Как было страшно в СССР

     Но сейчас мы во Франции - люблю её бессмертно! Франция – это радость человечества – страна замков, трюфелей и камамбера.
     В Париже – а Париж это праздник, который всегда с тобой!

     Из всего прекрасного французского языка он знал пару фраз да несколько междометий. В голову лезло дурацкое: «мосье, же не манж па сис жур» да « шерше ля фам». Но художник – француз в неизменной шапочке с помпоном,  с худым лицом, крючковатым гальским носиком, и нечёсаной библейской бородой оказался свой, родной, московский алкаш.
     - Сандро, ты что  ли? – Воскликнул Григорий Паперный.  – Легок на помине, совсем недавно говорили о тебе.  Богатым будешь!
     Гришка - художник-авангардист, работавший в Москве в стиле Малевича, навсегда вдохновясь его Черным квадратом, свел этот квадрат в малюсенькие, почти неразличимые для глаза квадратики и мириадами этих микроквадратов покрывал свои картины – портреты, пейзажи, натюрморты. И что самое смешное – картины его охотно покупали иностранцы.  Про запас, вдруг этот русский пьяница окажется после смерти новым Шагалом. Или на худой конец – Шемякиным. От России ожидать можно всего чего угодно.
     Гришка умел торговать, и покупатели никогда не уходили из его мастерской с пустыми руками, пусть за мизер, за два десятка долларов он умел всучить любому иностранному сквалыге свои бессмертные творения. Однажды в его мастерской на Дмитровке они с Сандро ухитрились квасить месяц подряд. Гришкина, оставшаяся в наследство от дедушки, ценная техническая библиотека улетела в букинистический фактически за бесценок.
        Каждое утро, ровно в десять часов, едва пропищит радио, он уже просовывал свою похмельную головушку в конуру к приемщице книг.
        - Привет вам от Вахрамеева! – Прокуренным голосом ронял он.
        - О, по тебе можно часы проверять. - Кокетливо говорила приёмщица, даже не морщась от перегара, которым неизменно обдавал её похмельный Грицко. И не уточняла, кто это такой - загадочный Вахрамеев?

        Она была неравнодушна к художникам, поэтам, журналистам. И надеялась подцепить на крючок своего обаяния какого-нибудь жирненького, богатенького карпа. И мелкой рыбёшкой в виде запойного художника-авангардиста Гриши Паперного не пренебрегала. Она уже не раз, брезгливо морщась,  пила в его мастерской портвейн из покрытых как патиной темными следами от чайной заварки кружек. И у него познакомилась с известным непечатным поэтом Арнольдом Багером, прославившимся своими едкими скабрезными стишками, и выпущенной недавно на Западе книжонкой – весь сюжет которой сводился к тому, что старый заслуженный вор под непрекращающееся застолье учит молодого урку, как наиболее ловко обращаться с прекрасным полом.
     Если из этой восьмидесятистраничной книжонки выбросить всю ненормативную лексику,  то от неё останутся только имя главного героя – Иван Иваныч,  да  выходные данные. Но книжка получилась смешной, и Богиня Славы поцеловала писателя в уста сахарны.
    Так что Ира Сажина, смиренно сносящая малоприятные утренние Гришины миазмы была вознаграждена – Арнольд запал на книжную богиню и на её бюст пятого размера, который, впрочем, никакого нормального мужика не мог оставить равнодушным. Он как раз недавно развелся то ли в шестой, то ли в восьмой раз, и маялся без жены, как наркоман без привычной дозы. С младых лет окольцованный, привыкший постоянно кому-то портить жизнь своей конгениальностью, он после очередного развода испытывал буквально наркотическую ломку, потеряв разом – добытчицу, домработницу, кухарку и любовницу в одном флаконе. Квартир, машин и прочего имущества он не терял, так как в силу перманентного безденежья; на официальные работы он забил ещё смолоду, выправив себе липовую справку, что болен псориазом;  ими не обзаводился, но жен выбирал всегда состоятельных.  С собственным жильем. И трудящихся в поте лица, пока Арнольд, лежащий на диване, бубнил себе под нос очередной шедевр. Последняя любимая – стареющая манекенщица в Доме моделей на Кузнецком мосту, торчащая пнём на одном месте во время многочасовых примерок, как-то заявилась домой, разбитая изнурительным трудом и беготней по магазинам, дабы добыть муженьку кусок мяса, и злая до остервенения.  Благоверный сожрал все котлеты и  колбасу, не оставив любимой ни кусочка.
         Витание в эмпиреях не портило его аппетита никогда!
        - Ты что делаешь? – Поинтересовалась усталая и голодная любимая, которой предстояло ещё приготавливать ужин.
        - Я думаю… - Отозвался пиит элегическим тоном.
        - Он – думает, - взорвалась жена, - он у меня, видите ли – Спиноза. Эммануил Кант.
        В тот же вечер Арнольд оказался на улице безо всяких средств  к существованию, не считая мизерной пенсии по фиктивной болезни, и побрёл по старой привычке в  Гришину мансарду - грязную, холодную, но всегда гостеприимную. В его мастерской из всего комфорта и удобств, созданных сибаритствующим человечеством,  присутствовал один зассаный унитаз за занавеской да ржавая раковина с холодной водой. И этого было достаточно для творчества и счастья. А сколько девиц потеряло невинность на Гришкином диване, как звёзд на летнем небе,  просто не поддается учету. Сколько на нём было наставлено рогов мужьям. Мамма мия!
        Но, как говорил один Арнольдов знакомый классик о поэте: - «Лишь выплюнут тебя, ты снова в чьей-то пасти». 
         
        Ирина и Арнольд стали быстро-быстро сожительствовать, быстро-быстро  расписались и быстро-быстро, пока не рассеялась слава, «как сон, как утренний туман», решили рвануть на Запад. И сейчас Ирина хваталась за любую возможность заработать денежку.  Библиотека Гриши с уникальными дореволюционными изданиями пришлась как нельзя кстати.
        Поэтому прекрасная дама терпела и Гришкино легкое хамство, и его отдушку. Недавно учебник по сопротивлению материалов 1907 года издания принёс ей целых пятьсот рублей.  Деньги не пахнут! Сколько раз вам это повторять, олухи?

        Да, славно попили в то лето, в ту осень и в ту зиму. А потом дороги их почему-то разбежались. И Сандро больше не посещал мастерскую друга.
И вот неожиданная встреча на Монмартре.
        - Какими судьбами? – Спросил Гриц, прыгая с ноги на ногу, так как банка пива, опустошённая им час назад, рвалась наружу. - Слушай, Сань, покарауль мольберт, я мигом. – И Гриша умчался.
        Сандро остановился, разглядывая лицо женщины, которая нанесла ему незаживающую рану. А какого дурака свалял он сам!  Поверил Кучерову. Знал, ведь,  какой тот подонок, а поверил. А как было не поверить? Фотография неверной – вот была она. В руках! Его неземная любовь, голубка нежная, в компании грузинов с Коптевского рынка. Но всё оказалось ложью.  Да если бы и правдой? Набил бы подонку морду, разорвал похабную фотку, и ни слова не сказал любимой девушке. Жене. Матери будущих детей!
        Невозможно! Так всю жизнь и нести в душе этот  камень.