Глава 12. Ухта-Свердловск. Прошлые будни и встречи

     Когда человек занят увлекательным, интересным делом, все бытовые неудобства и личные неудачи отступают на второй план. Не остаётся места ни для воспоминаний, ни для погружений в меланхолию и грусть, всё это скрывается где-то очень далеко, почти в подсознании.
     Весной 1973 года я перешла на пятый курс института, а на работе трудилась над составлением геологической части к своему первому отчёту. Это весьма интересное занятие — изучать строение недр и составлять представление о том, в какое время, при каких условиях, в какой последовательности происходило формирование осадконакопления, и какие процессы сопровождали последующие изменения в толще отложившихся пород.
     Моя жизнь в этот период была похожа на езду в вагоне скорого поезда — быстро меняющиеся картины, новые пейзажи, впечатления и виды. Разница была лишь в том, что не было созерцательного, пассивного настроения. Работа требовала огромного напряжения и сосредоточенности.
     Итогом геофизических работ является написание отчётов и составление графических материалов — карт и разрезов. В электроразведочных работах, применяющихся при поисках углеводородов, — это карты напряжённости естественного электромагнитного поля; в гравиразведочных — аномалий силы тяжести; в сейсморазведке — изохрон (линий равных значений пробега отражённой волны до определённой поверхности).
     По завершении и оформлении текстовой и графической части отчёта происходит защита его на заседании научно-технического совета. Сначала она проходит в организации, выполнившей работы (экспедиции), а потом — в вышестоящей структуре (геологическом управлении или объединении). Ответственный исполнитель отчёта и старшие специалисты готовят доклад о результатах работ. Присутствующие и члены НТС задают вопросы, обмениваются мнениями по поводу качества и соответствия работ проектному заданию. Затем происходит голосование присутствующих членов НТС, определяющее оценку работ по пятибалльной системе.
     Первый отчёт, в котором я принимала участие в качестве геолога, а ответственным исполнителем был Василий Степанович Капитонов, НТС принял с оценкой «отлично». Участок работ находился в 45 километрах юго-восточнее города Печоры на так называемой Аранецко-Переборской складке. Через несколько дней напряжённой работы, после защиты отчёта, полученные материалы, как положено, были направлены в Геолфонд, территориальные фонды и в заинтересованные организации.
     Особо сложной была процедура сдачи отчёта в территориальные геологические фонды. Начальником фондов был очень строгий и дотошный старичок — Парханов М.Н. Это был пожилой человек предпенсионного возраста, суровый и скрупулёзный. По его хмурому, неулыбчивому, лишённому эмоций лицу сложно было понять, что можно ожидать от него в следующую минуту. Он самолично занимался приёмкой всех отчётов, при этом просматривал каждую страницу отчёта, рисунки и все графические приложения. Строго требовал соблюдения всех инструкций и правил по составлению геологической документации, заставлял авторов вносить многочисленные исправления в рисунки и приложения, иной раз казавшиеся неуместными придирками. Исполнители обычно шли к Парханову сдавать свои труды, вооружившись ручками, тушью, карандашами, линейками, проводили в его кабинете половину рабочего дня и безропотно исполняли все требования. Спорить и доказывать что-либо было бесполезно: начальник всегда прав. Тем более, что выданная им справка о приёмке материалов фиксировала дату сдачи отчёта в фонды, и это число должно было соответствовать заложенному в проекте: от цифры на бумажке зависела выплата денежной премии всему коллективу.
     В прошлом (1940-1950-ые годы) Михаил Николаевич трудился в системе ГУЛАГа МВД начальником поисковых партий в экспедициях Геологического управления комбината «Воркутауголь», занимался рудной геологией, исследованием геологического строения Полярного и Приполярного Урала, был автором отчётов по изучению горных пород его западного склона.
     Всем исполнителям работ, побывавшим в его кабинете, начальник фондов казался занудным, чудаковатым и капризным стариком. На самом деле это был геолог старой закалки, «законник», привыкший к безусловному подчинению установленному порядку...
     Завершение работ — радостное событие в жизни коллектива. Это — окончание этапа полевых и камеральных работ протяжённостью около года и подведение итогов их выполнения. Это как бы финиш в марафоне, передышка после суеты предзащитной поры и короткий период, позволяющий расслабиться и отключиться от волнений, связанных с публичным выступлением на НТС, обсуждением оценки отчёта и сроками его сдачи. Словом, повод для празднования. Небольшой коллектив нашей партии из восьми человек после защиты и сдачи отчёта в геологические фонды отмечал событие в ресторане. Заранее был заказан столик, и после рабочего дня всей гурьбой отправились в заведение с названием «Ухта». Коллектив, в основном женский, молодёжный, было весело, много смеялись, шутили. Вспоминали забавные моменты прошедшего года, высказывания специалистов НТС на защите. Весело посмеивались над начальником территориальных геологических фондов Пархановым, вспоминая его придирки и чудачества.
     За праздничным столом начальник партии Василий Степанович предложил тост: «За нашего молодого геолога Тамару Фёдоровну, которая впервые участвовала в написании отчёта и успешно справилась со всеми поставленными задачами».
     Нужно сказать, что В.С. Капитонов отличался эмоциональным характером, крайне остро переживал за возложенное на него дело. Его весьма огорчали неудачи и сложности в работе, он не всегда бывал сдержанным, но был добрым и справедливым руководителем. Василий Степанович имел приятную наружность, взгляд его выразительных глаз был мягким и тёплым. Он умел расположить к себе собеседника. Ко мне он всегда относился благосклонно, по-доброму, я никогда не слышала от него грубых, резких слов...
     После завершения работы меня перевели в новую камеральную группу для составления отчёта вместе с Г. С. Габлиной, о которой я рассказывала в главе 9. Я была очень рада, что мне вновь предстоит работать с этой необычной, замечательной женщиной. Площадь работ называлась Чернореченской и находилась в далёком Заполярье, в 120 километрах северо-восточнее города Нарьян-Мара, в северной части крупных валов: Колвинского и Сорокина. Впоследствии эту площадь я выбрала для написания дипломного проекта. В те времена этот район оценивался исследователями республики как весьма перспективный. И геологи не ошиблись в прогнозах: в дальнейшем в этой части нефтегазоносной провинции были открыты многочисленные крупные месторождения нефти...

     Сейчас я с изумлением вспоминаю те времена. Невероятно, но я успевала учиться, выполнять все контрольные и курсовые работы, вовремя сдавать зачёты и экзамены, изучать геологическое строение нового для меня района, и при этом ещё умудряться читать художественную литературу, просматривать все кинофильмы, не пропуская ни одного вышедшего на экраны страны, посещать концерты приезжих столичных музыкантов-пианистов, исполнителей классической музыки.
     Тем не менее, об этом свидетельствуют краткие записи в моих блокнотиках.
     Приблизительно в этот период я начала подписываться на ежемесячные журналы «Иностранную литературу» и «Новый мир». Стремясь быть в курсе литературных новинок украинских писателей и поэтов, выписывала также газету «Літературна Україна» и с большим удовольствием узнавала о вышедших в украинских издательствах поэтических сборниках полюбившихся поэтов Василия Симоненка, Лины Костенко, Тамары Коломиец, Виталия Коротича и других.
     Одна из книг, которую я тогда читала, называлась «Тревожный месяц вересень» Виктора Смирнова — о борьбе с бандеровским подпольем на Западной Украине. Помню своё удивление после её прочтения. Убийства, подожжённые хаты селян, «ястребки»...
     Хотя мои школьные годы прошли в Тернополе, можно сказать, в местах, где проходили столкновения с бандеровцами, но эта тема в те далёкие времена в кругу моих друзей и знакомых никем не обсуждалась, как будто на неё был наложен запрет. В мою бытность на Западной Украине я не знала лично ни одного очевидца описываемых событий. Вероятно, среди родителей моих подружек из местных, таковые были, но я об этом не могла знать, да и вовсе не думала. Конечно, слышала и читала о том, как жестоко бандеровцы расправились во Львове с писателем и журналистом Ярославом Галаном. Я всегда полагала, что ареной борьбы бандеровцев были сельские местности, а в городах они не пользовались поддержкой и появлялись редко. Книга Смирнова произвела на меня впечатление — в моих заметках сохранилась краткая запись о ней. Сюжет произведения — приключенческий, но манера повествования как-то не похожа на язык остросюжетного романа. Несмотря на то, что рассказ ведётся на русском языке, в нём присутствует характерный для сельских западных мест колорит, а герои разговаривают на особом западно-украинском диалекте. Чувствуется, что автор не понаслышке знает те края, о которых пишет. И ещё — завораживающие, великолепные описания полесской природы, яркая образность. У меня сохранилась чудесная цитата из этой книги, смысл которой был близок и созвучен моему ощущению — счастливые мгновения вместе с мечтой о самом счастье, казавшемся возможным, ушли в прошлое, и осталась боль в глубине души. «Каждая счастливая минута, выпавшая на нашу долю, это как капля, сорвавшаяся с листа. Упала и растворилась в земле. Её не найти, можно только ждать следующую»...
     Книгу я читала с большим удовольствием, словно окунувшись в далёкое, туманное прошлое в глухую украинскую деревню. Описывались забытые исторические времена, которые, казалось, никогда не смогут повториться...
     В страшном сне не мог тогда присниться нынешний день. Всё, что происходит в Украине сегодня, — это умопомрачительный возврат к истории, происходившей 70-80 лет тому назад в западной части страны. Националистическая борьба, подогреваемая извне, продолжается в новых реалиях. Её методы — так называемая «декоммунизация» и русофобия — явления одного порядка. Можно ли ненавидеть ныне живущих русских людей за события, произошедшие в такие далёкие времена? — Ведь в таком случае русские должны бы воспылать ненавистью к тем, кто погубил десятки миллионов их соотечественников. В Отечественную войну в гитлеровских войсках помимо немецких, были итальянские, венгерские, чешские, словацкие и многие другие национальные формирования. Но русский народ всех простил. В России никто не кричит: «смерть ворогам!» и не призывает отправить их «на гілляку».
     В Украине борьба с памятниками и с символами советского прошлого превратилась в великое национальное развлечение. Можно ли считать такую одержимость достойной украинской нации? Страсти, разгоревшиеся вокруг борьбы с памятниками Ленину, вызывают лишь антипатию. Даже не сам факт сноса памятников, а то, как это происходит.
     Неужели кукловоды, руководящие этой «великой» деятельностью, решили, что таким образом возможно изменить историю собственной страны? Что посеяв в украинском народе ненависть к прошлому и к России, где проживают миллионы украинцев, можно сделать людей счастливыми? Что из Ненависти может родиться созидание и процветание страны? Вероятнее всего, такая обстановка в стране властям выгодна, потому что отвлекает людей от насущных проблем и направляет народный гнев на «извечного врага».
     Украина больна болезнью, которой в какой-то мере Россия переболела в «лихие» (воровские) 1990-ые. В те годы в России под руководством «великих реформаторов», боровшихся с «коммунистическим прошлым» (на самом деле — стремившихся к власти), тоже рушили памятники, в основном, в столицах. Находились «борцы», вымещавшие свою злобу на мёртвых изваяниях: какая небывалая «смелость» — памятник ничем не ответит и по физиономии не врежет! То мы возвеличиваем до небес, то низвергаем и смешиваем с дерьмом. Слава Богу, переболели. В России ныне не рушат памятники представителям «вражеских» наций: Гейне, Диккенсу, Сервантесу, де Голлю, Нансену, Фучику, Нобелю, Энгельсу (Москва), Шевченко (Москва, Петербург), памятники и памятные знаки: Гёте, Мицкевичу, Нобелю, Пастеру, Декарту, Растрелли, Росси, Кварнеги, Ринальди, Фаберже, Монферану и даже бравому солдату Швейку (Петербург). Памятный знак стоит на месте первого захоронения Шевченко в Петербурге, и на бывшей могиле поэта — всегда живые цветы... А в провинциальной Ухте, рядом с железной дорогой высотой с двухэтажный дом, возвышается уже более полувека голова Ленина, смонтированная из металлических конструкций. Стоит никем не охраняемый Ленин на безлюдной возвышенности и никому не мешает. Ухта — город нефтяников и газовиков, трудовой город. И людям здесь некогда заниматься глупостями.
     То же самое с переименованием городов и улиц. В те же воровские годы в России осуществлялись переименования названий городов и улиц в соответствии с переменчивостью политических предпочтений «сверху». Ныне в Петербурге не переименовывают улицы Будапештскую, Бухарестскую, Варшавскую, Пражскую, Гашека, Лациса, Шевченко, Франко, Леси Украинки, Корнейчука, Руставели и многие другие. В Украине за годы независимости переименования приобрели постоянный характер.
     В Западной и Центральной Украине повсеместно открываются так называемые «музеи советской оккупации». Той самой «оккупации», благодаря которой Украина, образовавшаяся в границах Украинской ССР, приросла значительной частью нынешних территорий. Видимо, не стоило в 1939-ом «оккупировать» Западную Украину, а оставить её в составе Польши. Наверное, великую ошибку совершило тогда руководство СССР. Вряд ли с территории Польши зараза необандеровщины расползлась бы ныне по всем украинским областям. Киев не был бы оккупирован ордами правосеков, творящими беззаконие и вседозволенность. И мои любимые подруги, живущие ныне в разных городах Западной Украины, чьи родители после войны обосновались в тех краях, не жили бы в постоянном страхе за судьбы своих детей и не страдали бы, видя толпы «пассионариев», потерявших от ненависти рассудок. Донбасские дети не гибли бы под обстрелами... Душа бы не болела за милую, потерянную Родину... Но, увы, история не имеет сослагательных наклонений... Глядя на то, как безумные молодчики рушат памятники, штурмуют Посольство соседней страны, сжигают живых людей, мне становится стыдно, что я принадлежу к одной с ними нации...
     Запомнилась также книга о Рихарде Зорге М.С. Колесникова. Мужество и бесстрашие, сила духа, верность долгу, достоинство и презрение к смерти. Человек может многое, но на подобное способен далеко не каждый. Щемящая горечь слов из старинного японского стихотворения, приведённых в этом произведении, поразила воображение. Сегодня, в тяжёлое, гнусное время, имеющее запах предательства и лжи, эти строки звучит с особой трагической силой. К тому же, на финишной прямой жизни, когда многие родные и друзья ушли по звёздному пути в Вечность. «Как огни, гаснут люди. И нет ничего от людей, только пепел печали»...
     По большому счёту, участь каждого человека, даже успешного — несправедлива и трагична. В юности мы стремимся узнать свои возможности и способности, познавать мир, открывать интересные, увлекательные занятия, овладевать знаниями. В молодости определяется круг друзей — людей близких по духу и увлечениям, появляются привязанности, создаётся семья. В зрелом возрасте завершается определение круга интересов, пополняется интеллектуальный багаж, растёт профессионализм, реализуется созидательный потенциал... Жизнь проходит стремительно и кажется, что многое ещё впереди... Незаметно подкрадывается старость — тяжелейший период, когда человек вынужден ежедневно вести борьбу с недугами и привыкать жить в новых условиях — выживания. И, не успев свершить значительную часть задуманного, — приходится покидать этот мир, унеся с собой багаж знаний, огромный опыт, эрудицию, профессионализм. Уйти навсегда и стать ничем... Можно ли считать это справедливым? — В нашем представлении — вряд ли... Но у природы свой резон — она расчищает пространство для новых поколений.
     Завершая рассказ о некоторых произведениях советских писателей, которые упоминаются в моих заметках начала 1970-ых годов, хочу особо отметить автобиографическую прозу К.Г. Паустовского. Читая этого автора, я наслаждалась изумительными, мастерскими зарисовками природы, умиротворением и гармонией, исходящими от любования красочными видами полей, «похожих на море»; лесов, «величественных, как кафедральные соборы»; неподвижной реки с глубокими омутами, окружённой «травами в человеческий рост»; многочисленными озёрами с гнездящимися утками; журавлиными стаями в высоком небе. Среди этой «тихой, немудрёной красоты», в единении с природой, человек обретает душевное спокойствие, забывает о мелочной суетности жизни. Любовь к этому «лесному задумчивому краю» невозможно забыть, «как никогда не забывается первая любовь» («Мещёрская сторона»).
     В автобиографической книге «Далёкие годы» К.Г. Паустовский рассказывает о своём детстве. В произведении — интересные подробности из жизни в дореволюционные времена в начале ХХ века. О студенческих годах в Киевской гимназии, об увлечениях театром, литературой, поэзией, философией. Очень интересны размышления автора о различном восприятии русской и зарубежной литературы. «Западная литература привлекала нас изяществом, спокойствием и совершенством рисунка... У Мериме или у Флобера все было ясно, как в летнее утро, а Достоевский надвигался, как гроза с её тревогой и желанием спрятаться под надёжную крышу». Яркие впечатления автора — в описаниях его жизни в разных городах: Черкассах, Геленджике, Брянске, Ялте, Москве... Романтические мечты о море... Неурядицы в семье, судьба родителей и других родственников. Воспоминания о Врубеле, Булгакове, о встрече с царской семьёй, убийстве Столыпина — все эти свидетельства прошлого имеют историческую ценность. Действия романа происходят во времена, когда живы были Толстой, Чехов, Бальмонт, Серов, Левитан, Скрябин, Комиссаржевская. Автор упоминает о том, как воспринимались известия о смерти Чехова и Толстого. Писатель повествует вроде бы о своей личной судьбе, но в его изложении отражена целая историческая эпоха. Рассказ ведётся добротным, классическим русским языком, с мастерством, без излишних новшеств, вычурности и заумствований.
     Не могу удержаться и не привести пару кратких цитат, из произведения. Это размышления автора о счастье, очень созвучные моим собственным.
     «Ожидание счастливых дней бывает иногда гораздо лучше этих самых дней».
     «Как мало нужно человеку для счастья, когда счастья нет, и как много нужно, как только оно появляется»...

     Концерты классической музыки в 1970-ые годы проходили в Ухте в музыкальной школе, которая являлась центром культурной жизни города. Школа основана в начале 1950-ых годов. Инициатором её создания стал венгерский композитор, закончивший Берлинскую консерваторию, П.Ф. Вейс. С начала 1930-ых годов проживал в СССР, а в 1937 году был репрессирован и сослан в Ухту. Он преподавал в открывшейся школе уроки музыки и самостоятельно разрабатывал методику их преподавания, издавал теоретические пособия для занятий музыкой. В 1960-ые годы Павел Филиппович возглавлял объединение ухтинских композиторов. В школе подобрался замечательный коллектив музыкантов-профессионалов, влюблённых в своё дело.
     Музыкальную школу Ухты по классу фортепиано закончил мой большой друг Андрей Назаров, яркий, талантливый человек, о котором, возможно, я напишу в следующих главах. Известный певец, музыкант и композитор, создатель музыкальной группы «Сталкер», а в последствии — клавишник группы «Машина времени» Андрей Державин также обучался здесь игре на фортепиано. А с его отцом Владимиром я училась на одном курсе в Ухтинском индустриальном институте. Мир тесен...
     Музыкальная школа занимает очень красивое здание в старой части города. Концертный зал с замечательной акустикой давал возможность приглашать известных музыкантов, устраивать концерты. Довольно часто здесь выступали приезжие пианисты, скрипачи, известные лауреаты всевозможных конкурсов, например, А. Скавронский, Э. Грач и многие другие. Афиши о предстоящих концертах заранее развешивались в разных частях города...

     Летом 1973 года у меня состоялась интересная командировка в Свердловск и знакомство с необычной женщиной, изумившей силой своей притягательности. Поскольку наша экспедиция начала проводить исследование в Предуральском прогибе с выходом на Западный склон Урала, мне предстояло просмотреть и отобрать для будущих работ карты и другие геолого-геофизические материалы, составленные в партии Региональной геофизики Уральского геологического управления.
     О Евгении Михайловне Ананьевой мне рассказали ещё в Ухте, отправляя в командировку. Главный геолог экспедиции проинформировал:
   - Работать тебе предстоит в контакте с известным геологом, опытным специалистом, начальником геофизической партии Уральского геологического управления Ананьевой. Под её руководством проводились комплексные геолого-геофизические исследования, открыты железорудные и угольные месторождения на Урале, составлены региональные геологические карты Уральского складчатого пояса, она является автором многих научных публикаций...
     Главный геолог также заверил, что проблемы с жильём у меня не будет: Евгении Михайловне отправлена телеграмма, в которой была названа гостиница и просьба забронировать в ней для меня место. Я отправлялась в командировку с большим опасением. Во-первых: ожидала встречи с серьёзной, строгой, сухой, до жути скучной особой. Во-вторых, не очень рассчитывала на то, что столь важная деловая женщина обратит внимание на какую-то телеграмму с просьбой позаботиться об устройстве вовсе не знакомой командированной, не известного никому начинающего геолога. Постаралась взять с собой в путь только самое необходимое, приготовившись скитаться по городу в поисках крыши над головой.
     Уставшая от недосыпа после ночного перелёта, направилась в гостиницу в центре города, которая называлась «Большой Урал». К моему великому удивлению, место на моё имя было забронировано. В душе я поблагодарила незнакомую пока мне Ананьеву; как потом оказалось, она поручила оформление брони одной из своих сотрудниц.
     На следующий день отыскала улицу Куйбышева, где располагалось геологическое управление, но без пропуска вахтёр меня не пропустил. Пришлось из вестибюля позвонить Ананьевой. Слушая мои объяснения, кто я и откуда приехала, она голосом, не предвещавшим ничего хорошего, четыре раза повторила слово «так». Тон её голоса смутил меня настолько, что я начала заикаться. Тогда она строго произнесла:
   - Передайте трубку вахтёру.
     И меня тут же пропустили в здание.
     При знакомстве и первом разговоре она не произвела на меня особого впечатления. Выше среднего роста, лет около 50, лицо удлинённое, ничем не примечательное. Вид у Евгении Михайловны был озабоченный, из под очков на меня смотрели серые глаза, выражение их было недовольное, как будто вопрошающее: «Откуда ты свалилась на мою голову?». Не верилось, что это та самая известная геологиня, о которой так уважительно отзывался наш главный геолог. Поговорив с ней около получаса, отметила живость и проницательность её взгляда. Не молодость, не блеск, а именно живость. Почему-то появилось ощущение, что она знает обо мне всё. Это очень странное чувство и бывает весьма редко. Она почти сразу же спросила:
   - Как у вас с гостиницей, всё ли в порядке?
   - Да, всё нормально, я вполне довольна, - ответила я.
   - У нас свободна небольшая комната. В ней пока никто не работает, там есть пара столов, на которых можно будет разложить материалы. Думаю, вам будет удобно там поработать.
     В этой комнате я проработала первую неделю своего пребывания в командировке, условия работы были настолько благоприятны, что за это время я успела выполнить большую часть своего задания. Было нелегко разобраться с огромным объёмом материалов по Западному склону Урала. Я рылась в объёмных папках, толщиной в пару десятков сантиметров и с трудом соображала, что может понадобиться для будущих исследований. И тут Евгения Михайловна оказала мне огромную услугу. Она помогала мне с подбором графики, давала ценные советы, сама разбирала вместе со мной карты и объясняла, как легче ориентироваться и «привязать» тот или иной лист к конкретным районам Урала.
     Через несколько дней у нас с Евгенией Михайловной установились тёплые, доверительные отношения. Она частенько интересовалась, чем я занимаюсь в нерабочее время, какие фильмы или спектакли посмотрела, на каких выставках побывала, какие места города мне понравились более всего. Давала советы, куда интереснее всего сходить, что посмотреть.
     Коллектив камеральной группы, которую возглавляла Евгения Михайловна, был женским. Вскоре для меня освободили стол в одной из комнат, где работали четыре молодые женщины и сама Ананьева. Женщины иногда переговаривались, и я услышала от них кое-что об их начальнице.
     За глаза сотрудницы называли её «наша мама». Друзья звали её «одержимой», а собственный муж — ласково: «горе моё луковое».
     В работе она была действительно одержимой. При необходимости могла работать сутками, без отдыха и выходных. В отпуск не уходила уже несколько лет.
     В углу комнаты я заметила свёрнутый спальный мешок.
   - Кто-нибудь в поле собрался? - поинтересовалась мимоходом.
     Одна из женщин ответила:
   - Нет, это «наша мама» здесь ночевала перед защитой и сдачей отчёта. Две недели она вообще не уходила домой, чтобы не тратить время на транспорт и домашние дела.
   - Мы, конечно, все тогда работали напряжённо, - добавила вторая. - И вечерами оставались, и по выходным корпели, она же трудилась особенно самоотверженно, без устали. Иногда кажется, что она железная...
     Я заметила, что Евгения Михайловна после рабочего дня остаётся на рабочем месте. И поскольку у меня не была выполнена значительная часть работы, я начала оставаться по вечерам вместе с ней. Мы молча занимались каждая своим делом, но всё же отвлекались изредка на чай и вели тихую беседу.
   - У нас подобрался замечательный коллектив, - рассказывала Ананьева. - Я очень довольна своими сотрудницами. Все мои девочки — хорошие, душевные люди. Они у меня разные, с разными судьбами, все — с непременными женскими слабостями. Но главное для меня то, что они добросовестно выполняют порученную работу. Я знаю, что они любят и уважают меня, так же отношусь к ним и я. У нас не бывает конфликтов, всегда — деловая атмосфера. Мы вместе выполняем картографические работы по составлению обобщающих материалов по разным видам исследований по всему Уралу. Это колоссальный объём геолого-геофизических работ, с которым не справилась бы ни одна камеральная группа в нашей экспедиции.
   - Все ваши сотрудницы, конечно, с высшим образованием? - спросила я.
   - Нет, - ответила Евгения Михайловна, - есть и техники. Но каждого техника, работающего в нашей партии, по своим профессиональным качествам можно приравнять к инженеру: все они работают самостоятельно. У каждого есть свой участок за который он отвечает. Я всегда уверенна и спокойна за своих девочек, и знаю, что они меня не подведут...
     Меня удивило то, что Ананьева, довольно известный геолог-геофизик, разговаривала со мной, начинающим специалистом, на равных, делилась своими замыслами в отношении будущих направлений деятельности по изучению складчатого пояса Урала, в частности, о применении геофизики в изучении геологических объектов. Так, она очень доходчиво объяснила, что одной из задач, стоящих перед коллективом партии Региональной геофизики, считает составление методических рекомендаций по использованию геофизических методов при проведении геологической съёмки. Методическое руководство должно было наглядно подтвердить, что геология без геофизики не будет столь эффективна, как в паре с геофизикой; и напротив — геофизические исследования в отрыве от геологии будут неполными и весьма неоднозначными.
     Как-то у нас с Евгенией Михайловной зашёл разговор о личной жизни. Она поинтересовалась моим семейным положением. На вопрос я ответила так:
   - Я пока завершаю учёбу в институте и о замужестве не думаю. И, откровенно говоря, знакомые мужчины в моём окружении не вызывают совершенно никакого интереса. Одни чрезмерно увлекаются спиртным, другие обзавелись семьями, а некоторые настолько примитивны и неинтересны, что с ними не о чем поговорить. Вообще среди сильной половины слишком мало умных, эрудированных. Выйти замуж для того, чтобы вскоре разойтись, — это не для меня. Думаю, что вряд ли у меня получится обзавестись когда-нибудь семьёй. Придётся ограничиться любовью к своей работе.
   - Знаешь, Тамара, ты напрасно так негативно настроена в отношении замужества, - отвечала она. - Я, конечно, работой одержима. И всё же не мыслю жизни без своей семьи, без своих детей. При всей своей загруженности на работе, я умудрилась родить четверых детей. Правда, я ни разу не была в декретном отпуске. Первый мой сын родился в Казахстане. Я была молода, но уже вела геофизическую партию. Будучи беременной, до последнего дня летала на вертолётах в полевые отряды, а когда почувствовала, что пришло время рожать, сама пешком отправилась в больницу, - призналась она. - Теперь я уже трижды бабушка. Трое моих сыновей женились, обзавелись детьми. Все трое — геофизики, закончили наш горный институт. Я горжусь ими и радуюсь их успехам. Но никогда ни на одну минуту я не мечтала оставить свою работу, хотя иногда было очень тяжело.
     Меня удивило, что эта женщина, безусловно, незаурядная Личность, была со мной столь откровенна. Ведь знакомство наше было, можно сказать, мимолётным, и не было никаких предпосылок, что где-нибудь, когда-нибудь Судьба столкнёт нас ещё раз. Была ли эта необыкновенная женщина столь же искренней с другими, не знаю. Тем не менее, при всей своей огромной занятости, она находила возможности для бесед со мной и уделяла мне много времени.
     Помню, вечером мы вместе пошли домой и прогулялись по вечернему Свердловску. И я поняла ещё одну глубокую привязанность этой удивительной женщины. Она влюблена в свой родной город, восторженно рассказывала о каждой улице, каждом доме, о которых помнила множество исторических сведений. Евгения Михайловна провела меня по центру чудесного города и показала красивейшие здания: Городского Совета, Горно-металлургического техникума, Консерватории, Монетного двора, дома Севастьянова, дома Ипатьева (в котором в 1918 году была расстреляна царская семья), кинотеатра Октябрь, театров: драмы, оперетты, оперы и балета и другие. Моя спутница называла фамилии архитекторов, проектировавших старинные здания, и мне показалось, что звучали преимущественно русские фамилии. Это была незабываемая экскурсия, которую она сопровождала интереснейшими рассказами из истории удивительного уральского города Екатеринбурга. Много интересного поведала о Горном заводе и Монетном дворе при нём, появившимися почти с основания Екатеринбурга в первой половине ХVIII века. Здесь чеканили сначала квадратные, а впоследствии круглые медные монеты для всего Российского государства. Я услышала рассказ о Плотине и Водонапорной башне, приводивших в движение механические устройства в заводском производственном цикле. Здесь находилась также гранильная фабрика, где мастера работали с уральскими камнями: малахитом, яшмой, изумрудами, рубинами, александритами, изготовляя изделия необыкновенной красоты. Я узнала, что в 1930-е годы екатеринбургские мастеровые выполняли огранку самоцветов для рубиновых звёзд на башни Московского Кремля.
     В какой-то момент я поймала себя на мысли, что по-доброму завидую этой женщине, влюблённой в свой город, свою работу, свою семью, своих девочек, как называла она сотрудниц. Как здорово родиться и жить в таком замечательном городе, очарование которого трудно передать словами. Беззаветно любить свою работу, достигнув в ней немалых успехов. Подобрать коллектив сослуживцев, в котором она пользуется заслуженным уважением. Иметь доверительные, душевные взаимоотношения с подчинёнными, сохраняя при этом строгую деловую обстановку, на что способен далеко не каждый руководитель. Плюс семья, дети, ведь дома она находит и понимание, и поддержку... Наверное, подумала я, это всё, что нужно женщине для полного счастья. И ещё я отметила, что теперь Евгения Михайловна показалась мне прекрасной. Эта привлекательность лилась из её внутренней сущности — цельной, увлекающейся натуры, влюблённой во всё, что её окружало.
     Я была очарована старинным городом, настолько своеобразным, что его невозможно сравнить ни с одним городом нашей страны. Оригинальная архитектура, много старых домов с колоннами, красочными арками, балконами, портиками, оригинальными барельефами. Более всего дореволюционных зданий купеческих домов в центре города, они очень своеобразны, украшены декором, орнаментами и лепниной. Широкие улицы, площади, скверы. Запомнилась площадь Труда, площадь 1905 года, набережная вдоль городского пруда, замечательные здания университета, политехнического, горного институтов и многое-многое другое. И ещё — множество деревьев, цветочных клумб, фонтанов, запах липового цвета на городских улицах. К сожалению, из-за большой загруженности работой, не хватило времени побывать в музеях города...
     Город произвёл впечатление основательного, прочного и добротного. Я долгие годы мечтала побывать там ещё раз, задержаться подольше и ознакомиться более детально со всеми его красотами, его историей, архитектурой, музеями, театрами...
     К сожалению, дом Ипатьева, который я видела в Свердловске в 1973 году, не сохранился. Несмотря на то, что здание имело статус историко-революционного памятника, оно было уничтожено в 1977 году по распоряжению Бориса Ельцина, который возглавлял в те годы Свердловский обком КПСС. Видимо, партийный бонза, выслуживаясь перед кремлёвскими правителями, усердствовал ради своей карьеры. Этому предшествовало решение заседания Политбюро ЦК КПСС, принятое в 1975 году. Наверное, те, кто принимал такое решение и осуществлял его, мало чем отличались от тех, кто отдавал приказание о расстреле всей царской семьи, включая детей и прислугу, и выполнял его. Впоследствии Борис Ельцин, пробравшись с помощью КПСС в Кремль, ликвидировал вслед за домом Ипатьева и наше государство — Советский Союз, принеся многочисленные беды народам, его населявшим.
     Именем Ельцина назван ныне Уральский государственный университет, созданный на основе двух вузов Екатеринбурга, прежде носивших имена Максима Горького и С. М. Кирова, почитаемых своими современниками. Как всегда, наши властители поторопились с увековечиванием памяти президента Ельцина, разрушителя и преступника, ненавидимого большинством своих сограждан ещё при жизни. Надеюсь, что будущее всё расставит на свои места и справедливость будет восстановлена. Ещё более негативно большинством граждан России воспринимается сооружение и открытие в Екатеринбурге так называемого Ельцин-центра, грандиозного сооружения в исторической части города, по площади превышающего выставочный зал Манежа в Москве и Зимний дворец императора в Петербурге.
     Общественное мнение, высказывания на многочисленных форумах и диспутах однозначно свидетельствуют о том, что подавляющее большинство граждан России вспоминают «эпоху Ельцина» с омерзением. В этом не сложно убедиться, открыв сведения по теме в интернете.
     В доказательство приведу только один комментарий из обсуждений в интернете.
     «Гнусное беспринципное алкоголическое тупое ничтожество, перевёртыш, глава МГК КПСС, вдруг "прозревший" и сжёгший свой партийный билет, неоднократно обещавший "лечь на рельсы", не выполнивший ни одного из своих обещаний, стрелявший в свой народ и свой Парламент - эта убогая во всех смыслах косноязычная мразь. ЕБН, над которым смеялся весь мир, и из-за которого было стыдно почти всем гражданам разрушенной им страны, которому нынешняя власть построила на государственные деньги Ельцин-Центр, был проклятием для России». *
     К теме 1990-ых «лихих»-воровских я надеюсь возвратиться в последующих главах своих воспоминаний.

     Из командировки я возвращалась через Пермь, Сыктывкар. В аэропорту Перми просидела почти весь день в ожидании лётной погоды — рейс задерживался в связи с метеоусловиями Сыктывкара. Эпизод сам по себе малозначимый, если бы в ожидании лётной погоды я не познакомилась с интересным собеседником, геологом из Ленинграда.
     В зале ожидания со мной заговорил мужчина интеллигентного вида, приятной наружности, лет около сорока. Высокий, стройный, лицо скуластое, характерное для незаурядных, волевых мужчин. Внимательные, доброжелательные серые глаза. Он летел с работы из Дальнего Востока в Ленинград, и поскольку были сложности с билетами, залетел в Пермь и теперь ожидал прямой рейс на Ленинград.
     Узнав, что я работаю на Севере в геологоразведке, Николай Петрович (так он мне представился) начал расспрашивать об условиях проведения работ, методах исследований осадочной толщи, размещении площадей геологических изысканий, проводимых нашей экспедицией, и иные подробности геологоразведочных поисков в Северо-Восточной части европейского Севера. Завязался интересный разговор.
     Сам Николай Петрович трудился в НИИ Ленинграда. Институт проводил геологические работы по всему Союзу: многочисленные экспедиции снаряжались на Крайний Север (в Архангельскую область и Республику Коми), Западную Сибирь, Казахстан, Восточную Сибирь (Иркутскую область, Якутию, Красноярский край), на Дальний Восток (Камчатку), а также для обследования акваторий дальневосточных и северных морей (морские сектора). Мой случайный собеседник очень живописно обрисовывал сибирскую тайгу, раздолье сибирских рек, малозаселённые, дикие края, нехоженые тропы, обычаи местных жителей Сибири. Всё это в чём-то было похоже на места, где мне самой довелось работать, но европейский Север всё же, как мне показалось, был более цивилизован и более обжитой. Громадное значение здесь имела Северная магистраль Москва-Воркута. Обширные просторы сибирской тайги севернее дальневосточной магистрали были глухими и труднодоступными, особенно в зимнее время, когда прекращалось судоходство по рекам.
     Наиболее мне запомнился на первый взгляд смешной случай, приключившийся с Николаем Петровичем, как он сказал, в начале 1960-ых годов. Занятный эпизод из жизни, услышанный от него, я записала в свой блокнотик. История, произошедшая с реальным человеком, не только смешная — она ещё и поучительная, и грустная, и в какой-то мере характеризует человеческие взаимоотношения того, не такого уж далёкого времени. Люди во все времена бывают разными. Но готовность человека прийти на помощь случайному встречному, вовсе не знакомому, попавшему в беду человеку, бывает, увы, не всегда. Историю, случившуюся с моим случайным собеседником, я привожу так, как услышала от него самого.
     Молодому геологу Николаю необходимо было вылететь из Ленинграда на Мангышлак, в район проведения институтом разведочных работ. Конечным пунктом, где обосновалась база экспедиции, был рыбацкий посёлок Баутино, находящийся на берегу Каспийского моря. Из Ленинграда нужно было лететь в Астрахань и там сделать пересадку на небольшой самолёт местных авиалиний. Дело было в начале летнего полевого сезона. Когда он утром улетал из Ленинграда, в северной столице было +10° и шёл проливной дождь. Билет удалось приобрести на рейс Ленинград-Баку, с посадкой в Астрахани. Перелёт на ТУ-134 занял около 2-3 часов. В Астрахани было как в бане, ярко светило солнце, и стояла жара под 30°. Николай снял плащ и пиджак и остался в одной рубашке. Пиджак он сразу же уложил в портфель, а плащ накинул на руку. Пассажиры, покинув авиалайнер, разбрелись кто куда. Те, кто летел на этом самолёте дальше, разместились на привокзальной площади в ожидании объявления посадки. Ужасно хотелось пить. Николай отправился в буфет и, купив пару бутылок пива, уселся на привокзальной площади на скамейке, попивая свежий, прохладный напиток. Летел он без вещей, налегке, с небольшим портфелем. Поставил портфель рядом с собой на скамейку а снятый плащ уложил сверху на него. Попивая пивко и лениво разглядывая лица незнакомых пассажиров, бесцельно прогуливающихся по дворовой территории аэропорта, вдруг заметил знакомое лицо — и с удивлением узнал геофизика, работавшего в их экспедиции. Тот тоже его заметил.
   - Коля, вот это встреча! - завопил парень по имени Слава. - Как там в Питере? Что нового в родном заведении?
     Они уселись на скамейку, обсуждая институтские и экспедиционные новости. Оказалось, что Слава возвращался встречным рейсом из Баутино в Ленинград, направляясь в отпуск.
   - Послушай, - обратился Слава, - такая радостная встреча! Как здорово! Не худо бы и выпить по такому поводу. Заодно и отпуск мой «обмоем».
     Долго не раздумывая, он спешно отправился в здание аэровокзала и вскоре возвратился с двумя бутылками лимонной водки и двумя тощими пирожками с ливером. Водка была мягкой на вкус и казалась совсем без градусов. Геологи — народ разный, но непьющие среди них встречаются редко. Большинство, даже не страдающие пристрастием к спиртному, — любители выпить и готовы потреблять 40-градусную по любому поводу. Попивая, за разговорами не заметили, как прикончили одну бутылку и принялись за другую.
     Объявили рейс на Ленинград, и Алексей отправился на регистрацию. Николай, разомлевший от выпитого «коктейля», задремал на солнце.
     Он очнулся, услышав объявление:
   - Товарищи ленинградцы! Ваш рейс отправляется через 15 минут.
     До его сознания чётко дошло только слово «ленинградцы», и он вместе с группой пассажиров отправился на посадку в самолёт, в котором прилетел из Ленинграда. Стюардесса, видимо, приметила его в самолёте, — Николай был видный молодой человек. Рассеянно взглянула на протянутый билет, и молча позволила приятному мужчине пройти в салон. Усевшись на своё место, Николай тут же погрузился в сладкую дрёму.
     Проснулся, когда в салоне самолёта прозвучали слова:
   - Граждане пассажиры. Наш самолёт совершил посадку в аэропорту города Баку. Температура за бортом...
     Николай от удивления онемел и окаменел. Когда же он понял, что при нём нет его портфеля, и мысленно увидел скамейку в Астрахани, где он его оставил с небрежно наброшенным плащом, испытал настоящий шок. Но делать было нечего — пришлось вместе со всеми пассажирами покинуть салон лайнера. Спускаясь по трапу, он ещё раз испытал потрясение, увидев над зданием аэровокзала надпись «BAKU».
     Здесь тоже стояла жара. Было уже далеко за полдень. Николай направился к стойке с надписью «Милиция». Вкратце рассказал дежурному о случившемся с ним приключении и о том, что все его деньги и документы остались в Астрахани в пиджаке в портфеле. Молодой милиционер протянул ему один рубль.
   - Папа ест, мама ест, бэры дэньгы, давай тэлэграмму. Дэньгы получай и лэты назад, - сказал бакинский милиционер на ломанном русском языке.
     Николай, пригорюнившись, слёзно начал объяснять блюстителю порядка, что папа и мама деньги вышлют не скоро, а ему срочно нужно лететь на работу, да и жить ему в чужом городе негде. Уговаривал помочь, посадить его на какой-нибудь обратный рейс. Но страж порядка оставался непреклонен.
     Вдруг кто-то тронул Николая за плечо и мужской голос произнёс:
   - Слушай, парень, полетели с нами.
     Оглянувшись, увидел двух молодых людей в лётной форме. Как впоследствии оказалось, они оформляли документы на вылет спецрейса и случайно услышали беседу Николая с милиционером. Выбора не было. Спешно познакомились, и Николай покорно поплёлся за летунами, надеясь на чудо спасения. Когда пилотов пропускали на взлётную полосу, он услышал, как один из них произнёс, видимо, объясняя присутствие вместе с ними человека в гражданском:
   - Этот тоже сопровождающий.
     Погрузились в небольшой самолёт. В салоне стоял гроб, закрытый крышкой. Уселись на сидения. Когда самолёт разогнался и взлетел, один из пилотов достал из портфеля бутылку коньяка и поставил на гроб:
   - Помянём нашего товарища.
     Потом из портфеля появились стаканы и закуска — бутерброды с чёрной икрой. Несмотря на необычность ситуации, Николай почувствовал, что голоден. Пили не торопясь и вполголоса переговаривались. Николай узнал, что его случайные доброжелатели сопровождают гроб с телом погибшего при испытании самолёта своего товарища, пилота их авиаотряда. Похоронят его на родине, в Астраханской области. Два часа лёта промелькнули незаметно...
     Ещё одно открытие ожидало Николая в Астрахани. У здания аэропорта в углу привокзальной площади на скамейке стоял его портфель, накрытый плащом в том же месте, где тот его забыл. Он с изумлением таращился на это, почти мистическое явление, и никак не мог прийти в себя. В портфеле оказались нетронутыми вещи и пиджак с деньгами и документами... Случаются же чудеса на белом свете...

* Сайт: "Ельцин-центр или гнойный нарыв на российском бюджете"


Рецензии
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.