Мгимо2

«УМНИКИ И УМНИЦЫ»
(или КАК поступить в МГИМО). Попытка SWOT анализа

Вяземский и Торкунов отдыхают

Предисловие

     Не скрою, что идея написать эти строки пришла не сразу и по разным причинам. Первая и главная – автор долго (1971-96 гг.) учился, в т.ч. в его аспирантуре, и работал на разных должностях в МГИМО. Будучи в течение десяти лет непосредственным участником приемной кампании, он непосредственно «варился» на кухне дел, связанных непосредственно с приемом и околоприемных действий. Во-вторых, приходилось участвовать в этих делах. А в-третьих, хотя виноватым себя не чувствую, кроме нижеописанных случаев, стыд иной раз охватывает, словно проявляется «родимое пятно мгимовщины». Сам автор до 1970 г. (год окончания школы) и слыхом не слыхивал об этом институте, ранее выбравшем для себя исторический факультет МГУ. Однако свое поступление в МГИМО в 1971 г. объяснить тоже непросто – ведь экзаменов туда он не сдавал. Набрав 19 баллов на четырех экзаменах на истфак МГУ, он был зачислен на 1 курс и по переводу, согласно межправительственному соглашению, стал обучаться в Варшавском университете, где один курс же и окончил, обучаясь, правда, не слишком успешно (была и тройка). В МГИМО же перевелся в 1971 г. «в порядке исключения» на 1 курс. Исключение составилось формально по причинам успешной сдачи годом ранее вступительных экзаменов в МГУ и владение в разной степени тремя языками. Неформально же, видимо, свою роль сыграла протекция Александра Николаевича Яковлева (научного руководителя отца в Академии общественных наук при ЦК КПСС, ответственного работника ЦК КПСС, будущего посла в Канаде и члена Политбюро ЦК КПСС, главного идеолога компартии уже при Горбачеве). Иначе говоря, свое поступление в МГИМО автор ничем принципиально не отличает от того, что будет описано.

История вопроса 1. Истоки
    
     Общеизвестно, что Московский государственный институт международных отношений (Университет) Министерства иностранных дел Российской Федерации своими корнями произрастал из МГУ им. М.В.Ломоносова, где осенью 1943 г. был создан новый факультет международных отношений (МО). Под документом стояла подпись тогдашнего наркома иностранных дел В. М. Молотова, а целью создания была подготовка кадров для дипломатической службы СССР. Надо иметь в виду два обстоятельства. Первое. После разгрома немцев под Сталинградом и на Курской дуге военно-стратегическая инициатива окончательно перешла к Красной Армии, и это выразилось, в частности, в подготовке и проведении первой конференции руководителей «большой тройки» союзников в Тегеране. Принципиальное решение об открытии второго фронта было принято в иранской столице. Мысли и заботы о послевоенном устройстве мира все более охватывали советское политическое руководство. Объединенные Нации все четче кристаллизовались как основа системы послевоенного мира и безопасности. Для осуществления оперативных и технических мероприятий по комплексу вопросов международных отношений требовались кадры - специалисты в области теории и истории мировой политики, владеющие иностранными языками как инструментами общения, широко образованные и высококультурные люди. Предыдущая кадровая политика в области внешней политики и дипломатии отличалась по крайней мере двумя существенными недостатками. На первом этапе сотрудники высшего эшелона наркомата - наркомы, его заместители, другие члены коллегии НКИД, полпреды - были, как правило, достаточно видными деятелями партийно-революционного движения. Начиная с Л. Д. Троцкого (Лейбы Бронштейна), первого наркома и не заканчивая Вацлавом Воровским или Александрой Коллонтай. (Эта практика, по сущности почетная ссылка, продолжилась и в последующие времена – Полянский, Аристов, Дыбенко …). Высокообразованные, владеющие языками личности, они не обладали специальными знаниями в области церемониала, протокола и этикета, и лишь природные ум и такт позволяли им справляться со всеми тонкостями дипломатической службы. Второе. Сталинские репрессии и война выбили из НКИДа старые, наиболее знающие и опытные, а также молодые, наиболее перспективные и по-хорошему амбициозные кадры. (Не лишне здесь вспомнить литературного персонажа Иннокентия из «В круге первом».) Необходимо было и срочно (!) готовить новых специалистов в очень специфичной области. В этих условиях было принято решение о первом наборе на факультет МО (международных отношений). Вопроса не было – только демобилизованные из Красной Армии и ВМФ (часто комиссованные по ранению) военнослужащие. Никаких девушек. То есть уже изначально стал формироваться закрытый, или если угодно, полузакрытый, тип высшего учебного заведения с режимным регулируемым приемом. Впоследствии это приобретет гипертрофированный  характер кастового учебного заведения, столь свойственного для Катковского лицея до революции или Института красной профессуры после оной, по злой иронии судьбы размещавшихся в том же доме у Москвы-реки, у Крымского моста по адресу Остоженка (в советское время – Метростроевская), 53.
     Этические нормы (о юридических судить не могу) нарушались с самого начала. А.Г.Ковалев, бывший заместитель министра иностранных дел СССР, первый выпуск МГИМО, закончил его в 1948 г., ни дня не бывав на фронте. Дипломатический словарь (М., Наука, 1985, где он был одним из пяти членов главной редакции) не сообщает о фактах первого двадцатипятилетия его жизни. Однако в Музее МГИМО сохранились материалы о том, что в 1941 г. 18-летний Ковалев устраивается на работу осветителем в Большой театр, который, видимо, давал бронь (оборона - !) от военной фронтовой службы. Это – факт. Случай нередкий. Или Николай Иванович Лебедев, ректор в 1974-1985 гг., которого уважали, боясь, почти все преподаватели и сотрудники. Те, кто нет, уже далече. Как выявила Комиссия Комитета партийного контроля при ЦК КПСС при комплексной проверке Института в 1985 г., аттестат о среднем образовании будущего доктора исторических наук профессора Лебедева Н.И. был подделан, а удостоверение к медали «Партизану Великой Отечественной войны» сфальсифицировано. Это – правдоподобный слух. В том же словаре Н. И. Лебедев уже не значится.

История вопроса 2. Система

     Со временем сформировалась новая СИСТЕМА набора в МГИМО, вполне отвечавшая реалиям командно-административной системы в экономике, да и не только в экономике. Так называемый «застой» в идеальной своей форме проявился не только в застойной идеологии и политической незрячести, в экономических ошибках, но и в сфере высшего профессионального образования. Не берусь судить о технических или творческих вузах, но в сфере гуманитарных наук он приобрел извращенно-кадровые формы. В 70-е годы в МГИМО сформировалась система набора, отвечающая требованиям тех времен кадровой политики. Хотя конкурс («конкурс» - ?) в Институт был, действительно, высок – в 1970 г. одиннадцать человек на 1 место (могу ошибаться). Примерно, как на истфаке МГУ, или в Инязе. (ВГИК или ГИТИС стоят, естественно, особняком). Но ведь были ЦК и МГК КПСС, принимавшие самое непосредственное участие в отборе претендентов на «высокое звание» студента МГИМО. Партийные органы и следили за «чистотой рядов». Во-первых, существовал возрастной ценз – не старше 25 лет (в других вузах – 35). Непременным условием принятия заявления, зафиксированным в правилах приема, было членство как минимум в ВЛКСМ, да еще с 2-летним стажем. Любой абитуриент, пусть даже комсомолец, обязан был представить в приемную комиссию, кроме общегражданских документов, рекомендацию высокого партийного органа (райкома КПСС гг. Москвы и Ленинграда, обкома или крайкома, а из республик без областного деления – аж ЦК компартии республики). Приемной комиссии вменялось в обязанность принимать на первый курс минимум на 1/3 т.н. «производственников», т.е. лиц, имеющих стаж работы минимум 2 года. В отношении парней это означало – отслуживших срочную службу. Для таковых оговаривался отдельный конкурс и устанавливался проходной балл, обычно на 1-2 балла ниже, чем у вчерашних школьников. Ректорат и приемная комиссия, членам которой за невыполнение этой квоты грозило партийное взыскание, не без труда, но обходила ограничение. Был создан Подготовительный факультет (рабфак) для производственников с годичным сроком обучения. Поступивших включали в общую цифру принятых. А их – поступивших – бывало до 100 человек и более. По окончании факультета их зачисляли на первый курс, засчитывая выпускные экзамены как вступительные. Главное – без «неудов». Это – первая треть студенческого корпуса. Не очень интересно, но поучительно.
     Вторая часть значительно интереснее. Называли ее «позвоночниками». Поступали после звонка из высших инстанций или от личных друзей. В высших инстанциях. Формально МГИМО имел двойное подчинение – по оперативным и кадровым вопросам Министерства иностранных дел, а по учебным – Минвуза. Роль последнего всегда была минимальной, представительной, да и только. Эдакий свадебный генерал. А вот роль «серого кардинала» всегда успешно выполняли партийные инстанции, а также неприметный и трудно вычисляемый КГБ. Звонки ректору «оттуда» – палец многозначительно вверх – абитуриент почти автоматически попадает в ректорский список. Впоследствии, на вступительных экзаменах это – сигнал преподавателю. Однако по пути к последнему список пополняется, ведь некоторые «дарованные» права есть и у ключевых проректоров, и у деканов. Ненамного, но пополняется. В результате председатель предметной комиссии по конкретной дисциплине (скажем, по истории) в каждый конкретный день на «планерке» изустно от председателя экзаменационной комиссии – первого проректора - получает список итоговый, включающий порой до десяти фамилий для данной экзаменационной группы. По имеющимся оценкам, это – тоже до трети будущих студентов, причем гарантированно.
     Две трети корпуса заполнено, а что же оставшаяся треть? Очень просто – работа «бойцов невидимого фронта», как иронически называли рядовых преподавателей в т.ч. членов предметных комиссий, а также технических сотрудников, которые, используя личные связи, могли повлиять на решение преподавателя об оценке ответа и даже через разветвленную сеть оказать протекцию детям, родственникам, знакомым, а то и просто незнакомым, но незнакомым богатым. Взятки труднодоказуемы, но в том, что они имели место, сомнения нет. Свидетельствую это. Технология и здесь изощрена. Некоторые «старатели», например, звонят по телефону (в период экзаменов членам предметных комиссий неофициально рекомендуется не подходить к стационарному телефону и отключать сотовую связь (когда она появилась) и сообщают информацию в таком виде: «Проводник Сергей Васильевич Семенов (т. е. абитуриент) прибывает 13 июля (день экзамена) в восьмом вагоне (номер группы). Просьба встретить». Дело ясное.
     А как же «случайные» люди – от станка да от сохи, из провинции? Места им в МГИМО уже не оставалось, но и на старуху бывает проруха. Первый отдел – фильтр – мог и зазеваться, в результате чего на первом курсе могли оказаться и ребята-девчата из этих социальных, этнических и географических слоев. Но единицы. Ошибки и пропуски (errors and omissions) случаются и допускаются даже в национальной и международной статистике, а уж Единицы никак не могли попортить безупречную отчетность МГИМО. Правда, надо сказать, что эти Единицы и были наиболее успешны. «Кроме своих цепей», им терять было нечего. О них – особый разговор.

История вопроса 3. Документы
 
     «Без бумажки ты – букашка, а с бумажкой» - абитуриент. Для приема «бумажек» формировались отборочные (название-то какое!) комиссии по факультетам. Их членам в обязанности вменялась тщательнейшая проверка представленных документов. Вот их полный список. Итак, рекомендация высокого партийного органа (подпись первого секретаря, представляете, из Азербайджана – самого Гейдара Алиева, гербовая печать), подлинник (старая система - только в один вуз) аттестата о среднем образовании, медицинская справка по форме 286 (позднее 086-у), справки из кожно-венерологического и наркологического диспансера об отсутствии состояния на учете (ВИЧ тогда еще официально не было), паспорт, партийный или комсомольский билет, военный билет или приписное свидетельство (предъявляются лично), анкета и автобиография (заполняются абитуриентом в специально отведенной комнате). Уф, вроде все. Первый отдел начинает работу.
     За время работы в Приемной комиссии МГИМО в качестве секретаря и старшего секретаря отборочной комиссии, заместителя и ответственного секретаря, наконец, члена той самой комиссии в качестве декана одного из факультетов (1981-90 гг.) приходилось встречаться с множеством любопытных историй, фактов, просто казусов.
     В середине 80-х гг. в отборочную комиссию факультета международных отношений (МО) подает документы Саша Васильев, которому на момент поступления не исполнилось и 16 лет. Понятно, что ни паспорта (в те времена он выдавался по исполнении 16), ни приписного у него и не могло быть. Как не могло быть и необходимого стажа в ВЛКСМ, куда принимали после 14 лет. Прецедент, да и только, хотя вряд ли желательный. Впрочем, приемная, а затем и мандатная комиссия отнеслись к нему либерально, тем более, что экзамены он сдал достойно, получив только одну «четверку» по сочинению.
     Медицинских справок было недостаточно, абитуриент был обязан пройти медкомиссию в самом институте. В 1986 г. отборочная комиссия факультета МО получила заключение медкомиссии о состоянии здоровья абитуриентки Ольги (фамилию запамятовал) с резолюцией «негодна, высокая близорукость правого глаза»). Решение о недопуске к вступительным экзаменам кажется очевидным, но в силу вступает лично-телефонное право – Ольга является дочерью доктора наук, профессора, старшего научного сотрудника академического института, близкого знакомого первого проректора МГИМО.
     Анкета. Архаичная форма, пришедшая где-то из 40-х гг., где существовал, например, вопрос о нахождении в плену или под оккупацией во время Великой отечественной войны (это – для парней и девчат 17-20 лет). Если абитуриент не полностью отвечал на вопрос анкеты (надо: «фамилию, имя, отчество не изменял», а не просто «не изменял»), его заставляли переписывать ее полностью. Какая трата времени сотрудников комиссий, нервов абитуриентов, бумаги, наконец! Немножко напоминает анекдот с бородой: «Инспектор отдела кадров встретив в ответе на пятый пункт формулировку «иудей», исправляет слово на «индей», старший инспектор ОК переправляет его на «индус», начальник же отдела пишет поверх «еврей».
     Автобиография. Заполняется в произвольной форме. Сколько же смеха вызывали подобные «сочинения» у сотрудников комиссий! Вот одна из практически дословных выдержек: «В.М.Шукшин как-то написал «Человек должен в жизни три вещи сделать красиво – красиво родиться, красиво жениться, красиво умереть.» Я, имярек, родился в …»
         
История вопроса 4. Билеты. Списки. Экзамены

     Экзаменационные билеты для устных экзаменов составлялись ведущими предметниками по дисциплинам (извините за нескромность, в 1985 г. пришлось, правда, по поручению одного из географических мэтров, делать это самому). Первая задача состояла в том, что чем позже они составлены, тем лучше. По понятным причинам. И вот, ты от руки составляешь  30-35 билетов (не меньше – в экзаменационной группе до 20 человек). Далее, технический сотрудник комиссии (в моем случае – Л.Ю.Гришкова) накануне первого дня экзамена их печатает на машинке. В тот день поздно вечером в вестибюле стации метро «Кропоткинская» председатель экзаменационной комиссии первый проректор Н.М.Никулин билеты подписывает и опечатывает. Спустя каких-то 10 часов конверт будет вскрыт, и билеты выложены перед соискателями звания студента.
     Списки - вопрос особый и занимательный. Тема – гораздо шире, чем было представлено до сих пор. Итак, список (СПИСОК - !) по дороге к членам предметной комиссии обрастает дополнительными фамилиями. Но есть одно «но». Он разделен, разделен по-симоновски на «живых и мертвых». Приношу извинения за невольную циничность, но в списках была так называемая «черта». Быть в списке над чертой означало даже для отъявленных школьных «троечников» гарантированную в худшем случае хорошую оценку на вступительном экзамене (редко), а обычно – «пять». Это – «живые». Наличие фамилии под чертой означало обязанность преподавателя поставить не выше (!) «четырех» или даже «трех» баллов. Это – «мертвые». Все зависело от конкретной ситуации конкретного абитуриента согласно вышеупомянутой разнарядке. Представьте ситуацию – абитуриент имярек получает на первых трех-четырех экзаменах максимум, а вот – неугоден. Иногда неугодна фамилия (пятый пункт), иногда – происхождение… Тогда следует приказ – под черту! Завалить! И, поди, не завали, Работой-то дорожишь. Помнится, на одном из экзаменов поступило указание поставить абитуриенту не выше тройки (редчайший, надо сказать, случай, видимо, предыдущие экзамены сдал успешно). На первый вопрос «География морского транспорта СССР» отвечает, будто вчера изучил монографию профессора МГУ И.В.Никольского. Второй вопрос «Экономико-географическая характеристика Италии» излагает так, как мой приятель В.И.Кожемяка, который защитил диссертацию по схожей теме. Что делать, ведь другие абитуриенты, сидящие в аудитории, слышат и могут оценить великолепный ответ.
     Всегда в запасе вопросы, на которые и сам не можешь ответить, а что уж вчерашний школьник – он просто в мандраже. Но это – это уже другая тема. «Позвоночнику» на экзамене по истории допустимо задать вопрос: «Чего не имели безлошадные крестьяне до революции?» Да и то не сразу ответит. А вот тому самому «безлошадному» - прямо в лоб: «В каком году была атомная бомбардировка Хиросимы? – В таком-то. – Сколько человек сразу погибло? – Столько-то. – А поименно?» Впрочем, последнее – для раздела баек.  На экзамене по экономической географии, помимо двух вопросах в билете, предусмотрено вроде тестирования по политической карте мира (МГИМО, ведь). Так вот, вышеупомянутому абитуриенту, который меньше пятерки никак не заслуживал задается «убийственный» вопрос: «Покажите остров Диего Гарсиа (на карте не обозначен, входит в архипелаг Чагос в Индийском океане, скрытый смысл в том, что там находилась военно-морская база США – допустим, находит – Кому остров принадлежит? – Допустим, отвечает правильно, что Великобритании. – Тогда, кому он должен принадлежать в соответствии с международным  правом?» – Не было случая, чтобы назвали неожиданный Маврикий, находящийся за тысячу морских миль. Уже преподавателю проще. Можно «дожимать». «Где находится Нассау?» Абсолютно некорректный вопрос, схожий с поиском Урюпинска на глобусе, но ведь звучал. Помнится, Миша (Михаил Петрович) Евтихиев в 1983 г. рассказывал, как накануне первого экзамена по географии весь вечер и полночи «ползал» по политической карте мира, чтобы отыскать какой-нибудь каверзный вопрос. Впрочем, двумя годами позже он был назначен председателем предметной географической комиссии и уже сам «транслировал» указания начальства по спискам.
     Конечно, не обходилось без накладок. Зеркальная ситуация. Вдруг ответ «позвоночника» настолько нелеп, да еще в присутствии свидетелей – других абитуриентов, невольно слышавших его. Или преподаватель, нередко пожилой и рассеянный, ошибется и занизит против «указивки» оценку. Так на то и придумана апелляционная комиссия. Последняя не столько восстанавливала допущенную «несправедливость»  (в конце-то концов можно и повысить оценку на один балл – все равно неугодный не проходит, зато для пиара лучше не придумаешь), сколько исправляла ляпы принимавших экзамен. Конечная инстанция – ректор или его доверенно-проверенное лицо, которые лично (это порой при отсутствии специальных знаний и педагогической практики) проверяли все «двойки» и все «пятерки», а также выборочно («выборочно» - !?) другие письменные работы. Еще один способ отсева. Или спасения. Система страховки, подстраховки или перестраховки продумана до мелочей и проверена годами. Помнится, один абитуриент получил на экзамене но географии с моим участием «четверку», а поскольку не дотягивал до проходного балла, подал апелляцию. Записи устного ответа изымались именно на этот случай. А ответ был по сути «троечный». На заседании апелляционной комиссии председатель предметной комиссии просто забыл меня предупредить, что необходимо согласиться с повышением оценки. Я с дуру и ляпнул: «Согласен с изменением оценки. На «три». Немая сцена. Впрочем, кажется, абитуриент поступил.
     График экзаменационных испытаний выстроен так, чтобы сразу отсеять, выбить по максимуму. На одних факультетах (специальностях) первым шла письменная математика, на других – сочинение. Лобачевский и Достоевский могут отдыхать. Таких испытаний они бы не прошли. Дальше регулировать уже легче.
     А вот письменные ответы все же можно (!!!) править. Схемы таковы. Первая. Ответственный секретарь Приемной комиссии или его заместитель, т.е. лица, шифрующие фамилии абитуриентов (титульные листы на проверку работ не поступают) по приказу или по собственному интересу сообщают шифр в предметную комиссию. Проверяющему работу при этом передается ручка, которой была написана работа. Это – обязательно. Таким образом в сочинении, например, возникают пропущенные знаки препинания. Вторая. Шифр неизвестен. Но проверяющему работу преподавателю сообщается ключевая фраза или даже слово. Допустим, на второй строке сочинения на тему «Образ князя Мышкина» возникает фамилия Пушкина. Не смертельно для абитуриента и его работы, а для проверяющего – сигнал. Третья. Она посложнее и чревата, но тоже работоспособна. «Шифровальщики» могут подменить код, и «Сосна – 1» заменить на «Сосна – 7», или «Язь – 6» на « Язь – 8». Технически это сделать нетрудно, а «подстава» труднодоказуема. В 1987 г. таким образом была подменена письменная работа по математике абитуриенту Кахе Гоголадзе, поступавшему на Вечерний факультет, хотя ознакомившись с ней (без титульного листа) специалист  В.В.Григорьев сказал, что она и на «два» не тянет. Очевидно, существуют и более изощренные способы.
     Эта практика жива до сих пор, и никакие тесты ее не изменят. Ведь внедренные в 90-х гг. тесты есть не более чем продукт домыслов и ошибок (куда ж без них?;) их составляющих. И что делать бедному абитуриенту, свято верящему, что «человек по своей природе – бобр» (в незамеченном бедолагой перечне опечаток – «добр». Доколе? Вопрос риторический. Единый государственный экзамен только упростил ситуацию, перенеся ответственность вместе с деньгами в школы.

История вопроса 5. Репетиторство.

     «Repetitio est mater studiorum», говаривали древние римляне. И были правы. Школа ни в описываемые времена, ни, тем более, сегодня не способна готовить «на поток» качественных абитуриентов. По разным причинам. И главной, на наш взгляд, являются не столько природные способности или трудолюбие школьников, а административный и, главное, финансовый ресурс их папо-мамского бюджета. Отсюда следует (следует ли?) вывод о необходимости/полезности индивидуального подхода к подготовке к поступлению в конкретный вуз на конкретную специальность по конкретному предмету. Естественно, в классе (20 – 40 школьников) такое немыслимо. Хотя и были исключения. И я до сих пор помню и вспоминаю учителей Надежду Георгиевну (география), Якова Файвельевича (математика и физика) из четвертой школы Москвы, а особенно, Маринэ Арамовну Мискарьян из варшавской школы при Посольстве СССР, которую я окончил. Они могли и умели найти такой индивидуальный подход. В условиях дорыночной (теневой), а и рыночной, тем более, экономики такой подход обретает вполне осязаемый (читай, денежный) характер. (Правда, существует легенда, что Ленин занимался репетиторством бесплатно.)
     Точка встречи на этом рынке находилась и в публичных объявлениях - в приложении к «Вечерней Москве» и даже на фонарных столбах («Даю уроки…»). Однако наиболее часто репетиторов находили по рекомендации родственников, друзей, знакомых, знакомых друзей, друзей знакомых и т.д. За свою карьеру частного репетитора мне довелось заниматься с троюродной сестрой Катюшей, которая, впрочем, не сильно в этом нуждалась, будучи умненькой от природы, окончив школу с золотой медалью, будучи на тот момент членом райкома ВЛКСМ (став им в 16! лет), впоследствии пройдя преддипломную практику в советском посольстве в Японии (девушка!) и получив диплом с отличием в МГИМО. Все остальные «клиенты» приходили именно по рекомендации. Среди них были дети и внуки высших и старших офицеров, главных и просто врачей, крупных и не очень научных работников, глав и рядовых работников частных предприятий, выдающихся актеров и спортсменов, сотрудников и членов ЦК, даже Политбюро, ну, и естественно, сотрудников МИД, Минвнешторга и самого МГИМО.
     Не все, конечно, запомнились. Но надо сказать, что и среди т.н. «золотой» молодежи были весьма приятные исключения. Например, Егор Попов (сын сотрудницы Историко-дипломатического управления МИД), Саша Васильев (тот самый, 15-летний, сын доцента МГИМО), Зара Мигранян (дочь известного политолога), Егор Андреев (сын народного артиста СССР, режиссера и актера В.А.Андреева и актрисы Н.И.Селезневой), Илья Голенко (приемный сын Сергея Никитича Хрущева), да и упомянутый ниже Леша Громыко.
     Со временем складывались более или менее устойчивые «команды» предметников. Одна (Лина Евгеньевна Платэ) занималась русским и литературой, другой (Владимир Викторович Григорьев) – математикой, третий (Сергей Михайлович Монин) – историей, обществознанием ведал четвертый (Анатолий Сергеевич Акимов) и так далее по предметам, учитывая их различный набор по годам и специальностям (факультетам). Сам же я «курировал» экономическую географию. Что не удивительно. Именно преподаватели кафедры мировой экономики вели занятия по этому предмету на подготовительном факультете и схожей по профилю дисциплине «Народное хозяйство СССР и зарубежных стран». В репетиторстве были замечены почти все члены кафедры, не исключая и ее заведующего в 1978-88 гг. Петра Ивановича Польшикова. Впрочем, не брезговали подхалтуривать и преподаватели других экономических кафедр.
     Ставки были более или менее одинаковыми. С начала 80-х гг., когда я стал заниматься с абитуриентами, она составляла 10 рублей за 2 академических или 1,5 астрономических часа. Преподаватели иностранных языков брали немногим больше. Напомним, что средний официальный курс доллара США к рублю в то время составлял немногим более 60 копеек (на черном рынке – до 5 рублей). С конца же того десятилетия постепенно осуществлялся переход на свободно конвертируемую валюту, обычно, доллары, хотя один раз родители предложили оплачивать обучение чада в дойчмарках. Оно и понятно – в условиях раскручивающейся инфляции стало затруднительно, даже невозможно, договариваться об условиях оплаты и рассчитываться в ежедневно обесценивающихся «деревянных». Стандартная ставка в «лихие 90-е» составляла 20 долларов за те же 2 академических часа. А если занятие проводится в группе из 3-5 человек (иные не брезговали и десятью по той же ставке). А если в месяцы пик (апрель-июль) таких групп становилось по 4-5 по вечерам после основной работы. Так что 200-300 USD в неделю  не было чем-то необычным. Для сравнения: на основной работе на посту декана в 1990 г. я получал 550 рублей. Так, где же, спрашивается, основная работа? Нужно ли добавлять, что практически никто из репетиторов не бежал в налоговую инспекцию заполнять декларацию.

История вопроса 6. Корпус экзаменаторов

     Многие из этих преподавателей-репетиторов впоследствии становились членами экзаменационных комиссий. Во-первых, это – профессионалы, отточившие мастерство не только в студенческой аудитории, но и на частных занятиях. Знания и навыки можно ведь продавать многократно, но это – другой вопрос. За привлечение в предметные комиссии тех или иных преподавателей отвечал проректор по учебной работе (первый проректор). Примерно половину состава комиссии по предмету именно они и составляли. При этом заранее оговаривались условия – либо дополнительный отпуск (ведь экзамены проводились в июле – отпускное время), либо почасовая оплата. Обычно выбирался второй вариант.
     Другую часть представляли по-настоящему гранды экономико-географической науки и практики из академических и учебных заведений, ведомств, так или иначе связанных с географическим вектором.
     Не откажу себе в удовольствии и с признательностью назвать тех мэтров, которых осмеливаюсь назвать своими учителями.
     Сначала - мои старшие коллеги по кафедре мировой экономики. Александр Иванович Мухин, некогда проректор по учебной работе и заядлый рыболов. Владимир Михайлович Алексеев, удивительно добрый по отношению к студентам и младшим коллегам. Оба – фронтовики, Александр Иванович – артиллерист, «бог войны», а Владимир Михайлович еще и потерял ступню, страдая впоследствии фантомными болями. А главным был «Его Величество Географ», как я сам его окрестил в поздравительном стихотворении к 60-летию. Олег Дмитриевич Чувилкин, член Географического общества России, бесконечно строгий к студентам и столь же бесконечно приветливый к нам, молодым преподавателям. Именно ему принадлежит фраза, нам адресованная: «Поезжайте в Анадырь, людьми будете.» Этот завет я исполнил, перебравшись из Москвы, правда, не на Чукотку, а во Владивосток.
     Увы, все они в 90-х годах ушли из жизни. Светлая им память.
     В сообществе географов, в котором не состоял, мне молодому, затем не очень, необычайно повезло. И в Москве, и позднее, в Приморье.
     Среди приглашенных извне членов предметной комиссии были настоящие «зубры», по выражению Даниила Гранина. Порядок здесь не имеет значения. Анатолий Тимофеевич Хрущев, доктор географических наук, профессор, заведующий кафедрой экономической географии экономического факультета МГУ, ученик отечественных классиков этой науки Н.Н.Баранского и Н.Н.Колосовского, автор классического труда «География промышленности СССР» и очень многих других монографий и учебников. (Был, кстати, научным руководителем Олега Чувилккина по диссертации. Такова преемственность.) Игорь Владимирович Никольский, доктор географических наук, профессор, уже упомянутый как автор монографии по географии транспорта СССР, корректный во всех отношениях ученый и человек. Специалисты Совета по размещению производительных сил (СОПС) при Госплане СССР Сергей Прокофьевич Москальков, Ирина Васильевна Вишнякова, Елизавета Дмитриевна Волкова. Практики, как много они дали!
     Отдельная речь о Всеволоде Александровиче Анучине, профессоре и в то время проректоре Высшей школы профсоюзов. Это – та династия, у кого надо династия. Династия путешественников, географов, исследователей. Именем его старшего родственника назван районный центр в Приморском крае (Анучино), где тот проводил географические исследования. Впрочем, и сам В.А.Анучин очень немало времени проводил работу в таких изысканиях. Помню его рассказ о случайной встрече в Закарпатье в 1946 г. с неким явно националистом, когда тот, увидев спящих в хате «москалей», их не тронул. А наутро на вопрос, кто это был, хозяйка ответила просто и ясно: «Це ж Бендера.» А рассказчиком Всеволод Александрович был превосходным. К сожалению, он тоже рано ушел - в 71 гол.
     Не могу не вспомнить и своих ровесников, в разные годы вместе со мной принимавших экзамены по экономической географии: Сергея Владимировича Жданова, Николая Николаевича Прошунина, Валерия Ивановича Кожемяко, Владимира Васильевича Жирнова, Василия Борисовича Пилицына (совсем рано ушедшего из жизни в 2010 г. в возрасте  52 лет).
Конечно, до них и после них были и другие.

Подведение итогов

     Итак, подлинные кадровые дипломаты с необходимым образованием и со знанием иностранных языков появлялись в МИДе на высоком уровне нечасто. А если говорить о высшем уровне – министра – то первым «кадровым» в конце 80-х гг. стал А. А. Бессмертных, с 24 лет сотрудник МИДа. Правда, кончил он плохо, оказавшись в одной шайке с другими членами ГКЧП. С другой стороны, осторожность (страх?) или интуиция позволила ему не «засветиться» на печально известной пресс-конференции 19 августа 1991 г., что впрочем, профессиональной карьеры не спасло. Новым министром ненадолго стал Борис Панкин, который будучи послом в Праге, что называется, «прочувствовал» ситуацию и публично выступил против путчистов. Тоже осторожность (страх?), только с иного угла. Но это – уже другой вопрос.
     В этом месте необходимо упомянуть еще о т.н. «династиях». В МИДе и МГИМО всячески пропагандировали мысль о полезности преемственности дипломатических поколений. Почему бы им ни быть, если есть рабочие династии (главный тезис). Да, есть и в системе дипслужбы такие примеры – Трояновские и некоторые другие. Но с известных пор практика протекционизма в пользу детей и внуков (может быть, и правнуков, не знаю) зашла так далеко, что стала разъедать саму систему. Мне приходилось учиться и работать, в том числе преподавать,  со многими представителями «династий».
          Громыко – в дипломатии это не просто фамилия. Это знак, своеобразный бренд. «Mister NO» говорили на Западе не только о В.М.Молотове, но и об Андрее Андреевиче. Это – еще и династия. Сын академика Громыко, тоже А.А., но Анатолий, окончив МГИМО, тоже пробился в Академию наук и возглавил Институт Африки, не зная толком, кажется не только африканских, но и вообще иностранных языков. Самая известная его книга называется «1036 дней президента Кеннеди», видимо, об Африке. Название, не напрягаясь, переделал; из бестселлера А. Шлессинджера, добавив 36 дней (калькулятор уже был в ходу). Дочь академика Громыко, Эмилия Громыко-Пирадова;; в 80-е гг. занимала пост заведующей аспирантурой МГИМО, да так, что пришлось учредить ставку то ли зама, то ли пома заведующей для ведения собственно работы (ставку занял С.Б.Дружиловский). Старший сын Анатолия, Игорь, обучаясь в МГИМО (естественно!) умудрился на первом курсе получить «неуд» по английскому языку в зачетную книжку, что, вообще говоря, немыслимо. После улучшения языковых навыков до «удовл.» на производственную практику был распределен в Англию с устной формулировкой: «Пускай посовершенствуется в английском». Чего, видимо, не произошло. В 1984 г. (еще при жизни дедушки-отца;;;) его следы еще «ярко» прослеживаются в Финляндии (первый секретарь посольства), а уже в 2005 г. с трудом отыскиваются в Грузии, где он занимает должность советника-посланника. За 21 год – из статского в действительные статские – ну, прямо, головокружительная карьера! Времена изменились. Его двоюродный брат, Андрей Громыко-Пирадов (не потерять бы первую составную фамилии) успешно поступает в 1981 г. МГИМО (кто бы сомневался?). А вот сводный брат Алексей (от второго брака Анатолия А.) туда уже не рвался, решив поступать в МГУ. Их последующей истории не знаю, но времена, действительно, меняются.
     Разумеется, описанная нами схема использовалась не только в МГИМО, но и в других вузах. И в московских, и в провинциальных, от Санкт-Петербурга до Южно-Сахалинска. Но кажется, нигде, как в МГИМО, она не приобрела столь уродливые формы.

Реальные истории и байки

     Две популярные расшифровки аббревиатуры МГИМО – Московский государственный институт могучих отцов, Много гонора и мало образования. Обе грешат неточностями, но ведь они – из области баек, а значит, менее правдивы, зато более экспрессивны. А это – извините, часть имиджа.
     На распределении в МИДе: «На практике Вы преступно-халатно повели себя на приеме в нашем посольстве. Приняли бельгийского посла за болгарского, ущипнули жену польского советника, ударили мозамбикского посланника, ножом для мяса резали рыбу… Даю Вам последний шанс. Работать поедете в Париж. – Спасибо, папа!»
     На вступительном экзамене по географии: «Покажите Кубу (абитуриент ищет на другой стороне карты), форма правления (не понимает вопроса), ну, республика или монархия (долго думает, группа смеется), отвечает, что республика (группа смеется громче потому, что думал), поправляется – монархия (группа просто валится со смеху, преподаватель не знает, что делать). Итог – «пять» (1981 г.). Остальные юмористы из этой группы больше «четверки», кажется, не получили.
     Из нотации посла СССР в Великобритании референту в 1971 г. после высылки более чем 100 дипломатических сотрудников (на самом деле – офицеров ГРУ и КГБ): «Акция беспрецедентна. Ваши формулировки в проекте ноты правительству Ее Величества безупречны. Есть только две неточности – «на фиг» пишется раздельно, а «затрахали» - слитно.» (В оригинале анекдота, естественно, существительное и глагол – иные.)
     Пятикурсник А. Г. Боровик (сын Генриха Боровика, студент факультета международной журналистики) в 1978 г. сдает зачет по курсу экономической географии и на просьбу профессора показать Саяно-Шушенскую ГЭС на карте долго смотрит на карту СССР, явно ожидая подсказки. Та последовала, мол, связано с биографией Ленина. Найти на карте Ленинград для «без пяти минут» специалиста – уже не проблема. Уже можно смеяться. Но его в тупик ставят уточняющие вопросы: «А не Ленинабад? – Да. – «Может быть, Ленинакан? – Точно, как это я забыл!» Смеяться или плакать?
     Вопрос: «Чем отличается столица Камбоджи от студента МГИМО?» Ответ: «Столица Камбоджи – Пномпень, а студент – пень-пнем.» Не совсем точно, но анекдот ведь.
     Как-то по молодости поручили вести семинары (т.е. «вслед за лекциями одного из профессоров») у группы студентов факультета международных экономических отношений. Идет опрос, а дело было в 1978 году. «Ваша фамилия? – Брежнев. – Что такое «триада» в свете советско-американской гонки вооружений? - … Невразумительное мычание. – Кто староста группы? (заметьте – время-то советское) – Я!» «Выдающиеся» таланты позволили ему, как и вышеозначенному Игорю Громыко, поехать на преддипломную практику в Лондон, откуда был «отозван» в связи со смертью в 1982 г. деда. Позже встречал фамилию Андрея Юрьевича Брежнева в списке офицеров запаса на командирской переподготовке, самого его, естественно, не видел, потому что Они «не удостаивали чести» стрелять и ползать по снегу на полигоне в Таманской дивизии. В наши времена откормленная физиономия иногда мелькает на экранах телевизоров, да и то обычно в связи то ли с 7-м ноября, то ли с 1-м мая, то ли с 19 декабря (день рождения Ильича-втрого).
     Американский дипломат после посещения туалета спрашивает у советского коллеги: «Фас в МГИМО нэ утшили мыть руки после сортир?» Ответ: «Нас учили не писать на руки».
     Фамилия Алиев в Азербайджане – все равно, что фамилия Иванов в России. Перефразируя Константина Симонова, можно сказать, что на ней вся республика держится. Еще до «перестройки» в интервью «Литературной газете» глава нахичеванского клана обрушился на систему «отцовства» в госучреждениях. Я-то по молодости лет принял все за чистую монету. А мне возразили: «А что ты радуешься? Своего-то сыночка он пристроил в наше посольство в Англии.» Ныне сыночек – президент Азербайджана, Ильхам. Кажется, растут и наследники.
     «Может ли сын посла стать советником? – Да. – А послом?  – Да. – А министром? – Нет. У министра есть свои дети.»
     Как уже говорилось, в предметные комиссии приглашались преподаватели МГИМО (реже из других организаций) после тщательного отбора. Но если найти преподавателей по истории или английскому языку для такой работы не составляет обычно труда, то отыскать в июле, в отпускной период преподавателей восточных или редких языков – это означает отозвать их из отпуска, но предварительно хотя бы зная, где они.  Срыв экзамена влечет неопределенные последствия для организаторов, т.е. высшего менеджмента МГИМО. И вот, председатель экзаменационной комиссии (в разные описываемые времена – В. К. Ломакин, Н. М. Никулин, В. Д. Щетинин, А. В. Торкунов, И. Г. Тюлин) вынужден идти на «чрезвычайные» меры. Мне, например,  по приказу пришлось однажды принимать экзамен по румынскому, которого я не знаю. Слава Богу, главой предметной комиссии был сотрудник румынского направления МИД СССР, а я, кроме слова «Ля Риведере» («До свидания») не понял ничего. Но подпись поставил. Еще более анекдотичный случай произошел с начальником учебного отдела А. В. Зиневичем, которому в аналогичной ситуации одному (!) пришлось принимать экзамен по китайскому. Как он принимал, не слышал, но, видимо, чисто по-китайски кланялся. И, может быть, сказал «цзай цзень» («До свидания»). Ну, и поставил, естественно, счастливому выпускнику московской спецшколы «5».
            
     Вместо послесловия. Да, я работал в МГИМО, теперь МГИМО (У). Я люблю этот институт. Но не все вышеизложенное.

     P.S. Данные реминисценции были написаны в 2011 г. Для себя. Этой же публикацией я обязан Николаю Николаевичу Прошунину, воспоминания о МГИМО которого, я вычитал совсем недавно, в июне 2018 г. Н. Н. Прошунин – многолетний ответственный секретарь Приемной комиссии МГИМО, тогда доцент кафедры мировой экономики, мой друг. Коля, если прочитаешь, отзовись. Мой e-mail: aostrog@mail.ru

© А.О. Строганов
© Самиздат