внутренний голос. Клиника. Толпа народу. Она увидела его, выскочила, обняла, жарко шепнула: «Ждите меня у дома».
Он ждал и не верил сам себе. Неужели. Неужели она его любит! Боже мой, как колотится сердце. В 18 лет он так не волновался. Сейчас все решится. Вот и она. Обняла, покрыла поцелуями, прижалась к нему зарыдала: «Дядечка Сашечка! Спасибо! Вы дали мне новую жизнь! Как бы радовалась мама! Дорогой Вы мой, любимый человек!»
Он почти терял сознание от счастья! Она его любит! Господи, разве это может быть! Он почти оглох и только вытирал с лица ее и свои слезы.
«Я все для Вас сделаю, буду заботиться о Вас. Мы поженимся и вернем Вам все деньги!»
«Мы поженимся?» Она сказала: «Мы поженимся!». Она сама сказала, ему даже ничего не надо говорит! Счастье - вот оно! Вот награда за его любовь! Но что-то не так. Он не понимал, что именно.
Еще раз. Она сказала: «Мы поженимся и вернем Вам все деньги». Но кто это - мы? Внезапно страшная догадка поразила его. Письмо и фото на столе у Эдика.
«Кто это - мы, Любочка?» - спросил он и не узнал своего голоса. Она смутилась, опустила глаза.
«Мы с Эдиком - сказала чуть слышно. Я люблю его давно, еще со школы». Стало жутко тихо.
«Дядя Саша! Я все знаю, чувствую, как Вы относитесь ко мне. Вы очень хороший, очень добрый. Вы и Эдику много помогали, я знаю. Но я ничего не могу с собой сделать. Я пыталась, но не смогла. Простите, если сможете. Я люблю Вас как отца.»
Она оторвалась от него. Ее лицо было опухшим от слез, но все равно прекрасным.
«Извините, сейчас за мной заедут с телевидения, но вечером я обязательно к Вам зайду».



Глава 8.
Она убежала, а он все сидел. В душе было пусто. Он чувствовал себя старой развалиной.
«Ай да Эдик! Ушлый малый! Когда она стала калекой, ты ее быстро разлюбил, а теперь, когда она здоровая и знаменитая, быстро полюбил!
Они писали друг другу, а ты фото увидел и не догадался, влюбленный дурачок.
«Эх, Люба, Любочка, Любовь - ты его совсем не знаешь. Хочешь быть его женой и музой?»      
«Да. - сказал внутренний голос - она будет женой и музой. Ты ведь сам все сделал для этого».
«Я сделал то, что считал нужным и правильным».
«И потерял ее. А мог бы не делать ничего. Совсем ни-че-го. Послать подальше Ван Лина, носить ее на руках, забиться о ней, любоваться ею, вдыхать ее нежный аромат и быть счастливым».   
«А она была бы счастливой?»
«Она бы привыкла к тебе, может быть даже полюбила. Но ты поставил ее на ноги, и она ушла к другому».
«Да, ушла, а не уехала на инвалидной коляске.»
«Ну, пусть будет так, если тебя это утешит. Впрочем, пора подвести итоги. Да, ты поступил как настоящий мужчина: все отдал ради счастья любимой женщины, и про любовь ты говорил верно: она сама приходит, и сама уходит. Парадокс в том, что в результате своих правильных поступков ты оказался без жилья, без семьи и без любимой женщины. А как другие? Любочка теперь знаменитость, Эдик “звезда“ “Ручейка“, Ван Лин - известный доктор. А ты кто? Бомж. Переиначив Шекспира можно сказать: “Мавр сделал свое доброе дело, мавр может уйти”.
Он встал и пошел. Вот и скверик. Влюбленные сидят, молодые мамочки гуляют с детьми, кормят голубей. Он брел мимо «Ручейка», где голос Эдика жалобно пел о тоске и одиночестве, мимо Клиники китайской медицины, где толпа корреспондентов засыпала вопросами улыбающегося Ван Лина. Но он ничего этого не видел и не слышал. Сердце билось так сильно, что, казалось, разорвет грудную клетку. В голове стучало, было трудно дышать. Он тяжело опустился на скамейку. Надо передохнуть, успокоиться. Как там жена говорила: «Ты умрешь в захудалой гостинице захудалого города»? Милая, ты почти угадала. Только не в гостинице, а в гараже. Он встал и, шатаясь, пошел дальше. Люди шарахались от него в разные стороны, машины гудели, водители крыли его матом. Был день, сияло солнце, а для него наступила ночь, темнота и пустота. Он был один в пустом городе.
Где он бродил, он не знал, да и не хотел знать. Город кончился, замолкла музыка, где-то вдалеке остался городской шум. А здесь, на окраине, было тихо. Одинокий фонарь тускло освещал дорогу, по которой ветер гонял пустые бутылки, жестяные банки, окурки и обрывки газет.
«Где это я?» - очнулся Афанасьич,- да это же мой гараж. Ноги сами меня сюда привели».
«Мы откроем с ней дверь в новую, счастливую жизнь!» - фраза внезапно возникла в его голове. Он стоял, тупо уставясь на знакомую дверь.
«Добро пожаловать, Александр Афанасьевич, добро пожаловать в новую, счастливую жизнь!» - сказал внутренний голос.

31.08.2017г.