Вечная весна

  Вал. Катаев. «Алмазный мой венец».  Золотая вязь слов. Блестящая волшебная проза.
  Волшебный поток слов. Наслаждение красотой. Море солнечного света. Особенно конец невыразимо и печально  прекрасен.

  "Парк  оказался  наполненным творениями  сумасшедшего ваятеля. Мы ходили по аллеям, узнавая  друзей…
  Я хотел, но не успел проститься с каждым из  них, так  как  мне  вдруг показалось, будто звездный мороз  вечности сначала слегка, совсем неощутимо и нестрашно  коснулся  поредевших  серо-седых  волос   вокруг тонзуры   моей непокрытой головы, сделав их мерцающими, как алмазный венец. Потом звездный холод стал постепенно  распространяться  сверху  вниз   по   всему   моему помертвевшему  телу,    с    настойчивой  медлительностью останавливая кровообращение и не позволяя мне сделать ни шагу, для того чтобы выйти из- за черных  копий  с  золотыми   остриями заколдованного парка, постепенно превращавшегося в  переделкинский  лес,  и  -  о  боже  мой!  -  делая  меня изваянием, созданным из космического вещества безумной фантазией".
 
 Прошло сорок лет со дня публикации, с того дня, когда выведенные золотой канителью елизаветинской прописи строки засветились на страницах типографской бумаги, а книга не стареет. Сорок лет! Священное число. Впрочем, все числа священны. Вы просовываете сквозь замочную скважину железной двери что-то похожее на пропитанную колдовским составом или особой зажигательной смесью нить ; и страницы её святятся.Сорок лет для них как один день. Для людей с чутким сердцем они будут жить вечно. 
 Проза мирового уровня, западная по ощущению жизни, ренессансная. Такое упоение потоком слов, такая роскошь красок, что иногда даже избыточно. Южная волна в северной литературе, так же, как и «12 стульев», и вся одесская школа. Как Гольфстрим в смешении с холодными водами океана. В соединении с нежно-созерцательной северной лирикой, с простой и грубой простотой, с глубоким наследием классики какая изумительная картина русской словесности!
 Мемуары времени, пропущенные сквозь сито воображения художника, свобода «потока поэтического сознания». В них нет жанра, и есть все жанры от авантюрно-приключенческого, карнавально-театрального с антично-современными масками, до строго-ясного реалистического бытового романа с розовой дымкой романтизма и лёгкой незлой иронии. Одни метафоры омывают сердце счастьем радостного открытия, другие царапают наш изнеженный глаз и слух. Но это точность и беспощадность глаза художника, искренность  и правдивость чувства вне «можно» и «нельзя», «дикое мясо» искусства.
 Чем глубже погружается художник в лоно красоты, тем сильнее притягивают его причудливые формы глубинной жизни, неизвестные в верхних слоях воды.