Прыгай

Тем летом мы, как и положено подросткам, проводили время шляясь по дворам и подворотням. В то время все делились на несколько групп — кто-то сидел дома, пытаясь установить новые игры на компьютер, кто-то целыми днями играл в футбол во дворе, а я пытался научиться кататься на скейтборде. Потому меня занесло в компанию подростков чуть старше, которые только и делали, что разбивали себе коленки и скатывались с одной единственной в городе рампы.
В один из летних вечеров мы небольшой кучкой людей сидели на бордюре, окруженные высотными домами. Среди нас был один чернокожий парень по имени Эмиль. Эмиль, казалось, не боялся ничего в этой жизни. Он первый из нас научился кататься на доске и время от времени давал другим пару полезных советов. Я балансировал на доске, пытаясь на ней хотя бы устоять. Мне нужно было разогнаться и запрыгнуть на бордюр. Но каждый раз, когда я подъезжал к бордюру, я спрыгивал с доски, боясь того, что будет дальше.
— Не, не, не. Чёрт, — тараторил я, — опять не получилось.
— Ты запрыгнешь, нет? — крикнул кто-то из толпы.
— Да, да, сейчас, — сказал я и попробовал снова.
Результат был тем же самым. Через несколько попыток я смирился, поставил скейт рядом и сел рядом с Эмилем.
— Я не могу, — словно оправдываясь, сказал я.
— Почему? — спросил он, посмотрев на меня. На нём была синяя кепка, повернутая козырьком назад, грязная футболка и порванные джинсы.
— Я упаду же, — ответил я, будто это не было очевидно.
— И что?
— В смысле? Я упаду, сломаю себе что-нибудь. Мне будет больно.
И тут Эмиль задал вопрос, который остался в моей памяти до сих пор.
— А ты боишься боли?
Следующие несколько секунд мы смотрели друг на друга. Я не понимал, что он такое спрашивает. С тем же успехом он мог сказать, что Землю атакуют инопланетяне или что он воображаемый. Он задал вопрос, которым я никогда не задавался до этого, считая это чем-то само собой разумеющимся.
— Если бояться боли, — сказал Эмиль, — ничего не получится. Страх обостряет твои чувства, срабатывает инстинкт самосохранения. Избавься от него. Просто прыгай.
Меня 14-летнего этот вопрос тогда действительно заставил задуматься. Через пару минут я прислушался к его совету и всё-таки сделал долгожданный прыжок. Конечно же, я упал и разодрал себе колени в кровь, но теперь я не считал этот бордюр чем-то недостижимым, чем-то, чего стоит бояться. В том прыжке я преодолел свой страх. И он касался не только боли.

***

В 19 лет я не смог пройти мимо трёх отморозков, которые зажали девушку у стенки в какой-то подворотне поздним вечером. Я шёл мимо, когда услышал крики девушки. Она плакала и просила о помощи, в то время как один из нападавших зажимал ей рот рукой. Второй, угрожая ножом, пытался вырвать у неё сумку. Я замер возле арки, наблюдая за происходящим. Вокруг не было никого, кроме нас. На улицах стояли лишь одинокие фонари. Что-то внутри меня подняло тревогу и говорило мне, чтобы я шёл дальше, пока всё это не закончилось бедой. Но 14-летний мальчик, сидящий где-то глубоко в подсознании во всё горло кричал «Прыгай».
«Ну же, ты что? Боишься? Чего ты боишься? Просто прыгай.»
И я прыгнул.
— Эй, — крикнул я им, сделал шаг в их сторону, — девушку отпустили!
— Пошел вон отсюда! — тот, у которого был нож повернулся в мою сторону, демонстрируя лезвие в руке, а после снова отвернулся к девушке, решив, что я не представляю для них угрозы.
«Прыгай!»
Подойдя ближе, я схватил его сзади за голову и, как гребаный Ван Дамм, впечатал его в стену. Он схватился за голову и, шатаясь, отошел в сторону. Два его друга мигом забыли про девушку и накинулись на меня. Внутренний Ван Дамм покинул меня и последнее, что я помнил, как девушка убегает прочь.

— Молодой человек, — послышался отдалённый женский голос, — молодой человек, я вызвала скорую, они скоро приедут.
Я открыл глаза и кое-как поднялся с земли, сплюнув кровь на асфальт.
— Тише, вам нельзя вставать, — сказала девушка.
Я облокотился на стену.
— Спасибо вам, — сказала она.
Только сейчас я смог различить её черты. Светлые кудрявые волосы до плеч, синий пиджак, небольшая сумочка в руке под цвет туфель, которую мы с таким трудом отвоевали.
— А-а, ага, — всё, что я был способен ответить в тот момент.
— Как вы? Подождите, сейчас скорая приедет.
— Н-не надо скорой, — отмахнулся я.
— Но вы же… ваше лицо, — испуганно сказала она.
Даже боялся представить во что превратилось моё лицо.
— Всё хорошо, — натянув улыбку, ответил я, — всё хорошо.
Тогда я ещё не знал, что нам суждено стать парой.
«Бордюр» вновь оказался не таким страшным.

***

Девушку звали Викой. Первые две недели после нашего необычного знакомства мы гуляли по паркам, ходили в кино и просто радовались лету. Я человек стеснительный, но с Викой я чувствовал себя комфортно, я ощущал с ней какую-то близость, думал, что это нечто большее, чем просто спасение от моего одиночества. В один из летних вечеров мы оказались на пустой детской площадке, откуда открывался прекрасный вид на город. Мы сидели на длинных качелях и любовались ярким оранжевым закатом, догорающим где-то на горизонте. Вика смотрела на меня влюбленными глазами, хоть разговоры о любви между нами были запретной темой. Я не пытался делать шаги в её сторону, потому что боялся спугнуть, а она, видимо, просто стеснялась. Но тогда я понял, что это лучший момент, чтобы признаться в своих чувствах. Надо было что-то сделать, пока огонёк между нами не потух, оставив после себя лишь болезненные воспоминания.
Я посмотрел на Вику, на её голубые глаза, на лицо, на котором отражалась искренняя улыбка.
«Прыгай» — вопил 14-летний подросток.
«Ты опять боишься последствий?».
«Просто прыгай».
Я неуверенно наклонился в её сторону и нежно поцеловал в губы.

***

Через несколько лет Вика забеременела. К тому времени я уже съехал от родителей и мы обустраивали собственную квартиру. Думали, в какой из комнат сделаем детскую, куда повесим картины, какого цвета обои поклеим на стены. Не повезло нам разве что с соседями по лестничной клетке, живущими напротив — те были заядлыми алкоголиками. У них был грудной ребёнок, который постоянно кричал. Его мать — женщину средних лет с морщинами и синяками под глазами я видел каждый день. Также видел, как каждый день она приносит в квартиру несколько бутылок водки. А по вечерам оттуда раздавались пьяные крики и шансон, орущий из колонок. Другие соседи иногда вызывали милицию, но всё было бесполезно. Пьяная мать и никудышный отец прикрывались ребёнком, которого некуда будет деть, если их заберут в милицию. И участковый несколько раз спускал всё на тормозах. Ровно до тех пор, пока однажды ночью в их квартире не случился пожар.

Меня разбудил запах дыма и крики этой женщины, к которым я уже успел привыкнуть.
— Что происходит? — Вика тоже подскочила на кровати и в панике огляделась по сторонам.
— Спи, я пойду посмотрю, — ответил я и вышел из квартиры.
Из квартиры напротив в подъезд выбежала эта женщина в одном халате. Она пыталась откашляться, всё лицо было заплакано.
— Что случилось?! — спросил её я, хотя и так прекрасно понимал.
Из её квартиры валил дым. Она показывала в её сторону рукой.
— Я-я-я-ярик, — задыхавшись, кричала она, — Ярик остался там.
Твою мать. Ярик — её грудной ребёнок, на которого она каждую ночь орала, чтобы он заткнулся.
— Помогите! — Умоляла она, схватив меня за руку, — он же задох… задохнётся.
Я стоял не зная, что мне делать. Как только я сделал шаг в сторону её квартиры, сзади появилась Вика.
— Нет! Пожалуйста!
Я обернулся и увидел слёзы на её лице. Она боялась за меня.
«Прыгай».
«Ты боишься боли?».
«Ты боишься больше никогда её не увидеть?».
«Просто прыгай».
Я посмотрел на неё, посмотрел на живот, из которого совсем скоро тоже должен был вылезти ребёнок. Наш ребёнок.
— Всё будет хорошо, милая, — я быстро поцеловал её в щёчку и побежал в квартиру, закрыв лицо рукавом.
Меня окружал огонь, с которым я должен был справиться. Я не боюсь. Нет. Я никогда ничего не боялся и сейчас я не собирался отступать. В комнате на кровати лежал ребёнок, который орал во всё горло. Я схватил его и помчался обратно к выходу. Я не мог дышать. Силы, казалось, покидали меня. Я не боюсь боли. Я не боюсь огня. Я боюсь… потерять любимых людей. За несколько шагов до выхода я понял, что теряю сознание. Последнее, что я увидел перед собой — силуэты Вики и соседки, стоящих в подъезде.

Она опять спасла меня. Вика. Как тогда, в переулке. Она вытащила меня и ребёнка, которого я пытался спасти, из огня.
— Грёбаный супермэн, — говорила она, сидя на больничной койке рядом со мной, — а если бы ты умер?
— Всё же хорошо, — улыбнувшись, ответил я.
— Но твоё лицо, — прямо как тогда, несколько лет назад, сказала она, — там…
Даже боялся представить, сколько там шрамов и ожогов.
— Не будешь любить меня такого? — спросил я.
— Балбес! — сказала Вика, слегка ударив меня по ноге, — ты допрыгаешься!
Она даже не представляла, насколько её фраза попала в цель.

***

— Папа, я боюсь, — Максим стоял на рампе, пытаясь съехать вниз на доске.
— Не бойся, съезжай, — подбадривал я его снизу.
— Но… я же упаду.
— И что?
— Сломаю себе что-нибудь. Мне будет больно, — сказал он.
Я смотрел на него, на этого маленького светловолосого мальчика, который стоял на вершине своих страхов, и видел в нём себя. Такого же мелкого хулиганистого парня, который боялся всего на свете. Но для него всё только начиналось.
— А ты боишься боли? — спросил я и улыбнулся искренней улыбкой, — просто прыгай.