Ширяево

Ширяево
Ширяево – пожалуй, самое знаменитое село Самарской луки и самое популярное туристическое место. Его посещение включено в программу многих теплоходных круизов по Волге. Это, если угодно, «визитная карточка»  Жигулевских гор. Сюда можно добраться по воде из Самары или по суше из Жигулевска. Великолепный природный уголок с горами и катакомбами вознаградит за любой проделанный путь. Основной хребет Жигулей тянется вдоль северного побережья Самарской луки и постепенно повышается с запада на восток, так что здесь, в северо-восточной его части, сосредоточились как раз самые высокие вершины. Монастырская гора над восточной околицей Ширяево поднимается на 326 метров. Попова же, напротив её, всего один метр не дотягивает до трехсотенной отметки. Есть в Жигулях и еще более серьёзные «пики» (до 381м). Они сопоставимы с многими вершинами Среднего Урала! А уж на нашей Восточно-Европейской равнине им просто нет равных. Так что, приезжая на Самарскую луку, как говорится, с места в карьер попадаешь из среднерусского ландшафта в самые настоящие «маленькие Альпы».  А ниже по течению уплывают в голубоватую дымку какие-то совсем уж странные по очертаниям, словно срезанные сверху, горы левого берега: не то грубые тумбы или столы – не то кряжистые пеньки. Кряж здесь разрывается рекой на собственно Жигулевские горы и левобережные Сокольи, так что Волга ныряет как бы в ворота и уже от них напрямую устремляется к Самаре. По всему течению великий реки не найдешь более колоритной впадины, словно нарочно обозначающей какой-то символический рубеж. Так это знаковое место и повелось называть – Жигулевские Ворота. И в этих широких «воротах» еще в 1628 году  образовался населенный пункт под названием Ширяев овраг или просто Ширяево.
Почти четыре века для села – более чем почтенный возраст! За такое время одни деревеньки разрослись в целые города,  другие растворились в безвестности. Третьи – как Ширяево, - хоть и не стали городами, но и пожаловаться на отсутствие к себе внимания не могут. Место, что ни говори, знаменитое! Здесь когда-то разбойничал Стенька Разин, писал картины Репин и молился Иоанн Кронштадский. Трудно найти в истории столь разных, противоположных друг другу личностей!  Последнее время, чтобы привлечь в Ширяево еще больше туристов, здесь стали проводить ежегодный августовский фестиваль «Жигулевская вишня» - с пирогами и народными песнями (местный сорт вишни, действительно считается одним из лучших в России). Теперь это самый популярный местный праздник – что-то вроде Дня Огурца в Суздале. Однажды, мои друзья из Жигулевска по долгу работы поехали на целый день на этот фестиваль, и захватили  меня с собой. Я, признаться, человек одинаково равнодушный как к вишне, так и к народной самодеятельности… но очень неравнодушный к горам и пещерам. Так что вопрос ехать или не ехать предо мной не стоял: конечно, ехать! Прибыли мы к месту с утра пораньше. Уткнувшись носами в берег, сплылись корабли, съехались машины… - и все на запах вишни? Словно пчел, многих поймало сегодня опытное , старое Ширяево на простую вишневую приманку. 
Слоистые каменно-землянисто-лесные сэндвичи сгорбились над долиной справа и слева и по какой-то странной, неочевидной ассоциации  сочетались с фестивальным столом высоких вишневых пирогов. Правда, сам фестиваль по сравнению с ними выглядел как-то мелковато. Как какой-нибудь советский Первомай у подножия Эльбруса. На сцене под открытым небом разные коллективы, как водится, бойко исполняли что-то ягодное и что-то патриотическое.
Но любая идеология так мелка перед этими горами. Мы поем то о вишне, то о России… и вишня, и Россия, конечно, не против. Только вот вечный праздник природы выше наших самодеятельных «красных дней календаря» (даже если они идеологически уже не совсем красные, а всего лишь вишневые). Поэтому, не задерживаясь у сцены, мы с Никитой, сынишкой моих друзей, отправились по горам. Решили побывать и на Монастырской и на Поповой. Сначала брели вдоль Волги, по параллельной берегу улочке. Издали почти не выделялся в деревянной застройке дом-музей Репина – простоя изба, которую он снимал вместе с Федором Васильевым в 1870 году, когда писал «Бурлаков на Волге».
Да, Ширяево, или, как тогда называли, Ширяев буерак – знаковое место в истории русской живописи: место рождения самого известного (и пожалуй, самого спорного!) шедевра XIX века. Сам Репин подробно и ярко описал свое путешествие по Волге, встречу с бурлацкой артелью Канина и начало работы над легендарным полотном, принесшим ему всеобщее признание и небывалую еще в художественном мире славу (в 26 лет!) «Бурлаки суеверно убеждены, что тот, чей портрет будет написан, попадет прямо в ад. Не хотят они, чтоб их рисовали» «Целую неделю я бредил Каниным и часто выбегал на берег Волги». Наконец, Илья  Ефимович  догоняет ватагу в селе Царевщине, стремительно, на одном дыхании, пишет портрет Канина и возвращается в Ширяево уже за полночь. На его удачу, среди бурлаков нашелся бывший иконописец, который объяснил своим товарищам, что относительно погибели души им бояться нечего. Заворожили Репина в этом путешествии и поразительные волжские пейзажи (хотя на самом холсте им места как-то не нашлось) : «Что всего поразительнее на Волге – это пространство. Никакие наши альбомы не вмещали непривычного кругозора».
Но нет, вовсе не пространство интересует Репина: «Я художник 60-70-х годов. Виртуозность отрицалась тогда. Выше всего ставилась идея, смысл, жизнь, типичность, правда , историчность …» Итак, на первом месте, как ни крути – «идея». Вся же остальная часть списка, даже «правда», невольно психологически ставится в подчиненное положение по отношению к ней. Идея же простая – революция. Хотя напрямую Репин этого слова  и не произносил. Но, интересно, что террориста Каракозова он называл в воспоминаниях «преступником» в кавычках. По горячим следам он написал очерк «Казнь Каракозова» и тогда же сделал карандашный портрет неудавшегося революционера. Позже он посвятил пламенным революционерам целый цикл полотен: «Арест пропагандиста», «Отказ от исповеди», «Не ждали».  При тогдашних» настроениях все прекрасно понимали, что в образе бурлаков Репин изобразил немного-немало «весь порабощенный русский народ». Хотя сам народ именно бурлаков-то как раз чурался и презирал из-за их пьянства и ужасного образа жизни. «Волга под боком, но заволжанин в бурлаки не хаживал. Последнее дело в бурлаки идти! По Заволжью так думают: Честней Христовым именем кормиться (т.е милостыню просить) , чем бурлацкую лямку тянуть». И правда» (П.И  Мельников-Печерский).
Невольно ловлю себя на почти еретической мысли, что с высоты времени, становится как-то неловко за художника. Он старательно, годами создавал такие глыбы… но сменилась эпоха – и они оказались невостребованными именно в своей «идее», как всё чересчур громоздкое и претенциозное . Потому что это оказалась, как ни грустно, не настоящая правда, а «надрыв», выражаясь словами Достоевского (впрочем, стоит оговорится, что сам Достоевский Репина любил). Общий «Надрыв» того времени, слишком дорого стоивший последующим поколениям. Диагноз русской классике: Социальное беспокойство с оттенками истерии, чувство вечной вины, совмещенное с учительством» (Л. Улицкая)
Фактически Репина (с незначительными оговорками) можно считать предтечей соцреализма – не только самого идеалогизированного, но и самого скучного направления в искусстве, Он стал родоначальником «объективного отражения действительности», но только очень уж однобоко тенденциозно подбираемой.
Увы, стремление к справедливости, как показала история – совсем не такая уж безобидная вещь! Я бы даже сказал, что это самая опасная вещь, порождающая все чудовищные тоталитарные режимы, все многомилионные бойни. Когда с позиции времени знаешь, чем все это кончилось, невольно всплывает горький вопрос: да неужели все эти Репины и Перовы, Чернышевские и Добролюбовы,  только для того  и приходили, чтобы потом на почве неутолимой «жажды справедливости» на смену им явились Ленины и Сталины? Бурлаки – «динозавры», которые были вытеснены самим развитием цивилизаций и исчезли естественным образом через несколько лет после написания картины, за нерентабельностью такого труда. Репин как-то успел запечатлеть последних из могикан. А вот колхозы и ГУЛАГ  - те были впереди! Нет, никак не получается у нас после трагедий 20-го века смотреть на претенциозно-пафосные полотна Репина тем же безудержно восхищенным взглядом, каким смотрели его современники!  Хотя человек, он как говорят, в личной жизни был глубоко порядочный и честный. Кстати, по жесткой иронии судьбы, столь  революционную по своему скрытому смыслу, даже «взрывную» картину,  нимало не смущаясь, купил  для своей бильярдной (!)  великий князь Владимир Александрович, сын Александра II. Позже она попала в Русский музей.
2
Монастырская гора повыше Поповой, зато более «спокойного характера» - относительно пологая, без обрывов, скал и утесов. По крайней мере – со стороны Ширяево: противоположный её склон я не видел. По названию этой великолепной горы легко вообразить, что когда-то на ней стоял монастырь… и наверное, это была бы потрясающая по красоте картина! В действительности же, никаких обителей поблизости никогда не было, но саму гору со всеми прилегающими угодиями в 17 веке приписали к подмосковному Саввино-Сторожевскому монастырю (настолько велик был разброс его многочисленных владений!).
Отдельные огромные глыбы громоздились на травяном склоне, словно их специально сюда принесли и  не поленились  вручную поднять  и разбросать. Огромные-то огромные, но снизу на фоне такого гигантского зеленого горба почти совершенно незаметные. Видна издали лишь шапка леса, накинутая на гору с одной стороны. Мы поднялись до креста. Он царил  в пронзительно-голубом небе и осенял маленький светящийся мир, собравшийся к его подножию и скруглившийся в чашу, Отсюда по сравнению с крестом все виделось утрированно маленьким. Клетчатое от улочек село казалось цветной картой для какой-то интересной, пошаговой настольной игры. Прудик, образованный от какого-то ручейка, блестел ровно посередине долины, делая панораму Ширяево еще более живописной. Иногда казалось, что под тобой раскинулся гигантский, искусно (и очень правдоподобно!) расписанный поднос. Изделие народных мастеров!  Я до посещения горы читал, что в окрестностях Ширяево поставлен крест в память о св. Иоанне Кронштадском, посещавшим эти места. Была страшная засуха, но когда путешествовавший по Волге «всероссийский батюшка» отслужил на ширяевском берегу молебен, и сразу же пошли дожди. Целый край был спасен от неурожая и голода.
Да, о многом можно задуматься в Ширяево. Репин и Иоанн Кронштадский были современниками, но олицетворяли собой, пожалуй, два абсолютно противоположных  духовных полюса в жизни России…А кто из них был лучшим художником? Вопрос оказывается не таким уж и простым, когда прочитаешь   в дневниках Иоанна такие, например, строки – «Приходилось идти горами, лесами; суровые сосны высоко поднимают свои вершины. Жутко – Бог чувствуется в природе. Сосны кажутся длинной калоннадой огромного храма. Небо чуть синеет, как огромный купол… Хочется молиться… И чужды все земные впечатления, и так светло в глубине души, и кажется, с тобой в уединении весь мир беседует в тиши и на своем языке непонятном творит торжественный гимн вездесущему Богу. Идешь – и мысль далеко-далеко с Богом – у Бога»
И снова задумываешься: Почему одни посвятили всю жизнь тому, чтобы увидеть главное, а другие… тому чтобы напротив, ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не дай Бог,  не разглядеть его за всем второстепенным, внешним, преходящим.  Видимо, это два радикально разных взгляда на мир. Кстати, сам Репин о своих духовных убеждениях довольно объективно писал: «Я по прежнему язычник, не чуждый стремления к добродетели, - вот и всё»
С Монастырской горы близко и четко, как противоположная трибуна стадиона, виднелась во всей красе, во всех мельчайших деталях, длинная и обрывистая гора Попова. Далеко тянулась вокруг нее необычная каменная лента: ниже ее – трава и кусты, выше – лес. Так в старину повязывали ленту на лоб, под волосы. Именно в этом-то каменном слое и виднелись там и сям черные пятнышки штолен – знаменитые Ширяевские катакомбы. Не сходить к ним – зря приехать в Ширяево! Здесь с конца XIX аж до середины XX века добывали известняк и в горе в разных местах остались шесть штален – от нескольких десятков метров до нескольких километров. Из промышленных объектов они давно уже превратились в туристические.
Мы перешли долину и вскоре поднялись на Попову гору, точнее, на террасу примерно на середине её высоты. Казалось, развалины какой-то циклопической древней стены причудливо заросли джунглями, как в Индии или Камбодже. «Преддверье» пещеры – которую еще  не видишь, но по каким-то неуловимым признакам радостно предвкушаешь. Вот наконец показались в этой скале беспросветно-черные отверстия, размерами почти не отличающиеся от железнодорожных туннелей. Есть круглые норы, есть шестиугольные  соты, но в гигантском улье этой горы работали не пчелы, а люди, поэтому их соты – квадратные. Такие идеально квадратные, как будто их не проламывали в камне, а выпиливали лобзиком по дереву. Только уж очень большим лобзиком и по очень большому дереву! Продырявили так и сяк отвесную Попову гору, как жуки точильщики, пенёк. Получилась своеобразная, очень брутальная красота. Что-то загадочное в этом сочетании «дырности» и «квадратности» манящее и чуть отпугивающее сотворчество природы и человека. Эти отверстия в отвесной скале, в размер приличных ворот, безпрестанно впускали и выпускали людей, которых сегодня по случаю праздника было непривычно много. Перед одним таким черным квадратом живописно выросло дерево, но  другие были распахнуты настежь: хоть дракон залетай!    Многоколонная  пещера процеживала сквозь себя людей, как кит процеживает планктон сквозь свои «усы». Гора открыла огромную, но безобидную пасть, странно распадающуюся  на несколько жерл – с несколькими небами, гортанями, отростками. Контраст стихийно-природных, пучинистых, бесформенных очертаний горы с этими геометрическими правильными черными квадратами – разительный, Будто каждое входное отверстие – картина Малевича, перенесенная проектором на грубо-ребристую плоскость обрыва. Что-то в этом – жутковато-великолепное. Много ли времени должно пройти, чтобы дела рук человеческих  начинали нам же самим казаться.. уже и не очень-то человеческими? Во все времена людей как-то мистически завораживали помещения, смутно похожие на их жилища в увеличенном варианте! Но при этом – нежилые. Думаю, именно поэтому нас так таинственно манят не только пещеры, созданные природой, но и катакомбы, вырубленные самими же людьми. Тайна чего-то, вроде, похожего на наше, но не нашего… с воротами, коридорами и залами… Человеческо-нечеловеческого, с неизвестными пределами, растворившимися в темноте… какого-то рукотворного космоса, уходящего в глубь горы. Еще катакомбы почему-то всегда ассоциируются с древностью – даже если образовались всего несколько десятков лет назад, как эти. От одного их вида вспоминаются знаменитые пещерные храмы разных народов и цивилизаций, пещерные города, некрополи, античные рудники и т.п. Вот и здесь – чем тебе не уголок античности? Четыре ряда колонн тянутся параллельно в недрах горы… одна беда – для них не подберешь правильного искусствоведческого названия: не ионические, не коринфские и даже не дорические. Просто бесформенные. После наружной 30градусной дары здесь просто благодать! Сочетания царящего под землей вечного холода с белым цветом известняка порождает иллюзию чего-то зимнего – причем, не просто зимнего, а волшебного, таинственного, праздничного.  Местами осыпавшийся мел лежит сугробами, и этот заповедник зимы внутри горы смотрится каким-то сказочным даром. Все прекрасно именно в своей восхитительной нереалистичности. Люди ходят в каком-то восторженном настроении. Вот вдали раздался крик: «мыши, мыши!» - но когда многие туда подоспели, никаких мышей не оказалось – просто кому-то почудилось от мелькания фонарей, что под сводом шевелятся крылья. Светлячки телефонов летали там и сям по этому подземному сумеречному лесу, играли бликами между стволами. Казалось, каменный мир сбросил свою вековую неподвижность и изо всех сил старался «ожить» хотя бы  в призрачном виде. А над полом пещеры курилось подобие чуть заметного тумана. Казалось, холодное дыхание самой горы как живого существа порождает этот туман. Каменные аллеи вдали переходили в гроты-тупики. А может, это не колонны, а ноги доисторических слонов, целое стадо которых слилось и превратилось в свод этой пещеры?  А может окаменевшие смерчи какой-то подземной грозы? Каменные грибы со сросшимися шляпками? Фантазировать можно много, но одно могу сказать: эта рукотворная пещера произвела на меня почти такое же незабываемое впечатление, как природная Кунгурская.
Если по той же горной террасе,  на которой находятся штольни, пройти несколько сот метров в сторону Волги, откроется великолепная смотровая площадка с обзором на три стороны. Она »приворонилась»,  как бастион на уступе горы. Словно здесь – промежуточная оборонительная терраса с парапетом, а позади нее вздымается основная часть циклопического замка, построенного самой природой. В Жигулевских горах есть множество и куда более высоких площадок, но эта – одна из самых живописных и знаменитых.
Большие колючие шарики чертогона на каменных склонах цвели так густо, что местами казались россыпями странного голубого гравия  поверх белого, обычного. Особенно красиво они смотрелись отсюда, с обрывов –  лазурной рамкой обрамляли глубокую зеленую долину: живую карту Ширяево. Тысячами усеяли они утесы Поповой горы, так что взгляд с обзорной площадки невольно падал в их рыхлые, парящие заросли. Гора цвела, и даже август не потушил ее живое искристое сияние, ничуть не проредил голубые венки.
Прямо под смотровой площадкой виднеется обелиск – причем, в своем роде уникальный. Это единственный за пределами Татарстана памятник в честь Волжской Булгарии, в состав который несколько веков входили здешние земли. Самарская лука богата многочисленными археологическими находками булгарского периода. Древние булгары – предки современных татар, а уж самых татар в Самарской области и поныне живет немало. Я улыбнулся, вспомнив среди надписей в катакомбах знакомое всенепременное: «Мин сина яратам». Вроде как, и Россия – не совсем Россия без таких напоминаний! И приходит чувство, что это, действительно, историческое место – историческое в самом глубоком смысле слова. Даже не исторически русское, а именно исторически РОССИЙСКОЕ (Хотя суперпатриоты почему-то до аллергии переносят это просто прилагательное!) : то есть включающее в себя слишком разные «пласты» - и национальные, и смысловые. Здесь, в Среднем Поволжье, куда лучше, чем во Владимире или Рязани, видно, насколько Россия многонациональна и во всех отношениях разнолика и как трудно свети её историю и культуру, ее прошлое и настоящее к какой-то одной простой схеме, к одной «идее». Слишком широко у нее все, неоднородно  и неоднозначно. Может, поэтому и  - «Ширяево»