Контейнер 384. Часть 3

ТЮРЬМА


Прошло еще несколько дней. Однажды, подметая улицы города, перед Грэгом пронеслась колонна бронированных машин и  военных патрулей. Его сердце тут же взволновалось и заколотилось четко призывая следовать за ними. Прыгнув на велосипед, он что было мочи, пустился вслед удаляющейся колонны.

Дыхание его сбивалось. Силой воли  Грэг призывал своё тело делать вдох, еще один и снова, будто оно было само по себе и нуждалось в осознанном ритме. Моля ноги вновь и вновь жать педали, чтобы не упустить след, совершенно выбившийся из сил Грэг все-таки домчался до конвоя, который наконец остановился. Весь мокрый, он дрожащими ногами ступал по земле, приближаясь к группе людей, все более покрываясь мурашками холода.

Колонна прибыла в центральную часть города, где прежде часто устраивали допросы и пытки людям, не повинующимся режиму и его законам.

Окружённая несколькими рядами военных, словно особо опасный преступник, абсолютно спокойно стояла она… Саломея. В голубом платье, с зачесанными в высокий хвост длинными волосами, босоногая и светящаяся. Такая простая, такая родная…

У Грэга перехватило дыхание. Кисти рук наливались кровью, готовясь растолкать всех, кто окружал его возлюбленную. Глаза наполнились соленой водой, гася вспыхнувший гнев.

Из толпы выделился один очень важно шагающий мужчина в черной форме спецслужб. На груди его было вышито имя: Шульц Брахович. Вид у него был потрепанный, уставший. Ростом он был чуть выше среднего, с выразительной мимикой, выдававшей стремление наносить своим жертвам как можно больше боли, страданий. Но и здесь проглядывало едва заметное желание правильных, нужных мер для очищения той нации, которой он так доблестно  служил. На лице его словно от кипевшего гнева застыло несколько красных бородавок. Волосы были аккуратно зачесаны назад и смазаны гелем. Видно было, как Шульц всем своим существом врос в полномочия, своей профессии и с удовольствием готовился обличать стоявшую перед ним жертву.
- Таак… так это ты! Что ж… за проделанные тобою преступления тебе знаешь, что полагается?? Хотя…- усмехнулся Шульц, осматривая толпу зевак собравшихся вокруг. – Трюки, которые проделала данная личность… мне даже мерзко называть ее по имени… - кривя рот брезгливо отозвался он.- Нанесли непоправимый урон безопасности и порядку нашего города, посеяв смуту, подвергая опасности многочисленных жестоко обманутых людей. Постыдная тв…- в этот миг Шульц почувствовал резкое сдавливание локтя, что помешало ему продолжить свою речь.
Грэг ловко схватил руку Шульца и собирался швырнуть его в сторону, как сам оказался скрученным и обездвиженным окончательно.
Пока кипели разборки, кидалась брань, угрозы, Грэг не спускал глаз с Саломеи. Нет, не нужно было облекать в слова посылы, которые так четко ловило его сердце: «Грэг, дорогой, не надо. Мятеж здесь только усилит их. Мне тоже больно… очень больно чувствовать столько боли, но какое счастье смочь ее вобрать…»
Грэг чувствовал, как его поставили на колени, о чем-то спрашивая, наносили крепкие пощечины. По окровавленным щекам текли слезы, промывая собою свежие раны.
Саломея стояла без движения. Спокойная. Но глазами… глазами он и она перенеслись в абсолютно иное пространство, где их единение порождало совершенно новые взаимодействия, одаривая силой, исцеляя и даруя понимание сути происходящих сейчас событий.
Грэг, обессилив от ударов, прикрыл глаза и полностью погрузился в это пространство, где теплые объятия возлюбленной утешали его сердце и продлевали жизнь.


-Три! Четыре! Раз! Два!! – Строй солдат скинул Грэга на холодный пол  тюремной камеры. Так же строем нога в ногу вышел из нее.
Сырость, темнота и холод стали все более и более проникать в его тело, возвращая в этот мир.
Словно опьяненный, он вязко вспоминал произошедшее; и чем более память показывала ему прожитые картины, тем больнее становилось его голове. Наконец, кровь в ней пульсировала словно звонкий чеканящий шаг солдатского марша.

Грэг весь истекал: кровь, слезы, пот… все смешивалось в одну густую массу. Внезапно послышался звук тонкой струйкой текущего ручейка. Красные, отекшие от ударов глаза, едва различали нависший над ним силуэт, держащий в руках кружку, из которой на вопившее огнем и болью тело Грэга струилась умиротворяющая водная ласка. Улыбнувшись, Грэг прикрыл глаза и потерял сознание.

Тюрьма, в которую забрали нашего героя, была совершенно обыкновенной, как десятки других подобных тюрем на окраине города. Здесь отбывали срок многие некогда талантливые представители искусства и культуры. Редкая семья не имела в тюрьме какого-нибудь родственника. Строгость городского режима предусматривала возможность задержания без каких-либо серьезных оснований. Достаточно было лишь подозрений.
В одной из камер находился талантливейший скульптор по имени Стефан. К нему-то и принесли чуть дышащее тело Грэга.

Стефану недавно исполнилось девятнадцать. Всю свою сознательную жизнь он лепил: из пластилина, глины, гипса. Вдыхая в каждое свое творение через напряжения кропотливого труда жизнь, он словно дарил без стыда и смятения частичку своего обнаженного сердца. Так раз за разом. Сперва он с трепетом смотрел, как публика воспримет его скульптуру, затем это волнение стало исчезать, оставляя лишь само желание творить. Творить без оглядки, творить из самого нутра, творить так честно, чтобы не терзаться совестью от недосказанного. Не мог он иначе. Не умел он никак работать как большинство людей, выбирающих стабильно оплачиваемые профессии. Не мог он этим насытиться, не мог быть невысказанным.
Часто работая в своей мастерской, в излюбленной коричневой рубашке, по плечам которой спадали его темно каштановые волосы, он, закатав рукава, самозабвенно вытягивал форму из, казалось, безжизненной массы.

Округлыми движениями больших пальцев, Стефан мог в считаные секунды создать жизнь, запустить ритм и уникальность в лежащий перед ним материал.

Часто напряжение от преодоления своих пут,  выкорчевывания слабостей и зыбкости полутонов сводило к истощению его тело. Он голодал, не спал и не выходил из своей мастерской пока не родится чистое дитя, его творение, его следующая жизнь.

Стефан творил скульптуры и изваяния, где присутствовали смелость, любовь, напряжение, грация. Его монументальное искусство не могло оставлять равнодушным ни одно сердце, которое через глаза соприкасалось с глубиной чувствования самого скульптора. Воины, изящные нимфы, свирепые демоны, нежные ангелы, карикатурные семейные персонажи, насекомые, животные, птицы; все они были наполнены индивидуальностью и особой самобытностью.

Стефан никогда не был богат. Часто жил впроголодь. Появляющиеся деньги первым делом шли на покупку материалов и оплату аренды мастерской, которую он часто задерживал из-за редких заказов и постоянно не выдерживающихся сроков.
В городе о нем, конечно, знали только определенные круги людей. А закрытые показы его творений случались очень редко. Именно на первом таком показе Стефан познакомился с другим мастером Марком, который стал его преданным другом и организатором последующих закрытых выставок. Так вдохновили его работы Стефана, что тот совершенно не мог допустить того, чтобы они так и не были увидены зрителями. На закрытые выставки чаще всего приходили люди, также тяготеющие к искусству. Поэтому и отклик здесь получался очень сильный. Стефан, повесив голову, молча выслушивал восторженные отзывы о своих творениях. Радостный и тихий он принимал хвалу и пожелания продолжать работать и развивать свое искусство.
В один из рабочих дней к нему в мастерскую ворвались представители спецслужб и увели его из своей мастерской… из своей жизни.
 
- Как он? Живой хоть? – Отозвался приближающийся голос еще одного заключенного, пребывающего в камере, которая была рассчитана на одиночное пребывание.
В совершенно крохотной клетке здесь уже находилось 4 человека: Стефан, Марк, Грэг и пока еще спящий Наар (человек маленького роста, съеденный страхами и тягой к бесконечным осуждениям, полный претензий ко всем и всему). Он первый из всех попал сюда. Поводом было подозрение. Не оправданное.
- Вроде дышит. – Прошептал Стефан.