Эта долгая, короткая жизнь. 29 глава

     Дорога была долгой, в эту жару, она казалось ещё дольше и тяжелее. Гулом набрал холодной воды в фляжку, которую сохранил ещё с фронта и никогда с ней не расставался, не забывая, что эта фляжка досталась ему от друга, который погиб у него на руках.
     В тот день, бой был очень тяжёлым, много ребят полегло, а от взрыва снаряда, Гулома тогда и ранило в обе ноги. Думали не выживет, много крови  потерял, но уже немолодой парень из далёкого Узбекистана оказался живучим и выжил. К сожалению, Гулом не знал, кто дал ему кровь, когда он умирал на кушетке, в дорожном госпитале. Свет едва горел, когда военный хирург делал ему ампутацию обеих ног. Гулом и сам не понимал, как тогда выжил, ведь врач на это и не надеялся. А теперь... теперь в нём текла кровь не одной национальности. Потом говорили, что Гулом теперь грузино-казахо-туркмено-латышский узбек. Это смешно звучало в устах ребят, с которыми он прощался, оставляя их воевать дальше. Эти думы, воспоминания о войне и даже боль в конечностях, которых давно уже нет, не давали Гулому покоя.
     Арабакеш, на своей старой арбе, колёса которой, казалось, от скрипа разлетятся по сторонам, старался ехать в тени. Правда тень, что отбрасывали вдоль дороги деревья, быстро кончалась и опять солнце нагревало путникам головы. Наима своим телом загораживала от солнца Умара, малыш кажется и жары не чувствовал, он спал на руках своей приёмной матери, в белом яхтаке, который Наима сама сшила и в маленькой шапочке-панамке, как их называли, из той же белой льняной ткани. Сабира очень устала, её стройные ноги затекли, ей очень хотелось выпрямить их, потянуться... но на арбе сидел её брат и совершенно чужой пожилой мужчина, преклонных лет, делать такое, было верхом неприличия. Так она и терпела, подобрав ноги под себя и скрывая их под широким платьем.
     По мере того, как они ехали, вдали виднелись поля подсолнуха и хлопка, сады и виноградники, только это и радовало глаза. Мимо проходили женщины, завернутые в тёмные платки, оставлявшие открытыми лишь глаза, мужчины в чапанах, подвязанных бельваком ( мужской пояс, типа красочного платка, сложенного в треугольник). Сабира смотрела на этих людей и страх сковывал её. Девушка видела их недружелюбные взгляды. Ведь на ней и на Наиме таких хиджабов не было и лица у них были открыты. Наконец показался знакомый кишлак, у Наимы и Гулома защемило в груди. Сабира же, была совершенно равнодушна.
     - Надо бы и на кладбище сходить, родных проведать, мать, сестру, отца. Правда, тело сестры тогда так и не нашли, не знаю, где она лежит. Но молитва достигнет её ушей. Да и Фаттаха с Саломат надо бы проведать. Как они... Столько лет не виделись, живы ли? Всё-таки наши сваты, хотя и бывшие. Они же даже не знают, что их внук, Бахтиёр, с фронта так и не вернулся. Наверное сына, Саллаха, женили и есть у них внуки, дай Аллах, - говорил Гулом, приближаясь к своему дому.
     Наима вспомнила Насибу, вторую жену Сардора. Вспомнила, сколько зла натворила эта женщина из-за слепой любви к мужу.
     - Прости Аллах её прегрешения... Бобо жон, помогите, пожалуйста, ему спуститься. Мне одной не поднять, - попросила Наима арабакеша, отдавая Умара Сабире, когда он, наконец, натянул поводья усталой лошадки и остановил арбу.
     Мужчина молча взял Гулома под мышки вместе с Наимой, они посадили его на тележку, приготовленную заранее.
     - Спасибо Вам. Вот Ваши деньги, уважаемый, - сказал Гулом, доставая из кармана монеты.
     В доме всё было по-старому, Наима без труда перебралась через низкий глиняный дувал, казалось, от дождей дувал стал ещё ниже и отодвинула засов на калитке, открыв её.
     - Нужно у Жура акя керосин попросить, как вечером без лампы? Ты бы, жена, сходила до соседа, - сказал Гулом Наиме.
     Та послушно взяла ёмкость для керосина и вышла за калитку. Вернулась Наима вместе с пожилым мужчиной.
     - Гулом? Укажон (братишка)! Приехал, значит? Навсегда или опять в город вернёшься? - протягивая руку Гулому, громко говорил Жура акя, так как сам был глуховат.
     - Ассалому аляйкум, Жура акя. Насовсем не получится. Жить-то на что будем? Если бы мои ноги целы были... ведь кроме кетменя и автомата, я в руках ничего и не держал, - пожав руку мужчине, так же громко ответил Гулом.
     - Да... проклятая война... Много калек, вдов и сирот оставила, - ответил пожилой мужчина.
     Для того, чтобы приготовить поесть, Наима привезла с собой из Ташкента продукты в мешке. Под старым, покосившимся навесом, стоял самодельный очаг и на нём небольшой казан.
     - Сабира, Умар спит, положи его вот сюда и помоги мне. Надо поесть приготовить. Да и вещи с продуктами разобрать, - сказала Наима, постелив на топчан, под тень ветвистого тутовника, старую курпачу, которую вынесла из дома. Гулом попросил посадить его на этот же топчан, он хотел отдохнуть.
     - Дорога вымотала, постели и мне, жена, устал я. Самовар разожги, вечером, наверное, соседи заглянут, навестить нас, - сказал Гулом.
     Вечером, когда в самоваре кипел чай, в казане варился суп мастава, а на топчане, на маленькой хантахте (стол на низких ножках), была постелена чистая скатерть, на которой стоял в тарелке виноград, из собственного двора и яблоки. На подносе сухофрукты и сахар, поломаны лепёшки и под полотенцем, стоял чайник с горячим, душистым напитком и пиалки, во двор и правда зашли соседи. Любопытство не давало им спокойно сидеть дома. Все здоровались, спрашивали друг друга о самочувствии... так полагалось. Вдруг Гулом увидел молодого человека, который зашёл к нему во двор с мужчиной, похожим на него. Чем привлёк внимание Гулома этот молодой человек, он и сам не знал. Отец и сын, как по одежде догадался Гулом, были богаче прочих, да и лица у них были не усталые, как у других людей, что сидели рядом с Гуломом. Но внутренняя тревога, сжала его сердце.
     - Ассалому аляйкум, уважаемый. Что-то не признал я ни Вас, ни Вашего сына, - вежливо сказал Гулом, приложив правую руку к сердцу и пожимая обоим руки.
     Мужчина, что был повзрослее, хитро улыбнулся.
     - Уже и не узнаёшь, Гулом? Ну да, столько лет прошло. Я старший сын Юлдаш бая, Курбан бай, а это мой сын, Равшан, - хитро улыбаясь, сказал Курбан бай.
     Гулом никак не мог понять, ведь всю семью Юлдаш бая раскулачили и изгнали из кишлака, а самого Юлдаш бая убили, когда карательный отряд Красной армии, наконец, долго преследуя его и его людей, догнал и истребил почти всех. А с его сыном, Курбаном, Гулом никогда дружбу не водил. Но говорить об этом вслух, Гулом не стал, эти люди были у него в гостях, а гость в доме - святое. Только на следующий день, Гулом узнал от Жура акя, что Курбан со своей семьёй вернулся во время войны, властям было не до них, да они особо и не выделялись.
     - Говорят, они изменили свою фамилию, Курбан бай взял фамилию своей жены. Стараются не отличаться от других, да не получается. Байские привычки не искореняются. Вот и живут они богаче прочих. Поначалу скрывали, а теперь совсем распоясались. Люди-то от голода в долги влезают, а Курбан бай пользуется слабостью людей, уже и порядки свои в кишлаке установил. Кажется и с председателем нашим дружит. Ясно, как дружит. Вот такие дела, Гулом, - рассказал мужчина.
     - Что ж, значит сами позволили Курбан баю так разжиться, чего теперь обижаться? У бая свои интересы, ну а люди? Что же они поддались на такое? - спросил Гулом.
     - Эээ... укажон... ничего изменить нельзя, да и не хотят люди. Как бараны на поводу у пастуха, - ответил Жура акя.
     Попив горячего чаю, Жура акя, сославшись на дела, ушёл. А Гулом с семьёй пошли к Фаттаху. Сабира помогала брату ехать на его тележке, поэтому, держа одной рукой руку сестры, другой он отталкивался кожаным упором от земли. Наима же несла на руках Умара. Саломат, увидев их, кажется обрадовалась, но в её усталых глазах был и испуг.
     - Гости дорогие! Заходите, скоро и мои мужчины с поля придут. Замира, дочка, неси гостям новые курпачи и накрывай на стол, невестушка, - сладко говорила Саломат, обращаясь к невестке.
     Из дома быстро вышла девушка, но о том, что это молодая девушка, можно было догадаться лишь по движениям, так как лицо было скрыто так, что только глаза и были видны. Длинное, широкое платье с рукавами до кончиков пальцев и платок, больше напоминающий хиджаб. Сабира, которая была только в платке и лицо у неё было открыто, с удивлением смотрела на молодую девушку, а та, в такую жару, безропотно исполняла обязанности невестки в доме. Поздоровавшись, девушка постелила новые курпачи и бросила пару подушек за спину Гулома и Наимы. Через пять минут стол был накрыт, а ещё через час, с поля пришли Фаттах, муж Саломат и его сын Саллах, которого пару месяцев назад женили, сосватав девушку из соседнего кишлака.
     - Гулом? Укажон? Рад. Очень рад вас видеть, уважаемые сваты. Как поживаете? Давно приехали? Надолго? Здоровье как? Сардор здоров? Как наш внук, Бахтиёр, поживает? Поди совсем мужчиной стал, а? - пожимая Гулому руку, всё спрашивал Фаттах.
     Саллах, поздоровавшись с Гуломом и Наимой, сел у края арыка, чтобы умыться и вымыть кетмени, потом оставить их в арыке, чтобы древко разбухло и крепче держало кетмень.
     - Фаттах акя, сами как поживаете? Вижу, сына женили... на радость Вам, желаю молодым счастья и много детишек, - ответил Гулом, потом, помрачнев, опустил голову.
     - Что-то не так, Гуломжон? - спросил Фаттах, сев рядом с гостем.
     - Ваш внук... наш Бахтиёр... он не вернулся с фронта. Погиб смертью храбрых. Да пребудет его душа в раю, аминь, - сказал Гулом, обведя ладонями лицо.
     Саломат тихо заплакала, пряча лицо от Гулома за широкой полой платка.
     - Эээ... значит погиб... жаль. К матери, значит, присоединился... о, Аллах, прими их души и упокой, - ответил Фаттах, так же обведя ладонями свое лицо.
     - Пойдём мы... хотели и на мазар (кладбище) зайти, родных своих проведать, молитвы им поминальные почитать. От вас, вроде, мазар близко. Мы ещё пару дней тут побудем, потом в город вернёмся, поэтому завтра сами приходите в гости, - сказал Гулом.
     - Ой, посидели бы немного, ужин почти готов, - захлопотала Саломат.
     - В другой раз. Пока не стемнело, сходим на мазар. Спасибо, уважаемый Фаттах акя, - сказал Гулом.
     Ему помогли сесть на тележку и Наима с Сабирой и маленьким Умаром, все вместе вышли из дома Фаттаха и направились по дороге, ведущей на кладбище, местный мазар, который находился на окраине кишлака.
     - Что-то они про Умара даже не спросили, - задумчиво произнесла Наима.
     - А что спрашивать? Умар наш сын, это и так понятно, - ответил Гулом, останавливаясь и вытирая пот со лба и шеи.
     Они с трудом нашли могилы своих родителей, появилось много новых и свежих могил, среди которых, с осевшей землёй, рядом расположились две могилы, Бакир акя и Машкуры опы.
     Сабира плакать не могла, она лишь сидела на солнце и смотрела на могилы родителей. Ей и было всего пять лет, когда умерла мама, а когда люди Хаким бая повесили отца, ей было и того меньше. Она не помнила их лиц. Наверное, девушке было стыдно, что она не может заплакать, но как она ни старалась, выдавить слезу не получалось, хотя на душе и была печаль. Гулом долго и медленно читал суры из Корана, поминальную молитву усопшим родителям, не забыв назвать и имена старшей сестры Сабиры, её любимого Гафура и второй жены Сардора, Насибы и их сына Бахтиёра. Все трое обвели ладонями лица и Наима с Сабирой поднялись с земли. Ведь когда читают молитву, надо сидеть, всё равно где, даже на земле, что они и сделали.
     Отряхнувшись от пыли, они медленно побрели назад. Возле своего дома, они увидели сына Курбан бая, Равшана. Лица Наимы и Сабиры были открыты, хотя Наима и прикрывалась уголком платка, что Сабире и в голову не пришло сделать. Парень, в нарядной чалме и тонком сером чапане (мужской халат), сидел на берегу арыка, что протекал под дувалом дома и каким-то непонятным взглядом смотрел на Сабиру. Что странно, девушка и сама с интересом смотрела на парня, который, кажется, был младше её на год или два. Но во взгляде парня, Сабира не заметила злобы и похоти, она просто не понимала этого. Равшан проводил взглядом Сабиру, но заметив, как на него смотрит Гулом, приложил руку к сердцу и поздоровался с ним.
     - Ва аляйкум ассалом, Равшан бек. Вы нас ждёте? Что-то случилось? - спросил Гулом, стараясь быть вежливым.
     Но мужчина прошёл войну и видел в этом парне своего классового врага. Вот когда он пожалел, что у него нет обеих ног. Ничего не ответив, молодой парень быстро ушёл. Гулом пожал плечами и покатил свою тележку, на которой сидел, во двор.
     - Приготовьте поесть, Наима, потом постели мне на топчане, во дворе спать буду. А вы в доме ложитесь, - сказал Гулом, чувствуя в душе непонятную тревогу.
     - Сабира, быстро почисть картошку, пожарим с тушёнкой, как брат твой любит. И самовар разожги, - попросила Наима свою золовку, усаживая Умара на топчан, с которого, кстати, он быстро спустился и поковылял к арыку в середине двора, под тутовником. Малышу нравилось плескаться в воде, он просто залезал ножками в арык и весело смеясь, плескался, через минуту оказавшись мокрым. Гулом с умилением смотрел на него и улыбался. Покрыв скатертью хантахту, Наима сделала салат из помидоров, лука и огурцов, которые им любезно занесли соседи, так как в каждом дворе был свой огород и довольно- таки не маленький. Женщина положила в ляган (блюдо) готовый ужин и все сели есть. Издалека доносился лай собак, стрекот кузнечиков, свист сверчков, кваканье лягушек и даже поздние крики соседей.
     Ночь опускалась над кишлаком. Теперь, хоть глаз выколи, электричества в этом кишлаке ещё не было, оно и было-то только в городах, керосин экономили, поэтому потушили и керосиновые лампы. Гулом, как и хотел, лежал во дворе и после сытного ужина уже крепко спал, как вдруг проснулся от глухого, прерывистого крика сестры Сабиры.
     - Ааа... Ммм... Гуло... акя! - пыталась позвать на помощь девушка.
     - Сабира? Что с тобой? Наима! - присев, закричал Гулом.
     Но ему никто не ответил, лишь две тёмные фигуры, силуэты которых Гулом едва различил, быстро пробежали по двору к выходу. Но ещё он заметил, тщательно приглядываясь в темноту, что это были мужчины и они несли что-то продолговатое. Паника охватила Гулома, едва ориентируясь в кромешной тьме, он окликнул незнакомцев, но те быстро скрылись за калиткой. Гулом громко звал жену и сестру по именам, потом просто скатился с топчана на землю и попытался доползти до комнаты, где спали Наима, Сабира и маленький Умар.