Барон Суббота, или Слава тонтон-макутам!

                ВЛАДИСЛАВ КОНДРАТЬЕВ

                БАРОН СУББОТА,
                или
                СЛАВА ТОНТОН-МАКУТАМ!

           Слава Богу, благодаря моим стараниям вы теперь знаете знаменитую Карину Аарамовну, бывшую некогда адвокатом Приреченской юридической консультации. Именно её конфликт с первым секретарём райкома, а попутно – и со всем партийно-хозяйственным активом, судом и правоохранительными органами района – поставил Приреченских адвокатов в крайне тяжёлые, прямо-таки – невыносимые, условия для исполнения своих профессиональных обязанностей.

           Казалось бы, первый секретарь райкома, зайдя запросто в юрконсультацию, только тем и погрешил против правил хорошего тона, что начал разговор с хорошо воспитанной Кариной Аарамовной – дежурным адвокатом, всего-то с вопроса о житье-бытье, а не с формального приветствия. Запросто заговорил, как с хорошо и давно знакомым человеком. Карина же Аарамовна восприняла это как фамильярность, совершенно недопустимую в сложившейся ситуации.

           Первый заговорил с ней не как функционер, а как товарищ.

           А та его – первого (первого!) секретаря райкома партии – публично отчитала. Как мальчишку отчитала. При партийных товарищах отчитала. При подчинённых... При клиентах юрконсультации… А ведь среди них, чего уж греха таить, бывают всякие личности: и уголовники-первоходы, и рецидивисты, и мелкие правонарушители, и сутяжники, и просто склочники, и… Ну, словом, всякие бывают персонажи среди клиентов юридической консультации.

           Да вот послушайте: мне, как-то раз, один знакомый врач, земля ему пухом, говорил, что у медиков и юристов очень похожие профессии: и те, и другие имеют дело с уродами. Только медики, уточнял врач, имеют дело с уродами физическими, а юристы – с уродами моральными. “Нет, – спохватившись, уточнял врач, – Вас-то я в виду не имел, говоря об уродах, обращающихся за медицинской помощью…”

           И вот при них при всех Карина Аарамовна позволила себе в грубой форме отчитать взрослого, обличённого немалой властью мужчину, как если бы он был несовершеннолетним разгильдяем, в очередной раз нашкодившим, а Карина Аарамовна – школьной классной дамой.

           Ну и первый, наслышанный про невероятные бытовые трудности Приреченских адвокатов и решивший протянуть им руку помощи, в ответ на своё человеческое внимание получил… Камень, положенный в эту руку, получил первый секретарь райкома, камень в виде Карины Аарамовны, вернее сказать, в виде нотации, в виде публичной выволочки, устроенной ему – солидному ответственному товарищу.

           И обиделся первый секретарь, и отдал негласное распоряжение: никак не помогать этим шаромыжникам, пусть сами справляются с трудностями, коли такие они умные и, главное дело, воспитанные. Может, первый и не давал никаких таких или подобных распоряжений, но все, кто видел выражение его лица, и кто обладал властью в районе, – все закрыли свои сердца перед Приреченскими адвокатами, дабы в сердца эти не проникла жалость к бедствующим в аварийном бараке поборникам неукоснительного соблюдения правил хорошего тона.

           Какие только меры не пытались принимать адвокаты, в том числе и Президиум краевой коллегии, ничего не помогало сдвинуть дело улучшения условий труда Приреченских адвокатов с мёртвой точки. Адвокаты – народ позитивный, верящий, что они являются необходимой частью лучшего из миров и всё вот-вот – с Божьей, или их собственной, помощью – наладится. Мудрая мысль, что никогда не бывает так плохо, чтобы не могло стать ещё хуже, тогда никому не могла заскочить в голову – даже и в гости. Время было такое – позитивное.

           Понятно, что и среди адвокатов находились оптимистически настроенные фаталисты, полагающие, что всякая проблема, если это не беременность, со временем сама собой рассосётся.Но были и такие, кто решил переломить злодейку-судьбу, но… Сунувшись туда-сюда, такие предприимчивые адвокаты поняли, что перед ними – стена. И добро бы – стена каменная. Её можно, хотя бы попытаться, пробить. Пусть бы и головой. В этом случае есть два варианта развития событий: или ты головой стену прошибёшь, или голову разобьёшь. Но результат: положительный или отрицательный, – будет обязательно.

           Стена же, что выросла перед Приреченскими адвокатами, была очень странной: невидимой и эластичной. Голову об такую не расшибёшь, но и пробить её нет никакой возможности: чем сильнее ты об неё ударишься, тем сильнее и дальше она тебя от себя отбросит.

           Оставалось надеяться, что всё со временем как-то утрясётся.

           Но время шло, никаких улучшений тяжёлого положения адвокатов не наступало, проблема сама собой не рассасывалась (что послужило поводом для Мити Пупсика, подмигивая консультационным дамам и похохатывая, заявлять, что “как видно, наша проблема – не беременность – сама собой не проходит”), становилась день ото дня всё хуже и хуже, а положение дел в Приреченской юрконсультации стало казаться безвыходным.

           Но положение это в скором времени было полностью исправлено. “Богом из машины”[1], как и следовало из шестой статьи Конституции СССР[2], явилась партия в лице одного своего не самого примерного партаппаратчика.

           Чем один из секретарей одного из райкомов южного нашего города провинился перед своим начальством, так и осталось до конца неизвестным – за пределами очень узкого круга лиц, посвящённых в личное дело партаппаратчика. Большинство непосвящённых склонялось к такой версии: гораздо чаще, чем в обществе сочинений классиков, нашего героя можно было застать в обществе античного Бахуса. И хоть есть на Святой Руси максима про “пей, да дело разумей”, но и для “пей” есть же какие-то разумные пределы.

           Впрочем, откровенно пьяным нашего героя никто и никогда не видел. Хотя, с другой стороны, он постоянно носил: и зимой, и летом, и в демисезонный период, – солнцезащитные очки такой степени затенённости стёкол, что про цвет глаз его и вспоминать забыли. Почитатель Бахуса снимать очки отказывался наотрез и отговаривался тем, что летом яркое солнце, зимой – снежные отблески, а в демисезонный период – ветры, – вот причина того, что он вынужден, по совету окулистов, постоянно носить очки с тёмными стёклами. В медицинских, как пояснял наш герой – в офтальмологических, целях.

           Этому никто, конечно, не верил, постоянное ношение солнцезащитных очков наводило на вполне определённые выводы: подозревали, что за стёклами очков функционер скрывает красный цвет глаз запойного пьяницы, а также и мешки алкогольного происхождения под этими глазами, а самого очкарика просто прозвали Тонтон-макутом[3], Папой Доком[4], а особенно – Бароном Субботой[5]. Итак, повторимся, пьяным его, как будто, не замечали, так как Барон Суббота постоянно, как тонтон-макут, ходил в непроницаемо чёрных солнцезащитных очках.

           И, тем не менее, Барон Суббота своей должности в райкоме лишился – не помогли Барону Субботе его тонтон-макутовские очки. Но свои, как известно, своих в беде не бросают. И не только тонтон-макуты. Воспитанная Карина Аарамовна в таких случаях говаривала, что “ворон ворону глаз не выклюет”, на что ей резонно, чаще всего Николай Шлиомович или Георгий Иванович, возражали, что “все под Богом ходим”, а потому “от сумы, да от тюрьмы…”

           Воспитанная Карина Аарамовна ничего не говорила на это в ответ, высокомерно и легкомысленно полагая, что уж кого-кого, а её-то точно ни сума, ни, тем паче, тюрьма не ждёт ни при каких обстоятельствах, ни при каком, даже самом неудачном, раскладе карт Судьбы. А коли и ждёт, так… “не дождётесь”, как говорится.

           Что же до Барона Субботы, то его, хоть из райкома и уволили, но на произвол судьбы не бросили, подстраховали, так сказать, как от сумы, так и от тюрьмы. Стали, понятное дело, думать, как быть и куда советского тонтон-макута трудоустроить. Барон Суббота как истый партиец ничего от товарищей не скрыл и честно признался, что, если заставят его что-либо делать, то он таких “дел наделает” и таких “дров наломает”, так как ничего делать не умеет – только руководить, а потому…

           Посмотрели личное дело и выяснили, что Барон Суббота по образованию – юрист. Решили, что нужно устроить Тонтон-макута юристом.

           Но кем именно? Тут уж пришлось голову поломать основательно.

           Сразу решили народным хозяйством не рисковать и от мысли сделать Тонтон-макута юрисконсультом на предприятии отказались напрочь.

           Судьёй? Ещё бы председателем суда, пусть не краевого, но хоть районного, но районного городского, а не в сельской местности, Барон Суббота согласился бы, а рядовым судьёй… Но и рядовым судьёй Барона Субботу трудоустраивать не стали. Всё-таки нужно организовывать выборы. Да и что потом Тонтон-макут наприговаривает-нарешает – никому неизвестно. Не зря же он носит непроницаемо чёрные очки. У Фемиды, правда, глаза тоже закрыты, но не очками, а повязкой. К тому же Фемида – женщина, а у Барона Субботы с женщинами тоже были сложные отношения, такие, какие в партийных кругах, пусть и не вовсе пуританских, тем не менее не поощрялись. Да ещё, как на грех, мадам Фемида – персонаж античный, как и Бахус, из-за слишком близкого знакомства с которым теперь и приходилось ломать голову с трудоустройством Папы Дока. Если же он завяжет роман с госпожой Фемидой, а с господином Вакхом не развяжется, то, пожалуй, только Богу известно, что нарешает-наприговаривает Барон Суббота. Но какой же Бог в атеистическом государстве? Другое дело – чёрт. Но с этим персонажем никто, по понятным причинам, связываться не пожелал.

           И судьёй Барон Суббота не стал.

           О должности прокурора тоже речи быть не могло, а от должности помощника прокурора и сам Барон Суббота с брезгливостью отказался. Следователем прокуратуры? Всем и без эксперимента было ясно, чего Барон Суббота нарасследует. Ничего не расследует.

           Милицейским следователем? Помилуйте, если Барон Суббота как следователь прокуратуры – предмет совершенно бесполезный, то…

           И эту возможность отклонили.

           Собес?

           – Меня к старухам? – бледнея от ужаса, возопил Барон Суббота, вдруг вспомнив застенчивого Голубого воришку из романа Ильфа и Петрова и схватился за сердце, точнее, за то место на груди, где, как известно со школьного курса анатомии, в глубине организма человека сердцу природой быть положено.

           “Да что, мы – звери, что ли?” – подумали в кабинете, где решали судьбу Тонтон-макута, а вслух сказали:

           – Успокойтесь, товарищ Суббота, Партия умеет наказывать, но умеет и…

           Всё умеет, чего там скрывать. Потому и нотариатом стращать товарища Барона даже не пыталась. Чего зря испытывать на прочность нервы человека, измученного отнюдь не минеральной водой природной, как известно, газации?

           – Что же остаётся?

           Вопрос мог показаться риторическим, но у старших товарищей Папы Дока на все вопросы были выверенные ответы. И советский Барон услыхал:

           – Адвокатура. Советская адвокатура – вот место применения твоим силам и талантам, товарищ Тонтон.

           Вот так и стал бывший партийный функционер Барон Суббота адвокатом Приреченской юридической консультации, и не просто адвокатом, а заведующим.

           И это правильно. Ну, что стал сразу заведующим. Во-первых, товарищ Тонтон-макут всю жизнь руководил.

           Во-вторых, негоже, чтобы функционер в качестве рядового адвоката зависел бы от клиентских гонораров и на них бы жил. Ведь товарищи решили же избавить бывшего товарища от сумы. А стань Барон Суббота зависим от клиентских гонораров, то не только сума, но и тюрьма замаячат перед ним на горизонте… А у заведующего, как ни крути, – стабильный оклад жалованья.

           Вот и стал Барон Суббота заведующим юрконсультацией, где так беспардонно унизили… Да мы все помним, кого унизили.

          Несмотря на то, что именно Зелёный Змий послужил причиной изгнания Барона Субботы из райкомовских райских кущей, а сам Барон торжественно пообещал товарищам, что впредь он – больше ни-ни… Ни капли… Ну, кроме праздников, само собой, разумеется. Так вот, несмотря на то, что Барон Суббота пообещал больше не знаться с Бахусом, на службу в юрконсультацию он явился… Кх-м, кх-м… Как бы это так выразиться?.. Ну скажем так: сильно “после вчерашнего”.

           При этом “вчерашнее” это, как уловил чуткий, несмотря даже и на лёгкий насморк, нос Карины Аарамовны, закончилось уже “сегодня” и совсем незадолго до того, как Барон Суббота вышел на службу.

           Зная, как адвокаты Приреченского района могут встретить партфункционеров, пренебрегающих элементарными нормами приличия, Барон Суббота, сопровождаемый Председателем Президиума краевой коллегии адвокатов, прошёлся по всем комнатам юрконсультации: две изолированные, две – смежные, – и громко поздоровался со всеми, пожимая при этом крепко руки адвокатам-мужчинам и галантно раскланиваясь с дамами. Красавице Петрик Барон Суббота ещё и ручку поцеловал. И было заметно, что только усилие воли удержало Тонтон-макута от того, чтобы расцеловать не только ручку, но и всю красавицу расцеловать, стыдливо от этого зардевшуюся, но и блеснувшую в ответ на проявленную Бароном Субботой галантность недвусмысленно заигрывающе огромными прелестными очами, в которых понимающий мужчина не мог не прочесть аванс на будущее.

           Председатель распорядился всем присутствующим адвокатам собраться в одной комнате, где в деловой, но не лишённой оттенка торжественности, манере и представил адвокатам их нового босса, которого Президиум рекомендует избрать заведующим.

           Адвокаты, разумеется, избрали важно молчавшего и оттого выглядевшего особенно значительным, Барона Субботу своим заведующим. Барон Суббота, избранный новым заведующим, многозначительно молчал.

            Но так как он уже успел поздороваться, а Председатель Барона Субботу – представил коллективу, то даже и у поборницы тщательного и неукоснительного соблюдения правил хорошего тона Карины Аарамовны не нашлось, к чему бы придраться.

           А Барон Суббота многозначительно, чтобы не сказать – зловеще, продолжал молчать. Молчание нового заведующего Приреченской юрконсультацией объяснялось весьма просто – он боялся, что сильное и сложное по букету амбре, которое он неизбежно выдохнет, если отомкнёт уста, дабы развязать язык, может произвести не самое приятное впечатление на коллектив, которым ему суждено отныне руководить.

           И зловещим оно казалось из-за черноты солнцезащитных очков, напрочь скрывавших глаза заведующего от адвокатов. Злые языки потом утверждали, что Барон Суббота, потративший всю ночь на кутёж, просто задремал, пока проходила деловая часть собрания. Точнее будет сказать, что не злые языки это утверждали, а один злой язык, и язык этот находился во рту воспитанной Карины Аарамовны, которой красавица Петрик возражала, что начальство не обязано поступать так, как того хотелось бы подчиненным, а Карина Аарамовна это парировала тем, что адвокаты своему заведующему – не подчинённые…

            Когда потом такие споры возникали вновь, они всегда заканчивались тем, что Георгий Иванович, неожиданно для всех, вдруг занимал в споре сторону Карины Аарамовны и заявлял, что “и правильно, крепостное право на Руси отменили в…” Но все и так знали, когда крепостное право отменили. Спор, казалось бы, тем и должен был бы закончится, но в дело неизменно вмешивался Николай Шлиомович, который, с серьёзной миной, но дьявольским огоньком в глазах, добавлял, что “так-то оно – так, крепостное право, действительно, отменили, никто против этого спорить не станет, против факта, как говорили древние римляне[6], не попрёшь, а вот про холопство, которым называлось у нас рабство, как водится, впопыхах забыли, так что холопство у нас никаким правовым актом не отменялось, а вы, дорогие мои коллеги, должны бы как юристы понимать, что, строго говоря, холопство как бы и не утратило юридической силы, так что…” Ну, тут уж раздавались смешки…

           Но всё это было потом. А в тот памятный день новый заведующий Приреченской юрконсультацией упорно молчал.

           – Ну, – сказал Председатель, подводя итог организационному собранию коллектива юрконсультации, – за работу, товарищи Приреченские адвокаты.

            – Да, товарищи, – вдруг, неожиданно даже и для себя, подал хриплый, “после вчерашнего”, голос Барон Суббота, – за работу. Нечего прохлаждаться. Вас ждут…

           Но кто, или – что, ждут, или – ждёт, товарищей Приреченских адвокатов, так и осталось неизвестным – заведующий, чтобы слова его прозвучали соответствующим образом: веско и многозначительно, – набрал воздуха в лёгкие и набрал немалый объём живительного газа, а набравши – вынужден был и выдохнуть весь этот гигантский газовый объём. А выдохнувши…

           Первыми повели носами Пупсик и Николай Шлиомович, потом к ним присоединился Георгий Иванович – все с интересом опытных в таких делах любителей, а уж потом и все присутствующие ощутили всю сложную гамму запахов, издаваемых напитками, процесс утилизации которых в организме Барона Субботы как раз в этот момент достиг своего апогея.

           – Однако! – улыбнувшись и повеселев глазами вымолвил Николай Шлиомович, Пупсик откровенно просиял, а Георгий Иванович обвёл присутствующих взглядом, которым ясно сказал:

           “Наш человек!”

           И взаимопонимание с коллективом у нового заведующего было найдено без долгих разговоров.

           Нашлись, конечно, фрондёры. А как без них?

           Карина Аарамовна никак не отозвалась на появление у Приреченских адвокатов нового заведующего – Барона Субботы, но носиком фыркнула, давая понять, что поздоровавшись с коллективом, заведующий, конечно, правила приличия не только не нарушил, даже и соблюл, но-о-о…

           Нет, Карина Аарамовна и сама не трезвенник-язвенник, и шампанское по праздникам, и коньячок с лимончиком – в охотку, и пивко летом, апод тараночку и раков – всесезонно, и водочку с морозца под селёдочку или хрусткую капусточку, и сухое винишко, белое и красное, с надлежащим сопровождением, да даже креплёное вино, да что вино? и самогончик (но это – уже на самый крайний случай, только в компании самых проверенных товарищей и под непременное распевание куплетов про то, как “а наш вагончик ва-арит самогончик”), – всё это и она тоже любит употребить, никогда без повода не откажется разделить все эти тихие радости в хорошей компании, да и грех ханжества ей, по её мнению, неведом, но-о-о… Но являться на службу в первый же день работы в новом коллективе, благоухая так, как Барон Суббота… Да и ручку поцеловал только Петрик. Петрик, конечно, красавица, но прежде всего – женщина. Как и Карина Аарамовна. Но вот ей Барон Суббота ручку поцеловать даже и не подумал.

            И Карина Аарамовна развела вширь коротенькие ручки и закатила тёмные глазки, чтобы никто не усомнился в том, какое именно впечатление на неё произвёл Барон Суббота.

           А он рьяно приступил к исполнению своих обязанностей, ни характер которых, ни объём не представлял себе даже приблизительно. Николай Шлиомович, на правах одного из старейших адвокатов, сделал движение рукой, дабы продемонстрировать заведующему всю скудость их неустроенного адвокатского быта, сказал:

           – У нас здесь – всё по-спартански. Чтобы не сказать – убого.

            Если бы не очки, может быть адвокат Ивасюк и увидел бы, каким праведным гневом сверкнули глаза новоиспечённого заведующего, но непроницаемые стёкла избавили Николая Шлиомовича от лицезрения начальственной реакции праведного гнева. Зато адвокат Ивасюк услыхал:

            – Мы, старые большевики, чужды буржуазной роскоши и комфорта помещичьей жизни. Мы привыкли к трудным условиям…

           Говоря “мы”, Барон Суббота жестом указывал на принадлежащий кисти выпускника художественно-графического факультета местного университета портрет уроженца города Симбирска – помощника самарского присяжного поверенного Андрея Николаевича Хардина, а впоследствии – помощника санкт-петербургского присяжного поверенного Михаила Филипповича Волькенштейна, портреты которого, с характерным добрым и мудрым прищуром глаз чайного цвета, украшали в те годы не только адвокатские конторы, но и любые присутственные места.

           – …мы привыкли к скромности и непритязательности… Суровостью быта нас не смутить!

           Но и от такого аскета не укрылось, что как-то, всё же, бедновато у Приреченских адвокатов. И это ещё Барон Суббота не знал, что в конторе нет света, так как в десять часов утра, когда он, сопровождаемый Председателем, явился в юрконсультацию, зажигать свет уже не было резона.

           И холод не смутил заведующего. Он его даже и не заметил, так как “после вчерашнего” ему было жарко и душно даже и на улице, а потому сырой холод конторы показался ему приятной, бодрящей прохладцей – весьма уместной в его состоянии.

           Смутило только то, что адвокаты очень неэстетично одеты в верхнюю одежду в помещении, что не соответствует представлениям о приличном поведении в помещении (а ещё придираются к первым секретарям) и как-то неприятно постоянно, не время от времени, а именно постоянно, шмыгают, а некоторые – и хлюпают, красными носами: на алкашню не похожи, а носы, между тем, – красные. Даже у пострадавшего от близкого и плотного знакомства с Вакхом Барона Субботы нос не такой красный, как у Приреченских адвокатов.

           Но долго предаваться размышлениям, “после вчерашнего”, Барону Субботе было недосуг, да и не по силам, а потому он, сняв пиджак и повесив его на спинку стула, уселся за самый лучший стол и принялся вникать в дела.
Вникал он очень усердно – сказалась многолетняя партийная закалка и дисциплинированность, так что иногда всхрапывания, перемежаемые страдальческими побулькиваниями, вырывающимися из горла Тонтон-макута, заглушали голос дежурного адвоката, консультирующего очередного клиента.

           Во второй половине дня Барон Суббота, наконец-то, вник, в общих чертах, в суть своих новых обязанностей, сладко, с хрустом, потянулся и вдруг понял, что зря он снял не только дублёнку, но ещё и пиджак. В таком виде Папа Док, разумеется, больше всего был похож на деятеля, накинувшегося на работу, засучив рукава, но, как оказалось, интеллектуальный труд, коим он усердно занимался, если и может привести к тому, что “мозги закипят”, то только – мозги. А всему организму, как показала практическая проверка, всё равно будет очень и очень нежарко. Зябко поёжившись, Барон Суббота осведомился:

           – А что это у вас… у нас так прохладно? И почему вы сидите без света?

           – А потому, – едким голосочком отозвалась Карина Аарамовна, которая решила, наконец, и новому заведующему открыть глаза на несовершенство этого мира, несовершенство, которое он не замечал дотоле из окна своего начальственного кабинета или персональной чёрной “Волги”, – потому у нас, как Вы изволили выразиться, прохладно, хотя это не прохладно – это холодно по-собачьи…

           Но адвокат Ивасюк решил, что для всех будет лучше, если о проблемах поговорят мужчины – существа немногословные, суровые и решительные, а не склонные к интеллигентским экзальтациям хорошо воспитанные дочери доцентов кафедры гражданского права местного государственного университета, а потому он властно перебил Карину Аарамовну и сказал:

           – У нас нет: тепла, света, воды и удобств. Совсем.

           – Но это же чёрт знает что! – чуть не взревел Барон Суббота, вдруг почувствовавший, что холод и обилие выпитых напитков дали о себе знать со стороны, к которой, обычно, не принято привлекать постороннее, особенно – противоположного пола, внимание.

           – Вот именно, – ввернула, обиженно поджавшая губки Карина Аарамовна; она и Ивасюку хотела заявить, что перебивать девушек, а если на то пошло, то и не только девушек, позволяют себе люди плохо воспитанные или и вовсе невоспитанные, но умерила свой обличительный порыв, так как на деле знала, как невоздержан на язык и свободен в распускании рук адвокат Ивасюк; очень уж не хотелось Карине Аарамовне услышать в свой адрес, да ещё при начальстве, какую-нибудь сальность от Николая Шлиомовича, а за ним такое не заржавеет, а также и почувствовать, как и в прошлые разы – аккурат пониже спины, вольные похождения больших и жарких ладоней Ивасюка – да ещё и на глазах Барона Субботы, который, как подсказал Карине Аарамовне внутренний голосочек, никогда, никогда не осмелится – увы! – распустить свои руки в её адрес.

           Надевши пиджак дорогого костюма и набрасывая на ходу заграничную дублёнку, Барон Суббота, чуть не бегом, сжимая в руках ондатровую шапку, ринулся к выходу из конторы.

           – В милиции! – крикнул ему вдогонку Ивасюк.

           Перед входом в Приреченский отдел внутренних дел Барон Суббота несколько замедлил ход и в отдел зашёл не суетливый изгнанник из партийного рая, а властного вида руководитель, каким Барон Суббота был ещё несколько дней назад. Дежурный милиционер сразу же оценил и покрой и качество выделки дублёнки вошедшего, и густоту меха ондатровой шапки, а потому, едва завидев чиновного посетителя, встал и отдал честь Тонтон-макуту.

            Барон Суббота небрежно кивнул в ответ, прошёл мимо дежурного и, попав в коридор, несколько растерялся, но рядом с ним сразу же оказались люди, как оказалось – следователи: двое немолодых мужчин и одна ещё очень молодая женщина. Барон Суббота только начал:

           – Э-э-э, как бы мне…

           Как все трое, едва ли не в унисон, сказали:

           – Пожалуйста, мы Вас проводим.

           И повели, постоянно оказывая знаки уважительного внимания. И проводили. Но только увидав табличку на двери, сообщавшую, что за дверью находится кабинет начальника, Барон Суббота сообразил, куда его привели услужливые провожатые, решительно придержал спутников, не давая им распахнуть перед ним дверь начальственного кабинета и вдруг обрушился на женщину:

           – А Вы почему не работаете? Что, работы нет? Уже всех преступников переловили? Если нет работы, так я найду. Я вам всем работу найду. Всех озабочу. Вы что, забыли, как поставлен был на очередном Пленуме Партии вопрос о соблюдении социалистической законности в стране? Так я напомню!

           Женщина опешила от неожиданной эскапады Барона Субботы, а он, не выходя их образа, несколько смягчившись, но продолжая говорить властно и непреклонно, распорядился:

           – Ну, ладно, идите и работайте. Удачи Вам в Вашем нелёгком деле.

           Последняя фраза у него получилась вполне человечески тёплой, а потому Барон Суббота посчитал необходимым добавить:

           – Смотрите, я обязательно проверю: принцип, так сказать, социалистического учёта и контроля – в действии.

           В это мгновение он вновь почувствовал себя всесильным функционером. Но время тратить даром было нельзя и он, едва женщина-следователь ушла, понизив голос до интимного, спросил:

           – Мужики, а где у вас здесь?..

           В этот раз они уже не дали маху и проводили Барона Субботы до страстно желаемого им места…

           В юрконсультацию Барон Суббота вернулся со сложным выражением лица: облегчение от нужды вызвало свет тихой радости, но осознание необходимости каждый раз бегать в милицию по такому интимному поводу наводило на грустные размышления и они темнили лицо Барона Субботы и без того как бы съеденное чернотой стёкол очков. А здесь, в юрконсультации, ещё и холод собачий вдобавок.

           Барон Суббота задумался, но ненадолго. Да и времени на раскачку у него не было: вернувшегося в юрконсультацию шефа заинтересованно рассматривала красавица Петрик; кривила тоненькие губки Карина Аарамовна; критически косил глаз коротышка-крепыш Пупсик…

           – Телефон-то здесь есть или и этого нет? – спросил Барон Суббота.

           – Это единственное, что у нас есть, – отозвался Ивасюк, – так как без телефона нельзя никак. А иначе, как суд и правоохранительные органы: прокуратура и милиция, – смогли бы, в случае крайней необходимости, вызывать, в пожарном порядке, нас по “сорокдевятке”[7]?

            Про пресловутую “сорокдевятку”, частенько отравляющую жизнь как адвокатам, так и их процессуальным противникам, а иногда и судьям, Барон Суббота ничего не слыхал, но решил, что сейчас – не время, чтобы тратить внимание на частности и мелочи, время и силы нужно потратить на решение более важной задачи. Поэтому голосом значительным и властным Барон Суббота распорядился:

           – Проводите меня к аппарату.

           Его проводили. Он удобно уселся, насколько это позволил ему обычный стул и понял, что он – уже не тот функционер, кем был ещё так недавно. Да, жёсткий стул – не мягкое покойное кресло начальника. Это – далеко не одно и то же. И острое жало обиды на товарищей, загнавших его в эту адвокатскую Тмутаракань, больно кольнуло сердце бесстрастного Тонтон-макута.

           Но он смог сразу же собраться и не раскиснуть от внезапно нахлынувшей обиды.

           Барон Суббота навертел номер на диске аппарата, дождался связи и переговорил с кем-то. Потом навертел новый номер и снова переговорил. Потом ещё и ещё. И ещё.

          Как догадались адвокаты, Папа Док звонил в разные места, но разговор везде состоял практически из одних и тех же фраз, повторяемых практически в одном и том же порядке:

           – Здравствуйте. Ну, как у вас обстоят дела? Что значит, кто говорит? Я говорю! По голосу нужно узнавать, кто говорит. Ну, что, узнал? А, не сразу узнал? Ну, узнал-таки? Узнал, узнал, старый чертяка. А я теперь адвокатами руковожу, командую тут… А-а-а, ты уже в курсе… Да, в целом, ничего. Руководитель везде нужен. Вот только, как выяснилось, здесь у них… У нас… Света нет… И тепла… И… И ни черта, короче говоря, здесь нет… А-а-а, ты уже знаешь? Ну, да, ну, да, правильно, будут знать, как грубить начальству, когда оно является решить их проблемы. Будут знать в другой раз. Да, всё это верно. В воспитательных целях. Чтобы знали и ценили… Но, с другой стороны, у каждой медали – тоже две стороны. А ведь у меня в подчинении не медаль, а живые люди… Много человек в подчинении. И почти все – женщины. И у каждой – хронический простатит. Представляешь этот кошмар: полна контора женщин, и у всех, буквально у всех без исключения – хронический простатит. Да, это – страшное дело. Нужно что-то думать. А что тут думать? Решать нужно. Значит, надо что-то решать. И что же мы решим? Ах, решим? Ну, добро. Жду.

            Разговор этот слышали многие, но никто не поверил, что Барон Суббота сможет что-нибудь решить в этом новом своём статусе. По тому, как все, кому он звонил, быстро и легко соглашались помочь, стало ясно, что прямо отказать человеку, ещё вчера обладавшему значительной властью, не решаются (мало ли, вдруг Барону Субботе удастся выйти сухим из воды, то есть – второй раз войти в одну и ту же реку, словом – вернутся в ряды партруководителей…), но кто же станет помогать опальному функционеру, да ещё зная,какие громы и молнии навлекли на себя адвокаты, благодаря хорошему воспитанию Карины Аарамовны.

           Пупсик – самый признанный (правда, одним им и признанный) знаток жизни – даже предложил биться об заклад на бутылку марочного коньяка, что ничего у Барона Субботы не выгорит, но никто не согласился, так как было и так очевидно – новый заведующий начал своё заведование с фиаско. И хоть бы он не так афишировал своё желание, а, главное, свою возможность решать проблемы… Якобы возможность решать настоящие проблемы.

           Наутро адвокаты спешили в контору не для того, чтобы пораньше начать свою деятельность, а чтобы убедиться в своей прозорливости, но…

           На работу они не смогли попасть – рядом с бараком находилась техника: трактора, бульдозеры, грузовые автомобили… Сгружались трубы, радиаторы центрального отопления, металлические профили, доски, линолеум, банки с краской и лаком…

           Толпились многочисленные люди: одетые в рабочие робы (таких было меньшинство) и одетые чиновно – таких было подавляющее большинство.

           В этой кутерьме и неразберихе, как рыба в воде, сновал от группы к группе людей Барон Суббота и раздавал задания. Начальство важно кивало суровыми ликами, а рабочие пожимали плечами, как бы говоря: “Да не извольте сомневаться, всё сделаем по высшему разряду”.

           Работа закипела. Как это заведено, рядом с каждым работающим встало по несколько, до десяти, человек начальства. Все начальники отдавали противоречащие друг другу приказы, подавали ценные указания и высказывали практические советы. Рабочие молча исполняли, время от времени выражаясь сочно, точно, красочно и матерно.

           Начальники придавали выражениям лиц вид, говорящий, что они-то понимают, что матерные слова – это не в их, начальников, адрес, это говорится, во-первых, в адрес возникающих проблем, во-вторых, является действенным средством разрешения этих проблем, а также, в-третьих, средством релаксации и, одновременно, мобилизующим резервом – это – в-четвёртых. Словом, так – матернулись: расслабились, определили проблему и то, что она – неразрешима, мобилизовались и разрешили проблему.

           Работающие, понимающие, что осточертевшее своими ценными указаниями начальство всё именно так и понимает, нисколько не стеснялись в выражении своих чувств, матерились громко, смачно, вкладывая в матерщину едва ли не больше стараний, чем в саму работу. И дело спорилось.Уже к обеду большая часть необходимых работ была выполнена, а к вечеру стало ясно, что завтра останется только устранить косметические недоделки.

            И это “завтра” настало: в тёплом, светлом и почти уютном помещении Приреченские адвокаты почувствовали, что и их жизнь может быть не только постоянной борьбой. И природа не подкачала: светило яркое солнце, ночью выпавший снежок укрыл последствия производившихся работ и радостно сверкал, лёгкий морозец бодрил… От всего этого радостно было на душе.

           Правда, Пупсик, по всегдашней своей привычке хаять всегда и всё сделанное не им, раскритиковал буквально всё сделанное, поделился со всеми соображениями, как оно надо было бы сделать, и как бы он всё это и сделал: быстрее, качественнее, надёжнее и дешевле, – привлёк внимание к замеченным недостаткам, которые, по его словам, с непреложностью Судьбы должны были в самом ближайшем будущем проявится апокалипсической катастрофой.

            Карина Аарамовна ничего не сказала, но всем видом показывала, что всё сделанное, сделано оно хорошо или плохо, должно было бы быть сделано уже давно, так что и благодарить за тепло, свет и удобства – совершенно излишнее дело, тем более, что удобства, как и предрекал Пупсик, расположились во дворе. А при хроническом заболевании, на которое ссылался Барон Суббота в обоснование своего требования произвести ремонтные работы, удобство во дворе – вещь не самая удобная.

          Промолчал и Николай Шлиомович, но по тому, как он пожал руку Барону Субботе, было ясно, что этим рукопожатием он сказал:

           – Мужик!

            И более высокую оценку заслужить трудно. Да её, по сути дела, нет – более высокой оценки, чем оценка – “мужик”! Разве что – “настоящий мужик!”

           Но такую оценку дают мужчинам женщины и при совершенно других обстоятельствах.

           А говорливый и шумный Георгий Иванович выразил общее восхищение произведённым ремонтом в терминах кратких и профессиональных:

           – А что? Мне нравится этот туалет трупа.

           На этой оценке и остановились.

           Оставалось только поставить эффектную точку. И Барон Суббота её поставил. И даже не точку, а жирный восклицательный знак, сообщив, что на вечер намечается, вернее, запланировано и обязательно состоится, торжественное заседание, приуроченное к завершению реконструкции помещения юрконсультации, а само заседание будет являться актом формальной “прописки” Барона Субботы в юрконсультации и вступления его в должность. Явка, само собой разумеется, по желанию, то есть – строго обязательна.

            – Я проверю, – с игривой улыбкой добавил заведующий, объявивший о предстоящей пирушке.

          Потом подумал и закончил:

           – А всех опоздавших – строго накажу. В обязательном порядке. Штрафной, разумеется.

           Пошутив, Барон Суббота исчез из юрконсультации на несколько часов, предупредив, по привычке, что если его будут спрашивать, то отвечать, что он – на совещании, но где – не уточнять. Исчез Барон Суббота потому, что мероприятие, затеянное им, требовало большой подготовки.

           Пока заведующий отсутствовал, адвокаты, нежась в тепле и наслаждаясь светом, обсуждали, как водится, шефа.

           Красавица Петрик сказала, улыбаясь:

           – А наш-то шеф – настоящий мужик.

           – Ничего особенного, – парировала воспитанная Карина Аарамовна, которую все мужчины, не сговариваясь, признали обыкновенной серой мышкой.

            – Нет, – стояла на своём Петрик, – мужик! И деловой, и шебутной, и выпить, как я смотрю, не дурак. Но меру, что очевидно – знает.

           – Ну, мера – у каждого своя, – глубокомысленно начинал Пупсик, а потом продолжал, – вот я вам расскажу про меру…

           Но Пупсику, памятуя о том, что переливать из пустого в порожнее он может часами, доводя клиентов до отчаяния, договорить не дали.

           – А я считаю, – повысила голосок Карина Аарамовна, – что мера должна быть одна единственная.

            – Это ты, – отозвался Ивасюк, – спутала меру с законом Ома. Это закон Ома – он и в Африке закон Ома: один и единственный. А мера…

           – Какая? Ну, какая? – начинала горячиться Карина Аарамовна.

           – Мера, – внёс свою лепту в дискуссию Георгий Иванович, – такая: рассчитывается по закону Архимеда.

           – Какого ещё Архимеда? – морщилась Карина Аарамовна, припоминая, смутно, из школьного курса физики, что никакого закона Архимеда про алкогольную меру, как будто бы, не было.

           Пупсик тоже недовольно морщился: ему было неприятно, что его перебили и не дали возможность рассказать хотя бы одну нескончаемую историю, на которые он был так богат, а также и потому, что он тоже не помнил из школьного курса физики… Скорее, легче было бы назвать то очень немногое, что Митя Пупсик из физики помнил.

           – Эх, Кариночка, Кариночка, – фальшиво-ласково вздохнул Николай Шлиомович, – да как же ты не знаешь закон Архимеда? Как же ты можешь жить, не зная этого фундаментальный, основополагающий закон? А он, между тем, гласит, что на всякое тело, погружённое в жидкость, действует сила, равная весу выпитой телом жидкости, помноженная на лямбду, где лямбда – это переменная составляющая, равная градусу выпитой телом жидкости за возможным минусом, приходящимся на необязательную, но желательную величину: обильную и качественную закуску.

           В ответ на это воспитанная Карина Аарамовна отозвалась:

           – Вот вы…

           Но слово “дураки”, с необходимостью следующее в таких случаях в женским спичах, посвящённых мужчинам, воспитанная Карина Аарамовна не произнесла. Это и понятно – она же воспитанная и воспитанная хорошо.

           Но время пролетело быстро и адвокаты так и не успели, как и всегда, доспорить, потому что известна неоспоримая формула: один-два-три: если есть одна проблема и два юриста, то будет три мнения. И все – правильные.

           В самый разгар спора к крыльцу барака подъехала “Волга” и из неё выбрался раскрасневшийся Барон Суббота. На какой-то миг лицо его исказила гримаса боли: ещё так недавно “Волга”, в которой он мог разъезжать, была официального чёрного цвета, а сейчас – жёлтого и украшенная буквой “Т” в обрамлении “шашечек” – городское такси. Но унывать Барон Суббота не привык: он отдал короткое распоряжение адвокатам, вышедшим его встречать, а сам прошёл в контору.

           Адвокаты, с помощью таксиста, извлекли из багажника и из салона автомобиля многочисленные свёртки, сумки и сетки с бутылками, баллонами, банками и кастрюлями самого разнообразного размера.

           Барон Суббота подготовился основательно. Основу его угощения составили многочисленные бутылки местного коньяка КВВК[8], водка, купленная специально для простоватого Пупсика, вино сухое – как непременная дань местным традициям и бутылки шампанского – как непременная дань всеобщей традиции.

           – Полусухое? – придирчиво поинтересовалась Карина Аарамовна, но Барон Суббота её успокоил:

           – Да разве ж я позволил бы предложить дамам полу-? Исключительно брют.

           И Карина Аарамовна на время успокоилась.

            А Барон Суббота, между тем, поразил адвокатов обилием дефицитных в то время деликатесов: ветчиной, сухими копчёными колбасами, икрой чёрной и красной, испанскими и греческими (не испанскими или греческими, что тоже было бы ого-го, а именно и испанскими, и греческими) маслинами, мандаринами и апельсинами (что было не очень-то и удивительно даже и в те приснопамятные времена), бананами, виноградом чёрным, белым и розовым, а также – главным украшением фруктового стола – огромным, благоухающим ананасом…

            – Шашлык, буженина, отбивные, рыба, салаты – это не жены стряпня, а из ресторана – пояснял Барон Суббота, а адвокаты-женщины накрывали, накрывали и накрывали столы…

            Но вот уж и ставить некуда, вот уж адвокаты и разместились за столами, столь богато уставленным пиршественными принадлежностями, вот уж и пробки, профессионально тихо, извлечены из бутылок с шампанским, а шампанское разлито по бокалам (Барон Суббота от “шампусика” отказался наотрез, заявив, что начнёт с коньяка и им же и закончит; отказался от специально для него купленной водки и Пупсик, нацелившийся на куда как более дорогой коньяк), а Папа Док встал и произнёс:

           – Товарищи! Мне выпала обязанность, честь и…

            В этот момент он скосил глаз в сторону красавицы Петрик, но никто, разумеется, из-за черноты стёкол очков Тонтон-макута, это не заметил и добавил, не без мёда в голосе:

           – …и удовольствие стать вашим заведующим. Надеюсь, что наше сотрудничество будет плодотворным, и вы, под моим началом, выполните… э… ну, что там должны выполнять адвокаты – свой профессиональный долг и… выпьем, товарищи, за это.

            – Вот пример блестяще произнесённого тоста, – резюмировала красавица Петрик, а Карина Аарамовна неопределённо пожала плечами, так как имела своё мнение о том, как именно должен быть произнесён тост, а уж тост блестящий…

           Не успели адвокаты закусить, а некоторые – даже и выпить, как Ивасюк распорядился, под всем известное “между первой и второй”, наполнить бокалы и рюмки вновь, что и было быстро и с желанием выполнено. Барон Суббота кивнул довольно – такой подход адвокатов к исполнению своих обязанностей, по крайней мере – застольных, его явно радовал. Ивасюк, явно на такую реакцию шефа и рассчитывающий, начал:

           – Ну, а теперь, в порядке алаверды, я, как самый старый, по возрасту, адвокат нашей конторы… Митя, сиди и не рыпайся, Пупсик, ты моложе меня, просто выглядишь хуже… итак, я предлагаю: давайте, товарищи адвокаты, выпьем за того, кто обеспечил нам всё то, чего нам так не хватало всё это время: тепло, свет, уют, – словом…

           Ивасюк ещё только начал говорить, как все уже догадались, что именно он хочет сказать. Но вот, кого эти слова касаются, догадались, к немалому удивлению тостующего, не все. И не успел Ивасюк произнести первые слова, как Карина Аарамовна, медленно поднявшись, встала, с рюмкой в вытянутой руке, смущённо и вместе с тем не без гордости улыбнулась и тихо запротестовала:

           – Ну, что Вы, не надо… ну, право, не надо…

           Карина Аарамовна – маленькая серая мышка, а Ивасюк – мужчина огромного роста, с недавних пор – ещё и раздавшийся в талии; неудивительно, что Барон Суббота Карину Аарамовну из-за Ивасюка, скалой нависшего над столом, не увидел. Говорил Ивасюк зычно, Карина же Аарамовна – привычно тихо, вот её выходка и осталась Бароном Субботой незамеченной, а многими – непонятой, хотя Карина Аарамовна и успела произнести:

           – Ну, что Вы, не надо благодарностей…

           Первой, что Карина Аарамовна приняла поздравление за ремонт помещения Приреченской юрконсультации на свой счёт, догадалась красавица Петрик. На правах красавицы, женщины и коллеги она ухватила Карину Аарамовну за подол юбки и сильно дёрнула вниз, усадив возмутительницу, нарушившую процедуру произнесения ответного тоста, на стул. Карина Аарамовна возмущённо что-то пискнула в ответ, но Ивасюк повысил голос и протест воспитанной адвокатессы утонул в славословии, которое адвокат вылил на шефа.

           Но Карина Аарамовна так просто сдаваться не хотела. Она ведь не спасовала перед первым секретарём, так что ей какие-то коллеги. Карина Аарамовна попыталась снова пискнуть:

           – Нет, а при чём тут?..

           И указала рукой на Барона Субботу.

           – Почему мы должны благодарить именно его?

           В застольном гаме, который, увы, иногда не прерывается даже и в моменты провозглашения тостов, слова Карины Аарамовны расслышали не все. Пупсик – расслышал. И живо присоединился к оппортунистке:

           – Вот и я говорю – за что? Отопление нужно было делать не так. Основную линию пустить там, чтобы здесь дать обратку, вывести туда и уж там…

           И Митя Пупсик, широко размахнулся руками, чтобы никто не усомнился, что отопление: основную линию и “обратку”, – нужно было пустить по другому контуру и понял бы – по какому именно. Как всегда у Пупсика, он нисколько не сообразовывался с тем, где находится, кто находится рядом с ним, а потому, как и всегда, широко размахнувшись, ударил по руке Петрик, выбив из неё бокал с шампанским, который опрокинулся, по счастливой случайности, на самого же Пупсика, который возмущённо вскричал:

           – Света, ты по сторонам-то смотри!

           – Ты, Митя, это себе скажи, – резонно возразила Петрик – а ещё раз ударишь меня по руке, я тебе так звездану в ответ, что мало не покажется и будет стыдно жаловаться – женщина избила.

           Пупсик притих, так как почувствовал, что Петрик не шутит, и Ивасюк смог договорить-таки свой тост до конца.

           Выпили за Папу Дока, который смог в кратчайшие – немыслимые! – сроки навести порядок и отремонтировать аварийное здание, которое, как казалось, должно было в ближайшее же время рассыпаться в прах.

           Барон Суббота полагал, что не только “между первой и второй…” и “между третьей и второй…”, но и между другими рюмками “перерывчик небольшой”, а потому “гнал лошадей” немилосердно. Однако же Пупсик, как оказалось, в долгу решил не оставаться и от шефа не отставал. В начале застолья он, небрежным жестом, отказался от простой русской водки, но в конце пиршества, поняв, что коньяк, сколь бы щедро Барон Суббота не выставил его на стол, имеет тенденцию закончится, изменил своё отношение к водке и приналёг на беленькую.

           Неожиданно, даже для себя, Пупсика поддержала Карина Аарамовна. Весь вечер она не могла понять, за что чествуют Барона Субботу. Ну, накрыл человек стол – так он прописывается в новом коллективе. Ну, предложили его в начальники – его и избрали. Ремонт-то помещения здесь при чём? Разве не Карина Аарамовна, поставив зарвавшегося партийного бонзу на место, обеспечила адвокатам Приреченской юрконсультации уважение в партийной и советской среде района? Эти товарищи понимают только такой разговор: резкий, бескомпромиссный, напористый. Разве не заслуга во всём этом её – Карины Аарамовны? А ведь были маловеры, кто малодушно утверждал, что вольность, проявленная ею, выйдет всем боком. И вот, полюбуйтесь, каков результат. Да, верно написано в книгах, которые не горят, что не нужно ничего просить у сильных мира сего, нужно потребовать одной вещи, и они сами всё предложат и сами всё принесут на блюдечке с голубой, или золотой, каёмочкой. Вот и принесли.

           Всё это Карина Аарамовна говорила Мите, который успевал слушать фрондёрку, пить и есть за десятерых, да ещё порывался говорить бесконечные, без начала, конца и смысла, тосты, которые никто не слушал, что очень задевало Пупсика.

           – Что он вообще сделал? – вопрошала Пупсика Карина Аарамовна.

           – Вот и я говорю, – нудно гудел Пупсик в ответ, – электрокабель нужно было пустить сначала вот там, а так, как они сделали, недалеко и до “козы”… то есть “КЗ” – короткого замыкания… Георгий, извини, я опрокинул твою тарелку… она на пол упала… Что?.. Следующая полетит мне в морду?.. Да нет, я говорю кабель, а не трубы нужно было… Карина, слушай… Да послушай ты… Да будет меня кто-нибудь слушать? Да пошли вы все!..

           И Пупсик приналёг на водку, понимая, что если он станет мешкать, то скоро придётся, вместо водки, налегать на сухое вино. А понижать градус… Нет, страшного в этом нет ничего – нежелательно, конечно, но можно; в конце-то концов – это же не портвейн пить после водки.

           Пир, между тем, перевалил за экватор, когда все говорят одновременно, все всех уважают, но никто никого не слушает; и это – к лучшему, а то иной раз с пьяного языка такое слетает, что не дай Бог... Ивасюк и Георгий Иванович тихо о чём-то договаривались, но о чём – понять было нельзя. Слышны были только обрывки диалога: “Если твой скажет так, то у моего будет первая часть, а не вторая… твоему есть прямой резон признать, чтобы его одного таскали, а не всех, зато те эпизоды – ни в коем случае не признавать… и тогда отпадает группа…”

           Тихий Петров-Кулибин потягивал сухое красное вино, которое, как говорят, в небольших дозах… Ну, так говорят.

Анна Петровна, по мужу Мадзун, улыбаясь фальшиво, говорила Барону Субботе:

           – Ну, вы же нам теперь отец родной. Как отец родной. А мы – Ваши дети.

           Барон Суббота молчал в ответ, и даже очки не могли скрыть, что Тонтон-макут благодарит судьбу за то, что среди его детей нет таких, как Анна Петровна Мадзун.

            Не курящая, формально, Буклицкая, счастливо улыбаясь, дымила, по случаю употребления вина, длинной дамской сигаретой и говорила заплетающимся языком:

           – Квакое, на сам деле, блаженство – выпить немно… ожко. Свовсем чу.. чуть… Зато в такоем свосто… свостояни-и-и-и я-а-я свё визу, жу – визжу, не визжу;, а ви;зжу… в раду-у-южном свете. Вы се… все каждетесь мне симпатии-и ик… ичными. Ичными. Яичными? Квакими яичными? Симпа-атичнывыми. Не то ё, что на тре-эзвую… ё-маё… голоовоу-у… не голую, а го-лову трездвую…Я не визу – жу… Жу? Жую? Не визжую васших никаких не-едоста-отков… недо остатков…а на столе их – прут прути – этих остатков. Фу, как неэстээтично… Вот на-априду-умавымали пошло… виц… пошловиц: прут прути… трут – трути… круг – крути… труд – друти… А пошловицы – они от слова пошлый?..

           Подруга Буклицкой, чёрненькая Левитская, курящая давно и открыто, пускала дым с наслаждением и соглашалась с подругой, что:

           – Да, выпить иногда, немного и в хорошей компании – дело стоящее. Что, Митя? Всё не так. Всё не так, ребята? Ты сам до этого додумался или Высоцкого решил процитировать? Ну, и сам туда иди! Митя, не лезь, куда тебе не надо и куда тебя не просят – в бабские разговоры. Лучше – пей… Хотя тебе уже… И Карине… Карине, пожалуй, совсем уже хватит.

           Только теперь заметили, что воспитанная Карина Аарамовна, в отличие от правил хорошего тона, меру свою явно не знает.

           – Это называется, – сообщил Георгий Иванович, – недоперепить: выпить меньше, чем хочешь, но больше, чем можешь.

           – Юра, умничать будешь в другой раз, а Карину нужно везти домой.

           – Я не повезу. У меня жена ревнивая. И машины у меня нет. Я ей дам денег на такси. Но сам – не повезу.

           – А мне она весь салон, пардон, заблюёт, – отказался и Ивасюк.

           – Да, только такси…

           – Такси – это хорошо, но кто даст гарантию, что разнузданный таксист не изнасилует нашу коллегу, нашу бедную девочку, тем более, что она – уже никакая? А дальше – её и ещё больше развезёт. Вот и воспользуется таксист. А что? Уже бывали такие случаи! Я даже защищала одного такого бедолагу.

           – Изнасиловать? Карину? Да бросьте! Пусть даже и не мечтает. Не с её счастьем…

           – Ф-фу, мужчины, какие же вы гадкие… У вас одно на уме.

           – Не у нас, а у вас. Кто размечтался о разнузданных таксистах? Ночь, такси, в салоне – бухая баба… Полный романтик, понимаешь...

           Градус дискуссии стал повышаться. Но, как это всегда и бывает, кому-то пришла в голову неожиданно трезвая мысль:

           – Нужно позвонить отцу Карины. Если Аарам Левкоевич не научил дочку пить, то пусть и расхлёбывает последствия её пьянки. А то воспитать, дать образование – это он мог, а главному в жизни научить – даже и не подумал. Вот пусть теперь… Вот и будет ему уроком. Пусть устраивает дочке: семинар, коллоквиум, зачёт, экзамен…

           – …госэкзамен, защиту…

           – Правильно. А кто знает номер телефона Аарама Левкоевича? Что, никто? И как теперь быть?

           – Коллеги! Ну, вы даёте! Не знают они номер телефона Аарама Левкоевича… Совсем, что ли, в зюзю напились? А ведь он такой же, как и у Карины. Карина живёт с родителями. Посмотрите в журнале занятости адвокатов.

            Посмотрели и позвонили Аараму Левкоевичу. Набрать правильно номер получилось не с первой попытки. Далеко не с первой. Но всё-таки, хоть и с большим трудом, но справились адвокаты и с этой задачей. На том конце трубку сняли мгновенно. Адвокаты по этому признаку сразу догадались, что Аарам Левкоевич с супругой сидели возле телефона и волновались,– дочь загуляла и давно не давала о себе знать…

            Аарам Левкоевич примчался очень быстро. Вконец захмелевшую Карину повели к таксомотору. Барон Суббота тяжело вздохнул, глядя на Карину Аарамовну и задумчиво молвил:

            – Да, плохо мы ещё воспитываем молодёжь, не дорабатываем на молодёжном фронте, сильно не дорабатываем. Работы здесь – непочатый край. Но мы не привыкли отступать… Нет таких крепостей…

            Карина же Аарамовна на воздухе немного пришла в себя, увидела Аарама Левкоевича и залилась горькими слезами:

            – Папа-а-а, ты же меня учил добру, правде и справедливости. И хорошим манерам. А где она – эта долбаная правда и эта грёбаная справедливость? Я преподала урок манер… всем этим преподала… После этого они меня… нас… нас и меня уважать стали, ремонт сделали, а этот – новый наш шеф… его за пьянки-гулянки выгнали… и он себе всю славу приписал… и наши тоже хороши – ему подпевают… а я… а ведь я… да без меня бы они в холоде… в голоде… во тьме кромешной… в скрежете зубовном… а удобства – всё равно на улице-е-е-э-э…

            Аарам Левкоевич, радуясь, что с Кариной ничего более страшного, чем алкогольная интоксикация, не случилось, но и печалясь от того, что дочку его видят в таком состоянии, спешил упаковать своё родное сокровище на заднем сиденье машины, поглядывая на таксиста, который с сомнением покачивал головой, раздумывая, не отказаться ли ему от заказа, грозящего извержением пьяного вулкана, едва ли неминуемого, уже начинавшего подавать первые признаки, подозрительно погромыхивая в глубинах организма полуневменяемой пассажирки…

           А Карина, как назло, никак не унималась, всё время порывалась выбраться из машины, вернуться за стол и доказать… И показать… Им… Всем… Аарам Левкоевич запихивал дочь обратно, проклинал судьбу и хотел лишь одного – поскорее убраться подобру-поздорову.

           Неожиданно Карина стихла – в битве дочери доцента кафедры гражданского права и алкоголя, за явным преимуществом, победил алкоголь. Карина заснула, а Аарам Левкоевич, стремительно вскочивший внутрь такси скомандовал:

           – Голубчик, ради всего святого – гони!

           И голубчик погнал.

           Дальше вечер большинству участников запомнился плохо: Пупсик, покончив с водкой, стал заливаться вином, крича, отчего-то злобно, что “понижать градус нельзя – это выдумка буржуазных чистоплюев”, а потому он всем докажет… но с ним никто и не спорил и никого не интересовало, кому он и что собирался доказать, так как все и так видели, что Пупсик – наклюкался; красавица Петрик куда-то позвонила и договорилась о деловой встрече – непременно сегодня, так как дело не терпит отлагательств и где-то на частной квартире; Ивасюк вдруг вспомнил, что его давно уже заждалась жена, но не уточнил, какая именно из трёх, а потому стремительно отбыл – к одной из трёх, или – и вовсе нек своей; Георгий Иванович, весело насвистывая попурри популярных арий из широко известных опер, ушёл, не попрощавшись; за Левитской, которая загодя позвонила домой, на такси заехал муж, забравший из конторы не только подгулявшую жену, но и её подружку – Буклицкую, чтобы, по пути, подбросить её до дому… Словом, контора постепенно опустела.

           Когда из неё отбыл Барон Суббота – никто и не заметил. Впрочем – и не удивился: Барон Суббота успел зарекомендовать себя столь стремительным в поступках, что исчезновение списали на его стремительность как качество его природы.

            Заведование Барона Субботы, как оказалось, тоже было стремительным, но необременительным для адвокатов: в адвокатские дела он не вмешивался, ограничивался общими фразами, адвокатских дел не вёл… А скоро, как то и положено тонтон-макутам, он и вовсе незаметно исчез, как в воду канул, или растворился в вечерней мгле: то ли Барона Субботу простили свои, то ли он сам нашёл для себя более масштабное и престижное поле деятельности...

            Ремонт помещения юрконсультации остался его единственным следом пребывания на посту заведующего. Но долго ещё адвокаты поминали советского Тонтон-макута добрым словом, понимая, что если бы не он, то долго бы ещё Приреченские адвокаты мыкали бы горе в аварийном бараке.

           Впрочем, как нетрудно догадаться, существовала и альтернативная версия произошедших событий. Так, Карина Аарамовна упорно продолжала придерживаться той точки зрения, что именно её строгость в общении с первым секретарём Приреченского райкома партии помогла решить все проблемы Приреченских адвокатов, а Барон Суббота явился не более, чем орудием осуществления её мер по налаживанию быта адвокатов, которые – такова уж человеческая чёрствая природа – так неблагодарно отнеслись к её заслугам и помогли приписать её заслуги партии, без которой в те времена, как говорили недоброжелатели, лето не начнётся и солнце утром не взойдёт: пришла весна и солнце светит – спасибо Партии за это[9].

            Прошли годы. Как говорится, иные от нас нынче далече, иных уж и вовсе нет на этом свете. Верно это и по отношению к адвокатам Приреченской юрконсультации. Но вот помещение, грозившее рухнуть ещё в середине XX века, стоит и в веке XXI-ом.

          А всё благодаря опальному Барону Субботе. А ещё – наше человеческое спасибо Тонтон-макуту.
___________
[1] “Бог из машины” – перевод лат. театрального выражения Deus ex machine, являющегося калькой греч. ;;; ;;;;;;; ;;;;. [2] Статья шестая Конституции СССР (1977 года) гласила, что “руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций является Коммунистическая партия Советского Союза”. [3] Тонтон-макуты – фр. Tonton Macoute, гаит. креольск.Tonton Makout. Название происходит из гаит. креольск. мифа о дяде (фр. Tonton), который крадёт и непослушных детей, запихивает их в мешок (фр. Macoute), а затем пожирает. Прямой перевод названия «тонтон-макут» с креольского языка означает «дядюшка (с джутовым) мешком». [4] Папа Док – Франсуа Дювалье, гаитянский диктатор, которому служили прозванные тонтон-макутами члены военизированных террористических подразделений. [5] Барон Суббота – от гаит. креольск. Bawon Sanmdi, фр. Baron Samedi. [6] Древние (или – не очень) римляне говорили: Contra factum non datur argumentum – что в переводе: “Против фактов нет (не дано, не даётся) аргументов”. [7] “Сорокдевятка” – юридический сленг, обозначавший статью сорок девятую Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, регулировавшая вопросы обязательного участия защитника в советском уголовном процессе: “Ч. 1. Участие защитника в судебном разбирательстве обязательно по делам: 1) в которых участвует государственный или общественный обвинитель; 2) несовершеннолетних; 3) немых, глухих, слепых и других лиц, которые в силу своих физических или психических недостатков не могут сами осуществлять свое право на защиту; 4) лиц, не владеющих языком, на котором ведется судопроизводство; 5) лиц, обвиняемых в совершении преступлений, за которые в качестве меры наказания может быть назначена смертная казнь; 6) лиц, между интересами которых имеются противоречия и если хотя бы одно из них имеет защитника. Ч. 2. Участие защитника обязательно также при производстве дознания и предварительного следствия в случаях, предусмотренных пунктами 2, 3 и 4 настоящей статьи, – с момента, указанного в части первой статьи 47 настоящего Кодекса, а в случае, предусмотренном пунктом 5 настоящей статьи, – с момента предъявления обвинения. Ч. 3. Если в случаях, предусмотренных настоящей статьей, защитник не приглашен самим обвиняемым, его законным представителем или другими лицами по его поручению, следователь, прокурор или суд обязаны обеспечить участие защитника в деле. (в ред. Указа Президиума Верховного Совета РСФСР от 26 июня 1972 г.: Закона Российской Федерации от 23 мая 1992 г. № 2825-1 – Ведомости Верховного Совета РСФСР, 1972, № 26, ст. 663; 1992, № 25, ст. 1389)”. [8] Коньяк выдержанный, высшего качества. [9] Данный стишок имел множество вариантов, изводов и редакций: “Пришла весна, а скоро лето – Спасибо Партии за это”; “Пришла весна, а лета нет – Сдавай в архив свой партбилет”… Ср.: “Спасибо Партии родной за наш воскресный выходной”.

© 07.06.2018 Владислав Кондратьев
Свидетельство о публикации: izba-2018-2291768