Контейнер 384. Часть 6

ЭПИДЕМИЯ



Пока наши герои томились в заключении, гнёт которого постепенно растворял всю призрачность пребывания здесь, в этом теле, в городе все более прогрессировали волны эпидемий: кожные, аллергические и психические болезни буквально поглощали всё большее количество людей.
В городе был введен карантин. До селе не бывалые болезни не знали как лечить, поэтому медицина предлагала сразу комплексную экстренную программу вакцинации и иммунизации, в ходе которой рассчитывали «угадать» и погасить волну заболеваний.

Все люди ходили в специальных защитных масках. Массовые мероприятия никто не посещал. Все были напуганы болезнями и все учащающимися задержаниями людей. Власти города успокаивали жителей тем, что запускали бесплатные вагончики для вакцинаций, способствовали распространению масок. Специальная техника день и ночь вычищала и без того чистый город. От чего здесь постоянно слышался неприятный гул.

Сильное напряжение ощущалось в городе. Казалось, скоро где-то что-то прорвется. Больницы, тюремные камеры и морги были переполнены. Из города никого не выпускали, никого не впускали. Тиски властей и их правил все более сжимались. Люди задыхались от болезней, душевной пустоты, бессилия.

На улице все чаще встречались неадекватно ведущие себя люди: одни причудливо смеялись, другие с кем-то громко ругались.

Как здесь не хватало свежего воздуха…

Ощущение безысходности, заточения и безответности заковывало в панцирь болезненных состояний, истощенные тела. С введением карантина здесь ввели запрет на ввоз свежих овощей и фруктов. Вся вода подвергалась дополнительной очистке с применением  хлора.

Пожалуй, нельзя было найти семью, в которой все были здоровы.

С момента начала вакцинации прошло несколько недель, но уже становилось очевидно, что она не только не помогает, но напротив, подавляя и без того ослабленные силы организма, провоцирует еще большую заболеваемость.

Болеющим стали ставить уже по несколько диагнозов.

В городе начиналась паника.

Люди, собравшись небольшими группами, призывали представителей властей сложить свои полномочия и открыть город. Другие в бессилии просто не могли выйти на улицу.

Все больше людей подходило к черте: а что дальше? Пустота и разочарование - вот итог всей прожитой жизни.

Никакие призывы более не были слышны. Каждый оказался один на один перед своим зеркалом, своим отражением.

Вот здесь-то многие и сходили с ума: не в силах принять увиденное, полные отчаяния и страхов.

Все описанные события происходили прямо на глазах Руно. Так случалось, что он сам того не хотя бывал в самых их эпицентрах.

Все здоровее становилась его жена и дочь, все печальнее и угрюмее делался он сам.

В один солнечный, но ветреный день он, не сумев более выносить тяжести, какой полнилась его душа, после рабочей смены, он направился прямиком к главному прокурору.
Заходил он к нему словно в камеру смертников: с опущенными плечами, повесив голову, готовый к аресту.

- Разрешите? Товарищ главный прокурор. – Понуро спросил Руно, стуча в дверь.
- Да, входите!– Ответили за дверью. – А, Руно. Проходи. Давно не виделись. – разглядывая смотрителя добавил прокурор, протягивая руку визитеру.
Главный прокурор города был человеком высокого роста, крепкого телосложения с красивыми светло-карими глазами. Большие пальцы рук напоминали медвежью лапу, а густые волнистые волосы львиную гриву. Еще одной интересной чертой было родимое пятно на шее. Точно след от кровавого боя. Лицо прокурора пребывало в средоточии; не редко и злым, на что указывали глубокие мимические морщины на лбу, возле рта и под глазами а также багрово-красный цвет кожи. Общий вид его был измотанный, усталый. Характером он был вспыльчивый. Это за последнее только время. Прежде он всегда был спокоен. Но болезнь тринадцатилетнего сына Эмиля в конец извела его, выбила из равновесия.

Не мог он смириться с его потерей. Мальчик давно и очень серьёзно болел онкогематологией. Пересадка костного мозга, долгое лечение в больнице, химиотерапия не помогали. Мальчик уже пару месяцев угасал дома.

- Двенадцать лет и семь месяцев не виделись. – спокойно сказал Руно. – Исмаил, у меня разговор. Не простой. – Потупив глаза едва слышно произнес Руно.

- Ну выкладывай. Что случилось. Мои дела закончены. Дома … да у кого дома больных нет? Сам бы лучше болел… эх, ладно, сам ведь тоже двух выхаживаешь. Слышал я о твоих - с горечью произнес Исмаил.

- Уже нет. Ты знаешь, я ведь понимаю, что за то, что я тебе сейчас расскажу мне уже не светит своих увидать. Но их счастливые лица…

- Выкладывай уже! Хватит тут вступлениями реверансы мне показывать. Вылечились?! – Раздался бойкий медвежий рев прокурора.

- Стабильно идут на поправку. – С улыбкой тихо произнес Руно, вспоминая жену и дочь и смягчаясь в лице.
- Ну?!
- Исмаил, это заключенная Саломея. Я две ночи ее вывозил из тюремного блока. Она …
- Смертная казнь в течение  10 дней. – Жёстко ответил прокурор.
- Да. Знаю. – Потупив глаза, сказал Руно, заведя руки за спину, направляясь к выходу.
- Стой! Стой же! - Крикнул Исмаил, скрывающемуся за дверью Руно.

- Что? – спросил печально тот.
-Ты рисковал ведь. На карту свою жизнь поставил ради надежды на спасение. Руно, не жалеешь? – Нервно расхаживая по кабинету, спросил прокурор.
- Ни мига! – Просияв, радостно ответил Руно, с наполняющими глаза слезами.
- Ну! Расскажи. Всё равно ведь уж придётся.
- Да… что тут рассказывать? Я таких сильных, выносливых добрых и глубоких людей никогда не встречал. Все врачи нам отказывали в лечении. И жене и дочери помочь не могли. Я уже давно не слышал никаких ободряющих надежд. А здесь она, едва живая, сказала, что поможет. Я ж вижу, что не убежит, куда ей там.. а мне, бессонницей столько месяцев страдающему… - Голос Руно сорвался. Немного помолчав, он продолжил -  подарила нежности и покоя островок. Заснул как дитя на руках матери.

- Карцер открывал. – отрицательно покачал головой Исмаил.
- Не раз. – Виновато отвечал Руно.
- Дальше! - повелительным тоном сказал прокурор.
- Она сказала, что поможет. Я устроил встречу. Поменялся с напарником и отвез ее домой. Три часа длился разговор Саломеи и Люси. Обе вышли как березки родные, переплетаясь руками-ветками одна другую поддерживая. Обе в белых сорочках, тоненькие такие, а лица сияют. Вижу и нет уже сомнения, что выздоровеет. Люси слабая, без эмоциональная совсем уже года полтора лежала. Ничто ее не влекло, даже дочь наша. Отстраненная, уплывающая все дальше и дальше. И разговоры наши все короче делались. Больно вспоминать. Такое преображение … я не ожидал даже. С Майей дольше вышло. Сыскал ей… добыл все… ладно, чего уж там… краски, кисти, карандаши. Нашел! Немало денег выложил. Долг взял, а купил все что было еще у одного художника.

Исмаил удивленно приподнял бровь и прищурившись, наблюдал за исповедью Руно.

- Не было счастливее ее, когда я выложил на стол добытое. Еле держась на ногах, Майя подошла, и молча поглядев на гору материалов, взяла, что смогла и обняла, крепко прижимая к груди. Хэх… все благодарила и благодарила меня пока я не уехал. – Утирая рукавом под носом, едва сдерживая слезы приостановился Руно. Губы его сжались, взгляд повернулся к окну, наблюдая, как включаются городские фонари.

- Дальше! – Командным тоном произнес прокурор.

- Ночью вновь привез Саломею. Поели немного и сразу в детскую пошла. Там до утра и пробыла. Майя вся святилась, даже румянец заиграл на ее бледном лице. Огромное полотно нарисовали с городским пейзажем… ну и… - снова замялся и стих надзиратель.

- Продолжай! – Повелевающим тоном сказал Исмаил.

- Весь город утопал в зелени деревьев, кустов, трав, цветов. Столько жизни, яркости…


- Одними разговорами что ли вылечила? Руно, ты за дурака меня держишь? – Вскрикнул прокурор.
- Я как есть говорю, Исмаил. Чего мне таить? Не за этим явился…

- А зачем?! Зачем, скажи же! – Гремел голос прокурора, который терял самообладание.

- Не могу молчать. Саломея сказала, что благодарностью за лечение моё сердце спокойное будет. Совесть тяготит. Не могу больше выносить. Сперва не понял смысл слов ее, не придал значения. А потом вижу как люди страдают, умирают, как она на казнь идет…
- Казнили?
- Завтра.
Голоса стихли.
- Руно, я все понимаю. Сейчас всем сложно. Завтра приходи с повинной. А сейчас отправляйся домой. Попрощайся с родными. Мне тоже пора уже. – Одевая пиджак стихшим тоном говорил прокурор.

- Исмаил, может … не все мы знаем. Что-то нам не подвластно. Есть какая-то нить, связь какая-то, которую мы потеряли. Сперва в себе, а потом и тем, что оградили себя, превратив искусственную тягу к чистоте, технократии в фанатизм. Может, мы поплатились самым сокровенным, что было …

- Не желаю слушать, Руно. Мне надо к сыну! – Направляясь широкими шагами к выходу, бросил Исмаил.
Смотритель подошел к двери, ручку которой отворял Исмаил и неожиданно для себя замер, не смея пошевельнуться. Все тело его точно залило свинцом, сердце словно лотос распустилось, с губ слетали слова:

- Время. Мы еще его имеем. Завтра уже его не будет. Рискнуть порой единожды шанс даётся. Но сожаления утраченной возможности прольются шире. Мы закостенели, Исмаил, как же мы увязли в ограждениях, в лабиринтах самих себя, ища, терзаясь. На все доказательств просим. Вчера вот не было эпидемии, сегодня все иначе. Может вот он, момент долгожданный держим в руках ещё! Может и сын твой…

- Молчи! Молчи! – Закрывая уши, корчась словно от невыносимой головной боли, взмолился прокурор.

- Как пожелаешь... – Глубоко вздохнув молвил Руно, вновь ощущая легкость своего тела.

Оба вышли из кабинета и ни слова не говоря покинули здание суда.