Реинкарнация. Повесть. Продолжение 3

В выходной день Лёха возлежал после бани на диване.

От объятий Морфея его удерживала какая-то бразильская муть по телевизору да громкая, занудная игра на аккордеоне в комнате Веры.

«Верка! Не тем пальцем стучишь в одном месте!» — вдруг заорал Лёха, стараясь перекричать Веркину и бразильскую музыку.

Верка на секунду умолкла, потом, видимо, подумав, что послышалось, продолжила игру.

«Верка! Я кому говорю, не тем пальцем давишь!»

Игра прекратилась…

«Че-е-во?!» — вышла из комнаты беременная аккордеоном Вера.

«Последи за пальцами, чево! Они же у тебя друг за дружку цепляются во многих местах!»

Верка остолбенела…
Играть не умеет, сидит в другой комнате и какие-то пальцы разглядел…

«Ты чё, па! Перебрал или запарился?!»

«Я те говорю, пальцами правильно перебирай, как учили! Запарился!»

«Ну, на, покажи, как…», — Вера явно спешила покончить с нелепым разговором...

«И покажу!» — Лёха решительно стянул с Веркиного живота инструмент, уселся на диван, неожиданно ловко приспособив его себе на грудь.

Беспорядочно и вроде бы беспомощно пробежал непослушными пальцами по клавишам вверх-вниз…
Раз, другой, третий – так делают долго скучавшие по клавишам пальцы мастера.

Щёлкнув пару раз регистрами, прислушался и, как бы вспомнив былые навыки, вдруг уверенно заиграл Веркину мелодию…

Вера открыла рот и выкатила глаза…
Аранжировка учебной мелодии была явно мастерской, в концертном варианте…
Но отец! Откуда… Сроду никакой инструмент в руках не держал!

«Да ты чё, фатер, творишь?! Ты где так насобачился-то?!»

А Лёха меж тем наяривал вообще уже нечто невообразимое…
Заскорузлые шофёрские пальцы летали по клавишам, выдавая из инструмента совсем уж нечто классическое.

Заслышав иную, отличную от Веркиной тоскливой, игру, в дверном проёме показалась голова Лёхиной жены Шуры.
Узрев такую небывальщину, Шура подошла к дочери с тем же выражением лица, как и у той...

«Мама, дорогая… Это что ж такое делается?!»

А Лёха их не замечал вовсе...

Его сосредоточенный взгляд был направлен в какую-то точку на противоположной стене, откуда он, казалось, тянул незаметную нить памяти…

На другом конце той нити был другой мир, где он был совсем другим человеком, и у него была совсем другая жизнь, куда более радостная, чем теперь, наполненная этой прекрасной музыкой…

Игра настолько поглотила Лёху, что лицо его невольно и незаметно стало, как в киноленте, прокручивать кадры-годы той счастливой жизни…

Героические аккорды сменялись тревожными, потом мелодия журчала как хрустальный альпийский ручей, потом явно узнавались воинственные песни чужого народа, потом будто радостное раздумье…

«Чего рты-то пораззявили?! Заняться больше нечем?!»

Нить памяти, как отпущенная резинка, с последним аккордом, щёлкнув, исчезла в стене…

«Фатер, растолмачь нам что-нибудь! Was ist das?! (Что это – нем.)»

А Лёхе ситуация даже нравилась, поэтому он быстро хотел сначала убедить сам себя.

«Das ist mёglich! (Это возможно –нем.)

«Ёпть!» Как-то сам собой из него немецкий попёр…

«Ну, знаете ли… Бывает такое… В человеке вдруг просыпаются дремавшие до поры навыки и умения… Текучка заедает, то да сё…
Дело случая и стечения обстоятельств…»
 
Опомнился не без страха, в смущении перешёл на родной язык…

Таких слов и оборотов и на родном-то языке ни Шура, ни Вера отродясь от него не слышали.
А уж из школьного немецкого он и вовсе кроме «хенде хох» ничего не вынес…

Лёха и сам теперь подрастерялся…
Ну, дремавшие способности к музыке ещё куда не шло.
Но в мозгу его крутились теперь мысли на немецком языке…
А русские слова и обороты он теперь подбирал с трудом…

«Во, влип…»

«Лёнь, может к врачу…», — в глазах жены неподдельный испуг…

«Врач… Болезнь… Какая болезнь?! Он себя прекрасно чувствует!»

«Всё путём, красатулечки мои, bitte schёn…»

Он снял аккордеон, шагнул к ним, хотел обнять, но при словах «bitte schёn» Шура с Веркой почему-то перепугались, взвизгнули и, толкая друг друга, ринулись к выходу…

Продолжение 4 следует