Женщины рода. Начало

Встреча, положившая начало…

Жаркое полуденное солнце слепит глаза. Надоедливая жирная муха норовит сесть непременно на лицо, по которому уже струятся пот и слезы. Они капают прямо в пыль, поднимая маленькие пыльные «брызги»...
Девочка лет семи-восьми сидит в этой пыли посреди проселочной дороги, рассматривает капли-следы на дороге, отгоняя назойливую муху…
Отец  с матерью ушли далеко вперед. Их расплывчатые силуэты, словно мутные  плавающие пятна, еще пока видны на линии горизонта, и, как бы даже, над нею.
Ничего. Не страшно. Девчушка сможет их догнать. Они все равно присядут отдохнуть на обочине проселочной дороги, скинув с плеч холщевые мешки с кизяками. Кизяки – коровьи и лошадиные «лепешки».
Ежедневно вся семья еще до рассвета выходит из своей мазанки на эту дорогу. Мазанка – хата в одну комнатку с маленьким оконцем, наполовину вырытая в земле. Пол в ней земляной, за долгие годы утрамбованный босыми ногами. Главным и центральным объектом жилища является печь. Она сложена из камня, из камня же пристроена и лежанка к печи. Печь – это тепло в холодные ненастные вечера, это и постель в виде лежанки, это и кухня и столовая. Это основа жизни многодетного семейства. Стены хатки едва возвышаются над землей. И стены и печь посредине комнатки вымазаны глиной, смешанной с коровьими кизяками. Крышей являются ветки деревьев, плотно уложенные на балку (одно-единственное цельное бревно), подпираемую дымоходом печи – с одной стороны, и с другой стороны упирающуюся прямо в гору, у основания которой и построена хатка.
Оксана, так зовут девчушку, уже сложила в свою торбу несколько теплых и еще дымящихся кизяков. Видимо совсем недавно пастух прогнал по этой дороге стадо. Отец с матерью, наверное, тоже что-то успели собрать. Но останавливаться нельзя, иначе соседи опередят и подберут все раньше, тогда до вечера придется маяться у дороги, ожидая возвращения стада.
Высушенные кизяки – это бесплатное топливо, поэтому их нужно успеть насобирать как можно больше и сложить около хаты. На всю зиму, конечно, не хватит, однако этот запас позволит несколько месяцев топить печь, благодаря чему можно сразу и согреться ненадолго и приготовить еду.
Кушать… Почему кушать хочется все время?.. Сейчас лето и можно погрызть травинку. Особенно вкусные «калачики», когда они уже отцвели, а семена еще не высохли. Кругленькие светло-зелененькие «кашки» калачика по вкусу напоминают ядрышко семечка подсолнуха, может, самую чуточку, слегка горчат, да иногда в них могут встретиться червячки. Но это не беда! Червячки тоже хотят кушать… Только вот, чтобы найти калачики, нужно отойти от дороги в поле. «Я ненадолго», – думает девочка, поднимается из дорожной пыли, и наклоняется за своей ношей. «Жаль, мешок оставлять нельзя, нужно тащить за собой».
В это самое мгновенье над головой слышится свист и  щелчок нагайки. Перед глазами копыта лошади, которые вот-вот могут опуститься на нее. В отчаянье ребенок шарахается в сторону, прикрывая голову руками и позабыв на дороге торбу с кизяками. Ужас и слезы стоят в огромных синих глазах на замурзанном худеньком личике…

Ах, эти глаза! Обычная утренняя верховая прогулка завершилась в тот самый момент, когда он заглянул в эти бездонные синие-пресиние глаза.
Заглянул и утонул.
Как, среди этих серых лохмотьев могли оказаться два совершенных по своей прозрачности, глубине, яркости сапфира?.. Огромные капли слез, дрожащие на длинных ресницах, увеличивающие эти «драгоценные камни» в разы, подсвечивая и усиливая оптический эффект их сияния…
– Нет! Не прикрывай их руками! – отчаянно хочется крикнуть.
Рука автоматически натягивает поводья и насильно изменяет направление движения взмыленной лошади.
– Как тебя зовут?
– Оксана.
– Ты чья же будешь?
– Татова (здесь – папина).
– А где твой тато?
– Вон там, – машет девочка рукой в направлении, куда ушли родители.
Клубы пыли поднимаются вслед за всадником и медленно опускаются один за другим до самого горизонта.
Оцепенение, вызванное неожиданной встречей, постепенно проходит, возвращая ребенка к реальности.

Неожиданно на горизонте показываются две фигурки. По мере  приближения Оксана узнает в них родителей. Те идут быстро. Не говоря ни слова, мать хватает девочку за руку и просто тащит за собой в сторону хаты.
Дома отец и мать как-то странно переглядываются. Отец молчалив, угрюм, впрочем, как и обычно. Необычным является только какой-то блеск в его глазах, появляющийся при взгляде на девочку.
Мать же, в отличие от отца, глаз не поднимает, потихоньку всхлипывает, но при этом быстро разводит огонь в печи, ставит на нее чугун с водой, готовит деревянное корыто, выдолбленное из бревна. Достает из сундука чистый льняной рушник, который «видит» белый свет только лишь в особых случаях, таких, как пасхальный или рождественский поход в церковь. Это когда вся семья отправляется к праздничному богослужению и на этом рушнике складываются подношения для церкви.
За всей суетой из темного угла за печью следят несколько пар таких же голубых светящихся в сумраке глаз. Младшие братишки и сестренки практически живут в этом углу. Здесь они тихонько играют, плачут, испражняются, спят, кушают, если им что-то перепадает после трапезничанья родителей, что является крайне редким явлением. Чаще в этот темный угол вместе с матюками (здесь - нецензурная брань) летят какие-нибудь предметы, дабы успокоить вдруг нечаянно расшумевшуюся малышню.
События, происходящие сегодня, явно выбиваются из ряда привычных дел, а потому, вызывают живейший интерес у детей. Ничего не объясняя, мать стягивает с Оксаны платок и тряпье, называемое юбкой и кофтой. Длинные русые волосы, много дней назад заплетенные в две косы, наконец расплетены, рассыпаются жгутами вдоль спины до самых колен, отчего для головы наступает какое-то счастливое облегчение.
Резко наклонив ребенка над корытом так, чтобы волосы оказались в емкости, мать отчаянно поливает голову девочки водой из чугуна. Затем происходит самое невероятное: мать берет с припечка (здесь – часть печи, самый край) кувшин с кисляком (здесь – простокваша, прокисшее молоко) и начинает им (кисляком!) мыть волосы Оксаны, густо промакивая каждую прядь. Затем волосы промываются чистой водой, споласкиваются (но это просто невозможное что-то!) отваром любыстка (здесь – растение). Куст любыстка в украинском селе растет около каждой хаты. Такой куст растет и около родительской хаты Оксаны. Вот только когда это мать успела наломать ветки и запарить их?
Каждая девочка и женщина с «пупьянка», то есть с измальства знает, что любыстком споласкивают волосы и тело после купания в бане, если хотят понравиться кому-нибудь из хлопцев или мужчин.
Недоумевая, девочка встает в это же корыто босыми грязными давно не мытыми ногами, отчего вода еще больше сереет, покрываясь бурыми грязными пятнами. Мать с каким-то отчаяньем натирает маленькое худенькое грязное тельце девочки тем же кисляком, усиленно стараясь отмыть застарелую немытость. Теплая вода, кислое молоко и усилия женщины, наконец, дают свой положительный результат. Кожа ребенка становится светлой, розовой и какой-то неуловимо прозрачной и сияющей. Постепенно чистый рушник принимает более серый оттенок, а волосы девочки, подсыхая,  начинают завиваться и, словно золотистое покрывало-платье, окутывают худенькое прозрачное тельце ребенка. Только два мерцающих синих огонька проглядывают сквозь это живое трепещущее покрывало.
И в этот миг хатка-землянка неожиданно начинает светиться от чуда, стоящего посредине, не ведающего о своем неземном происхождении, о своей божественной красоте. Сияние так сильно, что родители, малышня за печкой, даже мыши по углам и пауки в своих паутинах над дымоходом замирают от этого дивного явления….
Вдруг паузу нарушает шум и топот копыт около хатки. Все обитатели резко приходят в себя. Отец выскакивает из хаты. Мать с каким-то остервенением натягивает на Оксану свою праздничную вышитую сорочку, длинную не по размеру, но, чтобы укоротить ее, подвязывает талию девочки поверх сорочки своим красным, праздничным же, платком. Натягивает другой тоненький платочек на волосы девочки так, что открытыми остаются только глаза. Мать почему-то не заплетает косы ребенку. Отчаянно крестится и крестит Оксану, выталкивая ребенка из хатки за хлипкую дверцу.
Ослепнув на миг от яркого дневного света, девочка не сразу может разглядеть того, кто, прямо сидя на коне, склоняется и протягивает к ней руки, быстро подхватывает не успевающую испугаться или удивиться девочку, усаживает перед собой на коня, щелкает нагайкой, разворачивает коня и скачет прочь от хатки со своей добычей… 

Это произошло где-то в 1870 – 1871 году на Черкащине.
Это история встречи моей прабабушки с прадедушкой.
К сожалению, девичьей фамилии мой прабабушки Оксаны я не могу пока установить. В замужестве она становится Николенко Оксаной. Мой дед – Николенко Николай.