Оксана. Глава 4. Оксана

     В больнице Оксана очнулась от обморока, но оказалось, что у неё высокая температура, она стонала, бредила и звала дочь. Болезнь затянулась. Миновала неделя, а состояние больной не улучшалось. Около неё попеременно дежурили Полина и Анна. Дети у неё поправились, и все они жили у временно приютивших их соседей.

      Муж Анны, напившись с дружками, утром после пожара заявился домой. Когда он увидел пепелище вместо дома, как сел на траву возле него, так и просидел двое суток без еды и питья, пока сердобольные соседи не накормили его и не отвели к себе домой - не пропадать же человеку, хоть он и беспутный, но всё же Божья душа.

      - Прямо и не знаю, как сказать Оксане, что с дочерью её произошло, - советовалась Полина с Анной.

      - Давай на погосте холмик земли насыплем, да крестик поставим и скажем ей, что похоронили Глафиру по всем правилам, - предложила та, - а уж я позабочусь, о том, чтобы ей в селе никто об этом не проговорился. А то может ведь и не перенести она такое, уж слишком слаба.

     Анна оказалась права: когда у Оксаны нормализовалась температура тела, и она полностью пришла в сознание, слабость у неё была настолько велика, что не могла даже сидеть. Бедная женщина могла только лежать и смотреть неподвижными глазами в больничное окно, мысленно прокручивая сцену гибели своей дочери под обвалившейся кровлей пылавшего дома.

       - Прости меня, Натан, не уберегла я нашу,- шептала она, - а ведь мама твоя предупреждала о том, что её от огня беречь надо.  Видно, от рождения над ней смерть кружилась, в детстве с трудом отпустила, так теперь забрала. Теперь вы с ней вместе, а я одна, никчёмная, даже похоронили Глашеньку чужие люди, а я на её похоронах не смогла быть. И зачем мне жить после этого? Не лучше ли - камень на шею, да в омут головой…

     Так думала Оксана, находясь в больничной палате. Других мыслей у неё не было.

         Время шло, и к концу лета Оксана, выписавшись из больницы, вместе с Полиной смогла навестить мнимую могилу своей дочери. Она сидела у холмика, усыпанного цветами, и не было слёз, только тяжёлый камень не сердце, да какое-то полное отупение без мыслей и слов.

После выписки из больницы Оксана жила в доме Полины, у которой в это время муж и дочь были в Москве, в свою избушку она не могла даже войти.

      Пойдём отсюда, Поля, - наконец сказала она, указывая на холмик, - я не чувствую её там, возможно потому, что не была на похоронах.

     Полина только покачала головой.

      - Да, сердце матери не обманешь, - думала она.
 
     Дома Полина уложила ослабевшую после посещения погоста Оксану, а сама села возле неё и начала говорить. Это была то ли речь то ли причитание, только что она решила своими силами если не исцелить, то хотя бы облегчить состояние подруги.

     - Так ведь и помереть ей не долго - с опаской думала добрая женщина.

     И начала Полина свой монолог:

     - Ты поплачь, поплачь, страдалица, об доченьке своей! Да за что это ей судьба такая выдалась?! Не видала она света вольного. Ох!
     Расчувствовавшаяся Полина смахнула слёзы, струившиеся по её щекам, и продолжала - Да какую смерть ужасную приняла голубка твоя, малых детушек от огня спасаючи…

     Её прервали всхлипывания Оксаны: к ней, наконец, пришли слёзы, перешедшие в рыдания. Она плакала долго и тяжело. Полина её не прерывала, а только тихонько поглаживала по голове.
 
     После слёз Оксане немного полегчало: исчез камень на сердце, который она всё время чувствовала со время гибели Глафиры. Осталась тоска и чувство вины перед ней и Натаном. Из дома она почти не выходила, только иногда сидела на крыльце и смотрела на солнечный закат, который так любила наблюдать её покойная дочь.

     Как-то раз к ней подошёл старый школьный сторож Егор. Он низко поклонился Оксане и попросил разрешения посидеть рядом с ней. Та в знак согласия кивнула головой, и он сел на скамейку.

     - Давно хочу навестить тебя, да всё побеспокоить не смею. Уж шибко жаль мне Глафирушку. Настоящим человеком она была, таких героев у нас немного. Себя не пожалела, а детей спасла. А что, из школы к тебе так никто и не приходил?

     - Никто не приходил.

     - Вот бесстыжий народ! - возмутился сторож. - Да директору школы надо в газету о таком подвиге написать! Хлопотать, чтобы дочь твою посмертно наградили и в герои произвели. Не оценили они Глафиру, а теперь, видно, стыдно, за то, что обижали её.

     - Бог им судья, дядя Егор. А тебе спасибо за добрые слова о дочке моей, и за то, что привечал её, когда ей туго приходилось.

     После посещения Егора Оксане стало легче, будто сердце постепенно оттаивало от горя и, хотя тоска по дочери мучила её, но, по крайней мере, уже не преследовали мысли о самоубийстве.
 
          Однажды за ужином у них с Полиной состоялся серьёзный разговор.

     - Мой-то благоверный двухкомнатную квартиру в Москве получил, - ему за то её дали, что он, инвалид войны, в плен попал, а потом в советских лагерях, как враг народа сидел, пока его не реабилитировали. Теперь переезжать надо. Маринке учиться дома можно будет.

Она, ведь, в институт там экзамены вступительные сдаёт.

     - Что же, дай Бог счастливо вам там устроиться, - ответила Оксана, а мне к потерям не привыкать.
 
     - А ты с нами поедешь! Даже и не думай отказываться, мы с тобой давно как одна семья живём.
 
     И Оксана согласилась. Ей было всё равно где жить, только не там, где она потеряла дочь.
 
     Осенью они с Полиной переехали в Москву, где уже жили Николай, с дочерью Мариной, которая поступила в МГУ на медицинский факультет. Вчетвером в двухкомнатной квартире было тесно, но они этого не замечали, и считали свою жизнь верхом благополучия, хотя зарплаты Полины, (она работала поваром в кафе), и пособия по инвалидности Николая, едва хватало на жизнь. И если бы Полина не приносила с работы продуктов, было бы совсем плохо.

     Так прошло шесть лет. Оксана, немного оправившись от горя, работала библиотекарем, и отдавала зарплату в общий котёл. Да ещё Марина, окончив институт, работала в Подмосковье, и, хотя как молодой врач, она получала немного, в общей сложности набегало столько, что они могли позволить себе безбедно жить и даже иногда посещать кино и театр.

     Вот и сегодня Марина в радужном настроении от предстоящих выходных влетела в квартиру с возгласом:

     - Я достала билеты в театр! Завтра идём все четверо!

     Оксана, никогда не бывавшая в театре, было обрадовалась, но когда узнала, что он называется Ромэн, у неё защемило сердце.

 Они все четверо сидели в партере во втором ряду. Цыганские песни и пляски напомнили ей мужа, а у цыганских девушек было что-то общее с её Глашей, и Оксана почувствовала, что не может больше сдерживать слёзы. К горлу подступил ком, и она была уже готова незаметно покинуть зрительный зал, когда вышел конферансье и объявил:

     - Выступает молодая, талантливая актриса Глафира Кириченко!

     Словно бомба разорвалась перед глазами Оксаны. Какое совпадение!!

     Стуча каблучками, на сцену вышла молодая красавица-цыганка. Оксана впилась в неё глазами и вдруг…

     - Глаша!!! - страшно закричала она, протягивая к ней руки.

     И потеряла сознание.

         Оксана очнулась за кулисами в гримёрной. Она лежала на диване, а рядом с ней сидела… Глаша. Бедная мать не верила своим глазам: ведь была же она на могиле своей дочери, или это только сон?! Разве не на её глазах пылающая кровля рухнула и погребла под собой её дочь?!

     - Я схожу с ума, - думала Оксана, дотрагиваясь до руки сидевшей рядом девушки, - да и Глаша ли это- У неё в её глазах нет былой насторожённости. Черты лица были те же, но смягчённые каким-то внутренним светом…

     - Мама, почему ты так странно смотришь на меня- Разве не узнаёшь?! Я твоя дочь, Глафира, порадуйся же мне!

     Звуки знакомого голоса разрешили ситуацию, и, наконец, пришли слёзы облегчения, отозвавшиеся острой болью в измученном сердце.

Оксана плакала навзрыд, а вместе с ней заплакала и Глафира.

     - Мама, меня спасли дядя, брат моего отца и ещё один человек. Бабушка всё предвидела, и они подоспели как раз во время. Бабушка долго лечила меня, а когда я поправилась, мы всем табором пришли в наше село. Это было в октябре того же года. Тебя уже там не было.

Мы пытались расспросить о тебе наших соседей, но от нас шарахались, как от нечистой силы. Я все эти годы искала тебя, а жили в одном городе и не знали этого.

     - А как ты сейчас живёшь, дочка?

     - В одном жилом квартале у нас свой актёрский городок. Весь коллектив театра живёт там. Семейные имеют квартиру из двух комнат, а одиночки - из одной. Я живу в однокомнатной квартирке. Она довольно просторная, и нам с тобой там вполне хватит места. Ведь ты теперь будешь жить со мной? Да, мама? У нас весело. Мы часто собираемся вместе, поём наши цыганские песни, или в летнее время едем за город, располагаемся лагерем вблизи реки и живём там все свободные от работы дни.

     Оксана молчала, прижимая руку к груди, где с того времени как она очнулась от обморока, поселилась постоянная боль.

     - -Глашенька стала настоящей цыганкой, ничего от меня в ней не осталось, да и было ли? Свекровь была права: плохо ей было жить без табора, как птице в клетке. Недаром на воле так расцвела её красота. И как далека стала она от меня, да и она сама чувствует это…

     Мысли Оксаны прервал стук в дверь - это приехал, вызванный Глафирой коллектив скорой помощи. Врач осмотрел больную, а медсестра, сняла электрокардиограмму.

     - Вам, голубушка, придётся с нами поехать в больницу, и спуститься в машину на носилках.- сказал врач. - У Вас инфаркт миокарда и довольно обширный, придётся соблюдать строгий постельный режим.

     В больнице у постели Оксаны попеременно дежурили дочь и Полина, которая была уже посвящена в историю спасения Глафиры.

     - Ты уж прости меня, подруженька, за ту пустую могилу на погосте. Это мы с Анной придумали, боялись тебе всю правду сказать, уж очень ты слаба тогда была, - говорила Полина.
 
     Та только слабо улыбалась и кивала головой. Оксане не становилось лучше. Наоборот, зона инфаркта расползалась по сердечной мышце, лишая несчастную последних сил.
 
     - Мама, я позову сюда свою бабушку? - просила Глафира со слезами на глазах. - Она чудеса творит, меня с того света вернула после случая на пожаре. Ты ещё выздоровеешь, и на моей свадьбе погуляешь. Я тебе не успела сказать: у меня жених есть, тоже актёр из нашего театра, Михаем зовут. Мы с ним скоро получим отпуск, поедем в свой табор и там свадьбу сыграем по всем цыганским правилам.

     У Оксаны эти слова болью отозвались в истерзанном сердце. Вся её жизнь подобно киноленте промелькнула перед глазами. На каком этапе она совершила ошибку? За что так наказана судьбой? Неужели она всю свою жизнь платит за те три счастливых года, которые прожила с мужем. Вероятно, сказалась большая разница в образе жизни двух народов.

     - Что же ты молчишь, мама? Ответь мне,- просила Глафира.

     А слёзы так и текли по её щекам.

     - Я рада за тебя, дочка, благословляю вас с Михаем. А что касается меня, то жить остаётся совсем немного, да ты и сама это знаешь, недаром бабушка передала тебе дар предвидения. Из-за меня её беспокоить не нужно, уже поздно. У меня осталось одно желание - чтобы твоя жизнь сложилась счастливо. Позаботься об этом, потому что всё зависит от тебя. А сейчас я устала, и хочу подремать.

     Оксана закрыла глаза, а Глафира откинулась на спинку раскладного кресла, стоящего рядом с кроватью больной и тоже задремала. Её разбудило хриплое дыхание матери. Оксана лежала на спине с широко открытыми, но уже ничего не видящими глазами. Вызванный дежурный врач применил реанимационные мероприятия, но это не помогло, и через некоторое время оборвалась ниточка жизни Оксаны Кириченко.
 
     Июнь 2009г