Повесть об Азовском осадном сидении донских казако

Это мой перевод-пересказ знаменитой древнерусской повести на наш современный язык.

Повесть представляет собой облечённое в форму донесения поэтическое описание действительных событий — четырехмесячной осады турками Азова. Все события, изложенные в повести, соответствуют действительности. Автором её был, как полагают, один из казаков, посланных в Москву, очевидец и участник описываемых событий, войсковой подъячий Федор Иванович Порошин.

Повесть потрясающая! Героизм, самопожертовование, сила веры, сила духа и просто ратная сила наших предков просто не сравнимы ни с чем! Повесть эту необходимо знать назубок всем, кто считает себя русским патриотом.


***
В 1642 году, 28 октября приехали к государю царю и великому князю Михаилу Феодоровичу с Дона, из Азова-города донские казаки: атаман казачий Наум Васильев да есаул Федор Иванов, а с ними казаков 24 человека, из тех, что сидели в Азове-городе, в турецкой осаде. И про сидение то составили казаки донесение. В донесении же том сказано вот что.

В прошлом 1641 году, 24 июня прислал турецкий царь Ибрагим-салтан на нас, казаков, четырех своих пашей да двух полковников, да ближних своих слуг, чтобы следили за пашами вместо царя. А с ними, с пашами, послал многую свою рать басурманскую, объединив против нас двенадцать своих земель. Воинских людей было двести тысяч, — это кроме собранных из крымской и нагайской орды поморских и кафимских, и чёрных мужиков. Всё это, чтобы нас погубить, как губят они персов, и нашей смертью возвеличиться, нас же позором покрыть.

Да к ним же после пришёл крымский царь, да брат его Гирей-царевич со всею ордою крымскою и нагайскою, а с ним крымских и ногайских князей и мурз и простых татар, кроме добровольцев — сорок тысяч. Да с ним, с царем, пришло горских князей и черкесов из Кабарды десять тысяч.

Да ещё с пашами были и наёмники: два полковника из немецких земель, а с ними шесть тысяч солдат. А ещё с ними, с пашами, пришло, чтобы козни нам чинить, много народа из немецких земель, сведущего в осадах городов и в подкопах, мудрые изобретатели из разных государств: из Греческого царства и из великой Испании, из Венеции великой, из Стокгольма, и французские петардщики, которые умеют делать всякие осадные и подкопные хитрости и ядра изготавливают, огнём начинённые.

Было у них на вооружении 129 пушек великих тяжёлых. Ядра у них были великие: в пуд, в полтора и два пуда. И мелких пушек и картечных орудий было у них 674, не считая мортир, — тех было 32. И все пушки у них были цепями скованы, чтобы мы на вылазках их не утащили.

И были с пашами турецкими люди из разных земель: во-первых, турки; во-вторых, крымские татары; в-третьих, греки; в-четвертых, сербы; в-пятых, арапы; в-шестых, мадьяры; седьмые — буданы; восьмые — башлаки; девятые — албанцы; десятые — волохи; одиннадцатые — молдаване; двенадцатые — черкесы; тринадцатые — немцы.

И всего с пашами и с крымским царем было под Азовом по спискам их бранных ратных людей, не считая немецких изобретателей, чёрных мужиков и добровольцев, 256 тысяч человек.


***
А собирался на нас турецкий царь и размышлял у себя за морем ровно четыре года. А на пятый год он пашей своих к нам под Азов прислал.

24 июня во время ранней обедни пришли к нам паши его и крымский царь и наступили они с великими турецкими силами. Все наши поля, где у нас была степь чистая, стали разом от множества людей, что непроходимые леса тёмные. От силы турецкой и топота конского земля у нас под Азовом прогнулась, и воды из Дона на берег хлынули, как в половодье. Начали они, турки, по полям у нас ставить свои шатры турецкие и палатки многочисленные и юрты великие — словно горы страшные забелели. Начали у них в полках трубы великие трубить, музыка громкая, визг несказанный, голосами страшными, басурманскими. После того началась у них в полках стрельба оглушительная мушкетная и пушечная. Словно бы стояла над нами страшная гроза небесная, будто молнии, словно гром бьёт от Владыки с небесе. От стрельбы их огненной стоял дым и огонь до неба, все наши городские укрепления потряслись от их стрельбы, и луна померкла светлая, в кровь обратилась. Весьма страшно стало нам в те поры, трепетно и удивительно на их стройный приход басурманский смотреть.

Начали они к нам как можно ближе становиться — за полверсты от Азова-города. Их янычарские предводители строем янычарским идут к нам под стены города большими полками и отрядами в шеренгах. Много знамен у них, у янычаров, — огромные чёрные знамена. Набаты у них гремят и трубы трубят, и барабаны бьют великие, несказанные. И пришли они вплотную к городским стенам и стали кругом в восемь рядов, от Дона до моря, рука об руку. Фитили у всех янычар кипят возле мушкетов, что свечи горят. А у всякого головы в полку янычарском по двенадцати тысячей. И всё у них огненное, и платье на всех предводителях янычарских златоглавое, а на янычарах — одинаковое, красное, словно заря. Пищали у них у всех длинные, турецкие, с запалами. А на головах у всех янычаров шлемы, что горят, словно звёзды. И с ними же в ряд встали двое немецких полковников с солдатами. Солдат в их полку шесть тысяч.


***
Тем же вечером послали к нам паши их турецкие толмачей своих басурманских, персидских и эллинских. И с ними, с толмачами, прислали для переговоров с нами янычарского голову — первого в пехотном строю. Начал нам говорить голова их янычарский речью гладкою, со слов царя своего турецкого:

«О люди Божии, люди Царя Небесного, никем в пустынях не путеводимые, никем не направляемые! Словно орлы парите вы по воздуху, словно львы свирепые, бродя по пустыням, рычите! Казачество донское и волжское, свирепое! Соседи наши ближние, непостоянные нравом, лукавые пустынножители, злые убийцы, разбойники беспощадные, несытые ваши очи, голодное ваше чрево, что никогда не насытится! Кому вы чините такие обиды великие, такие страшные грубости? Наступили вы на такую десницу могучую — на царя турецкого! Да разве вы богатыри святорусские? Где вам спастись от руки царя?

Прогневали вы его величество, Мурат-салтана, царя турецкого: взяли вы его любимую вотчину, славный и прекрасный Азов-город. Напали вы на него, как волки голодные, не пощадили в нём ни взрослых мужчин, ни стариков, ни детей — всех убили до единого, и положили тем на себя лютое имя звериное. Своим воровством разделили вы государя царя турецкого с ордою крымскою. А та орда крымская турецкого царя обороняла со всех сторон. Убили вы посла турецкого Фому Кантакузина, и с ним армян и греков, а ведь он был послан к государю вашему.

Вот и вторая ваша вина: лишили вы турок корабельной гавани, затворили вы Азовом-городом всё море синее, не даете проходу ни кораблям, ни галерам. И ныне, соделав такую грубость лютую, что сидите в Азове, конца своего дожидаетесь? Очистите нашу вотчину, Азов-город, в сию же ночь, не мешкая. Сколько ни есть у вас тут серебра и злата, все без страха забирайте с собой в свои городки казачьи. Но если вы нынешней ночью из Азова не выйдете, назавтра не думайте в живых остаться. И кто вас, злодеев, убийц сможет укрыть от страшной, непобедимой силы царя восточного, турецкого? Кто встанет против него? Нет на свете никого равного ему ни в силе, ни в величии, одному лишь Богу небесному он уступает, один он верный страж Гроба Божия: по воле Божией избрал его Бог среди всех царей. Позаботьтесь же этой ночью о жизни вашей.

Не умрете вы от руки его, царя турецкого, смертью лютой: по своей воле он, великий государь восточный, турецкий царь, никогда не был убийцей вашему брату, вору, казаку-разбойнику. Для нашего царя истинная честь — победить где-нибудь царя великого, равного себе, а ваша кровь разбойничья ему безразлична.

Если же и задержитесь царской милостью в Азове-городе на одну ночь, то завтра возьмём мы град Азов и вас, воров-разбойников, словно птицу рукой поймаем. Отдадим вас, воров, на муки лютые и грозные. Раздробим всю плоть вашу на крошки дробные. Если бы вас, воров сидело в нём и сорок тысяч, то ведь на вас прислано силы больше трёхсот тысяч. Волос у вас на голове столько не насчитается, сколько сил турецких под Азовом-городом. Видите вы и сами, воры глупые, своими глазами силу нашу великую, неизреченную, как покрыли мы всю огромную степь. Сдается, что не могут ваши глаза с высоты городских стен увидеть дальний край войска нашего — только сосчитанного. Не перелетит через силу нашу турецкую никакая птица парящая: испугавшись такого множества, свалится с небес на землю.

И то, воры, знайте, что от царства вашего сильного Московского ни одного человека не будет вам помощи и выручки русской. На что вы надеетесь, воры глупые? И запасу хлебного с Руси никогда к вам не присылают.

Но если вы, казачество свирепое, захотите служить государю нашему, царю вольному, в рати Салтановой, тогда принесите свои разбойничьи головы повинные в службу вечную. Простит вам государь наш турецкий царь и паши его все ваши прежние казачьи грубости и нынешний захват азовский. Пожалует наш государь, турецкий царь, вас, казаков, честью великою. Обогатит вас, казаков, он, государь, многим неизреченным богатством. Построит вам, казаком, он, государь, в Царьграде у себя дворец великий. Во веки положит на вас, на всех казаков, платье златоглавое и печати богатырские с золотом и с царевым клеймом своим. Всяк человек вам, казакам, в Царьграде кланяться будет. И станет ваша слава казачья вечной во всех краях от востока до запада. Станут вас называть во веки все орды басурманские, и янычарские, и персидские святорусскими богатырями — за то, что не устрашились вы, казаки, с семью тысячами своих людей таких страшных и непобедимых сил царя турецкого — трёхсот тысяч исчисленных!

Насколько вас, казаков, славнее, многолюднее и богаче шах, персидский царь: владеет он всею великой Персией и богатой Индией, имеет он у себя рати многие — не хуже, чем наш государь, турецкий царь. Но и тот шах, персидский царь, никогда не решится встать на поле против сильного царя турецкого. И не сидят люди его персидские против нас, турок, многими тысячами в городах своих, ведая наше свирепство и бесстрашие».


***
Ответ наш казачий из Азова толмачам и голове янычарскому:

«Видим всех вас и хорошо про вас всё ведаем, — силы и угрозы царя турецкого знаем мы. И встречаемся мы с вами, с турками, нередко и на море, и за морем, на сухом пути. Ждали мы вас к себе под Азов много дней.

Да полно, куда ваш Ибрагим, турецкий царь, ум свой подевал? Или у него, царя, кончилось за морем серебро и золото, раз он прислал за нами, казаками, за нашими окровавленными казачьими зипунами четырех своих пашей, а с ними, сказывают, рати своей турецкой триста тысяч человек? Ведь вам, туркам, известно, что с нас по сию пору никто даром зипунов не снимал.

Хоть нас турецкий царь приступом возьмёт в Азове такими великими силами — людьми наемными, умом немецким, а не своею царевою силою, — так царю то будет честь не большая, а Дон без наших голов не запустеет. За нас отомстить все молодцы с Дону придут. Пашам вашим от них за море бежать придётся.

Если же избавит нас Бог от руки царевой, если отсидимся мы в Азове, отобьём триста тысяч — а всего нас в Азове сидит отборных 7590 казаков, — срамота будет вечная царю вашему от его братии и от всех царей. Сам себя он выше всех земных царей поставил. А мы люди Божии, надежда у нас вся на Бога и на Мать Божию Богородицу, и на Их угодников, и на свою братию-товарищей, которые у нас по Дону в городках живут.

По рождению мы слуги царя христианского, Царства Московского. Прозвище наше вечное — казачество великое донское бесстрашное. Станем мы с ним, с царем турецким, биться, словно с худым свиным наёмником. Мы, казачество вольное, предпочтем смерть животу. Мы люди известные — не шаха персидского люди: их вы, словно баб засыпаете в городах горами высокими. Хотя нас, казаков, сидит 7590 человек, а с помощью Божией не боимся ни трёхсот ваших тысячей, ни немецких хитростей.

Гордому этому басурману, царю турецкому и пашам вашим Бог противится за такие слова высокие. В письме он, собака смрадная, царь ваш турецкий, описывает себя равным Богу Небесному. Не взял он, басурман поганый и проклятый, Бога себе в помощники. Понадеялся он на своё великое, но тленное богатство. Сатаной, отцом своим, вознесён он до неба, а Бог его за то скинет с высоты в бездну во веки. От нашей несильной казачьей руки будет ему, царю, срамота вечная. Там, где его рати великие в полях у нас ревут и бахвалятся, завтра тут же лягут трупами многими, словно под градом. Покажет нас Бог вам, собакам, за наше смирение христианское, как львов яростных. Давно уж у нас в полях, вас поджидая, летают и клекочут орлы сизые, и каркают вороны чёрные возле Дона, и вечно лают лисицы бурые — все они ожидают вашего трупа басурманского. Накормили мы их головами вашими, когда у турецкого царя Азов брали, а теперь им опять хочется плоти вашей, так накормим же их вами досыта.

Азов мы взяли у царя турецкого не воровским образом, а честным ударом, силою своею, разумом и опытом, зная ваш обычай осаду выдерживать. И сели мы в нём малым войском, разделяясь нарочно надвое для опыту: чтобы изучить турецкие силы ваши и ум, и замыслы. Это мы всё примеряемся к Иерусалиму и Царьграду, чтобы узнать, как лучше взять у вас Царьград. Это ведь было царство христианское.

И что вы нас, басурманы, пугаете, что нам из Руси не будет ни запасов, ни помощи, будто вам, басурманам, о том из государства Московского было писано? Да мы про то и без вас, собак, ведаем, какова нам цена в государстве Московском, и где там наше место. Государство великое и пространное Московское многолюдно, сияет оно посреди государств и орд басурманских и эллинских, и персидских, словно солнце. Не почитают нас на Руси и за псов смердящих. Сбежали мы из того государства Московского от работы вечной, от холопства полного, от бояр и дворян государевых, и здесь, поселившись в пустынях непроходимых, живём, взирая на Бога. Кто там будет о нас тужить? Все там рады концу нашему. И запасы хлебные никогда нам из Руси не присылают. Кормит нас, молодцов, Небесный Царь своею милостью: зверьми дикими да морскою рыбою. Питаемся, яко птицы небесные: не сеем, не пашем, не собираем в житницы. А серебро и золото из-за моря у вас берём. И жён себе красивых, любимых, выбирая, от вас же приводим.

И Азов-город мы у вас взяли своею, казачьей волею, а не государевым повелением, из-за зипунов своих казачьих, да из-за лютых угроз ваших. И за то государь наш на нас, холопов своих дальних, изрядно сердит. Боимся от него, государя-царя, за наше взятие азовское казни себе смертной. И государь наш великий, пресветлый и праведный царь Михайло Федорович, всея России самодержец, многих государств и орд государь и обладатель. Много у него, государя-царя, таких басурманских царей, как Ибрагим ваш, турецкий царь, на великом холопстве служат. Он, государь наш, великий пресветлый царь, живёт по преданию святых отец и не желает пролития крови вашей басурманской. Полон государь и богат тем, что ему от Бога дано и своими царскими оброками, и не нужно ему вашего басурманского смрадного собачьего богатства.

А если было бы на то его государево повеление, если бы только восхотел он, великий государь, кровей ваших басурманских разлития и городам вашим басурманским разорения за вашу басурманскую к нему, государю, непокорность, если бы он, государь наш, повелел своим окраинам идти на вас войною, то тут собралось бы людей русских от одной окраины больше тысячи легионов. А такие это люди государевы окраинные русские, что подобны вам и, словно львы яростные, алчны сожрать живьем вашу плоть басурманскую. Только удерживает их десница царская, и по городам под страхом смертным держат их воеводы по повелению государеву. Ваш Ибрагим, царь турецкий, и в утробе матери своей не скрылся бы от руки государевой и от жестокосердия людей государевых: и оттуда бы его, собаку, распоров, вынули, да пред лицом царевым поставили. Не защитило бы царя турецкого от руки государевой, от десницы его высокой, и море Синее. В один год были бы за ним, за государем, и Иерусалим, и Царьград, а в ваших городах турецких не устоял бы и камень на камне от помыслов русских.

А вы нас зовёте служить ему, царю турецкому! И сулите вы нам от него честь великую и богатство многое. Но мы, люди Божии, слуги государя московского, нарицаемые по крещению христианами православными, как можем служить царю неверному, оставив пресветлый свет жизни здешней и будущей? Во тьму идти не хочется! Если же мы ему, царю турецкому, в слуги надобны, то мы, отсидев осаду, одни, без сил ваших, побываем у него, царя, за морем, под его Царьградом, посмотрим на цареградские дома, на кровь нашу. Там бы мы с ним, с царем турецким, повели бы всякие беседы, лишь бы ему наша казачья речь понравилась. Станем ему служить пищалями казачьими да своими саблями острыми. Что предки ваши, басурманы, учинили над Царьградом — взяли его приступом, убили в нём государя, царя храброго, благоверного Константина, побили христиан многие тысячи-тьмы, обагрили кровью нашею христианскою все пороги церковные, до конца искоренили всю веру христианскую, — вот так-то бы и нам учинить по образцу вашему. Взять бы Царьград приступом из рук ваших. Убить бы в нём в свою очередь вашего Ибрагима, царя турецкого, со всеми вашими басурманами, пролить бы так же вашу кровь басурманскую нечистую, тогда бы можно было и мир заключать.

Это мы твёрдо ведаем, а больше нам с вами и говорить не о чем. И то, что вы от нас услышали, то передайте пашам вашим. Нельзя нам мириться, нельзя христианам доверять басурману. Какое тут доверие! Христианин побожится душою христианскою, так он на ней век в правде стоит, а ваш брат басурман побожится верою басурманскою, а вера ваша басурманская и житьё ваше татарское — всё равно, что у собак бешеных. Так зачем вашему брату-собаке верить? Рады мы будем вас завтра попотчевать, чем нас, молодцов, в Азове Бог послал. Поезжайте от нас к своим глупым пашам не мешкая. И впредь к нам с такой глупой речью не ездите. А если кто от вас опять с такой речью глупой придёт, тому у нас под стеной убиту быть. Промышляйте вы тем, для чего вы от царя турецкого к нам посланы.

Мы у вас Азов взяли головами своими молодецкими, людьми немногими. А вы его у нас из казачьих рук пытаетесь забрать многими тысячами голов турецких. Кому-то из нас поможет Бог? Потерять вам под Азовым турецких голов своих многие тысячи, а не взять из рук наших казачьих во веки. Вот разве отнимет его у нас, у слуг своих, государь наш царь Михайло Федорович, всея России самодержец, да вас, собак, им пожалует по-прежнему, — вот тогда он ваш будет; но на то его воля государева».


***
И вот отправились из Азова-города голова и толмачи обратно в войско своё турецкое, к пашам своим, и начали рати их трубить в трубы великие. После той трубли начали у них палить орудия могучие, начали они бить в набаты, трубить в роги, и на цимбалах начали они играть весьма жалостно. И стали они расходиться по полкам своим, и строились так всю ночь до рассвета. Когда же был уже день на дворе, начали выступать из станов своих силы турецкие. Знамена их расцвели и флажки, точно цветы многие по полю. От труб великих и набатов пошёл неизреченный звук. Дивен и страшен был приход их к нам под город.

Пришли к приступу немецкие двое полковников с солдатами. За ними пришёл строй пехотный янычарский — сто пятьдесят тысяч. Потом и орда их вся пехотой ко граду и приступу — смел и жесток был их первый приход. Окружили они знаменами своими весь наш Азов-город. Начали башни и стены топорами сечь. А тем временем многие по лестницам на стены взошли.

Тогда начали мы стрельбу из осаждённого города, а до тех пор мы молчали. Уже в огне и в дыму невозможно стало видеть друг друга. На обе стороны лился огонь, и гром от стрельбы стоял, огонь и дым клубились до небеси. Как есть — гроза страшная небесная, когда бывает с небеси гром страшный с молнией.

Которые были у нас подкопы из крепости за город, вырытые заранее, перед их осадой, все от множества их неизреченных сил не устояли и обвалились: не удержала силы их земля. На тех-то пропастях побито нами турецкой силы многие тысячи. Приведена у нас была мина на то место подкопное, и набита она была дробью сеченой. Убито у них под стеною города на приступе том в первый день турок — шесть голов янычарских да двое немецких полковников со всеми шестью тысячами их солдат. В тот же день на вылазке унесли мы большое знамя царя турецкого, с которым паши его к нам приступали в тот первый день до самой ночи и всю вечернюю зорю. Убито у них в тот первый день под городом кроме шести голов янычарских и двух полковников одних янычар двадцать две с половиной тысячи, не считая раненых.

На другой день в зорю утреннюю опять к нам турки под город послали толмачей своих, чтобы позволили им унести от стен мертвецов своих. И давали нам за каждого убитого янычарского голову по золотому червонцу, а за полковниковы головы давали по сто талеров. И всем войском мы решили не принимать их предложения, не взяли за битые головы серебра и золота:

— Не продаём мы никогда трупов, но дорога нам слава вечная. Это вам, собакам, от нас, от Азова-города первая игрушка; это мы, молодцы, только ружья свои прочистили. Иным-то чем вас попотчевать не можем, дело у нас осадное.

В тот день бою у нас с ними не было. Разбирали они своих мертвецов до самой ночи; выкопали они мертвецам своим глубокий ров от города на три версты и засыпали его горою высокой и поставили над ними многие надгробия басурманские и подписали их языками разными.


***
После того в третий день опять турки пришли к нам под город со всеми своими силами, только встали уже вдали от нас, а приступа к нам уже не было. Но начали их люди пешие в тот день вести к нам гору высокую, земляной великий вал, много выше города Азова. За три дня привели её к нам.

Увидели мы ту гору высокую, горе своё вечное, смерть нашу, и, прося у Бога милости и у Пресвятой Богородицы помощи, призывая на помощь чудотворцев московских и учиня промеж себя надгробное последнее прощание друг с другом и со всеми христианами православными, малою своею дружинною в семь тысяч пошли из града на прямой бой против их трёхсот тысяч.

— Господь Сотворитель, Небесный Царь, не выдай нечестивым создания рук Своих: видим пред лицом смерть свою лютую. Хотят нас живых покрыть горою высокою, видя малочисленность нашу и бессилие, видя, что нас в пустынях покинули все христиане православные, убоявшись их лица страшного и великой силы турецкой. А мы, бедные, не отчаялись в Твоей к нам Владычней милости, ведая Твои щедроты великие, за веру христианскую помираючи, бьёмся против трёхсот тысяч за церкви Божии, за всё государство Московское и за имя царское.

Положа на себя все образы смертные, выходили мы к ним на бой и единодушно крикнули, выйдя к ним:

— С нами Бог, разумейте, языцы неверные, и покоряйтеся, яко с нами Бог!

Услышали неверные из уст наших то слово, что с нами Бог, и не устоял впрямь ни один против лица нашего — побежали все от горы своей высокой. Побили мы их в тот час множество, многие тысячи. Взяли мы у них в том бою у горы шестнадцать знамен одних янычарских да двадцать восемь бочек пороху. С тем-то порохом мы, подкопавшись под ту гору высокую, всю её разбросали. Тем взрывом побило многие их тысячи, и к нам в город живых янычар кинуло тысячу пятьсот человек.


***
Да только мудрость земная их с тех пор покинула. Повели они другую гору позади прежней, ещё более высокую, длину ей сделали в три полета стрелы, а вышину — многим выше Азова-города, а ширина ей — как бросить дважды камнем. На той-то горе они поставили весь наряд свой пушечный и пехоту привели всю турецкую, сто пятьдесят тысяч, и орду ногайскую всю с лошадей ссадили.

И начали они с той горы из пушек по Азову-городу бить день и ночь беспрестанно. От пушек их страшный гром поднялся, огонь и дым клубились до неба. Шестнадцать дней и шестнадцать ночей ни на один час не смолкал их наряд пушечный.

В те дни и ночи от стрельбы их все наши укрепления азовские рухнули. Стены и башни все, и церковь Предтечеву, и палаты сбили все начисто под самую подошву. Да и наш пушечный наряд переломали весь.

Одна лишь у нас во всём Азове-городе церковь Николина до половины сохранилась: потому и сохранилась, что стояла значительно ниже, к морю под горой. А мы от них прятались по ямам. Никому из нас выглянуть из ям не дали.

И мы в ту пору сделали себе покои большие в земле, под их валом: большие дворы потайные. И с тех потайных дворов мы подвели двадцать восемь подкопов под их таборы. И теми подкопами учинили мы себе помощь и великое избавление. Выходили мы ночною порою на их пехоту янычарскую и побили их множество. Теми своими вылазками ночными навели мы на пехоту турецкую великий страх и урон большой учинили им в людях.

И после того паши турецкие, глядя на те наши мудрые осадные промыслы, повели уже к нам из своего табора семнадцать подкопов своих. Хотели они теми подкопами пройти в ямы наши и подавить нас людьми многими. Но мы милостью Божией выведали все те подкопы их и порохом их взорвали и подавили там многие тысячи. И с тех-то пор вся их подкопная мудрость кончилась, опостылели им подкопные промыслы.


***
А всего турецких приступов к нам под Азов-город было двадцать четыре. Кроме первого приступа большого, жесткого и смелого, таких сильных приступов не было. Начали они уж метать в наши ямы ядра, огнём начинённые, и всякие немецкие приступные премудрости. Этим они нас пуще приступов разоряли. Побили многих из нас и опалили. А уж после тех ядер огненных оставили они все премудрости и начали нас осиливать, наступая прямым боем, своими силами.

Начали они к нам на приступ посылать каждый день людей своих, янычаров; по десяти тысяч наступают на нас целый день до ночи; а как ночь придёт, на смену явятся новые десять тысяч; и те уж на нас наступают всю ночь до утра: ни часу единого не дают покоя нам. А они бьются, сменяясь, день и ночь, чтобы тем измором осилить нас.

И от такого их зла и ухищрений, от бессонницы и от тяжких ран своих, и от всяких лютых нужд, и от духа смрадного трупного, изнемогли мы все и заболели болезнями лютыми осадными. А дружина наша уже совсем маленькой сделалась, сменить нас некому, и ни на один час отдохнуть нам не дают. В те поры отчаялись мы в Азове-городе живот свой сохранить и не надеялись уже на помощь от людей, только чаяли себе помощи от Вышнего Бога. Прибежим, бедные, к единственному своему помощнику, к Предтечеву образу, перед ним, светом нашим, расплачемся слезами горькими:

— Государь-свет, помощник наш, Предтеча Иван, по твоему, светову, явлению разорили мы гнездо змиево, взяли Азов-город. Побили мы в нём всех, кто христиан мучил, идолослужителей. Твой, светов, и Николин дом очистили, и украсили мы ваши чудотворные образы своими грешными и недостойными руками. До сих пор не бывало, чтобы перед образами вашими пение умолкало, так чем мы вас, светов, прогневали, что опять идёте в руки басурманские? На вас, светов, надеяся, сидели мы в осаде, оставив всех своих товарищей. А теперь и впрямь видим: смерть нам от турок идёт. Поморили они нас бессонницей, дни и ночи беспрестанно с ними мучаемся. Уже ноги наши под нами подгибаются, и руки наши уже не служат нам в обороне — замертвели; уже от утомления очи наши не глядят, уже от беспрестанной стрельбы пороховой глаза у нас повыгорели, уже язык наш во устах не ворочается, чтобы на басурманов закричать — такое наше бессилие, не можем в руках своих никакого оружия держать. Почитаем мы себя уже мертвецами. Через два дня, чаем, прекратится сидение наше в осаде. Теперь мы, бедные, расстаемся с вашими иконами чудотворными и со всеми христианами православными: не бывать уж нам на Святой Руси. А смерть наша, грешничья, в пустынях за ваши иконы чудотворные, за веру христианскую и за имя царское, и за все царство Московское.

Начали прощаться:

— Прости нас, холопов своих грешных, государь наш православный царь Михайло Федорович всея России! Вели наши помянуть души грешные! Простите, государи, все патриархи вселенские! Простите, государи, все митрополиты и архиепископы, и епископы! И простите все, архимандриты и игумены! Простите, государи, все протопопы, и священники, и диаконы! Простите, государи, все христиане православные, и поминайте души наши грешные с родителями! Не опозорили ничем государство Московское! Решили мы, бедные, умом своим, чтобы нам не в ямах умирать, и по смерти учинить себе славу добрую.

Подняв на руки иконы чудотворные, Предтечеву и Николину, пошли с ними против басурман на вылазку, и милостью их явною, побили мы шесть тысяч, выйдя внезапно. Увидели люди турецкие, что стоит над нами милость Божия, что ничем одолеть не умеют нас, и с тех пор перестали послать на приступ людей своих. Отдохнули мы в те поры от смертных ран и от утомления.


***
Три дня выждав после того боя, опять их толмачи начали нам кричать, чтобы им в переговоры вступить с нами. Но у нас с ними уже речи не было, потому что и язык наш от утомления в устах не ворочался. И они начали нам на стрелах записки посылать. А писали они, что просят у нас пустого места азовского, и дают за него выкуп на всякого молодца по триста талеров серебра чистого да по двести талеров золота червонного.

«И в том вам паши наши и полковники клянутся душою турецкою, что при отступлении вашем ничем не тронут вас: идите с серебром и золотом в городки свои, к своим товарищам, а нам лишь отдайте пустое место азовское».

А мы им в ответ пишем: «Не дорого нам ваше собачье серебро и золото, у нас в Азове и на Дону своего много. Нам, молодцам, то дорого, чтобы слава наша была вечной по всему свету, чтобы все знали, что не страшны нам ваши полки и силы турецкие. Мы с самого начала говорили: дадим вам про себя знать на веки веков во все края басурманские, чтобы вам передать за морем царю турецкому глупому, каково приступать к русскому казаку. А сколько вы у нас в Азове-городе разбили кирпича и камня, столько мы взяли у вас турецких голов ваших за разорение азовское. Из голов ваших и костей построим Азов-город лучше прежнего. Протечет о нас слава молодецкая во веки по всему свету, что строим города из голов ваших. Нашел ваш турецкий царь себе позор и укоризну навеки. Станем с него брать каждый год вшестеро против прежнего».


***
После того уж нам от них полегчало, приступов уже не было, прикинули они свои силы, поняли, что под Азовом у них побиты многие тысячи. А мы, грешные, в сиденье своё осадное имели пост, и моление великое, и чистоту душевную и телесную.

Многие наши люди, отличившиеся во время осады, видели во сне и наяву — одни Жену прекрасную и светлолепную, на воздухе стоящую посреди града Азова, другие — мужа седовласого, в светлых ризах, взирающего на полки басурманские. И не предала нас Матерь Божия Богородица в руки басурманские. И помощь явно подавая, вслух многим из нас глаголала умильным голосом:

— Мужайтесь, казаки, а не ужасайтесь! Ведь сей град Азов зловерием беззаконных агарян поруган, нечестием их престол Предтечин и Николин осквернен. Не только земля в Азове и престолы церковные осквернены, но и воздух над ним потемнел: торговали тут христианами и мучили их, разлучали мужей с законными жёнами, сыновей и дочерей разлучали с отцами и матерями. И от многого того плача и рыдания вся земля христианская стонала. А о чистых девах, о непорочных вдовах, о младенцах безгрешных и уста Мои не могут изрещи, на мучения их взирая. Услышал Бог моления их и плач, увидел создания рук Своих, православных христиан, жестоко мучимых, и дал вам на басурман отмщение: предал град сей в руки ваши. Да не рекут нечестивые: «Где же Бог ваш христианский?» И вы о братии не печальтесь, отжените весь страх от себя, не сразит вас никакой басурманский меч. Положите упование на Бога, примите венец нетленный от Христа, а души ва примет Бог, будете царствовать со Христом во веки.

Атаманы же многие видели, как по образу Ивана Предтечи слёзы многие текли во время каждого приступа. А в первый день, во время большого приступа, видели у его образа лампаду, полную слёз. А на вылазках наших все басурманы, крымцы и нагайцы видели мужа храбра и млада в одежде ратной с одним мечом в бою сражавшегося и множество басурман побивавшего. А наши его не видели; мы, только считая убитых, знали, что дело это Божие, а не наших рук. Рассечены люди турецкие напополам: послана нам победа с небеси. И они, басурманы, о том нас многажды спрашивали: «Кто из ваших выходит из града на бой с мечом?» А мы им отвечаем: «То выходят воеводы наши».


***
А всего нашего сидения в Азове в турецкой осаде было — с 24 июня по 26 сентября 1642 года. И всего в осаде сидели мы 93 дня и 93 ночи.

А 26 сентября ночью за четыре часа до рассвета турецкие паши турками и крымский царь со всеми силами, смутясь и вострепетав, побежали, окаянные, от Азова-города, никем не гонимы. С вечным позором пошли паши турецкие к себе за море, а крымский царь пошёл в орду к себе, черкасы пошли в Кабарду свою, нагаи пошли в свои улусы.

А мы, как прослышали про отход их из таборов, выслали тысячу человек казаков в таборы. И взяли мы в ту пору у них в таборах языков: турок и татар живых четыреста человек, а больных и раненых — две тысячи. И нам те языки в расспросах и с пыток говорили все единодушно, отчего в ночи побежали от града паши их и крымский царь со всеми своими силами:

— В ночи той с вечера было нам страшное видение. На небеси над нашими полками басурманскими шла великая и страшная туча от Руси, от вашего царства Московского. И остановилась она против самого табора нашего. А пред нею, тучею, идут по воздуху двое страшных юношей; а в руках своих держат мечи обнажённые, и грозят нашим полкам басурманским. В те поры мы их все узнали: и тою ночью страшные воеводы Азовские в одежде ратной выходили на бой в наше расположение, пластали нас в доспехах наших надвое. От того-то страшного видения и побежали паши турецкие и царь крымский с таборов.

А нам, казакам, в ту же ночь с вечера виделось всем: по валу басурманскому, где их наряд стоял, ходили два мужа, стары годами, на одном одежда иерейская, а на другом — власяница мохнатая. И указывают они нам на полки басурманские и говорят нам:

— Казаки! Побежали паши турецкие и крымский царь из таборов и пришла на них победа Христа Сына Божия, с небес, от силы Божией.

Да нам же сказывали языки про потери среди их людей — сколько их побито от рук наших под Азовом-городом: учтённого люду побито у одних мурз и татар девяносто шесть тысяч, не считая мужиков чёрных и добровольцев-янычаров.

А нас всех казаков в осаде сидело в Азове только 7367 человек. А кто остался из нас, слуг государевых, в живых после осады той, те все переранены, нет у нас ни единого невредимого человека, кто бы не пролил крови своей, в Азове сидючи, за имя Божие и за веру христианскую.


***
А теперь мы всем войском просим милости государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Руси нам, сидельцам азовским и тем, которые по Дону в городках своих живут, холопам своим, чтобы пожаловал, и чтобы велел принять из рук наших ту свою государеву вотчину род, ради святых Предтечина и Николина образов. Этим Азовом-городом защитит он, государь, от войны всю свою окраину. Не будет войны с татарами и во веки не сядут они в Азове-городе.

А мы, слуги его, которые остались после осады азовской, — мы все уже калеки увечные: к службе и к бою уже не пригодны мы. И дали мы обещание в монастыре Предтечева образа постричься, принять образ монашеский. За него, государя, станем Бога молить во веки, и за его государево благополучие. Его-то защищая, Бог оборонил нас от турецких сил, а не наше молодецкое мужество и разумение.

А буде государь нас, холопов своих дальних, не пожалует, не велит принять из рук наши Азова-города, останется нам, заплакав, покинуть Азов. Поднимем мы, грешные, икону Предтечеву и пойдём с ним, светом, куда он нам укажет. Атамана своего пострижём у его образа, и будет он над нами игуменом, а есаула пострижём, тот над нами будет строителем. А мы, бедные, хотя дряхлые все, а не отступим от Предтечева образа, помрём все до единого. Будет во веки славна лавра Предтечева.


***
И после от тех же атаманов и казаков прошение, что им надобно в Азове на случай осадного сидения 10 тысяч людей, 50 тысяч всякого запасу, 20 тысяч пудов пороху,  10 тысяч мушкетов, а денег на то всё надобно 221 тысяча рублей.


***
Нынешнего 1642 года по прошении переданному посольством Ибрагима-салтана царя, государь царь и великой Михаил Феодорович пожаловал Ибрагима-салтана царя и велел атаманам и казакам Азов-град покинуть.