Рожденные под знаком огня Голубка

                РОЖДЁННЫЕ  ПОД ЗНАКОМ ОГНЯ

       Автомобиль, разукрашенный ленточками, цветами и куклами, выехал из переулка Стопани и остановился возле главного входа во дворец Бракосочетаний, в народе именуемый Грибоедовским ЗАГСОМ. Место это в Москве было столь популярно у молодоженов, что очередь на регистрацию брака занималась за три-четыре месяца до момента торжества. Но невеста, похожая в своем пышном платье на белую осеннюю хризантему, жила буквально в тридцати шагах от этого заведения и пользовалась льготой – её свадьбу назначили по протоколу – ровно через месяц, который давался слишком горячим головам на раздумье.

        Шёл 1980 год, и столица принимала летнюю Олимпиаду.
        Жених, с букетом лососево-розовых гладиолусов  ростом с пятилетнего ребенка, с невесёлым почему-то лицом, топтался в дверях дворца, выпил уже бутылку шампанского и выкурил полпачки сигарет, по случаю торжества не привычных «Столичных», а бери выше – «Мальборо»!
        Увидев поворачивающую в переулок черную лакированную «Чайку», он отбросил недокуренную сигарету и  подошел к остановившемуся автомобилю. Весёлая группа свидетелей –  разнаряженных пестро, как стайка попугаев и таких же шумных, подумала, что сейчас жених откроет дверь машины и  из неё выпорхнет невеста – белая кружевная хризантема. Но жених сам нырнул в недра машины и захлопнул за собой дверь.
        Он замер, с восхищением рассматривая  девушку – в пене изящных кружев, с атласным лифом, расшитым вручную перламутровым бисером и стеклярусом, с красивым декольте, открывающем  загорелую грудь. Струились черным шелком тяжелые, как шлем, монгольские волосы – привет от далёких предков, затерявшихся в  прошедших веках кочевников-завоевателей, стильно подстриженные в новомодную стрижку – французское каре. Слегка раскосые, приподнятые к вискам глаза – удивительные глаза – нечто среднее между цветом медово-желтого янтаря и скорлупы лесного ореха. Всё было чудо, как хорошо!
        Молча, пристально, словно видел впервые, уже зная о её коварстве, он разглядывал свою возлюбленную в полумраке машины и понял, кого ему напоминала Аня – черную пантеру Багиру – овальное лицо, желтые глаза, лоснящиеся черные волосы.
        Это лицо не было красивым. Оно было – незабываемым!
         Прекрасное и непредсказуемо-опасное животное.
        - Александр Эдвардович, что ты на меня так уставился? – С нежной насмешкой поинтересовалась новобрачная, польщенная, впрочем, его искренним восхищением. Но и какое-то непонятное выражение появилось в его темных древнеармянских глазах.
        - Ты прелестно выглядишь,  – наконец произнёс жених, – а платье просто – шедевр!
        - Мама на работе скоммуниздила итальянский журнал мод и сшила собственноручно, а бисером расшивала сестра. Ларка чуть себе глаза не испортила! – Сообщила  Аня в своей неподражаемой манере, словно ребенок рассказывает о своей  тайне.
        Он испытующе смотрел на девушку. 
        - Мы не опоздаем? – Невеста слегка отодвинула рукав темно-синего бархатного пиджака жениха и скосила золотой, отороченный черными мохнатыми ресницами глаз на его часы. – Уже 12…
        - Аня, я сейчас покажу тебе одну фотографию, и ты мне ответишь на несколько вопросов. И, пожалуйста, будь честна. От того, какой я получу ответ, зависит наша судьба.
        Девушка немного испуганно взглянула на него.
        И тут он обнаружил совершенно невероятный предмет на шее своей невесты, не замеченный им прежде, – ожерелье из крупных, размером и цветом со спелую вишню, жемчужин с подвеской –  усыпанное мелкими, как морозная россыпь бриллиантами сердечко из светлого металла, платины что ли?, покоящееся в ложбинке её грудей.
        - Ничего себе, - присвистнул он. – Это – настоящее?
        - Да, - с гордостью отозвалась девушка, - мама сегодня подарила к свадьбе. Я и не подозревала, что у неё есть такие украшения. Правда, обалдеть?             
        Жених молчал. Мать невесты – простая швея, даже не закройщица,  работавшая в рядовом ателье.  Она приехала в Москву из какой-то глухой деревни лет двадцать пять назад, и иметь таких великокняжеских жемчугов просто не могла. И, однако…
        Но ломать себе голову над этой загадкой, он не стал. У него в руках была загадка поважнее.
       Утром, в их новую квартиру на Астраханском переулке, что расположен возле метро «Проспект Мира» приходил его друг - не друг, так старый приятель, называйте, как хотите, и поведал Саше невероятную историю о пикантных похождениях его невесты.  Поверить в которую влюбленный в неё с детства, с того самого момента, как только увидел  эту девочку; им, как потом обнаружилось, было по двенадцать лет, и они родились в один год и под одним созвездием, и, кажется даже, в одном роддоме, но это не суть важно; он не мог.
        Они росли вместе и  Аня, по своей природе живая и немного хулиганистая, с детства из-за бедности своей  семьи с повышенным чувством собственного достоинства, даже можно назвать – гордыни, поступить так не могла! И всё же, всё же… материальное доказательство её измены было у жениха в руках.
        После законченного им год назад Полиграфического института Сандро забрили в армию. Не помогли ни известность отца – сверх популярного поэта, потерявшего на фронте зрение, ни заступничество приятеля отца – генерала в отставке Славицкого. Конечно, помогли бы деньги, но отец, воспевавший в своих сентиментальных стихах мир идеальных чувств и поступков, был в быту патологически скуп. Вместо финансовой помощи он всегда, с самого детства мальчика, щедро раздавал всем только советы и нравоучения. А, впрочем, у него время от времени нетрудно было похитить из кармана трояк-пятерку. Но это так, для похода сотоварищи в «Сайгон»  – пивной зал на Киевской, где к пиву подавали большие теплые креветки.  Памятный ещё с подростковых времён, когда они жили рядом с гостиницей Украина и нежные родители постоянно гастролировали по Союзу, скинув сына на руки бабушки, дедушки и бездетной тёти, а эти родичи любили и баловали мальчика до потери всякого здравого смысла.         
      Но армия отрезвила. Военная судьба занесла его в Ашхабад - жаркий город любви, где он ухитрился в бесснежную среднеазиатскую зиму заморозить пальцы – лечение в госпитале растянулось на месяц.  Армия же и дала закалку этому воспитанному тремя любящими женщинами характеру.  Там его, естественно, никто не баловал, более того он нёс двойной крест – москвич, а сию категорию граждан нашей страны прочие граждане, не попавшие в список небожителей, ненавидели изо всех сил, и ещё, вдобавок к «москвичу» - сын известного человека. Избалованный маменькин сынок. Нежная тепличная роза-мимоза!
      Отбиваться приходилось свирепо.
      Прапорщик Пузов гонял просто зверски! Мгновенно вышиб из столичного пижона московский снобизм, сделал, наконец, из мальчика мужчину, за что ему Сашка был сейчас чрезвычайно благодарен. И пребывая в отдаленном закоулке Советского Союза на самой южной его точке, страдая от чудовищной жары, почти без воды, буквально умирая от жажды – фляжка теплого, не утоляющего пойла на день!, тяжко работая по шестнадцать часов в сутки, честно выполняя свой долг перед Родиной, он стал мужчиной на войне.
      В то лето началась война в Афгане, и отец, вереща от ужаса, что его единственный отпрыск оказался на Кушке, совсем рядом с театром военных действий, решил, было тряхнуть мошной, но ему ответствовали: – «Поздно пить Боржоми»…
      Обслуживая вертолёты, которые каждый день летали бомбить Афганистан, уставая, как раб на каменоломне, он как помешанный от жажды
мечтает о глотке чистой родниковой воды в этой раскалённой пустыне, ожидал писем от той, кого любил с детства, и которая, он знал – любит его.
       
      И вот эта фотография.
      Он протянул её Ане.
      Девушка внимательно, со всё возрастающим недоумением, рассматривала фото. На нём она была снята в каком-то восточном ресторане, в обществе троих мужчин явно кавказской внешности.
       - Что это?
       - Вот и я хочу понять – что это? Ты писала мне трогательные письма о любви, а сама…
       - Что сама, договаривай? – Она надменно и одновременно с ужасом взглянула на него.
       - …сама предавала меня. С грузинами какими-то с рынков по ресторанам шлялась? Вот твой портрет в интерьере ресторана «Арагви», будь он проклят! – Он вперил в неё тяжелый взгляд. - И насколько я разобрался в характере джигитов, с ними динамо трудно прокрутить. «Кто дэвушку ужинает, да-ара-гой! – он гортанными звуками передразнил восточный акцент, - тот её и танцует»!
        - Это – не я! – Твёрдо заявила Аня. – Посмотри – у этой девушки светлые волосы, а у меня  - черные. - Она прикоснулась к своей голове, пальцами проверяя действительно ли её смоляные волосы при ней.
        - Парик трудно что ли надеть?  - Язвительно сказал он, уже раздражаясь, - но то, что это – твоё лицо, ты, надеюсь, отрицать не будешь? 
        - Лицо моё, - согласилась Аня, – но это не я.
        - А кто же тогда? – Он нервно затянулся сигаретой и выпалил. - Ань, давай сейчас решим эту проблему, чтобы она не тянулась за нами по жизни.
       - Это не я! – Твердо повторила девушка.
       - А кто?
       - Не знаю, но не я! – В голосе девушки послышались нотки, подозрительные по слезам.
       - Аня, к чему эта ложь? – Проговорил он с болью. – Мы выкинем сейчас эту фотографию и забудем её навсегда. – Он знал, что не забудет. Слишком он любил Аню Голубеву, Голубку свою… Она была частью его плоти, его души. И вот он узнал, что эта теплая принадлежащая ему плоть была близка и доступна другим. Это всё равно, как узнать, что у тебя рак – чужие клетки растут в твоем организме и когда нибудь убьют его.
       - Вернись, я всё прощу! – Усмехнулась девушка. Её лицо стало далеким и отчуждённым. – Ты мне всё равно не веришь, а начинать свою семейную жизнь с недоверия я не хочу. Счастья не будет.  – Горько сказала девушка. По её спине пробежал холодный ручеёк при мысли,  ч т о  она сейчас сделает.
        Она уйдет?
        Неужели?
        Да! Если нет доверия в семье, то ничего не будет! Муж станет постоянно её подозревать. Искать следы измен. А что потом? Когда страсть утихнет? Пресытится плоть?  Наступят будни.  Вместо дружбы, единства, душевного тепла, заботы друг о друге, любовной привязанности, что составляет основу любого счастливого брака, она получит недоверчивого, да что там говорить - мнительного до болезненности неврастеника. Если не будет  в семье уважения и доверия, то ничего не будет! Вернее, будет индивидуальный ад, где двое мучают друг друга, ищут место, куда бы побольнее ударить.  А ведь у них родятся дети. Во всяком случае, Аня хочет иметь двоих – мальчика и девочку. Несчастные дети, живущие в семье раздоров, коли нет доверия и любви между родителями. Они будут всё это видеть и страдать.
        Пока не поздно, надо покинуть его! Если он допустил мысль, что она ему неверна, он будет постоянно её подозревать и контролировать. Ему было у кого научиться этой подозрительности. Болезненная ревность его отца отравила жизнь его матери.   
        Мама Ани влезла в кабальные долги, чтобы  собрать ей хоть какое-то приданное и свадьбу устроить не хуже, чем у людей. Был снят отдельный просторный кабинет в ресторане «Славянский базар» - носились половые в косоворотках, выставляя на накрытый крахмальной скатертью стол закуски, вино, водку, заливную осетрину…
        Будущий свекор с самого момента знакомства невзлюбил будущую невестку. Он, не видевший света уже тридцать пять лет, научился отлично определять по речам, голосам и интонациям  характер людей.  Ему не нравились в будущей невестке те самые качества, которые он всегда воспевал в своих стихах – честность, прямота, независимость. Он на уровне инстинкта чувствовал,  даже когда Аня была еще совсем молоденькой девочкой и изредка приходила в их дом, что в будущем, став  молодой женщиной, она сделается  неординарной личностью, свободной, независимой. И это качество ему крайне претило в будущей жене сына, потому что он привык ломать людей и, подчинив своей воле, приспосабливал эти обломки рабски служить себе. А в случае с невестой сына он поджелудочной железой  чуял, что девушку эту не сломаешь!
        Она родилась для того, чтобы служить справедливости. Эту миссию на неё возложил Создатель. И спасать то, что подлежит спасению.

        Из пантеры не сделаешь ласковую мягкую киску. Одну такую железную женщину он уже имел в своей семье и ненавидел лютой ненавистью всю жизнь. Эта  женщина была – сестра его жены. Они росли рядом, в детском саду визави сидели на горшках. Потом они были одноклассниками, с первого по десятый класс учились в одной школе. И он частенько приходил в дом к Нине, где всегда пеклись радушные пироги.
        - В отличие от холодного, неуютного дома моей матери. - Однажды со злобой подумал юноша.
        Дружили… Девушка влюбилась в него. А он, однажды, ради смеха признался ей в любви и потом, поиграв с несчастной девушкой, как кот с мышкой, рассмеялся ей в лицо.
        - Сама подумай, кто тебя может любить – уродина горбатая. Посмотри на себя в зеркало и посмотри на меня. Я – красив, талантлив, я буду знаменитым актером.
        Девушку в классе любили и, узнав какую подлянку совершил Касадов, объявили ему бойкот. Ребята даже грозились разбить Эдику красивую физиономию. Но гордая девушка не позволила этого сделать. Прошло несколько дней, и он валялся у неё в ногах, вымаливая прощение – клялся, что сболтнул эти подлые слова сгоряча, от какой-то мифической обиды, которую она, якобы, ему нанесла.   И девушка простила его, хотя и потеряла к нему доверие – предавший однажды – предаст многократно! Но сам он своей подлости  ей  не простил никогда.
       
        Воевал. Храбро воевал три года. Пока случайно разорвавшийся возле его машины; он с шофером ездил в штаб полка за новым обмундированием; снаряд не разбил и изуродовал его лицо. Красивые, немного бараньи глаза, были разорваны в клочки. Последний раз вспыхнул ослепительный свет Крымской осени и молодой, двадцатилетний мужчина навсегда погрузился в темноту. Он никогда больше не увидел света солнца, блеска морей и первой улыбки своего сына.
      Вернувшись с войны живым, но навсегда потерявшим зрение, женился на сестре обиженной им девушки, на Люде.
      Нина плакала, плакала и … простила.  Железная женщина с золотым сердцем была с детства безнадёжно горбата, упав в четыре годика с качелей, повредила позвоночник.  Горбик был не большой, не бросающийся сразу в глаза, но все равно портящий фигуру. Зато у неё было милое лицо с большими, светящимися неземной добротой глазами. То, что его инвалидность уровняла их, он не думал. Не любил он эту девушку. Слишком она была яркая, неординарная и  независимая личность. Не уступала ему в таланте. Зато он уступал ей и в искренности и порядочности.
      Да и полюбил он другую сестру – видимо на роду было написано любить ему кого-то из клана Емелиных. Её сестра сияла красотой.  Эту юную, внезапно расцветшую красоту он оценил, когда приезжал весной 44-го на побывку, и зашел по старой памяти к Емелиным. За три года, пока его не было, Людочка из  прыщавого голенастого подростка, превратилась в очаровательную девушку – с длинной русой косой, с серыми, в пышных ресницах, глазами. С изящной, но чуть-чуть на его вкус худоватой, фигурой.
      Они проводили вместе теплые вечера – катались на лодочке по Чистым прудам, смотрели в кинотеатре Форум трофейный американский фильм – «Сестра его дворецкого» с блистательной Диной Дурбин в главной роли, и когда она запела: – «Две гитары за стеной жалобно заныли…», он наклонился к девушке и прошептал, щекоча теплым дыханием её ушко – «Ты похожа на эту актрису. Нет, ты красивее её»!
      Перед возвращением в часть, на вокзале, вручив Люде огромный букет цветов, он признался ей в любви. Она ответила взаимностью и обещала ждать солдата.
        Он был влюблен, молод, война шла к концу, а жизнь сулила сплошное счастье. Да и высокопоставленный тесть ему бы не повредил.
        Но солдат, молоденький лейтенант артиллерист, из-за случайно упавшего и взорвавшегося перед машиной, в которой он возвращался в часть,  снаряда, получил страшное увечье и потерял зрение.

        Отец Людмилы без памяти любил свою младшую дочь. И когда она объявила, что выходит замуж за незрячего воина, он  сначала уговаривал её одуматься, приводя доводы – как тяжело жить со слепым, что она погубит свою молодость и красоту зря. Что никогда не увидит влюбленных в неё сияющих мужских глаз.
       Всё было бесполезно! Людочка не могла забыть ни прошлогоднего его приезда в Москву, ни их первых страстных поцелуев на каменном мосту над рекой у стен Кремля, ни красиво написанных писем – тысячи нежных слов, дышащих подлинной любовью. Потом она узнала, что в тоже самое время у него имелась «фронтовая жена» и ей он говорил те же самые слова. Что ж поделаешь, так ведет себя  подавляющее большинство мужиков, когда их очень мало, а война отобрала у огромного количества девушек женихов.
       Отцовские мольбы и угрозы, он стал даже говорить, что сбросится с балкона, если она это сделает, не помогли. Людмила твердила, что любит парня, и ничто её не остановит. Сестра молчала, хорошо изучив характер Эдика, она понимала, что счастья там будет мало. Её личное чувство к нему погасло уже давно, сразу же после тех жестоких, высмеевыющих её дефект, слов. Испытав в детстве и юности много боли и насмешек, она стала мудра не по годам. И ясно видела, как со временем недостатки характера этого человека превратятся в пороки.