Сорок дней - 38

ДЕНЬ  ТРИДЦАТЬ  ВОСЬМОЙ

С утра в палату неожиданно зашла Юлия Ефимовна! Увидев мирно лежащего на своей, поставленной вдоль окна и поперёк палаты, кровати Анальгина, она мгновенно переменилась в лице и цвете, испустила воинственный клич, забила копытом и ускакала навсегда!
Уже после завтрака Веруся, единственная из медсестер отделения пенсионерка, поймала Ивана Петровича, едва он направился за газетами, и с лицом, больше похожим на кабину КрАЗа, под завязку груженого серным колчеданом, сурово передала ему, чтобы он ровно в двенадцать ноль-ноль явился в кабинет заведующего на комиссию. Иван Петрович растерялся и, забыв про «Вечерку», бросился в палату советоваться с Анальгином.
- Комиссия, говоришь? - переспросил старик, сдвинув брови. - Странно... Все комиссии заседают, как правило, в поликлиниках, во ВТЭКе. А что же здесь? Не слыхал. Надо бы с Виолеттушкой посоветоваться. - Анальгин даже за глаза называл своих знакомиц самыми нежными именами. - Но ты сходи, - добавил он. - От тебя не убудет. Группу предложат - соглашайся. Если что другое - не спеши, скажи, мол, подумаю, со своими посоветуюсь. Ну, давай, не дрейфь! Ни пуха! Я тебя в холле подожду.
Ноги у Ивана Петровича отчего-то стали ватными. Ему почему-то показалось, что заведующий обязательное скажет ему что-нибудь очень важное, но одновременно с этим плохое или страшное. Мысленно он уже давно смирился с тем, что теперь придётся сидеть дома на инвалидности, что надо будет всегда иметь при себе нитроглицерин на случай... ну мало ли, прихватит. Теперь и тяжело поднимать нельзя и нагнуться лишний раз опасно. И дом в деревне нужен чисто теоретически - копать нельзя, строгать, пилить, рубить - тоже. Не жизнь - каторга.
Но больше всего его теперь мучил ещё один вопрос. Он не давал покоя, ныл как больной зуб, но ответа на него Иван Петрович не находил. Дело касалось... ну, в общем, как бы это поточнее выразиться, сформулировать так, чтобы с одной стороны было понятно, а с другой - не матом... Дело касалось отношений с женой. Эту женщину Иван Петрович любил страстно и нежно. Любил с того самого момента, как стал помнить себя. Без неё он просто не представлял своего существования. За время их совместной жизни они не разлучались ни разу: отпуск - всегда вместе, на курорт - тоже. Даже за границу в турпоездку, и то вдвоём - дважды Ивану Петровичу как победителю в соцсоревновании предлагали путёвки по линии дружбы кого-то с кем-то, но ехать один он категорически отказывался. Уговоры не помогали, поэтому местным партийно-профсоюзным богам пришлось целых два раза сойти на короткое время на землю и сделать хоть что-нибудь полезное для представителя трудового народа.
И вот теперь, в свете печально знаменитого предупреждения «ни встать, ни сесть, ни на бабу влезть» всё могло рухнуть безвозвратно. Вокруг без конца твердят, что надо оберегать себя от физических нагрузок. А как можно уберечься, когда остаешься с любимой женщиной наедине? А? Может кто посоветует, как это сделать! Здесь, в больнице на каждом шагу понавешено стендов - то нельзя, это не рекомендуется, не ешь, не пей, не кури, не закусывай! Поглядишь вокруг - ну ничего нельзя! А как жить-то - ведь выписываются из больницы не мумии, а живые люди. Не может быть, чтобы... Ну, выпивка, курево - это всё понятно, лучше завязать. Переедание тоже - штука опасная... А как быть с интимными делами - тут попробуй, завяжи! Так ведь и тронуться можно - на дворе весна, почки вон набухли, коты орут, спасу нет, а тут ходишь и никак не разберешь, мужик ты или нет! И чего делать - неизвестно: с одной стороны инфаркт, с другой - жена, посередине сам, и спросить не у кого - толком никто ничего не знает: что можно, как и сколько раз... Хоть бы кто-нибудь шепнул!
Честно говоря, Иван Петрович очень надеялся, что этот вопрос обязательно всплывет в разговоре у заведующего отделением, и он уже заранее смущался - ведь там, в этой комиссии, могли быть женщины!
Ровно в двенадцать ноль-ноль, как приказали, он постучался в дверь, на которой висела красная табличка с перечисленными регалиями здесь обитающего.
- Войдите! - донеслось изнутри. Иван Петрович вошёл.
- Прошу! - заведующий сидел за столом, заваленным историями болезни и возвышался над этой кучей макулатуры лишь верхней третью макушки. - Садитесь, - он указал на стул, - сейчас я позову остальных... - с этими словами он нажал кнопку селектора и громко распорядился в стоявший перед ним микрофон: - Юлия Ефимовна, Светлана Викторовна, Елена Игоревна! На комиссию! Жду!
Иван Петрович обмер - если не считать заведующего, комиссию составляли одни женщины. Его вопрос становился даже не риторическим - его просто нельзя было задавать!
- Итак! - строго подвёл черту заведующий, когда все вошли и молча расселись. Юлия Ефимовна как обычно имела свободолюбивое лицо и гордо разглядывала батарею центрального отопления, две другие докторицы, обе помоложе и с меньшей интенсивностью накрашенные, разложили на коленях истории болезни и стали там что-то быстро писать.
- Вы перенесли инфаркт миокарда! - Иван Петрович зачем-то встал и кивнул. - Садитесь! В таких случаях почти полтора месяца требуется стационарное лечение! Потом нужно долечивание. Просто необходимо! Поэтому вам следует поехать в кардиологический санаторий - под присмотром врачей пройти весь курс реабилитации! - заведующий сделал многозначительную паузу и сурово добавил: - Мы считаем это целесообразным!
Юлия Ефимовна, продолжая оставаться независимой, явно скучала, остальные члены комиссии выдумывали анамнезы, не обращая никакого внимания на происходящее.
- У нас есть возможность посылать больных в такой санаторий, - продолжил заведующий, - Путевка - послезавтра! Это «Михайловское», недалеко от Подольска. Двадцать четыре дня. Предупреждаю, - заведующий почему-то неприязненно посмотрел на Юлию Ефимовну, - путевка бесплатная! Есть мнение, да и по всем показателям, ваша кандидатура подходит. Вы согласны?
Серьёзность момента была настолько очевидна, что Иван Петрович снова встал и утвердительно кивнул. А что делать? Во-первых, раз говорят - надо, значит надо! Во-вторых - бесплатно, это не за деньги. Тут и думать нечего! В третьих - «есть мнение»! Кто ж против такого поворота попрёт? Имелось и в-четвертых - может там, в санатории, удастся что-нибудь узнать, ну, насчет этого...
- Юлия Ефимовна! Оформляйте! Только не забудьте про гастроскопию! Вы про неё постоянно забываете! - заведующий произнёс это неприязненным тоном, после чего снял очки и встал, давая этим понять, что разговор окончен. Молодые докторицы тотчас, не говоря ни слова, выпорхнули из кабинета.
- Идите в палату! - не поворачиваясь, через плечо сказала Юлия Ефимовна Ивану Петровичу. - А мы тут кое-что обсудим.
Что они, оставшись одни, обсуждали осталось тайной, однако минут через десять первым весь в красных пятнах из кабинета вылетел его хозяин, за ним не спеша, с чувством собственного достоинства вышла Юлия Ефимовна. Но всего этого Иван Петрович не видел. Он примчался в туалет и слово в слово передавал весь состоявшийся разговор Анальгину.

*    *    *

- Значит санаторий, - повторил Анальгин, - это хорошо. Ты правильно сделал, что согласился. Отдохнешь, наберёшься сил, посвежеешь.
- Надо только своим позвонить, предупредить, - сказал Иван Петрович.
- Конечно! Через два дня, говоришь? Успеешь ещё, - старик отчего-то сник.
- Ты чего, Кузьмич? Я из санатория приеду, ты выпишешься, мы с тобой встретимся, посидим, старое вспомним, новое придумаем! Я тебя с Гошей познакомлю.
- Да-да, - согласился Анальгин, - это я так... - и вдруг оживился: - Ты, значит, в санаторий! Ещё на месяц! А как же молодка-то твоя? Совсем без тебя одичает!
- Молодка? Тут и не знаешь, как быть... - и совершенно неожиданно Иван Петрович поделился со стариком своими мыслями и сомнениями насчёт... Ну в общем, этого...
- Вань, ты извини, если я чего не так скажу, - ухмыльнулся Анальгин, - но знаешь, видал я на своем веку дураков, сам дурак, но такие как ты - веришь, даже не представлял, что бывают! Ты что же, и вправду, узелок на этом месте завязать решил?
- Так говорят же...
- Господи! А ты уши-то и развесил! - старик от возмущения даже закашлялся. - Что говорят? И кто говорит? Вот скажи - в чём, по-твоему, главное назначение мужика?
- Ну, глава семьи там, дети...
- Это вам так в политкружках мозги вкручивают?
- Да нет, я в кружок не хожу...
- Значит, по телевизору хорошо внушают! Так вот, Ваня! Запомни - главное, зачем мужик нужен - это для того, чтобы жизнь женщины раем сделать! Чтоб она, сердешная, от счастья и ласк с ума сходила! Я-то к сожалению эту аксиому вывел для себя слишком поздно. Так вот может тебе пригодится!
- Ты так думаешь?
- А что тут думать! От общения мужчины с женщиной наслаждения прежде всего должна испытывать представительница прекрасной половины! Это азы! Основа! А всё остальное просто не имеет принципиального значения. И, кстати, здоровью от этого - одна польза!
- И что теперь делать?
- Не знаю, сам думай! Только сдается мне, что кроме тебя самого этот вопрос никто за тебя не решит. Потому, как если найдется кто, ну с готовым решением, так ты ж ему морду набьёшь! Да-а, - вроде как ни к чему протянул Анальгин посмотрев в окно, - весна на дворе, солнышко светит, голубки воркуют... А?
- Ладно, мыслитель, хорош! Ты вот мне скажи лучше, откуда ты эту Виолетту знаешь? - Иван Петрович давно хотел об этом спросить, но всё время получалось как-то не к месту, а вот сейчас - самое время чтобы сменить тему разговора.
- Виолеттушку? - переспросил Анальгин и, прищурив глаза, томно улыбнулся. - Мы с ней с двадцать четвёртого знакомы. В Мадриде вместе на корриду ходили. Уж очень в ней много тогда животной страсти было! Ух! Как бывало кровь увидит - вся играет! Я быков всегда жалел, а она - куда там: пока не добьют беднягу, не уходила. Потом нас раскидало. Долго не виделись. В Вене я её, помнится, не застал - приехал, а она накануне упорхнула! Только в тридцать пятом судьба сжалилась - я тогда в Италии работал. И она, с мужем, проездом. Там и свиделись. Слёз налила! Море! Вот с того времени Венеция и стала тонуть, медленно, но верно.
Иван Петрович слушал раскрыв рот и никак не мог взять в толк - где в этом повествовании правда, а где вымысел.
- Да-а, - протянул старик. Пальцы его неожиданно задрожали, папироса запрыгала, и он с трудом зажег спичку и прикурил. - А потом, уже здесь, на Родине, - он глубоко затянулся, - так получилось, что наши «дачи» расположились на одном меридиане. Это нас и вовсе как-то по-особому сроднило! Есть теперь о чём вспомнить при встрече.
- А покойница?
- Пелагеюшка-то? - спросил Анальгин и заиграл бровями. - Пелагеюшка, царство ей небесное, это отдельный разговор. Потомственная графиня, красавица была - спасу нет. Что ножка, что ручка, что... всё остальное! И вот возьми, пойми баб - променяла всё своё богатство на одного нашего заезжего инженеришку. И мужик-то - тьфу! Замухрышка, вечно на обедах вилку не в ту руку брал и в салфетку сморкался! В тридцать шестом они в Союз подались. Как я её просил остаться, как уговаривал не ехать - словно чувствовал! А она упёрлась - ну ни в какую! Думала, что я ей себя взамен предлагаю... Ну и поехали они!
- И что?
- И всё! Страна-то наша большая, меридианов на ней много умещается. Следующий к востоку получился её! А мужика - этого инженеришку - сразу к стенке! Десять лет без права переписки.
- Я что-то не понял, - с опаской оглянувшись на дверь, прошептал Иван Петрович, - ему десять лет дали или расстрел?
- Десять лет без права переписки - это и есть расстрел! У нас ведь везде тайны - вот и в этом деликатном вопросе намудрили. Люди верили, что их родственник жив, передачи приносили, письма слали в самые верха, не виноват он, мол, отпустите, это роковая ошибка.
- А з-зачем так? - Иван Петрович не переставал удивляться тому, как спокойно, даже с иронией говорил Анальгин о таких страшных вещах.
- Зачем так? А кто его знает! - старик бросил в банку из-под зелёного горошка погасший окурок. - Понимаешь, там, где тайны, всегда создается видимость серьёзной работы. Так вот, верха ответами себя не утруждали. А раз так, значит, виноват, наказан, отбывает, исправляется. А переписываться нельзя - это потому, что уж больно тяжкое преступление за ним числится, и кроме этого в мыслях, в плане политики - большая зараза. Вот и мера такая - чтобы других не заразил! А на самом деле - пиф-паф! И ему легче, и государству проще. Чего только во имя светлого будущего не сделаешь!
- Кузьмич, - Иван Петрович прошептал тихо, одними губами, - а ты в светлое будущее веришь?
Анальгин хитро скосил глаза на своего любимца и несколько минут выжидательно молчал. Потом вдруг ухмыльнулся и проговорил:
- Я как-то раз озадачил подобным вопросом нашего покойного теоретика. Спросил, что лучше: тёмное прошлое или светлое будущее?
- Ну и что? - с интересом спросил Иван Петрович. - Он не ответил?
- Да, видишь ли... - старик махнул рукой, - что толку с ним толковать о таких категориях? Так, только расстраиваться! Понимаешь, для таких особей, как профессор, для них людей нет! Для них человек - это просто большой таракан, которого можно раздавить, заморозить или просто уморить, оторвав предварительно лапки и крылышки. Ну вспомни, какая ему была разница кого заключать в рамки революционного учения? Мы для него всего лишь винтики, шпунтики, человеческий фактор, народные массы. Поэтому и разговор у нас получился однобоким - я ему вопрос, а он мне - ты враг народа! И потом ещё два дня доказывал Гарику, что светлое завтра логически вытекает из тёмного вчера! Наш рыжик, помнится, чуть не замяукал!
- Ну, а ты-то сам, как считаешь?
- Так, - старик поскреб затылок, - кое-чему ты у меня всё же научился: хитёр стал, не управиться! Я и оглянуться не успел, а ты уже перекладываешь бремя доказательства на оппонента! Ладно, попробую развеять туман, подпущенный классиками. Итак, умный человек из двух зол выбирает что? Нет, не меньшее. А третье, которое как раз и получается меньшим. Так вот в этом вопросе: тёмное прошлое - светлое будущее я выбираю серое настоящее! И объясню почему. Вот ты мужик грамотный, скажи, в каком времени можно по-настоящему насладиться женщиной?
Конечно, Иван Петрович уже знал, что его обожаемый Николай Кузьмич всегда предпочитает крутые виражи, но чтобы вот так, под острым углом, от политики к женщинам! Это сразу в голове не умещалось. А посему только и смог промычать что-то нечленораздельное.
- Так вот, - нравоучительно произнес тем временем Анальгин, - сам посуди: ну какой «ля мур» может быть в прошлом! Одни воспоминания, подёрнутые дымкой грезы. Ничего солёненького, не говоря уже о горчичке-клубничке. Что-то вроде и произошло, но мелочей не вспомнить: где родинки располагались, какие птички пели, что радио в тот момент проповедовало... Давно, а раз так, то считай - неправда! - старик зевнул и зябко поёжился. - Будущее в интимном плане тоже несовершенно - планы-то можно построить любые, а вот куда кривая вывезет - это ещё бабка надвое сказала! Ну, подумай, какое у меня в этом смысле может быть будущее?.. Да и у любого человека так - может через минуту кирпич на голову свалится или кто спьяна не на ту кнопку нажмёт. То-то и оно! Вот и выходит, что самым подходящим местом для интимности может быть только настоящее! Ложка-то хороша...
- Лучше синица в руках... - согласился Иван Петрович.
- Молодец, - похвалил Анальгин, - улавливаешь. - И добавил: - О будущем-то пекутся в основном импотенты!
- Кузьмич, у меня голова идёт кругом от твоих рассказов! - поёжившись, прошептал Иван Петрович.
- От рассказов! - воскликнул Анальгин. - Слово - это что! В жизни - куда интереснее... Ладно, хватит болтать. Раз тебя в санаторий посылают, значит, пора на улицу выходить. Давай-ка после обеда прогуляется, а то уже заржавел небось.
- А можно? - с сомнением спросил не совсем ещё заржавевший.
- А кто запрещал? - удивленно спросил старик. - Во второй половине дня все уже по домам разбегаются. Никому до нас и дела-то нет! Я вот сейчас только насчёт одежды договорюсь - и в путь!
На том и порешили.

*    *    *

Обед прошёл на одном дыхании - наши герои торопились: в палате на вешалке под халатами висела нормальная, «штатская» одежда.
Первым закончил трапезу Гарик. Его в этом виде спорта опередить не мог никто! Вторым к финишу пришёл Иван Петрович. Анальгин оказался третьим - в целях экономии времени он пожертвовал компотом, чем привел полную, меланхоличную Надежду Ивановну почти в смятение!
Переоделись быстро и без лишних слов. Выходили через приёмное отделение и поскольку Анальгина знали здесь все, даже новорожденные котята, мирно игравшие вшестером под присмотром блаженно развалившейся возле лифта мамаши, операция прошла успешно, без шума и без потерь.
На улице было свежо. После более чем месячного заключения у Ивана Петровича закружилась голова от осознания свободы и удивительного аромата весеннего воздуха!
- Господи! Хорошо-то как! - воскликнул недавний узник.
- Ты прав! - словно прочитав мысли своего любимца, сказал Анальгин. - Чтобы знать, что такое свобода, надо посидеть в тюрьме!
- Это что, тоже кто-то из великих сказал?
- Ну, честно говоря, не столь велика мысль... - прогундосил старик. - Я думаю, что даже если нашего Гарика подержать недельку впроголодь, он до такого вполне самостоятельно додумается!
За разговором они дошли до больничных ворот. Лужа здесь значительно обмелела, но всё равно прочно удерживала свои позиции. Метрах в десяти от массивных кирпичных колонн был разбит маленький газончик, в центре которого возвышался постамент с бронзовым бюстом кого-то.
- Ты знаешь, кто это? - хитро скосив глаза, спросил Анальгин.
- Так там же написано, - Иван Петрович прочитал фамилию и инициалы.
- Я имею в виду, кем он работал? Знаешь? - в интонации старика неожиданно появился сарказм.
- Нет, - честно признался Иван Петрович, - но догадываюсь. Это, скорее всего, известный врач.
- Молодец! - похвалил Анальгин. - Логично и совершенно правильно! Это действительно известный врач. И как думаешь, по какой специальности?
- Наверное, терапевт, - предположил Иван Петрович.
- Ну что ты! Совсем не тот уровень, - с удовольствием ухмыльнулся старик.
- А кто же он?
- Подумай хорошенько!
- Хирург?
- Ну, в какой-то мере...
- Или этот, как его, слесарь-гинеколог?
- Нет!
- Тогда сдаюсь!
- И правильно делаешь, ибо этот ребус - будь здоров! Ни один нормальный человек, конечно же, до такого бы недотумкал. Поэтому не мучайся, всё равно не догадаешься: это патологоанатом.
- Кто?!
- Патологоанатом! Да-да, не удивляйся! Очень почётная и престижная специальность! Главное, что у них повторно никто, как правило, не лечится. Это в терапию можно поступать бесконечно. А здесь - дудки! С одного раза насмерть выздоравливают!
- Кузьмич! - Ивана Петровича от чего-то зазнобило. - Скажи, они что, с ума посходили! Сюда бы ещё гроб с музыкой водрузить!
- Я думаю это в перспективе...
Некоторое время они молчали.
- Видишь ли, Ваня, - ни с того, ни с сего солидно произнес Анальгин, - это общеизвестно, что самые ядовитые сатирики, самые угарные юмористы всегда получались из врачей. Это какая-то особо весёлая шатия-братия - клятва Гиппократа, очевидно, накладывает отпечаток! Я просто уверен, что представитель ни одной другой профессии в мире просто не догадался бы поставить в воротах больницы бюст работника морга! И уж конечно не сообразил бы повесить на фасаде патологоанатомического отделения лозунг «Пятилетку - досрочно!» [1] - старик немного помолчал, прищурился и добавил. - Хотя кощунственным это может показаться только поначалу.

_________________
[1] Лозунги - особый жанр политической литературы эпохи развитого социализма, наверняка станут предметом пристального изучения потомков, ибо ничего более выдающегося до сих пор придумать пока не удалось. «Шагом уверенным - по дороге, указанной Лениным!», «Пятилетку - в три года!», «Народ и партия едины!», «Работать по-ударному - наш интернациональный и патриотический долг!» - вот далеко не полный перечень шедевров, украшавших в недалёком прошлом столичные морги.

- По-моему это просто идиотизм! - взволнованно воскликнул Иван Петрович.
- Ну, что ты! Не совсем, - Анальгин сказал это как-то уж очень примирительно.- Во-первых - прозектора в лицо мало кто знает, уж пациенты-то - точно нет. А большинству населения абсолютно всё равно, кто там на пьедестале стоит - мало их что ли, увековеченных-то! Куда не плюнь - везде по герою! И потом - согласись, - старик говорил так, что было не понятно, серьёзно он все это, или язвит, - во всем этом что-то есть! Не все, конечно, поймут, но всё-таки глубокий подспудный смысл имеется. Особенно в свете расположенного поблизости кладбища.
Иван Петрович растерянно смотрел на памятник, а тот, в свою очередь, пустыми глазами - на Ивана Петровича! Солнце падало так, что казалось, будто бронзовый бюст гаденько ухмыляется. Он, вероятно, так ухмылялся всем больным, которые проезжали в больницу через эти ворота, приговаривая:
- Заболел, говоришь? Полечиться решил? Ну что же, посмотрим...
И будь у бюста руки, он, видимо, потирал бы ими от предвкушения удовольствия!
- Пошли домой! - резко сказал Иван Петрович. Его настроение неожиданно испортилось. Он и сам не знал почему - ничего вроде бы такого не случилось.
Но причины тому, неосознанные им, конечно же имелись: - в преддверии Всесоюзного Ленинского коммунистического субботника где-то вдалеке жгли костёр, отчего воздух вокруг был наполнен ароматом не только пробуждающейся природы, но и жжёной резины. Кроме этого освещённый солнцем как-то снизу небосвод отдавал в сиреневое, а облако прямо над головой своей формой напоминало галошу…

*    *    *