Кто видел в море корабли... хроника одного экипажа

                Кто  видел в море  корабли…
                (хроника одного экипажа)
               
               



                А помнишь город заполярный               
                Романтику больших морей               
                Усталость вахты постоянной               
                Озноб промерзших кораблей…                               
      
                Механикам атомных подводных лодок посвящаю               
    
        Читая классику и современную литературу   на морскую тематику, нетрудно заметить, что абсолютному большинству авторов, пишущих о море, ближе мостик и его действующие лица - командиры, капитаны, штурманы. Одним словом - судоводители.  О механиках  обычновскользь и немного. Вероятно потому, что проблемы корабельных механиков кажутся приземленными и не имеющими отношения кромантике кораблевож-дения  и определению места корабля по  светилу. Убежден - впрочем,  это  не открытие, что с развитием энергетики и сложной ядерной корабельной техники, успех плавания и ведения боевых действий на море во многом зависит от электромеханичес-кой боевой части на корабле, надводном или подводном. Эта повесть о них –  о механиках атомных подводных лодок.               
     Ветераны - подводники, уверен, вспомнят  службу, товарищей, с которыми делили трудности нелегкого флотского быта, радость молодости, суровый и прекрас-ный Крайний Север, а  те,  кому интересна  морская   тематика,  смогут ознако-миться с некоторыми сторонами службы на флоте с этой точки зрения - так, как это было на самом деле в жизни - без   пафоса и штампованного героизма. У кого – то  из читателей, искушенных в военно - морской тематике и флоте, я думаю, неизбежно возникнет  мысль, что  реальности, отображенные в повести, в определенном смысле были системой, которая так или иначе в разное  время  привела  к катастрофам не только АПЛ К-3, знаменитой “Лениниский комсомол”, К-8, глубоководного «Комсомоль-ца”, но и суперсовременного АПРК “Курск” и гибели десятков моряков. Впрочем, об этом судить читателю.   Возможно, кто-то из ветеранов подводного плавания или сегодняшних подводников узнает самого себя, знакомые черты сослуживцев или сходные обстоятельства. На самом деле действующие лица и события вымышлены. Персонажи и события могут быть только  очень похожими на действительно имевшие место в жизни.                               
               
                Автор
               
               
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
                ЭКИПАЖ                .               
                Командир,  Леонид Васильевич Марков
               
                Капитанъ имеетъ почтенъ быть на своемъ корабле,
                яко Губернаторъ  или Комендантъ въ крепости и 
                долженъ пещися, чтобы корабль, которой ему 
                порученъ будетъ въ команду, праведно и поступать
                по указомъ следующим и инымъ указамъ и инструк-
                циямъ нимало  отдаляясь отъ оныхъ, ни для какой
                причины,ниже для какого ретексту. Чего ради вверя-
                ется его искусство  верности  повелевать своими
                офицерами и прочими того корабля служителями                .               
                (Уставъ морской Петра перваго 1720г. Книга третья.
                Глава первая) 
         
        Командир атомной подводной лодки с крылатыми ракетами  капитан 1 ранга  Леонид Васильевич Марков, в бытность свою помощником командира прозванный “задумчивым”, ломал голову - как уберечь от списания с корабля своего химика капитан – лейтенанта Крапивина. Сей воин, будучи изрядно во хмелю, учинил вечером на ПКЗ* пожарную тревогу, обидевшись на товарищей, не пустивших его на вечеринку в каюту командира БЧ-2 Бориса Цыбешко. Химик решил замочить обидчиков, размотал пожарный шланг и, приставив ствол  к филенке двери каюты, где заседала компания, дал воду. Напор был хороший, мокрый с головы до пят Крапивин безуспешно боролся с вырывающимся из рук шлангом, каюта превратилась в душевую, а по коридору потекла река. За этим увлекательным занятием его и застал дежурный по дивизии,  капитан 1 ранга Сажин, от которого сведения о недостойном поведении химика стали достоянием командира дивизии Караваева…И теперь командир  должен был идти объясняться…  Марков  на вопросы подчиненных вначале глубоко затягивался “Беломором”, надувал щеки, сохраняя дым и обдумывая вопрос.               
-  Леонид Васильевич, ну, так как? – “задумчивый” отвечал не сразу, а через минуту - задумчиво.  В новом экипаже, куда  он был назначен после академии,  ему дали прозвище “фараон”. Три большие звезды капитана 1 ранга, казалось, намертво вцепились загнутыми концами в его погоны, придавая им   пижонский   вид.         
- Леня, - встретил Маркова в своей каюте командир дивизии, - до каких пор у тебя в экипаже будет  этот бардак? Вчера кто-то из твоих орлов выбросил тару из иллюминатора и верхнему вахтенному на твоей же лодке пришлось прятаться за рубкой, чтобы не попасть под этот  обстрел. И где  только они бутылки берут при нашем здесь сухом законе?  Сегодня твой химик устроил пожарную тревогу и залил… Ну, ты-ы-ы… У меня слов нет, одни выражения… и все нецензурные… Вы меня доведете, – бушевал Караваев, и лицо его полыхнуло вишневым цветом, -  или я разгоню вашу шарагу, или меня снимут с должности! Ты думаешь особистам не доложили  о ваших художествах?  Все уже в курсе…Так что все, Марков!  Пиши представление на этого…, Малинина, или  как его там идет в тыл собакам хвосты закручивать. У тебя экипаж или лечебно-трудовой профилакторий для алкоголиков?               
- Женя, ну ты не свирепствуй, - вступился за виноватого Крапивина Марков, - где я cегодня возьму грамотного химика, нам скоро в море… Сам знаешь. Мы же…                - А мне плевать, где ты будешь брать, но превращать дивизию сборище… этих, как его… Не позволю! – заорал Караваев и грохнул пудовым кулаком по пластиковому столу.  Стаканы в штормовке звякнули.                Командир Марков и комдив Караваев однокашники, раньше служили вместе, но  тогда  Леонид Васильевич был должностью выше. После долгих лет служения отечеству порознь, назначены в новую дивизию, где  были пока две подводные лодки последнего проекта. Но теперь все случилось наоборот: Марков – командир корабля, а Караваев командир дивизии, и, следовательно, непосредственный его начальник. Леонид Васильевич с трудом переносил служебные метаморфозы, и споры были неизбежны. Один на один и на повышенных тонах.
- Комдив,  я согласен – Крапивин  мерзавец, конечно, но это же молодые ребята, что ты от них хочешь? Чтобы они сидели по каютам  перечитывали “Анну Каренину” и обливались слезами? – не сдавался   Марков, - да этим…молодцам,  нужна какая-нибудь живая Анна  и в своей постели…, а не в книжке. А коли ее нет, вот и бурлят в них…  Ты, как с Луны… Вспомни себя в эти годы!  Забыл, как на практике в Лиепае. попал на гауптвахту по пьяному делу, вырвал в камере батарею отопления, протаранил двери и сбежал вместе с железякой, а за тобой гналась вся комендатура? Забыл? А как выпрыгивал со второго этажа на клумбу из женского общежития в Обнинске тоже забыл? – комдив засопел, выпуская пары, но не найдя возражений, достал достал из шкафа бутылку коньяка, два стакана и лимон.               
- Ладно, Леня. – сдулся Караваев, - хрен с тобой и с твоим Крапивиным. Но… это уже в последний раз, - и разлив  по стаканам коньяк, нарезал лимон.               
- И где ты только бутылки берешь при нашем-то здесь сухом законе? – ехидно заметил Марков, придвигаясь к столу. Компромисс был достигнут и,  как почти всегда, спор закончился дружеской выпивкой с  воспоминаниями о молодых годах, не утяжеленных еще большими звездами на погонах. Ну, как на флоте обычно и бывает. Корабельный химик Крапивин был спасен от перспективы позорного закручивания собачьих хвостов на бербазе и остался в экипаже.  Хотя…, если честно, насолил.
 
* ПКЗ – плавучая казарма ( здесь и далее примечания автора)               
               
 
                Капитан 3 ранга  Андрей Шарый               
               
                Должны быть во всякой эскадре по одному  фискалу,а
                во флоте одинъ оберъ фискалъ  Ихъ  есть  смотреть 
                во всехъ должностяхъ за  офицерами и доносить…                .                (Уставъ Морской Петра перваго.1720 Книга Первая О фискалахъ )
               
                “В.Шарого… обвиненного по ст.58-11, 58-1-а ...” .               
                (Из протокола   ОСО* при НКВД  СССР 1940г)
 
    Жена  отправила Андрея Шарого в магазин за картошкой с списком всего осталь-ного, необходимого в доме, и было бы скучно заниматься хозяйственными делами, если бы не сослуживцы -Павлик Могилевич, командир БЧ-4, связист, за ним Василий Анисин, командир корабельных электриков. Вот это встреча, и как кстати… А то какая-то картошка…               
-Ты слышал –  после автономки  уходим в завод? – выложил Шарому новость  Василий  Анисин. Высокий нескладный капитан-лейтенант, с приходом на корабль лейтенантом сразу после выпуска много работал и угольная пыль от щеток электромоторов въелась в  его лицо и руки, за что и получил прозвище „черный Анис”. Он был работящим лейтенантом, старался соответствовать и, хотя  не все  у  него получалось, по протекции механика Малых он даже пошел на повышение. Только с внешним видом и прозвищем ничего не изменилось  – так и остался „черным Анисом”. Могилевич и “Анис” без жен, а три моряка в свободное от службы время на берегу – предлог для приятного времяпровождения...Картошку добросовестно приобрели, запаслись напитками, и, начав с квартиры Анисина  пошли по кругу, через Могилевича к Шарому. Жена Настя кормила ребенка и обещала вмиг накрыть, как только…                - Подождите, ребята, накормлю малого и набросаю вам на стол..., - но ;ребята; ждать не стали, собрали на кухне все, что было под рукой, и  беседа продолжалась.
...Вскоре Могилевич выпал из общения и вздремнул над салатом. Василий слушал Андрея, но, казалось, думал о чем - то своем. Затем как-то невпопад, прервав Шарого на полуслове, вдруг заявил, криво улыбаясь:               
 - Вы знаете, Андрей Викторович, а ведь я на вас писал…, - его что-то мучило, наверное, в каком-то порыве он хотел выговориться и облегчить душу.               
– Куда писал,- не понял Андрей, – что писал?                - Ну что вы? Не знаете куда пишут? – “Анис” смотрел на Шарого большими, преданными и грустными коровьимиглазами.                - Что-о-о? Туда? В особый отдел? - Вася кивнул.                - Ты что – стукач?  И что же ты там нацарапал, мерзавец? – взорвался Андрей, наклоняясь к Анисину. Василий, косясь на спящего Могилевича, уточнил, видимо посчитав удачной шуткой:               
 - Ну-у-у! Лет на пятнадцать хватит! – и криво усмехнулся.  Сажали же. Пьяная неудержимая ярость захлестнула Андрея. Он, не поняв шальной откровенности товарища, махнул рукой и со стола полетела посуда – звякнули разбитые рюмки, тарелки, бутылки.                - Во-о-он! – заорал он, – пошел вон из моегшо дома, мерзавец!, - Андрей вспомнил деда, кадрового офицера царской армии, прошедшего 1-ю мировую, Гражданскую и умершего в тюрьме НКВД по доносу за год до Великой отечественной… - в открытой двери стояла пунцовая от стыда за мужа Настя:                - Андрей, что с тобой, как тебе не стыдно, с гостями...               
- Молчи, не твое дело! - хотя, почему не ее? - А ты – убирайся из моего дома! Мы еще посмотрим…! – и он,  наклонившись к “Анису” что-то шепнул ему на ухо. Он и сам не  помнил потом – что именно  означало “посмотрим”, но Василий вдруг побледнел, заметно протрезвел и спешно стал собираться.   Пашка поднял голову и, пьяно улыбаясь, предложил:               
- А давайте еще выпьем! – и снова упал в тарелку. “Анис” затарахтел длинными ногами по  лестнице, а Андрей кричал ему вдогонку:               
 -  Мерзавцы! Я в море, а они... доносы пишут!  Сволочи!  Продули уже 41-й год со всеми этими доносами. Какой же я дурак! – он метался по квартире, а жена пыталась его успокоить. Пьяного Могилевича уложили на диван. Он сопротивлялся и хотел уйти домой, но Настя легко смяла Павлика:               
- Куда домой? У тебя что, дом есть? Ложись, горе луковое, пить меньше надо!                - А ты, бессовестный, - отругала она Андрея, - завтра же извинись перед Василием!                - Да ты знаешь, что он мне сказал? - и Шарый взволнованно и бессвязно пересказал жене разговор.        .                - Как это!?? - ужаснулась Настя и лицо ее покрылось пятнами, - неужели… Почему же?  А может он…, вот тебе и  флотская дружба!               
 - Ты нашу флотскую дружбу не трожь, не твоего ума это дело, - вновь обозлился, Андрей, - здесь совсем другое…   
    На службе Анисин прятал глаза,  но долго допытывался – у Андрея - слышал ли что-нибудь из этого разговора Могилевич.  Не зная, как вести себя в этом случае, Шарый и сам делал вид, будто ничего не помнит. Однако Василий не поверил, и, когда среди офицеров возникали разговоры на политические темы и спор, сколько  еще звезд повесит себе  грудь Леонид Ильич Брежнев,  прятал глаза и деликатно выходил из каюты.       
 
* ОСО – особое совещание при НКВД СССР
               
                Настя
               
               
                Какие песни пел я ей про Север дальний…
                (Владимир Высоцкий)
 
         Да уж пел. И такая получалась красочная картина с северным сиянием, синими сопками, дикой природой, что хотелось романтики, Андрей не вызывал и не вызывал. Мало того – и писал редко. Настя обвиняла мужа в невнимании и недостаточной настойчивости в оформлении пропуска.
         Наконец, вызов пришел, и она  улетела из цветущего мая южного города на  романтичный Север. Действительность настолько не совпала с нарисованной в воображении картиной  чудесного, овеянного  романтикой, Заполярья, что, ухнув в месиво грязной снежной жижи в английских туфлях прямо с трапа самолета и получив в лицо колючий весенний заряд, ей немедленно захотелось назад. Настроение совсем упало, когда она не увидела среди встречающих мужа. Вместо него, ее чемодан подхватил  какой-то небритый офицер в мятой шинели и затрепанной фуражке, видимо, вычислив ее по описанию Андрея.                .
-  Меня зовут Саша Крапивин, мы с Андреем на одной лодке, - скороговоркой представился он.                - А где Шарый, почему его нет? - Настя вырвала чемодан и направилась назад к самолету.               
 - Да не может он встретить. Он на корабле…, ну - в море. А я здесь   в команди-ровке и Андрей попросил  вас встретить… Послушайте, куда вы рветесь? Этот самолет сегодня уже никуда не полетит, перестаньте валять дурака! - Крапивин тянул чемо-дан на себя..  Злые слезы брызнули у нее из глаз, смывая с ресниц наведенную перед посадкой самолета, тушь.                .               
- Андрей приедет завтра. Идемте со мной, я снял для вас номер в гостинице, - барышне пришлось подчиниться. Она тогда не знала, как много, как часто и с какими обстоятельствами ей еще придется мириться.  Утром приехал Андрей. В такой же, как и у Крапивина, мятой шинели и картузе, в котором с трудом можно было опознать  военно-морскую фуражку. От внешнего вида того блестящего флотского офицера, которого она полгода назад окольцевала в  Ленинграде, не осталось практически ничего.                - Что за вид? Андрей…, - Настя критически разглядывала мужа.      
 - Да я... с корабля. Мы только что пришли с моря, а я так спешил, чтобы не опоздать на попутную фуру, что схватил   фуражку и шинель первые попавшиеся. Ну, вот и…вид.                .             
- А пропуск есть? – пропуска, конечно, не было. Канцелярия…                - Пропуска нет, но мы как-нибудь… Надо идти в порт, там через час в нашу базу отходит  “Санта Мария”.  Это “Кировобад”. Ты же не знаешь... “Сантой” его обозвали за то, что он ходит в наши неизведанные края, вроде, как Америку открывает…         
  - А где мы будем жить? -  вопрос существенный.                .               
 - Да тут один… сослуживец, отправил жену рожать в Ленинград и отдал мне  кварти-ру. Однокомнатную. Правда, она тоже не его, но это неважно.               
 - Как это… отдал, да еще не свое? Что значит неважно?  Кто в наше время отдает свои квартиры незнакомым людям? Ты меня обманываешь, это какие-то небылицы!                -Ты не понимаешь, здесь все совсем по-другому…, - но Настя  так и не поняла и они  поссорились…   Доисторический пароходик, отвалив от причала,  пыхтел  из своих последних лошадиных  сил, с трудом разрезая натруженным форштевнем неровную поверхность Баренцева моря. Окружающий пейзаж с серыми свинцовыми волнами, низким лохматым небом и полоской ничем не впечатляющего берега с пятнами еще не растаявшего снега, не располагал к романтике.   
В базе,  на причале, куда пришвартовался “Кировобад”, ожидал патруль, опять для проверки документов.   
- А пропуск где? – где, где… В Караганде…, - Шарый вручил  старшему наряда, бравому старшине с пистолетом на ремне, бутылку водки с Большой земли и предъявив паспорт Насти и свое удостоверение,  где  значилось, что они женаты, сошел на  берег. Каменистые  серые сопки, покрытые лишайником и клочьями снега, быстро бегущие низкие черные облака, надпись на отвесной скале “Помни войну!”, темные силуэты каких-то кораблей на соседнем причале предстали перед Настей во всем своем суровом и загадочном виде. Она поежилась и смахнула слезу. То ли от ветра, то ли от северных впечатлений после цветущих вишневых садов родного южного города с мамой. Утром, часов в 6, когда они еще спали в оставленном Шарому жилье, какие-то люди, отперев дверь квартиры своим  ключом, пыхтя, втащили  диван и, извинившись за ранний визит, торопливо удалились.                - Брали взаймы, - объяснили они, - а сейчас срочно убываем, потому и потревожили вас…, -  назавтра приехал  Крапивин. Он со своей Натальей пришел к Шарым в гости и жены  сразу же подружились. На другой день мужья снова ушли в море. Андрей долго вырывался из цепких рук молодой супруги, которой страшно было оставаться в этом незнакомом военном поселке, состоящем всего-то из несколько домов. Заботу о ней на первых порах взяла на себя Тамара, жена, в то время помощника  командира, Маркова.
               
                Связист Паша Могилевич
               
                Жид проклятый, чтоб ты пропал...               
                (Жена – мужу... )

           Павел женился еще на четвертом курсе училища связи им.Попова.  Могилевич попал в училище и на флот во времена оттепели, когда временно пятая графа не влияла на карьеру. К выпуску  Пашки из училища Жанна родила дочку. Его направили на Северный флот на лодку, а она осталась с дитем на Большой земле… У родителей в городке под Ленинградом хорошая квартира, чего ехать на Крайний Север и ждать там мужа с моря, когда дома с мамой так хорошо – и поможет и подскажет.  Приезд семьи оттягивался много лет и острота бессемейной жизни временами притуплялась кратко-временными (недельки на две) наездами Жанны без  детей  на  Север, случайными связями с женщинами при стоянках корабля в цивилизованных базах и употреблением спиртных напитков в свободное от службы время… Со временем такой уклад жизни укоренился, хотя Павел порою и бунтовал. Сначала дети были поочередно маленькими, а Север, суровый и холодный, не очень подходил по климату и условиям.  Затем один за другим они стали болеть  и переезд откладывался. Потом стала прихварывать и сама Жанна. Северных денег, которые высылал Могилевич, вполне хватало  и на прожитье с детьми на  Большой земле, и на наряды, и на девичники, которые она устраивала... Городской быт устоялся, работать не  было нужды, и  ехать на метельный  Север совсем расхотелось. Только на побывку, чтобы ублажить добытчика Павлика, когда корабль у стенки и у  него есть возможность сойти на берег... Жанна приобрела повадки приходящей жены, а на Большой земле у  нее сло-жился круг подруг и ... знакомых, и вскоре ездить на неуютный Север ей стало в тягость... Могилевич страдал, неумеренно употребляя крепкие напитки иногда в сво-бодное время, чтобы погасить в себе тягу к дому, детям, да и просто  к женщине... В очередной ее приезд он здорово набрался в гостях у друзей, да и она от него не отстала.  Накопившаяся тоска бурно вырвалась из него обвинениями супруги в том, что... „ей там неплохо живется, что детей она сюда не возит и он их не видит, сама бывает редко, что ее сюда к нему не тянет и наверное у нее там кто-то есть...” И много - много чего еще, но и этого хватило, чтобы „боевая подруга” взъярилась и выдала  „на-гора” свое неудовольствие тем, что ...”ездить ей сюда раз в три месяца надоело, ублажать его набрыдло и что таких, как он – пятак пучок в базарный день, не нужен он ей, жид пархатый, и вообще – пошел на хрен, завтра уезжаю!” Пашка сорвал со стены хозяйский кортик, супруга завизжала от страха, но он в исступлении стал рубить клинком собственную руку и кровь, брызнувшая фонтаном, залила Жанку, друзей, обои на стенах, стол с недоеденным и недопитым. Он рубил и кричал:               
 - А-а-а!  -  Уматывай отсюда, шлюха! Уматывай!  Чтобы духу твоего здесь не было! Не надо мне…               
 - А-а-а, - визжала супруга, - убиваю-ю-ют! –   опомнившиеся друзья навалились на него, повалили,  отняли  оружие  и,  наложив на  руку жгут, вызвали ”скорую”. Об инциденте доложили, куда следует... Вот именно – туда...  А как вы догадались? Связист  имеет  допуск  к секретам по форме номер один и по всем правилам должен быть выдержанным и морально устойчивым воином. А здесь налицо… сами понимаете. Каким-то чудом допуск был сохранен и ссылки в тьму-таракань удалось избежать. С семьей эта бодяга тянулась еще долго, разводы тогда были не в моде, да и дети...
   
               
                На пути к знаменательному событию
               
               
                “50лет”                .               
          Экипаж принял свою подводную лодку  от второго экипажа и служба началась. Специалисты занялись техникой, а замполит Николай Кузьмич Черновский озаботился  подготовкой к знаме-нательной дате – 50 летию Октябрьской социалистической революции, изготовлением наглядной агитации, боевых листков, проверкой конспектирования первоисточников классиков марксизма, партийными и комсомольскими собраниями. Ежедневно он кого-то проверял, наставлял и командиры всех ступней стонали от его энергичного прессинга.                . - Его бы энергию да в мирных целях, - кратко оценил пыл Черновского минер, капитан 3 ранга Кулишин. И все были с ним согласны. Но заместитель и сам ходил под политотделом. Годовщина приближалась и в стране начался психоз. Газеты неустанно пропагандировали событие, в прокате  крутили “Ленина в Октябре”, а наиболее ретивые старались отличиться в агитации  чем – нибудь неординарным.
  Один из таких,  чрезмерно озабоченных, предложил сфокусировать кусочки сала в вареной колбасе в виде цифры 50. Отрезал кусок, а там - 50. И все время 50, пока не съел. Изобретатель трудился, наверное, на колбасной фабрике. Но инициативу не поддержали и даже мягко упрекнули в газете “Известия”, мол -  ну, это уж слишком!                В заполярном городе, административном центре Кольского полуострова, через каждые 50 метров по проспекту висят растяжки - “50 лет” и  от цифр рябит в глазах. На выезде из города на пути в Североморск “по тещиному языку”, на самом верху, барак и его стена, с  ободранной до дранки штукатуркой извещает: - “Мы идем к коммуниз-му”! - и пока автобус, крехтя, подымается на верхотуру, лозунг все время перед глазами. Ловкий прохиндей – украшатель (наверное, какой - нибудь обкомовский Кузьмич) хватко уловил постоянство наглядности и выгодное географическое поло-жение барака и вот теперь все без остановки… любуются.               
А 8 сентября вдруг стали названивать жены. Кто из городка, кто с Большой земли, истерично допытываясь, где их мужья – в море, или где? Или где… Телефонисты под контролем особистов прерывали эти разговоры на полуслове, едва заслышав подозрительные вопросы и тревожные интонации.  К вечеру связист экипажа Паша Могилевич шепотом доложил - “вражеское” радио донесло  - в Норвежском море терпит бедствие советская атомная подводная лодка и есть жертвы… Жены услышали это раньше, а на Большой земле практически сразу. И на пути к славному юбилею возникла катастрофа, пока еще неизвестного масштаба. Говорить о ней открыто было нельзя не только ввиду неясности последствий, но и в связи с запретом распространять непроверенные слухи. Кроме того – у нас происшествий и катастроф не может быть априори, тем более с гибелью людей. Потому что  наш политический строй не предполагает катаклизмов. Это у них там  такое возможно, а у нас – никогда! Однако элементарная техническая логика объективна и не поддается политическим аксиомам – современная сложная техника в эпоху научно-технического прогресса и продвижения человека в область неизведанного, неизбежно, вне зависи-мости от общественного строя, собирает дань, иногда, к сожалению, человеческими жизнями. У американцев - “Трешер” с 129-ю членами экипажа.                Теперь в СССР – 39. Иной вопрос - как максимально предвидеть, совершенствовать технически и организационно эксплуатацию этих средств повышенной опасности. В этом деле и у нас и у них – непочатый край работы. Какие-то подходы нужно менять. Какие?                .         .         А в Заозерске спешно хоронили 39 подводников, вселив в души родных и близких – не только погибших, но и живых моряков горечь потерь сегодняшних  и возможных будущих. Что-то в нашей жизни нужно менять.    Что?   
               
               
                Восьмое сентября. 
               
                Вдовамъ и детямъ убитых или умершихъ давано 
                будетъ жалованья ихъ по сему: жене 8 доля.
                Детямъ каждой персоне 12 доля.  Жене отъ 40 и
                выше по смерть или замужество, а менше   40
                летъ един раз годовое жалованье мужнее, разве               
                будетъ такъ увечна, что замужъ итьти будетъ
                нельзя, то противъ старой давать до смерти                .      
                (Уставъ Морской Петра перваго, 1720г. Книга
                третья Глава четвертая. Ст. 8)
 
         Они погибли восьмого сентября. Тридцать девять человек  – матросы и офицеры. Они погибли быстро в двух носовых отсеках подводной лодки, в которых объемно сгоревший масляный туман разгерметизировашейся гидравлической системы мгновенно съел живительный воздух. За секунды содержание угарного газа достигло тысячи смертельных концентраций. Переборки немедленно задраил и, чтобы они остались ТАМ. Таков  Закон подводной службы!                В “Руководстве по борьбе за живучесть подводной лодки” об этом написано кровью моряков, погибших ранее... Они должны бороться за живучесть корабля и за свою жизнь, победить или… погибнуть. Остальные должны жить. Американцы передали – в Норвежском море терпит бедствие советская атомная подводная лодка... Военный городок замер в ожидании и  жутковатой тишине – не слышно музыки, всеобщий сту-пор, разговоры вполголоса - КТО? Чей муж, сын, брат? На КПП пытаются прорваться приехавшие с Большой земли родственники членов экипажа…Разрываются телефоны…КТО? Кто-то уже знает, но не говорит. Почему? Зачем всех держать в этом ужасе неве-дения и ожидания? С приходом лодки и приготовлением к похоронам, женщины из состава женсовета, Тамара Маркова, Настя Шарая, Наталья  Крапивина, Катя Лисицына под руководством офицеров из компетентных органов плетут фрагменты венков. Сами венки   собирают особисты, чтобы никто не знал – сколько… До самых похорон. Не будем травмировать читателя процессом извлечения останков моряков из подводной лодки и их опознания. Это тяжело. Это – стакан спирта… после… и ДМБ в течение месяца. И чтоб не болтал…               
    Траурный день настал.. Все до последнего жителя городка – на кладбище. В вырытом бульдозером квадратном котловане тридцать девять гробов. Значит - их тридцать девять…  Подводники надолго запомнят эту цифру. На всю оставшуюся жизнь.         
    Едва сдерживает слезы командир,  откровенно, не стесняясь, плачет замполит и тишина постепенно заполняется скорбным всхлипыванием женщин - вдов, сестер, матерей и – всех, кто сегодня здесь…                .                - Наши товарищи не дожили всего два месяца до замечательной даты – пятидесятилетия Великой Октябрьской Социалистической. революции! - скорбит в своей речи секретарь Мурманского обкома КПСС, захлопотанный приготовлениями к дате.                .                - Всего два месяца..., - машинально бормочет вдова старшего помощника Лиля Горшенина, не утирая льющихся слез.                .                - Какие два месяца?!! Что он несет! - слышится ропот в толпе. - Тс-с-с! – раздается из компетентных рядов, - не мешайте церемонии! - кинули по горсти земли и площадку зарыли бульдозерами. Вкопали деревянную пирамидку со звездой и жестянкой с надписью: “Подводникам, погибшим в океане 8 сентября 1967 года”. Все!   Теперь бы пенсии детям как -то отстоять… А впереди – большая  дата! Никакого траура, никаких разговоров! Всего два месяца!  Более десятка лет стояла эта деревяшка и надпись на жестянке тускнела и смывалась полярными дождями и снегом...   И лишь спустя много лет, под какую-то кампанию, с  натугой слегка облагообразили…               
  - Вот так они и нас ..., - сокрушался Тимофей Лисицын,  разливая  по стаканам спирт, разбавленный по широте места. Настроение у всех было паскудное и в память о погибших    товарищах выпили молча, не чокаясь… Потом, до конца  жизни, до самого “дубового бушлата”, все они, в любой компании и праздновании  событий по любому поводу, третьим тостом будут вспоминать всех, кто се-годня в море и поминать тех, кто в нем остался навсегда. 
Третий  – за тех, кто в море!   Традиционно…
               
                7сентября.„Русалка”*               
               
                Своим сынам скорбящая Россия               
                (На памятнике броненосцу „ Русалка”)
 
      Будете в Таллине, обязательно побывайте в Кадриорге у памятника “Русалке”. В начале набережной по дороге в Пирита на гранитном постаменте стоит величест-венная скульптура, встречая морские суда на рейде у стен древнего Ревеля (Талли-на) - шестнадцатиметровый монумент - в память о погибших моряках броненосца “Ру-салка”.                .      
     Золотым блеском сверкает крест в руке ангела-хранителя. Броненосец  погиб  7  сентября  по старому стилю) 1893 года в штормовых волнах Балтики на переходе из Ревеля в Гельсингфорс. 177 моряков нашли свою могилу в штормовых водах Балтики. Росс
ийское общество было потрясено трагедией  “Русалки”.  Художник Айвазовский создал новую картину и послал ее в Петербург. Там ее выставили на обозрение для сбора средств в фонд помощи семьям моряков. В Ревеле состоялись благотворительные концерты в пользу родственников.
       А памятник морякам, погибшим на “Русалке”, торжественно открывали в Ревеле 7 сентября 1902 года.    С утра собрался народ. Море было особенно бурным, как будто напоминало своим видом о том дне, когда погиб броненосец. . Вокруг монумента выстроен почетный караул из всех частей, находящихся в Ревеле. На правом фланге депутация Кронштадского учебно - артиллерийского отряда и 16-го флотского экипажа, к которым принадлежал экипаж погибшего броненосца. К 12 часам прибыл губернатор, адмирал Вульф, представители дворянства города,  всех  учреждений  и ведомств,  учащиеся школ с учителями и родственники  погибших моряков.
          В 12.30 со скульптуры сняли завесу и перед взорами людей предстал монументальный памятник морякам броненосца „Русалка”. Нижняя его часть - нос корабля, глыбы неотесанного серого гранита символизируют бушующие волны. Из пьедестала поднимается высокая скала, увенчанная фигурой благословляющего  ангела  с  крестом в поднятой  правой  руке.
В нижней части бронзовый барельеф. На гранитной скале со стороны моря высечены имена 12 офицеров „Русалки”. Имена матросов – на металлических плитах укрепленных на постаменте. Исполнен российский гимн. На рейде корабли под флагами расцвечивания. По окончании печального торжества войска прошли церемониальным маршем. Открытие монумента завершилось обедом в морском собрании. Памятник и домик для сторожей при памятнике по распоряжению морского министра были приняты в Морское ведомство.  Следственная комиссия полностью исключила версию взрыва на корабле и признала, что гибель произошла „от внешних причин”. Особый морской суд вынес решение, что трагедия случилась по вине флотских начальников, проявивших халатность в определении технического состояния броненосца и возможности его выхода в море в условиях ухудшающейся погоды. Фамилия командира „Русалки” капитана 2 ранга Виктора Христофоровича Иениша в судебном решении не названа.  Спустя три года после гибели подводной лодки „Курск”, общество официально известили о том, что причиной трагедии оказалось „неблагоприятное стечение обстоятельств.” Как похоже, не правда ли? Тогда, во времена трагедии броненосца "Русалка",  это называлось “гнилые порядки в царском флоте”,  а  как называется это сегодня? Откуда такая дурная наследственность?    И вранье…                “Русалка” стоит на дне более 100 лет. Не лежит, успокоенная, а стоит! Носом вниз, увязнув в иле.   Как монумент. Как символ. Или - вековой  укор? Как напоминание и предупреждение, теперь слишком явное, чтобы о нем забывать.  Как не забыть и нам современных  трагедий подводников К-19, К-3, К-8, К-278, К-219, К-129, С-80, С-178, “Курска”… и других, да простят нам родственники, что не все здесь упомяну-ты… Много их…  Это отдельная книга – мортиролог. Но на памятнике „ Русалке” - Своим сынам скорбящая Россия! в 1902 году, а в 1967, в канун… большого юбилея   -…“ они всего два месяца не дожили…”
        P.S. На Ново-Девичьем кладбище в Москве целый сектор военных монументов, памятников полковникам и генералам, размером в бюст, по пояс, в профиль, в анфас, в бронзе и  граните.  Мы их не знали и не знаем подвигов многих из них.  Хочется быть уверенными, что каждый, с почестями захороненный,  внес большой вклад в оборону и военную науку. Интересно другое  - на большинстве монументов сбоку на гранитных плитах влиты скромные, в бронзе, буквы – “ОТ МО СССР”. Нашлись - таки в Министерстве обороны деньги. Только для погибших моряков подводной лодки К-3, знаменитой  “Ленинский комсомол”, их искали очень долго, да так и не нашли...               
А на  Крайний Север  к 8 сентября лет восемь подряд к “Подводникам, погибшим в океане…” приезжала самая безутешная – Настина соседка Лиля, вдова старшего помощника командира  Сергея Горшенина
 
* Ганичев В.Н.  – “100 лет  ”Русалке”               
               
                Атомоход               
                (беглая экскурсия, без погружения)
 
          Если кому-то кажется, что я в чём-то не прав, готов доказать самому министру. Если ничего никому не кажется, то появляются вопросы. Почему прослужившие на АПЛ более  6 лет и 8 месяцев подводники лишены надбавки к пенсии за особые условия службы на АПЛ. Почему отслужив на АПЛ, мы получаем пенсию танкиста, у которого не было Источников Ионизирующих Излучений (ИИИ), у которого был 8 часовой рабочий день, а у нас 2 дня по 14 часов плюс полные сутки. У него было 2 выходных дня в неделю, а у нас не менее 2 дней в месяц, но штормовые готовности и выходы в море отнимали эти обещанные МО выходные. Он в течении месяца находился на службе 176 часов, а мы 520, если не было штормовых готовностей и выходов в море, а то и все 720. Один час службы на АПЛ оценен государством минимум в три раза ниже, чем в танковом полку.               
     (Из письма Президенту РФ   капитана 3 ранга Гурьева А.Н, «Точка  невозврата» и далее близко к тексту оригинала               
   
     Атомная подводная лодка (АПЛ) это корабль, способный двигаться под водой с большой скоростью, имея для этого определенное наукой соотношение длины корпуса к диаметру.  Ядер-ный реактор не где-то далеко, как на атомной электростанции, а рядом,  рукой подать… вытянутой. Даже два. И если уровень радиации не устраивает медиков с точки зрения защиты экипажа, попытка его уменьшить утяжеляет биологическую защиту и сам корабль и, чтобы не потерять в скорости нужно увеличить мощность силовой установки, в нашем случае – реакторов. А это опять увеличивает радиационный фон и требуется более надежная защита. И так - по кругу.       Выбор между фантастическими возможностями АПЛ и здоровьем людей естественно  сделан в пользу ее боевых качеств. На АПЛ рентгеновское излучение через, прорвавшееся через корпус, ионизирует воду за бортом, оставляя  за кормой радиационный след. Глазом он не заметен, но датчики торпед вероятного противника его отслеживают и по этому следу догоняют лодку.               
В человеке около 80% воды и она тоже ионизируется, она ближе к реактору, чем забортная вода. Ее видит прибор (“карандаш”* или негативная фотопленка в футля-ре), но жаль - только то, что воспринимает сам прибор, а не то, что воспринял каждый орган человека. Но,  оказывается, живая - то ткань разных органов реагиру-ет на радиационное излучение по-разному, вызывая впоследствии заболевания, кото-рые медики потом диагностируют, как обычные  патологии, уже не связывая их с радиационным облучением.               
  Но не учитывается еще один вид излучения, который специфичен только для АПЛ, о котором громко не говорят и который нельзя измерить никакими приборами. Атомы газов, пыли и всевозможных испарений, входящих в состав воздуха, под действием иониизирующих излучений, исходящих от реакторов, превращаются в радиоактивные изотопы. Эти изотопы в подводном положении, попадая с воздухом в кровь, разносят-ся по всему организму до ногтей, оседают в костях,  мышечных тканях, выбеливая  тела подводников.  Порог лучевой болезни в малой степени 100 БЭР. Исходя из него медицинская рекомендация о сроке службы на АПЛ – 6 лет 8 месяцев, или 15 БЭР в год. Но фактически служат больше - 10-15 лет, или до упора, пока ноги носят, поскольку менять людей каждые 6 лет никакого бюджета не хватит. Это значит, что с неучтенными радиоактивными газами, пылью  и испарениями  за этот срок получается более 100 БЭР, а за двойной - в два-три раза больше. Суммируя все три типа излу-чений получается, что каждому подводнику, прослужившему более 6 лет и 8 месяцев, гарантировано профессиональное заболевание – лучевая болезнь в той или иной форме,  вне зависимости от того, чем он  занимался все это время в прочном корпусе и в каком отсеке находился.
  А еще на ПЛ есть команда, которая обслуживает  ядерные реакторы.   Какие дозы получали эти ребята точно не знает ни сам Господь Бог, ни корабельный  химик Крапивин. Но даже на выпуклый военно-морской глаз, скажем - очень много, посколь-ку  в меню обслуживания  – перезарядки  активной  зоны,  замены  фильтров актив-ности, всякие другие необходимые эксплуатационные  регламенты. А вот крысы, кото-рые случаются на кораблях, радиацию переносят легко, 300 рентген и – ни в одном глазу.
         Неплохо бы ознакомить с этой спецификой  умных людей, сочиняющих для подводников – атомщиков пенсионные законы… Еще лучше – прокатить их в море  недельки на две-три. И не просто  чемоданами, а чтобы они пожили и поработали в том распорядке, который нарисовал для эки-пажа старпом  Пергамент.  Как говорят “о бедных гусарах замолвите слово” Они ведьтоже“государевы  дети”… По насыщению техникой, автоматикой и телемеханикой подводная лодка поражает воображение новичка и Андрей Шарый в свое время, первый  раз  спустившись  вниз  и  увидев мигающие разноцветные огоньки мнемосхем, сигнализации и автоматики, зажмурил глаза, испугавшись, что никогда всего этого освоить  не сможет. Определили его командиром реакторного отсека, которым он и командовал первых три года  своей службы.               
               
 * карандаш – сленг, газоразрядная трубка для измерения дозы  облучения               
**БЭР – биологический эквивалент рентгена            

               
                Старпом в экипаже.    Пергамент
               
               
                Штурман видит в море буй,         
                Штурман мечется, как…               
                (из флотского юмора о штурмане)

        Старпом Петр Иванович Коваль пошел на повышение  и назначен командиром соседнего экипажа. Коллективной грусти по этому поводу в экипаже не обнаружилось. Не оставил  заметных впечатлений о себе - так бывает в коллективах.  Вместо него всеми делами экипажа на берегу занимался помощник командира старший лейтенант Сапрыкин, пока не появился  старпом - капитан 3 ранга Пергамент. Все, что  было узнано из его биографии, матросское радио немедленно разнесено по экипажу. В первую очередь – холост! И предисторию этого, немаловажного для  совместной службы, факта неведомыми путями было тоже выведано. Холостой старпом это трагедия для экипажа.  Это значит большее время суток он будет находиться на корабле, что не сулило вольготной жизни экипажу - как матросам, так и офицерам. Старший помощник же - ему  по Корабельному Уставу положено быть блюстителем, если не сказать – просто “зверем” в экипаже.
         Вкратце история его  семейной жизни в пересказах  звучала   примерно так: он называл свою жену на французский манер – Люси, подчеркивая ее отношение к Мельпомене, поскольку он заканчивала театральный институт по специальности худож-ник-гример и мечтала о работе в театре. Женя Пергамент женился на перспективной служащей искусства, будучи на пятом, выпускном, курсе училища, а она в своем теа-тральном – на третьем. К выпуску из училища Люси родила Пергаменту дочку, в кото-рой он души не чаял. Его распределили на Северный флот штурманом на дизельную лодку, а жена осталась в Ленинграде, поскольку маленький ребенок и незаконченный институт. Так и жили – он на Севере, она в Питере.               
За время его кратких побывок, пока любовь еще кипела буйным цветом, они сумели обзавестись  и вторым ребенком. Люси  закончила институт и поступила в театр, поскольку рассчитывать на работу по своей редкой  для  Северного флота специаль-ности не могла, но не могла от нее и отказаться.  Так и жили врозь. Зарплату Пергамент получал неплохую и Люси отправлял ее без задержек.  И ей вполне хвата-ло.  Со временем слабый огонек желания разделить судьбу с мужем на Крайнем Севере окончательно угас, ее целиком поглотила театральная жизнь с его вечным праздни-ком, закулисными интригами и романтикой творчества в искусстве. На Севере холод-но, одиноко и неуютно, а в Ленинграде - Невский проспект, теплая, обжитая, хотя и однокомнатная, квартира на Садовой, дети у мамы и желанный театр со своей кипучей жизнью, очередным поклонником, подающим творческие надежды молодым актером с амплуа героя-любовника. Закончилось все так, как всегда заканчивается, когда жизнь порознь, а кругом все так блестит и переливается. Люси окончательно реши-лась и отставила северного Пергамента в пользу ленинградского театрального героя, который в свою очередь отставил свою жену с двумя детьми. У некоторых творческих деятелей порою лучше  всего получается производить на свет детей вместо шедевров в искусстве и порхать от одной почитательницы своих  предполагаемых талантов к другой, всякий раз оставляя следы своего присутствия в виде   многочислнных наследников.    При этом  далеко не всегда дело доходит до шедевров в искусстве. Похоже, это был как раз тот случай.  Евгений с трудом удержался, чтобы не спус-тить героя-любовника с лестницы, но, перемучившись, милостиво благословил их союз. Союз, конечно, совсем скоро дал течь, ввиду того, что корабль любви наско-чил на острые рифы бытовых неурядиц, дефицит средств к существованию и кормлению вечно голодных детей, а также исчезновения надежд на творческие успехи. Герой - любовник погрузнел, полысел, потускнел, стал брюзгой и обвинял в своих неудачах всех вокруг, начиная с главного режиссера театра и кончая гримершей, теперешней своей женой – Люси. Пергамент - холостяк жил теперь в каютах плавучих казарм, полностью посвятил себя военно-морской службе, алкоголь употреблял умеренно, у женщин неизменно имел успех и не забывал помогать своей бывшей жене Люси матери-ально, брезгливо морщась при виде героя-любовника, с которым, тем не менее, по приезде иногда перекидывался в шахматишки. Его назначили старпомом на лодку Мар-кова, где он немедленно  получил  прозвище  “Шмага” (происхождение прозвищ на кораблях тема малоизученная) и начал наводить порядок в разболтанном за время безстарпомья, экипаже железной рукой. “Фитили” сыпались на командиров боевых частей, как из рога изобилия. Но он ухитрялся делать это так весело, без всякой нутряной злобы, что и воспринимались они без обид и трагедий… Организация повсед-невной службы улучшилась. В ней появился огонек и жить в экипаже стало веселее.  Когда команда, маршируя под барабан, тоскливо разучивала на морозе строевую пес-ню,  Пергамент остановил вялый строй  и, как  всегда,  прищурив  голубой  глаз  под мохнатой бровью, рявкнул:                - Э-т-та еще что тут за  бурлаки на Волге? Вы что - совсем примерзли на этом плацу?  А, ну-у!  Эки-па-а-ж-ж-ж!!!   Магомадов, подбери сопли! Я говорю - экипаж-ж! Песня! Простая!!! До безобразия!    Раз-два, начали – Северный флот, Северный флот, Северный флот не подведет! -маршировал  он на месте перед строем.  И песня пошла…Года через три, когда его переводили с экипажа на новый проект подводных лодок, он завез в каюту ящик коньяку и, вызывая каждый вечер по одному офицеру, ставил бутылку на его карточку взысканий и поощрений, а после нескольких тостов рвал ее на мелкие клочки, бросал в иллюминатор и серые волны разносили по заливу обрывки служебных страстей. Карьера его была удачна, но он так и остался холостяком...   Во всяком случае, в обозримом времени…                               
               
                Замполит Гордей               
                               
                Эх, пехота - матушка пехота               
                сто пройдешь, еще идти охота...               
                (автор - бард неизвестен)               

          Ушел с корабля любимый матросами замполит Черновский.  Два года войны, десяток лет на кораблях со всеми тяготами и лишениями, да и возраст,  уже  распо-лагали  к более спокойной  жизни в преподавателях. Вместо него назначен капитан 3 ранга Олег Петрович Гордей, переведенный с должности инженера связи подводной лодки – полуавтомата. Что его потянуло из инженеров в политработники  в экипаже так и не узнали, но  Олег Петрович оказался внимательным, заботливым, участливым в личных делах руководителем и, на удивление, хорошим  политработником. С точки зрения экипажа. Он сумел так построить политическую работу, что она вдруг стала не  нудной и не наказанием для затюканных командиров всех ступеней. Всем понрави-лась его забота о быте офицеров и матросов, создание работоспособного микрокли-мата в экипаже. Поэтому и   пришло стойкое убеждение, что замена Кузьмичу хорошая -  настоящий политработник. И человек хороший. Как определили в экипаже – сплава-емся! Действительно, у Гордея все получалось и вскоре он стал на корабле не толь-ко политическим руководителем, но и товарищем в самом глубоком смысле этого сло-ва.  Гордею не удавались только отношения с политотделом дивизии, где к нему относились почему-то прохладно, хотя все его аттестации были вполне положитель-ными. Может быть, потому что – инженер?   Служить бы да служить, но  коварная фортуна не преминула показать зубы….. Гордей ужинал в мурманском привокзальном ресторане (”правом отличительном”) убывая в Москву на очередную учебную сессию. Все, как всегда – сто граммов водки, бутылка пива, салат и отбивная. Отужинав, вышел в гардеробную, куда сдал шинель и шапку.   В случаях, когда военная одежка была в ресторанном гардеробе единственной, обычно гардеробщики не выдавали номерки. И в этот раз Гордей тоже обошелся без него. Однако сегодня пьяный ресторанный служащий, изрядно употребив горячительных напитков разных расцветок и степени крепости, вдруг потребовал его у Гордея.               
 - Но ты же мне его не давал... Вот моя шинель и кроме нее у тебя и шинелей –то больше нет!– возмутился подводник.                -  Нет, номерок я тебе выдал! Верни его, а то не отдам шинель! – хрипел пьяный гардеробщик.                -  Послушай, да пошел ты... Будешь мне тут…, я тороплюсь!  – и капитан 3 ранга Гордей, протянув руку за стойку, снял с вешалки свою шинель с шапкой в рукаве и, одевшись под аккомпанимент мата гардеробщика, вышел на улицу. Настроение слегка потускнело, но, затянувшись сигаретой, Гордей отбросил мрачные мысли. Вдруг кто-то тронул его за рукав. Перед ним стоял пехотный старший лейтенант с повязкой „Патруль” на рукаве.                - Товарищ майор, пройдемте с нами! - козырнув, предложил старлей.                –Это куда еще, –удивился Гордей.                - В комендатуру, там разберемся! – старлей был преисполнен  чувства высокой ответственности.               
 –А чего мне с вами разбираться?                - Вы в пьяном виде устроили дебош в ресторане, нам поступил сигнал...                - Какой дебош? – Гордей поперхнулся дымом, - сынок…, я пьян по - твоему? Никуда я с тобой не пойду, я старший офицер и ты не имеешь права...                - Я вам не сынок, а старший офицерского патруля! - гордо парировал старлей.                - Не дорос еще, чтобы мной командовать, иди  и лови самовольщиков! – Гордей бро-сил окурок в урну, развернулся и пошел прочь, махнув старлею рукой. Но чего-то не учел моряк. Наверное извечную пехотную неприязнь к флотской элите… Через пару минут Гордея остановил уже капитан, представившийся железнодорожным военным ко-мендантом, а, стало быть, по службе имеющий право задержать старшего по званию. За его спиной маячил толстожопенький старлей с торжествующей мордой.                – Товарищ майор, - козырнув, обратился капитан и потребовал, - пройдемте в комен-датуру!   Делать было нечего, пришлось пройти в вокзальную комендатуру, где пре-бывал уже изрядно влитый гардеробщик и, сопя, писал объяснительную про Гордеев дебош, про номерок, и про оскорбления.                –Какие еще оскорбления, ты что, дядя?!- обозлился Гордей.                - Вот видите, товарищ капитан, на „ты”, и опять грубит. Наслушаешься от них за смену. Он пьяный, вы же видите!                .             .                - Ты что, алкоголик! Ты сам пьян, вы посмотрите на него, капитан! – вокзальный  комендатурщик, с пропитой на совместной службе с гардеробщиком физиономией, мрачно изрек:               
 - Предъявите ваши документы, товарищ майор, и напишите объяснительную! - Гордей извлек удостоверение личности, командировочное  предписание и  билет на утренний поезд:                -  Какой я вам майор? Я – капитан 3 ранга!   И  ничего  писать я не собираюсь!  Никакого  номерка  не было в  природе, а этот мазурик не хотел отдавать шинель. Я просто взял свою...                - Майор или капитан 3 ранга – мне все едино! Пили? - спросил капитан..                - За ужином – сто грамм водки и бутылку пива, - честно признался Гордей.                - Ну во-о-т! – обрадовался капитан, сгреб Гордеевы документы и заявление пьяного гардеробщика,  - в машину его и  на гарнизонную гауптвахту, пусть там с ним разбираются, - преисполненный чувства служебного рвения, старлей взял  Гордея под локоток, но тот вырвался и самостоятельно вставился комендатурский  драндулет  и о подобие транспорного средвства, фыркнув черным дымом, затарахтел всеми своими разболтанными частями по мурманским улицам в сторону гауптвахты. На “губе» дежурный майор определил его в камеру  с изрядно выпившим  летным капитаном.                .                .      - Завтра разберутся, – буркнул дежурный. Хотелось выть от безысходности и бесправия. Сто граммов выветрились еще на вокзале. Капитан бушевал  часа два. Выдохшись, уснул. Гордей не спал до утра, скрипя зубами от стыда пребывания на гауптвахте, на которой не бывал даже  в курсантские годы. Утром комендант гарни-зона, полковник,  выслушал   убедительные объяснения  Гордея и его естест-венную просьбу ввиду фактической невиновности не посылать „телегу” на флот, почесав тол-стым, как сосиска, пальцем за ухом, решил:                - Все ясно. Ладно уж, ничего посылать не буду.    Но… чтобы вас обоих до обеда в Мурманске не было! – сделал он одолжение Гордею и сильно помятому летному капитану. Но не сдержал честного пехотного слова полковник, хозяин мурманской гауптвахты.                „Телега” все-таки пришла в штаб флота. Оттуда, по принадлежности Гордея, в полит-управление. Ход дальнейших событий был отчетливо предсказуем. Политуправление флота затребовало характеристику на Гордея у политуправления флотилии с объяс-нением причины. Те в свою очередь запросили политотдел дивизии и в запросе естес-твенно, указали, что политработник был задержан за пьяный дебош в Мурманском вокзальном ресторане и сидел на гарнизонной гауптвахте. Политотдельцы дивизии на всякий случай срочно переделали хорошую аттестацию в плохую. В ней суровым языком канцелярского  жанра довольно убедительно было показано, что Гордей плохо зани-мался воспитанием личного состава, скверно вел политическую работу и не организо-вывал соцсоревнование (отличник боевой и политической подготовки, к тому же по-литработник, не может фигурировать в делах о пьяном дебоше в ресторане!) Все это было подписано всеми, кому надо, снизу вверх и ушло в политуправление флота. Далее еще проще – представление в ВПА (Военно-политическую академию им. Ленина) и вышибание из нее “пьяницы и дебошира” капитана 3 ранга Гордея О.П.  Лавина непри-ятностей закончилась снятием с должности заместителя командира подводной лодки, несмотря на все ходатайства  командира Маркова, и собственных попыток Гордея сходу объясниться во всех инстанциях. Сходу не получилось. Характеристики уж больно... не того...         .               
   Гордей был гордым человеком и  отстаивал  свое  достоинство с  невероятным  для тех времен упорством. Другой бы на его месте давно плюнул, ввиду полной бесперспективности любых действий против ветра... Однако он в конце концов добил-ся  приема у члена Военного Совета флота и в течение нескольких месяцев  с объяс-нительными  и   докладными,   встречами  со всеми действующими лицами и исполни-телями, ко всеобщему удивлению, отстоял себя. Но это было уже потом И назначили - то его после всего в другое место...                А в течение целого года он пребывал в статусе снятого с должности, изгнанного из академии и сверх штата (ну,  вы знаете - куда пошлют...) по заявлению пьяного гардеробщика мурманского ресторана при вокзале.
               
                Штурман  Петров. „Волны над нами.”
               
                Штюрманъ  хоть и натура хамская, до вина и               
                бабъ охочая, но за знание наукъ навигацкиъ,                .                хитростныхъ в каютъ – компанию пущать пове-
                леваю и чаркой водки не обносить
                (Петр 1)             
         
          Северный драмтеатр готовился к постановке спектакля о подводниках. После долгих переговоров с флотским начальством и трудными согласованиями с компетентными органами, двум артистам театра с большим скрипом и предосторожнос-тями было дозволено посетить атомную подводную лодку, чтобы вжиться в образы своих героев, имея их прообразы живьем.  Компетентные органы упирались до послед-него, профессионально  оберегая  флотские  тайны, которые между тем, успешно выбалтывали  вышестоящие штабы, а за границей - очень компетентные товарищи из компетентных органов.  Наконец, график и план посещения были разработаны и артис-ты допущены на корабль с инструкцией под личную ответственность старпома Перга-мента – „туда не пускать,  сюда не ходить, этого не говорить, по сторонам не смотреть, с… и до..., и - с записью в вахтенный журнал.”               
      Атомная лодка пару дней назад пришла из дальнего и длительного похода и бока ее еще не остыли от тепла работающей ядерной установки, на них таял снег – вывод не разрешили. Наверное, снова в море с какой-нибудь наукой.                - Вечно нам, как идиотам, “везет” с такими приходами, - ворчал старший лейтенант Петров, бывший воспитанник нахимовского училища - “питон”, а сегодня штурман и молодожен.  Жены потусовались за забором, повидали издалека своих моряков даль-него плавания и поняли, что сегодня „кина не будет...” Особисты настучали, куда надо, про жен у забора и начПО Каретников (начальник политотдела) их оттуда пог-нал - куда торопиться? Дети есть почти у каждого. Другие развлечения несовместимы с боеготовностью.  А секреты... Вдруг  чья-то несознательная жена  с фотоаппара-том запечатлит старую плавбазу, плавказармы и гальку прибрежную...Не годится... Демократия в разумных пределах пришла в гарнизоны позже. Штурман, старший лейте-нант Петров, женившийся полгода тому назад, только - только перед походом привез-ший жену в гарнизон, приправлял ситуацию многоцветными эпитетами у себя в рубке, роясь в  рулонах карт.                - Петров! - заглянул в рубку старпом Пергамент, - принимай гостя, артист к нам, будет тебя со сцены показывать. Да закрой же ты рот, наконец, штурман! Интелли-генция на корабле, а ты... как биндюжник. Что они со сцены из тебя покажут?  Сплошной мат и нецензурные выражения?                - Да пшш-ли вы все вместе с вашим театром и интеллигенцией... Попаду я сегодня домой или нет? Там Надька ждет, а я тут... с вашим театром. У нас уже не театр, у нас тут цирк  натуральный – как ни придешь с моря, опять... Совсем оборзели что ли? У них что - на нашего шхипера зуб?                - Все, штурман, мля..., отставить разговоры... Ты мне тут секреты не выбалтывай! А Надежда твоя подождет... не прокиснет!  На то она и Надежда – от слова ждать.  Я свою  Люси  последние три года тоже видел только в комбинации, или ночнушке, - подытожил штурмана старпом. Правда, он не уточнил, что его Люси последние три года на Севере вообще не было. Кроме того и сам имел  вполне обоснованную непри-язнь к представителям этого жанра искусства.  Из-за его спины с любопытством прислушивался к флотскому фольклору артист, как ему и положено - в шляпе и с порт-фелем. Освоение роли началось. Правда, в тексте пьесы не было ни одного слова, похожего на те, которые он только что услышал.  Старпом втиснул артиста в штурманскую рубку и поспешил удалиться - нужно было еще одного свести с механи-ком.                - Славин, Олег Палыч, -  представился артист, протягивая мягкую влажную ладошку. Был он лет сорока, волнистый  блондин, слегка округлившийся и с голубыми глазами. Таким и должен быть герой в театральном амплуа…                - Поможете вжиться в роль? Мне еще не приходилось играть подводников..., - вежли-во и осторожно осведомился он.                .                - Я вам тут что? Театральный институт, или... как его... Станиславский? Я не умею никого вживать, вживайтесь сами! Я вам не ве-е-рю!  Я - кто? Видите, какая у нас тут хреновина – нет схода на берег, а там – Надя! - огрызнулся штурман и зашелес-тел рулонами карт.   Артисту было не совсем понятно, что за спешка - ну выйдут еще на два-три дня и вернутся... к Наде..., но спросить не решился. Ему  было не ведомо это щенячье чувство тяги к дому после трех месяцев плавания и невероятной усталости. Петров развернул на штурманском столе карту полигона:                - Извините, надо прокладку сделать на завтра ...                - Хорошо, хорошо, я не буду вам мешать, только скажите, что такое прокладка? - Петров объяснил и взялся за параллельную линейку и карандаш.                - Можно я буду спрашивать вас, а вы мне объясняйте, если не трудно? Я хочу понять ваши чувства и мысли, чтобы сыграть роль точнее?                - Валяйте, - милостиво разрешил штурман и закусил карандаш.        .                - Ну вот, например, о чем вы думаете, когда лодка погружается?-                - О бабах, о чем еще! – задумчиво ответила  хамская натура”, начиная входить в роль.               
 - Па-ч-чему?– опешил Олег Палыч.                .                - А я о них всегда думаю! Вот ко мне  вчера жена приехала, а я вас тут развлекаю, вживаю в роль…- ерничал штурман, повторяя избитую шутку, которую, вероятно, не знал только Олег Палыч, поскольку в театральном они этого не проходили. Артист помолчал, наблюдая как штурман орудует на карте инструментом. Петров вошел в роль учителя и с серьезным видом травил артисту про хитрости прокладок и про невязки, про широты и долготы, океанские шторма и ураганы, срочное погружение и Сэндвич (вместо Гринвича)                - Олег Палыч, а выпить у вас с собой случайно нету? - совсем обнаглел штурман, неожиданно размякший душой и поправивший настроение.  Выпить не нашлось, но Петров  так увлекся  обучением доверчивого артиста, что не заметил старпома, стоявшего за открытой дверью штурманской.                - Штурман, а ну-ка зайди ко мне! - прервал “учителя” старпом. Пергамент внушил разошедшемуся молодожену свое неудовольствие  методом превращения артиста в подводника, но тому было уже совсем  хорошо, неожиданно жить стало веселее.   В море штурман Петров окончательно вошел в роль театрального наставника и продолжал вдохновенно “впаривать” в Олега Павловича всякие были и небылицы, драматические случаи из  жизни и про замечательный героизм, проявленный лично им. Короче – тае-мое, зюйд-вест и каменные пули, как сказал бы герой любимого моряками писателя Леонида Соболева. В надводном положении в своем полигоне параллельным курсом встретили лодку дивизии и командир, получив с нее семафор, приказал боцману ответить:                -Юра, ты неправ! –командиром там был Юрий Сажин, свой - из дивизии.                Олег Павлович поинтересовался у штурмана, что это означает. Петров доложил артисту, что наш командир человек очень вежливый, интеллигентный и не употребляет бранных слов... Как в том анекдоте, где солдат, которому товарищ нечаянно капнул за шиворот расплавленный припой, сдержанно заметил:                -Юра, ты...неправ!!! - Петров посвятил артиста в подводники, заставив его выпить целую бадью забортной воды с глубины сто метров... Корабельная публика в центра-льном посту, развесив уши, с удовольствием слушала краснобая штурмана, восхищаясь таким искусством художественного свиста... Вот это будет спектакль! Все надея-лись, что и „маслопупы”- механики не подведут и  тоже просветят своего персонажа. И не ошиблись.                .         .               
      Спектакль посмотреть так и не удалось. К его выходу в репертуар атомный ракетоносец снова скрылся под волнами, как всегда, надолго, месяца на три. Говорят, в спектакле был сплошной героизм, очень интеллигентные диалоги, терпеливо ждущие жены и вообще все выдержано литературно, прилично и романтично. Никто из персонажей не выражался нецензурно и не возмущался, что не пускают домой к семье,  или…  к бабе.               
               
                Штурманенок  Рашников
               
                Подштюрманъ долженъ во всемъ быть штюрману
                и во деле его вспомогать, а въ небытность
                штюрмана дело его отправлять, подъ такимъ
                же штрафомъ какъ и штюрману.
                (Уставъ Морской Петра лерваго, 1720г.
                Книга третия Глава  вторая ст 2)
      
      Еще совсем недавно неунывающий, как большинство курсантов выпускного курса, будущий, нет - уже штурман,  по традиции весело чистил  бронзовый нос  флотоводца Крузенштерна, получал погоны с кортиком и распределялся на атомную подводную лодку. Он был без памяти рад этому распределению, считавшемуся престижным,   пос-кольку были и всякие  другие… не очень престижные – в гидрографию, на тральщики и прочую надводную мелочь,  где можно было гнить до седых волос.  А тут – атомоход с перспективами! И вот он уже командир электро-навигационной группы штурманской боевой части атомной ракетной подводной лодки. Казалось бы, все так хорошо началось… Как вдруг, что-то в службе  не  заладилось. Так ему показалось.
     Традиционные флотские байки гласят - если в первый год служба не пошла, в дальнейшем не пойдет тоже…. Подворотничок  на китель не успевает пришить, брюки не глажены, реакция неважная – все время спать хочется. На самостоятельное управ-ление сдать в срок не получается. Подчиненные матросы какие-то разгильдяи, прибо-ры не все в строю.   И этот ненавистный старший помощник  -  Пергамент (“Шмага”)… все видит, все  слышит,  до  всего дое…, ну, в общем до всего у него есть дело.    Жить не дает и жизни нет … никакой. Ни на службе,  ни в семье –  домой-то не пускают, пока не сдаст экзамены… ;Фитилей;  уже столько, что старпом завел вторую карточку. Все – кончена служба. После очередного взыскания, долго мучившийся сомнениями, штурманенок написал рапорт на имя командира.
               
                Командиру в/ч…. Капитану 1 ранга    Маркову Л.В.
          
    Прошу списать меня с корабля, поскольку в критических ситуациях не имею самообладания и к службе на ПЛ не пригоден.
               
          
               Командир ЭНГ лейтенант Рашников В.А.
          
    “Фараон” приказал разобраться старшему помощнику.  Пергамент  написал  поперек рапорта:   
        - Тов. л-т Рашников В.А.! В критических ситуациях не занимайтесь самообладанием! По сути рапорта – отказать! Продолжайте служить Родине
                Старпом Е. Пергамент
   
       Рашников  В.А. привыкал к тяготам и лишениям долго и тяжело.Был он юношей, скромным, домашним,  потомственным ленинградцем, любил своих Соню с малышкой и с трудом переносил Пергаментов фольклор. Уходя с корабля по переводу, Пергамент вызвал его к себе в каюту прощаться. За беседой влил в несчастного полбутылки коньяку, а вместе с ним и уверенность в себе, объяснив, что все его недочеты в службе - сущие пустяки по сравнению с мировой революцией!  Карточку взысканий и поощрений со всей историй взлетов и падений Рашникова “Шмага” порвал на мелкие клочки  на  изумленных глазах  захмелевшего  штурманенка. .                - Запомни, Рашников,  командир  ругает – учит!   - внушал, пунцовый от изрядной дозы коньяка, Пергамент молодому, сверля его голубыми глазами из-под кустистых бровей, - служи Отечеству, в морях твои дороги – ты же штурман! -  служба у молодого пошла. Не сразу, да было бы желание… 
            
                Замполит среди моряков, моряк среди замполитов
               
                Священникъ долженъ прежде всехъ  себя содержать
                добрымъ христианскимъ Житієм въ образъ всемъ 
                блюстися, дабы не прельщать непостоянствомъ или               
                притворною святостію и бегать корысти, яко корене
                всехъ злыхЮ               
          (Уставъ Морской Петра перваго, Книга третія, глава девятая. Ст 2.)               
               
      Капитан-лейтенант Илин был назначен заместителем командира Маркова  по  политической   части  сразу после  Олега  Петровича Гордея, списанного с корабля по заявлению пьяного гардеробщика мурманского привокзального ресторана.
      Количество первоисточников, изученных Валерием  Ивановичем Илиным в акаде-мии (ВПА) и глубоко укоренившаяся в сознании мысль о своей “решающей и направля-ющей”, похоже,  изрядно мешали ему в  личной морской  подготовке и изучению пси-хологии специфического воина – подводника.  Моряки справедливо  полагали, что замполит тоже  должен  быть,  хоть  плохоньким, но подводником, по крайней мере, по общей морской подготовке, знанию устройства корабля и навыков в борьбе за живучесть. А политические знания и работа не  должны мешать ему создавать чело-веческую атмосферу в экипаже, заботу и внимание к людям.  Очередной звездопроси-тель в  звании   капитан-лейтенанта появился в экипаже перед  самым окончанием межпоходового  ремонта и моментально осознал себя вторым человеком после коман-дира. Утром на подъем флага он крался на   корабль, прячась за береговыми сарая-ми, так, чтобы поспеть в строй обязательно  между старпомом и командиром и дать понять всем, кто есть кто.  Экипаж, давясь от смеха, наблюдал эти маневры с па-лубы.    Илин неловко спускался по трапу, хлопал переборочными  дверями,  набивал  шишки  в  отсеках  и  не  мог  отличить ГОНа* от помпы. Ну – не моряк, сразу вид-но. Неуживчивый, заносчивый характер, хронический насморк и непомерные, не под-крепленные реальным - интеллектом, амбиции немедленно сделали его объектом мат-росского и офицерского фольклора. В экипаже это происходит быстро.  Старослужащие  матросы  не стеснялись строго заметить  новичку,  что  переборочная дверь на под-водной лодке не дверца домашнего холодильника   и что хлопать ею - ужасающая без-грамотность для подводника. Офицеры наступали ему на пальцы, спускаясь по рубоч-ному трапу, когда команда “все вниз” выполняется так быстро, что сохранять чваное достоинство, пропорциональное занимаемой должности, просто невозможно. Тем более, что на флоте традиционно  по трапам пешком не ходят. В каюты казармы, где офицеры жили по двое – четверо, зам - новичок врывался вихрем, шморгнув носом, в вечернее неслужебное время без стука. Он не понял намека, когда  командир БЧ-2 Борис Цыбешко, стыдливо прикрывая ладошками тощую волосатую грудь, завизжал, как  голая женщина, в бане застигнутая ротой солдат:                - Мужчина, куда вы прете? Вы же видите, что я не одета! - Спасаться от “решающей и направляющей” стали с помощью крючков, купленных в скобяном магазине. По вече-рам, когда “море на замке”, а  в  г. Полярном  “оккупантам”, как окрестил местный командир бригады приходящих  подводников-атомщиков, делать было нечего, в тесных каютах расписывали “пулю” в преферанс, пили корабельное “шило”, закусывая прине-сенным с камбуза жареным хеком.               
Однако крючки новичка не остановили и он  назойливо стучался  вечерами по очереди во все каюты, естественно запертые изнутри. Иногда имитировал условные сигналы, подслушанные втихаря. Обманувшись на пароль, капитан 2 ранга Цыбешко, уже принявший пару рюмок в компании минера Кулишина и доктора Ревеги, открыл дверь, но не растерявшись, уверенно выдавил зама со словами:                - Товарищ капитан-лейтенант, там, где отдыхают старшие офицеры, младшим - делать нечего! - зам поскребся еще немного и затих, затаив лютую злобу. Военная биогра-фия его была проста, как команда “Смирно”. Закончив пехотное училище по малока-либерной артиллерии, год потрудился  штатным  комсомольцем в автобате, затем поступил в Военно-политическую академию им. Ленина, почему-то на военно морской факультет, и, по окончании, осчастливил собой экипаж атомной подводной лодки командира Маркова. Самым выдающимся фактом его биографии была женитьба на дочери очень крупного чина из Министерства обороны или Политуправления, хотя корабельные гусары никак не могли взять в толк - кому такое вечно шморгающее сокровище могло составить счастье.  Короче, он был стопроцентным „инвалидом”. Но если у невесты были  хоть какие-то шансы избежать этой участи, то  у  экипажа они исключались приказом о назначении, а медовый корабельный месяц  показал, что и притирка невозможна. Илин развил бурную деятельность по организации политучебы, конспектированию первоисточников и сочинению соцобязательств, упрямо игнорировал познание устройства корабля и неписанных корабельных правил общения в  офицерском корпусе  такого специфического рода воинских коллективов, как экипаж подводной лодки. В лексиконе его постоянно проскальзывало таинственное, (но нетрудно угадываемое) междусловье -”об-тыть”, вероятно приобретенное во время службы в  автобате.  В силу всех названных причин он неизбежно и очень скоро стал объектом  травли   всех  матросских и  офицерских острословов,  получил прозвище “артиллерист” и периодически обнаруживал у себя в каюте то  “Пособие для политработы в танковых  войсках”, то в экипажной стенгазете статью под псевдонимом “О политработе в автобате”. Корабельный острослов  в жанре черного юмора минер Кулишин, прознав по ОБС (одна баба сказала) о необычайной ревнивости зама, на командирских планерках в море стал почесывать лоб под пилоткой. На фальшиво участливый вопрос инженера человеческих душ печально признавался, что в море то мы уже месяц и пора бы им                прорезаться… Илин мрачнел, впадал в меланхолию, надолго задумывался, терзаемый мрачными предчувствиями, и на два три дня выпадал из обращения. Он запирался в своей отдельной каюте, никому не досаждал, а еду вестовой носил ему  “на дом.”
               
*ГОН - главный осушительный насос 
   
                Минеры. Новицын
               
                Если ты и туп и глуп - поступай в ВВМУПП*… .               
                (Инженер-механики по злобе …)

      А минер Новицын не прижился в экипаже. Не наш человек, и в экипаже это сразу передалось всем, как по волнам в эфире. На то и экипаж… Здесь нельзя особ-няком, индивидуально и что-то держать за пазухой. Плохой тон выбалтывать мужские секреты. Нельзя быть высокомерным и выслуживаться за чей-то счет… Правда, Николай на мостик и не стремился. Очень берег себя для истории и  ходить через реакторный отсек избегал...                - Этот флот я видел через пенсне, - обычно выражался он, что вызывало естествен-ное недоумение - чего же ты тогда засорял собой Военно-морское училище?    Женился со смыслом, через тестя стал „инвалидом” и подал документы в академию. Поскольку поступление в нее было учтено при выборе невесты и дело, с помощью родственника, успешно продвигалось, время, положенное на подготовку с освобож-дением от службы, он проводил на казарменной койке, уютно устроив под голову две подушки. Капитан - лейтенант Лисицын подложил ему туда „Арифметику для 4 класса”, но и ее минер изучать нестал за ненадобностью и чтобы не напрягаться…                В академию  поступил,  а после  ее  окончания, доносил знания курсантам в каком-то училище, куда попал опять же с помощью тестя. Флот остался без флотоводца с академическим образованием. Да и Бог с ним. С флотом.               
       После удачного выстраивания карьеры, Новицын бросил блатную жену и женился на официантке из училищной столовой               
 
*ВВМУПП - Высшее военно- морское училище подводного плавания               
               
                Кулишин
               
                В минном деле, как нигде, вся загвоздка в щеколде               
                (Поговорка минеров…)
      
    После "академика" Новицына в экипаже появился капитан 3 ранга Кулишин. Этот был старым минером и служил на разных лодках столько, что уже и не помнил, когда и как эта служба началась и не знал, когда и где она закончится.  Он выстрелил за свою службу такую уйму торпед, всяких – учебных, боевых, испытательных, что знал свое дело с  закрытыми  глазами и  был  вечным командиром первого отсека, куда назначают всех минеров – командиров боевой части три. За долгую службу ему так надоели всякие разговоры, что он стал патологическим молчуном и открывал рот только тогда, когда этого требовала служба. Невысокий, плотный, круглолицый и курносый, он напоминал персонаж Ярослава Гашека – бравого солдата Швейка.  Его  шутки из разряда черного юмора были на слуху среди офицеров дивизии, а часть их  из народного фольклора – редкие, краткие, сочные и к месту. После чего  надолго замолкал. Перед ним за его длительную службу прошли десятки командиров, старпомов и прочих начальников. Он научился переносить самодурство и глупость некоторых из них с таким олимпийским спокойствием, что иных  это раздражало до икоты.                - Меньше группы не дадут, дальше лодки не пошлют, - сделал резонный вывод Кули-шин, поскольку в его оружейной специальности должности меньше, чем командир БЧ-3 на лодках вообще не существовало. Его никуда не продвигали, потому что как-то не замечали, а сам он не выпячивался, да  и к росту не стремился. Его вполне устра-ивали четыре торпедных аппарата калибра 533 мм в носу лодки и два 400 мм. в корме, которые его матросы надраивали до боли в глазах. Торпедные стрельбы ведь не каждый день. В компании с выпивкой был всегда молчалив, больше слушал цветис-тую травлю товарищей, но до определенной  дозы.  Когда  среди общего разговора он, с тоской завывая, вдруг заводил: -“… в понедельник проснешься, то ли день, то ли вечер, на подлодке слилось все в понедельник сплошной....”, или - “…а еще вечерами не пускали нас в город, и учили науки, как людей убивать...”  Все,  в репертуаре – курсантские  песни… Диме наливать больше нельзя и вообще пора  укла-дывать… А он и не сопротивлялся.
               
                МЕХАНИКИ. КГДУ               
                (командир группы дистанционного управления )               
               
                Смотри в табло...                .                (Правило управленцев)               
 
     Лисицын и другие КГДУ управляли энергетической установкой подводной лодки. Вся автоматика и дистанционные приводы заведены на пульт управления ГЭУ – главной  энергетической установки. Основная задача Лисицына - управлять ядерным реактором с *ВВМУПП-  высшее военно- морское училище подводного плавания
автоматикой. Вычислить пусковое  положение компенсирующей решетки, осторожно поднять ее ;шагами;,* пока не дрогнет стрелка прибора, когда реактор „пошел”, полетели нейтроны расщеплять атомы и началась управляемая цепная реакция. Развели пары, дали на турбину и… поехали. Сложнее Лисицыну, когда задают ход с “малого” на “полный” - ядерный реактор начинает ”разгоняться” от температурного эффекта в активной зоне и аварийные стержни   могут его заглушить по сигналу „превышение мощности на 20%”.  Держи ухо востро - или не выполнишь заданный ход или спалишь реактор.  Когда на табло выпадает сигнал “превышение на „20%”, все стержни и компенсирующая решетка реактора летят вниз, Тимофей в экстазе бросается на ключи и кнопки лавиной и приводит  автоматику в полный беспорядок, если вовремя ее не восстановит до нормального состояния оператор  Донцов  Он бьет Лисицына по рукам, подхватывает управление и нормализует ситуацию.   А эти… стратеги, в центральном посту, до сих пор не поймут – ну  нельзя с  „малого”  сразу на  „полный” и  тре-бовать, чтобы корабль рванул.  Впрочем, кто их знает, может обстановка такая, что нужно быстро бежать... Они же не объясняют...Тимофей написал в своих соцобяза-тельствах замечательные пункты: - “11. Мурло – в табло!” и–“12. Каждый нейтрон в ядро!”   “Мурло” заместитель командира по политической части  В.И. Илин вычеркнул, как не очень печатное, а „каждый нейтрон” оставил, надеясь, что у Лисицына это получится.  С физикой у зама было слабовато...            .               
      Лисицын пришел в училище с торпедных катеров, на которых честно отслужил положенных тогда четыре года. На подводной лодке после училища он уже шесть, в начальники не хочет, списаться не может. Нет такого закона, чтобы Тимошу под белы рученьки да в родной Псков на должность… Если только по здоровью, но псковитянин Тимофей   генетически здоров. Что же делать?  Может, временно злоупотребить алкоголем и пожаловаться на сердце. Такую тактику и  избрал капитан – лейтенант.    В кардиологии нужно побывать не менее трех раз, чтобы выявить хворь и оформить списание с корабля официально.. .  Вскоре постоянного пациента Лисицына в госпитале знали уже, как родного, но третий раз все же не приняли, ввиду явки на обследование под изрядной “мухой”... На обратном из госпиталя пути Лисицын поймал доверчивую кошечку флагманского механика флотилии Завадовского, и, на изумленных глазах хозяйки, растянув роскошную пушистую шкурку, вычистил ботинки.         .               
         Лисицын неумеренно увлекся этим способом списания с флота и, будучи по путевке на черноморском  военном курорте, по причине непросыхающего пьянства, три дня не  мог  выговорить  свою  собственную  фамилию, которой заинтереовался главный врач, за что и былотчислен из санатория с “телегой” на Северный флот.               
      Позже, когда у Тимофея обратного хода от бутылки уже не было, комиссия отдела кадров ВМФ списала его за алкоголизм и „дискредитацию звания советского офицера”.  На комиссию Лисицын явился пьяный, бил себя кулаком в грудь и убеждал, что  очень хочет  служить. И правильно сделал, иначе  его бы не списали.
               
 *шагами – поднимать КР с рассчитанными по минутам перерывами, чтобы не разогнать  цепную реакцию ядерного топлива до неуправляемого  состояния               
               
               
                Матросы. Шаповалов

                Должны офицеры рядовыхъ къ ихъ службе  и               
                работе  побуждать и прилежно смотреть, чтобы.               .                все  исправно   было зделано, а кто въ томъ               
                мешкателенъ  обрящется, оный жестоко наказанъ               
                будетъ               
                (Уставъ Морской Петра перваго. 1720г  Книга
                Четвертая. Глава третья ст 40)
      
               
        Старшине 2 статьи Шаповалову сегодня - 20 лет. Иван  турбинист и его специальность - маневровое устройство турбины.     Им он задает обороты, меняет ход, управляет двадцатью тысячами лошадиных сил. Маневристы в турбинной команде своего рода привилегированные интеллигенты. Не каждый может быть таим специалистом. Нужна тонкость организации, интуиция и чувстви-тельные руки. По случаю юбилея Ивана пригласили в центральный пост, разрешили посмотреть в перис-коп, покрутить рули и вручили бездну всяких вкусных вещей - сгущенку,  шоколад, низку вяленой тарани и, наконец, пирог с повидлом и цифрой 20 на нем. А друзья на бачке увеличили его долю сухого вина до ощутимого результата.                . - Ваня, ну что нового появилось в твоей жизни на 21-м году, открылись какие-то новые горизонты, перспективы? - спросил его вахтенный механик Шарый.                -  Все нормально, товарищ командир. Хорошо жить на белом свете! – скаля зубы, ответил жизнерадостный русский матрос Иван Шаповалов с румянцем во всю щеку, допивая сгущенку.               
– А сколько вам лет, тыщ командир?                .                –Тридцать шесть! Что - много?                .                - Да вы что-о-о! – ужаснулся Иван, - вы уже такой старый??  Вам же, наверно, совсем не интересно жить на свете, правда?                - А до какого возраста интересно, как ты считаешь?                - Ну-у-у, лет так до 25-26…максимум. А дальше – мрачно…                - Чудак ты, Иван!   Ты еще не знаешь, что в мои 36  жить в сто  раз  интереснее, чем  в твои 20,  - но  Шаповалов  не поверил.
               
               
                Матрос Магомадов
               
                Офицеры и прочие, которые в его  ВЕЛИЧЕСТВА               
                Флоте служатъ, да любятъ друг друга  верно               
                как христианину надлежитъ  безъ разности,
                какой они веры или  народа ни будутъ
                (Уставъ Морской Петра перваго. 1720г. Книга 3)

          Зачем магомадовых присылают на флот? Какой урод - кадровик совершает это преступление перед человечеством. Магомадов родом из горного азербайджанского  села  и  русским  владеет на уровне человека в состоянии сумеречного сознания… До призыва на военную службу на русском языке практически не говорил. Проще выучить азербайджанский, чтобы с ним как-то общаться, чем переводить с его русского на общеупотребляемый.. Он смотрит на все, что его окружает, с нескрываемым удивлением, смешанным с испугом человека, внезапно оказавшегося на Марсе... Восемь месяцев в учебном отряде из него ковали специалиста для атомной подводной лодки и слепили для комдива – два “Аниса” (капитан-лейтенанта Анисина) электрика Магомадова, как для Робинзона Пятницу. Он сразу попросился на камбуз и признался, что в электричестве не разбирается. Если, конечно, перевод был сделан правильно. Но он беспрестанно повторял – „люля-кебаб, люля-кебаб” и потому был определен в пищеблок. Там и прижился.  На ежегодной водолазной подготовке на него надели ИДА-59, зажгутовали аппендикс  гидрокомбинезона и объяснили, что он в составе трех человек будет для тренировки проходить через торпедный аппарат. Пока сухой, чтобы освоиться. Потом мокрый! Из запотевших стекол снаряжения на Шарого смотрели полные первобытного ужаса черные глаза подводника Магомадова.                - Вы в аппарате, я даю один удар по корпусу, это значит – как себя чувствуете?  Если все в порядке -  отвечаете по очереди  одним ударом. Поняли? Я даю два удара – имитируем подачу воды. Если все  в порядке, вы отвечаете по очереди двумя ударами. Я даю три удара – открываем переднюю крышку, вы стучите по очереди тремя ударами и выходите из торпедного аппарата. Понятно? Пошли! - трое втянулись в торпедный аппарат.      Последний – подводник Магомадов. Один удар.  В ответ по очереди – один, за ним второй... Третьего опять нет.  Еще раз – один удар.
В ответ по очереди два.                - Открывайте заднюю крышку, вынимайте  его! – вытащили, инструктаж  повторили. Понял? Кивает головой – понял, но смотрит с ужасом. Мичман Гудимов нагибает его, чтобы всунуть в торпедный аппарат. Сопротивляется. Вырывается из крепких рук  инструктора и через клапанную коробку спасательного гидрокомбинезона подводника хрипит:                .                - А дывер када откырыват будеш? - что в переводе с Магомадова означает:                - “А дверь когда открывать будешь?”                .                - Раздевайте его, кина не будет! Мне еще пятьдесят человек пропустить нужно! - командует Андрей и Магомадова раздевают, к его удовольствию. А что будет делать подводник   Магомадов, если ему в аварийном случае придется спасаться методом выхода через торредный аппарат? И кто будет виноват в его гибели? Этого не знает никто. Никто и не будет…
               
                Старшина Миронюк
               
                Лицо подчиненное передъ лицомъ начальствующимъ       .                должно иметь видъ лихой и придурковатый дабы
                разумениемъ своимъ не смущать начальство...               
                (Указъ Петра 1от9.12.1709г)
                               
      Спецтрюмный Гигорий Миронюк земляк старшего помощника  Коваля и, в бытность  на  свою старпомом в экипаже, Петр Иванович питал к нему родственные чувства.       
    Он заведовал механизмами реакторного отсека, поэтому и назывался специальным трюмным. Миронюк с радиоактивностью на „ты”, ел и спал в реакторном отсеке, что, вообще говоря, строго запрещено, ввиду несовершенства биологической защиты. Даже в море, когда реактор на мощности  и его положено    осматривать один раз в полчаса, старшина 1 статьи торчал там.  Миронюк   не прост,  держится с украинс-кой хитрецой, но дело свое  в отсеке знает отлично.               
    При погружении с аварийным дифферентом на нос 20 градусов, когда нержавеющая палуба стала уходить у него из под ног, Григорий карабкался по скользким нержа-веющим плитам с остановившимися от ужаса глазами и бормотал:                - “Два месяца до ДМБ! Два месяца до ДМБ!” – и сбил ногти до крови. В доке Миронюк с земляками выпил втихаря полканистры выданного для протирки пойла, которое капитан - лейтенант Лисицын, и за спиртное-то не посчитав, рискованно сунул за трубы в реакторном отсеке.               
       На удивление, не отравился  - не взяло!
               
                Сдавали задачу 
               
                SOS, … - - - …
                (Сигнал бедствия на море)
   
      Экипаж предъявил штабу дивизии во главе Караваевым учение по борьбе за живучесть в море. Матросы и офицеры лихо отработали все вводные учения в условиях, приближенных к боевым. Тушили пожары, заделывали пробоины, включались в дыхательные аппараты и даже умело сработали по неожиданной вводной дотошного и занудного заместителя флагманского механика Калисатова. Всплыли. Штаб и офицеры корабля собрались на “разбор полетов” в кают-компании. Вахтенный офицер Сапрыкин с боцманом Гучкасом отсемафорились  береговому посту СНиС  позывными - свои.  И “поплыли” дальше.  Из рубки радистов вынырнул связист Паша Могилевич и попросил вахтенного механика Шарого  запросить “добро” у комдива на сеанс связи.                - Добро, - ответил из второго отсека Караваев                -Добро, - передал Шарый Могилевичу. Через пять минут снова Павел:                - Андрей передай комдиву, радио дано, квитанция получена, – Шарый доложил во второй отсек. Содержание типично - всплыли в полигоне, наши координаты, работаем по плану. Короче - у нас все в порядке. Однако минут через десять  белый, как бумага,  Могилевич высунулся из рубки и горячим шепотом, вращая в возбуждении воспаленными глазами, прохрипел Шарому:                - Андрюха, кранты! ЧП! Передали  оперативному сигнал СОС!              .                - Как? Ты же доложил, что все в порядке и квитанция…                .                - Да в том-то и дело… И квитанция есть… Все есть. Только радио не то передали! Боролись за живучесть натурально и ленту с аварийным сигналом заправили в аппаратуру, бля…Зови Караваева в ЦП.               
 - Второй! Попросите командира дивизии в центральный,- передал Шарый.                - Ну что там у вас? - раздраженно прогудел Караваев,- вы нам дадите, наконец, работать?               
 - Тыщ комдив, радио…, - замогильным голосом начал Могилевич. Через минуту Караваев был в центральном посту:                - Ну?                – CОС передали, товарищ комдив!                - Как СОС? Какой СОС? Вы что – охренели?  Могилевич, Могилевич!!! – лоб Караваева  покрылся крупными бисеринами пота. Он в секунду прокрутил в голове все последующие события, начиная с выхода отряда   кораблей Северного флота на поиски подводной лодки и кончая собственным снятием с должности за вопиющее безобразие со связью.                .                .                - Могилевич! Ты – м-м-удак! -  заикаясь определил Могилевича комдив, лихорадочно соображая, как выпутываться.                .                -  Так точно, тыщ комдив,   -  соглашался Могилевич, - так точно!    -  Могилевич, ты мудак, мудак! –  в исступлении повторял Караваев. Могилевич беспрерывно соглашался.                .         .                - Дай радио оперативному, что первое ошибка! – как бы не так,  Пашка это и сам сообразил. Только ведь ответа – ноль.                - Давал, тыщ комдив, квитанции от них нету! Нет подтверждения, что приняли!                - Еще давай, - орал Караваев, к нему вернулась сознание.                .                - Еще давал, нет квитанции! - лепетал несчастный Могилевич.     .                -  Долбодятел ты, Могилевич, и обалдуй! Ты понимаешь, в какое говно ты нас вляпал?  Командир! Леня, иди сюда, полюбуйся, что тут твои засранцы натворили!  Мостик!  Запросите семафором пост СНиС. Передайте, что радио ошибочно! Да не вообще радио, а первое, где СОС!               
 - Товарищ комдив! - отозвался с мостика вахтенный офицер Сапрыкин, - пост СНиС не отвечает. Мы полчаса тому назад передали им наши позывные, - на посту СНиС дежурный матрос, получив позывной семафором, снова увлекся  детективом и уже не обращал внимание на лодку, справедливо полагая, что разговаривать с подводниками больше не о чем.               
-  Продолжайте вызывать! А ты что стоишь, Могилевич, расплылся тут? Марш в рубку, вызывай оперативного по УКВ!   Я вас всех научу, как надо родину любить, сборище охломонов!  Я вам покажу вторую задачу, вы у меня из моря не вылезете! - бушевал Караваев. А тем временем на Северном флоте сыграли боевую тревогу. Отряд кораблей и аварийно - спасательные суда снимались с швартовых на поиск и оказание помощи аварийной подводной  лодке.  С черноморских курортов отозвали офицеров штаба и технического управления… Наконец связь с оперативным дежурным штаба флота состоя-лась по УКВ. Командующего флотом остановили уже на трапе эсминца под парами –  отбой, ошибка экипажа. Все облегченно вздохнули. Миллионы рублей и должности были спасены. После швартовки и подачи трапа командир дивизии Караваев напоследок в сердцах выдрал помощника командира:                .                -  Сапрыкин! Трап это лицо корабля! А у тебя это разве лицо?  Это  же  не  лицо, а обосранная жопа старого африканского носорога!  Я вам покажу – спасите ваши души! Я вам…, - и он, нахлобучив фуражку по самые уши, сошел с корабля, козырнув военно-морскому флагу. Экипаж  живо обсуждал событие и возможные последствия.  Как ни странно, все остались при должностях. Караваев получил внушение от командующего флотом и поделился с командиром Марковым.            
Но задачу № 2 экипажу все - таки зачли.      
               
                Замполит Илин

   - Шарый, зайдите ко мне в каюту, - мрачно прогундосил замполит Илин.  В каюте политработника курсант - практикант рисовал  стенгазету.  Андрей,   радостно возбужденный после напряженного дня и хорошего результата, весело поздоровался:                - Я вас слушаю, Валерий Иванович!                - Да-а. Плохо, плохо, Андрей Викторович, об-тыть! - уныло начал заместитель командира по политической части, шморгнув носом.    .                - Что плохо-то? Наоборот, все хорошо – задачу сдали! - Илин  первый раз в жизни сдавал курсовую задачу с экипажем на корабле.                - Да вот с соцобязательствами ваших подчиненных. Забраковал политотдел!                - Неужели „неуд”? - удивился Шарый, который все листки соцобязательств, помнится, проверил лично и собрал в папку.     .                - Да нет, об-тыть, поставили тройку, но дело серьезное.                - Неужто какая антисоветчина...? - подумал про себя Андрей, - что же там не так? – вслух, а сердце екнуло.                - А вот посмотрите. Вот тут. Та-ак... Вот.  Шаповалов Иван вызывает на соревнование вашего матроса Фархутдинова. Так? Теперь смотрим...Фархутдинов... Вот!… А Фархутдинов Шаповалова не вызывает! Это как понять?  - Илин сурово насупился.          .                - Валерий Иванович, да вы это... что? Серьезно? Да плюньте вы на эти мелочи. Мы задачу сдали, Валерий Иванович, понимаете – задачу! А замечания... Они всегда были, есть и будут. Штаб ведь тоже должен отрабатывать свой хлеб, а иначе какие они…?           .                .                - Вы не понимаете! - голос Илина вдруг зазвенел, явно рассчитанный на внимание практиканта – мерзкая и мелочная попытка самоутверждения! – социалистическое соревнование... еще Ленин учил..., - и замполит в сердцах швырнул Андрееву папку с соцсоревнованиями на стол,-взметнулось облачко пыли, - вы ответите, Шарый, об-тыть, за свою халатность.               
- Валерий Иванович, - вспылил Андрей, - да из всей этой галиматьи нужно выбросить почти все и никому не морочить голову. Оставить два – рацпредложение и  помощь молодому в освоении специаль-ности. Это порыв души! А все остальное записано в Уставе и  ничего  не нужно высасывать из пальца!                - Что-о? Не надо? Филькина грамота? Высасывать? Да вы что, Шарый, об-тыть, в своем уме? – в шоке заорал вдруг фальцетом Илин. Шарый развернулся к двери и огрызнулся:                -  Я в своем, а вы?- вспылил Шарый, - на досуге научитесь разговаривать со стар-шими по званию!- Доктор Ревега, выборный секретарь парторганизации, уговаривал Андрея после инструктажа у Илина:                .                - Иди,  извинись! Он же тебе гадостей наделает. Ты знаешь, что он тебе инкриминирует? Непонимание роли социалистического соревнования в армии!!! Вот что! Ты представляешь, что это для тебя значит?!! В смысле… дальнейшей службы                - Да пошел он... знаешь куда? И ты вместе с ним, миротворец хренов! - доктор знал куда идти. А  Илин  нервно ходил по коридору, косясь  на открытую дверь каюты  Шарого  и  ожидая явки с повинной. Напрасно! Шарый, взбешенный тоном разговора и пустяковыми обвинениями замполита, возведенными едва ли не в воинское преступление, не собирался виниться.                - Дурак ты, Шарый! Из-за твоего ослиного упрямства... он же тебе припомнит! - пытался уговорить друга доктор. Ревега не ошибся. „Артиллерист”, конечно же, припомнил – зарубил  представление на „Красную Звезду” с формулировкой – „коман-дир подразделения, имя - рек, не  понимает   роли   социалистического  соревнова-ния!” Вполне достаточно, чтобы  не только зажать награду, но и... обвинить едва ли не в государственной измене. А сколько еще интересных характеристик натаскал “артиллерист”  в известные инстанции?    
               
                Контрольное плавание               
                Слой скачка или жидкий грунт               
               
                Скрытность – главное достоинство ПЛ               
                (Стефан Джевецкий - конструктор подводных лодок.)
         
          Слой скачка в море - это граница водяных сред с разными удельными плот-ностями. Для подводной лодки это шанс скрыться ниже слоя скачка по глубине, чтобы акустический  сигнал,  излученный  вероятным  противником частично отра-зился на границе и не достиг корпуса. Дополнительное условие скрытности. А скрытность для подводной лодки это  главное ее достоинство.               
     Перед дальним походом экипаж в контрольном плавании. Командир, теоретически подкованный в академии и выполнявший все параграфы всех без исключения наставле-ний, скрупулезно гонял субмарину четыре раза в сутки по глубине – от 40 до 240 для снятия гидрологического разреза. Чтобы найти этот самый слой скачка. Занятие, надо сказать, утомительное и чреватое неожиданностями, но… необходимое. Хотя после ремонта лодка и прошла глубоководные испытания с погружением на предельную глубину, ежедневное четырехразовое гуляние в таком диапазоне  вызывало у механика чувство неясной тревоги. 4 раза в сутки корпус сжимался и разжимался давлением от 4 до 24 атмосфер на каждый квадратный сантиметр. Первой заполнилась цистерна быстрого погружения. Лодка стала на 25 тонн тяжелее. Пришлось откачать из уравнительной цистерны за борт, чтобы удифферентовать корабль. За ней заполнилась цистерна замещения ракеты. Механик, капитан 2 ранга Малых, волновался:                - Товарищ командир! Может не будем ее 4 раза туда-сюда? -  но командир  обрезал: .. - Механик! Опять эти твои штучки! Это же подводная лодка, а не молоковоз! Ты мне тут не списывай собственное безделье в доке и не прикрывайся! - опять МОЛОКО-ВОЗ!!  Механик подсчитывал убытки. Следующей заполнилась кормовая дифферентная цистерна. Дифферентовку стали делать необычным способом, который всегда находит хитрая на выдумки голь. Короче, лодка по своим качествам действительно стала напоминать молоковоз. Но 4 раза в сутки от 40 до 240 -  по всем правилам. Заключительный аккорд прозвучал при очередном всплытии на 40 метров после снятия гидрологического разреза. Из смежного отсека по «Каштану» раздался тревожный доклад:                - Аварийная тревога! В прочный корпус поступает вода! – командир успел втолкнуть механика Малых из центрального в аварийный отсек до того, как его задраили намертво, хотя это ине по правилам  “Наставления по борьбе за живучесть – НБЖ  ПЛ - 60”.  Вода свистит веером, давлением 4 килограмма на каждый квадратный сантиметр, по периметру люка для погрузки аккумуляторов. И воздух в отсек не дашь, потому что – на подволоке. Что делать? Что делать!  Выхода два. Всплывать или погружаться. Командир кричит по громкоговорящей связи: .                - Меха-а-ник!! Доклад! Доклад! Доклад немедленно! - мама моя родная,  как орет! Сигнал аварийной тревоги  рвет натянутые  струнами нервы…В отсеке мечутся матросы - ракетчики, закрывая полиэтиленовой пленкой приборы ракетной стрельбы. Матерится командир БЧ-2 Цыбешко. Всплывать нельзя, светлое время суток, а вероятный противник бдит. Нельзя обнаруживать себя. Только уж в крайнем случае! Но крайний случай, кажется, еще не наступил…                - Командир! Погружаемся! - кричит Малых. С нарастанием глубины люк должно прижать забортным давлением и течь прекратится. Должна прекратиться! А если нет? Корабль тяжелеет и с каждой сотней литров принятой из-за борта воды будет погружаться все быстрее… Успеем ли?  А глубина под килем? Кажется, 5 тысяч метров! 5 километров!  Мама моя… Напрасно старушка ждет сына… Мысли вихрем несутся в голове… Все вымокли до нитки, а вода в Баренцевом море прохладная, хотя и лето… 45 метров, 50, 55, Течь уменьшается!!! Слава Богу, пронесло! Все правильно - люк прижало и на 65 метрах течь прекратилась!                .                - Механик! Ну и – что? Я теперь буду плавать на глубине 65 метров?                - Товарищ командир! Нужно всплывать ночью и подтягивать шпильки на всех люках выше ватерлинии, где сможем, - доложил мокрый с головы до пят Малых, - пока мы гоняли лодку до 240 и обратно, шпильки растянулись и люки при всплытии   потекли.                - Вот я тебе и говорю – в доке  груши околачивал, водку пил по кабакам, с девоч-ками…, а теперь   – люки, шпильки, горловины...  Я тебе припомню, мля... дай только вернемся в базу. Папуасы…, - стравил пар„фараон”.                По приходу в базу  неисправности ликвидировали. Офицерам и матросам механической боевой части это стоило 3-х дней предпоходового отдыха. Да чего уж там…
               
                ЧАСТЬ ВТОРАЯ         
                АВТОНОМКА*       
               
               
                Лодка в даль уходит ночью ,               
                Разрывая море в клочья,               
                Разрывая узы счастья
                С берегом родным.
                В небе звезды, как цветочки,
                Шлют ей вслед тире и точки
                И моргает ей  маяк с земли…               
                (C. Иванов  Лодка вдаль уходит)               
               
           Настала очередь подводной лодки капитана 1 ранга Маркова идти на боевую службу в океан. В плане борьбы за мир. Куда – то очень далеко, но никто не знал - куда. Штурман Петров доложил, что получил карты на весь Мировой океан. Леонид Васильевич Марков суеверен, как большинство людей,  выполняющих сложную и опасную работу. Выход в море в понедельник или 13-го для него – чрезвычайное происшествие!                Но в этот раз лодка вышла на боевую службу внепланово - 13-го,   вместо - 15-го!  Три дня отдыха экипажа перед длительным походом - псу под хвост. Командир доложил командующему флотом – отдохнули! Да уж какой там отдых, когда приказ… Дома, в ночь перед выходом, командир не спал  и от нервоза покрылся красными пятнами с головы до пят, как потом призналась его жена  Тамара.  Готовили экипаж месяца два почему-то целыми отделами главка ВМФ. Наверное серьезное дело намечалось...                Это как раз в сентябре 1973 года, когда в Чили Пиночет устроил заварушку.  Заместителя командира по политической части товарища Илина В.И. пришлось, об-тыть, везти с собой, как штатного. Его, правда, подкрепили опытным работником из политуправления. Высокий моральный и боевой дух поддерживал в экипаже штатный новичок, а опытный политотдельский кадр  играл в нарды, смотрел фильмы, читал книжки и, умудренный опытом многолетней службы, ни в какие корабельные дела не лез...   Зато штатный Илин  бегал по отсекам, и поднимал, как ему казалось, воин-с-ий дух экипажа. Заглянув в штурманскую рубку, поинтересовался, прошли ли мы Сэндвич, чем  наповал сразил Петрова, занятого поиском “зайчика” на штурманском столе:               
-  Гринвич, товарищ заместитель,мы прошли вчера, а сэндвич съели сегодня утром, - с трудом удержавшись от распиравшего его хохота, просветил моряка Илина штурман.     Когда на 12-е сутки похода вышел из строя ДУК (устройство для удаления контейне-ров) и отсеки стали обрастать мусором по самые уши, ничего не оставалось делать, как надувать отсек воздухом, создавая противодавление, разблокировать крышки и ремонтировать устройство. Командир Марков был конечно недоволен, с точки зрения соблюдения скрытности, но по - другому никак не получалось, как ни старались. ”Фараон” послал в 9-й отсек механика Владимира Малых и молодого карьериста, замполита Илина, для „поддержки штанов” и боевого духа.                В отсеке собрали аварийную партию, подготовили инструмент и индивидуальные спасательные средства.  Замполит, шморгая носом,  суетился  рядом, сопел и  задавал  дурацкие  вопросы.               
 -  Валерий Иванович, здесь не музей, я не экскурсовод, а у нас дело!  Не мешайте нам, пожалуйста,  -  деликатно попросил механик представителя  партии в вооружен-ных силах и подвинул экскурсанта…   В отсек дали воздух высокого давления для сравнивания с забортны. Уши  заложило.                - Владимир Константинович, а  зам-то свинтил в восьмой,-  ехидно заметил старшина команды трюмных мичман Гудимов.         .           .                – Да и Бог ним!  Оно тебе тут нужно? –  буркнул мех, наблюдая за давлением в отсеке по манометру.  Илин вовремя убыл в 8-й отсек, чтобы не испытывать свою военно-морскую и политическую судьбу. Кто знает, вдруг - вода… Высокий моральный дух в аварийном отсеке он поддерживал из смежного. Разблокировали и открыли крышки устройства. В 40 - сантиметровой, по диаметру, трубе бушевала забортная вода.                .                - Боцман!  Вацлав, держи перископную глубину, ради Бога!  Провалишься – утонем к чертовой матери! - удерживая за ноги,  сунули  щуплого механика в трубу головой вниз. Мех выудил застрявший в нижней крышке ДУКа обломок электрода, устройство собрали, сняли с отсека давление и инцидент был исчерпан. Подводная лодка нырнула в родные глубины и пошла  дальше в океан.  У Азорских островов командир вскрыл пакет и, прицелившись между двумя горушками, проскочил через Гибралтар в Средиземное море на 100 метрах глубины под  многочисленными лайнерами наверху. Чап-чап-чап  их винтов слышались отчетливо – вода хороший акустический проводник.                . -  Лодка легкая, всплывает, не могу держать  глубину, - вдруг заявил боцман Гучкас на горизонтальных рулях. А это еще что за беда?  Начали принимать воду в уравнительную цистерну.                - Лодка тяжелая – тонет, - опять боцман. Шарому пришлось заниматься странной дифферентовкой. “Вывешенная” лодка в проливе вдруг стала трудно управляемой, она становилась то легкой и норовила самостоятельно всплыть, то вдруг тяжелела и боцман Гучкас с трудом удерживал ее от провала.  А фокус оказался простой – в проливе верхний слой, до 100 метров, вливается из Атлантики в Средиземное море, нижний слой – вытекает в океан, но оба потока - с разными удельными плотностями. Закон Архимеда ситуацию объясняет очень доходчиво. Да, кабы знать эти дела с течениями. Это узнали только потом, по возвращении. А пока… пришлось выслушивать командирское неудовольствие и каждые 15 минут то  откачивать из уравнительной для облегчения, то, наоборот, принимать  из-за борта.Полюбовавшись в перископ на итальянский город Неаполь, пошли дальше и попутно, в учебных целях, отработали торпедную атаку на круизный лайнер, шедший туристическим маршрутом с отдыхающими на борту. Замполит Илин заметил командиру, что негоже, мол, грозить   торпедами мирному теплоходу, в связи с возможными международными осложнениями. “Фараон”, не отрываясь от окуляров перископа, пресек миротворчество заместителя:                - Комиссар, брось свои армейские замашки. Каждому – свое! Они на круизе ****ей е…т, а мы здесь учимся военному делу настоящим образом! Ленина не забыл? - зам обиженно замолк.               
 - Папуасы! - безадресно выругался командир и сложил ручки    перископа.
               
                Доктор Ревега
               
                Хитрый, как змея, и выпить не дурак               
                (Интерпретация медицинской эмблемы на погонах               
                доктора – чаша со змеей ...)
       
       На тридцать первые сутки похода, хорошо отоспавшись, доктор подводной лодки Николай Иванович Ревега стал чаще появляться на людях. Ранее – только на пробы пищи на камбузе, да на неизбежные планерки у старшего помощника. С приходом на корабль доктор решил, что  все офицеры безраздельно в его медицинских  руках  и что он в любой момент может списать с корабля  именно по этому признаку. Он был  уверен в том, что все его сослуживцы мечтают служить на атомных кораблях всю свою сознательную жизнь.  На отвесной скале сопки ретивые политработники разместили радующие глаз лозунги –“Помни войну”  от адмирала  Макарова  и “Подводник -  профессия  героическая!”    В заполярном городе, ввиду  высокой секретности этого типа кораблей, о подводниках-атомщиках ходили легенды, как об отшельниках, которым от жизни уже ничего не нужно и что они продают свое здоровье за большие деньги в виде денежного дововольствия.  Молодухи сочувственно охали и по-бабьи простодушно жалели этих ’’бедолаг, якобы лишенных их  любви и ласки. Действительность изрядно не совпадала с романтикой и  в сухом остатке фигурировал лишь   факт  героики профессии, который  никак  опровергнуть было невозможно.  От осознания реальности и бытовухи   Николай Иванович поначалу загрустил и прошел, как и все, три стадии становления корабельного офицера.                .                Первая.  С приходом в экипаж после академии его переполняла мысль, что он здесь самый умный, еще  бы  - академик,  очень много  чего знает, а они все вокруг – дураки, одичавшие за время многолетней службы за Полярным кругом.                .   Вторая. Осмотревшись, увидел, как много они все знают, а он – так мало, почти ничего, и пришел к неутешительному выводу, что он сам дурак, а они все - умные.                И третья. Освоился, вписался, кое-что в подводном плавании познал и вдруг понял – все одинаковые. И он, как все. Впрочем, явление… обычное.   Все проходят через это… В большой признательности он бывал временами у лейтенантов - холостяков, любителей гульнуть на берегу с малознакомыми девушками. Через 3-5 дней после гулянки, бывало, они брали доктора под локоток, отводили в сторонку и, преданно глядя в глаза, заискивающе и интимно шептали:                .                - Доктор, можно с тобой поговорить? - доктор становился важным, как начальник паспортного стола, милостиво выслушивал страдальцев, давал советы и направления в  госпиталь. Однако специалист он был умелый и однажды доказал это в далеком море, ловко отмахнув аппендикс помощнику командира Сапрыкину, чем заслужил у экипажа непререкаемый авторитет.               
      Боевой пост этого главного корабельного “лодыря” находится прямо в его каюте, где между шкафчиками с препаратами группы А и Б, уютно устроена узкая коечка. Доклад о готовности к бою и походу лекарь производит не отрывая голову от подушки, заботливо застеленной вафельным полотенцем.  Когда доктор выползает из своего убежища   по   службе  или  по  нужде, на  сытой, заспанной физиономии отчетливо проявляются вафельные следы.  Эскулап проявляет недюжинное служебное рвение и упорство перед походом, чтобы выявить хворых, нытиков или с зубными проблемами, чтобы подлечить их на береговой базе, или, еще лучше, списать от греха, чтобы не иметь с ними проблем в море и не испытывать свою профессиональную медицинскую судьбу.                - Зубы надо оставлять на берегу! - это его мудрое изречение. При этом он тщательно скрывал от экипажа  наличие у себя портативного  зубосверлильного аппарата, чтобы не нарываться на просьбы о  стоматологической помощи.  Портативная бормашина! Трудно себе представить это “удовольствие” от общения с нею, как  для пациента, так и для доктора.  А обычно вся лечебная деятельность в море заключалась в терапии любых заболеваний аспирином и анальгином, которые он выдавал матросам, ломая таблетки пополам. Моряки - народ-то в основном здоровый.       Воспрявши от сновидений, доктор вдруг ополчился на кока Перелогова и устроил настоящую ревизию камбузных помещений. Результат нашел отражение в рукописном  диалоге  в  журнале  пробы  пищи, этом историческом документе боевых событий интендантской службы.               
 - На камбузе тараканы! - врач, майор мед. службы Ревега.     .                - Что с ними делать? – кок, мичман Перелогов                - Уничтожать! – врач, майор мед. службы Ревега.                .                - Чем? – кок, мичман Перелогов.                .                - Подручными средствами! – врач, майор мед. службы Ревега.                - Перебил в рукопашную  пятерых, что делать дальше? - кок, мичман Перелогов.                - Продолжать, – врач, майор мед. службы Ревега.                .                - Уничтожил еще пятерых, продолжают размножаться! - кок, мичман Перелогов.  После этой выразительной коковой фразы доктор как - то увял, прекратил переписку и утратил интерес к тараканьей теме, поскольку продолжение ее грозило ему профессиональным фиаско. Средств массового истребления ;пруссаков; для победного завершения проблемы с насекомыми в море у потомка Гиппократа, естественно, не было.                - Тараканов нужно оставлять на берегу,  – философски изрек кок, мичман Перелогов, и был, конечно, по своему прав. Пришлось мириться с рыжими соплавателями.   
               
                Всеобщая витаминизация               
               
                Будем лечить, или пусть живет?               
                (Из медицинского анекдота)
 
             Николай Иванович вдруг ужесточил контроль за закладкой в пищу поливитаминов. Полукилограммовые банки с желтыми драже брали в поход в несметных количествах, и, при дефиците объема провизионок, их рассовывали по разным кора-бельным углам в отсеках - за трубопроводы, короба вентиляции, распределительные щиты, шкафчики для одежды. При качке они, естественно, оттуда выкатывались и с грохотом носились под ногами. Старший помощник зеленел. Предполагалось, что, готовясь к бою и походу, в отсеках все закреплено по–штормовому. Теперь командир ядовито интересовался у Пергамента:                .                - Что там у нас громыхает по отсекам?  Ты не в курсе?, - Евгений Петрович был в курсе, срывался с места, как ужаленный, и несся по отсекам, рассыпая по дороге “фитили”.               
     Поливитамины хорошо шли у личного состава горстями с сухарями и водой на ночных вахтах, после чего поначалу высыпала крапивница, а моча становилась оранжевой. Но молодые организмы быстро адаптировались и все было бы хорошо, если бы доктор не вмешался. Потомок Гиппократа  поинтересовался на камбузе - как закладываются в пищу поливитамины, и, узнав, что – никак, профессионально возму-тился. Основательно намылив шею интенданту, доктор велел немедленно исправить положение и уже в обед команда получила вместо компота какую-то вонючую сладкова-то - горькую, ни на что не похожую жидкость. Экипаж возмутился. Набросились на интенданта, но тот переадресовал  на доктора. А лекарь заявил – инструкция, ави-аминоз, все такое, и - не отменил.               
    В экипаже разнесся слух, что доктор сыплет в компот таблетки „от “баб”! И – пошло… Самые озабоченные своим будущим гурьбой повалили к командиру.Отец – коман-дир Марков, он же “фараон”, вызвал доктора и попросил отменить процедуру:                - Николай Иванович, -  увещевал доктора командир, - они и так их употребляют немеряно!               
- Товарищ командир, у меня инструкция, - уперся доктор. Он совал под нос “фара-ону” какие-то  медицинские  бумажки - инструкции,   приказы, наставления и стра-щал жуткими последствиями  авита-миноза. Командир тоже был служакой и, после   долгих переговоров, сдался. Экипаж еще два дня горестно употреблял эту верблюжью мочу вместо компота, а на третий день компот вдруг похорошел и жизнь опять обрела смысл. У всех.... кроме доктора. Эскулап  продолжал с омерзением глотать эту жижу за обедом в кают - компании, едва сдерживая гримасу отвращения.  Все остались при своих интересах. Только у вестовых офицерской кают-компании прибавилось хлопот – сыпать в докторский компот витамины и следить, чтобы кружки за столом не перепутали.                В экипаже еще долго обсуждалась тема таблеток “от баб”, а кое - кто    даже утверждал, что ощутил первые симптомы.
               
                Как началась война
               
                Кому война, а кому-мать родна…               
                (известная поговорка )
         
       Что-то приключилось со связью. И не приключилось, а ее  вовсе нет. Могилевич с опечаленным видом метался между своими приемниками-передатчиками, но “квитанции” с Большой земли на свое радио получить так и не смог. Пашка  доложил командиру, что по его предположениям водорослями и планктоном затянуло корпус, рубку, выдвижные устройства, антенны связи и поэтому…                - Вечно у вас все не слава Богу, - проворчал Леонид Васильевич, поскольку стало ясно, что при таком раскладе нужно всплывать и чистить антенны, а обстановка-то боевая, американский авианосец рядом со всем своим противолодочным окружением, - ну смотри, Могилевич! - местный “маркони”, виновато съежился и скрылся в  своей рубке. Но без “квитанций” нельзя. Никак нельзя. Без “квитанций” подводники не знают - получила  ли Москва их сообщение. Ведь если радио в штабе не получено, то субмарина считается потерянной и Москва может предположить - что-то случилось. Через установленное нормативами время начнется поиск. Разыскивать пропавшую подводную лодку занятие трудное, дорогостоящее, а в условиях боевых действий в Средиземном море вообще немыслимое. Но без связи подводники не имеют разведсво-док, не знают, что сейчас творится в море и в мире, что там дома, как там их родные. Мироощущение ограничено замкнутым пространством и отсутствием информации. Вырабатывается своеобразная психология и склады-вается микромир.  Мудрый в житейских делах капитан - лейтенант Лисицын объяснил - человек такая скотина, что привыкает ко всякому неподобству. Всплыли субтропической ночью и, вдыхая аромат-ный   морской воздух, чистили антенны от толстого слоя зелени, подтягивали кре-пеж. Надышались, накурились, погрузились. Радиосвязь наладилась, уже пошли раз-ведсводки и бытовая информация о том, о сем - что, где, когда. Нестерпимо хоте-лось повидать того урода, который эту информацию готовил и набить ему физиономию, такая она (информация) серая и бестолковая, попросту - никакая. Морда, сочиняющая ее, наверное, такая - же - унылая… Ни уму, ни сердцу - о соцсоревновании и чуть-чуть о погоде… И как лыжница Сыромятникова одержала победу в гонке на 10 км.  Хорошо, что старший от политотдела  догадался еще на берегу записать на магнито-фон приветы от офицерских жен, и Шарый  на третьем месяце похода услышал милый Настин голосок - “Андрюша, родной…” И Алешкин - “па-а-апочка-а-а!”…Впечатения непередаваемые -  дух захватило и  даже слеза навернулась.    .               
     День за днем на позиции лодка нарезает галсы - то по диагонали, то по периметру. Иногда меняет глубину. Проходят тренировки для поддержания и повышения „боевого  мастерства”,  как  выражается заместитель командира по политической части. Будет приказ и экипаж исполнит  то,  к чему предназначен… Полетят ракеты, если дело дойдет! Артиллерист - ракетчик, который главный на кнопке, глазом не моргнет…                .                - Валек, а ведь тебя мировой трибунал признает военным преступником и объявит в международный розыск, - подкалывают ракетчика  Кумынина, - миллиона два завалишь своими дурами! Неужели нажмешь кнопку? - в двух ракетах из восьми – ядерные боеголовки. Не слабо!                - Нажму, - говорит Валек, и родниковая чистота его глаз не замутняется глубиной мысли.               
 - А мне по барабану! У меня приказ! Это они там наверху пусть разбираются! А я - кто? Я - что? - становится как-то не по себе от изуверской простоты ситуации.   Все стараются об этом не думать – может обойдется? Но эти мысли не проходят, или проходят, но ненадолго, потом опять возвращаются. Они навязываются прочным корпусом, повседневной подготовкой, направленной пропагандой политработника с постоянным упоминанием вероятного противника и необходимости люто его ненавидеть. Честно сказать, люто почему – то не получается.                .     Но напряжение есть, потому что образ мысли сформирован и есть внутренняя готовность…ко всему. Два часа ночи. Вахта на пульте ГЭУ. Стрекочут приборы, гул механизмов ровный, ход постоянный, готовность 2. Часть экипажа, что не на вахте, спит. Спать хочется нестерпимо - "собачья вахта”. С ноля до четырех. Хотя с четырех до восьми тоже… не кошачья… Офицеры управления на пульте главной энергетической установки Донцов и Лисицын пытаются разговорами победить дремоту. Только что всплыли на сеанс связи. Может будет что-то новенькое?  Ждут…  И точно - шифровальщик прита-щил в центральный пост радиограмму с сообщение, что началась война арабов с Изра-илем. Эту „приятную” новость все, кто в центральном посту, читали в расшифрован-ной радиограмме. В ней была расписана роль и позиция подводной лодки относительно 6-го американского флота, как вероятного противника в этом конфликте.  Замполит  стал белым, как бумажный лист формата А-4. В застывших стеклянных глазах читались глубокое сожаление об избранной служебной стезе, безысходность и полная прострация. Возбудителя боевого духа, штатного Илина, стало жалко, как несправедливо наказанного ребенка.  Хотелось по-матерински прижать его к груди, гладить по лысеющей головке Через несколько минут он, правда, спохватился и его охватила судорожная энергия какого-нибудь действия.  Дрожащими руками  он   включил  все  тумблеры громкоговорящей  связи  с   отсеками  и  на пульт управления, где  несли  вахту операторы  Донцов с Лисицыным, хлынул поток звуков из центрального поста - шум и его истошный вопль:                - Внимание, внимание! Началась война! - и “Каштан” отключился. Офицеры оцепенели! Все! ВСЕ!!! Это начало – ракетно-ядерная война??!   Мысль пронзает и в животе ноет  от  предчувствий… Их ракеты уже накрыли нашу базу вместе с военным городком, где жена и ребенок,  теперь подлетают к Горькому, где родители. Ступор, глаза  в одну точку – неужели началось! Не успели обменяться впечатлениями, как включился динамик громкоговорящей связи  и голосом замполита продолжил:- в Израиле! - чтоб ты пропал! Отпускает медленно, но впечатление остается надолго. На целый день.  Илин не хочет, да и не может своими куриными мозгами понять, что же он такого плохого сделал:                .                - Я объявлял, а мне мешали! - ему мешали! А мы …? Кто нам открутит назад завернутые в жгут нервы? Завернутые двумя словами - началась война! Всего - нав-сего тринадцатью буквами русского алфавита! А сколько в них страшного содержа-ния! Согласно разведсводке один авианосец 6-го флота США в этот незабываемый момент уверенно выходил из Гибралтара в океан, другой стоял в Барселоне, по коему поводу матросы отчаянно негодовали:                - Вот это чудо! Американцы с испанскими девками по кабакам, а мы тут на воздух в боевые баллоны торпед набили и принимаем целеуказания, кого бы… Ну где справедли-вость?  Правда,   два  других  авианосца  находились в восточной зоне Средизем-ного моря. Через несколько дней американцы, однако, спохватились и их “Фантомы” с авианосцев стали облетывать корабли над топами мачт (что, вообще-то, запрещено международной конвенцией), а орудия их крейсеров взяли на прицел корабли 5-й оперативной эскадры Черноморского флота. Облетывали, правда, до поры до времени, пока один лихой советский командир, обозлившись не на шутку, не расстрелял из корабельной зенитной артиллерии  очередного лихача F- 4.Шутник - бедолага упал за кормой и пустил пузыри. Москва на запросы командира  -;что делать?; на всякий случай промолчала, а американцы после этого облетывать перестали. Поняли, что у советских тоже есть “Кольт”, в понятии янки - великий уравнитель, и веселье здесь неуместно. Даже дипломатическую ноту не прислали. В Москве, в  Главном штабе ВМФ, долго дискутировали -  наградить лихого командира или, наоборот, наказать по всей строгости, чтобы неповадно было? Ждали  до последнего - будет американская нота или нет. Изнасиловали  запросами  Министерство иностранных дел, и, когда,наконец, выяснилось, что ноты нет и не будет, облегченно вздохнули и, расщедрившись,награ-дили проблемного командира аж "Красной Звездой" - за  героизм и  решительные действия в  сложной  боевой обстановке. А лихой уже месяца  два в расстройстве чувств пил горькую, готовясь к  вольной гражданской жизни, поскольку на местном уровне по приходу ему намекнули, что  самодеятельность   на нашем  флоте не поощ-ряется и что за это его  самоуправство он будет  уволен в запас вчистую без прав на пенсию и ношение  военной формы одежды…  Теперь пришлось пить уже за орден...  И все повалили к нему… поздравлять.  Даже тот, кто готовил приказ на его  уволь-нение...                Капитан - лейтенант Лисицын, которого “началась война” застала за сочинением личных социалистических обязательств, c перепугу наваял  специально для замполита Илина, слабоватого в ядерной физике, заманчивый почин: - 12. Каждый нейтрон - в ядро! - это он о ядерном реакторе... А вы спросите его, что он при этом имел в виду? Экономию ядерного топлива? Но Илину очень понравилось и на всех планерках он ставил Лисицына в пример. Война  отменяется. Горячая. А холодная продолжается…
               
                БОЦМАН               
               
                Боцманъ имеетъ въ своемъ хранении канаты,               
                якори,   анкаръ-штоки и буи               
                (Уставъ Морской Петра перваго 1720г. Книга               
                вторая   Глава третия. О боцмане)

             Главное достоинство боцмана чувствовать рули, глубину, лодку и уметь удерживать ее на перископе, чтобы не показывать врагу рубку и не проваливаться дальше 9-11 метров. Гучкас это умел. За 23 года службы он побывал на подводных лодках всех четырех флотов Союза и  дослуживал на Севере. 43 года еще не старость, но уже и не молодость. Вацлав содержал боцманское хозяйство в порядке и на всякие случаи у него были припасены нужные вещи. Умел заводить полезные знакомства для повседневной жизни, и на всех четырех флотах их имел. Он умел плести маты, сращивать концы, что сегодня довольно редкое качество в морской практике, а швартовое хозяйство с тросами у него было одно из лучших в дивизии. Швартовые концы, как и трап – лицо корабля.  Боцман был служакой, хозяином, и не сходил  на берег, пока что-то, по его мнению, в боцманском хозяйстве было не так. Он любил служить на флоте, а жена относилась к его службе отрицательно. Исходя из этого непреложного факта, семейная жизнь теплилась кое-как и боцман  чувствовал  себя на корабле лучше, чем дома. Невысокий крепыш - литовец был необычайно силен, вынослив и молчалив. С горизонтальными рулями управлялся виртуозно, выдерживая лодку на заданной глубине.                .               
       Война полыхала в средиземноморском бассейне. Готовность № 1 к ведению боевых действий  выматывала  физически.  Судя по разведсводкам, вероятный противник сосредоточил около  сорока   боевых кораблей в виде 6-го флота США, в том числе  4 авианосно-ударные группы и подумывал направить в зону боевых действий еще и авианосец “Кеннеди”, но вовремя передумал. И правильно сделал.  Того, что там было с обеих сторон, и так хватило бы на полномасштабную войну. Подводную лодку капитана 1 ранга Маркова с ее крылатыми ракетами “закрепили” за американской АУГ-2* в юго-восточной части Средиземного моря.                .А тем временем на корабле начались новые проблемы –  содержание СО-2  допуска-ось теперь в целях экономии пластин регенерации до 2%. Старпом придумал. В висках начало стучать, появилась одышка. Автономный паек упростился до рассольника из консервированных огурцов и чая с сухарями.  На пятидесятые сутки похода получили точку  для приема продуктов и  регенерации с черноморской плавбазы. Но в этой точке штормило. В другой точке бомбило.         
Суток десять тынялись по точкам и, наконец, все же всплыли в заливе Хамамед, вблизи тунисского побережья. Командир Марков (”фараон”) с старпомом, опасаясь инцидентов, скрупулезно расписали – кто, когда и с какой целью выходит на плав-базу, выставили вахту на трапе – матроса и офицера с журналом схода и возвра-щения. Ну так  хорошо выглядела эта организация, что, казалось, ничего лучше и сочинить невозможно. Но оказалось, что можно и придумал ее командующий 5-й оперативной средиземноморской эскадрой. Он передал по УКВ с крейсера командиру – экипаж по сменам  на плавбазу, где организован в два захода концерт ансамбля песни и пляски Черноморского флота, который направлялся с кораблями куда-то с дружеским   визитом. И вся командирская организация рухнула, так и не успев блес-тяще реализоваться. Новую Леонид Васильевич не успел разработать и мрачно наблю-дал, как экипаж по трапу толпой валит на плавбазу. Южная звездная ночь, свежий морской воздух, пряный запах субтропиков, соли и йода, зажигательный концерт и девочки ансамбля в коротеньких юбочках стройными ножками   кружили головы уморенному воздержанием экипажу. Весь этот карнавал после сорока суток  заточения в стальном прочном корпусе – настоящий подарок  морякам. Пока одни на концерте, другие на погрузке. Потом наоборот. Механик Малых в мастерской паял какие-то трубки. Боцман еще на швартовке кричал кому-то на плавбазе:                –  “Ва-а-ня-я-я, приве-е-е-т, - и растворился в ее недрах, как только подали трап. Но всему прекрасному, как известно, приходит конец. Все уже погружено и свалено пока в отсеках горами - мешки муки, ящики с консервами, хлеб, банки регенерации. Потом разберемся. Светает, пора отходить и погружаться.                - Боцмана – на мостик! - команда сверху. Боевая тревога. Все на местах. Боцман из первого отсека, белый, как дед Мороз под Новый год от муки, на которой, видимо, спал, лениво тянется вверх по трапу.                - Отдать носовой! Оба мотора малый вперед! Лево руля, - слышно  с мостика.                - Боцман, едрена мать!  Ку-уда  ты прешь? Что с тобой? Белены объелся, или не проснулся? Боцман!!! А ну – вниз, вниз. Пошел вон, я говорю! Во-о-он! - раздался сверху рев “фараона”. Боцман кулем свалился по трапу и невозмутимо скользнул в первый отсек. Отошли от плавбазы. Светает.                -  По местам стоять, к погружению! Боцмана на горизонтальные рули! - боцман, опять весь в муке, нарисовался на рулях.                - Срочное погружение! Задраен верхний рубочный люк, погружаемся на глубину 40 метров. Осмотреться в отсеках! – командир на перископе, нужно видеть, куда прем малым ходом под турбинами. Вахтенный механик Шарый смотрит на глубиномер. Глубина один метр. Лодка не погружается.   Что за фокусы?  Волны нет. Что с горизонтальными рулями?  Затылок  боцмана напротив механика. А рули, носовые и кормовые, переложены „на всплытие”!                - Боцман! Что с тобой? Переложи рули на погружение,- громким шепотом подсказывает боцману механик Малых. Боцман перекладывает на больший угол, но все равно - „на всплытие”. Все ясно. Совсем свихнулся! Командир оторвался от перископа и оценил „маневры” боцмана.               
     - Во-о-он! – кричит в бешенстве “фараон”, - матроса Сизича на рули! - флегматичный боцман, мелькнув белой, в муке, задницей в переборочной двери, исчез в смежном отсеке. Погрузились. Что-то с боцманом не то... Или недоспал, или перепил... За такие штуки на боевой службе пару лет тюрьмы отхватить   запросто.    Тем более в условиях боевых действий.  Точнее – от двух до семи. Эх, боцман…   И особист на борту. У этого свой распорядок и бороду отращивать командир запретить ему не может. Скрипит зубами, но вынужден терпеть – ты меня не тронешь, я тебя – тем более. Особист конечно уже все знает. Как же - доложили! Будут неприятности из-за этого боцмана.   А списывать его не хочется… Провели партбюро на тему „Персональное дело боцмана Гучкаса”. Замполит Илин бушевал.   Вацлав честно приз-нался,  на плавбазе выпил всего - то “баночку американского пива, ребята угости-ли”, и все...И голова закружилась.                - Чего, чего ты там выпил, боцман? - очнувшись от задумчивости, вмешался командир Марков, - банку пива, говоришь?   Надо же -  какой трезвенник образовался в эки-паже! И кто? Оказался - боцман Гучкас!?  Да ты…, ну-у-у-у…, я-я-я… Кто-кто, а уж я -  то хорошо знаю – чтобы тебя свалить, нужно влить, как минимум,  литра два спирта и cверху осадить кувалдой!  Баночка пива… Вацлав! Да если тебя сегодня и спасут  для  партии, то только для того, чтобы потом все равно расстрелять!  Папуасы!  -  но боцман  упорно стоял на своем  и в протоколе осталась банка аме-риканского пива... Была бы командиру неприятность, а боцману тюряга, если бы особист на обратном пути, где-то в Бискайском заливе, не отметил годовщину Ок-тябрьской революции, стрельнув сто граммов спирта  у ракетчика Цыбешко, якобы на технические нужды. Да так захмелел, что капустные листья от борща остались на бороде. Командир объявил борщ несъедобным и приказал вылить его в помои, а с осо-бистом договорился „баш на баш” – “я тебе не вспомню  годовщину революции, а ты мне позабудешь про боцмана”. На том и порешили. Боцман отделался строгим выгово-ром без занесения и клялся, что американское пиво пить больше никогда не будет. Уж больно хмельное... И остался в экипаже.  Война закончилась, как обычно, миром, наколотив с обеих враждующих сторон три или четыре тысячи человек. Да кто их там   считал по–хорошему-то?   Взят курс домой!                По приходу в базу боцман застал дома развеселую компанию, дым коромыслом, и жену с песней –  „ Э-э-й моряк, ты слишком плавал”               
               
                Настя.               
                .               
                Зачем нам жены зачем нам дети,               
                Земные радости не для нас …                               
                (А.Городницкий )
         
         Настя бежала, не разбирая пути, по извилистой дороге между сопками и дорожные камни рвали ее итальянские сапоги и больно били по ногам. Слезы непроизвольно катились по щекам, застилая глаза и она не вытирала их, не замечая. Мимо проносились самосвалы с раствором и щебенкой и веселые “партизаны” кричали ей:                .                - Эй, подруга, садись – подвезем, - но она не обращала на них внимания. Она их не слышала.               
 -Только бы он был жив, только бы…, - бормотала она, Теперь они, наконец, прихо-дят, но уверенности не было. Наверняка уже входят в бухту. Лодка возвращается, но жив ли  Андрей?   Или его, по их, моряков, традиции, похоронили где-то  в океане, привязав к ногам тяжесть. Сколько их не вернулось… Воспаленное воображение рисо-вало картины одну ужаснее другой.                - Это же мирное время,  мирное… Почему? Чем мы провинились, - Настя потеряла покой почти два месяца назад, когда  подруга, жена командира Маркова, Тамара, прибежала к ней возбужденная, задыхаясь и валясь грудью на стол, сообщила траги-ескую весть:               
- У них был пожар и есть жертвы, - Тамара бросила дежурство в гостинице, где работала администратором, примчалась к Насте и, захлебываясь корвалолом, заикаясь и держась за сердце, пыталась связать свою речь.                - Андрей жив? – непроизвольный, естественный и самый первый вопрос истерически выкрикнула Настя.  Не выкрикнула – выдохнула. Из комнаты показался перепуганный шестилетний Алешка.                - Н-н-ет, - обреченно выдавила Тамара, - они погибли - Шарый, Лиси цын и Донцов. Три офицера. Только они, - будто это могло успокоить  Настю,  твердила командирша, - Шарый, Лисицын и Донцов. Все. Шарый, Лисицын и Донцов. А у меня – сердце…                .                - А Марков, Марков жив?                .                - Сказали, что жив. Но я не верю – сколько раз обманывали… до последнего дня…, - ее трясло, как в лихорадке и зубы стучали о край стакана, - мне сказал механик с нашей дивизии, Миша Саенко. Он зашел ко мне в гостиницу …,  вот, сообщил… С того дня Настя потеряла аппетит, высохла, пожелтела и поддержка Тамары ее не могла успокоить. Зашел в гости  начальник политотдела, Каретников. Ласково и проникновенно убеждал не брать близко к сердцу слухи:               
 - Жив ваш Андрей, жив и здоров. Лисицын и Донцов тоже. Все это вранье и провокации. Мы уже пригласили Саенко для дознания в политотдел и особый... Он сказал, что сам слышал случайно в толпе… где-то в магазине.   В общем, сарафанное  радио. Так что… нет оснований волноваться. Все хорошо. Они уже идут обратно.                - Откуда вы - то знаете? Они же на связи только с Москвой.        .                - Знаем, - убежденно заверил Каретников, - знаем! - была уже зима и Настя набро-сила на голову черный шерстяной шарф вместо шапочки, чем вызвала у окружающих неоднозначную реакцию. Одни относились к этому неодобрительно - чего хоронить раньше времени-то?                - А черный шарф снимите, - уже тоном приказа посоветовал политработник, -  вам это не к лицу. Вы же член женсовета!.                - Да я… Это не потому…, - вспыхнула Настя. – в этой шали мне удобнее, в шапочке задувает…, -  Настя, скользя на мокрых камнях, вскарабкалась на сопку, на которой они всегда ожидали с моря своих “дальнобойщиков”. Там наверху, на пронизывающем северном ветру, уже мерзли, всматриваясь  в  туманную даль залива, жена  командира Тамара, Наташа Крапивина и другие экипажные жены  - Валя Донцова, Надя Петрова, Катя Лисицына, Лариса Ревега. И даже домоседка Соня, жена младшего штурмана Рашникова.
               
                Домой!
               
                Еще далеко до причала,
                Соскучились руки по дому,               
                И тысячи миль за плечами,
                И давят на плечи погоны…               
                (Н. Лактионов “Волны)

     Всплыли, наконец ... На 89-е сутки боевой службы, перелопатив винтами 19 тысяч миль, атомная подводная лодка, облепленная  пахучими водорослями далеких чужих морей, вынырнула из глубины в заданном квадрате родного полигона. Командир Марков отдраил верхний рубочный люк и в центральный пост хлынул свежий морской воздух, заполнив отсек лиловым туманом. Голова  приятно закружилась, как от хорошей затяжки. Разрешен выход наверх по 10 человек - на перекур. Настроение праздничное - от сознания хорошо исполненного дела, близости дома, от дыма сигареты, смешанного с настоящим воздухом, запахами моря и мелкими солеными брызгами.    Близкими и реальными кажутся теперь родной дом, жена, дети, уют, рюмка коньяка и, на короткий срок, полное расслабление. .                .                Знаете ли вы, что такое родной дом после 3-х месяцев моря, вахт, тревог, недосыпания и, порой, нечеловеческого напряжения?  После 3-х месяцев воздуха подводной лодки с десятками вредных газов, где количество углекислого, в 30 раз превышающее его содержание в нормальной атмосфере, считается нормой?  Кто этого не знает, тот не испытал  счастья всплытия, первого вдоха настоящего воздуха и этой необыкновенной радости возвращения               
       12.00. По расчетам подводников, с проходом “узкозти”,  швартовкой,  церемонией встречи, выводом ГЭУ (главной энергетической установки) и расквартированием, в 18.00 свободная смена офицеров должна сойти на берег. Встреча в родной базе  будет теплой. Может быть даже очень теплой, ведь их с нетерпением ждут дома дети и жены. Морячки… Они уже, наверное, на самой высокой сопке, с которой видны залив, шхеры и стальной корпус вползающего на малом ходу подводного гиганта с рыжими пятнами ржавчины и лоскутами ободранной океанскими штормами противошумной резины.  Целых три месяца!  А в условиях боевых действий это – целая жизнь!   На причал жен, естественно, не пускают, хотя невозможно себе представить, какие военные тайны могут скрывать в себе прибрежные камни, железные пирсы, плавучие казармы и старые, как мир, плавбазы…  Эйфорию всплытия, первой затяжки и ожидания близкого счастья охладило радио оперативного дежурного штаба:                - Вход в базу в 15 часов. Конец связи! – а это что за новости?  А они - то  дума-ли – вот уже и причал, вот тебе - оркестр, вот -  уже и  дом родной.  Ну конеч-но, вот тебеююю дом родной! Еще 3 часа болтаться... И – ждать! -  Наверное, кто-то выходит за боновые заграждения, – скрипнув зубами, выругался командир, затя-гиваясь “Беломором”, - не могли принять без…  фокусов! - ждут. Всего 180 минут после 3-х месяцев оборачиваются настоящей пыткой! Обсуждаются всевозможные предположения, передвигается время последующих событий, но по всему выходит, что попадание в объятия подруг неумолимо сдвигается на поздний вечер…  А может и ночь. Увы…                .                - Черт бы их всех забрал! Папуасы! Не обеспечили…, - стоя на мостике, ворчал  “фараон” и тянул папиросу за папиросой. Наконец, 15 часов. Запрос семафором.    
  С поста СНиС * ответ – „Добро!”.                - Боевая тревога! Проходим “узкозть”! - перешли с турбин на электромоторы. Звякнули моторные телеграфы:                .                - Стоп! Оба малый назад! Правая - стоп! Левая - малый вперед! – слышится с мостика. Бесконечно долго прижимается корабль к причалу. Ну, оч-чень долго! Швартовая команда в оранжевых спасательных жилетах наверху. Веселый мат, шуршание тросов, скрежет кранцев.                - Отбой моторам! Подать трап! - последний перезвон моторных телеграфов и ручки замерли в нейтрали. Свободные от вахт, в синих замасленных репсовых робах, с желто зелеными, как у детей подземелья, лицами построены на пирсе.  Напротив  грязно синего строя – парадный строй встречающих.                .                - Жив, курилка?, - хлопнул  Андрея по спине увесистой ладонью  фламанский механик  Анатолий Хапов. Его заместитель, капитан 2 ранга Калисатов, хохотнул.                - А в чем дело? Меня что  -  похоронили? -  удивился Андрей.                - Узнаешь, расскажут. Долго жить будешь! - улыбнулся Хапов, протискиваяь к меха-нику  Малых. Срывается мокрый снег. Рев духового оркестра. Доклад  Маркова комдиву. В ответ - бодрое приветствие розовощекого командира дивизии капитана 1 ранга Караваева:                - Здравствуйте, товарищи подводники! Поздравляю с успешным выполнением боевой задачи! А теперь - отдыхать!  В казарме   вас ждут теплые кубрики и цыплята табака на обед! - ну уж, цыплята!  А там – может и правда!  Может что-то измени-лось здесь, пока мы – там? День воскресный. Встречающие разошлись. Музыкантам подали автобус и они уехали. Холодный декабрьский ветер загнал героический экипаж в теплый прочный корпус. Сход с корабля еще запрещен. На прием помещений для экипажа на ПКЗ убыли помощник  командира Сапрыкин, интендант Перелогов и боцман Гучкас. Деловито сошел с корабля, уже переодетый в мундир,  заместитель  командира  по  политической части  Илин и растворился в налетевшем снежном заряде.  Этот фокус на флотах называется   - зам сказал, что много дел, и ушел в политотдел…               
     - Через час грустный помощник доложил, что переселяться с корабля без приема помещений по акту категорически нельзя.   В помещениях фантастический разгром! А принимать - не у кого!  ПКЗешный мичман по поводу воскресенья изволят отдыхать дома. Второй – заведующий матрацами, тоже. Оба, к их неудовольствию, вызваны, но когда будут – неизвестно. Городок в 15-ти километрах, а сегодня воскресенье и транспорт как следует не ходит... Обед давно остыл. Сапрыкин нашел двух матросиков с камбуза  ПКЗ в белых форменках со следами  меню последнего полугодия и они согласились (!) накрыть обед, правда, холодный.   Командир, уже  принявший на радостях  пару рюмок, виртуозно выругался и, убывая, скомандовал старпому:                - Экипаж по сменам - на обед! – с его лица начало сходить печать  напряжения и ответственности  и оно внезапно обвисло, как у бульдога, рельефнее стали морщины и заметнее мешки под глазами. Сегодня он, сорокадвухлетний, выглядел на все  шестьдесят!    Команда строем идет в казарму, перечитывая на ходу лозунг на отвесной серой, покрытой лишайником, скале сопки: - "Подводник - профессия героическая!" и - "Помни войну!". Цыплята – табака на деле оказались синюшными, холодными, костистыми, недоваренными частями каких-то бывших кур…  В штабном коридоре моряки заглянули в каюту флагманского комсомольца политотдела дивизии Алесандра Климухина. Неожиданно застали его на месте, в каюте.  Он весь в работе с каким-то отчетом по соцсоревнованию. Андрей Шарый ехидно заметил:                - Саня! Ну и здорово же вы нас встретили после … всего. В каютах и кубриках для полноты картины не хватило только, чтобы весь ваш политотдел там высрался! – штабной комсомолец шмыгнул носом и неожиданно обиделся:                -  Ну, ты что, Андрей!   Вам легко говорить, а  у  нас  уже целую неделю комиссия политуправления флота работает…, вывернули наизнанку!  Ты думаешь, почему я здесь в свой законный выходной, - подводникам стало стыдно и они тихо закрыли за собой дверь, чтобы не мешать творчеству молодого политработника.                Мичманы прибыли к 20.00. До 21.00 комиссионно составляли акт приема-передачи помещений со скрупулезным описанием „мамаева побоища” в них. Интендант выдавал постельные принадлежности. Старпом Пергамент, который уже никуда не торопился по причине замещения убывшего  командира, до 23.00 закатил в казарме большую прибор-ку - с наклеиванием бирок, докладами и смотром размещения личного состава. Казалось,вот и наступила долгожданная минута схода на берег. Но… не тут то было…   Оказалось – завтра снова в море, энергетическую установку не выводить, соответст-венно сход на берег запрещен! Значит береговое счастье откладывается… 
               
                Женщина на корабле!
               
                Запрещается офицерамъ и рядовымъ привозить женский пол               
                на корабль  для беседы ихъ в ночи, но токмо для свида-
                ния и посещения днем… а ежели кто свою жену на корабле
                иметь похочетъ, то ему вольно пока в гаване, на  рекахъ
                или рейдахъ, а на путяхъ  противъ   неприятеля никому,
                какъ вышнимъ такъ и нижнимъ женъ не   иметь  подъ 
                штрафомъ… 
                (Уставъ Морской  Петр  перваго1720г. Книга четвертая.
                Глава   первая ст. 36)    

        Теперь с экипажем будет испытывать какой-то   акустический прибор  науч-ная группа из Питерского НИИ.  Успокоили -  выход на пару-тройку дней, не больше. Ну, подумаешь  – уже 90 суток... Еще недельку, и ничего с вами не случит-ся. С женами поцеловались через забор.  Злой от такого расклада "Фараон", прика-зал старпому Ковалю, заместившему Пергамента, убывшего по семейным обстоятельст-вам, разместить научную группу и поставить ее на довольствие. С тем и убыл. Вечером на лодку прибыла научная группа в составе двух офицеров и старшего научного сотрудника - женщины, довольно привлекательной молодухи, лет 30-ти, в брючках и полушубке. Старпом поселил их вместе в одной каюте и они, попив чайку в кают-  компании, благополучно отошли ко сну, провожаемые любопытными, мягко говоря, взглядами личного состава.                В 8 утра снялись со швартовых и, пройдя “узкозть”, вышли в море. Объявили "готов-ность-2", разрешили выход наверх на перекур.  В центральном посту появилась эта милая особа - старший научный сотрудник, и, испросив разрешения, полезла по трапу наверх, собрав толпу провожающих под люком.  Через минуту с мостика голосом "фараона" загремело:                - Старпома на мостик! - в центральный пост по трапу скатилась перепуганная  научная сотрудница и, мелькнув в переборочной двери привлекательным силуэтом, исчезла в третьем отсеке. .                – Ну, все, зараз буде…,- упавшим голосом пробормотал Коваль, вылезая наверх. И не ошибся   - там немедленно  раздались  раскаты командирского грома в перемешку с  невнятным оправдательным бормотанием старшего помощника…                - Я вам что сказал? Принять на борт науку! А вы? - слышалось с мостика.                - Так то ж и есть наука, -  убеждал  Коваль. И нарвался.                - Какая, к … твоей маме, наука! Это же - баба!  Баба!!!  Ты что, старпом, уже не различаешь? Папуасы, ну что с вас взять! – негодовал командир.                - Тыщ командир, - стоял на своем старпом, - так старший же научный сотрудник!                - Ты мне  зубы не заговаривай, -  пресекал "фараон" старпома, -  нужно было немедленно – мне! Доложить!  И вообще, Коваль, впредь - чтобы я от тебя больше трех слов подряд не слышал! – окончательно разбушевался командир.                Старший помощник, Петр Иванович Коваль, родом откуда-то с хутора  близ Диканьки, что на Украине, из самых гоголевских мест, с милым украинским акцентом смешно выговаривал перед строем – „товарищи ахвицеры”, что вызывало, правда, нездоровое веселье офицерского состава.  Старпом свалился сверху в пилотке поперек головы, красный, как ошпаренный: .                - Ну скажить мени… бильше трех!!! А у нього – товариш капитан першого рангу – вже чотыры! Як же я? - от волнения старпом всегда переходил на родной украинский.                . - Ну что там, Петр Иванович? - поинтересовался механик.                - Та, що?  Наказав расселить! Я ему - це ж не баба, це ж… научный сотрудник! А вин мени – баба, бляха... А я йому – яка бляха… Це ж наука! Наказав вахту поста-вити! - и Коваль пошел расселять.                Освободил целую четырехместную каюту, вселил туда научного сотрудника и выставил часового. Еду носили в каюту, в гальюн водили в сопровождении вахтенного матроса. Подполковник – инженер от науки поинтереовался:                - Правда, что у вашего командира прозвище - "фараон"?                - Правда, - подтвердил механик, а чего скрывать?  - в море ничего не случилось, хотя женщина и была на корабле. Может быть, потому что "фараон" вмешался в процесс?  Вот и верь после этого приметам…
               
                ДОМА
               
                “…еще далеко до причала…”               
                (Н. Лактионов)
   
   Проводили с корабля научную группу и  в 23.30 свободная смена офицеров, после доклада у старпома, отпущена (или спущена?) на берег до 7.30 утра, потому что завтра в 8-00 – по плану начинается межпоходовый ремонт.  Чтоб вам было… тепло в ваших кабинетах!  На переходе из-за океана личный состав составлял многотомные дефектные ведомости на свои механизмы, хотя все знали, что нужных запчастей в нужном количестве все равно не дадут...Надо будет вышибать... Или выкупать… за бутылку ”шила”…Знаете, что такое „шило”? Не знаете? Ну, как же! А на всех четырех флотах, от матроса-первогодка до адмирала включительно, знают, что “шило”… это спирт, которым корабль снабжают для разных технических нужд. Знают до всех тонкостей нормы снабжения и всех статей расхода включая коммунально – бытовые…  Приходная эйфория достигла апогея, когда выяснилось, что ехать домой, собственно, не на чем! Попытка через дежурного по дивизии выбить у береговой базы автобус или, на худой конец, „скотовоз”, не увенчалась успехом - машины в боксах, водители в казармах и уже – отбой!                - Так мы же с автономки! - пытались они удивить бербазу. Не тут-то было! Береговая база  для подводников  это  вообще другая галактика.                - Ну и что? Завтра и поедете! - прошепелявил дежурный тыловик, который никогда не возвращался из дальнего плавания, и телефон, прохрипев микрофоном о своем несо-вершенстве, отключился.  Зам  давно ушел домой. Старпом  завалился спать. Механик, Владимир Константинович Малых,  остался в экипаже ввиду отсутствия в городке жены. Лейтенанты окружили командира дивизиона живучести Андрея Шарого, обладателя заветной канистры из нержавейки с спиртом (”шилом”):                - Андрей Викторович! Надежда только на вас, иначе домой не попадем. Завтра же не наша смена! - жалуется молодежь.  Но Шарому тоже не безразлично. Там Настя…с Алешкой… Совсем близко…  уже не за океаном.             .                - А на чем ехать-то? На своих двоих, атрофированных за 3 месяц ненадобности? 15 километров мы не потянем!        .                - Да здесь же ЗКП флота строится - самосвалы с раствором каждые полчаса, - сообразил опытный в житейских делах капитан – лейтенант Тимофей Лисицын.                - Блестящая идея, Тимоха, ты - гений!   - поддержал Лисицына химик Крапивин, - Настоящая флотская смекалка! – и конечно бутылка найдена в считанные секунды. Еще минут 5-6 занимает переливание на корабле. 8 секунд колебался водитель – строй-батовец  (воин строительного батальона). Им строго - настрого запрещено перево-зить людей в кабине, не говоря уже о кузове. Но бутылка с заветным содержимым, переливающаяся всеми цветами радуги в огнях строительных фонарей, берет верх.  Наконец, безмерно счастливые удачным разрешением ситуации, подводники, пришедшие с боевой службы, с хохотом мчатся домой в кузове самосвала  через снег, ветер, полярную ночь, мотаясь на ухабах и собирая на себя остатки раствора.   Весело – то как! И это естественно - они же  еще молоды…А о том, что все может и должно быть иначе, пока даже не догадываются…                И, наконец, вот она долгожданная минута, дверь открывается,  нет –  распахивается  и  Настя  бросается навстречу, вымазываясь в растворе, который стекает с парадной шинели героя - подводника на изгаженные ботинки. От нее веет теплом, домом и… духами. Алешка, утомившись от ожидания папы, уже спит.               .                - Андрей!!! – это пока единственное, что она может вымолвить. И то же самое всем Васям, Колям, Славам, Димам, всем, кто попал-таки сегодня ночью домой. И в этом – все!   3 месяца неизвестности, ожидания и неясной тревоги. 19 тысяч миль и 15 км позади! Настины соленые слезы  катились по его щекам. От него пахло железом, машинным маслом, дешевым одеколоном и еще чем-то незнакомым, вероятно присущим только нутру этого гигантского исполина - атомной субмарины.                - Ну, что ты, что ты! - смутился он, не очень понимая ее слез.  .                - Андрей, а у нас здесь в городке… говорили, ну… ты только не сердись…, что у вас авария и  будто бы вы трое  погибли… - ты, Коля Донцов и Тимоша Лисицын, - лепетала Настя. И  Андрей вдруг понял, почему флагмех...  Вот оно что - ведь она два месяца терзалась - жив он, или... она уже - вдова... Шарый  целовал жену, гладил ее пушистые волосы и вдруг заметил в них одинокую серебринку.  Офицерские жены… Дома… А время-то – 01.38! Дети уже, естественно, спят. Сегодня они пап так и не увидят… Далее - по плану домашней побывки с полным набором всех мыслимых и немыслимых удовольствий.                .                Утром следующего дня “спущенные” на берег  подводники чудом успели на службу вовремя на тыловском грузовике (фуре – “скотовозе”) без скамеек. Дети еще спят.   Моряки очень дальнего плавания поинтересовались, по случаю, у политотдельского комсомольца   Климухина  –   кто  же  там вчера проходил “узкозть” перед подвод-ной лодкой и задержал ее вход в базу?     .                - Да никто не проходил!  Вы, ребята, пока вас  там носило,  забыли, что на флотах с 13.00 до 15.00 “адмиральский час”.  Оркестранты и встречающие после обеда, как обычно, отдыхали.  Ну, вас же встретили… Цыплята - табака…                - Встретили, - отвечают, - потом… с оркестром, якорь Матросова вам в задницу…,-  из иллюминатора плавучей казармы виден потускневший и выцветший на полярных ветрах лозунг на сопке: - “Подводник - профессия героическая!” и – “Помни войну!” .В 8-00, после подъема флага и проворачивания механизмов, не  откладывая ни одной минуты, начали межпоходовый ремонт. Правда, без особого энтузиазма.  И пока, естественно, без запчастей…  А спать-то как хочется... Дико! Может быть на этот раз обойдется без “готовности”?

                ГОТОВНОСТЬ
               
                В море – дома, на берегу – в гостях!               
                (С.О. Макаров)

    И опять ошиблись… Через три недели оформились в  эту самую “готовность”.                В "готовности  за углом", кто не знает, означало в ту пору, что корабль в ближайшей шхере на якоре, привязан к плавбазе и готов в течение часа начать движение на войну на дизелях, на ходу вводя в действие ядерную энергетическую установку. Этот замечательный вид боевого дежурства атомных подводных лодок родился где-то в недрах главного штаба ВМФ в теплых кабинетах, с восьмичасовым рабочим днем и двумя выходными,  по всем правилам изуверства над личным составом в 20-м  веке. Срок – полгода (чего там мелочиться?) Сход на берег категорически запрещен. Проживание на плавбазе, занятия и тренировки на подводной лодке до 18.00, после чего - на корабле вахта, личный состав в плавучей казарме. После ужина, доклада у старшего помощника и вечерней поверки - свобода в пределах  ее территории. С плавбазы через сопку видны пятиэтажки военного городка. Кое-кто даже видит окна своей квартиры, где желанная и недоступная живет, по выражению замполита, ”боевая подруга” - жена. Но сход на берег запрещен. А подводникам по 25, или чуть больше. Нерастраченные гормоны играют, вызывая синдром вечного "все плохо" - вокруг одни дураки, а начальство поголовно - "идиоты", хотя на самом деле истина где-то посередине. Свободное время проходит в потугах самосовер--шенствования - от серьезной, вдумчивой на первых порах, учебы по специальности творческого конспектирования первоисточников в плане повышения интеллектуального уровня, в первые месяцы бдения в "готовности". От аристократических шахмат и преферанса на всю ночь до вульгарного домино, поддавков и распития крепкого корабельного спиртного напитка, именуемого на всех четырех флотах "шилом".   Апофеозом идиотизма на  завершающем этапе готовности к боевым действиям была командная  игра  по  передуванию шарика от  пинг - понга  на дубовом столе кают- компании. Это была общекорабельная эпидемия. За этим высокоинтеллектуальным  занятием были застигнуты  две команды офицеров экипажа комиссией вышестоящего штаба. Сверкающий надраенными пуговицами, офицер-инспектор выловил из числа соревнущихся старшего по званию, минера Кулишина, и попытался внушить виновнику масштабность задач,  стоящих  перед экипажем, мелочность и недостойность занятий с шариком. Но обычно молчаливый  минер ошарашил его ясным и простым для понимания ответом:               
  - Да пшше-ел ты… У меня жена уже полгода не … А ты мне… Устав… Да я... Да мне…, - он хотел сказать - "все до лампочки", но интеллект, травмированный передуванием шарика, не справился и он с треском захлопнул за собой дверь. Стаканы в штормовке звенели, как колокола громкого боя. Инспектирующий в шоке бежал жаловаться…                После того, как один из бесконечно готовых к бою офицеров повесился, а другой застрелился, "готовность" сделали либеральной. Разрешалось один раз в месяц считать ее 19-часовой, производить мелкие ремонты и по одной смене офицеров и мичманов отпускать на берег. Матросы, не имевшие на берегу жен и других родствен-ников, в число увольняемых, естественно, не попадали. Но полгода надо как - то пережить…
               
                В БАЗЕ
               
                К концу подходит автономка               
                На базу курс лежит, домой!               
                Душа кричать готова громко               
                О светлой радости такой…
                С. Иванов  К концу подходит автономка)
          
      С приходом в базу замполит Валерий Иванович Илин сдал свой отчет о политическом плавании в политотдел флотилии. Шифровальщик Осередько, который переписывал “Войну и мир” Илина красивым почерком, доложил экипажу, что в отчете талантливо  описан митинг в турбинном отсеке, организованный замом, где матросы нибыто воинственно кричали –“ У-у-у-у, евреи проклятые.” СССР в ту пору был на стороне арабов.                Экипаж представили к правительственным наградам  – боевым орденам и медалям.   Офицеров  к „Красной Звезде”, матросам  полагались медали.  Но потом вдруг все как-то  не заладилось и заглохло… а может быть -  затихло. То ли наград стало жалко, то ли убедительной победы на Ближнем Востоке не получилось. Может, по какой другой причине. Командир дивизии Караваев на встрече, когда после 89-ти суток атомоход привязался к родному причалу, захлопотанно заявил, что пора “ис-панских” походов кончилась, и что, … “пока вы там плавали в свое удовольствие, мы здесь пережили две московские комиссии”.   Что ж, аргумент несомненно весомый. Ордена и медали получили успешно ;отстрелявшиеся“ от столичной инспекции - офице-ры штаба и близко к штабу ошвартованных кораблей… Впрочем, как обычно.                А подводников с “фараонова” экипажа  командир дивизии убедил, что их личная ра-дость состоит в том, что никого не наказали.                .                Замполит Илин какими-то ходами выклянчил - таки себе медаль “За боевые заслуги“ и через недолгое время убыл к очередному месту службы. Для него “испанские походы” кончились навсегда и дальнейший  служебный  след   его затерялся в коридорах штабов и лестничных маршах восхождения к высоким должностям. Сегодня он уже скорее всего в Государственной думе.               
    Жениться надо с умом, моряки! А вы? Ваши длительные походы продолжались еще несколько лет и были тем более напряженными и длительными, чем больше успехов достигалось в деле укрепления дружбы между народами, что, впрочем, вполне логично. Сейчас, после всех океанских вояжей, бывшие сослуживцы кавалера медали "За боевые заслуги", заместителя командира по политической части Валерия Ивановича Илина, хранят в своих домашних шкафах пожелтевшие от времени  похвальные грамоты за успехи в БП и ПП и воспоминания о совместной службе.
               
                Кстати о наградах
               
                Потомству в пример                               
                (На памятнике капитан-лейтенанту Казарскому)
            
       Не о “песочнице” речь, когда через десять лет безупречной службы старший помощник, порывшись в узелках памяти и в бездонных карманах, кинет тебе  в ла-дошку коробочку с медалькой (скромную благодарность отечества за ратные труды) и она напомнит тебе как быстротечно время… Не о ней… О более весомых – правитель-ственных. К примеру, за пять автономных боевых походов в мировой океан. Или за плавание в зоне международного конфликта с оружием на борту и готовностью № 1 к ведению боевых действий. Самоотверженная борьба за живучесть своего корабля  героизмом не считалась. Главный моряк страны Советов, Главком ВМФ, не жаловал героев в жанре борьбы с неисправностями. Подразумевалось, что корабли, построен-ные под его мудрым руководством, не могли  иметь конструктивных и  иных техничес-ких  недостатков.  Можно было рассчитывать на награду в исключительных случаях, если только при этом героически погибнуть. Но и  это нужно было  сделать  при определенном стечении обстоятельств, так, чтобы не бросать тень на…, ну… вы пони-маете. Тогда, поскольку сам герой уже отошел в мир иной, награду, в  виде  короч-ки  орденской книжки вручали  близким родственникам. Самого ордена, или даже ме-дали, им получить не удавалось, поскольку тратиться на изготовление символа геро-изма в металле считалось западло. Все равно  же никто носить не будет… Впрочем, в этом деле  наработаны определенные технологии, чтобы обойтись… без излишеств, и - не награждать! А при награждении учесть также личные отношения  представляющего к герою и принадлежность к той или иной этнической группе нашего многонационального государства. Но все по порядку.               
       Как избавиться от офицера? Неудобного в общении, неважного специалиста или пьяницы и разгильдяя? Тем более, что списать нельзя, уволить тоже.   Мыкайся с ним сколько судьбе будет угодно! Но это только на первый взгляд задача кажется неразрешимой.                .         
       На самом деле, оказывается,  существует вполне  реальный прием - нужно отправить офицера на повышение! В академию или на курсы, снабдив супер - характеристикой. В 99 случаях из 100 дальнейшая карьера, казалось бы неудачника, складывалась, как правило, хорошо. На подводной лодке Маркова продвижение по службе было возможно только на собственной территории, взамен убывших по состоянию здоровья или  переводу в южные края. Леонид Васильевич берег свои кадры, кототорые составляли сплаванный экипаж, и офицеров, даже уличенных в пьянке, в обиду не давал.  Расправлялся сам. И все было бы хорошо, если бы при этом было нормальное продвижение.                Однако в  экипаже все же был один персонаж средних способностей и неудобный в обиходе, покольку задавал много “почему”. А командование  плохо реагировало на “почему” и мечтало кому-нибудь его  подарить.  Желательно – далеко, далеко… И - насовсем. Как иногда бывает на службе, внезапно из штаба пришла разнарядка – направить лучшего из молодых механических специалистов на годичные курсы повыше-ния квалификации  инженер-механиков в Питер (тогда – Ленинград). Естественно, мало кто хотел год болтаться по южную сторону Полярного круга, терять "северные" надбавки и неизвестно куда распределяться потом для дальнейшего прохождения службы.   Первой, конечно, возникла кандидатура неудобного капитан - лейтенанта Василия Баскакова. Командир задушевно нарисовал радужные перспективы Васиного служебного роста, и тот, на удивление, недолго сопротивлялся, собрался и уехал. Отцы - командиры всех ступеней облегченно вздохнули, ласково помахав рукой на прощанье перспективному офицеру, надеясь, что встреча больше не состоится.                Говорят, Василий хорошо погулял в Питере, пока экипаж Маркова на Севере занимался боевой подготовкой, чистил снег и разучивал строевую песню "Северный флот не подведет". Распределили Василия, однако, опять на Северный флот в распоряжение отдела кадров. В кадрах флота глянули в личное дело - кто такой, откуда?  Ясно - с N-ской флотилии? Ну, так туда тебе и дорога!   И попал перспективный опять в родное соединение, в распоряжение отдела кадров и сверх штата. При штабе. Чтобы служба не казалась раем и чтобы не зря ел народный хлеб, его занимали разными до зарезу нужными на флоте делами - дежурством по камбузу, хозяйственными работами, командировками по вышибанию чего-нибудь. Короче, всем тем, чего на флоте всегда больше, чем даже боевой и политической подготовки..                Когда вышли все положенные сроки пребывания  сверх  штата, Баскакова определили командиром дивизиона  движения на второй экипаж, хотя там и был свой выдвиженец. Таким нехитрым способом, минуя тяготы и лишения, Василий обогнал однокашников сначала в должности, а потом и в звании…  Но всему прекрасному, как всегда в жиз-ни, приходит конец!   Беззаботная  жизнь на втором  экипаже кончилась по причине его расформирования…  Теперь, уже капитан 3 ранга, Василий Иванович опять оказал-ся сверх штата и… снова при штабе. Началась привычная сверхштатная жизнь, не об-ремененная корабельными тяготами и лишениями. На службу - к 9.00 (как все штаб-ные), в штабном комфортабельном автобусе. К слову сказать, корабельный  состав  доставляли  на  службу в 6 утра   грузовиками с брезентовым верхом("скотовозами", как их называли подводники) и в любую погоду. Дремотное изучение материальной части в секретной библиотеке штаба, обед, небольшой напряг до вечера, ужин, и в 18.30 - "море на замок". Два выходных в неделю и никакого срочного погружения.   Голубые -вие и безмятежность, а лицо от сытных штабных обедов округлилось.                .    Но время опять подошло и кадровики заволновались, получив накачку сверху - не слишком ли затянулась баскакова беззаботная жизнь. Удача улыбнулась отделу кадров, когда собирали два атомохода для перехода на Дальний Восток. На одном из этих кораблей механик заупрямился до скандала по причине нездоровья жены и детей и наотрез отказался. Однако тянуть бы ему все же лямку у самого пролива Лаперуза, если бы не Василий, сплавить которого куда - нибудь было хрустальной мечтой отдела кадров и начальников. Вот на один из этих кораблей его и спихнули. Сопротивляться он не мог по причине сверхштатности и загремел на переход под фанфары штабного оркестра. Все вздохнули с облегчением - и командование, и кадровики, и упрямый механик, для которого передислокация на Восток  с  больной женой и тремя сопливыми ребятишками счастливо миновала. Отцы-командиры помахали рукой вслед так далеко уплывающему Василию и успокоились.  Но, как оказалось, напрасно.        .                .     .         Переход на Дальний Восток двух атомных лодок вдруг  объявили на весь мир кругос-ветным и героическим, посвященным какому-то очередному партийному событию. Тиснули во всех газетах и геройский ролик крутанули по телевидению. На флотах смекнули, что поход "звездный" и будет крупная раздача. Так оно и вышло. Командиры и механики получили звезды Героев.С неба упала "шальная звезда" на Баскаков китель и награжденный Василий Иванович вернулся на родной Северный флот, в распоряжение отдела кадров,  при штабе, поскольку без нажима намекнул, что Дальний Восток – это не мечта его детства. Отцы – командиры ахнули, кадровики хмыкнули,  все не  очень естественно, но вежливо, поздравляли орденоносца  и службой не напрягали.   А тут и экипаж Маркова  собрался в далекий путь - в Атлантику, охранять мир во всем мире. Лодка кряхтела,  валилась с борта на борт по причине дырявых, как решето, цистерн главного балласта, пуская пузыри по всему периметру. Чтобы корабль на швартовых имел пристойный вид, приходилось поддувать цистерны – то справа, то слева и расходовать на это дело драгоценный воздух высокого давления.  Не годилась для  этого легкого корпуса сталь,  хоть она и маломагнитная…Задерживались, устраняя  неисправности. Техника давно просила текущего ремонта. Парогенераторы, моторесурс которых ограничивался 4500 часами, выпарили уже по 4200 и могли потечь в любую минуту. Операторы ядерных реакторов тренировались по преодолению больших и малых течей первого контура охлаждения аппарата и настроение у них, мягко говоря, было  не праздничным. Но лодка была в плане Главного штаба и должна выйти в море во что бы то ни стало. Кого - то  из штабных специалистов обычно  прикомандировывали на поход – таков порядок.  Но этот ;кто-то; никак не находился.  Так экипаж и остался бы сиротой, если бы не сверхштатный Василий Иванович. Его – то и прикомандировали.  Когда ракетоносец исчез за горизонтом и скрылся под волнами, в дивизии все, отвечающие за выход, перекрестились, а местный штабной шутник мрачно изрек:                - “Наконец-то советский "Трешер"* вышел в море!”, - чем поверг офицерских жен в тревожный и долговременный ступор.Вопреки опасениям, плавание прошло спокойно. Аварий и поломок  не случилось. Василий Иванович в перерывах между домино, шахматами, кино и сном появлялся на пульте управления энергетической установкой (ГЭУ), благодушно травил анекдоты, разные небылицы и ни во что особенно не вмешивался. Штатный механик, Владимир Константинович Малых, был не менее грамотен и опытен орденоносца  и Василий Иванович, к его чести, это понимал.   По приходу в базу, нештатный Василий Иванович убыл к новому месту службы в части центрального подчинения.               
               
                Еще раз о наградах
               
                Тот силу солнца не поймет
                И   яркость голубого неба,               
                Кто много дней в глубинах вод               
                В отсеках герметичных не был…               
                (Н. Седой)
               
       Механика  Малых вызвал флагманский механик флотилии адмирал Завадовский.                - Владимир Константинович, извини, дорогой, - ласково начал адмирал, - но другого выхода не вижу, придется тебе еще поплавать… Мы тут два атомохода перегоняем на Восток, а на одном механик... этот, Разуваев, ну ты же его  знаешь,  тот еще…  Боюсь его без подстраховки отпускать, - “сурок”  Малых  слабо запротестовал:      -Тыщ адмирал, вот и жена у меня в Питере, дети… Я же только что с моря, готов-ность эта… Почти год не виделись! Ну, сколько можно? Дайте же отдохнуть, наконец!                - Володя - панибратски напирал флагмех, - ну, надо, пойми, не могу тебе всего сказать… Придешь, отдохнешь… мы тебе путевочку парную в санаторий…, с  женой, все такое… Ну? - адмирал просил. Адмиралы не часто просят, должность не позволяет. А в этот раз - просил. Малых надулся, поник не по годам седой головой и… неожиданно для себя согласился, проклиная свое мягкое, как валенок, сердце и эту жизнь с бесконечными тяготами и лишениями.                - Я уже 130 суток в этом году..., - напоследок подсчитал свое море Малых. Повеселевший  Завадовский подсластил:            .                - Ты,  вроде наставника у них там будешь, читай книжки, играй в домино, а нет - нет, да иногда приглядывай. А он пусть вкалывает, это его железо, его личный состав… Да и перехода-то всего - 45 суток,  даже и не автономка, когда три месяца… А – так…                .                - Ну конечно – так…, когда не сам, - подумал Малых и ушел с лодкой на Восток. Местный механик встретил его язвительно и почему-то недружелюбно:                - Наставничек пришел! -буркнул он и, обиженный переводом на Дальний Восток, залег.  Малых  вкалывал на ”чужом” железе и с чужим личным составом, который  через неделю стал своим. В коллектив вписался, а жаловаться не умел. Штатный Разуваев играл в домино, нарды и читал книжки. Однако через неделю после их ухода  пресса зашумела о кругосветном плавании двух атомных подводных лодок, как о “подарке” подводников очередному партийному съезду. Все поняли – будут звезды! Малых ошвартовал лодку на Востоке и,  сбросив “АЗ” реакторов, прилетел на Север, выжатый, как лимон, и с перебоями в сердце. И вдруг по флотскому радио разнеслось, что Министр обороны приказал представить к Героям и механиков этих кораблей.    К месту сказать, центр тяжести в обеспечении плавания и ведения боевых  действий на флоте с Петровских времен до настоящего времени заметно изменилось. Особенно с появлением корабельных  атомных энергетических установок. Статус механиков значительно вырос. Пренебрежительное отношение к “березовым”* офицерам сменилось  уважением к сегодняшним морским инженерам. Правда, холодок  в продвижении по службе остался. Флот консервативен. Весть о наградах немедленно разнеслась по флотам.                .                Капитан 2 ранга Малых скромно улыбался и смущенно щурил глаза. Сокурсники и сос-луживцы радовались, что в их рядах прямо на глазах возникает свой родной Герой Советского Союза.  Все понимали –  не только  за  этот переход, а  за  все его  десять автономных походов,  в  каждом  из  которых  решалось столько инженерных задач, что за три похода можно было  присваивать звание кандидата технических наук, а за шесть-доктора. Разумеется, ВАК* в этом вопросе был тогда не в курсе. Похоже, сегодня – тем более.                .                И все стали ждать Указа…Через пару недель отдыха  Малых появился в экипаже и первый вопрос к нему естественно был о награде.                - Константиныч, а где  твоя Звезда?, - механик был необычно зол, заметно подав-лен, неразговорчив, бесконечно дымил “Беломором”,  и, зло сплюнув, выругался типичным набором:               
   - Накрылась моя Звезда! Замполит привез  из политотдела грамоту и “ценный” подарок–фотоаппарат. Вся награда, мля... Я  же, видите ли, у них  дублером был! Когда оформляли представления, про меня забыли, там  же свой штатный  механик. Этот, как его… Ну, Разуваев… Он и получил… А может и не забыли… Я их замполита в  аварийной ситуации шуганул из центрального поста не очень вежливо, чтобы не путался под ногами – взялся  было командовать. Да пошли они все…,- и  он сказал куда,- это что – первый раз, - заколебали! Больше не могу – уволюсь!  –   пробор-мотал случайно не состоявшийся Герой Советского Союза.              .                Трудно представить себе всю глубину обиды Константиныча… А вы можете?
 
* Березовые офицеры - в царском флоте офицеры корпуса корабельных механиков некоторое время носили серебряные погоны               
** ВАК - аббревиатура= , вычшя аттестационная комиссия по присоению ученых степеней


                Комиссия   
               
                Я пригласил  вас, господа, с тем, чтобы
                сообщить вам   пренеприятное известие:               
                к нам едет ревизор!!!
                Н.В. Гоголь  «Ревизор»)
      
         Только - только стали привыкать к стабильной жизни у  причала, утреннему подъему флага, вялотекущему межпоходовому  ремонту, хождению  через день домой к женам, как вот она очередная неприятность – из стольного града прибыла комиссия  во главе с самим Главнокомандующим ВМФ в сопровождении Главного  инспектора  Вооруженных сил СССР,  Маршала Советского союза, этого, как его… ну, в общем, есть там такой сухонький старичок, который еще в Гражданскую шашкой махал в первой Конной армии товарища Буденного.  Кто  кого там  сопровождал, впрочем, неважно. Важно, что инспекция  свалилась на дивизию…                Капитан 1 ранга Караваев, ожидавший в ближайшее время контр-адмирала, зело озабо-тился и запретил офицерам и мичманам своих кораблей сход на берег, а командиру Маркову заявил, что  на смотр комиссией  и выход с ней в море будет представлена его лодка –  “хватит вам прохлаждаться в автономках, хлебните – ка еще и комис-сию.” И… началась суматоха. На корабле  - большая – пребольшая приборка, конец которой наступил за час до прибытия  инспекторов.  Хорошо, что старпом успел отобрать у матросов краску и кисти, а то бы еще и комиссию перемазали. Матросу только дай кисть в руки… Параллельно  интендант  возил и  загружал   продовольст-вие, полученное на бербазе по высокой и  не раскраденной в этот раз норме – нужно было показать комиссии высокий класс питания на подводных лодках. Одновременно нашелся полный  комплект  новенького  репсового обмундирования на всю команду. Экипаж переодели. Комиссия она ведь - что? Она для проверки боеготовности, ну и – страху нагнать!    А внешний вид, подход, отход –  половина успеха.               
     Но выводы иногда бывали весьма суровы… и головы летели. Однажды  под горячую руку Главком снял с должности  командира – подводника, поднятого американцами на боевой службе, хотя он по заданию работал с их сонарами*, расставленными вдоль Атлантического побережья и ситуация с его обнаружением была предусмотрена. Но выручать опального командира никто не пошел    –  к небожителям по одному вопросу два раза не ходят.  А Главком напрочь забыл свою мель на эсминце в 39-м,  и как  прикрыл его от предсказуемого и сурового наказания нарком  ВМФ  Н.Г.Кузнецов.   
        Но нынешняя инспекция,  похоже, была простым выездом “на поля”, для ознакомления генералитета с новым видом боевой техники -  атомными кораблями. Первым под команду “фараона” “смирно” по трапу на борт поднялся  старенький Главный инспектор, одетый в канадку подводника и тапочки с дырками (корабельная обувь). Матросы про себя тут же отметили – а честь военно -  морскому флагу реви-зор не отдал!    К тому же маршал после доклада командира направился в газоотбой-ник, намереваясь открыть крышку ракетного контейнера - “а это у вас двери?” –  слава Богу, Марков успел подхватить старичка под руку.  При погружении генера-литет толпился в центральном, посту,  тревожно наблюдая за бегом  cтрелки глуби-номера – не быстро ли она бежит… Главный инспектор интересовался,  глядя   на  дыхательный прибор ИП-46 , - “а здесь вы храните пресную воду?”   Полковники, танкисты и летчики, на пульте ГЭУ  наперебой сравнивали  -  “а здесь у вас, как в танке”, или – “здесь у вас, как в самолете”…,  и – “ где  у вас тут реактор”?    Но гвоздем программы был  все-таки  шикарный обед с вином и красной икрой, как только уколыхались на  40 метрах глубины. .                - А вы здесь неплохо живете, - ехидно заметил Главный инспектор, намазывая большой ложкой икру на хлеб из вместительной миски. После этого финансисты МО каждый год покушались на подводницкое святое, пытаясь  изъять из рациона красную икру и вино. Да и бог бы с ней. С икрой.               
     Инспекция удалась. Главный Ревизор и высокие чины  были довольны обедом в подводной обстановке, лихим командиром и упитанными матросами. Ну и конечно всплытием из этой ужасной глубины, возможностью перекурить на мостике  и полюбоваться заполярными окрестностями. Главком сиял и, едва доставая, хлопал Караваева по плечу.  Быть командиру дивизии адмиралом!                .               
          После “ревизии”  Караваев с Марковым  надрались “в дупль”. Утром на подъеме флага, построенный на пирсе  экипаж отметил, что козырек фуражки   командира на самом носу.
               
                Настя

               
                В море нету девушек, там ему легко,
                а вокруг меня кружат тучи мужиков…
                (Эй, моряк.” слова Т. Назаровой)               

         Алешке уже шесть лет. Шесть лет жизни в этом далеком от цивилизации военном поселке без советской власти и милиции. Трудно с молоком и вообще с продуктами. Приходится воевать с командующим гарнизоном - где молоко? Он здесь советская  власть, милиция, закон, Конституция, и вообще Бог и царь. Правда, кроме этого, еще и кормилец. Он командует всеми этими атомоходами с их сверхсекретными задачами, ракетами, торпедами и прочими штуками, но он же и главный ответственный за магазины военного городка, их содержимое и вообще за все, что происходит на гражданской стороне его обязанностей. Под  дверью кабинета почти всегда гурьба женщин с жалобами и просьбами. Командующий обещает наладить снабжение и сообщение с Большой землей. Уже пустили  автобусы до Мурманска, пока три раза в неделю. Говорят, будут ходить каждый день. Работы нет. Вся работа – воспитывать детей и ждать мужей с моря. Через год Алешке в школу. Натальиной Инне тоже.  Мужья бывают дома не часто и помалу. Дети не успевают привыкнуть и иногда удивляются появлению в доме какого-то дяди, про которого мама говорит,  что это и есть папа. Соседи по подъезду  прозвали   Андрея “красным солнышком”  за его редкое появление в доме, как  и  природного  светила в небе Заполярья.                .     За много лет дефицит общения породил разночтения во взглядах на жизнь, на настоящее и будущее. Бывший поклонник Насти, однокашник  по школе и институту Борис Бобровский, влюбленный в нее еще  c юности, уже   много раз предлагал ей бросить все, уехать с ребенком к нему на юг и забыть этот Север, длинные полярные ночи, метели, неустроенность, отсутствие цивилизации, тревожные  ожидания  мужа  с  моря  и прочие жизненные неурядицы, от которых постоянно наворачиваются мысли – что дальше, сколько это будет продолжаться и чем закончится?  Вот соседка в подъезде, Лиля Горшенина  - теперь вдова старпома с “тройки”…                Эти мысли все чаще стали приходить в голову. От постоянных расставаний супружест-во получалось однобоким. Общих забот, сближающих мужа и жену было мало, ребенок по - настоящему не чувствовал отца просто потому, что тот не успевал давать ему необходимого мужского общения в короткие часы  домашних побывок. В доме образовался свой “монастырь”, в котором сложились свои привычки, взгляды, манера поведения и моряку некогда было вносить в него коррективы - ни в   воспитание ребенка, ни в уклад жизни. К тому же Настя и не считала их необходимыми, отстаи-вая свои семейные стереотипы, сопротивлялась и заявила, что все уже решено, установлено и менять в семье ничего не нужно, отчего  ячейка общества, несла моральные потери. Наверное, однобокость взаимоотношений свойственна семьям, где один из  супругов практически дома не живет, находясь постоянно в длительных командировках.  В первую очередь это, конечно, моряки. Правда, особые чувства возникают при встречах после длительных разлук. Но, как сказали бы социологи, семейная пара не ведет совместного хозяйства. А эти вечные тревоги за благополу-чие мужей в море?… С годами все тяжелей. Прошлым летом Андрей уходил в июне, как предполагалось, на три месяца. Настя, Наталья, да и многие жены собрались, как обычно, ехать на юг. Уже и билеты были куплены  и чемоданы собраны. Лодка ушла, а через пару дней поползли слухи, что она лежит на грунте где-то недалеко от норвежского побережья.   Об этом сообщила одна из подружек, соседка Анжела,  работавшая в штабе  секретарем - машинисткой:                .                - Девки, только не знаю - ваша там или какая другая…, - горячим шепотом сообщила она, не вынимая изо рта сигарету,  -  но какая-то лежит…, - так совпало – они вышли, а через два дня… Настя уже знала, лежит на грунте – это нехорошо, это ЧП. Андрей не раз говорил, что лежать на грунте атомной подводной лодке вредно по каким-то техническим причинам. А раз на грунте, значит - авария. И узнать истину невозможно, женам знать мужские военные секреты не положено. Может быть это и правильно, но от этого не легче.   А как завести  второго  ребенка? Остаться потом вдовой с двумя, как Горшенина?  Может, действительно - все бросить и уехать?  Романтика кончилась, а с любовью еще нужно разобраться.  Мужу все время некогда.   Да они все, как заведенные –   служба, служба и служба.  Дом и семья для них, кажется, понятия второстепенные, вспомогательные. Впрочем, они, пожалуй, и не виноваты – так уж устроена их работа.    Политработники успокаивали не на шутку встревоженных жен - все в порядке с вашими ребятами, они уже где-то в Атлантике! Можете спокойно ехать на юг! – и вот как знать – врут, или правду говорят?   Пришлось уехать.  Сидеть и ждать у моря погоды бессмысленно… и сколько ждать? До самого прихода? Уехали… Но все три месяца нервы были напряжены и в голову лезли всякие мысли.  Что с ними? Сколько все это будет продолжаться? И так загубить свою молодую жизнь на этой окраине?  Ради чего? Да какой бы он хороший не был, жизнь-то у меня одна. А мужиков – то сколько вокруг! Не будешь же в свои 28 сидеть дома, а выходишь  – и…столько соблазнов. Тут один… с технической площадки, такие комплименты…Нервы шалят, мысли о будущем не покидают. Делиться с мужем самым сокровенным, невозможно. С подругами – трудно. Неудовлетворенность жизнью находит выход, порою, неожиданный и маленькая его побывка заканчивается ссорой. Он уходит и иногда, обиженный, долго не приходит домой, даже на стоянке корабля в базе. Приходится доставать его через механика Малых или Сашку Крапивина. Примирение… Потом опять ссора. Он ведь не понимает истинной причины. И что делать? Не рассказывать же ему…
               
                ДОК
               
                Лодка стала на кильблоки...               
                (Из флотского фольклора)
               
      Повился приказ готовить подводную лодку к модернизации и докованию. Срочно! На флоте “внезапно” и “срочно” понятия взаимно сочетающиеся. Всегда “внезапно” и неизменно “срочно”. Система этих явлений досконально на флотах еще не изучена и посему командир дивизии капитан 1 ранга Караваев (вскорости – адмирал) на вопрос – что на флоте будет завтра, неизменно отвечал:                - Того, кто мне скажет, что на флоте будет завтра я поцелую в задницу!                Готовить корабль к заводу - значит выгрузить ракеты, торпеды и регенерацию… Они в заводе не нужны. Даже опасны, потому что будет сварка, резка и другие огневые работы, которые с ракетами и регенерацией не совмещаются. Свою часть работы по подготовке командиры БЧ-2 Борис Цыбешко и БЧ-3 Дима Кулишин выполнили. Выгрузили ракеты и торпеды, продержав экипаж по боевой тревоге двое суток. Осталось выгру-зить регенерацию – около двадцати тонн жестяных коробок с пластинами.               
            Начальник химической службы капитан 3 ранга Александр Крапивин только что прибыл из госпиталей, где пробыл на излечении около полугода.   А начиналось все просто. Схватил грипп, отбыл дома традиционные три дня и, погасив температуру,  патриотично вышел на службу. Наталья  робко сопротивлялась, но химик заявил, что здоров и должен быть  в экипаже. Корабельный врач Ревега был на клинической стажировке и контролировать  грипп химика было некому. Через месяц зрение упало до 0,2 на оба глаза и химик загремел сначала в гарнизонный госпиталь, потом в  центральный флотский, а после него в Военно - медицинскую академию в Ленинграде. Там ему подняли зрение до 0,6, но все это восстановление заняло около полугода.  На корабле его уже стали забывать, хотя отсутствие на службе даже одного штатного офицера обычно чувствительно сказывается на оставшихся и вызывает головную боль у командования – нужно кем-то заменять. Сослуживцы решили, что Крапивин отлынивает от службы и пытается списаться на берег по здоровью. Помощник командира, старший лейтенант Сапрыкин, молодое дарование, назначенное на должность в пору “озеленения”, исполнял обязанности старшего  помощника, убывшего в краткосрочный отпуск. Молодой с упоением руководил капитанами 3-го и 2-го рангов, любуясь четкостью своих команд. Сапрыкин приказал Крапивину выгружать регенерацию и выделил для работы матросов. Химик потребовал грузовик.                .                - Вам надо, вы и доставайте машину, - отрезал временный старпом Сапрыкин, уразумев, что ему самому по молодости лет и сложности обстановки на береговой базе, это будет не под силу. Бербаза живет сама по себе, корабельные надобности  ей по барабану и она, в лице должностных лиц, ведающих транспортом, сделает все, чтобы машину не дать.               
- Мое дело выгрузить регенерацию, а  грузовик – за тобой, ты же не только помощник, но  временно – старший, - заметил Крапивин, сделав ударение на слове “временно”.                - Я вам приказываю достать машину, - взвизгнул Сапрыкин, которому по молодости лет казалось, что должность то единственное условие, которое дает ему право приказывать.               
- Да пошел ты, знаешь куда… со своими дурацкими приказами, - и химик уточнил - куда.  Туда посылают ежесекундно и по разным поводам тысячами на всех флотах одновременно.                - Как? Куда? Да вы что? Объявляю вам десять суток ареста, - завопил, с трудом вспоминая свои должностные возможности в своей временной, должности помощник командира Сапрыкин. Командира на службе не было и Крапивин апеллировал к командиру дивизии Караваеву, ссылаясь на неправомочность наказания. Комдив согласился, но, чтобы мера совпала с Уставом, к семи, которые мог дать Сапрыкин в должности старпома, добавил три. Чтобы не было повадно. Сапрыкину все-таки пришлось искать машину и химик выгрузил с корабля регенерацию.               
      Через несколько дней злостного нарушителя дисциплины капитана 3 ранга Крапивина А.В., после срочного исключения из партии на партбюро, которое органи-зовал замполит Илин, с бумагой об аресте,  в сопровождении капитана 2 ранга Бориса Цыбешко, отправили на гарнизонную гауптвахту за 130 километров от базы. По дороге Крапивин рвал и метал, кричал, что просто так это дело не оставит. Что он их всех… Ну, в общем, молол всякую чепуху… Жена химика, Наталья,  сказала Шарому,  что  очень  опасается  за  здоровье   мужа.  Андрею показалось, что она что-то не договаривает, но допытываться не стал.
               
                На модернизацию с докованием
               
                Качественно и в срок проведем доковый ремонт…               
                (Повестка дня комсомольского собрания)
       
           Ну, в док, так в док. Но это дело надо же как следует обсудить. ;Качественно и в срок проведем доковый ремонт; – такой была повестка дня. По этому поводу замполит Илин и устроил комсомольское собрание экипажа, хотя, казалось бы, это же не его тема, а кровная - механика Малых и ракетчика Цыбешко. Мало того, Валерий Иванович Илин  себя  же и назначил  докладчиком.  Подводник - дилетант и инженер человеческих душ, с матросским прозвищем “артиллерист”, за первоначальное пехотное образование, в командирской терминологии числился комиссаром. В президиуме, кроме комсомольского секретаря Ивана Шаповалова, механик Малых и командир дивизиона живучести Шарый. Зал полон, собрали всех, кроме вахты на корабле и дневального. Вопрос-то серьезный  - ремонт и докование. Открыли собрание, приняли регламент и на трибуну, приглаживая  лысину, поросшую  редким, бесцветным пушком, как северные валуны мохом, вышел докладчик. Окинув вечно подозрительным взглядом аудиторию и, дождавшись, наконец, тишины, заморосил:                .                - Товарищи комсомольцы! Качественно и в срок проведем доковый ремонт! У экипажа уже есть определенные   достижения. Наша волейбольная команда заняла второе место. Баскетболисты, правда, еще не на высоте, но будем надеяться и на их успехи. А вот футболисты растеряли, об-тыть, форму одежды, теперь не в чем играть, - в зале образовался легкий шумок и разговоры, механик в президиуме  привычно задремал, - нужно бережно относиться к государственному имуществу! - зам заводился, - и еще, - Илин сделал зловещую паузу, интригуя собрание, зал затих, -  в экипаже свирепствует мат! Это форменное безобразие, об-тыть! Мат нужно выжигать из себя каленым железом и искоренять. А тех, кто ругается матом, называйте… это…как его, об-тыть, пигмеями! - механик в президиуме проснулся.  В зале стало совсем тихо и голос из комсо -мольских рядов неуверенно поинтересовался:                - Валерий Иванович, а кто такие …эти… пиг… пиг…меи? - “артиллерист” вытер вспотевшую лысину носовым платком и кратко, чтобы не уходить от темы, пояснил:                - А пигмеи это, товарищи комсомольцы, НЕГРЫ, об-тыть!                - Ясно, - успокоились комсомольцы.. Зашумели, обсуждая футбол, пигмеев, негров и корабельных матерщинников.                - Тихо, тихо! Продолжим… Шаповалов, веди собрание! - замполит раздраженно побуждал комсомольского секретаря к действию. Утихомирили. Малых опять задремал. Илин плавно и умело переместился в область международных отношений,  агрессивной  внешней политики  вероятного противника.  В этом деле он чувствовал себя большим специалистом.                - И конкретно, об-тыть! НеоколоОНАНИЗМ снова подымает голову, - из зала опять:                - Что, что, Валерий Иванович? - механик в президиуме  поднял голову от стола.                - Я повторяю, об-тыть, - с пафосом повторил “артиллерист”, - неоколОНАНИЗМ снова подымает голову, что не ясно? – Илин шарил глазами по залу, выискивая непонятливых. В комсомольских рядах кто-то хихикнул. Малых сунул голову под стол и горячим шепотом пытался выручить докладчика:                - НеоколоНИАЛИЗМ, ВалерийИванович, нео-коло-ни-ализм!.    . .                – Ну, я и говорю – неоколо-о-о-нанизм, об-тыть! - механик снова подсказал:                - НЕОКОЛОНИАЛИЗМ! - заместитель побагровел и с натугой пытался выговорить трудное слово, но с третьей попытки все же сдался:                - Ну, в общем, вы понимаете, о чем я говорю, об-тыть! И нужно быть особенно бдительными!               
-Удвоим тройную бдительность! - раздалось из зала.                - А шуточки здесь неуместны! - окончательно обозлился  “артиллерист” и завершил тем, с чего и начал:                .      .                - Качественно и в срок проведем доковый ремонт!  - он свернул  листы  доклада  и,  вполне  довольный собой, сошел с трибуны.  Ему бешено аплодировали. Выступили два комсомольца. Один поддержал, об-тыть, зама в отношении мата, другой рассказал о взятых соцобязательствах, естественно повышенных относительно прошлого года. Комсомольский секретарь Иван Шаповалов пытался вытащить еще какого-нибудь комсомольца, но ему это не удалось - киномеханик Гриша Миронюк уже шелестел лентой, вставляя в аппарат "Украина" художественный фильм "Три тополя на Плющихе". Механик говорил коротко, но внимание собрания уже угасло переключилось на "Три тополя"и прения прекратили.                .          - Ну, папуасы…, - неопределенно выругался “фараон”, сидевший в первом ряду. И убыл. Через два дня подводная лодка ушла в док и завод, в известную всем морякам Северного флота губу Палая, переименованную ими же в Половую, что в Екатерининской гавани налево.
               
                ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ                .    .                Некапитальный ремонт                .                Плавбаза “ Егоров”
               
                Обязуюсь стойко переносить  тяготы  и лишения военной службы…               
                (Дисциплинарный Устав ВС СССР гл 1. ст 3 )

           Плавбаза “Егоров” (бортовой номер 248) сидела на воде с креном и дифферентом, подбоченившись к заводскому причалу, как торговка семечками к при-лавку на одесском Привозе. Она уже не помнила года своей постройки, спуска на воду и лихой корабельной молодости, списанная с лицевого счета военно-морского флота лет 12 назад. Старуха никак не могла попасть в утилизацию “на иголки”. Мешали разные обстоятельства – нехватка средств, заводских мощностей, более важ-ные дела на заводе.  Она уныло догнивала у причала, поклевывая то носом, то кор-мой, заселенная полчищами портовых крыс и тараканов и была бельмом на глазу у командования бригады ремонтирующихся кораблей, на попечение которого была припи-сана.      На нее-то и поселили экипаж атомного подводного ракетоносца, прибыв-шего на модернизацию и докование сроком на 3 месяца. Места для экипажа в комфор-табельной, по флотским меркам, казарме, образца 1963 года, не нашлось и экипажу приказали разместиться на плавбазе. Командование бригады с удовольствием спихнуло ответственность за непотопляемость "Егорова" на подводников, решив сразу две проблемы. Комбриг, подавляя в себе естественное стыдливое чувство за ситуацию, сурово наставлял командира, механика и замполита  об  ответственности за живу-честь “Егорова”, особо подчеркнув расхлябанность  приходящих  экипажей, вырвав-шихся из  перволинейности* в своих базах на ремонтную свободу. Комбриг Журавский старый подводник, командовавший еще “Северянкой”, переживший на своем месте в бригаде ремонтирующихся кораблей десятки экипажей, знал о чем говорил.                - Оргпериод, батеньки, оргпериод! Никаких сходов на берег, корабль и плавбаза. Знаю я ваших молодцов, сразу по кабакам и девкам – вот тебе и ЧП. Половой инс-тинкт – причина грубых нарушений воинской дисциплины! Дней десять, я думаю, хва-тит? Привыкните, наведите порядок на “Егорове”, обустройтесь. Почитайте уставы.  Форму одежды… э-э-э, ну вы понимаете… И чтобы – ни - ни…  А то я, а то мы…, едреньть, - неожиданно забуксовал комбриг. На том и расстались. Подводников не спросили - может есть какие-то проблемы?     Привычный этикет – вы пришли, а мы не ждали, ну и решайте свои проблемы сами.               
         Техническое и бытовое состояние “Егорова” смущало даже видавших виды старых военморов.  С описанием всех достоинств этого, с позволения сказать, плавсредства мог справиться только великий и могучий русский язык с его изобилием определений, существительных,  прилагательных, идиом, междометий и неформальных выражений, знанием которых всегда отличались российские моряки. Никакой иностран-ный здесь не годился – не хватило бы лингвистических возможностей. Русским языком и генетической памятью на точные выражения в сложных обстоятельствах моряки и воспользовались, как только ознакомились с судном. Меру своей остойчивости и непотопляемости оно осознавало с трудом. Полузатопленные трюмы, крен и дифферент указывали на фильтрацию воды внутрь корпуса и не располагали к оптимизму даже тех, кто не знал, что такое остойчивость. Слегка обнадеживал навал правым бортом на пирс, дополнительные швартовые концы, да единственный из пяти возможных водоотливной насос, периодически выплевывавший ржавую воду трюмов за борт. Запускал его какой-то местный обросший абориген, судя по фрагментам одежды, матрос из состава немногочисленной команды “Егорова”, скрывавшейся где - то в носовых кубриках. Не просыхающий его командир, старший лейтенант  Лыков, сосланный сюда на вечное поселение лет пять назад за проступки, “дискредитирующие звание советского офицера”, появлялся утром   и, после пересчитывания по головам своего войска и выслушивания докладов, исчезал доследующего дня.                .                ...Нижние палубы и коридоры на пути к единственному действующему нужному месту, именуемому на флотах гальюном, освещался редкими светильниками и потому всегда были в таинственном и жутковатом полумраке. Зловещая тишина нарушалась лишь шорохами много-численных животных, населявших “Егорова”. Эта палуба  считалась необитаемой и туда ходили по нужде, зачастую коллективно, чтобы чувствовать себя увереннее в этом зоопарке. Офицерская палуба являла собою каюты на двоих, преимущественно без дверей и с иллюминаторами без задраек, разбазаренных на значки и прочие матросские поделки. Местная фауна в виде крыс и тараканов освоила помещения раньше и чувствовала себя в них по - хозяйски. По вентиляционным коробам на подволоке поголовье носилось табунами, как на ипподроме. А минер Кулишин обнаружил у себя под диваном целое семейство. Рыжие тараканы, шевеля усами, беззастенчиво сновали в каютах по облупленным переборкам и столам. Проемы дверей, завешены старыми пыльными одеялами времен русско-японской войны, а грязь и вся эта неустроенность контрастировали с крахмальной, ослепительной  белизны, рубашкой штурмана  Петрова,   его отутюженными брюками, полированными ногтями и сверкающими .ботинками. Однако нестерпимо хотелось соответствовать моменту, месту и обстоятельствам – надеть ватник, кирзовые сапоги и неделю не бриться…                Оргпериод начался, естественно, с накачки у командира. Выплеснув на подчиненных офицеров весь нерастраченный заряд  неудовольствия  от  унижения расквартировани-ем и настращав всевозможными карами, командир Марков закончил предупреждением о  венерическом неблагополучии гарнизона и  убыл в  городок к друзьям. Эстафета обустройства перешла к старпому Пергаменту.  И… началось размещение… Как обычно, с большой приборкой, раздачей постельных принадлежностей, наклеиванием бирок, многочисленными смотрами, замечаниями, устранением замечаний, совещаниями и докладами. Было грустно от мерзости бытия, холодного ужина с заскорузлой, недоваренной кашей, с трудом приготовленной на единственной исправной конфорке электроплиты и предстоящей ночевки в разоренных каютах. И было бы совсем невмого-ту…, да - некогда в этой кипучей деятельности по обустройству и напоминаний вездесущего замполита относительно - “стойко переносить тяготы и лишения военной службы”. Ох уж эти бесконечные тяготы и лишения. Мы с ними родились, с ними и умрем, или погибнем.   И, если когда-нибудь они, тяготы и лишения, будут кончать-ся или станут менее тягостными, всегда найдется кто-то  вышестоящий, ответствен-ный за них, кто обязательно придумает что-нибудь новенькое… В действующих армии и флоте (не на военных кафедрах, штабах и НИИ, естественно) служивому люду иногда кажется, что вся эта военная служба придумана в основном для преодоления тягот и лишений и только  попутно  для  учения военному делу и победы над вероятным противником.  Наконец, поздно вечером закончилась эта суета, раздача постелей, бирки, крики, мат, завешивание дверей в каютах, превентивный разгон тараканов и крыс и наступил отбой. На подводной лодке проверили вахту, счастливо ночующую в относительном комфорте подводного корабля, и разошлись по каютам.               
     Андрей Шарый разместился на ночлег с корабельным интеллигентом, штурманом Петровым. Штурманец предложил не выключать свет, чтобы отпугнуть живность и, завернувшись в одеяло с головой, мгновенно уснул. Андрей пошелестел бумажками записной книжки, сделал большой глоток из  фляги, разбавленного до 70 процентов корабельного спирта, загрыз сухарем и, не раздеваясь, задремал, приготовив на табурете башмак для самообороны. Никто не будил, но глаза открылись сами собой. Надо сказать, зрелище было омерзительно. На плече у завернутого в одеяло с головой Петрова сидела, cвесив хвост, огромная рыжая крыса и умывалась, поблес-кивая бусинками глаз. Акселератка вовсе без смущения покосилась на Шарого, ловко увернулась от башмака и лениво скользнула под диван. Башмак влупил в штурману в бок, но судоводитель не проснулся и, не разворачиваясь из одеяла, перевернулся на другой. Фауна веселилась всю ночь, но Петров, утомленный переходом, узкозтями и расселением, молодецки спал.  Андрею не спалось. Он хлебнул из фляги и, поеживаясь, вышел на палубу, поминая недобрым словом  начальство, плавбазу, ремонт, крыс и вообще всю свою неустроенную флотскую жизнь с вечным дорожным чемоданчиком, покиданием дома под утро и прерывистым сном, сидя.          
         Светлая полярная ночь легко катилась к утру и, цепляясь    за сопку, показался  первый  робкий  лучик  солнца, открывая новый день служения отечеству. Окрестности замерли в тишине, только картаво  кричали чайки,  будто  пытаясь выговорить букву “эр”, легкий туман поднимался над гладью залива, хрустальный утренний воздух близкой осени был прохладен и свеж. Корабли дремали у причалов и в доках, отдыхая от стремительного и шумного заводского дня. На душе Шарого временно потеплело. В 6 утра он освежился из умывальника, с трудом выскоблил щетину, намылив помазок в ржавой холодной воде, и пробежался вдоль причалов. После завтрака, подъема флага и проворачивания механизмов на корабле, знакомились с планом ремонта, заводским распорядком и руководством завода. Более глубокое знакомство, легко перешедшее к шестому вопросу  произошло во второй половине дня… Знакомились с самым нужным в ремонте человеком – строителем корабля Петром Ивановичем Лехиным. Строителями в судостроении и ремонте официально называют заводских специалистов –  организаторов и координаторов всех ремонтных и монтажных работ на кораблях, которые в заводе числятся, как “заказы”. Теперь корабль – заказ № 532. Строитель Лехин, старожил завода, опытный, битый, хитрован лет 50-ти, маленький, шустрый, с большими залысинами на крупной голове, клялся в вечной дружбе и… - “у нас все будет в лучшем виде…”. Но механики тоже были не сразу из-под венца и приговаривали, подливая уже изрядно захмелевшему Пете, - “а это мы еще будем посмотреть…”   Но, в общем, официальная, а еще больше неофициальная часть знакомства удались. По окончании традиционно организованного знакомства Лехина под локоток проводили до проходной, провернули через вертушку, ласково помахали на прощанье рукой, пожелав  без  приключений  добраться  до дома и не получить от строптивой половины сковородой по умной голове.               
        На плавбазу идти не хотелось, Андрей поднялся от проходной наверх, в городок, и уперся в здание недавно отстроенной заводской гостиницы. Время было еще не позднее и, рассчитывая на буфет с кофе, Шарый дернул  ручку двери. Дверь не подалась, потому что была заперта.
               
                Гостиница

.                Пж-жалуйте, вашбродь, - швейцар с бравой
                матросской выправкой, в ливрее с   вензелями
                отеля с рестораном на Эспланаде, распахнул дверь
                в теплое нутро  вестибюля перед штабс- капитаном
                Виктором Шарым.               
                Гельсингфорс, январь 1917 г.
   
       - Куда прешь, чо ломишься, не видишь – запёрто! Ну, народ! – дверь приот-крыла толстая баба неопределенного возраста в зеленой засаленой кофте и с повяз-кой через щеку.Наверное, нестерпимо болел зуб.                – Ну чо надо? – через щелочку в двери спросила она Андрея.                - Мне бы кофе, смущаясь спросил Щарый.
- Какое еще  такое кофе? У нас тута буфета  нету, ходют тут…, - из-за ее спины мелькнула вдруг фигурка постройне, в кудряшках, блондинка, вероятно дежурный администратор.                - Да я… в командировке у вас, слегка проголодался, вот и рассчитывал на кофе в вашем шикарном отеле, - признался Шарый. “Шикарный отель” похоже расположил блондинку и она распахнула дверь.               
 - Входите, но буфета у нас, правда, нет.   Пока нет. Мы только-только  открылись,   -   девушке  очень  нравилась ее  работа и должность, которую она  получила в этом безработном для женщин военном городке. Шарый был при полном параде, выбрит, слегка надушен и в самом деле походил более на столичного командированного из какого-нибудь НИИ, чем на корабельного офицера, проживающего на плавбазе “Егоров” с крысами. Боясь сразу потерять расположение дежурной красотки, Андрей не торопился признаваться  в принадлежности к экипажу.                – Проходите, садитесь, - указывая на кресло у  журнального столика перед стойкой, ворковала скучающая дежурная, -  можем напоить вас чаем, у нас есть пирожок с капустой, мы с тетей Дусей уже поужинали, - Шарый не отказался от угощения, оттягивая время возвращения на плавбазу с зоопарком. Тетя Дуся хмыкнула.   Гостиница и в самом деле выглядела для этого затерянного заполярного городка образцом цивилизации и дизайна. Лепные барельефы и панно на стенах изображали в цвете море, волны и борьбу со стихией, подчеркивая ее морскую ориентацию. Ковровые дорожки в вестибюле и на лестницах, мягкие кресла и бра на стенах, издававшие приятный неброский свет, олицетворяли уют и даже некоторый достаток.  Все это скромное великолепие завершала униформа администратора,  подчеркивающая  ее  неплохую  фигурку  и, одновременно, солидность заведения.                - Тетя Дуся не в счет, - подумал Андрей, - ее присутствие необходимо хотя бы для того, чтобы не забыть время и место действия… Мягкое кресло, чай, пирожок с капустой, уют и щебетание миловидной девушки вконец расслабили Шарого. Уходить не хотелось.                - Так вы будете оформляться? - спросила дежурная. Надолго к нам? – и мельком мазнула себя в зеркале.                .                - Месяца на три, - ответил Андрей, забыв, что командированные из цивилизации в этих захолустьях так долго не живут.                - На три-и? - удивилась Вера, так звали администратора, – Давайте ваши документы, - но узнав, что кроме удостоверения личности, никаких  командировочных  документов  Шарый  не  имеет, а, следовательно, является просто членом экипажа прибывшего в завод корабля, Вера потускнела.                - Вы знаете, Андрей Викторович, нам строго - настрого запрещено поселять в гостиницу корабель-ных офицеров. Гостиница-то для контрагентов и всяких других командирован-ных, - неуверенно лепетала она. Было видно, что ей очень неловко за ситуацию и она не знает, как поступить.                -  Кто - то должен приехать? Или в гостинице нет мест? – спросил Андрей.                - Да-а…, нет, гостиница абсолютно пустая.                .                - Тогда в чем же дело? Почему такая дискриминация? Ну, вы подумайте, я же…, - он хотел сказать что-то о правах,  о том, что он тоже гражданин, но осекся. Аргументация была слабоватой, попросту никакой… Тогда он красочно описал плавбазу и ночевку на ней, чем, похоже, впечатлил Веру.                - Знаете, вы поселите меня всего на одну ночь, до утра. Сегодня как раз футбольный чемпионат. У вас телевизор, надеюсь, есть?                - Есть. В холле,… и в некоторых номерах, - задумчиво сказала Вера, ее терзали сомнения, - в ней боролись служебный долг и желание угодить симпатичному офицеру, - ну, Андрей Викторович, если выгонят с работы, будете меня куда-то устраивать.   В кои веки в этом захолустье удалось найти работу…,  -  наконец  решилась  дежурная и  выдала  Шарому листок прибытия. Поселили Андрея в двухкомнатном люксе с телевизором, чтобы смотреть чемпионат. И только до утра. Тетя Дуся с больным зубом и с шваброй в руке проводила постояльца в его номер, не переставая что-то бормотать себе под нос от неудовольствия и зубной боли.                . - Ну-ну, - уборщица многозначительно и неодобрительно хмыкнула, - что она имела в виду?  Какой там чемпионат! Шарый вымылся в душе горячей (!) водой, с наслаждением вытянулся на прохладных белоснежных простынях шикарной постели люксовского номера и мгновенно уснул.               
               
                Механик, Владимир Константинович Малых
               
                Пятый лик был на груди Поренуты, и глаза  его  всегда               
                устремлялись вниз, ибо так божество уберегало своих               
                подопечных  от подводных камней неожиданных мелей               
                и страшных морских чудовищ…               
                (Словарь дома Сварога.Славянская и Русская языческакая
                Мифология)   
            
     Малых на флоте уже  лет  восемнадцать. Невысок, худощав, воло-сы русые,  за которыми скрывается ранняя седина.   Глаза, как и положено у русичей,  серо - голубые. В подводном механическом деле – ас, поскольку  перед атомными лет шесть на дизелях с их спартанским бытом, долгими морями и простотой общения. С семьей проблемы. Мама жены в  Ленинграде, где Малых перед выпуском женился, заболела и супруга не могла ее оставить. Семейная жизнь проходит параллельно.  Малых на Севере на кораблях. Мария с больной матерью и детьми в Ленинграде. Пока он служил на Севере дети подросли и старший сын уже на первом курс ВУЗа. Дочь заканчивала школу.                .     За время длительных морей, казенных харчей и проживания в каютах Малых приобрел характер отшельника, прозвище “Сурок“ и язву желудка. В свободное от службы время сидел обычно в своей каюте на диванчике, накинув на плечи китель, по - турецки сложив ноги, читал и курил папиросы „Беломор”, одну за другой. Атмосфера в каюте сложная. Изучаемая им русская языческая мифология в условиях многолетней спартанской жизни, с собственноручной стиркой всего своего нательно-го, наложила отпечаток на его характер и пристрастия. Он свято почитал какого-то языческого божка Поренуту, покровителя мореплавателей  и подводников, имевшего, как утверждал механик, на груди пятый глаз, устремленный в глубину. Ну, это – у кого как. Кто-то чтил малоизвестного  языческого бога, а кто – то в каюте дрессировал таракана, принося ему с камбуза деликатесы.   Каждому свое…
               
                Ремонт
               
                Ремонт - это когда весь мир разобран на запчасти и
                уже не верится, что когда-нибудь удасться все    
                осстановить в прежнем виде. Причем – все равно,               
                ремонтируется квартира, паровоз или корабль.               
                (А. Реутов. “Вымпел над клотиком”) .         
         
          Заводчане под руководством шустрого Петра Ивановича Лехина набросились  на  корабль, едва  только труба на каком-то  флагмане пропела “Повестку”*. Они бригадами валили на лодку и к вечеру успели так все разобрать, что бравый боевой ракетоноспревратился в груду металла, переплетенную трубами, кабелями, какими-то приспособлениями, заставленную бочками и заваленную досками. Создавалось впечатление, что  рабочие  изголодались по работе и набросились на “заказ ”№ 532, как стая голодных хищников на беззащитное животное.                - Ну, значит нам недолго здесь…, - сказал командир, глядя на эту производственную вакханалию, - папуасы, - одобрительно добавил “фараон“. Но старпом Пергамент, механик Малых и  комдив живучести командирова оптимизма не разделяли. Первые с точки зрения поддержания живучести боевого корабля, заметив открытыми уже все три люка, а старпом – ввиду явного братания матросов с рабочими, не сулившего ничего доброго для воинской дисциплины в экипаже.                К вечеру, обалдевшие от такого энергичного начала, офицеры собрались на планерку у Лехина. Строитель довольно потирал руки, напрашивался на комплимент и вечернюю чарку. Механик вежливо попенял Петру Ивановичу за нарушения заводчанами корабельной техники безопасности в изложении “Наставления по борьбе за живучесть подводных лодок”, но чарку налил. На совещании у старпома Пергамента о взаимодействии экипажа с заводчанами определились более конкретно – держать ухо востро - как бы чего не вышло. Дождавшись своей очереди, заместитель  командира  по  политической  части  Илин поинтересовался, где ночевал Шарый.                - В гостинице, Валерий Иванович. Оргпериод до 21.00 и я оповестил дежурного по экипажу о своем местонахождении. Я не хочу спать с крысами!                .    - Старпом, надо разобраться. Почему все ночуют с крысами, а Шарый, видите ли, не жела-а-ет? Ишь какой барин! - Илин обратился к Пергаменту. Старпом пробормотал что-то невразумительное и закрыл совещание. Ему очень не хотелось заниматься разбором замполитовских доносов. И первый ремонтный день закончился.          В гостинице Андрей договорился с директором заведения о проживании..  Хозяйка  оказалась милой  молодой женщиной лет 35-ти  с пышными, завязанными узлом  каш-ановыми волосами и темными, с мохнатыми ресницами, глазами по имени Наталья Ивановна  Она с интересом разглядывала просителей, этих  легендарных  офицеров – атомщиков, о которых  среди гражданского населения Заполярья ходила бездна небылиц, и по тону разговора было понятно, что отказа не будет. Но! Только на время трансляции международного футбола и с выселением по первому требованию! Андрей вручил Наталье Ивановне припасенные коробку конфет и бутылку шампанского, которую директриса велела открыть немедленно. Люкс остался за офицерами, за что и выпили по бокалу.                - Но я вас предупреждаю - если будут пьянки, посторонние женщины и прочие безобразия – выселю! - строго предупредила Наталья Ивановна.                - Как можно, Наталья Ивановна! Какие безобразия, какие пьянки и посторонние женщины, когда в гостинице такие обаятельные и милые сотрудницы, как вы и  Верочка, - отпустил комплимент Андрей, и добавил,  -  посторонних  женщин не будет! – двусмысленности Наталья Ивановна, кажется, не поняла, или сделала вид, что не заметила. Малых кивнул головой в подтверждение. Ввиду отсутствия друга Крапивина, отдыхавшего от тягот и лишений на гарнизонной гауптвахте, Андрей пригласил с собой механика Малых.  Жилищный вопрос  был решен.
               
                Исключение.
               
                Партия наш рулевой!                .                (Из призывов, опубликованных в газете
                Правда” к  годовщине Великой октябрьской               
                социалистической революции)
         
         Напористый и бескомпромиссный в политработе, заместитель командира по политической части, Илин, (“артиллерист”) готовил партийное собрание с персональным делом коммуниста Крапивина. Командир поморщился:                – Ну, куда ты спешишь, комиссар? Он же на гауптвахте!                - Политотдел не ждет. Плановая парткомиссия на носу, рАпорт я написал, надо успеть подготовить документы, - парировал замполит, - меня торопят. Неисполнение приказания, это, знаете ли! Объяснительная его есть, партбюро уже было. Надо исключать, чего ждать? - кипятился Илин, - исключить его, об-тыть, да и с корабля долой – списать его… к чертовой матери. Все равно толку никакого. Он и сам служить не хочет – волынил в госпиталях полгода, –  Илину почему - то в голову не приходило, что офицер может просто заболеть, как, впрочем, все нормальные люди, - я уже все подготовил, - и зам повертел  перед командировым носом какими-то бумажками.                .                - Комиссар, в твоем слове “рАпорт” стратегическая ошибка – yдарение не в том месте - сапогами за милю несет! – съязвил “фараон”  в сердцах, но, ожидая перевода по службе с повышением, особо протестовать не стал. В конце концов, это парафия политработника, пусть он и принимает решение. Тем более - есть мнение! Да и отказ выполнить  приказание – серьезный проступок. Эх,  Сашка, Сашка…          - А  почему  без коммуниста Крапивина? -  раздался из зала анонимный  вопрос.                - Это кто тут такой любопытный? - Илин  пытался  выявить в  зале любознательного, - ну - ка, подымитесь, - и, не найдя, открыл собрание. Сборы провели и начальника химической службы Крапивина исключили из Коммунистической партии Советского союза за грубое нарушение воинской дисциплины, выразившееся в… В общем документы были составлены по всем правилам политической канцелярии о проведении в жизнь линии партии.  Голосовали, не глядя друг на друга. Было отчетливо стыдно - бросили товарища одного на расправу “артиллеристу”. Оправдывали себя тем, что когда “есть мнение” – уже ничего нельзя исправить и зам не мытьем, так катаньем, провернет “руководящую роль”. Кое-кто решил, пытаясь оправдаться перед собой и заглушить неприятное чувство, что, если химик действительно не хочет служить, то исключение поможет ему списаться на берег. Может он сознательно пошел на такой служебный криминал? Выступили только и.о. старпома Сапрыкини и Андрей Шарый, как друг  химика.               
    – Нужно узнать, как у Крапивина со здоровьем, прежде чем принимать решение.  Может повременим? – пытался  смягчить ситуацию Андрей.                - Шарый! – захлебнулся Илин, - вечно вы вмешиваетесь не по делу. Пытаетесь оправдать злостного нарушителя воинской дисциплины. Займитесь лучше организацией соцсоревнования в своем подразделении, она у вас хромает. А вы…, - при голосо-вании Малых и Шарый воздержались под пристальным и неодобрительным  взглядом “артиллериста”, колючие глазки  которого буравчиками сверлили несогласных и, казалось, говорили:  - “Ну, я вам это припомню, дайте только срок и малейшую зацепку!”  Вариантов “припомнить” на флоте, как известно, великое множество, а набор воздействий отточен до совершенства – от задержки в присвоении очередного воинского звания до не выделения квартиры, отказе в направлении в академию или переводе на другую, хотя и плевую, должность на берегу.  И документы на бывшего коммуниста Крапивина с секретчиком, отбывавшем в базу по своим секретным делам, отправили на парткомиссию на рассмотрение и утверждение.
               
                ЧП местного масштаба
               
                - Да они ваших баб…               
                (Из выступления командующего гарнизоном перед собранием               
                офицеров воинских частей г. Полярного )
       
        Полярный, конечно, не Париж и даже не Мурманск, но соблазны свободного вечернего времени и выходных дней, даже при минимальных развлекательных возмож-ностях городка, витали в воздухе. Как флюиды. Не для всех, конечно, а для тех, кто сегодня в ремонте или доке. С этих экипажей снята перволинейность, а при   распорядке дня – в 18.00 – “море на замок”, завод работы прекращает. На  корабле  остается  вахта. Экипажи по казармам. До демократии и либерализма в те времена было еще далеко и “сухой закон” в г. Полярном для обитателей и командированных был явлением естественным, понятным и не вызывавшем ни удивления, ни протеста.    Впрочем шагом в третье тысячелетие было открытие на базе рядовых столовок двух вечерних ресторанов с романтическими названиями  “Снежинка” и “Огонек”.  Людская молва немедленно переименовала эту романтику в “Сугроб” и “Окурок” и вскоре все забыли их родные имена, а залы были всегда полны свободными от службы офицерами.                Абсолютные неудачники томились  кораблях и в казармах довольствуясь корабельным “шилом” и закуской с камбуза. Начальник гарнизона, командир бригады дизельных под
водных лодок не  любил интеллигентов-атомщиков и на собрании офицеров своих кораблей объявил их “оккупантами” и искусителями местных жен, велел патрулям нещадно их отлавливать по любому поводу и представлять рапорты о безобразиях. По этим рапортам сей командир  “сквозил” в штаб флота на том берегу и командование  ремонтирующихся кораблей имело  от флотского начальства серьезные неприятности. В силу всех названных причин, жизнь корабельного офицера, раскрепостившегося  в ремонте от постоянной боеготовности, была сложна, таила массу соблазнов и сопутствующих им опасностей.                Тяжело было отправлять естественные потребности и при этом чувствовать себя не только офицером, но и человеком. А запретный плод, как известно, всегда привлек-ателен и сладок, особенно после  многих месяцев, проведенных в “готовности, за углом”, или в автономках, и к нему тянулись все – от офицера до матроса. От без-дельника и нарушителя воинской дисциплины до отличника боевой и политической подготовки с полным набором конспектов первоисточников классиков марксизма-ленинизма.                Замполит Илин скрипел зубами. Малых и Шарый, жившие в гостинице, не давали ему покоя и он время от времени подливал в ухо командиру:                - Они там в гостинице уже всех баб пере…, - похоже, с оттенком зависти гундосил он Маркову, сожалея, что нельзя продлить оргпериод дней на десять, а еще лучше не отменять его вовсе. На еженедельных планерках у комбрига он слышал статистику ЧП в гарнизоне и очень опасался, как бы чего не случилось в своем экипаже. Показатели превыше всего!   Впрочем, командир бригады ремонтирующихся кораблей Журавский все же не ошибался в своих предчувствиях и количество нарушений соседнего экипажа, жившего в стационарной казарме, превысило обычные статистические нормы. Командир расслабился и, как заведено, положился на старпома. П- ров, по которому,  ввиду его малого роста, на флоте гуляла поговорка –  “это  что  же  за  загадка – сапоги несут канадку*”, как ни странно, делами экипажа в заводе занимался мало, посвятил себя    сочинению  бумаг по боевой подготовке и часами задумчиво ходил по  заводу с секретным портфелем. Экипажем управлял помощник с корабельным прозвищем – “уголовник - карьерист”. Ему справи-ться тоже не удалось, экипаж громко прозвучал в сводках  о  грубых нарушениях воинской дисциплины в гарнизоне и с базы атомщиков для разбора “полетов” был вызван командир дивизии Караваев. Ожидался крупный разнос с грозными последст-виями.                В начале сентября, в казарме, с распахнутыми во двор окнами, построили виновни-ков, а напротив них, для науки, экипаж Леонида Васильевича Маркова. Командир виноватого экипажа, щуплый невысокий капитан 1 ранга, ввиду вынужденной трезвости напружиненный и злой, встретил двухметрового командира дивизии командой “смирно” и докладом   -  вот, мол - де, по вашему приказанию… В мертвой тишине Караваев навис над беззащитным экипажем, как туча над рощицей березок  перед грозой. Комдив прошелся вдоль строя, распаляя себя  и готовясь к сокрушительному разносу.                -  Командир! Ты  что мне обещал, когда уходил в Полярный? Что у тебя все будет в порядке?! – и, обращаясь к замершему строю, продолжил:                - До каких безобразий вы тут докатились?!  Вы  не экипаж, вы  же дикари, вас же еще  Миклухо - Маклай не открыл…, - однако продолжить перечисление определений не успел, потому что со двора через открытые окна казармы отчетливо донеслось:                -Тпрру-у,…- б твою мать!– строй напрягся.                .                -Товарищи подводники! - сделал второй заход Караваев.                - Тпрр-у-у,… - б твою мать! – повторилось со двора. Кто-то хихикнул. Строй заше-велился. “Уголовник - карьерист” метнулся к окну.                - Эт-т-та еще что такое? – лицо комдива стало пунцовым, как перезрелая вишня,  –    товарищи  подводники! - настойчиво рявкнул он, уже почти не надеясь….                -Тпру-у-у,…- б твою мать! - неизменно последовало со двора.               
Караваев безнадежно махнул рукой и, решив, что над ним издеваются,  с треском захлопнул за собой дверь.                – Командир! Немедленно разберись и доложи! - разбирались оба командира и резвый  помощник, с корабельным прозвищем “уголовник - карьерист”.  Все оказалось просто “до безобразия”, как выразился старпом Пергамент. Во дворе бригадный мусорщик грузил пищевые  отходы. Лошадка Маруська, запряженная в мусорную бочку, задумчиво тянулась к травке, делая шаг вперед, а дядя Ваня всякий раз промахивался ковшом и с досадой ее останавливал:               
       - Тпр-р-ру! - с нехитрым и беззлобным выражением про мать. Гроза миновала, разбор сделали в собрании офицеров и Караваев, наделив “фитилями”, кого следует, убыл. Замполит Илин не успокоился и организовал еще одно собрание, уже в собственном экипаже. Он два часа нудно наставлял офицеров и мичманов на путь истинный, упомянув в качестве отрицательного примера Малых с Шарым  и гостиницу, где они жили, как верный путь к нарушению воинской дисциплины и возможному ЧП.   
               
* шило – сленг  на флоте, спирт, выдаваемый на корабли для протирки аппратуры
** канадка - походная кожаная куртка подводников мехом во внутрь
 
                Опять Крапивин
               
                - За тех, к то в море, на вахте и на  гауптвахте               
                (Третий обязательный  военно - морской тост)         
         
           Звонили с гауптвахты и просили забрать Крапивина. Странно, срок-то еще не закончился. Но “тюремщики” больше ничего не сказали. Добавили только, что – срочно. Командировали за химиком, естественно, Андрея.   Начальник гауптвахты,  роясь в бумагах, сказал, не глядя на Шарого:                - Какой идиот отправил на гауптвахту больного человека? -  Шарый хотел сказать – командир дивизии Караваев, но вовремя спохватился:                - Как больного? Ему же доктор справку выписал, что здоров. Без нее вы не имели права принимать его в вашу контору!                - Здоров… А вы поинтересуйтесь в госпитале, какой он здоровый, – и начальник заведения покрутил пальцем у виска. Поговорив с дежурным, Андрей узнал, что на гауптвахте с Крапивиным был скандал. Его попросили оформить на “губе” наглядную агитацию. Он даже сам напросился, потому что был умельцем на все руки и не хотел скучать десять суток без дела. Мобилизовав сокамерника - подполковника, сидевшего за пьянку, и, получив кисти, краски и ватман, энергично принялся за дело. Они с подполковником уже монтировали свое творчество на стенах уважаемого заведения,  как  в  помещение  влетел  краснорожий  от бурных и систематических  возлияний начальник карцера, старший прапорщик…этот, как его…                - Ну, как дела, уголовнички? – жизнерадостно  поинтересовался он. Крапивин сорвался, спрыгнул с табурета и, в запале, во всю свою химическую силу, влепил старшему прапорщику по пунцовой физиономии:                - Ты… Урод! Какие мы тебе уголовнички? – кричал арестованный химик, молотя здоро-вяка прапора кулаками.  Но тот уже опомнился и вызвал своих служак. Бравые ребята вчетвером едва сумели завязать разошедшемуся Крапивину руки за спиной, а потом и ноги, поскольку химик действовал и ими. Подполковник в трансе от таких непред-казуемых событий забился в угол. Связанный химик еще долго бился в конвульсиях и пена выступила у него на губах. Пришлось вызвать доктора. Увидев посиневшие руки, врач приказал немедленно снять веревки, выгнал всех и кое-как успокоил арестанта. Поговорив с ним минут десять - пятнадцать, доктор доложил коменданту, что арестованный – больной человек, что он неадекватен и его нужно немедленно удалить с гауптвахты.                - А то будете иметь…, - местный врач не уточнил - что именно, но догадаться было нетрудно. Пока химик собирался и ему выписывали документы, Шарый смотался во флотский госпиталь.      В отделении, где пару месяцев назад лежал на излечении Крапивин, Андрею не очень охотно сообщили, что у пациента воспаление оболочки головного мозга, как осложнение после гриппа, и, на этом фоне  прогресс-сирующее слабоумие, обостряющееся в  стрессовых состояниях. Шарый обомлел:                - Как это? И ничего нельзя сделать? А как же вы его отсюда выпустили? И какой диагноз записали? Его же законопатили на гауптвахту!                -  Ну, гауптвахта – это уже ваши дела. Мы к гауптвахте не имеем никакого отношения, - сразу же парировали госпитальные, -  в заключении написано, что у него осложнение после гриппа с ухудшением зрения. Жена очень просила больше ничего не писать. Но в истории болезни, которая в нашем архиве, указано все, что есть на самом деле, - Андрей не нашелся, о чем еще  с ними можно говорить.  Но ведь корабельный доктор Ревега и флагманский врач Довганов должны были это знать! А как же исключение из партии?  У Крапивина были разбиты костяшки рук и губы. Андрей намочил платок и, сколько мог, вытер на химике кровь. Сашка все еще дрожал, не то от холода, не то от возбуждения. Скорее – от возбуждения.                - Я им всем покажу…,  - бормотал он.  Куда его везти? На службу? Да он там  разорвет Илина на мелкие кусочки и будет новая беда. Поехали в поселок, где жена Наталья и дочь, семилетняя Инна.                - Если ты знала, то почему не сказала об этом мне,   -  спросил Наталью Андрей. - ты понимашь,  ситуация-то осложнилась? Этот дурак Илин…Сашкины документы в парткомиссии.                - А он просил никому не говорить, на коленях просил – Ната, не сдавай меня в “дурку”,- утирая мокрое от слез лицо, бормотала Наталья, - он, когда у него просветление, наверное, понимает, что с ним что-то не так. Шарый помчался в штаб дивизии к флагманскому врачу.                - Володя, - сказал он Довганову, - ты понимаешь, чем это может  для тебя кончиться? С этой парткомиссией, с исключением из партии больного, практически невменяемого человека? Эти начальнички с удовольствием спихнут все на тебя, чтобы избежать личных неприятностей. Знаешь ли ты, что Наталья собирается ехать в Москву, в ЦК.  И она говорит, что не уйдет из приемной, пока ее не примут или пока не кончатся деньги.   А ведь ее примут! Там прикажут разобраться и свалится это все опять на Северный флот. Госпиталь, прикрывая себя, выдаст диагноз, который у них в истории болезни. А “артиллеристы” илины вместе со всеми политотделами и парткомиссиями сделают круглые глаза и дружно скажут – а   мы-то   и не знали.  Они всегда, когда  петух клюет, ничего не знают. И самым знающим окажешься ты, Владимир Иванович, потому что ты флагманский врач и должен знать состояние здоровья воинов своей дивизии. Ну, еще  наш корабельный Ревега, но он был полгода на клинической стажировке, мог еще и не успеть… Представляешь, что это будет? Сумасшедшего, которому нельзя волноваться (!), содержат на гауптвахте и с колоколами исключают из партии! И если они тебя за вопиющее медицинское безобразие сошлют на Таймыр, ты будешь всю жизнь радоваться, что не сослали еще дальше! -  подполковник Довганов взмок.                - Сашка Крапивин… Я же с ним служил у… Спасибо, старик, что преду         
предил. Я сейчас…                - Торопись, Володя, парткомиссия через неделю! - и флагманский врач, подполковник Довганов, заторопся.

                В ремонте
               
                …все равно, ремонтируется квартира, паровоз, или корабль               
                (А. Реутов)

          Работяги раскурочили корабль и ремонтная активность заметно пошла на убыль. К Шарому прибежал взъерошенный начальник цеха Лежнев с слезной просьбой подписать процентовку на якобы выполненные работы.                - Какую процентовку? – возмутился Андрей, - вы даже не все еще разобрали!                - Андрей Викторович, мы тут не успели малость, но зарплата подходит. Если не будет процентовки, рабочие не получат премию. А это для меня, как начальника цеха, сами понимаете…                - Кто вам мешал? В честь каких ваших заслуг я должен подписывать эту липу? И  где  я вас потом  буду искать с вашей липой?                .                .                - Андрей, ну подпишите! А работу мы выполним всю, не беспокойтесь. Может быть даже больше, если вам что-нибудь будет нужно, ну мало ли…, может что в ремонтную   ведомость не попало. -- -  Ребята очень просят! - на пирсе толпилась бригада.                .                -Ладно, Лежнев, уговорил. Черт с тобой. Но если  подведете…                - Не подведем, Викторыч, слово даю! - Лежнев уже раскладывал бумаги, показывая, где расписаться.                .                - Знаем мы ваши слова. Жареный петух тебя  клюнет, отопрешься и был таков. А мне как с вашими недоделками жить?                - Только строителю Лехину ничего не говори, ладно? - попросил Лежнев, забирая процентовки.                - А чего это ты так строителя  испугался? У вас же одна шарашкина контора?                - Да-а, так…, - неопределенно протянул Лежнев, отводя глаза, видимо не желая светить их корпоративные отношения. Все же - строитель.                –Ладно, не скажу. Но смотри, Лежнев…                - Все будет хакей, Викторыч, - повеселел начальник цеха, потрясая бумагами через иллюминатор, демонстрируя успех бригаде.                .                - Ну я и валенок, - не одобрил своей мягкости Шарый, но дело было сделано и процентовки с его подписью на полных парах уже неслись в заводскую бухгалтерию. В сделке Андрей не признался даже механику Малых.               
             
            Условия для карьеры  и  Приказ  МО  № 0125
               
                Запрещается…         
                (Главный смысл приказа )
       
       Шарый доложил командиру ситуацию с Крапивиным, и что отвез его к жене в поселок.                - Нельзя ему сейчас на службу, он возбужден до невменяемости! Наталья говорит, что он путает даты, имена, календарь событий, ну и вообще, -  Леонид Васильевич задумался, помрачнел и  скрипнул зубами:                - Ну и му… чудак этот… Илин! - но осекся, поскольку при подчиненном нельзя называть своего заместителя так непечатно, хотя и точно.  “Фараон” вызвал доктора Ревегу, приказал оформить отсутствие химика по болезни и  отправил  его на базу, то-есть в поселок, через флотский госпиталь для выяснения обстановки. Доктор вмиг собрался и убыл, радуясь возможности наряду с делами побывать дома, где ждали жена Лариса и дочурка Лера. Доктор был стопроцентным семьянином и использовал любую минуту, чтобы побывать в семье, где всегда царили спокойствие, понимание и теплота.                - Ну вот, опять закосил, - выразился “артиллерист” в адрес Крапивина, привычно шморгнув носом.                - Ну и гнус, - подумал про себя Шарый, не ввязываясь в дискуссию с замом  ввиду полной бесперспективности и вредности для здоровья и боеготовности.       .                На заводе началась лихорадка.  Выходили сроки. Московское техническое управление контролировало теперь ремонтные события каждый день. Наверное сгущались международные тучи. Ежедневно в 11.00 главный инженер завода Краснов или главный строитель Шагалин докладывали по оперативному телефону о выполненных работах, пытаясь уложиться в разработанный план-график, который был перед глазами и у москвичей. Иногда чуть - чуть лукавили, чтобы не нарываться, потом аврально нагоняли план. Лодка в установленный срок должна стать в док, но  при  этом  необходимо  завершить модернизацию ракетного комплекса и опустить ракетные контейнера. А чтобы их опустить, нужно закончить ремонт и промыть системы гидравлики. Строитель Лехин крутился, как юла, организовывая, налаживая и координируя работы. Но что-то у них не клеилось и Петр Иванович, озабоченный графиком, даже пить 100 граммов по вечерам перестал. Механик Малых, комдив Шарый и ракетчик Борис Цыбешко, техника которых пребывала в ремонте у строителя Лехина, сочувствовали бедняге,  помогали, чем  могли, в организации работ с участием личного  состава корабля и в  ночь, и  в  выходные  дни, и  вообще  всегда, когда просил Петр Иванович. Но московская гроза надвигалась.                -   Док - то один, а нуждающихся в доковании полфлота! Боюсь, что в спешке они будут гнать картину. И получится из нашего корабля… полуфабрикат. Им бы только сбагрить заказ! – сокрушался “сурок” Малых, мусоля папиросу.                -  Все может быть, - подтвердил Андрей, - такая уж у них организация.! Вы посмот-рите, что происходит  -  атомоходов наклепали… до…,  ну, в общем – много! Казалось бы, здорово - догнали и перегнали Америку…,  ну - хотя бы в этом. Все правильно –  перегнали! Только ма-а-ленький вопросик остался -  где всю эту армаду ремонтировать? Или Главком и все они там наверху думают, что корабли вечные?                .                - Ты прав, - согласился механик, - вот наша дивизия, из  двенадцати кораблей четыре не то, что воевать, плавать не могут. Уж я-то знаю. Толя Ващенко с 22-й сказал….                .                - А как плавать, - продолжил Андрей, - если в текущий ремонт не ставят, потому что – некуда, запчастей не дают. Мы бы и сами могли кой – чего… подкрутить тут  у себя. А плавремзавод – сплошная мистификация. Ну, что делать? Запасные части и инструмент, которые на борту, трогать категорически запрещено. Не моги - за комплект отвечаешь головой, - Шарый распалялся, -  замкнутый круг. Вот у меня в прошлом походе помпа…, -    “черный Анис”  хмурился и прятал глаза, слушая “крамолу”.               
     - А твое очередное звание зависит от степени боеготовности твоей помпы, - перебил Андрея весельчак, командир ракетной боевой части Борис Цыбешко, - и так всё, снизу доверху.   Комдив Караваев, чтобы получить  адмирала, через своих друзей в Москве добился, чтобы три из этих четырех вывели в резерв Главкома. И что ты думаешь? Вывели! Из оставшихся повысили процент боеготовности. Теперь Брежнев, когда в очередной раз пугнет Рейгана, будет твердо уверен, что у него еще три из этих четырех на ум пошло! Зато Караваю дадут  адмирала.А  нашему-то “фараону” вставили “фитиля” в  штабе  флота на совещании по аварийности.           Он там заявил, что всплеск аварий и происшествий на кораблях оттого, что срок службы матросов сократили, а программы учебных отрядов не пересмотрели и контрактников не набрали. В смысле – профессионалов… Ну, этих - “золотой фонд”. Ему и всыпали - за паникерство, –  Шарый пытался остановить Цыбешко, ввиду “черного Аниса”, но безуспешно.               
-  Один мой однокашник, тоже связист, только с эсминца, на разборе пожаловался московской комиссии, что на корабль прислали матросов даже без курса молодого бойца и из Молдавии, - вмешался Могилевич, - они по  русски - то ни бум-бум! Правда команду ”обедать“ понимают правильно. Инспектор, московский полковник-политработник, председатель комиссии, доходчиво объяснил этому минному дикарю, что Владимир Ильич Ленин знал - де шесть языков, а ты, мол, бестолковщина, не можешь освоить один молдавский!                .                - Какая-то сплошная… ерунда…, - выругался Цыбешко, - этого полковника, чудака, с сельскими молдаванами и туркменами да в море бы месяца  на три! Пусть бы он там обосрался пару раз, может  молдавский и туркменский  выучил бы заодно! И был бы, как Ленин… А воевать-то как? Да-а-а…, что делается! Ну и пусть они там, наверху, думают, на то у них и погоны с пауками. Идем вечером в “Сугроб”?                - А что за день сегодня?               
  -Штурману Петрову дали каплея, а моему групману Книжкину (экипажное прозвище–Букварь) старлея.                - А приказ 0125 ? – напомнил минер Кулишин.                .                - Да пошли они все… к черту со своими приказами! Такие события да не отметить… Кто-нибудь в Армии вообще в состоянии отменить ;обмывание; звезд? Уже по человечески и выпить не дают. Впрочем, конспирация будет соблюдена. Штурманец каждого в отдельности спросит – не будет ли он случайно сегодня вечером в “Сугробе”? Таким образом, мы, не   нарушая  приказа  0125,  случайно окажемся в заведении, кто свободен от службы.                .                - Ну, конечно, если только случайно…, - недавно объявили приказ Министра обороны № 0125 от …, запрещающий коллективные сборы офицеров по поводу обмывания званий, наград, назначений на вышестоящую , с длинным перечнем  безобразий,  которые при этом происходят-  – кто-то подавился звездой, кто-то устроил дебош со стрельбой, у кого-то семейные неприятности. Запрещено цеплять наградные колодки больше трех одновременно – кто-то укололся булавкой.                - И что? Из-за всех этих придурков  мы не обмоем штурмана? – резонно заметил Цыбешко. И все с ним согласились. Виновники торжества поочередно обошли сослужив-цев и таинственным шепотом поинтересовались – не будет ли каждый из них отдельно и случайно сегодня в “Сугробе”? Оказалось, случайно будут все. Ну, кроме команди-ра, зама, старпома и тех, кто на вахте, естественно. Все по очереди стали гладить брюки единственным ржавым утюгом, прихваченным с собой из дома хозяйственным Тимофеем Лисицыным.
                О пользе стоматологии                .                .                Зубы нужно оставлять на берегу                .                (Кредо  корабельного врача Н. Ревеги)

       Владимир Константинович Малых отправился к зубному врачу.   В казарме бригады три раза в неделю работала врач - стоматолог. Механик, как и большинство мужчин, был отчаянным трусом перед бормашиной, щипцами для удаления зубов и прочими никелированными инструментами инквизиции, разложенными обычно на столике перед этим пыточным креслом.   Но доктор надоел, каждый день напоминал – иди к врачу, я тебя в море спасать не буду. Во-вторых, терпеть – то  дальше  некуда. В-третьих, отзывы о зубной докторице были не просто хорошими, но даже восторжен-ными.                - Совсем не больно!  У нее все так получается, она просто мастер,- восхищались все, кто у нее побывал.               
 - Симпатичная, однако…, - отметил про себя Малых, входя в кабинет и увидев перед собой приятной полноты миловидную блондинку лет 35, в белом халате с вьющимися светлыми локонами и глазами цвета морской волны, смотревшими на него доброжела-тельно и с интересом. Все остальное действо прошло, как в сладком сне. Механик внезапно забыл о больном зубе, который, кажется, даже и болеть перестал. Прием оказался не хитрым - доктор усадила его в кресло, нажала на педаль, оно рухнуло под тупым углом и Малых оказался в полулежачем положении. Она склонилась над беззащитным механиком с инструментами в руках,  ее роскошная грудь под небрежно расстегнутым  халатиком, с декольте, чуть более откровенном, чем того требовали процедуры с механиковыми зубами, оказалась перед самым носом Малых. Механик сразу и, кажется, безвозвратно, утонул в ее аромате и  отключился. Природный наркоз подействовал и дальнейшие события он осознавал уже с трудом.                - Ну вот и все, - улыбаясь сказала врач и привела кресло в исходное положение, возвращая в реальность бравого механика, - все, все, - улыбаясь повторяла она, видя, что пациент никак не может прийти в себя. И она, конечно, знала, почему он еще “под наркозом”. .                - Действительно не больно, - думал механик, возвращаясьв гостиницу, - теперь понятно, почему “Букварь” там через день! –  какое-то сладкое чувство не отпускало его и он уже подсчитывал в уме, какие зубные ремонты ему еще нужно сделать. Малых, кажется, начал обманывать самого себя, придумывая причины, по которым ему снова нужно было побывать у зубного. Механик в экипаже второй по возрасту  после  командира  Маркова. Значит почти самый старый, несмотря на свои всего-то тридцать восемь лет, хотя для подводной лодки, где абсолютное большинство - молодежь от 20-ти до 30-ти, возраст солидный. Малых пока так и не понял, что просто влюбился. Наверное, скоро поймет… 
               
                Крапивин   
                - 
                За... , выразившееся в... , коммунисту КрапивинуА.В.               
                объявить выговор без занесения в учетную карточу               
                (Из протокола заседания парткомиссии по персональному               
      
           Химик приехал счастливый. В том смысле, что чувствовал себя  почти реабилитированным в своем персональном деле.   Наверное,  подполковник Довганов подсуетился. Крапивин был весел, шутил, выглядел вполне адекватным и поздоровался  со всеми без исключения. Даже с Илиным и Сапрыкиным. Экипаж есть экипаж. Помощник прятал глаза, ему было все-таки неловко и он понимал, что погорячился. Александр энергично взялся за дело в своем хозяйстве и излучал   такую тягу к службе, что исчезли всякие сомнения относительно его намерения списаться на берег.                - Буду покупать “Москвича”, очень хочу машину! Андрей, а ты хотел бы тачку? Представляешь, вместе поехали бы в отпуск на юг на автомобилях. Вот было бы здорово! - увлеченно размечтался он. Последнее время автомашина была у него идеей фикс.                - Какая машина, где ты ее в поселке хранить-то будешь? На улице? Придешь с моря через два - три месяца, а у тебя от машины – один скелет. Тебе это надо? С нашей службой мы вообще ничего человеческого  позволить себе не можем – ни машину, ни фотоаппарат, ни ружье для охоты… ничего.  То-есть позволить можем, но пользовать-ся – то  как?  Когда? У нас же свободного времени остается только на сон.  Да и то – не всегда.  Это на берегу, а когда в море? И будет это все у тебя валяться …                - Если честно, мне тоже все время хотелось чего-то… чем-то заняться, кроме служ-бы, каким –то хобби, - вмешался Паша Могилевич, - как все нормальные люди, кото-рые на берегу. На охоту, или на рыбалку…В театр с женой в субботу… Или еще чего.  А теперь перехотел, втянулся. Это все не для нас, пока мы здесь.                - Вы правы, дикари, – оживился Борис Цыбешко, - древние греки, помнится, говори-ли, что все люди делятся на три категории - живые, мертвые и моряки. Мы как раз в третьей – не живые и не мертвые. Потребляйте  то, что есть, господа офицеры, и не хнычьте! На рыбалку, видишь ли, ему захотелось.  Может тебе еще и Машку Гончар в постель?  –  местная достопримечательность, служащая ВОХР, любвеобильная Мария Григорьевна Гончар, с ужасающих размеров бюстом, была предметом вожделений многих поколений подводников, приходивших на ремонт в г. Полярный.  Для некоторых – не без успеха.                - Может быть, - оживился лейтенант Книжкин. Кулишин хмыкнул:                - Побереги себя, “Букварь”, - она же тебя титькой перешибет! А ты  ведь еще долг отчизне  не отдал! – но “Букварь” не воспринял совета - по молодости лет он расчетливо разделял понятия  -  служебный долг и естественные потребности. Что поделать -  новое поколение…    Командир Марков вызвал к себе Илина и они вместе душевно поговорили с Крапивиным. Разговор удался, потому что Леонид Васильевич, заглянув в личное дело химика, нашел там много интересного. Например, что химик - сирота. Родной отец умер, когда Александру было 2 года. Мать вскоре вышла замуж за вдовца с двумя  детьми.  Отчим честно и на равных со своими воспитывал Сашку до 10-го класса, а после окончания школы посоветовал ему поступить в какое-нибудь военное училище, поскольку по старости лет уже не мог содержать ораву.  К тому же и женился в третий раз, а мачеха, естественно, не испытывала желания заботиться о чужих детях. Крапивин поступил в Военно-морское училище, закончив школу с серебряной медалью. Судя по личному делу, химик служил отлично, об этом говорили многочисленные поощрения с прежних кораблей, на которых он участвовал в дальних походах. Приехал доктор, майор Ревега, и доложил, что есть приказ положить Крапивина в госпиталь на  обследование для заключения о степени годности к военной службе.                -Они хотят его уволить за неимением подходящего  штата, как годного только к нестроевой, - рассказал доктор.                .                - Но ведь ему меньше года не хватает до 25 лет выслуги и он получит пенсию только за 20, а это копейки, - всполошился Шарый, - надо звонить Наталье.                - Да-а-а… Ничего ты уже не сделаешь. Я смотрел в госпитале его историю болезни. Там все очень плохо, поверь мне, даже катастрофично…, - уныло констатировал доктор.                –Как это ничего? Вы медицина или где?                - Или что… Вы же меня не спрашиваете, когда рветесь на службу, не вылежав грипп…, - разволновавшийся Крапивин опять стал заговариваться, назвал Андрея Володей и сказал, что едет на  парткомиссию, забыв, что только что оттуда приехал.  Доктор Ревега, исполняя приказ, увез больного химика в госпиталь и на душе  у всех стало неуютно.
               
                Сугроб
               
                Никто  да не  дерзаетъ на берегъ, или на другой корабль
                съезжать безъ отпуску командирскаго, ниже быть тамъ
                свыше позволеннаго времяни, подъ штрафомъ вычета на
                месяц  жалованья офицерамъ, а рядовымъ купаниемъ   с
                райны или битьемъ у машты, по разсмотрению комадир-
                скому               
                Уставъ  Морской Петра перваго.1720г.Книга четвертая.
                Глава  1. ст. 32)               
       
       Вечером все 12 офицеров вместе с двумя виновниками  торжества, “не сговариваясь, случайно”, оказались в ресторане “Снежинка”, где был накрыт  приличный для  тех  незабываемых  времен  стол.  Изыск  его  завершался двумя вазами фруктов с кокетливо свисающими с них гроздьями винограда. Завоз продовольствия, овощей и  фруктов на Крайний Север удался и все торговые точки г. Полярного были завалены южными деликатесами. К сожалению, это изобилие продолжалось недолго и к концу ноября, началу декабря фруктовый рай обычно ончался до следующей осени.               
       Заказной стол стоял в середине заведения и все событие началось торжест-венно, чопорно и с соблюдением всех необходимых ритуалов – вбрасыванием в рюмки со спиртным звезд, по числу присвоенных, с последующим прикреплением их на погоны и салютом шампанским. С многочисленными тостами – и за тех, кто в море, и за прекрасных дам, которых, кстати, кроме порхающих между столами официанток, в зале был явный дефицит, и за удачное завершение ремонта. В общем, все было красиво и благообразно, пока подвыпивший на радостях, теперь уже  старший лейтенант, Книж-кин не сцепился на перекуре с кем-то из местных аборигенов. Для выяснения обстоя-тельств к праздничному столу стали подтягиваться друзья обиженного Букварем штат-ского посетителя. Назревал инцидент и из вестибюля показался дежурный патрульный офицер с повязкой на рукаве. Он, правда, явно не торопился вмешиваться в конф-ликт, надеясь, что все уляжется само собой и ему не придется принимать меры к коллегам, поскольку сам был с соседнего ремонтирующегося корабля. Но Букварь ока-зался парнем заводным и вовсе не собирался успокаиваться. Три старших офицера, капитан 2 ранга Цыбешко, капитаны 3 ранга Шарый и минер Кулишин, оценив обста-новку, поняли, что дело дрянь и нужно мероприятие сворачивать. Они пригласили официантку, сбросились, заплатили за совсем нетронутый стол и приказом, почти силой, увели своих разбушевавшихся молодых товарищей, прихватив со стола бутылки.                - Букварь, следующий раз пойдешь в ресторан, когда будешь обмывать 3 ранга, - заявил его непосредственный начальник Борис Цыбешко, - а до того счастливого момента, если ты вообще до него доживешь со своими замашками, сиди в экипаже и в свободное время учи правила светского этикета и моральный кодекс этого, как его… строителя коммунизма.       .                - Ну что вы, Борис Иванович…, - огрызнулся Книжкин, - я еще в том возрасте, ког-да…                - Некультурный ты человек, Букварь. Сорвал мероприятие, теперь - что? На плавбазе под одеялом? - очень тихо и уже без настроения закончили вечер в гостинице у Ша-рого. Малых уже “оттаял” после зубного и тоже, правда, неохотно, присоединился, отложив в сторону  “Рускую языческую мифологию”.  Утром в казарму, где обитал командир,  вызвали   троих – Цыбешко, Шарого и  минера Кулишина.                - Так, - сказал ”фараон”, - были вчера в “Сугробе”? - в каюту влетел перепуганный до смерти Илин.                - Были, товарищ командир, - а куда было деваться?                - Значит так, сейчас вы все трое пойдете к коменданту гарнизона майору Степанчикову. Предлагайте ему все, что обычно нужно комендатуре – краску, кисти, ветошь… Что там еще? Ну, в общем, может и бутылку  “шила”…  Делайте, что хотите, но чтобы все это  вчерашнее кино не попало наверх! Вы меня поняли, голуби?  А с вами, в смысле злостного нарушения приказа номер 0125, я разберусь потом. Папуасы!                - А откуда этот Стаканчиков знает, мы же все вчера уладили и по сути никакого скандала–то и не было?                .                - Не Стаканчиков, а Степанчиков, - строго поправил Цыбешко капитан-лейтенант Илин, увязавшийся за переговорщиками. Присоединился и Книжкин, как главный винов-ник происшествия.                - Степанчиков или Стаканчиков, какая разница. Откуда он знает? Вчера вроде бы…                - А вам не нужно пьянствовать! Для чего издан приказ  0125? Чтобы вы тут же сообща его нарушили? –  тошнил  всю  дорогу Илин, – Я так и знал, что кончится это чрезвычайным происшествием - эти гостиницы, эти рестораны… И вообще…, - Илин был убит горем. Все! Теперь сводки поступят в штаб флота, оттуда в дивизию, в политотдел… и вся политработа насмарку … из-за этих. Он не находил слов, соответствующих моменту его душевных страданий.                - Валерий Иванович, ну помолчите хотя бы пять минут, дайте с мыслями собраться, - взмолился  фигурант происшествия Цыбешко.            .                - Да-а-а… Я знал, что этим все закончится… Теперь…, - но его уже никто не слушал. Розовощекий и жизнерадостный комендант Стакан… нет – Степанчиков, радост-но записал фамилии вчерашних ресторанных фигурантов  и с заметным сожалением отказался от даров, которые интимно предложил ему Борис Цыбешко.                – Не-е-е…Это, ребята, не ко мне. Я сам узнал из особого отдела… Так что…извиняй-те, вам – туда!   -  неопределенно мотнул крупной головой комендант. Степанчиков, ввиду  высокого  статуса интересующейся стороны – особого отдела, явно не хотел связываться со вчерашними посетителями ресторана  “Снежинка”, хотя краска, кисти,  ветошь и, что особенно жалко,  спирт, были нужны ему до зарезу. Илин сник. Ему уже мерещилось громкое дело, с дознанием, допросами и прочими профессиональными aтрибутами особистов.                .                - Вы вчера там что-нибудь говорили… о политике? - допытывался он. К особистам послали Букваря, поскольку Степанчиков назвал его фамилию из сообщения особистов первой. Старший лейтенант Книжкин смешно перекрестился, повергнув политработника в шок, и нырнул в кабинет. Ждали долго. Высказывали различные предположения, одно фантастичнее другого, отчего неожиданно развеселились под неодобрительным взглядом “артиллериста”.           .                - Может быть, Букваря уже на Колыму увезли, - гадал Цыбешко, - а может, шлепнули во дворе…  И поделом ему, пить меньше надо!  - наконец, где-то через полчаса, Книжкин показался на крыльце, улыбающийся и довольный жизнью.                –Ну что? – взревели хором от нетерпения.                - Да-а-а, все в порядке… Особист свой оказался, я с ним в училище учился все пять лет, койка в койку. Шпоры вместе писали… А теперь он здесь. Предложили…он и согласился.                – Ну так в чем же там дело, не томи?                - Да их человек доложил, что я вроде по Брежневским геройским звездам прошелся… И сколько их еще… А я и не помню, может, что и говорил. Все говорят…Что тут такого? Ну и Володя тоже мне сказал – ерунда, мол, в общем. Вот и все.                – Какой Володя?                - Ну, этот… Однокашник мой, особист, – и все вздохнули с облегчением.  На обратном пути  Илин хмуро молчал,  но на него уже не обращали внимания. Результаты переговоров доложили командиру. Леонид Васильевич ограничился внушением, а замполит затаился.               
               
                Проблемы у экипажа
               
                Не плюй в колодец               
                (Пословица )

        Полетели “белые мухи” и 5 октября выпал снег. Короткое полярное лето кончилось и вступала в свои права долгая полярная зима. День быстро сокращался и землю плотно окутывала тьма. Постоянно, днем и ночью тянуло в сон. Это заполярный клима-тический синдром, к которому  нужно адаптироваться, чтобы чувствовать себя нормально, но не всегда и не всем это удается.    Строитель Лехин потирал руки – завтра начинается промывка системы гидравлики и, хотя график немного нарушен, есть надежда, что все обойдется без выговоров. Под вечер к Шарому вдруг заявился боцман Гучкас и доложил, что обнаружил в системе рулевой гидравлики в трюме дефектные трубки.                .                - На них кто-то уже ставил хомуты, значит есть свищи. Викторыч, а если в море брызнет и мы останемся без рулей? Представляешь…?                - Да уж как не представить, - Андрей сам полез в трюм и, к своему ужасу,убедился, что так оно и есть. Даже хуже.                - Где ты был раньше, боцман? Ты представляешь, что теперь будет?                - Это заведование твоего трюмного Фархутдинова, - парировал боцман,-  скажи спасибо, что я, хоть и поздно, но увидел. Принимай меры,  что делать? Промывку-то начинать нельзя, потому что после нее гидравлика будет уже в работе. А сроки? А график? Нужно немедленно, до завтрашнего утра, заменить дефектные участки, иначе  план и  дальнейшие работы   будут  сорваны, а что за этим последует нетрудно догадаться. Москва мониторит ремонт каждый день. Шарый нашел строителя Лехина в каптерке, что-то мурлыкающего себе под нос, изложил ситуацию и настоятельно просил в авральном порядке заменить дырявые трубы.   .                - Учитывая наши теплые отношения, - заговорщически подчеркнул Андрей, доверительно взяв Петра Ивановича под руку. Но, обычно улыбчивый, строитель Лехин вдруг досадливо освободился и хмуро, но решительно, отказался:                - А где я тебе под вечер бригаду искать буду? Ничего не получится, завтра начинаем промывку.     А ты уж сам…  Надо все делать   во-время! В ремонтных ведомостях эта работа есть? Нет!  Значит и финансирования нет. А у меня тоже нету лишних денег…                - Ну и чудак ты, Петро Иванович,… похоже, на букву “м”? Ты пойми, это рулевая гидравлика, я же не могу с дырявыми трубами в море идти. Мы с тобой так дружно жили…,работали.                - Ну, не знаю, не знаю. К сожалению, ничем тебе помочь не могу. Дружба дружбой, а служба…сам понимаешь, -  Лехин зашелестел бумагами, давая понять, что разговор закончен. Сунул папку под мышку, и, мелькнув в дверях блюдцем лысины, засеменил в заводоуправление…Шарого бросило в жар.                - Ё-мае! Что же теперь будет? Срыв графика ремонта по моей вине - вот, что это будет, - подытожил свои краткие размышления Андрей и отправился на поиски механика Малых.               
– Владимир Константинович, - начал Шарый.                - Да я уже все знаю, - хмуро пробормотал “сурок”, не глядя на Андрея, - дело дрянь, давай думать. Заводчане уже доложили в  Москву, что график работ сорван по вине личного состава и завтра, в крайнем случае, послезавтра кто-то из москвичей будет здесь. И выводы будут не в нашу пользу. Командир первый получит свою пилюлю, а ведь  он  ждет  приказа  на  назначение,  между прочим,  начальником штаба дивизии. А московские ребята быстры на расправу. За ним “фитиль” получу я, как не обеспечивший. В таком случае командиру не достанется новая должность, а я могу лишиться той, что имею. Следом пойдешь под раздачу ты… Думай.                - Ну и долбо…дятел этот Лехин. Надо же – у нас все будет в лучшем виде, в лучшем виде…   И – на тебе…                .                - Ну ты, как будто вчера на свет народился. Своя рубашка всегда ближе к телу. Дело-то в том, что Москва готовила оргвыводы по заводчанам за срыв графика. Не знаю, что там им светило, но Лехин элементарно воспользовался счастливым случаем, который ты ему со своими трубами подсунул. Он, естественно, не мог пропустить такую удачу и сдал нас с потрохами.                -   Как это – сдал?                - Просто. Бегом доложил главному инженеру, тот директору и они решили, что им с нами детей не крестить, когда на них сверху такая гроза. Полетят и премии и тринадцатая зарплата, а может и кто-то с должности. Чтобы этого не случилось, они немедленно звякнули в столицу и радостно сообщили, что по вине личного состава… Теперь потирают ручки и сочувствуют нам… На словах, конечно. Они уже и в  бригаду донесли, комбригу Журавскому и флагманскому механику Зуеву. Те  разыскивают  командира  для  объяснений. Им,  в  бригаде, комбригу то - есть, на флот нужно вовремя доложить. Тоже, чтобы себя  не расплескать. Им вся эта бодяга  вовсе не нужна  на фоне их красивой жизни. Так что – держись! Мы остаемся крайними!           - Иначе говоря – они готовы начать промывку, а мы – нет?                - Как ты догадался? – съязвил механик. Шарый обреченно задумался.  Было до смерти обидно   –  сколько мы этому Лехину помогали, выручали, спасали от выговоров, а могли бы тоже упереться в каких-то случаях. А теперь он весь  - отличник судоре-монта, а мы… по уши в неприятностях… Получается, что и командира подвели и сами… Надо как то выходить из положения. Андрей, не особенно надеясь, метнулся к начальнику цеха Лежневу.               
 - Леня, пришла пора и тебе нас выручить. Дело плохо – у меня в трюме десятого трубы гидравлики… Ну, в общем… Хана – все в хомутах.  Завтра промывк, а я - с дырявой системой, – Лежнев взглянул часы. Время 17.45… Рабочие уже переодеваются.                - Викторыч, сиди здесь, я в бригаду. Надо ребят задержать, если успею и если согласятся.                - Леня, скажи им - я в долгу не останусь!                - Да ладно, - отмахнулся Лежнев и выскочил за дверь. Шарый остался в кабинете в мучительном ожидании. Лежнев явился минут через 20.                . - Ну, в общем, так, Андрей. Ребята остаются. Надо, правда, кой - кого вызвать из дома. Штуцера – то надо паять, а инструмент заперт. Ну, это мы мигом - пошлем гонца. Только… Викторыч, - Лежнев смутился, - подбрось спиртику, чтобы веселее работа пошла. Идем, покажешь…                - Какие проблемы, конечно подброшу. Но до 8 утра должно быть сделано…                - Будет, Андрей, если только объем работы на ночь, ребята не забыли..., - и они пошли на корабль. На лодке Шарый обратил внимание, что промывочные трубы от  бака  с насосом на палубе спущены внутрь лодки через все три открытых люка – первого отсека, центрального и десятого. И как это он проморгал? У завода “все готово” для промывки!                - Стоп, - осенило Андрея, - да ведь  это грубое нарушение “Наставления по борьбе за живучесть” - лодка разгерметизирована, что категорически запрещено. Тем более, что трубы металлические и их топором в аварийном случае не перерубишь, - у Шарого шевельнулось мстительное чувство, - ну, а вот теперь посмотрим, как вы готовы…, - оценив объем работ, бригадир заверил, что к утру все будет сделано. Работы начались и Шарый убыл в казарму на доклад к командиру. Леонид Васильевич был спокоен, несмотря на критичность и, казалось бы, безвыходность ситуации.     .                - Докладывай, Шарый, - в командирской каюте были механик Малых, старпом Пергамент и замполит Илин.                .                - Докладываю - завод не готов к промывке гидравлики! Наши замечания будут устранены до 8 утра, работы уже начаты, - кратко cообщил Андрей. Все недоверчиво уставились на него.                - Как это - не готов? Вы тут, Шарый,  не вводите нас…, - вмешался замполит  Илин.                - Погоди, Валерий Иванович, не торопись. Шарый, как это - они не готовы? Директор завода уже командование бригады на уши поставил,  и в Москву сообщил. Все уже в курсе, что мы… сорвали график, - командир испытующе и вопросительно смотрел на Шарого. Андрей изложил обстоятельства, по которым он, как командир дивизиона живучести, не разрешает использовать  схему промывки в нарушение НБЖ с трубами через открытые входные люки подводной лодки.                - Если кто-то возьмет на себя ответственность и разрешит содержать корабль негерметичным все время промывки, трое суток, тогда… Но я в своей должности это позволить не могу.                - Ну, ты и… ухарь, Шарый, - не то с осуждением, не то с восторгом встрепенулся механик, пока остальные молча переваривали информа-цию Андрея.         .                –  Правильно, Леонид Васильевич, я, как командир БЧ-5, тоже не могу этого допустить. Я думаю, и вы не должны..., - командир, как всегда, задумался.                - Все предельно ясно, - сказал, наконец, “фараон”, - ну, папуасы долбаные! – это он про заводчан, - А сейчас идем к комбригу, там уже весь штаб собрался, ждут информацию.               
 - Леонид Васильевич, перед штабом позвоните директору и поставьте его в извест-ность,- подсказал механик.                - Логично, - Марков, набрав номер завода, изложил директору уситуацию и свое ре-шение запретить использование уже собранной  схемы промывки, -   и сегодня  же  прошу  вас разобрать трубы, чтобы мы могли задраить люки. Это грубейшее нарушение НБЖ! – командир еще долго слушал возражения директора завода, но настойчивые просьбы руководителя его не убедили и он остался при своем мнении.                - Нет, не могу, Павел Митрофанович, - закончил разговор Марков и повесил трубку. - он, кажется, даже не воспринял нас всерьез, все время шутил и заявил, что сейчас договорится с комбригом Журавским                - Выждем минут десять, пока он ему позвонит, потом пойдем…                Взволнованный комбриг заслушал информацию Маркова и мнения специалистов штаба бригады. Капитан 2 ранга Зуев, потирая руки в предвкушении квалифицированного отлупа заводчанам, с которыми давно был не в ладу, тоже заявил, что он, как флагманский механик, не может согласовывать схему, поскольку она нарушает живу-честподводной лодки.                - Личный состав стопроцентно прав, товарищ комбриг, - выдал свое заключение флагмех и заговорщически подмигнул Шарому. Выслушав всех, Журавский позвонил директору завода и, вложив в интонацию две тонны сочувствия, доложил ему о приня-том решении…               
- К сожалению, я тоже не могу взять на себя…, - по тому, как  возникла продолжительная пауза, стало понятно, что директор в ступоре.                - Как же, Иван Михайлович? Мы же всегда по такой схеме…                – А график, а Москва?                - Значит вы всегда нарушали. Теперь не будете! Хорошо, что на этом корабле механик бдительный оказался. А что Москва? Москва подводников поймет.     .                -  Но мы же завтра должны начать промывку, а новой-то схемы нет. Пока наше КБ найдет чертежи, схемы и нарисует новую трассировку, пройдет дня три - четыре…                -  Держите меня  в курсе.   И обратитесь к морякам, может они вам чем - нибудь помогут,  - ехидно  подсказал комбриг. Учитывая все уже состоявшиеся    переговоры  с  заводчанами, начиная  с  строителя Лехина и кончая Главным  инженером,  эта  подсказка  несомненно  была исключительно тонкой. Журавский лукаво подмигнул офицерскому собранию и, набрав номер телефона оперативного дежурного штаба флота, доложил ситуацию.  Через час информация о том, что завод сорвал график ремонта заказа № 532, достигла Главного технического управления ВМФ в Москве.               
               
                Заводские проблемы
               
                - Не рой другому яму…(Пословица)

           Шарый принес для бригады ремонтников трехлитровую банку спирта из корабельных запасов и  остался на лодке  до  утра курировать работы лично. Мастеровые, пропустив по 150, энергично продолжили ремонт и работа кипела, как будто в бухгалтерии каждому из них уже начислялась премия.    Ребята были искренне благодарны Андрею за подпись на процентовке, по которой они получили солидную добавку к зарплате и были рады случаю отблагодарить. Лежнев тоже остался на ночь, чтобы обеспечить работу и предложил Шарому выпить за успех предприятия, но Андрей отказался, боясь расслабиться раньше времени. Он как будто чувствовал, потому что около 23-х часов верхний вахтенный доложил, что пришел строитель Лехин, хочет видеть командира дивизиона живучести Шарого и просит разрешения спуститься в лодку.                - Нет, ни в коем случае! – предупредил вахтенного Андрей, - время нерабочее и присутствие на корабле штатского персонала без разрешения командира категорически запрещено. Нужно было в течение  дня  подать  заявку  и  согласовать с  командиром,   -  Андрей, естественно, не  хотел, чтобы Лехин застал людей Лежнева за работой.  Кроме  того, это была бы новая зацепка для скандала и пострадал   бы   начальник цеха. Еще как пострадал бы!                -  С каких пор ты стал таким бюрократом, Андрей? Я же ваш строитель! –  укорил Лехин.
- Петр Иванович, правила для всех. Ты не исключение и хорошо это знаешь.                - Ну, тогда  выйди наверх, есть разговор, - покладисто согласился Лехин и Шарый полез наверх, благодаря себя за то, что обошелся без ста граммов. Строитель заметил бы и… черт его знает, что у него там еще на уме… Лежнева предупредил, чтобы никто из его людей, не дай Бог, не высунулся и не попался на глаза строи-
телю. Лехин пригласил Андрея в каптерку и, как будто ничего не случилось, ласково  предложил закончить дело миром.                .                - Извини, старик, черт попутал, много свалилось неприятностей. Я думал - у тебя там пустяк какой-нибудь, потому и отказался. А ты сразу в…. Мы же так хорошо работали, понимали друг друга, - ворковал Петр Иванович.                – Что ты хочешь? – холодно поинтересовался Шарый, впрочем, отлично зная, что. .                -  Зачем ты схему промывки зарубил, мы же все корабли точно так же делали и ты это хорошо знаешь. Перестань упираться, согласуй схему, нет времени искать…                - Нет, такая схема не годится. Ты что хочешь, чтобы меня наказали за все три открытых люка? Завтра флагмех Зуев… Читай НБЖ! Кроме того, в бригаде, я имею в виду штаб бригады, уже знают. Я бы и выручил вас, да теперь не могу, уже не могу, - изложил ситуацию Андрей, - я доходчиво объясняю? Все, Петр Иванович, гуд бай, нужно спать, завтра много дел.  А ты не тужи - найдет ваше КБ новый  вариант, на то оно и Конструкторское Бюро.                - Ну смотри, Шарый, тебе жить,  - уже  злобно     пригрозил     Андрею Лехин, - еще не вечер! - его улыбку и деланное добродушие сдуло, как ветром, и он ушел. А что тут поделаешь? Идти на попятный было уже невозможно и Андрей искренне недоу-мевал - на что рассчитывал строитель после  всех своих докладов наверх и уже фак-тически раздутый на всех уровнях скандал?   Шарый конечно знал, что промывки всегда делались по такой схеме по согласованию с механиками кораблей, которые брали риск на себя. В пять утра бригадир доложил, что работа закончена. Шарый проверил, остался доволен и позволил себе пропустить сто граммов, отмечая успех вместе с уже заправившимся начальником цеха Лежневым.                - Викторыч, мы завсегда, - клялся в вечной дружбе пунцовый от изрядной дозы  Леня, - ну что тебе еще сделать? - он тоже был   доволен, что удалось помочь и отблагодарить Андрея за полученную бригадой премию.                - Смотри, Леня, поймаю на слове, пожалеешь! - Шарый передремал на лодке до утра и в 8.00 доложил Маркову о завершении работ.                - Андрей, а ты все же продумай возможные варианты трассировки без нарушения наших правил. Все равно же придется что-то делать, мы ведь не можем… Директор с петуха-ми мне звонил и просил помочь. Очень просил. С нас претензии уже сняты, теперь завод снова у Москвы на крючке. Так что… А где Малых? – ;задумчивый; потянул носом. Шарый затаил дыхание – учуял - таки командир родное ;шило;…                - Придет механик, наверное, в гостинице. А ко мне вчера заявился  строитель  Лехин.  Он  почему-то решил, что  если что-нибудь наобещает, то мы… Но я его отфутболил..                - Правильно сделал. Теперь мы будем общаться по этому поводу только с директором или главным строителем. А этому папуасу Лехину надо ежа в задницу запустить за его такую подлость.. Как думаешь?                - Так точно, товарищ командир! – Шарый позавтракал на камбузе бригады и убежал на завод.
               
                Перемирие
               
                Худой мир лучше доброй ссоры               
                (Пословица)
          
           Малых едва успел на подъем флага. Экипаж был уже построен на палубе и старпом Пергамент объявлял команде распорядок дня, неодобрительно покосившись в сторону опоздавшего механика.  На корме и носу, на флаге и гюйсе, стояли матросы, готовые по команде их поднять. С мостика руководил ритуалом дежурный по кораблю капитан - лейтенант Лисицын.  Его силуэт в нахлобученном капюшоне канадки отчетливо выделялся на фоне огромного желтого диска и Тимофей, подняв голову кверху, волком выл на луну,  вызывая безудержное веселье матросов. Пока не пришел командир.   Срывался мокрый снег и колючий ветер задувал его в глаза. Премерзкая погода, надо сказать. Но настроение у Малых и Шарого было радужное, несмотря на недосып каждого из них, впрочем по разным причинам. Механик весь светился от романтических впечатлений, Шарый - от удачного для экипажа и лично для него завершения конфликта с заводом.                .                - Ну как? – вопросительно вскинул подбородок Малых. Шарый ответил ему поднятым вверх большим пальцем руки.                .                - Ну как? - запросил Шарый Малых. Владимир Константинович отсемафорил ему тем же способом.  Короче – и жизнь хороша и жить   хорошо! Как много все же в нашей жизни значит женщина!  Не все, но много… Пришли инженеры заводского КБ. Они долго тынялись по кораблю, изучали принесенные с собой схемы, но, так ничего и не придумав, ушли. Следом за ними прибежал Главный строитель Шагалин.                . - Ребята, ну помогите – сроки летят, - взмолился он к Малых и Шарому, - чтобы вы знали, я лично был против авантюры с докладом в Москву.  Я сразу предложил устроить экстренное совещание завода совместно с вами, чтобы найти общее решение. Они не послушали. Честно сказать, приняли сторону строителя Лехина. А этот… пытался прикрыться вами, но получилось все наоборот и теперь его разносят  у директора за то, что  ввел в заблуждение…, - главный строитель знал свои кадры.                - Не смешите мои тапочки, как говорят в Одессе, - взвился Малых, - вы хотели свалить все на нас! С больной головы  на здоровую… Да-а, Бог с вами и с вашим Лехиным! Теперь будем знать, с кем имеем дело, - Малых заводился.                - Поможем им, Андрей, или как? Или пусть гуляют? Ты что - нибудь придумал?                - Пока не знаю.  Я еще  под впечатлением…, и не выспался. Они думали – проскочит! Я уверен, они не впервой такие фокусы прокатывают. Подлавливают и сдают… ради своих сроков.                - Володя, Андрей! Найдите схему, рабочие без премии останутся, - Шагалин знал, чем достать механиков, - не откажите, мы тоже вам пойдем навстречу, если что.               
 - “Если что”, Анатолий, у нас было вчера, и вы уже так “пошли нам навстречу”, что командир с механиком чуть с должностей не слетели.                - Ну, Лехин крепко получит! – заверил Главный строитель.                - Да что нам Лехин? Лехин у вас - козел… отпущения. Бог вам судья! Может, опыт вас научит, - резюмировал Шарый и, обращаясь уже к Малых, предложил возможный вариант, - есть тут соображения, Владимир Константинович. Старшина команды трюмных Гудимов доложил. Я подтверждаю – есть в прочном корпусе две запасные заглушки. Отдадим пробки,  накинем штуцера труб промывки. И овцы будут целы и эти заводские… волки сыты.                - Ну, уж и волки…Сейчас пригоню конструкторов, покажешь. Они за час нарисуют схему, утвердим и с обеда начнем мыться, - радостный Шагалин убежал на доклад к  директору завода. Все-таки это он договорился с  механиками корабля и график не будет будет сорван!                - С тебя магарыч, Толя! - крикнул ему вслед Шарый.                - Надо было их еще немного потянуть, чтобы окончательно созрели и поняли, что нельзя так…, - “сурок”  пожалел, что ситуация разрешилась так быстро, - а  вышло,  что  наука   для них получилась слабая. Ну, получит Лехин выговор… Кто для них Лехин? Сявка, разменная монета…, -  после обеда начали промывку гидравлики и в Москву об этом полетело сообщение.  Кажется, московская гроза миновала и в Техническом управлении ВМФ тоже успокоились. Командир Марков провел в кают - компании корабля краткую планерку с разбором “полетов” и каждому из причастных воздал должное. Впрочем – поделом.                .                - А куда из второго отсека исчезли корабельные часы? Это еще что за порнография? – спросил “фараон”, заметив  отсутствие  на штатном месте часов, а вместо них какую-то картонку. На переборке висел  бумажный циферблат с нарисованными цифрами и жестяными стрелками. Штурман Петров, ответственный за корабельное часовое хозяйство, кратко доложил:                - Часы в ремонте, товарищ командир, сломалась ось маятника. Это Букварь ударился о них головой и они перестали ходить… Пришлось… сдать их в ремонт.                - С такой головой, Книжкин,  можно служить на флоте, - с улыбкой заметил Леонид Васильевич, - а часы жалко…
               
                Новый год
               
                - Новый год настает, он  у самого порога…               
                (Песня, сл. Е. Коростылева, Лившица)
      
         Под злую предновогоднюю вьюгу лодку завели в док. Петр Иванович Лехин, хотя и доделывал кое-какие внутренние   работы,   но  главным   действующим заводским лицом был теперь доковый мастер.   Докмейстер Александр   Голдобин  был   старым  знакомым,  еще  со времен первого докования,  когда  судоремонтный   завод освоил постановку в док  и весь набор работ по атомным субмаринам. Встреча была неожиданной и приятной.                . - Саня, а нам сказали, что ты уехал с Севера куда-то на Большую землю, - приветствовал Голдобина Шарый, - а ты, как был, так и есть - на месте, - Малых достал из портфеля вступительный взнос.                - Да, уезжал…, жена допилила. Надоел ей, видишь ли, Север.  Устроился я в Керчи  на судоремонтный завод. Супруга была довольна и тоже там работала…           .                – Ну, так – прекрасно. Керчь хороший город, теплое море… Ну и вообще…                - Это “вообще” я выдержал всего полгода. Дальше стало невмоготу. Затосковал по Северу. Я на Севере 20 лет и он для меня родной.  И людей здешних, северян, люблю - они прямые, доступные и открытые. Наверное я и сам такой… А там… Я не  мог привыкнуть. Там каждый сам по себе и сам  за себя. Компании и друзья давно состоялись, а я уже никуда не вписывался.Я для них чужой cо своими северными замашками. И потом, у них на заводе - эти интриги, подсидки. Там за пятерку к окладу тебя… Ругаться начали с женой, я опять запросился на Север. Она  ни в какую. Ну, я и уехал, а она осталась. Хорошо, что должность на доке не занята, и я успел.   И квартиру, как знал, не сдавал. Вот я и дома. Мне здесь опять хорошо и душевно. А она - хотела, пусть живет там. Дальше видно будет. Как ваши-то дела, - Андрей рассказал.               
 - Знаешь, Саша, большие проблемы с корпусом. Сталь эта маломагнитная…Трещины, свищи, цистерны заполняются. Вокруг корпуса пузыри. Стоим вечно с креном, а чтобы стать на ровный киль – воздух тратим. А воздух… Короче…                - Ну что? Подварим, постараемся подлатать вас, - пообещал мастер. Засиделись у докмейстера допоздна, разошлись к 21.00 и не спеша пошли в гостиницу. Морозно. За вертушкой на проходной обнаружили капитан-лейтенанта Илина, прислоненного к стене, в шинели, припорошенной снегом. Должно быть падал. Он пошатывался и глаза его были закрыты. Ясно, что заместитель по политической части где-то изрядно выпил и хорош, как … песня. Но почему он на проходной? Дежурная на КПП, знакомая Маша Гончар, с бедрами, шириной с Баренцево море, на которых воинственно колыхалась кобура с революционным наганом, пожаловалась механику:                - Владимир Константинович! Сорок минут воюю с этим алкашом! Говорит, что с лодки, но пропуск не предъявляет. А я его не знаю и в таком виде на режимный объект пропустить не могу, – Малых толкнул Шарого.                - Андрюша, разберись, ты же с Машей в приятелях….                - Да пошел он, -  обида на бесцеремонность заместителя еще давала себя знать Шарому .                - Нет, Шарый, так не годится, он же наш – с корабля…,- Малых не допускал даже мысли оставить Илина в таком виде на проходной, - и не из-за него самого,  а из-за экипажа. Мы не можем..., - Андрей трудом преодолел неприязнь:                - Наш он, Маша, наш. Пропуск сейчас найдем и я его провожу на плавбазу. Все будет хорошо! - Андрей сунул в Машину ладошку горсть шоколадных конфет, оставшихся после вечеринки у Голдобина и нашарил в кармане шинели Илина его мятый пропуск.    - Вот он! Маша, ну мы пошли, Андрей взял Илина под руку.   .                - Смотрите, Андрей, под вашу ответственность! Если бы не вы… .                - Все будет в порядке, Машуня. Владимир Константинович, ну ты уж там  сегодня сам, - и Шарый повел невменяемого зама на плавбазу. По дороге Валерий Иванович лепетал что-то про женское непостоянство, про то, как плохо у него на душе, и заявил, что вообще все в жизни отвратительно. Спотыкался и пытался улететь в сугроб. Зам приехал с побывки в городке, где, похоже, поругался со своей “боевой подругой” и с горя напился. Что же – ничто человеческое нам не чуждо. У всех бывает. Интересно,  а как поступил бы “артиллерист” в подобном случае, если бы застал Шарого на проходной в таком же виде? Шума было бы до небес, или… до парткомиссии…Наверное Илин так и не осознал, кто его привел, раздел и уложил. Шарый подумал, что может это и к лучшему, но почему-то было неприятно. Из гостиницы позвонил Малых, поинтересовался, чем все закончилось и попросил Шарого остаться на плавбазе. На всякий случай.                - Наверное, Людмила в гостях, - подумал Андрей, - и что это будет дальше? - 30 декабря старпом Пергамент  отпустил на побывку группу офицеров, в которую попали Андрей, штурман Петров, минер Кулишин, Борис Цыбешко, управленцы Лисицын и Донцов.                - Черт бы побрал этого старпома, - возмущался молодожен Петров, – 1-го января приказал вернуться! Ну, скажите мне, приедем домой 30-го поздно вечером, 31-го встретим Новый год, а 1-го января нужно мчаться обратно. 130 км плюс катером. На чем? И – зачем? Даже не опохмелившись! И кому мы тут будем нужны первого января? Но делать было нечего. Переубедить Пергамента не удалось. По неизвестной причине он был изрядно не в духе и “вожжа попала ему под хвост.”               
               
                КРАПИВИНА               
               
                По гр. 3, 4, 6 приказа МО№224 от1966г.годен  к службе               
                на подводных лодках, годен к службе на ПЛ, работе с .               
                радиоактивными веществами и источниками ионизиру-               
                ющих   излучений и компонентами ракетных топлив               
                (Медицинское заключение о годности к  службе               
                на атомных подводных лодках) 
         
        Александра  выписали из госпиталя и он обитал дома, в городке, освобожденный от службы еще на месяц. Крапивины заявились к Шарым всей семьей. Химик был вменяем, адекватен, умеренно весел и с оптимизмом встречал Новый год. Правда, назвал Настю Валей и сказал, что только что приехал с гауптвахты. Шарый его поправлял и Сашка с готовностью соглашался, как ни в чем не бывало.  И было немного жутковато. Вроде, все нормально, но в разговоре постоянные  нестыковки по датам, именам и событиям.                - Ну так – что все-таки с ним? – уединившись с Натальей в другой комнате, поинтересовался Андрей. Дети развлекались с конструктором. Наташа всплакнула.                - Плохо, Андрей, плохо! Заключение – не годен по 224-му приказу, годен к нестрое-вой. Все. Документы уже в дивизии и, поскольку нестроевой должности у подводников нет, отдел кадров подал документы на его увольнение в запас.                - И ты согласилась? Как же так? Ты же знаешь, что у него не хватает буквально 3 - 4 месяца до двадцатипятилетней выслуги и пенсию он получит только за 20. А это - мизер!  Как вы будете жить?                - А что я теперь могу сделать? Он категорически уперся и просил, чтобы в  медицинском заключении  ему не  писали, что он не адекватен. Там пошли навстречу.             - Я знаю почему и ты должна знать. Они обязаны его лечить. Понимаешь - лечить! Вылечить или признать инвалидом, если не поддается лечению. А они его лечить не хотят. Уволили и нет человека. И у начальства никаких забот. Был Крапивин – и нет его. Мы им нужны только здоровые и годные на все случаи жизни. И чтобы в море - по 150 суток в году. Но пенсия по инвалидности и заболеванию, полученному на военной службе, больше, чем за 20 лет выслуги.               
 - Это ты понимаешь?                .                -  Понимаю, - захлебываясь слезами, лепетала Наталья,  -  но я ничего  сделать не могу. Уже не могу. Документы  ушли, - Андрей выругался.                - Ну смотри, тебе виднее! - на том и расстались. Новый год Шарые праздновали дома сами, поскольку утром нужно было ехать обратно. Автобус в 7.30. Если он вообще будет.  Что там со старпомом? И чего он взъелся? Выпили немного, но спать приле-гли около пяти утра. Пока телевизор, пока обменялись новостями и невесело пого-ворили про химика.               
               
                Первое января                               
 
                Вход в ресторан без галстуков запрещен!               
                (Объявление на дверях ресторана “Ваенга” в г. Североморске
      
          - А на чем же я теперь уеду? - заметался Андрей, - попробую на перек-ладных, что-то же пойдет в Мурманск,- и он, опрокинув пару рюмок и сунув за пазу-ху фляжку с коньяком, выскочил за дверь. На автобус, если он конечно был, Шарый, естественно, опоздал.                - Ты сумасшедший, - кричала вслед Настя, - какой идиот первого января куда-то едет! – проторчав на КПП впустую полтора часа, Шарый двинулся на трассу Печенга - Никель уверенный, что из Печенги будет попутка. Тщетно. Андрей пошел в сторону Мурманска, надеясь, что кто-нибудь его все же подберет. Новогодний коньяк еще не выветрился и оптимизма было в достатке. Действительно, минут через двадцать его догнал какой-то грузовичок. К сожалению, это оказался дорожный патруль и люди, сидевшие в кабине, предложили Андрею вернуться. Шарый отказался. Дежурный капитан ехал за ним еще минут пять, уговаривал, но, видя, что бесполезно, матюкнулся и развернул машину.                – Смотри, моряк, тебе виднее… Но имей в виду – передали штормовое предупреждение. Через полчаса в этой тундре на вытянутую руку ничего не увидишь. Замерзнешь! Ну и дурак! - автобудка, протяжно посигналив, газанула в сторону Никеля и Печенги.  Через полчаса стало темно и встречный ветер закутал Андрея мокрым снегом, как снеговика. Стало неуютно. К тому же - с собой не оказалось сигарет. Это особенно  раздосадовало! Хмель выветрился и здравый смысл возобладал. Вернулся на КПП. Неожиданно застал там встревоженную  жену.                - Ты что, с ума сошел.? Мне тут сказали, что ты  пешком….Служака нашелся, тоже мне… Да пусть этот “Шмага”… - отругала Настя Андрея.                - Ладно, успокойся. Ты-то куда собралась?                .                - Провожу тебя до Мурманска, чтобы ты спьяну в тундре не заблудился. Алешку оставила на Тамару. Побуду в Мурманске пару дней у Алены, закуплюсь, - через час сидения на КПП,  когда   Шарый уже оттаял от снега и пригрелся, подошла хлебовоз-ка и на ней они уехали. Настя осталась в Мурманске, а Андрей отправился в Северо-морск.  По дороге водитель включил приемник и стало ясно, что объявлено штормовое предупреждение и рейсы катеров во все точки побережья отменены. Шарый высадился у ресторана “Ваенга” и, стыдливо, ощущая на себе влажные и вконец мятые брюки, за-шел внутрь. Хорошо, что был в тужурке с галстуком, а то бы еще и не пустили. Ну, конечно! Кто бы всерьез  мог подумать, что по штормовому предупреждению дорогие сослуживцы Кулишин, Цыбешко, Петров, Донцов и Лисицын будут сидеть в портопункте и уныло ждать у моря погоды! Особенно Лисицын. Естественно, они  были  в рестора-не  и количество посуды на их столе говорило, что они здесь уже не один час.    
 -  Какие люди! - все были несказанно рады встрече, как будто расстались год назад. Немедленно приставили стул и Лисицын  забулькал из громадного графина во внушительный фужер штрафную Андрею… Новогодние огоньки мигали, музыка гремела, елка переливалась яркими цветами игрушек и гирлянд. Здесь был настоящий  праздник   Нового года,  каким  он  бывает  именно первого января после вчерашних застолий. Обстановка в праздничном зале, как в большой родне - все свои. Север… Уже посту-пило предложение от женской компании с соседнего стола продолжить веселье в домашней обстановке, но громкоговоритель в музыкальной паузе объявил, что штормо-вое предупреждение снято и катера пошли.        .                - Да и Бог с ними с этими катерами, мы же могли элементарно не услышать, - скорбел любвеобильный Тимофей, - завтра бы  и поехали…, - но служака Донцов уже одевался, а разделяться было, естественно, нельзя. Тимофей посылал кому-то воздушные поцелуи и с сожалением пожимал плечами, мол, служба… Его с трудом выволокли на улицу и погнали в порт.  Прибыли в экипаж около нуля часов. Пергамент равнодушно выслушал доклады и, трезвый и грустный, ушел спать.                - Я вам говорил, что никому мы тут…, - бушевал Лисицын, вспоминая красотку из ресторана. На этом празднование Нового года закончилось. Для этой компании.               
       Второго января по домам поехала другая смена офицеров и мичманов – Соломин, Анисин, Рашников, мичман Гудимов, боцман Гучкас. Хотя боцман, кажется, и не особенно стремился. Но расписание есть расписание, а, кроме того, у Вацлава в Мурманске была, конечно, куча друзей.  Доберется он до дома в поселке у полуострова Рыбачий, или его поглотит в своих объятиях веселый новогодний Мурманск?
               
                Поселок  Дровяное
               
                - АСС, АСС*, где мой НСС*?                .                (Старпом Пергамент перед инспекцией
                специалистов аварийно-спасательной службы флота)
      
         Из дивизии на завод приехал заместитель флагманского механика Калисатов.  Для ознакомления с ходом ремонта и чтобы отметиться, что проверял. Мало ли что… Для очистки совести пробежался в доке по кораблю, выругал дежурного по лодке капитан-лейтенанта  Лисицына за плохое знание плана работ на данный момент.                - Лисицын, я тебя снимаю с дежурства! Ты для  чего тут стоишь? Для мебели? – ныл Борис Аполинарьевич. Тимофей пал жертвой калисатовской инспекции  практически на ровном месте за два часа до смены. Для записи в вахтенный журнал о бдительности заместителя флагманского механика. А коль сняли – изволь в 18.00  с новой вахтой на развод и  снова на сутки.  Калисатов попенял Малых и Шарому за слабую (по его мнению) организацию очистки и окраски цистерн главного балласта  с  точки зрения техники безопасности. Оказывается, он заглянул в горловину и услышал, что матросы в цистерне поют. Это был действительно нехороший признак, потому что работа с нитрокраской в ограниченном объеме вызывает симптомы отравления. Попросту - вроде опьянения. Нитрокраска выделяет пары азотистых соединений и растворителей... В худшем случае, человек теряет сознание, а вытащить его из закоулков цистерны бывает очень трудно.  В самом худшем случае матрос может и погибнуть. Бывало и такое.  Но на этот раз в цистерне пел веселый моряк Ваня Шаповалов.  И вовсе не от воздействия нитрокраски - от хорошего настроения. Его поругали – кто знает, чего ты там запел, просто так или уже отравился.               
      Борис Аполинарьевич был доволен собой, замечания записал в вахтенный журнал и справедливо считал, что честно выполнил свой инспекционный долг. После пробежки по кораблю он вызвал к себе Шарого:                - Мы создаем в дивизии водолазную мастерскую, поэтому тебе, Шарый, поручение от Хапова. У тебя кончился срок службы водолазного снаряжения, ты должен сдать его в АСС и получить новый комплект. Так?                - Так, - подтвердил Андрей.               
- Возьмешь у старпома 10 литров спирта, я Пергаменту уже сказал, и договоришься с АСС, чтобы тебе 55 комплектов списали без сдачи на склад. Они их все равно жгут. А эти, оставшиеся, потом передашь инструктору - водолазу в дивизии. Понял задачу? Вот и хорошо. И еще… Выторгуй у  них один комплект акваланга. Для меня.  Для меня лично...                .            
- Не знаю, как с аквалангом. Они же баллоны сдают по описи и потом как-то утилизируют. Я не знаю… дадут ли …                - Что ты не знаешь? Вопросы есть? Вопросов нет. Действуй! - Шарый получил у Пергамента спирт в десятилитровой канистре из нержавейки и еще два с половиной литра в поллитровых бутылках, в портфеле, как разменную монету.  Выехали 12 января, аккурат в преддверии Старого нового года. Матросов Шаповалова, Магомадова и Фархутдинова устроили на ночевку  в казарме воинской части в Мурманске. Шарый приказал мичману Гудимову утром забрать моряков и прибыть с ними на автобусе в поселок Дровяное, где АСС.  На том и расстались. Канистру взялся сохранять  Гудимов.  Начальник отдела АСС, подполковник, с подозрительного цвета носом и лицом киношного злодея, выслушав доклад Шарого, молчал, подозрительно разглядывая просителей. Шарый повторил доклад, Гудимов переминался с ноги на ногу. Наконец подполковник, потянув  сиреневым носом, изрек:                .                - А ну-ка подойдите ко мне ближе. Еще ближе…Оба…                - И ты, мичман, - он снова пошевелил носом.       .                - Товарищ подполковник, - начал Андрей, но начальник отдела вдруг махнул рукой:                - А ну-ка доложите, воины, что вы вчера пили? - женщины в отделе прыснули. Странный аромат, исходивший от старшины команды трюмных мичмана Гудимова, заполнил все небольшое помещение бухгалтерии.                - Все, - подумал Андрей, - сейчас выпрет.                .                - Да-а… “Шило”, товарищ подполковник, - сознался Гудимов, деваться было некуда, - спирт, одним словом, - поправился мичман.                - Ты мне брось эти байки…, что я - спирт не могу…? - наседал АССшник. Судя по цвету его носа, подполковник хорошо разбирался в спиртных напитках.                - Да я… как сказать… Пока ехал в такси, съел целый апельсин, а корки оставил за щекой. Шофер посоветовал, чтобы перегар... Я, товарищ подполковник, честно, и выпил-то вчера немного…, лечился, -  оправдывался Гудимов                -  Ну и мудак, - подумал Андрей, - наверное, теперь вообще ничего не получится. Но Шарый ошибся. Подполковник вдруг резко повеселел, хохотнул и щелкнул пальцами, свой в доску оказался:                - Ну вот, сразу бы так, а то я теряюсь в догадках, - облегченно заметил начальник отдела АСС.                -  И выпить, наверное, хочешь,- предположил Шарый и был прав. Через полчаса они уже мчались с заветной канистрой  на подполковничьем газике  к возводимому им за городом гаражу.               
 - Вот, понимаешь, строю здесь свой БАМ. А материалов нет и рабочим чем - то платить надо, - в гараже подполковник выцыганил  спирт  вместе  с  нержавеющей  канистрой,  выпил стаканчик разведенного и, окончательно поправив здоровье и настроение, заверил:                - Все будет о-кей? Я гарантирую, – и налил себе второй, -  теперь и  мы полечимся, не все твоему мичману.                .                -  Ну, если с канистрой, тогда  - два акваланга, -  ответно обнаглел Андрей. Развеселившийся подполковник списал 55 комплектов водолазного снаряжения, выдал новое. И два акваланга, как обещал. Правда, ему пришлось надавить на своего на-чальника склада, мичмана. Но – полная канистра… Начальник отдела выделил машину, более того, созвонился с оперативным дежурным тыла флота и, узнав какая баржа завтра уходит в Полярный, заказал пропуск. Ну, просто душка!   Какие только двери не открывает корабельный спирт в наше время. Даже, страшно сказать, двери высоких московских кабинетов. Сколько званий и должностей получено в обмен на эту прозрачную горючую жидкость, цена которой всего - то семь копеек за один литр. Государственная.               
      Обоюдно довольные просители и грозный АСС расстались. Пропуск, заказанный подполковником  из  АСС  на  секретный  причал  Технического Управления флота сработал, машину пропустили. Замерзшие матросы, ехавшие в кузове, со свистом скинули груз прямо на причал перед баржой.  Грузовик с недовольным шофером немедленно уехал.  Время 20.00, темно.  Минус 29 с ветром и колючей поземкой. Шинельки на “рыбьем меху” и ботиночки на  микропоре не согревали. Когда половина водолазного имущества была уже загружена на палубу баржи, откуда-то из ее недр нарисовалась фигура  в овчином тулупе, представилась шкипером и сурово поинтере-совалась:                - А что тут происходит? Кто разрешил? А ну, выгружайте! – погрузку прекратили и Шарый прошел с шкипером в рубку. Поинтересовавшись именем-отчеством сурового командира баржи, Андрей пытался миролюбиво уладить дело.              .                - Михал Михалыч!   Есть добро оперативного тыла флота. И потом – сегодня же старый Новый год, холодно и вообще пора праздновать! Чего мы тут будем…                - Ничего не знаю. Выгружайте! - шкипер был непоколебим. Шарый понимающе улыбнулся и прибег к последнему аргументу.   Убойному,  как  он  считал, в  свете понимания  окружающей действительности в координатах времени и места… Широким жестом, театрально, он отщелкнул крышку портфеля и в тусклом свете рубки заманчиво блеснули горлышки пяти бутылок с заветным содержимым…           .                - Отпразднуем, Михал Михалыч? – торжествующим тоном предложил Андрей.                -  Я не пью – у меня язва! Выгружайте! – от неожиданности Шарый поперхнулся -  как? – и вид у него был такой убитый, а трагическая пауза настолько продолжительна, что несговорчивый шхипер вдруг сдался:                .                -  Ладно, черт с вами, ждите. Я пойду на КПП, позвоню оперативному. Но без приказа все равно ничего не грузить! – и ушел. Грелись в рубке. Михал  Михалыч пришел через полчаса.                - Грузите, на ваше счастье, добро есть! - снаряжение забросили за 15 минут.   Шарый попросил воды и хотя бы кусочек хлеба для закуски.                -  Налью матросикам по 50 граммов, а то они уже посинели, - шкипер принес кастрюлю с макаронами по флотски и чайник компота. Матросы и Гудимов выпили, закусили макаронами и минут через пять начали оттаивать. Шарый вопросительно глянул на Михал Михалыча. Шкипер, поколебавшись секунды две, налил в стакан граммов 150 чистого, махнул залпом и запил компотом прямо из чайника.  Язвенник, однако…           .                - Спать будете в этой каюте. Но! Чтобы был порядок! В 6 утра отходим, - в  шесть часов   утра   Нового года по старому стилю баржа ушла в г.Полярный.  Из комплектов спасательного снаряжения, привезенных в дивизию Шарым, был организован кабинет водолазной подготовки. Зам флагмеха Калисатов получил в подарок списанный акваланг АВМ-1М. И зачем он ему? Мембрана в его дыхательном автомате такая ненадежная штука. В самый ответственный момент может лопнуть и получишь в легкие полную порцию воды. Проверено.
               
* АСС - аварийно-спасательная служба.               
** НСС - предупреждение о неполном служебном соответьствии (вид наказания в армии)

                Гарантии
               
                Гарантийные письма предназначены для предоставления
                адресату письменных гарантий с целью подтверждения
                определенных обещаний или условий, намерений или
                действий автора (организации отправителя) так или т
                иначе затрагивающих интересы адресата.               
                (Правила деловой переписки)
    
     - Я уже восемнадцать лет на флоте, из них тринадцать - на подводных лодках, - Малых налил коньяку себе, Андрею и Наталье Ивановне. Они сидели в своем номере гостиницы, из  которой по счастливому стечению обстоятельств их еще не  выселили. Наверное благодаря покровительству директрисы. Несколько раз она сама и ее ближайшие сотрудники  проверяли  постояльцев, неизменно удостоверялись в полном порядке в номере, заправленных постелях, отсутствии бутылок, неизвестных гостей, в том числе и, как ни странно, посторонних женщин. Ситуация не типичная, а потому - подозрительная.  Сегодня  директриса  сама  зашла к  ним в  номер  с  бутылкой  коньяка, мотивируя визит и бутылку своим днем рождения, который отпраздновала вчера.  Малых достал  дежурную коробку конфет.                .                -  Вот, зашла посмотреть, - она хитро улыбнулась, - надо же посмотреть, как вы тут живете, а то некоторые ваши командиры беспокоятся за дисциплину и моральный облик своих подчиненных.                - Наверное, Илин, - подумал Андрей, а вслух сказал, - пусть некоторые ваши знакомые, наши командиры, беспокоятся сами за себя, может им…                - Да вы не волнуйтесь, наши отзывы о вас самые положительные.                - Спасибо, Наталья Ивановна, но мы, правда, держимся  уже из пос -ледних сил и только из уважения к вам и вашему замечательному заведению, - пошутил Шарый.                - Так вот, - продолжал механик, - за все пятнадцать лет мне  впервые  удалось при  временном  базировании   попасть вместо казармы или плавбазы в комфортабельную гостиницу с горячей водой и телевизором. А так… Где только не приходилось… К примеру – наша плавбаза…, - Малых вздохнул, - спасибо вам, Наталья Ивановна, за гостеприимство, - выпили коньяк и по чашке кофе, который сварил Шарый в банке при помощи кипятильника..                - А вот эти устройства держать в номере и пользоваться  ими в гостинице категорически запрещается, - строго заметила директриса. Замечание было произнесено, правда, с мягким укором и молодая женщина обволокла механика темными бархатными глазами.                - Это только при вас, Наталья Ивановна, - оправдывался Андрей - и для вас, мы же не могли отпустить вас без кофе.                - Кофе превосходный, спасибо. Ну, мне пора, - с заметным сожалением простилась хозяйка гостиницы, не сводя глаз с Малых.   .                . - Владимир Константинович, а ты заметил, что Наташа положила на тебя глаз?                - Может быть, Андрей. Что с того? Я, кажется уже…                - А мне не кажется. Я давно вижу, что уже.                - Понимаешь, Людмила Васильевна… это… Я таких женщин еще не встречал. Как только познакомились, она сразу -  будто вошла в меня  У меня такое ощущение, нет, даже уверенность, что она – мой человек , моя женщина. Это та, которая и должна быть со мной… Я так думаю, нет – даже уверен. Та единственная. Я не знаю….                – А Маша в Ленинграде? А дети?                - Она тоже… Но я вконец запутался и это меня мучит…                - А она тебя любит,  или так… для  развлечения, как ты думаешь? .                - Наверное… Иначе, как бы это все было?       .                - Смотри, Владимир Константинович! Илин бдит. Семья - ячейка государства. И потом, моральная устойчивость, или, по – нашему -   остойчивость, одно из главных качеств отличника боевой и политической подготовки.                - Да пошел он… Наверное, когда-то это должно было  случиться. Сколько лет можно жить в каюте?                .         .                - Только не обманись. Знаешь, бывают обстоятельства, которые создают такую романтическую ауру и ты попадаешь в нее, как в сети. Твоя каюта – это и есть те самые обстоятельства.  А потом - время проходит и… куда все делось? - Малых обреченно задумался.  В дверь постучали.                - Открыто, входите! - вошли два контрагента, Пашин и   Балясников, специалисты по гарантийному обслуживанию механизмов подводной лодки, изготовленных на их заводе.                - Ребята, а у вас выпить нету? - коронный и, тем не менее,  такой естественный вопрос 90% командированных с Большой земли на Север для технического обслуживания своих изделий на кораблях. Но дармовое “шило” -  объект притяжения… любителей…      - Вы считаете, что если это Крайний Север, то не пить – западло? - Малых достал бутылку с остатками спирта, граммов сто пятьдесят.                - А покрепче ничего нету? – Пашин скептически смотрел на бутылку.                - Мужики, вы что? Это же спирт.                - Да-а-а, сколько его тут ? Всего ничего. На четверых-то.                - Пейте, мы с Андреем не будем.                - Ну, тогда другое дело. Вася, доставай, - Вася достал из портфеля свалявшиеся бутерброды с вареной колбасой, завернутые в газету “Правда”, и бутылку с этикеткой “Ацетон”.          .                - А у вас тоже, оказывается, запасы есть, - заметил Малых.  .                - Нету запасов, это ацетон. Мы же вас спрашивали - есть ли что-нибудь покрепче, - Пашин разлил остатки спирта в два стакана, добавил в каждый по пять капель ацетона, - а вот теперь будет! – оба зычно хакнув, опрокинули горючую смесь в себя, запили водой и зажевали бутербродами.                – Спасибо, кормильцы! – и, довольные принятой дозой, скрылись за дверью.                - Вот звери! Такого я еще не видел за всю свою заполярную жизнь! Пьют всякую дрянь! – удивился Малых                .                - Ты что, первый раз видишь, как они на Севере пьют? - заметил Шарый,- а наши?                - Ну, наши хотя бы ацетон не пьют. Вот было дело, когда в Полярном отменили сухой закон. Кажется в шестьдесят пятом. В базу пригнали баржу с коньяком и шампанским. Через неделю в магазинах было пусто. Наши товарищи офицеры, опасаясь, что это явление временное, закупали напитки чемоданами. На каком-то многолюдном офицерском собрании в Доме офицеров член Военного Совета, ну, этот ЧВС, не помню фамилию, сокрушался - что делать? За неделю баржу шампанского выпили! В ответ  какой-то охломон из зала отозвался, мол, завозить надо чаще.                - Наши-то контрагенты, хотя и пьют, но дело  знают хорошо. Этот Пашин…                - Знают, этого не отнять. Конечно, они нам помогают. Запасные части возят, - задумчиво заметил Малых, - в смысле - через забор. Но без них-то нам было бы совсем тоскливо, - механик вздохнул, -  столько недоделок с завода, еще с постройки! Гнали картину с приемом корабля в ВМФ к какому-то празднику или очередному съезду, не помню. Знаешь ли ты сколько у меня гарантийных писем от судостроителей? Ты думаешь, они хоть что-то по ним сделали? Ни по одному - ничего! Так и плаваем с письмами.  Они свои задницы бумажками прикрыли, а чем мы с тобой будем в море прикрываться?   В  годовых отчетах  пишем замечания по материальной части из года в год одни и те же.   Из года в год. Хоть бы когда - нибудь  какая – нибудь штабная собака глянула, поинтересовалась и что-то решила… исправить? Никто, никогда! Даже для  формалюги! Для кого и для чего мы все это пишем? Снять сомнения с души и заполнить графу?
               
                Скандал
               
                Партия–решающая и направляющая сила…               
                (Выясняется из решений съезда КПСС)
         
        В тесной кают-компании плавбазы собрались на партийное собрание с повест-кой дня “О ходе работ по модернизации и докованию корабля”. Докладчиком на этот раз был сам командир Леонид Васильевич Марков (по прозвищу “фараон”).  Все нача-лось по известному ритуалу – выборы президиума, оглашение повестки дня, утвержде-ние регламента. “Фараон” вышел на импровизированную трибуну (сколоченный из фане-ры ящик замполит украл где-то на бербазе) и по деловому нарисовал общую картину состояния дел по модернизации и докованию. Упомянул, конечно, гидравлику, модер-низацию комплекса и воздал должное всем действующим лицам и исполнителям.                - Доковый ремонт организован плохо   с нашей стороны,  и завод что-то хитрит, манипулирует графиком и сроками.  Потом  цеха будут гнать картину день и ночь и наделают браку, - отметил командир.                - Леонид Васильевич, вы о дисциплине, о дисциплине…, - горячим шепотом подсказы-вал Илин. “Фараон”, не обращая внимания на замполита, продолжал вскрывать недостатки, клеймить виновников и прогнозировал перспективы завершения ремонта.   -Задерживаете с покраской цистерн, Владимир Константинович, - это он механику, - протекторную защиту завод еще не всю сварил, а время уходит. Вы думаете, нам кто-нибудь продлит сроки докования? Даже не мечтайте. Док для флота – дефицит и все должно идти строго по графику. А у нас до сих пор еще не сняты для ремонта и гидравлических испытаний баллоны ВВД* килевой группы.                -Леонид Васильевич, вы о дисциплине,- не унимался Илин.                - Валерий Иванович, не мешайте мне, - вскипел Марков.    .                - Я вам не мешаю, я подсказываю, -  заявил “артиллерист”.   .                - А вы мне не подсказывайте, я без вас знаю…!  - командир побагровел..                - Ну как же, товарищ командир? Надо же…                - Илин, я вас, едрена мать, сейчас выгоню! – вдруг, не сдержав эмоций, взревел “фараон”.               
- Как?  Это же партсобрание! –  удивился замполит и, растерянно озираясь, пытался найти поддержку среди собрания.       .             .                - А вот я сейчас собрание и спрошу. Голосуем! Кто за? Кто против? Единогласно! Ну вот! – кают – компания оживилась. Ситуация была по большому счету комичная, но все  - “ЗА”, за удаление заместителя командира с  собрания.  Илин засопел и лицо его покрылось пятнами бурякового цвета. Он не нашел возражений, но не вышел, а, насупившись, зашелестел бумажками.  Командир продолжил и, теперь уже без помех, закончил доклад. За ним выступили механик Малых, ракетчик Борис Цыбешко, доктор Ревега. Илин выступил тоже, уже без запала, вяло, скучно и неинтересно.  Через неделю член Военного Совета, выступая на партийной конференции флота, с возмущением отметил:                - Вот видите, товарищи, до каких безобразий дело доходит, - захлебываясь от негодования, доложил конференции  ЧВС,   – заместителя командира корабля по политической части в одной из парторганизаций голосованием удалили с партийного собрания! Ну, куда дальше - то…! – офицеры экипажа  с  волнением ожидали кары небесной  для командира, но дело, к счастью, обошлось - приказ о назначении Маркова начальником штаба дивизии был уже подписан.А отменять вчерашние приказы на флоте еще не наловчились. Пока. 
               
                Крапивины
               
                Мой адрес не дом и не улица               
                Мой адрес – Советский союз               
                (Песня, сл. В. Харитонова )
         
        Наталья получила письмо из Краснодара от матери. Ко всем бедам прибави-лась новая. Отец попал в автомобильную катастрофу и находился в реанимации. Сашка  рассматривал конверт.                - Вот, суки. Надо же - вскрывают! Хоть бы заклеивали, как  следует, а то залепили чуть ли не хлебным мякишем! - и  сгоряча изобразил на листе бумаги пару острых  выражений из лексикона грузчиков, заклеил конверт, адрес произвольный.                - Ну вот. Теперь пусть любуются, папуасы! - химик употребил командирское выраже-ние в адрес специалистов по перлюстрации  чужих писем. Приказ об его увольнении в запас, как негодного к военной службе, уже пришел. Мигом сработала канцелярия. Они  бы так же быстро очередные воинские звания  присваивали... А то, пока ми-ману в делопроизводстве бутылку не сунешь, звание можешь ожидать до турецкой пас-хи. О пришедшей бумаге по секрету сообщила Наталье Анжела, секретарша из штаба, а через пару дней стало известно официально. Крапивину вызвали в отдел кадров и потребовали, чтобы муж рассчитался в течение месяца, освободил квартиру и семья выехала из военного поселка.                - Куда же мы поедем? Нам и ехать-то некуда, у нас нигде квартиры нет,  -  родители  жили в  Краснодаре  в  маленькой  двухкомнатной “хрущевке” с Натальиной младшей сестрой и мужем.               
 -  Куда хотите! Советский союз большой, а  по закону  вам  положена квартира и вы ее получите в течение 3-х месяцев в любом городе, кроме Москвы, Ленинграда, столиц союзных республик и городов по списку.                - Но ведь на самом-то деле это же совсем не так! Люди годами  ждут квартиры на Большой земле…И почему вы вызвали меня, а не его? - но доказательства не возымели действия.               
 -  За то, что там на самом деле, мы не отвечаем, - официально заявили ей. Наталья боялась сообщать это  мужу, опасаясь обострения его болезни от очередного стресса. Начальник строительного управления, где она работала инженером, пригла-сил в свой кабинет и сказал, что вынужден ее уволить в связи с сокращением шта-тов. Но бумагу о сокращении штатов не показал. Соседка на площадке по  секрету сообщила Наталье, что какой-то хмырь интересовался  - не мешает ли им громкая музыка из квартиры Крапивиных.                - Какая музыка, они – что? – всполошилась Крапивина.                - По-моему, они хотят вас выжить из квартиры, и из городка,- предположила сосед-ка.               
 - Похоже, - согласилась Наталья. Через пару дней позвонили из  особого отдела. Дотошный особист, с погонами старшего   лейтенанта, усадил Наталью на стул, и, направив в глаза яркий луч настольной лампы, стал допытываться издалека про жизнь, и про то, когда они рассчитаются, съедут с квартиры и  покинут городок.             - Ваш муж теперь гражданский человек, а здесь военный  гарнизон и квартиры предназначены только для военных, - убеждал он ее, - к тому же есть жалобы, что в вашей квартире происходят оргии, громко играет музыка и мешает людям отдыхать. Если вы не послушаете наших советов, то мы…, - изрек он известное словосочетание.                - Какие оргии? Какая музыка? Вы что…? - Наталье внезапно стало плохо, голова закружилась и  она  в  глубоком  обмороке  рухнула  со стула на ковер. Старший лейтенант, с задатками  следователя недалеких времен, забегал вокруг нее со стаканом воды, в испуге открыл дверь, зовя на помощь, и едва не сбил с ног самого начальника особого отдела Елкина, проходившего мимо..                - Ты что тут наделал, дурачок? Я что сказал? Провести беседу, разъяснить, а ты?   –   начальник  заметил   полумрак  в  кабинете и включенную настольную лампу.                .   - В следователя играешь, сопляк? Мало тебя учили, идиот! Ты понимаешь, что теперь все нужно отыгрывать назад?    –  они с трудом привели Крапивину в чувство и Елкин забрал ее в свой кабинет. Напоив Наталью чаем, он успокоил ее, извинился за сотрудника, внимательно выслушал и пообещал, что никакого нажима на них больше не будет. Убедившись, что женщина успокоилась, и жаловаться как будто не собирается, он  вызвал  машину,  приказал водителю доставить  Наталью  домой  и проводить до самой квартиры.  Дома Крапивина застала мужа с дочерью, игравших на ковре в нарды. Рассказывать о встрече не было желания, голова раскалывалась и она без сил повалилась на диван.   Утром пришел вчерашний старлей, самодельный следователь. С виноватым видом признался, что послан извиняться и делает это с якобы с удовольствием.                .                - Уж вы не держите на меня зла, Наталья Михайловна, понимаете - служба. А с работой вашей мы уладим! - и уладили. Начальник строительного управления вызвал Крапивину к себе, тоже извинился и заявил, что произошла ошибка и что она может снова приступить к работе.  Но уезжать-то все равно нужно. Когда? Куда? Как будет с квартирой, Сашкиной пенсией, с ее работой? На что жить? Так внезапно оборвалось видимое, иллюзорное благополучие и все жизненные перспективы.  Впереди неизвестность и вся тяжесть решений легла на ее хрупкие плечи, поскольку рассчитывать на мужа,  за которым она всегда была, как за каменной стеной, теперь было бесполезно. Списан за непригодностью.               
               
                Док
               
                Лодка не металла груда
                не уродливое чудо.               
                Лодка - королева красоты               
                (С. Иванов )               

      В доке не все получалось ладно, как хотелось бы. Мастер сварочного цеха нагнал на корпусные работы девочек и мальчиков, сварщиков 2-го и 3-го разряда, и они по молодости лет, отсутствию опыта и ответственности, варили кое-как. А зава-рить корпус и добиться герметичности цистерн главного   балласта была целью и заветной мечтой механиков. Они так много надежд возлагали на доковый ремонт и вот теперь выяснилось, что перспектива неутешительна.   Шарый ругался на планерках  с  мастерами,   не подписывал процентовки  на плохо выполненные работы и атмосфера  взаимоотношений с заводом вновь накалилась. Не смог реально помочь и докмейстер Голдобин, хотя полностью был на стороне  экипажа. За время его отсутствия на заводе наступили организационные перемены.  С приходом на завод нового главного инженера, политика взаимодействия с экипажами  ремонтирующихся кораблей претерпела изменения не в пользу качества ремонта, а в сторону скрупулезного соблюдения графика работ. Любой ценой. Заводские мастера были хорошо осведомлены об этой политике и действовали соответственно ей. Строитель Лехин чутко уловил  новую тактику руководства  и уже пытался применить ее на деле.                - Я вам ничего не подпишу, - кричал Андрей, - будете вы и ваши люди сидеть без зарплаты!               
- Подпишешь, никуда не денешься, - смеясь парировали мастера. Они хорошо знали, что командование и Техническое управление флота тоже заинтересованы в выполнении плана и сроков работ и так же несут за них ответственность, как и завод. Даже больше, чем за качество. В разгаре полярная зима. Мороз и снегопады не ускоряли наружные работы на корпусе. Настроение у Шарого стало отвратительным - как ни крути, а отвечать за качество ремонта в море придется ему.  А экипажу пожинать результаты. Нужно ведь не только качество работ, но и выполнение всего набора, который запланирован и фактически уже профинансирован заводу. И в график уложиться.  Конфликт интересов...                - Где мы тебе возьмем сварщиков пятого разряда? Они на других работах, которые требуют высокой квалификации.                - У тебя что? Корпус. А это работа для 2-го, 3-го разряда. Так установлено документами.               
 - Значит ваши девочки и мальчики не соответствуют ни 2-му, ни 3-му разряду, раз не могут варить ни трещины,  ни свищи.   Что делать в море с дырявыми цистернами? - бушевал Андрей  и  его уже состоявшаяся на заводе репутация, как сговорчивого и компромиссного командира, начала рушиться.  Докмейстер Голдобин сочувствовал и помогал, чем мог. Тоже ругался, требовал, несмотря на косые взгляды своих сослуживцев по заводу и их глухое сопротивление.  Срок окончания докования неумолимо приближался.  Кто-то из хитрых заводчан распустил слух, что Шарый упирается по дурному и часть мастеров спускала его претензии на тормозах. Шарый стал реже бывать в гостинице, ночевал на плавбазе или на корабле. Впрочем, трудные времена наступили не только у него. “Черный Анис”, чувствуя скорый спуск корабля на воду, хлопотал с дизелем и электрооборудованием, выискивая “нули”. И не зря. Поздно вечером Малых разбудил Андрея.                - Все! Спектакль окончен. Срочно вызывают! Идем к докмейстеру, кажется, нас выгоняют из дока досрочно! - планерку проводил Главный инженер завода.                - Завтра в 11-00 ваша лодка должна быть на плаву. Вы выходите из дока!                - Как? Куда выходим? Вы что, издеваетесь? У нас же еще 30% работ не выполнено, -запротестовал механик.                .                - Я никуда не выйду, и доложу по команде о всех ваших недоделках и браке!  Пусть Техупр флота с вами разбирается! - кипятился Шарый. -Успокойтесь,- парировал Главный инженер, - это приказ как раз командующего флотом! Ваш командир уже  о нем уже знает!  Идите и готовьте лодку к завтрашнему спуску на воду. Мы направим к вам нужных специалистов. В док  вместо вас  станет “горбатая*.     Она столкнулась с кем-то в полигоне и надо выяснить - с кем?  У них там вражеский кусок застрял в корпусе! Так что – сопротивление ваше бесполезно, - после планерки Шарый распорядился о герметизации забортных отверстий и вдрызг напился с докмейстером Голдобиным.  Малых пытался остановить его, но из этого ничего не вышло. Запой в  состоянии стресса состоялся.                .                . - Сволочи, - кипятился Андрей, – они же из нас полуфабрикат сделали! А плавать - то как? - в 11-00 следующего дня подводная лодка капитана 1 ранга Маркова вышла из дока. На соседнем причале ожидала постановку “горбатая” с развороченным носом.  - Приказано переселиться на корабль, - сообщил командир, - чтобы нам служба не казалась раем и меньше наших замечаний сыпалось на завод. Комбриг сказал – быстрее захотите домой! - и переселились. А обжитую с зоопарком плавбазу “Егоров” торжественно передали столкнувшемуся с кем-то экипажу. Пусть наслаждаются.
               

                Прощание
               
                Прощай, любимый город…               
                (Песня В. Соловьева –Седого)      
         
         Отвальную устроили в гостинице. Пригласили Наталью Ивановну, Веру и даже тетю Дусю. Были командир БЧ-2 Борис Цыбешко, минер Дима Кулишин и доктор Ревега. Пришла Людмила Васильевна, любимая женщина механика Малых, грустная и красивая.  Владимир Константинович рассказал Шарому, что зубной доктор - вдова  офицера, погибшего в море. Удивительно устойчивы бывают привязанности флотских жен.   Один раз полюбившие своих мужей, моряков, они, в большинстве случаев, остаются верными своему жизненному идеалу. И если снова выбирают себе спутника жизни, то, нередко, новый избранник опять оказывается водоплавающим. Может быть, адреналин привлека-ет? Наверное в этом постоянстве привязанностей есть что-то свыше. От Бога… Или…кто там есть… Через несколько рюмок развеялись скованность и грусть. Разговоры о работе и текущих неприятностях был немедленно пресечен директрисой Натальей Ива-новной. Настрой компании стал более оптимистичным и ремонтную тему закрыли…Пели “усталую подлодку” и ”прощай любимый город”.  Пили за милых дам, за тех, кто в море, за  “один раз погрузиться и два раза всплыть”, и за “семь футов под килем”. Владимир Константинович Малых и любимая женщина танцевали. Выпили за Полярный, этот город военных моряков, где “циркульный” дом смотрит окнами прямо на причалы. От них уходят в море подводные лодки, вспарывая сиренами утреннюю тишину, и  к  ним  же  швартуются, возвращаясь  из дальних походов, как швартовались когда-то в войну лодки Лунина, Фисановича, Старикова, Колышкина. Кажется, здесь даже и не выветрилась атмосфера тех  военных лет -  их  песни,  их  смех,  горечь утрат, запах крутой русской махорки и сигар союзников. До свидания, Полярный!   Завтра уходим. Наверное, мы не раз еще придем сюда в ремонт или док.               
      Рано утром, провернув застоявшиеся механизмы, отшвартовались.    На мостике рядом с “фараоном” стоял назначенный командиром капитан 1 ранга Гиви Капанадзе. На причале жались друг к другу провожающие по заведенному ритуалу командир бригады Журавский и его штаб, закрываясь от колючей поземки воротниками шинелей.  От завода были Главный инженер и строитель. Последним прибежал Петр Иванович Лехин и прощально помахал  рукой. Прохиндей…  Наверху, в городке, на ступеньках гостиницы, если хорошо присмотреться, можно было увидеть фигурки зубного доктора Людмилы Васильевны, директора Натальи Ивановны, администратора Веры и даже тети Дуси.       
               
                ЧАСТЬ  ЧЕТВЕРТАЯ
                АВАРИЯ               
                ПРИКАЗ
               
                Все, что нам нужно на этом свете               
                Глоточек воздуха и приказ…                               
                (А. Городницкий)
      
     -  Нам приказано принять лодку Н-ского и выйти в море на флотские учения, - объявил Гиви Капанадзе на собрании офицеров. Экипаж прибыл из учебного центра и  отпуска, правда, еще не в полном составе.                – А наша?– поинтересовался механик                - Наша пока в морэ и нам придется…Таков план боевой подготовки, - командир  не сказал, что план десять раз менялся, -через три дня мы выйдэм в морэ. .                - Какие три дня? На прием корабля положено десять суток!  - заволновался Малых. Приказ Министра обороны регламентировал прием – передачу атомных подводных лодок экипажами в течение десяти суток с вводом в действие ядерных реакторов и главной энергетической установки.                - Повторяю, - посуровел командир, - на прием нам выдэляется трое суток, послэ чего хозяева убывают в отпуск, а мы – в морэ.                - Товарищ командир, но это же не корабль. Это… даже стыдно сказать. Лодка должна была пройти текущий  ремонт еще пять лет тому назад.   Не могу даже представить себе в каком состоянии у них техника.                - Отставить разговоры, Малых! И нэ паникуй. Ты что, пэрвий раз замужем?                - Так это их техника, они ее знают! Знают все тонкости и хитрости. Корабль и вся его начинка  -  это живой организм со  своим характером и привычками. С ним нужно сродниться, чтобы управлять, - упирался механик, - пойду к флагмеху!                -  Напрасно! Флагмэх Хапов в отпускэ, за нэго Калисатов. А с этим – бэсполезно! Этот будэт дэлат все, что ему скажет Караваев.  А комдив на стрэльбах в Бэлом морэ. Все! Отставить разговоры, механик.                - Владимир Константинович! – вмешался замполит Илин, - мы люди военные и должны выполнять приказы, а не подвергать их сомнению!                - Тебя, долбо…дятла, тут еще не спросили! - подумал механик, но промолчал. После обеда экипаж строем прибыл на подводную лодку для приема материальной части. Время пошло. Матросы разошлись по заведованиям, знакомясь со своими сдающими – хозяевами тех-ники и оружия. Офицеры принимали документацию и  впитывали  информацию по техническому состоянию своего оборудования. Командир дивизиона живучести Андрей Шарый осмотрел на палубе аварийно спасательные устройства и глянул за борт. Кто бы сомневался? За бортом по периметру пузырило и лодка кренилась на левый борт, наваливаясь на причал. Сдающий комдив, Глеб Нилов, подтвердил:                .                -  Валимся, Андрей! А ты как думал? У всех одна беда. Продуваемся, чтобы стать на ровный киль. Воздушные компрессора тоже не….Гонят масло,  компрессионных колец нет, а работать ими приходится часто. Продувайся осторожно, чтобы не создать в трубах дизель – эффект, как на 166-й.  Помнишь?                -Что-то не припоминаю. Меня в дивизии не было, мы были в море.                . -  Ну, как же! У них тоже цистерны дырявые и они продували главный балласт, чтобы выровняться. Закрывали бортовые клапана всех, кроме одной и дули…. Стояли на СБР и работали компрессорами на пополнение запаса ВВД. А компрессинные кольца  плохие и смазочное масло гнало в трубы ВВД. При продувании в изгибе трубы пиково поднялось давление, ну и температура, естественно. И – рвануло! Взорвались масляные пары, развалило колонку аварийного проду-вания и весь запас ВВД выдуло в центральный пост. Командира Косаря швырнуло на станцию торпедной стрельбы, контузило… Механик Лукашенко получил осколок в бедро и полгода валялся в госпитале. Хорошо, что  люк центрального был открыт и все выдуло в атмосферу. Да ты должен помнить – мы же изучали эту аварию. .                - Припоминаю, но от этого снабжение запчастями не стало лучше!      .                На моих тоже кольца плохие. А разве у тебя лучше? - и Глеб ввел Андрея в курс  по всем неисправностям, ничего не скрывая, потому что не чувствовал себя в них виноватым. Конечно все, что успел вспомнить. Вечером на совещании у Пергамента офицеры  по подразделениям перечислили все корабельные замечания, которые собрали за полдня. Их количество впечатлило даже видавшего виды старпома. Малых доложил, что энергозапас реакторов на исходе. 85% - выработка активной зоны на правом борту и 90% на левом. Пытался ознакомить и еще  с двумястами замечаний по обрывкам бумажек, поданных ему матросами и офицерами электромеханической боевой части, но старпом Пергамент его прервал:           .                - Отставить, Владимир Константинович! Это мне пока не нужно. Вот когда соберешь все, тогда огласишь весь список. В двух экземплярах, пожалуйста. Один своему флагманскому, другой – командиру! - помощник командира Сапрыкин подсчитал, что по подразделениям не хватает 32% штатного личного состава. Иными словами, экипажа-то пока еще нет! С кем в море идти? Первые впечатления были хуже ожидаемых. А что будет дальше?
               
                На Большой земле
               
                Роскошный вид, блеск золотых погон                .                И кортик с золоченой рукояткой.               
                Казалось ей, что предназначен он для
                праздной жизни…               
                Служба для порядка. (Вадим Валунский)
               
          В отпуске на Большой земле Настя познакомила Андрея с Борисом Бобровс-ким. Зачем она это сделала? Маленькие женские хитрости? Андрей знал о школьном романе своей жены, но преодолеть натянутость и неестественность этой встречи не смог и общего разговора не получилось. Теща, Елизавета Ивановна, относилась к Андрею настороженно и недоверчиво. Вероятно, она была изначально против их с Настей брака, отдавая предпочтение однокласснику Борису, который  сегодня  занимал солидное  положение  в  НИИ,  где работал и готовился к защите кандидатской диссертации. А эти моряки… Во - первых – пьет! Это она про Андрея. Теща свято убеждена, что сто граммов в отпуске за обедом или в воскресенье, это глубокое пьянство, близкое к алкоголизму.  Шарый действительно мог, обладая креп-ким здоровьем, в охотку и в компании, крепко выпить, что и делал, не смущаясь, даже будучи в гостях у тещи. Ну и Настя рассказывала – эти моряки умеют выпить! В родительской семье Насти не пили вовсе. Исключением был новогодний праздник, когда торжественно открывали бутылку сухого вина, выпивали по маленькой рюмочке, после чего бутылку   закрывали и хранили для случайных гостей в холодильнике неопределенное время.                .               
       Во-вторых, опять – моряки. В представлении глубоко сухопутной Елизаветы Ивановны и  из  прочитанных ею  книг рисовался образ этаких пройдох, у которых - в каждом порту… Форма, правда, красивая! Рубашка белая, крахмальная, якоря на лацканах и кортик! В-третьих - Настины сомнения, которые обострялись в период ссор, естественно становясь маминым достоянием. Мамина же дочка. Правда, Настя иногда сожалела об этом, но перебороть себя не могла.               
       Бобровский был настойчив и целеустремлен. Этакий устойчивый, состоятельный, непьющий и надежный. Как глыба. И мама его хвалила. Так или иначе, в отпуске отношения с Андреем охладели, к тому же внезапно подошедший вызов на службу раньше времени был воспринят Настей в штыки. И, вероятно, не столько от того, что вновь наступало расставание, сколько от этого вечного, нескончаемого “надо”, которое портило все впечатления от совместной жизни и от жизни вообще. Андрей звал Настю с собой на Север, но она, вся в сомнениях, раздраженная текущими событиями и этим досрочным вызовом, ехать отказалась. И Шарый улетел.
               
                Прием
               
                Корабль к бою и походу приготовить!               
                (командир)
      
           Утром при проворачивании механизмов не захотели отваливаться носовые горизонтальные рули. Что за фокус? Сдающий комдив живучести Нилов и принимающий боцман Гучкас полезли в надстройку. Давно не отваливали? Ковырялись, ковырялись, и давление в системе  гидравлики поддерживали 100  атмосфер, и  впятером пытались их подтолкнуть. Безрезультатно. Боцман выпросил у Пергамента бутылку спирта и через полчаса пригнал откуда-то трактор “Беларусь”. Рули зацепили тросом и трактор, поднатужившись, вытянул - таки их наружу.                -  Если мы здесь все будем оживлять трактором, то далеко не уедем, - выругался старпом Пергамент.                .                - А может наоборот, уедем далеко – далеко, подальше от нашей земли, - добавил скептик по натуре минер Кулишин.    Командир дивизиона движения Слава Соломин разбирался с отчетами физиков по их замерам остатков активной зоны реакторов, или, как их еще называли для конспирации, “аппаратов”. А что можно понять в этой технике, когда она не работает? Только по рассказам хозяев.  А им что? У них уже чемоданное настроение….                - Володя, знания умножают печаль, зачем тебе заранее портить настроение, - шутил сдающий механик Дубинский принимающему Малых.                - К вечеру третьего дня приемки зафиксировали около тысячи замечаний по материа-льной части - серьезных и по мелочам. С их полным перечнем командир пошел на док-лад к заместителю командира дивизии Устинову, а механик Малых к заместителю флаг-манского механика Калисатову. Борис  Аполинарьевич брезгливо и насмешливо пошеле-стел механиковыми бумажками, бегло пробежал глазами замечания и охладил Малых:                -  Володя, ну, я - что, не знаю всего этого? Знаю! И знаю, что после отпуска вы не хотите идти в море! Брось ты эти вы…ньки.! В море вы все равно пойдете! Караваеву уже доложили и он с Беломорья передал – “если этот чернож…й не выйдет в море, я ему матку наизнанку выверну!”                - Это он про вашего Капанадзе. Видишь, его только назначили, а он уже здесь права качает! И ты – туда же.                .                -  Он не права качает, а положено принимать атомную лодку в течение 10 суток с вводом главной энергетической установки! Это приказ Министра обороны, Борис Апо-линарьевич! И ты это знаешь не хуже меня!                -  А на войне ты тоже будешь 10 суток сопли на колено наматывать?               .                -  Не путай войну и мир, Борис Аполинарьевич! Это одно. А второе -  на войну этот корабль не годится. Он должен был пройти ремонт лет пять тому назад и только после этого быть готовым, если на то пошло!                - Иди, Малых! Больно принципиальный стал! И забери свои каракули,- Калисатов подопнул пальцами по столу механиковы бумаги и они посыпались, -  мне они не нужны,  - пока Малых собирал их на полу, зам флагмеха уже направился к двери.                -  Иду к Устинову! А ты и не надейся! С утра вводите ГЭУ и – вперед! - механик сунул скомканные бумажки с перечнем замечаний в карман репсовой робы и, подталки-ваемый Калисатовым, вышел. Борис Аполинарьевич запер дверь  каюты и деловито направился в кабинет заместителя командира дивизии Устинова.                -  Боится, как бы я не оставил эти бумаги на его столе, - подумал Малых.
               
                Крапивины
               
                Офицерам и…, уволенным в запас или отставку,
                в течение 3-х месяцев предоставляется жил-
                площадь, вне  зависимости от ведомственной
                принадлежности…               
                (Из Постановления ЦККПСС и Совета Министров СССР  №… от…)
         
           В  городке Шарый навестил Крапивиных. Как он и ожидал, дела там были невеселые. Наталья вынуждена была отвезти  мужа  к  своим родителям в Краснодар и Саша, прописавшись у них, оформлял свою копеечную, за 20 лет выслуги, пенсию. Поскольку жить в двухкомнатной “хрущевке” таким табором было невозможно, Наталья с дочерью уехала на Север, где работала и откуда ее до поры до времени еще не выселили. Вот именно - до поры до времени! Уезжать все равно придется. Не век же ей здесь быть! Военного пенсионера Крапивина в Краснодарском военкомате в очередь на квартиру не поставили.                .                - Я их спросила – почему? - рассказывала Наталья,  - Они говорят, что для поста-новки на очередь семья должна быть прописана в городе по действующей санитарной норме – 8 квадратных метров на человека! То-есть на нас троих - 24! Получается абракадабра – чтобы получить квартиру, мы должны ее иметь! А у отца с матерью 36 и прописано  6 человек, вместе с нами. Так что, оказалось, мы не имеем права на постановку в очередь.                .                - Как же так? Есть же постановление ЦК партии и Кабинета министров,  что  увольняющимся в  запас  офицерам  квартира предоставляется  в  течение  3-х  месяцев  вне  зависимости от ведомственной принадлежности! – процитировал Андрей.                - Я  сказала им  об этом, а они смеются, говорят – постановление-то есть, квартир нету! Юрист меня просветил, что, поскольку мы прописались у родителей, то имеем право только на расширение жилплощади. А право на расширение имеет пол-Краснода-ра! На 20 лет вперед!               
 - Но это же невозможно! – возмутился Андрей. - А мы -то здесь ничего этого и не знаем! Нас уверяют, что все наше будущее учтено могучим валом законов и постановлений, пока мы бороздим моря и океаны. А на самом деле…                - А на самом деле есть подзаконные акты, которые все эти возможности сводят почти к нулю... Где нам взять двадцать четыре квадратных метра? Кто тебя пропишет? Сашка бегал по всему околотку, стучал в двери к чужим людям и просил, чтобы его с семьей прописали! Ты представляешь? - Наталья всхлипнула. - Да он и есть сумасшедший! Ему с каждым днем все хуже и хуже.. Он остался там дооформляться в военкомате  и  провожал меня в  аэропорт в  тужурке с  погонами и пижамных брюках... Не могли остановить!          .                .                - Наташа, теперь ты видишь, что была не права? Диагноз все равно уже не скроешь. Я тебе советую положить его там в госпиталь и квалифицировать инвалидность.  С ней вам будет легче претендовать на квартиру.                .                . -  Наверное, я так и сделаю. Как вы? Настя еще у мамы?  - дома Андрей вытер на мебели пыль, вымыл полы, заглянул в последние известия на телеэкране и, пошарив в почтовом ящике и ничегот ам не обнаружив, уехал на корабль.               
               
                Уходим завтра в море…
               
                Центральный! Реактор вышел на МКУ*               
                (Доклад вахтенного КГДУ с пульта ГЭУ)
         
        Ввели главную энергетическую установку. Компенсирующая решетка**, стержни аварийной защиты и автоматического регулирования вышли на самый верх, почти до концевиков.  Активная зона “аппаратов” на исходе, да и вводили реакторы совсем недавно для замеров физиков, поэтому оба еще и в “йодной яме”.*** Но Донцов не ошибся в расчетах пускового положения и реактор вышел на МКУ в расчетное время и в расчетном положении компенсирующей решетки. Да и вычислял он пусковое положение вместе со Славой Соломиным, бывшим управленцем, а теперь командиром дивизиона движения. Выход в море завтра. Полдня и ночь на то, чтобы экипаж понял, что и как на лодке работает. С выходом реакторов на МКУ личному составу механиков сход на берег уже запрещен. До вечера грузили учебную торпеду в носовой торпедный аппа-рат. Для этого заполнили четыре кормовые цистерны главного балласта и сдифферен-товали лодку на 4 градуса. Потом завалили на нос и вставили торпеду в кормовой аппарат... Зрелище впечатляющее – стодвадцатиметровый корпус  -  кормой  к небу! После погрузки продули цистерны воздухом высокого давления и до утра работали компрессорами для пополнения ВВД до 100%.  Ночью Шарого разбудил старшина команды Гудимов:                - Андрей Викторович, вышел из строя циркуляционный насос кормовой холодильной машины. Кондиционирования воздуха нет!                - Отсеки начали запариваться, в турбинном на Шаповалова уже забортный душ пусти-ли.                - Ну, все идет по плану, будь оно  неладно! – выругался Шарый  Малых был уже в центральном посту и приказал включить вентиляцию в атмосферу. Обстановка слегка улучшилась. По команде  Калисатова, который оставался на службе для контроля выхода лодки в море, сняли насос с соседнего корабля, и, ввиду того, что он не подходил на новое место, просто приварили к станине. Насос издавал в работе жут-кий вой и отчаянно дребезжал без амортизаторов, но делать было нечего. Калисатов торопил, ему поставлена задача – во что бы  то ни стало отправить лодку в море, чтобы не сорвать учения Северного флота. .               
К утру срочный  ремонт был закончен, холодильную машину ввели в действие и с кондиционированием воздуха ситуация в прочном корпусе улучшилась до нормальной.                На пирс привели матросов - недокомплект до штатного расписания и построили перед экипажем.Пергамент приказал командирам подразделений разобрать их по принадлеж-ности. В составе пополнения- около половины выходцев из Закавказья и среднеазиат-ских республик,  человек  пятнадцать магомадовых, и никто не знал – бывал ли кто-нибудь из них в море и кто на что способен в деле.                - Ну, нации и народности! Равня-а-айсь! – прищурив глаз, скомандовал Пергамент, завидев командира, – Смирна-а!                -    Вольно!    Старпом, у меня здэс нэт наций и народностэй! У меня здэс экипаж! – поправил “Шмагу” Гиви Капанадзе. - У меня здэс всэ – подводники! Боевая трэвога! Корабль к бою и походу приготовить!
               
*МКУ – минимально-контролируемый уровень мощности реактора                ** Компенсирующая решетка – набор нержавеющих листов с отверстиями для стержней автоматического регулирования и АЗ для поглощения нейтронного потока и прекращения  реакции расщепления атомов  топлива                *** Иодная яма – графическое отображение степени отравления активной зоны  реактора продуктами распада.

                Командир Капанадзе
               
                Какой красивый небосвод…  .               
                (Реваз Лагидзе Песня о Тбилиси)
      
        Гиви - интеллигент и аристократ. Отутюженный и подтянутый. Крахмальная рубашка с золотыми запонками. Голова густо в серебре, которое выгодно оттеняется восточной смуглостью лица. Кавказский выдающийся нос. Приятный грузинский акцент:               
- Ты чьто тут мне городышь, да-а?  - на службе крут, но справедлив. Любимец жен-щин. Дома под каблуком. У командования дивизии не в чести за прямоту суждений и гордыню, короче - ножкой на штабном паркете не шаркал. В кают - компании расска-зывал, как друзья детства в Тбилиси интересовались подводным флотом:                - Гиви, ты командыр, да-а? Подводной лодки? И сколько ты имэешь?  .                - Гиви:                - Семьсот рублей...                .                .                - Ето чьто? За дэнь? Или за нэдэлю?                .                - За месяц!                .                - Гиви, и ты чьто? За ети дэнги спускаешься под воду?!                - Ну конечно.- посмеивался Капанадзе                .                - Гиви! За сэмсо-о-от (!)рублэй в мэсяц спускаешься под воду? Гиви, ты чьто – самашечий, да-а??? Гиви, кацо, давай мы тэбэ шашлычную в Тбилиси купим – за сэм-сот рублэй будеш дома сидет, да-а?! - но Гиви не согласился.                В учебном центре на Большой земле, в Прибалтике. Закрытый городок. Май. Цветет сирень. Солнечно. Настроение хорошее, поскольку предстоит учеба на действующем борту, но без тягот и лишений.  С 9.00 до 18-00, как все белые люди. И с двумя выходными. Совсем недалеко областной центр со всеми прелестями и на все вкусы -  театрами, музеями, варьете, ресторанами и  женщинами… уже в полупрозрачных плать-ях. И – лето.. .Командир на инструктаже у начальника учебного центра, командую-щего гарнизоном адмирала Пенюка. Городок в обиходе называется на эстонский манер в комбинации с фамилией адмирала – Пенюк-кюля. Офицеры и мичманы в ожидании командира обсуждают гарнизонные правила. Кроме типичных и неизменных – безуко-ризненной формы одежды с категорическим запретом мятых погон, фуражек  с обычным флотским „грибом”, застиранных до белизны матросских воротников и тельняшек в три полоски, действуют правила, установленные супругой командующего – абсолютная трезвость и запрет ношения обтягивающих спортивных трико с видом выступающих частей. За исполнением всех  этих писаных и неписаных правил  внимательно следят бесчисленные патрули, гуляющие по военному городку с утра до вечера. В чем при-чина особой нелюбви супруги командующего к спортивному трико, моряки так никогда и не узнали. Зато матросское радио донесло, что Пенюк отбил супругу у мичмана с прежнего места службы, и что бывший муж в пылу дележа едва не откусил обидчику ухо.                .               
     Помощник командира Сапрыкин на плацу отрабатывает с экипажем строевые приемы в движении, чтобы матросы не скучали... Настроение в общем приподнятое в предвку-шении цивилизованных житейских благ.   После двухчасового инструктажа у адмирала явился мрачный, как туча, Гиви-командир и начался пересказ всего того, чего нель-зя  (но обычно очень хочется!) в гарнизоне.  А нельзя оказывается так много, что синусоида настроения офицеров и мичманов неудержимо покатилась в минус. Гиви:                - И последнээ, товарищи офицеры. В гарнизонэ зафиксировано 8 случаев сифилиса и очень много других… нэприятных вэщей. Нэ рэкомендую за минутное удовольствие получить в нагрузку... э-э-э, триппер, или там...э-э-э… полный букэт..., - по плацу, придерживая соскальзывающую с рано облысевшей головы фуражку, бежит  при-поздавший  замполит  Илин.                - Я правильно говорю, комиссар, да-а? - заместитель командира по политической части не сразу понял:                -  Вы о чем,  товарищ командир?                -  Да о бабах же, о чем  еще?    .                - Так точно, товарищ командир! Сумел - и будь доволен!                - Комиссар!!! Ты испортил мнэ всю идэологию, - синусоида настроения командиров всех ступеней ползет вверх, -  я догадывался, что ты на самом дэле бабник, а при-кинулся замполитом, - учеба прошла хорошо, с многими удовольствиями цивилизации и, как ни странно, без происшествий, залетов и нежелательных приобретений.               
      По приезде с учебы оформились в отпуск и разъехались. Группу матросов и мичманов, участвовавших в автономном плавании, отправили на оздоровление в сана-торий для  моряков дальнего плавания на Щук-озеро, что под Североморском. Курортники уже потирали руки в предвкушении удовольствий не столько от отдыха и оздоровления,  сколько  от  общения  с  служащими женского батальона связи, рас-положенного неподалеку от оздоровительного комплекса. Мичман Гудимов хранил мно-жество розовых романтических воспоминаний о вечерах отдыха в компании прекрасных связисток, хотя иногда и омрачаемых некорректными встречами с матросами полка морской пехоты, справедливо считавших девочек батальона связи своими и ревниво следивших за проводинами после санаторных вечеринок. Осложнения случались, но были жестко пресекаемы  объединенными усилиями командира  морпехов,  начальника санатория и комбата связи. Старшим группы определили капитан-лейтенанта Лисицына с помощником в лице опытного Гудимова, назначение коих было немедленно прокоментировано минером Кулишиным:                -  Ну вот – бросили щук в Щук-озеро! - но задача  у этих обеспечивающих  была крайне ответственная – не допустить излишнего расслабления отдыхающей команды и возможного чрезвычайного происшествия с разбитыми носами.                Штаб флота располагался поблизости и доклад о порядке и наличии отдыхающих подводников в койках начальник санатория производил ежевечерне в 23.00 прямо оперативному дежурному штаба флота.
               
                Кто видел в море корабли…
               
                Кто видел в море корабли,               
                Не на конфетном фантике…               
                (из флотского фольклора ) 
      
     В целях экономии энергозапаса работали на реакторе правого борта в перек-рестном режиме – один реактор на две турбины.   Продолжили разбираться с матери-альной частью и заметили солидные утечки питательной воды для подпитки второго контура. Места течей пока не обнаружены. Запас воды стремительно  умень-шался, а испарительную установку для его пополнения никак не могли ввести на режим про-изводства воды необходимого качества.Там обнаружились свои неисправности. Паропроводы в нескольких местах потравливали  и атмосфера в отсеках была влажной, что могло привести к образованию коротких  замыканий в сетях. Матросы и офицеры электромеханической части крутились среди всех этих неисправностей, пытаясь при-вести состояние оборудования к приемлемой для плавания норме.                -  Приготовиться к погружению! – скомандовал Капанадзе.                - Задраен верхний рубочный люк! Поднять перископ! – трюмный Шлыков перевел руко-ятку гидравлического манипулятора в положение “Подъем” и перископ, шурша тросами пошел вверх. Капанадзе прильнул к окулярам. Боцман Гучкас замер в готовности, положив волосатые руки на рукоятки управления горизонтальными рулями. Шарый отк-рыл манипуляторами аварийные захлопки* цистерн главного балласта и отметил дав-ление в системах гидравли   Стрелки манометров замерли на показании – 100 атмос-фер.                .                -  Срочное погружение! Выдвижные, кроме перископа - вниз! Боцман, ныряй на глубину 40метров! - боцман переложил горизонтальные рули на погружение. Выдвижные устройства начали опускаться.                -  Заполнить главный балласт! – скомандовал механик Малых.  Шарый с Гудимовым открыли клапана вентиляции балластных цистерн и воздух из них, ухнув, вышел нару-жу, уступая место забортной воде. Подводная лодка стала погружаться вдруг со стремительно нарастающим дифферентом на нос  - 3, 5,10, 15, 20 градусов.     .                -  Боцман, одерживай! – видя, что корабль  уже проскочил заданную глубину, пре-упредил Гучкаса Малых.  Но опытный  мичман  уже  переложил горизонтальные рули на всплытие.               
 - Не открылись клапана вентиляции 10-го номера! – доложил Гудимов, глядя на табло сигнализации положения клапанов вентиляции и аварийных захлопок. Понятно - в десятой цистерне пузырь воздуха, а нос лодки тяжелый, потому что там  заполнены все цистерны!               
- Рули - на всплытие,  лодка погружается! – тревожно доложил боцман.                -  ткрыть клапана с местного поста! - скомандовал механик в десятый отсек. Из микрофона громкоговорящей связи “Каштан” из десятого слышались треск, шум рабо-тающих механизмов, металлический лязг и русский мат. В центральном отсеке матрос – радиометрист, не успевший ухватиться за поручень, покатился по палубе. Поймали только у носовой переборки. Шарый краем глаза отметил манометры системы гидрав-лики. На них - 0! Давления  гидравалики нет! Дифферент на нос уже более 20 граду-сов! Что за черт? Андрей, карабкаясь вверх по скользкому линолеуму к переборочной двери, метнулся в смежный отсек, к блоку насосов гидравлики. Манометры на блоке показывали 100 атмосфер! Загадка! Лихорадочно сообразил – это же сработал  отсе-катель и перекрыл подачу гидравлики от насосов в систему. Мигом открыл обводной клапан и давление в системе поднялось. Клапана вентиляции десятой цистерны откры-лись и дифферент быстро отошел  к нулю… Весь эпизод занял минуты полторы, а пока-зался вечностью. Командир не успел даже скомандовать противоаварийный маневр – пузырь в нос** и реверс турбине. Стоял на  площадке, вцепившись в ручки перископа.               
Это большая удача, что Шарый вспомнил о клапане - отсекателе.                - Механик, что это было?– запросил командир                .                - Три дня на прием корабля, товарищ командир! - хмуро отозвался Малых. Это большая удача, что Шарый вспомнил о клапане - отсекателе. На своем  корабле он давно заглушил его, вопреки действующей инструкции, поскольку уже имел с ним неприятности.  По замыслу конструктора клапан должен отсекать насосы от системы при разрыве трубопровода и аварийной утечке рабочей жидкости. Сегодня он сработал от мгновенного увеличения расхода при одновременной работе гидравлических механизмов. Чуть не въехали в грунт…
               
*Аварийные захлопки–запорная арматура Цистерн Главного Балласта                ** Пузырь в нос – подача воздуха високого давления в носовые ЦГБ при аварийном дифференте на нос.

                Сигнал  аварийной тревоги
               
                Аварийная тревога – 25-30 коротких звуковых сигналов               
                передаются один раз, одновременно с сигналом включа-
                ются ходовые огни и аварийные буи на мигание.               
                (приложение 2 к ст. 34 Корабельного Устава ВМФ)
 
        На сорока метрах глубины сборный экипаж атомного корабля начал отрабаты-вать свои учебные задачи. Меняли ход, мощность реактора, глубину и курсы. Кое-как запустили испарительную установку и довели качество питательной воды до необходи-мых для бидистиллята показателей. Как будто все входило в привычную норму. Коки приготовили обед и командир объявил готовность номер два.- Подвахтенным от мест отойти! Приготовиться к обеду!               
 -Центральный! Акустик, шум винтов, пеленг 30 градусов, дистанция пятнадцать кабельтовых.*               
-Акустик! Классифицировать цель! - скомандовал Пергамент.                -Центральный! Акустик, цель надводная, предполагаю рыболовный траулер.                - Акустик! Докладывать элементы движения цели! - через пятнадцать минут на рабочей карте штурмана появилась загогулина в виде незаконченного эллипса.                - Что за дьявол! Как он идет? Или рыбаки опять по пьянке штурвал веревкой привя-зали? - старпом запросил в центральный командира. Капанадзе долго изучал элементы движения цели на штурманской карте, переспрашивал акустика - не ошибся ли он.  Нет, цель именно так и движется, но почему? И каковы будут ее последующие маневры? Подходит время всплытия на сеанс связи.     .                - Капитан - лейтенанта Соломина – в центральный пост!                .                - Соломин, ты в тюлькином флоте плавал?                - Так точно, товарищ командир! Еще до армии…         .                - А ну, глянь на карту, посмотри, как он идет! Что за круги он нарэзает? Как это понять?                - Товарищ командир! Скорее всего это рыболовный траулер кормового траления, - определил Соломин, разглядев кривую  на штурманской карте, - он делает циркуляцию для лова трески или окуня, с тралом за кормой. Трал на ваерах метров 200 и надо держаться от него подальше, чтобы не зацепить снасти! Я так думаю…                - В жизни бы не догадался, - ругнулся  старпом, - век живи - век учись! Ну, отку-да мне знать эти тюлькины дела? Я не рыбак.   И сколько он будет еще вертеться в этом полигоне? Неужели тресколовы не получили оповещение, что полигон закрыт? - отвернули кабельтов на сорок.          
В кают - компании вестовые накрыли обед и Пергамент пригласил офицеров к столу.                -   Эскулап, ты уже набросал в компот таблеток от баб, или проспал? – поинтересовался у доктора Ревеги ракетчик Борис Цыбешко, пробуя компот.                -   А ты не волнуйся, успею! Ты же свои регламенты по ракетному комплексу делаешь? Не делал  бы – взгрели! А я свои документы исполняю, - беззлобно огрыз-нулся Николай Иванович.
      За командирским столом Капанадзе рассказывал анекдот. Обед по автономному пайку в море был неплохой. Успели даже сухое вино погрузить и с удовольствием выпили по пятьдесят граммов. Сокрушался только Лисицын, которому эти пятьдесят были, как слону дробина.  Внезапно среди обеденной тишины кают-компании, вина и командирского анекдота слух резанул прерывистый и тревожный перезвон аварийной тревоги.   Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь! Началось!               
  - Аварийная тревога! Пожар в первом отсеке! - офицеры вскочили с мест, проверяя наличие у себя ПДУ** и ожидая дальнейших  сообщений. Благодушное настроение слетело в один миг. Вахтенные немедленно задраили переборочные двери в первый и третий отсеки, но командир Капанадзе рванул в центральный пост, оттолкнув матроса на переборке.               
 - Горит ветошь в трюме первого отсека! – почему она там загорелась? Или кто-то помог? Во втором раскатали шланги ВПЛ* и в напряжении ожидали дальнейших сообщений. Через 2-3 минуты по трансляции раздалось:                -  Потушен пожар в первом отсеке, отбой аварийной тревоги! – отпустило. Из первого отсека вывели пострадавшего, рулевого-сигнальщика матроса Сизича с  обожженными руками и  повели  к  доктору. Ревега  разложил комплект экстренной медицинской  помощи, обработал  обожженные руки  Сизича и сделал перевязку. Старпом Пергамент и механик Малых обследовали место возгорания. В трюме, в умывальнике возле гальюна, чистоплотный матрос Сизич пытался отстирать свою промасленную робу. Для большей надежности использовал пластину регенерации, которая, как только  попала в воду и на промасленную ткань, немедленно вспыхнула, а матрос с перепугу пытался затушить костер голыми руками. Отсек в дыму. Надо всплывать, чтобы вентилировать. Хорошо, что через несколько минут сеанс связи.   Рулевой-сигнальщик Сизич родом из прикарпатского села под украинским Ивано-Франковском. Товарищи иногда посмеивались:                - Сизич, а автомат под стрехой маешь, чи не маешь? – намекая на партизанское прошлое этих мест, на что рулевой - сигнальщик с украинской хитрецой отвечал:                - Город полываю олиею! - что в переводе с украинского означало, что оружие он закопал в огороде и  поливает его маслом, чтобы не поржавело.                -  Ну что, воин? Как ты сподобился стирать рэгэнэрацией? – допрашивал Капанадзе Сизича, -   я бы понял, если бы это сдэлал Магомадов, он мыло от рэгэнэрции не отличает. Ты же нэ Магомадов! Ты вэд нэ первый год на лодке и знаешь, что такое рэгэнэрация….               
- Я думал – визьму трошечки, тыщ командир! – оправдывался Сизич, держа перед собой забинтованные руки.        .                - Значит, вдвойнэ виноват – знал и дэлал! Старпом, провести Сизича с забинтованными клэшнями по отсекам, пусть матросы полюбуются, чем кончается разгильдяйство! -  и  Сизича,   как музейный экспонат, повели по отсекам.
               
*Кабельтов – 1/10 морской мили 185,2м   
** ПДУ - портативное  дыхательное устройство
*** ВПЛ - воздушно- пенная лодочная система пожаротушения.
 
                Август на Большой земле.
               
                В годы холодной войны экипажи 675 проекта почти не               
                бывали дома.Наплаванность доходила до 150-160 суток               
                в год. Северный флот нес дежурство в Атлантике и .               
                Средиземном море, а лодки Тихоокеанского флота 
                ходили   в Тихий и Индийский океаны               
                (Сюжет программы Смотр НТВ, март 2007г.)
          
           Они сидели с мороженым и бокалами шампанского в летнем кафе на откры-том воздухе под акациями. Бульвар большого южного города был наполнен деловитыми прохожими и   беззаботными курортниками. Мимо, шелестя шинами, бежали городские троллейбусы с веселыми пассажирами. Звеня, проносились трамваи. Солнце блестело в витринах магазинов и лужах недавнего скоротечного летнего дождя. Южный Буг плес-кался теплой, нагретой еще жарким солнцем, водой. Веяло ласковым ветром близкой бархатной осени и на душе было спокойно и умиротворенно.                - Настя, ты хорошо подумай, я тебя умоляю! Я остался прежний и отношение у меня к тебе то же, что и раньше. Даже несмотря на то, что ты уже шесть лет замужем. И мое предложение - в силе! Я пока не устал ждать и надеюсь, что с тебя спадет этот розовый романтический туман. Зачем тебе все это?                .                - Что – это, Борис? У меня сын!                .                - Ну, я имею в виду этот Север и твое там пребывание.  Бесконечные тревоги, какая-то лихорадочная жизнь, беспокойство за мужа, за свое будущее, за будущее своего ребенка…          И ведь ты фактически не живешь, ты – вечно ждешь! В конце концов, там для тебя  нет работы и ты деградируешь, как специалист. А ведь ты закончила институт! Еще пару лет и на тебе, как инженере, можно будет поста-вить крест!                - Уже сейчас можно! - грустно отозвалась Настя.                - Ну вот, я и говорю – зачем это все тебе?                - Все не так просто, Борис, разве ты не понимаешь!                .     - Понимаю и знаю, что не просто. В жизни мало что бывает просто, но если захо-теть… Ты же молодая женщина! Зачем запирать себя в четырех стенах, отказыватьcя от нормальной жизни, интересной работы, большого города с театрами, обществом людей. Даже просто от  этого кафе, где мы сидим, в конце концов… От всех этих простых…                – Но ведь Андрей?...                - А что Андрей? Ты же видишь, как он к тебе относится. Для него вся жизнь в службе, а ты с Алешкой - бесплатное приложение. Нужно было жениться, он и женился. А зачем им семья, скажи мне, Настя? Они же дома не бывают. Дома они в гостях! Зачем им жены, зачем им дети…               
  - Не бывают, но они же не виноваты. Такая у них служба!                - Это у них… А тебе это зачем?                - Убедительно, - подумала Настя. Бобровские доводы удивительно ловко ложились на собственные сомнения. И мама… А в Николаеве-то как хорошо, Настя любила родной город.               
-  Ну, сколько  он  бывает  дома?   У тебя сын растет без отца! Он его практически не видит и не знает, а мальчишке нужен мужчина. Что он там на службе-то делает, ты хоть знаешь?                - Ничего я не знаю и никто из жен этого не знает. Они служат на атомных лодках, но это так засекречено, что даже  территория, где стоят их корабли, обнесена двумя рядами колючей проволоки с часовыми. Домой  приходят редко, а когда приходят и собираются вместе - много пьют и говорят только о своей работе.  А мы в ней ничего не понимаем.  И что они  делают там - знать нам не положено! Моряки, плавают в море…, - долго гуляли в парке и только под вечер Настяв задумчивости рассталась с Борисом.                .                - А может он прав? - и в душе снова пробежал холодок к Андрею.
               
               
                Торпедная атака
               
                Давненько шторма не было такого,               
                Не ходишь, а летаешь кувырком…               
                (Валерий Белозеров)
         
             Четверо суток спать приходилось урывками. По 20 – 30 минут. Или в центральном посту - сидя, на всплытии на сеанс связи, когда непосредственно работой не занят, но вынужден быть на посту по боевой тревоге. Впрочем, ситуация  типичная для начала плавания после длительной стоянки корабля. Техника застаивается в бездействии и, пока налаживается в рабочем режиме, человеческую норму сна получить никогда не удается. Только уснул и уже опять слышно по кора-бельной трансляции:                - Механика в центральный пост! – это командир. Где-то что-то не  заладилось и Капанадзе требует быть. Иногда по мелочам. Вошли в полигон учений и нащупали акустикой “врага” – крейсер, который нужно атаковать учебной торпедой. На флагмане - штаб учений и заместитель командующего флотом.  Всплыли под перископ на сеанс связи. Подняли выдвижные устройства. Волны пятибалльного шторма Баренцевого моря ложили подводный корабль в крен с борта на борт до 30 градусов.  Часть экипажа укачалась…. В отсеках посыпалось все, что не успели или забыли закрепить. Корабль ухал и стонал, как  живое существо и подводники передвигались в отсеках с трудом, цепляясь за трубопроводы и поручни. Сизича сняли с вахты на вертикальных рулях, где он двигал манипуляторы своими забинтованными руками, патриотично отказавшись от замены. Теперь он позеленел и взгляд его стал беспомощно бессмысленным  Впрочем, не  только  у  него. Сизича заменили вменяемым матросом Верховских. Командир    Капанадзе крутился на перископе, визуально определяя элементы движения цели.                - Боевая тревога! Торпедная атака! Четвертый торпедный аппарат к выстрелу приготовить! Акустик, штурман! Докладывать пеленг на цель! Минер! Кулишин! Стреляем воздухом! В этой кутерьме они торпеду не найдут!                .                - Четвертый торпедный аппарат к выстрелу готов! – лодка выходила в точку залпа.                - Торпедный аппарат – товсь!... Пли! - упругий толчок и гигантский корпус вздрогнул. Это означало, что залп воздухом произведен. Штурман нанес на карту координаты, время торпедной атаки и начал набрасывать отчетную кальку.                - Торпеда вышла! - привычно доложил минер Кулишин, хотя стреляли воздухом.                - Боцман! Ныряй на сорок метров! Опустить выдвижные! - боцман переложил горизонтальные рули  на  погружение и  дифферент подводной лодки приближался к десяти градусам на нос, а стрелка  глубиномера отсчитывала метры. 10, 15, 20, 25 м. Турбины на малом ходу упрямо загоняли корабль в глубину. Качка начала стихать.                - Заклинило горизонтальные рули! – вдруг негромко и спокойно доложил боцман.    .                -  Опять! – чертыхнулся Шарый. Командир Капанадзе еще держался за ручки периско-па, когда он начал опускаться, а глубина погружения стремительно нарастала. 30, 35, 40, 50 метров.                - Не могу держать глубину, горизонтальные рули заклинило, - опять послышался негромкий голос Гучкаса. Давление в системе гидравлики 75 атмосфер.                -  Что это? Мэханик!  -  60, 65,70, 75 метров. Рули не управляются. На глубиноме-ре 75 метров Капанадзе спохватился и энергично скомандовал:                -  Продуть балласт! - в эти секунды еще никто ничего не понял. Шарый даже не слышал  всех докладов боцмана, наблюдая за давлением в системе гидравлики.                - Продуть балласт! - мичман Гудимов на станции аварийного продувания балласта отчаянно кричал Андрею:                .                – Командир,  помогите! - ему не хватало двух рук на четыре вентиля колонки ава-рийного продувания, чтобы выполнить команду. Шарый прыжком, опрокинув  механика, бросился к вентилям, отметив про себя показания глубиномера - 75 метров (!), и они с Гудимовым на раз, два, три - одновременно открыли быстродействующие клапана аварийного продувания главного балласта. Воздух высокого давления загудел в тру-бах, с натужным гулом выжимая воду из балластных цистерн. Инерция погружения нехотя стала замедляться и 90 метров были последней точкой аварийного провала подводной лодки..                -  Горизонтальные рули работают! – вдруг доложил боцман. На манометрах вновь было 100 атмосфер. Гучкас переложил рули на всплытие и пытался выполнить команду – держаться на сорока метрах. Поздно! Поздно! Огромный корпус субмарины с   одновременным    продуванием всех  балластных цистерн получил положительную плавучесть и, набирая инерцию, летел к поверхности, подгоняемый винтами гребных валов на ходу обеих турбин.   Куда мы летим? Что там наверху? Мысли вихрем несут-ся в голове. Шарый с Гудимовым вцепились в маховики аварийного продувания до боли в руках, бисерины пота катились по их лицам, заливая глаза.               
 -  Глубина места - сто сорок метров! - высунулся из штурманской рубки Петров. Спохватился, едрена корень! Чуть не влепились в дно! У-у-у-х-х-х! – это грома-дный, в шесть тысяч тонн, подводный корабль вынырнул на поверхность Баренцева  моря среди шестибалльных волн ветра.                -  Пошел перископ! - в окуляры Капанадзе увидел отряд кораблей Северного флота, участвовавших в учении и флагмана учения, крейсер! Они застопорили ход “все вдруг” и подняли на стеньгах черные шары*. Лодка всплыла, нет – вырвалась из глубины  в середине конвоя кораблей, как пробка из бутылки шампанского. .                -  Стоп машина! - скомандовал командир. Турбины – на “стоп” и лодка отчаянно завалилась на правый борт, поскольку всплыла лагом к волне.  Опять все, что еще раньше не успело свалиться, с грохотом посыпалось на палубы отсеков.                -  Почему он не применил противоаварийный маневр - пузырь в нос и реверс турбинами? А если бы мы всплыли под крейсер? Хана обоим!  -  подумал  Шарый и  лихорадочно  пробежал  глазами  по манометрам. Запас воздуха всего-то 25%. Это просто ничего!  Если сейчас погрузиться, то всплыть уже не удасться! Воздуха не хватит!  Шарый приказал запустить  компрессора на пополнение ВВД!                - Тыщ командир! Флагман учений запрашивает по УКВ – что случилось? - высунулся из рубки радистов Могилевич.                - Передай - неисправность  горизонтальных рулей и гидравлики!         ..                - Есть! – сообщение  передали. В центральном посту появился заспанный, с землистым от качки лицом, заместитель  командира  по  политической части Илин:                - А что здесь происходит? - ему никто не ответил. Все были заняты своим делом и никто не стал докладывать обстановку любопытствующему заместителю. Покрутившись в центральном посту и не найдя себе применения, Илин снова  исчез. Наверное, во второй отсек, на койку.               
- Флагман запрашивает – что с аппаратами и радиационной обстановкой?  -  из своей рубки возник Паша Могилевич.  Механик Малых выругался:                - В Бога, в душу! У них по любому поводу – что с радиационной обстановкой? Вам же русским языком, б…дям, говорят – что-то с гидравликой, причем здесь радиационная обстановка? Неучи, прости Господи!                - Могилевич! Перэдай – радиационная обстановка в нормэ!                - Тыщ командир! Замкомфлот  приказал – следовать в базу в надводном положении! Конец связи! Капанадзе выругался. Отдраили верхний рубочный люк и командир, вахтенный офицер Сапрыкин и боцман, одевшись по - штормовому, полезли наверх                - Управление вертикальными рулями – на мостик! - корабль падал в бездну штормовых волн и судорожно, с дрожью карабкался на их вершины. Потом снова ухал  вниз.  Эти качели вывели из строя многих неопытных, не бывавших в море матросов. И кое-кого из офицеров. Передвигаться внутри  можно было с трудом и только с акробатическими приемами, цепляясь за поручни, трубопроводы и за все, что попадалось под руку. Но это еще можно было пережить – обычное дело для моря! Хуже всего то, что не успокаивался шторм и гигантские валы захлестывали корпус корабля, рубку и мостик. Через шахту рубочного люка сверху в центральный отсек скатывались водопадом потоки воды и она уже гуляла по палубе, грозя залить электродвигатели, приборные щиты, аппаратуру…               
               
                В базу      
               
                В базу, в базу, в базу, шепчет море за кормой               
                Подмигнув зеленым глазом, в рубку плещется
                волной.С берега по связи, получив приказ    .               
                Лодки  возвращаются домой               
                (Н. Лактионов “В базу”)
         
           С мостика спустился, согнутый пополам, боцман Гучкас. Его сломал налетевший на рубку водяной вал, а он не успел увернуться. Вацлава отвели во второй отсек к Ревеге. Доктор осмотрел - как будто ничего страшного, позвоночник цел. В базе проверят. Боцмана  уложили на койку и привязали, чтобы его с ушибленной спиной не шевелило в этой болтанке. Командир Капанадзе, вахтенный офицер Кулишин и рулевой - сигнальщик Верховских одели  прорезиненные химкомплекты и на мостике зацепились карабинами ремней за поручни. Шторм достиг уже семи баллов и лодка зарывалась  по самую рубку..                .  - Черт бы их побрал, - бормотал Пергамент, - дали переход надводным ходом, думали – безопаснее для нас, а нам разве легче? Нам бы на глубину и без этих качелей! – и он был прав. Подводникам привычнее на глубине. Они там лучше соображают.           .               
 - Центральный! - вызывал пятый отсек.                - В трюме полно воды, почти под самые под пайолы!                - Трюм! - Шарый включил тумблер связи с трюмом. Никто не отозвался. Не дождавшись ответа, Андрей спустился вниз. Приписной трюмный специалист матрос Билялетдинов, сын казахских степей, сидел на средней палубе, привалившись  спиной к щиту, и дремал с закрытыми глазами.             
– Ты почему не в трюме?                - Там крыса, товарища командир! Я боюс! - поежился матрос.                - А ну – марш вниз! Запустить помпу на осушение пятого!  Билялетдинов неохотно и боязливо спустился в трюм. .                - Ну, прислали бойцов, мама моя родная! Повоюешь тут! - выругался Шарый. Он пере-дал вахту комдиву два Анисину и ушел во второй, чтобы подремать хотя бы полчаса. Едва голова коснулась подушки - вырубился. Но вздремнуть опять не удалось.              - Капитану 3 ранга Шарому прибыть в центральный пост! - раздалось из громкогово-рителя и вахтенный второго отсека уже тряс Андрея за плечо. Снова неприятности - в центральном подорвали цистерну пресной воды, как раз под рубкой радистов.                - Как же так? Я ведь приказал не ставить на расход эту цистерну, даже вентиль опломбировал! - возмутился Шарый.                - Понимаете, Андрей, в системе не было пресной воды и коки пожаловались. Старпом ругался, что на корабле вечно нет воды, приказал немедленно дать. Ну, я и… сказал Билялетдинову…, - оправдывался “черный Анис”, вахтенный механик.                - Все ясно! Цистерна с водой под завязку, а там нет редуктора, понижающего давле-ние воздуха. Сын степей открыл маховик и дал туда воздух давлением 35 килограмм! Еще бы, мать вашу за ногу!.                - Билялетдинов! Тебе же, морячок, сказали - эту цистерну на расход не ставить ни в коем случае! Говорили?                .                - Говорили мичмана Гудимова, да-а, - подтвердил Билялетдинов.                – Так почему ты дал туда воздух, сатана? .                - Мне приказала товарища вахтенный механика! – ну, вот что с ним делать?  И с Анисом? Убить?  Или  учить казахский? Добраться бы до базы. Радисты Могилевича хлопотали с передатчиком, замятым обшивкой цистерны.                - Хоть вообще не уходи из центрального поста, - сокрушался Шарый. Спустившийся с мостика командир неприязненно поко-сился на Андрея, но ничего не сказал и полез смотреть разруху. Передатчик, слава Богу, оказался цел, и Пашкины “маркони” через полчаса ввели его в строй. Цистерну придется заваривать в базе. Время 19.30. В 20.00 Шарый заступил на вахту.
               
                22.05
               
                …Кого-то там клянут и в мать и в бога.               
                Тревога!  Аварийная тревога               
                (Е. Гулидов)
      
        Поговорили с механиком и тот ушел по отсекам проверять вахту. Качка расслабила половину экипажа. Свободные от вахты безучастные к происходящему. завалились по койкам, углам и шхерам, На постах матросы стояли в раскоряку с мутными глазами, ухватившись обеими руками за поручни и трубопроводы - у кого что оказалось под рукой. Капанадзе ни за что не хотел уходить с мостика. Верхний рубочный люк прикрыли, чтобы не заливать центральный отсек.  Менялись вахтенные офицеры. На ходовую вахту заступал капитан 2 ранга Цыбешко.                .                - Боб, смотри, чтобы тебя там ветром не сдуло! – напутствовал его Шарый. Командир БЧ-2 был высок и худощав.                .   .                - А ты не закатись под щиты, - хохотнул всегда жизнерадостный Борис и, натянув поверх канадки прорезиненный химкомплект, полез по трапу наверх. Кулишин сменился, спустился вниз, мокрый с головы до пят, и ушел в свой первый отсек. Старшина команды трюмных мичман Гудимов собирал тряпкой потоки воды в центральном посту. Старпом маялся в неловкости перед бессменным на мостике командиром..                - Товарищ командир, давайте я вас сменю! Отдохните хотя бы пару часов!                -  Отстань, старпом, я скажу, когда надо будэт! Смотри, чтобы внизу все было в порядкэ. Постоянно провэряй с мэхаником вахту, чтобы никто нэ заснул в этой болтанке, у нас полкоманды таких морэманов, что только дэржис!                В штурманской рубке с картой работал Петров. Штурманенок Рашников, утомившийся и укачавшийся, дрых тут же на диванчике. Штурман щадил своего молодого коллегу.                В центральном посту появился доктор.                -  Николай Иванович, а ну-ка пройди  по отсекам, взбодри народ. Может у тебя есть таблетки от качки, раздай особо нуждающимся, - тут же приспособил доктора “Шмага”.                .               
 -  Это мысль! Сейчас мы из них моряков сделаем, - доктор с картонной коробкой с аэроном пошел по отсекам  Из рубки химика высунулся новый начальник службы вместо Сашки Крапивина – Арменак Саркисян. Смуглое лицо с национальной грустью в глазах, кудрявые, барашком, волосы. Прямо - Советский союз в миниатюре, а не экипаж!                -  Ну ты там как, Арменак? – подмигнул ему Шарый.                .                - Терпимо, -  без энтузиазма отозвался химик. Давно не видели только ;артиллерис-та”. Наверное, давит подушку, хлебнувши морской романтики  с качелями пополам. В 22.00 вахтенные из отсеков доложили, как обычно – отсек осмотрен, замечаний нет!  В 22 часа ноль 5 минут, среди относительной тишины, скороговоркой тревожно замигала лампочка на переговорном устройстве! Срывающимся на фальцет голосом лейтенанта Творожина из восьмого отсека по “Каштану”  донеслось:                - Центральный! Аварийная тревога! Пожар в восьмом отсеке, горит станция турбогенератора правого борта!!! – и отсек отключился.                - Восьмой! Восьмой! – восьмой молчал.       .                - Мостик! Пожар в восьмом отсеке, горит станция турбогенератора правого борта!  .                - Есть! Объявить аварийную тревогу! Докладывать обстановку! - тангентой звонка Гудимов подавал по кораблю сигнал аварийной тревоги – дзинь, дзинь, дзинь, дзинь, дзинь! Сколько эмоций он вызывает у всех, кто на корабле слышит его не первый раз. В сознание мгновенно проникают тревога и ожидание. Пока не объявят что случилось и пока не разберутся!  С первого раза этого состояния не понять!                - Пульт! Донцов, доложи, что там? - Шарый запрашивал пульт ГЭУ  в восьмом отсеке.                - Станция турбогенератора!  Она еще горит… дыма много, дышать нечем, включаемся в средства! - и далее звуки речи стали невнятными. Наверное Донцов включился в дыхательный аппарат. Что-то пытался кричать с пульта управления командир дивизиона Слава Соломин, но что именно разобрать не удалось. Электрическая нагрузка с турбогенератора “упала” на аккумуляторную батарею, мигнули лампы освещения. Из восьмого по включенному “Каштану” были слышны звуки, похожие на гудение электродуговой сварки, шипение и крики. Вахтенные не отзывались. Они боролись с пожаром. Боролись за свою жизнь и за жизнь корабля.  А всего три минуты назад ничто не предвещало беды…Воздушные компрессора пришлось остановить – не хватало электрической мощности. Запас воздуха высокого давления всего-то тридцать процентов! А подводная лодка без воздуха высокого давления – груда металла. С мостика кричали:                - Центральный! Доложить обстановку! – неизвестность хуже всего. Но докладывать было нечего. Восьмой не отзывался. Из девятого  матрос Фархутдинов через маску дыхательного аппарата сообщил, что отсек сильно задымлен, поскольку оказался открытым клинкет вытяжной вентиляции в сторону аварийного. Есть пострадавшие, с ними врач Ревега. Он тоже оказался в девятом. А где механик?                - Центральный! Пожар в шестом отсеке, горит электродвигатель цир-куляционного насоса! – доложил из шестого старшина Миронюк. Шестой отсек – реакторный! - Ничего - потушим! - заверил опытный спецтрюмный.                - Центральный! Я бросаю аварийную защиту реактора! – наверное, сорвал с себя маску управленец Донцов, чтобы доклад его был слышен. Зачем ты снял маску, Коля? - и снова из громкоговорителя, включенного на восьмой, были слышны звуки аварии – шипение, стуки, гудение еще работающих механизмов  и неразборчивые крики. И вдруг кто-то с пульта, хрипя и задыхаясь, с натугой донес совсем неожиданное и ужасное:                - Кончается кислород! Больше нету… про…щайте, ребята. Не поминайте ли…, -  и всё! - в центральном посту оцепенели.            .                - Как – прощайте?  Как – всё? Что там происходит? Как им помочь?                - Мы остались без хода! Мостик! Сбросили аварийную защиту реактора правого борта! - вниз спустился командир Капанадзе. Он пытался сам связаться с восьмым, но у него ничего не получилось.  Пергамент, напялив на себя штормовку, полез на мостик. Открывали рубочный люк, сверху хлынул поток воды и в центральном  опять загуляла река.                - Потушен пожар в шестом отсеке! - доложил из реакторного Миронюк.                - Добро! -  огромный корабль, оставшийся без хода, бешено и беспорядочно мотало гигантскими волнами. Кораблю нужен ход! Нужно держать носом на волну!                - Ну что там у вас? - запрашивал Капанадзе  восьмой отсек. Оттуда что-то отвеча-ли, но разобрать было невозможно.          .                .                - Может дать туда ЛОХ*? –  спросил командир.           .                - Фреон в аварийный отсек давать нельзя, мы не знаем все ли там включились в изолирующие противогазы, - заметил Шарый и подумал -  а кто не включился, тот уже отравился угарным газом. Старший на вахте, командир группы электриков, лейтенант Творожин через маску пытался что-то доложить, но разобрать было невозможно. Анисин был в десятом, но попасть ни в девятый, ни в восьмой он уже не мог – переборки задраены                - Фреон в восьмой давать нельзя! – повторил Шарый. .                - Центральный, обстановку докладывайте постоянно! – что докладывать-то? Предпо-ложения?  Реальность хуже некуда - хода нет, шторм крепчает, в перископ уже виден отвесный скалистый берег. Несколько минут прошло в томительном ожидании докладов из восьмого отсека.               
 Шарый опросил по связи все остальные. Кроме восьмого, девятого и шестого обстановка была нормальной. Седьмой, турбинный, запаривало.  Тумблер “Каштана”  постоянно включен на восьмой и оттуда были слышны приглушенные крики и стук. Наконец, удалось разобрать:                - Потушен пожар в восьмом отсеке! Станция обесточена! - надо вентилировать, чтобы спасти людей, которые, возможно, не успели включиться в дыхательные аппараты. Собрали систему вентиляции и запустили вдувной и вытяжной вентиляторы. В цент-ральном посту появился густой запах гари.  Минут через двадцать снарядили аварий-ную партию. В нее вошли Андрей Шарый,  как старший, химик Саркисян с прибором контроля газового состава, матрос – санитар Верховских и трюмный Шмаков.                В аварийном отсеке, залитом пеной системы пожаротушения и закопченом сажей пожа-ра, обнаружили грязных и чорных от копоти лейтенанта Творожина с вывихнутой рукой и старшину команды электриков Свистунова в обожженной до лохмотьев робе, обессиленно сидевших на палубе отсека прямо в луже огнегасителя. На пульте энергетической установки, неловко завалившись с бокового кресла к приборному щиту, лежал командир  дивизиона Слава Соломин.  Он был в изолирующем аппарате и  Шарый пытался нащупать пульс по его сонной артерии. Но пульса не было. Неужели конец…? Донцов без дыхательного аппарата сидел в кресле, упав лицом на панель управления. И  он тоже не дышал…Лисицын был в маске изолирующего противогаза, но в ступоре и от стресса никак не хотел ее снимать. Содрали силой.              . .                - Ввести реактор левого борта не могу – он в йодной яме… Выработка… ИП-46… ИП-46…, - взгляд его ошалелых глаз шарил по приборам, - я не могу, не могу…  Да пошли вы все!                - Все  ты можешь, Тимоша, можешь, - тормошил управленца Шарый, - командуй Миро-нюку и своeму КиПовцу*– пусть снимут конечные выключатели компенсирующей решетки, там еще 130 миллиметров до  верху! Ты понимаешь что если мы не дадим ход, нам всем конец? Нас  здесь125 человек!!! –  Шарый тряс Лисицина, пытаясь привести его в  чувство и осознание ситуации…  Но Тимофей  не понимал.                -  Тяни решетку и реактор пойдет. Пойдет! – Андрей три года был командиром реак-торного отсека и хорошо знал  системы.                - В аппаратной  радиация, Гришка же облучится! - упирался Лисицын.  Старшина 1 статьи  Григорий Миронюк все же отключил концевики и реактор пошел.            .                Соломина и Донцова перенесли во второй отсек, пытались делать искусственное дыхание и массаж сердца. Но тщетно - оба они были уже без признаков жизни…Не хотелось в это верить, ведь совсем недавно они… Как же это? В течение двадцати минут вентиляции удалось кое-как нормализовать атмосферу в восьмом отсеке.                - Доктора не удается привести в сознание! – кричал из девятого отсека механик.                - Выносите его в центральный!  Осмотреться в отсеках! - может еще кто-то не успел включиться в  дыхательный аппарат.
               
*ЛОХ–-аббревиатура – лодочная объемная химическая система пожаротушения   
***КиПовец - инженер по контрольно-измерительным приборам   

                На Большой земле
               
                Ей стало ясно, что не мужа ждет               
                А лишь конца скитаньям и разлукам…               
                (Вадим Валунский)   
       
         - Пожалуй, пора собираться и ехать на Север, - размышляла Настя, - закончился август. Пора. От Андрея никаких известий. Опять началась игра в молчанку! Нужно решить, что делать с Алешкой.  В сентябре ему в первый  класс. Наверное, лучше его оставить у мамы.   Она и сама просила, потому что вышла  на пенсию  и страшилась вынужденного теперь безделья. К тому же Елизавета Ивановна преподаватель и ей будет интересно заняться первоклассником, своим любимым внуком. И сыну лучше в южном городе с хорошим климатом – меньше болеть будет.
 Осень здесь прекрасная – в разгаре фруктовые базары, а с фруктами - витамины. Маме не будет скучно. Она очень любит мальчишку.  Отец, Владимир Петрович, еще работал в НИИ, где и Бобровский.   А вот Андрей относится к сыну не так, как хотелось бы Насте. Ей казалось - равнодушно. И это обстоятельство тоже  удобно укладывалось в ее сомнения и было предметом бесконечных споров и ссор.    Решено,  Алешка остается у бабушки и идет в первый класс. Благо школа напротив. Впрочем, Настя хитрила сама с собой. На самом деле ей хотелось оставить за собой моральное право в любое время вырваться с Севера проведать сына. Свои внутренние сомнения, на уровне подсознания, и навеянные после разговоров с Борисом убедительные доводы, складывались с маминым красноречивым молчанием и частым упоминанием имени Бобровского. Чаще, чем Шарого.   Наступил  классический кризис семейных отношений, какой бывает на шестой - седьмой год совместной жизни, как утверждают психологи. Не наступило пока только ясное его осознание.                Борис бывал часто. Неизменно внимательный и галантный, он приносил цветы и мелкие сувениры Елизавете Ивановне. И ей это было приятно. Выезд на Север Настя запланировала на 10 сентября и взяла билеты. Никаких известий от мужа она так и не получила.Какой невнимательный…               
               
                22.05 (продолжение)               
               
                Какая бы волна их не качала,                               
                В какой бы ни брели они дали,               
                Все корабли прикованы к причалу,               
                Сердцами тех, кто водит корабли…
                (Е. Гулидов)
         
       Командир Капанадзе, механик Малых, старпом Пергамент и Андрей Шарый в центральном посту обсудили обстановку.  Доктора Ревегу вынесли из задымленого девятого отсека, пена была на его губах и лицо почернело от дымной сажи горевшей резины и пластика. Он судорожно дышал. Спасти медика могла только кислородная барокамера. Но ее не было! И до базы еще сто пятьдесят миль.  Майор медицинской службы Николай Иванович Ревега надел  маску  своего  дыхательного  аппарата руле-вому – сигнальщику  Сизичу, который не смог натянуть ее  своими обожженными руками. Разве доктор думал, что обрекает себя на верную смерть? Закрывал ли он собой “амбразуру”, чувствуя себя героем?  Наверное, нет.  Чувство самосохранения у него было, как у всех нормальных людей. Им руководили другие чувства. Просто он не смог бросить больного матроса, своего пациента, по сути - мальчишку!  По каким - то своим собственным внутренним убеждениям… Но этого мы теперь не узнаем уже никогда...               
 - А  как же вы? – хрипел задыхающийся  Сизич.                .                - Я знаю, что делаю! За меня не волнуйся, - но минут через десять его потяжелев-шее тело навалилось на матроса. Доктор потерял сознание, потому что в его аппа-рате, который он потом нашел для себя, не было дыхательной смеси. Как у Славы Соломина и Николая Донцова.  Все оказалось так неожиданно, быстро и… просто. Сначала доктор с пеной на губах и синюшным лицом, подавал слабые признаки жизни, ловя воздух посиневшими губами. Химик Саркисян делал ему искусственное дыхание и массаж сердца, а  Сизич направлял в лицо струю кислорода из аппарата. Но, несмот-ря на все усилия, судорожное дыхание его становилось все реже и реже. Наконец, оно  прекратилось совсем и пульс больше не прощупывался.  Конец…               
      О потерях доложили командиру. Обычно смуглое лицо Капанадзе стало серым. Матроса от пережитого стресса бил потрясающий озноб. Он сидел у бездыханного тела корабельного врача и судорожно рыдал, размазывая слезы по закопченному лицу рука-ми в грязных бинтах. Рядом лежали тела тех, кто еще  всего два часа назад были Соломиным и Донцовым. Минер Кулишин накрыл их одеялами. В восьмом отсеке в закут-ке между механизмами по правому борту обнаружили еще одного погибшего – матроса Большакова. Этот из прикомандированных. Свободный от вахты, он спал там и погиб, так и не успев  окончательно проснуться. Рядом с ним лежал дыхательный аппарат, которым он пытался воспользоваться, но баллоны его тоже оказались пусты. Тяжелый угарный газ, опустившись вниз, до самого трюма, сделал свое смертоносное дело раньше, чем моряк успел что-нибудь со сна сообразить…Тимофея Лисицина привели в чувство с большим трудом. Он был еще в ступоре, но реактор все же ввел.  - Я пытался…, два дыхательных аппарата…, и оба - без кислорода… Но потом - повезло… Попался исправный.... Донцову не… у него…,  где Соломин…, - а было ли время про-верять спасательное снаряжение и пополнять баллоны дыхательной смесью?  Всего трое суток на прием… экипаж торопили на выход  и   много  чего не успели.                - Центральный! Аварийная тревога, пожар в реакторном отсеке! Горит электродви-гатель цируляционного насоса! – жизнерадостно доложил из реакторного отсека стар-шина команды Миронюк. - Даже не пожар – возгорание, короткое замыкание, в отсеке влажно! Потушим!,  -  оптимистично заверил центральный пост Григорий.                - Центральный! Заглушил реактор левого борта! – это  опять с пульта ГЭУ управле-нец Лисицын. Снова потеряли ход. И опять огромный корпус атомного корабля начало сносить на отвесный скалистый берег Кольского полуострова. Мыс Харлов, мыс Харлов - наша могила… Белую пелену гигантского прибоя видно в окуляры поднятого перис-копа. В пятом запустили дизель и Анисин с электриками, приняв в электросеть пита-ние от дизель - генератора, включил  левый гребной  электродвигатель на винт. Корабль стал управляемым и  начал движение,  пытаясь уйти от опасной близости скалистого берега. На душе временно стало легче,  но на оборудовании и электро-приборах появились потеки воды, угрожая вновь короткими замыканиями в электросе-тях. Обстановка в отсеках резко ухудшалась – их запаривало.                - Командир! До берега 25 кабельтовых! – тревожный доклад  из штурманской рубки.                - Лис! Вводи реактор левого борта! Дай кораблю ход! Мы лезем на берег! - хрипел Шарый в  “Каштан”, пытаясь убедить  Лисицына.                - Я не буду вводить, - истерично кричал с пульта Тимофей, - реактор в йодной яме, а в реакторном  пожар! Мы погубим людей! – управленец с пульта не мог видеть мыс Харлов и белую полосу прибоя и не мог понять, что без хода погибнут все… Он  на своем месте видел все иначе.  Командир и механик кинулись на пульт ГЭУ. Через минуту Капанадзе сообщил оттуда в центральный пост:                - Поддерживаю решение Лисицына, реактор вводить не будем!                - Почему? - вырвалось у Шарого. - Володя, - кричал он механику, -  у нас же нет хода... и воздуха! - отсеки опять начали запариваться. Там стало влажно и жарко. Из штурманской высунулся Петров:               
 - Тыщ командир! Дистанция до берега двадцать кабельтовых. Ветер и волна с моря нас сносят на скалы. Нашего хода одним гребным  не хватает, чтобы оттолкнуться!                - Этого нам еще нэдоставало!  Мэханики, вы дадите мнэ ход?                - Монтируем кабельную перемычку на правом борту, чтобы запустить второй гребной электродвигатель на винт! - доложил  механик Малых.                - Надеть спасательные жилеты! - скомандовал командир. - Штурман, доложишь, когда останется десять кабельтовых, я брошу якорь!                - Товарищ командир! Грунт скальный и наш двухтонный  не возьмет!                - Глубина семдесят метров! – уточнил Петров.                - Товарищ командир! - встрепенулся Шарый. -  Мы же не всплывем! У нас воздуха не хватит! У нас его просто нету! - под ложечкой засосало...                - Нас поднимут!                - На моей памяти еще никого не подняли, товарищ командир! -но Капанадзе не слу-шал. Или не слышал… Или не хотел слышать…. 
 - Зама и шифровальщика в центральный пост! - в центральный прибыли заспанный заместитель командира по политической части Илин и шифровальщик Осередько.                - А что случилось? – виновато спросил “артиллерист”, цепляясь за поручень и разг-лаживая ладонями мятое лицо.                .                - Приготовить аварийный сигнал.  Могилевич, как только будет готово – дашь радио в эфир!               
- Товарищ командир, но ведь это же…, - Илин хотел сказать – конец вашей карьере, но запнулся.                - Нэ вижу другого выхода! Нужно спасать экипаж! – сказал Капанадзе. Все молчали.  Скалистый берег с бешеным прибоем медленно, но неумолимо приближался. Шарый на секунду представил  себе  возможный  удар,  когда  расстояние  между кораблем и скалой станет равным нулю, но додумать дальнейшее не смог… Подсознательно не хо-телось додумывать…   Через два часа в районе появилась атомная лодка. Еще через час – плавбаза и крейсер, бывшая учебная цель. Правда, реально помочь они  вряд ли могли – буксир  в  этом шторме завести невозможно. Разве что… потом собирать по морю фигуры в оранжевых жилетах. Да и то! Но на некоторое время морально стало легче. Рядом свои! Подошедшая лодка ходила кругами. Командир по УКВ доложил флаг-ману обстановку и потери.                - Почему не вводите реакторы? – запросили с крейсера.                - Аппараты в йодной ямэ, активная зона выработана и ввэсти их нэвозможно! – отве-тил Капанадзе.                - Ой, как ты не прав, Гиви Васильевич! - подумал Шарый, но промолчал. Еще трид-цать минут томительного и тревожного ожидания и, наконец, механик Малых из вось-мого доложил, что кабельную перемычку смонтировали и запустили второй гребной электродвигатель на винт.   Корабль начал уверенно и помалу стал отходить от ко-варного берега.  Двое суток перехода до базы ходом в пять узлов прошли относи-тельно спокойно.  Кроме необходимых докладов и команд, других разговоров на лодке не было. Только хмурое молчание. Старались не встречаться друг с другом глазами, будто каждый чувствовал  свою долю вины в гибели товарищей. Поднялись укачавшиеся и, кажется, больше никто не чувствовал качки. Притупилось ее проявление. Никто не спал и  не вспоминал о еде...Это - стресс!      
               
                Пришли
               
                Напиться б, матом заорать ,               
                Кляня проклятое “железо”, штабы,
                главкома, тупость, власть, но понима-
                ешь – бесполезно…               
                (Vityaliy 073, мичман. Сайт www.FLOT.com)   
            
          В базе ошвартовались к стационарному причалу, в стороне от остальных лодок дивизии. Первыми на корабль прибежали встревоженные физики. Как это вы не могли ввести реакторы? А мы вам сейчас докажем! Вместе с ними на борт торопливо спустился заместитель флагманского механика Калисатов. Причал был оцеплен авто-матчиками и сход личному составу  на берег запрещен - до прибытия из Москвы коми-ссии Особого отдела и Технического управления флота! - объяснил заместитель ко-мандира дивизии Устинов. Прибежал начальник штаба  Марков, вернувшийся из коман-дировки - это же его родной экипаж. Он вызвал на причал Шарого и, отведя в сторо-ну, выслушал его рассказ, как все было. Хотел знать всю ситуацию из первоисточ-ника, которому доверял. Андрей рассказал  - и про прием корабля без ввода ГЭУ и про замечания по материальной части, и про  пожар, и как погибли  ребята, все до мелочи… ничего не утаивая. Старпом Пергамент построил экипаж,  моряки замерли  в оцепенении и сердца их щемила незнакомая  для многих  боль  утраты. На соседних причалах в траурной стояли матросы  дивизии. Коллеги… В машину скорой помощи, стоявшую  у  самого трапа, на носилках вынесли  доктора  Ревегу, Славу Соломина, Колю Донцова. За ними матроса Большакова. Из-под накинутой  простыни  видны жел-тые пятки его больших крестьянских ног.   
        Удивительно тихо и жутковато было в это прохладное и ясное сентябрьское утро. Как хрустальный колпак повисло над бухтой равнодушное полярное небо.   И  стремительные чайки, как вечные души погибших моряков, пролетая над самой водой, сегодня не кричали.  Чувствовали беду…
               
                Снова Север
               
                А помнишь город заполярный               
                романтику больших морей…               
                (Н. Седой)
          
             В иллюминатор уже видны сопки и озера. Бескрайняя тундра. Настя поежилась –  каким неприветливым  кажется этот край! Самолет снижался для посад-ки. Вот уже под ним знакомое озеро. Сейчас оно кончится и начнется посадочная полоса. Интересно - встретит или не встретит? Телеграмму она все-таки дала! Андрей уже не лейтенант и может отпроситься. Ему должны пойти навстречу. Приятно, когда тебя встречают, особенно если возвращаться не очень хочется – снова длинная полярная зима, снега, метели. Снова в четырех стенах и – ожидание, ожидание. И о чем говорить, как разрешить этот душевный разлад? Cамолет мягко приземлился на единственную взлетно - посадочную полосу военного аэродрома и вырулил к аэропор-товскому бараку. Видно   небольшую группу  встречающих за  оградой, но  Андрея там, кажется, нет. Настроение упало. Как ни бодрилась   на  перелете,  как  ни  поднимала его сама себе,  а  оно   все равно вдруг резко испортилось. Осталось тревожное  ожидание…  Из Мурманска два с половиной часа на “Икарусе” и вот уже мост через реку Лицу, вертолетная площадка, пушка, огоньки жилых домов. Темно и немного прохладно. Удивляться нечему - это Север и уже сентябрь. Короткое поляр-ное лето закончилось. Дома – никого! Легкая пыльца на полировке мебели, столах, но в общем - чисто. Проверила -  пустой тары от спиртного нет, в холодлильнике водка- полная бутылка. Значит не пьянствовал. Постучала к соседке.                - Ой, ну наконец-то, - открыла дверь Анжела с вечной сигаретой во рту, - а Андрея нет уже недели две-три, - сообщила она, - заходи. Знаешь, по - моему они  сегодня пришли, но какие-то слухи ходят. Вроде у них там что-то случилось. Только ты не волнуйся, ничего страшного и  Андрей, наверное, завтра появится, - поспешила она успокоить  Настю!                - Боже, как  же  все это надоело, - подумала Шарая, - неужели вот так всю жизнь? Возбуждение нарастало. Настя нервно ходила из комнаты в комнату в ожидании Анд-рея, но, открыв дверь, увидела Наталью. Исхудавшая и печальная, со слезами на глазах, она окончательно повергла Настю  в уныние и безысходность.                - Как ты, Наташенька, что у тебя и  почему ты в слезах? – спросила, обнимая Крапивин, Настя,-  что-то случилолсь?                .                - Саша умер, – едва сдерживая рыдания, выдавила  подруга, - мотался по госпита-лям, оформлял инвалидность.Тянули, тянули… Квартиру с трудом получил, но пожить в ней успел всего месяц и неделю. Как же я теперь? Кому я…                -  Милая ты моя…, бедняжечка!  Жалко Сашу, сколько ему было - 35? И что ты  соби-раешься делать? Уедешь? А у нас тоже  неладно в экипаже, что-то у них случилось и мы пока не знаем…               
 - Ты не волнуйся, Настя! У них там, правда, не все в порядке. Но твой Шарый жив и здоров! Это уж я знаю точно! Узнавала специально... через своих.                - А кто же … не здоров? - окаменела  Настя.                - Кажется, доктор! Ну, этот – Ревега…. Еще кто-то… не знаю. Но это под большим секретом! Никому ничего не говори, пока начальники сами не скажут. А то… Особисты уже пресекают всякие разговоры!  А твоего Андрея я видела перед самым его уходом в море. Они как-то быстро – только приехали и сразу…                Засыпала Настя с трудом. С мыслями обо всем – о себе, о сыне, об Андрее. Вообще о жизни. Беспокойный  ее сон был наполнен  видениями – мелькали чьи-то  лица, как тени, волновалось темное море, один за другим катились его свинцовые валы и из них всплывала черная  подводная лодка.  Это был тяжелый полусон - Настя  слышала, как беснуется   осенний ветер и, как раненая птица, бьется в оконное стекло телевизионный кабель.
               
                Разбор
               
                Я не помню мерзавцев, в штабах оглупевших от лени,               
                Я не помню кричащих от страха – до рвот, но я помню               
                парней, что не стали в беде на колени…               
                (С. Шабовта “Песнь ветеранов”)    
          
            К обеду на корабле была уже толпа посетителей. Прибежали флагманские специалисты дивизии, за ними повыше – штабные, с флотилии. Последними спешно прибыли офицеры из штаба и Технического управления флота. Каждому, по принадлеж-ности к боевой части или службе нужно было все рассказать, предъявить документа-цию для проверки и немедленного устранения выявленных замечаний.  В ожидании московской комиссии, им нужно было успеть подчистить и свои хвосты, чтобы не по-пасть под раздачу. Все они были предупредительны, вежливы и даже ласковы. То ли из сочувствия, то ли от желания предотвратить нежелательную для них информацию наверх. Приехали без фляг за пазухой, обычных  при инспекторских проверках, и спирта не просили.  К концу дня, не спавшие несколько суток  корабельные офицеры вообще ошалели от наплыва гостей, бесконечных объяснений, предъявлений и настав-лений – что и как говорить москвичам. Физики доказали, что реакторы в рабочем состоянии, что их можно было ввести, и, довольные собой, убыли с корабля. Командир дивизии Караваев был еще в Белом море и, похоже, возвращаться не торо-пился.                - Володя, ну ты как? – опекал Калисатов механика, черного от копоти и с красными, от бессоницы, глазами.                - Пошел ты…, Борис Аполинарьевич, знаешь куда! - хмуро огрызнулся Малых, раскури-вая “Беломор”. Папироса, сломанная у мундштука, не хотела затягиваться, механик  в сердцах швырнул  ее за борт и пытался грязными от копоти пальцами выковырить из мятой пачки новую. И уточнил, куда должен пойти Калисатов… Командир ушел в штаб дивизии на совещание к Устинову. К вечеру, когда гости наконец, покинули корабль, экипаж  повалился спать. Назавтра, когда прибыли москвичи, целый день пришлось давать показания и им - комиссиям Особого отдела и Технического управления ВМФ. Заместитель флагманского механика Борис Аполинарьевич Калисатов, вызванный на собеседование вместе с механиком Малых, заявил, что рапорта с полным перечнем замечаний от последнего он не получал и никаких документов на этот счет не имеет не имеет.                .                - Есть акт о приеме подводной лодки и в нем подпись Малых. В акте серьезных заме-чаний, как вы видите, нет, иначе мы бы в море их не выпустили.                -   Да как же, Борис Аполинарьевич, вот эти замечания. Они же были у вас на столе, у вас перед глазами…, -  Малых вынул из кармана репсовой робы скомканные бумажки с замечаниями, - вы же их сами…                - У меня их не было и нет! – отрезал зам флагмеха, - Володя, ну ты что? Разве  там есть моя подпись? - Малых молчал. Подписи Калисатова на перечне замечаний не было.
               
                Встреча               
                               
                Мне все надоело - разлука, быт неустроенный наш,               
                Тоска – безысходная мука, что гложет меня каждый
                час .               
                (Юрий Диаментов )
 
       - Ну, наконец-то! - Настя поднялась навстречу Андрею, когда он открыл дверь, - ну что там у вас? Впрочем, я уже все знаю. Это трагедия! И что же теперь будет? – обнять Андрея она так и не решилась, потому что он не успел отмыться, как следует, от копоти на лице и руках и от него веяло запахом гари. Андрей был еще в ступоре после всех событий последних дней и бессоницы.      
 - Знаешь, я Алешку оставила у мамы. 1-го сентября он пошел в школу, там, рядом с нашим домом. Мы все были!  И Борис тоже… Все было так торжественно и красиво - этот первый звонок на ленточке, музыка! Правильно я сделала?                - Погоди, Настя, дай мне раздеться хотя бы… Я сейчас… помоюсь…                - Ну вот, я приехала, а ты даже не хочешь меня слушать. И так - всегда!                – Я хочу, но не могу пока прийти в себя. Извини…               
- Ну, вот опять – твои дела, твоя служба, твои проблемы, а семья для тебя…                - Семья для меня, Настя, - все…, - Андрей опустился на стул.                - Где же все? Я тебе о сыне, а ты мне о своих делах. Ты к сыну относишься, как к чужому…                - Настя, перестань, пожалуйста…                - А разве это не так? Мы тут с Алексеем для тебя как бесплатное приложение. Для тебя - чтобы было, как у всех!  Но другие к своим детям относятся…                - Настя, я смертельно устал… Дай мне…                .                - Что? Не нравится? Тоже мне, герои-подводники! Какие вы герои? Угробили доктора!                - Настя!!! Ты… как ты можешь? – у Андрея перед глазами  вдруг возникло лицо погибшего Ревеги и он вскочил.                - Какие вы  герои? Мне особисты рассказывали…, я знаю… - женщина распалялась.                - Что тебе рассказали особисты и с каких пор ты черпаешь сведения у них? - но Настя уже поняла, что под злую руку наговорила лишнего.                - Говори, что ты знаешь…, - Андрей достал из холодильника бутылку водки, налил полный стакан и выпил залпом, не закусывая.                - Нам с тобой давно нужно поговорить! Вот – опять пьешь! - пыталась перейти на другую тему Настя.                – О чем?                - О нашей жизни, о перспективах.                - Что? Прямо сейчас? Какие перспективы? Ты что, не понимаешь?                - А почему бы и нет?                -  Знаешь что…                -  Что? Я вижу, ты не очень рад моему приезду!  Хочешь, чтобы я уехала?-  запаль-чиво выпалила Настя, не осознавая, что сама осложнила обстановку, как будто какой-то внутренний голос ее к этому подталкивал.                - Я этого не сказал! Но если ты…, - вяло  вспылил Шарый.                - Мне все надоело, Андрей! Это не жизнь, а сплошное ожидание  жизни, вперемешку с твоими неприятностями…                - Надоело? Уезжай! Я тебя не держу… Вообще, я очень устал!                - И уеду! – поссорившись, спали врозь. На другой день Настя, еще не остывшая после вчерашней размолвки,  все - таки уехала. Все жизненные сомнения, мучившие ее так долго, сошлись в этом отъезде. Казалось, нужен был только повод. Искра.   И она возникла…
               
                Выводы               
                               
                Светлой памяти доктора атомной ПЛ К-8               
                старшего  лейтенанта  Арсения Соловья
                - А память? – Черная шинель Фуражка, китель,               
                горсть медалей, "Парадка", смятая постель               
                Пустой причал… Любили… Ждали…               
                (Vitalij 073,   мичман Сайт www Flot.com)   
 
       Догадывались, что всю вину, как обычно, свалят на экипаж, но такой финал все - равно застал врасплох. С должностей сняты командир корабля Гиви Капанадзе, механик Малых и… гулявший в отпуске у самого синего Черного моря флагманский механик Хапов. Капитан 2 ранга Малых за ”не принципиальность при приеме матери-альной  части. Флагманский механик -  за …“плохую организацию электромеханической службы  дивизии”. Шарый предупрежден о  “неполном служебном соответствии". Заместитель флагманского механика Калисатов сказал Андрею:                - Это тебе, как медаль на грудь! Гордись! За одного битого – двух небитых дают! - и хохотнул. Он, вопреки всему, что случилось, остался в должности. Однокашник по училищу взбодрил еще проще:                -  Ты, чудак, остался жив, а  все  вы были на волоске! Забыл, как все это совсем недавно было на восьмерке? Помни об этом всегда! А сейчас  - живи и радуйся! - но радоваться было трудно.  Доктора Ревегу, Славу Соломина и Колю Донцова родствен-ники забрали хоронить на материк. Большакова приняла  полярная земля. Старуха мать из костромского села не смогла приехать… Дорога дальняя и нездоровье… Неизгладимый след оставили в душах моряков эти утраты. Наверное, после трагедии, случившейся прямо на их глазах, многие в экипаже стали совсем другими. Какими?                И вот только теперь на свет явились злополучные замечания  по материальной части, которые “халатно не заметил” механик Владимир Константинович Малых. Составлен график их устранения, немедленно начат ремонт и о  его  выполнении ежедневный доклад заместителю флагманского механика Борису Аполинарьевичу Калисатову, счаст-ливо сохранившемуся в должности в этом наводнении снятий и выговоров. Запчасти добывали известным способом. Ну, и плавреммастерская… Впрочем, все, как всегда…  Шарый, и не только он, мучился сомнениями – он что-то не сумел, не успел, не предотвратил! Илин поручил Андрею, как другу Ревеги, оповестить семью доктора и проинструктировал, что и как говорить..                - Скажете, что погиб при исполнении служебных обязанностей, -  и все! Больше ни слова! Вы  меня поняли, Шарый?  Больше – ни слова! Это требование оттуда, -  и он выразительно поднял    указательный палец вверх. Такой же инструктаж получили и другие оповестители. Как показаться Ларисе на глаза?   Как выдать ей этот бездушный набор  слов, как успокоить, когда и свое сердце разрывается на части? Начальник политотдела Каретников доложил наверх, что в семьях  моряков   известие  о  гибели  офицеров  и   матроса   воспринято “с пониманием, переносится “мужест-венно” и  что “неправильных настроений и нездоровых разговоров на эту тему в военном поселке не отмечено”… Вероятно,  он относил этот факт к успехам своей политико - воспитательной работы. А Настины слова точили душу Шарого сильнее ее отъезда. Он не понимал, что этот экспромт –  обычное проявление женского харак-тера – в сердцах, под злую руку свалить в одну кучу все проблемы. Он не догады-вался, что это, не осознанный  до конца, отзвук ее внутренних переживаний, о которых он, занятый службой, никогда даже не подозревал.    
               
                Дорогой мой…
               
                Там в туманы кутаются скалы,               
                Там с тревогой ждут у берегов,               
                Женщины особого закала –верные
                подруги моряков...               
                (Г. Цветков Женам подводников.)
         
        “Икарус” увозил Настю из городка. Навсегда или как? Мелькали  знакомые до боли пейзажи  -   порыжевшие   сопки, тундра, наверное еще с грибами и ягодами. В городке оставались подруги – Тамара Маркова со своей Дарьей, КатяЛисицына, Наталья с Инночкой, Соня Рашникова, Анжела…  Докторова жена, а теперь вдова, Лариса с дочкой. После всего и со своими проблемами. Они никуда не уехали.
И Андрей… Обида еще остро давала себя знать.               
- Так  я  ему нужна. Была   бы  нужна – побежал бы следом.  Но… он остался, а я… уехала, - это все не давало покоя… и мысли, мысли. Пассажиры в автобусе весело переговаривались, два лейтенанта  открыли бутылку водки и украдкой, стесняясь, разливали в раскладные стаканчики. Наверное отпускники. Отпуск здесь всегда был событием  долгожданным и потому радостным. На Севере уже дождливая осень, а на Юге бархатный сезон.  Лупоглазый карапуз с колен  соседки тянулся к яркой пуговице настиного плаща, норовясь открутить. Что же будет дальше, мучила Настю мысль, так и не дав за все сто километров пути до аэропорта в Килп - Ярве вздремнуть. Билет с трудом, но удалось приобрести. До вылета оставалось еще три часа. Неуютный барак  эаропорта  на военном аэродроме, мелкий моросящий осенний дождь усугубляли настроение и вскоре от тяжелых мыслей стало совсем невыносимо.                - Боже, что я делаю? Зачем все это? Что я скажу Алешке, он же спросит  – где папа, пришел ли он с моря, сколько шоколадок привез? Он ведь большой уже, Алешка. А мама… Что мама?  Мама многого не понимает. Зачем? – возбуждение нарастало, мучили сомнения и вдруг вспыхнула мысль:                – Ведь я его, фактически, бросила! Оставила в беде. Одного! Как же я? Как я мог-ла?  - Настя, бросив  дорожную сумку, ходила кругами по аэропортовской площадке со своими мрачными мыслями среди веселых отпускников. Наконец, решение пришло. Она решительно сдала свой билет к радости очередного безбилетника, схватила сумку  и бросилась на  стоянку такси. Рыжий парень, таксист, согласился подкинуть в Западную Лицу за пятьдесят рублей – за туда и обратно. “А кого я из вашего захо-лустья, да еще вечером,  возьму?” - и болтал всю дорогу…                Если бы Настя отвлеклась от своих тяжелых мыслей, она многое бы узнала из трудной и опасной жизни таксистов.  Cколько нужно  сдать за смену выручки и сколько отстегнуть слесарям за ремонт. Но Настя не слушала его,  занятая своими мыслями, а потому так ничего и не узнала.  Дверь квартиры Шарая открыла своим ключом и застала Андрея лежащим на диване в кителе и брюках. На полу перед диваном стояла початая бутылка водки. Он вскочил и она увидела его небритые щеки, воспаленные от бессоницы глаза, его недоумевающий взгляд и слегка дрожащие руки.                - Андрюша, милый, прости! – Настя заметила его повлажневшие глаза, от охватившего ее волнения дыхание  перехватило и она порывисто бросилась к нему на шею, не сдержавая внезапно хлынувших слез.                - Родной мой, я тебя никому не отдам, никому! Слышишь?  Прости меня, прости! –  слезы ее катились по его небритым щекам и скатывались за шиворот грязного кителя, еще пахнувшего корабельным пожаром, - Я сейчас что-нибудь приготовлю. Я сейчас! Сейчас… А китель сними, я  проверну его в машине, - тормошила она застывшего  перед нею мужа. Когда  перед  стиркой Настя  освобождала карманы  андреева  ките-ля, она нашла в нагрудном, слегка  помятую, свою еще студеческую  фотографию,  где  она   снята  с   капризно  вздернутыми губами, но  с  детским  открытым и наивным вопросом в глазах – что ждет меня впереди…?                С надписью на обороте: - “Родной мой, я всегда рядом во всех твоих штормах!    И с тобой, любовь моя, никогда ничего не случится!”               
               
                ЭПИЛОГ               
               
                Постигая законы помалу, спотыкаюсь порой на бегу,               
                Понимать вроде  все  понимаю, но простить - ну
                никак не могу.               
                Е. Гулидов)
            
         Случилась беда, а лодка была у причала. Погиб матрос. Сидел над открытой аккумуляторной ямой, вдруг искра, взрыв и - готов! Конечно, гремучая смесь – воздух с водородом! Аккумуляторная батарея старая и “газует”. Рано утром дежурный по живучести капитан-лейтенант Анисин доложил заместителю флагманского механика Калисатову, что на этом корабле  не  работает  газоанализатор  контроля  содержа-ния водорода. И запись в журнале дежурного по живучести о неисправном приборе, как назло, сделал. Заместитель флагманского механика Калисатов бегло пробежал  глазами по страницам и расписался.  А к обеду – ЧП.  Борис Аполинарьевич, еще до прибытия компетентных органов, вызвал “черного Аниса” к себе и, заговорщически подмигнув, предложил заменить лист со своей подписью в журнале дежурного  на другой, где его подписи не было. Вместе и заменили. Но на этот  раз Калисатову не поверили, несмотря на то, что его подписи не было нигде.  Доказательством был сам Анисин,  который  по  известным причинам не мог соврать  особистам. Калисатова сняли с должности и определили в штаб флотилии  сверх  штатного  расписания. А он уже  примерял на себя должность  флагманского механика вместо зря снятого Хапова.               
      Командир дивизии капитан 1 ранга Караваев, получил, наконец, звание контр - адмирала. Цена погон с зигзагами, правда, была высоковата, четыре жизни - доктора Ревеги, комдива Соломина, управленца Донцова, матроса Большакова и снятые с должностей офицеры.                Шарого вызвал к себе начальник политотдела дивизии Каретников. С чего бы это? Редкий случай!  Обычно приглашали в преддверии крупного “фитиля”!                - Андрей Викторович, - начал начПО, когда Андрей сел на стул напротив - я слышал, вам не нравятся порядки в нашем флоте?                -  На нашем флоте мне не нравятся беспорядки, -    с вызовом ответил Андрей и подумал, – наверняка “артиллерист” накатил.  Резануло слух  –  “в нашем флоте”, моряки так не говорят!  – Каретников слегка опешил. Спросить – какие, нарвешься на правду - матку. Тогда что? Помолчал.               
 -  Мы тут подумали насчет вашего продвижения, товарищ Шарый. Аттестации у вас хорошие и вы уже опытный инженер - подводник, но вот, правда, последняя авария…, - Андрей  с трудом сдержался, чтобы  не выдать начальнику политотдела свое пони-мание ситуации  - “теперь  я уже  точно знаю откуда берутся аварии…”  Они поду-мали… А о чем они думали, когда погибали Ревега, Донцов, Соломин и Большаков? О соцсоревновании? – Шарый до боли сжал под столом кулаки, скулы непроизвольно свело, но он промолчал.                -  Но я не об аварии. Знаете, не совсем все от нас зависит.  Некоторые сведения из вашей биографии…, -  сказал Каретников  и закурил -  курите, - предложил он, - ну, вы знаете, как у нас  строго с мандатной комиссией. Вот ваши дед и прадед…                - Да, насколько я знаю, дед был офицером царской армии и командовал ротой на фронте до 1917 года. А в гражданскую, с 1919  в Красной Армии, полковым команди-ром. А прадед…  Но это их биографии.  Не моя. А в чем дело? Начинается гражданс-кая война?               
 - И репрессирован в 38-м? - не заметил шпильки Каретников.  Или сделал вид, что не заметил.               
 - Да, но реабилитирован в 56-м! - Шарый еще не понимал…                - А его отец, полковник Иван Шарый, служил в Белой армии, кажется у Врангеля?                - Да, но я знаю это очень смутно, -  начПО в продолжительной паузе барабанил пальцами по столу.                - Знаете, товарищ Шарый, вам нужно подумать, где бы вы хотели служить. Может  на берегу? Выслуга у вас большая, в тридцать шесть… Вы ведь на лодках - то уже 14 лет! Год за два…               
- А почему вдруг возник этот вопрос?  Напротив, я хочу служить на подводных лодках… И еще, Аркадий Борисович, я считаю,  что настоящий флот на самом деле  –  корабли и те, кто ими командует, а армия - это батальоны, - дерзко, невпопад, но  с явным вызовом заявил Шарый и про себя подумал – к чему это я? Наверное – штабы…  достали. Каретников  не  отреагировал на вызов,  глубоко задумался, догоревшая сигарета жгла ему пальцы и пауза затянулась. Потом  начПО долго задумчиво вминал окурок в пепельницу и закашлялся.                - Времена сейчас такие, товарищ Шарый, времена…, -  наконец неопределенно сказал он, - вы свободны, - начальнику политотдела больше нечего было сказать Андрею…                Шарый вышел. Как не сдерживался, а все же разволновался….  На причале прохладный сентябрьский ветерок  остудил его пылающую голову. Вдалеке по заливу в синей туманной дымке  в море выходил  красавец эсминец, острым форштевнем  разрезая серую водную гладь, оставляя за кормой пенистый  кильваторный бурун и все  земные  заботы и проблемы.                .                –  В море все яснее  и проще, - подумал Шарый.                Вдоль причалов строем шел его экипаж готовить корабль к новому дальненму походу.             Далеко - в Атлантику.

 Североморск – Черновцы – Киев            
  2010 - 2015