Шестаков и Евстафьев

Из всех своих однокурсников по училищу я чаще всего почему-то вспоминала Лёшку Шестакова и Витьку Евстафьева по кличке Мефистофель. Они все годы учёбы жили на одной и той же квартире у 70-летнего мужика, к которому постоянно наведывались молодые любовницы.
В такое время Степаныч, так кажется звали их хозяина, срочно отправлял мальчишек в училище "позаниматься", и горе им было, если они почему-то отказывались туда идти. Степаныч устраивал им целый разнос, потому как государство их учит, такие деньги на их обучение тратит, а они, тудыт их растудыт, НЕ ЗАНИМАЮТСЯ!

Когда Лёшка у нас только появился, это был маленький шкет, похожий на 10-летнего, но очень жизнерадостный и доброжелательный. Честно говоря, я не помню ни одного человека, который бы к Лёшке плохо относился, настолько он позитивно был ко всем настроен. Даже его комплименты типа Лярва бельгийская или Кукла американская никогда не имели ни капли оскорбительного оттенка, а наоборот являлись в его устах выражением высшего одобрения твоей внешности на конкретный сегодняшний день.

Музыкальная студенческая тусовка имеет ту особенность, что мы ежедневно по 4-5 часов вынуждены были заниматься на инструменте, а делать это было возможно только по вечерам в стенах родного училища, потому что ни один хозяин или хозяйка не в состоянии выдержать подобного многочасового ежедневного концерта.
Иногда мы не столько занимались, сколько шлялись из класса в класс, навещая друг друга и отрывая от музицирования, и поэтому конечно же бывали в курсе всех друг друга проблем.
Помню Лёшку в то время, когда он ещё не подрос до своих законных 180 сантиметров и не превратился в стройного красавца, особенно занимала тема первого поцелуя. Он почему-то был совершенно искренне уверен, что по-настоящему скромная девушка в ответ на первый поцелуй обязательно должна залепить ему пощёчину!
Самое смешное, что когда в него влюбилась на третьем или четвёртом курсе какая-то беленькая младшекурсница, имени которой я уже не помню, и он в ответ на её чувства полез к ней целоваться, на её слова "в следующий раз..." самым ласковым образом ей выдал:" Ах ты, лярва бельгийская! Ты ещё надеешься, что у тебя следующий раз будет?"

С Лёшкой был связан ещё один курьёзный случай! Однажды дирижер нашего оркестра Шипитько сколотил из его участников унисон и повез их на выступление в Ростов, где в это время проводилась очередная методическая конференция. Унисон состоял из одних ребят, и сценический дресскод требовал, чтобы на сцене они все были при галстуках.
Шипитько достал из кармана пачку денег, вручил их Лёшке и отправил в универмаг за чёрными галстуками. Лёшка сходил и купил!
--Что ты сделал?!
--Как что? Галстуки принёс...
--Тебе какого цвета сказали галстуки купить?
--Как какого? Чёрного!...
--А ты какие купил?
--Вы что, издеваетесь? Чёрные и купил!
--Какие же это чёрные? Они ведь ЗЕЛЁНЫЕ!!!
Тут Лёшка конечно же стал спорить! Хохот стоял такой, что спорить ему пришлось чуть ли не до посинения, пока все наконец не поняли, что имеют дело с одной из разновидностей дальтонизма.
Много лет спустя, Лёшка, собираясь ко мне в Анапу в гости и предварительно созваниваясь, сказал:
- Ты меня узнаешь по белой рубашке и зелёным брюкам.
Брюки были конечно же светло-коричневыми!

Лёшкин дружок Мефистофель, такой же весёлый и жизнерадостный товарищ, был на несколько лет нас постарше.
Темперамент у него был просто бешеный.
Особенно это проявлялось, когда он играл Скрябина.
Иной раз такое появлялось впечатление, что он вот-вот упадёт со стула. Впрочем, возможно когда-нибудь такое и бывало.
На четвёртом курсе Мефистофеля угораздило отчаянно влюбиться!
Выбор его пал на нашу же однокурсницу с теоретического отделения Надюшку Вольхину - девушку с аристократическими замашками, которой наш рабоче-крестьянский Мефистофель был явно не парой.
Скажем прямо: она его просто боялась! Темперамент у него был такой, что в порыве страсти запросто мог все рёбра переломать!
Поскольку моя подружка Верка тоже была с теоретического отделения, я невольно оказалась в курсе всех "страшных" подробностей этого романа, основным движением которого с Надюшкиной стороны было при встрече удрать от Мефистофеля в любую из сторон, ну а с его стороны этого конечно же не допустить.
Дело закончилось тем, что однажды Надюшка, "неожиданно" встретив его на центральной улице города, вынуждена была резко свернуть в сторону патрульных милиционеров.
Те, даже не вникая в подробности любовного конфликта, определили его то ли на десять, то ли на пятнадцать суток!
Такой подлянки от неженки Надюшки влюблённый Мефистофель не ожидал и больше на улице к ней не подходил.

Вскоре Надюшка вышла замуж за военного лётчика, и я даже имела удовольствие их время от времени навещать. Помню, их на то время двухлетний сынишка никак не мог с нами определиться.
--Ты мама?
--Да, мама
--И ты Надя?
--И я Надя.
--А она тоже Надя?
--Да, она тоже Надя.
--А тогда ты КТО?

Но это было уже года через три. А в тот период, когда мы ещё учились, наш Мефистофель вдруг ЗАПИЛ.
Я бы не стала этого запоя даже и вспоминать, если бы в тот период мы не сдавали госэкзамены по специальности.
Чтобы доставить Мефистофеля на Гос, его преподаватель Женя Попов вынужден был к нему явиться домой, произвести отрезвляющие мокрые процедуры и за шкирку доставить к месту выступления.
Женю можно было понять! Вчерашний выпускник Киевской консерватории, он сдавал первые в своей жизни Госы в новом качестве преподавателя и очень волновался за своих учеников и собственную профессиональную репутацию.

Госы проходили в концертном зале училища и филармонии. Сдавали мы в разные дни, и зал был как всегда полнехонек.
Я сидела рядом с Наташкой Шипитько и Женей Поповым и жутко переживала за Мефистофеля.
Он вышел из-за кулис, сел, достал носовой платок, протёр клавиатуру и положил платок в карман.
Немного посидел, снова достал платок, вытер поочередно руки, снова протер клавиатуру и снова положил платок в карман.
Только мы, сжавшись пружиною, приготовились его слушать, как он снова достал свой платок и стал вдруг вытирать им не только руки, но и лицо! А затем, когда мы уже понадеялись, что наконец-то он заиграет, вдруг снял очки и начал и их протирать!
Это уже было Нечто! Бедный Женя чуть в этот миг не поседел! Тогда его жена Лида наклонилась вдруг к нему и ласково сказала:
- Ну теперь осталось только в туалет сходить и можно сдавать госэкзамен!
Женя тихо ржанул и пружина в нём ослабла: как сыграет, так и сыграет, лишь бы со сцены не сбежал раньше времени.
Со сцены Мефистофель не сбежал, доиграв программу до конца и даже ни разу не остановившись. Талант, если он есть, его ведь не пропьёшь!

Я сдавала свой Гос, кажется, на следующий день, сразу после Лёшки Шестакова. Всё прошло как в угаре и на полном автопилоте.
Помню лишь, как в самом начале, когда я ещё не приступила к игре, демонстративно поднялась и вышла из зала моя соперница Хомицкая.
Но мне это было как-то фиолетово, я на сцену не для того выходила, чтобы пошло реагировать на её дешёвые провокации.
Мысленно положила на неё семь куч и приступила к исполнению Баха...
Помню ещё, что в одном из произведений я почему-то форсировала звук, чего никогда не делала прежде, и что за сценой меня все ужасно поздравляли, потому что я играла последней и больше в этот день им уже не за кого было бояться.
Меня обнимали, целовали, что-то говорили, а я стояла совершенно мокрая. Мокрым на мне было всё платье. Сверху донизу!