Убийство священного врача. The Killing of a Sacred

 -Ну вот, ты рассказывая мне о своей жизни анестезиолога-реаниматолога полной самопожертвований и страданий, с невероятными победами над смертью, о твоих глубоких и искренних переживаниях, горьких минутах отчаяния и ощущения собственного бессилия при гибели больного или раненого, все это рисует образ идеального, безупречного врача, вся жизнь которого была посвящена служению Жизни и борьбе со Смертью. Но все же скажи, только честно, проработав столько лет в анестезиологии-реанимации, постоянно видя множество смертей на протяжении тридцати с лишним лет, неужели ты спишь спокойно и тебе не в чем себя упрекнуть?

      Если это так, то ты наверно действительно идеальный врач и человек. Но как-то не верится мне в человеческую идеальность. Ведь, как бы там не было, работая на грани между жизнью и смертью, и эта грань, позволю себе заметить не твоя, а пациентов которых ты должен спасать, я не поверю, что все так уж было безупречно. Какие бы причины не приводили к этому, но по твоей вине или же с твоим невольным участием умирали люди, которые могли бы наверно выжить. А если это так, то в этом случае ты являешься убийцей. И пусть до этого и потом ты спас множество людей, и они благодарны тебе и видят в тебе того единственного спасителя и идеального врача, подарившим им жизнь. Но по законам Божьим ты все же нарушил заповедь «Не убий» и даже одна загубленная по твоей вине жизнь перечеркивает всю твою святость и идеальность. Ставит тебя в один ряд с остальными убийцами. Я думаю, что даже страшнее убийца в белом халате, которому доверили жизнь страдающего и который полностью зависит от врача, чем обыкновенные насильники и бандиты. Потому, что от насильника или бандита жертва еще может как-то пытаться защититься, то перед врачом – полностью беззащитна. Ибо, пациент или его родственники верят, что этот человек – врач, и он спасает. Так, что если ты действительно пройдя столь трудный путь веришь, что не нарушил заповедь «Не убий», то я тогда действительно преклоняю голову пред тобой и прошу извинить меня за вторжение в твой глубоко личный мир.

           Ты надеюсь не сомневаешься, что я люблю тебя и  восхищаюсь тобой. Но эти вопросы, что я задала, всегда мучили меня, человека далекого от медицины и сугубо гуманитарно-литературного. Мне хотелось понять, что творится в душе человека, который  посвятил свою жизнь медицине, спасению людей, после осознания им собственных ошибок, приведших к гибели человека. Как он живет с этим дальше, как продолжает лечить пациентов, понимает ли он, осознает, что он убийца. Наверно это страшно.
          Я   пыталась найти ответы в мировой литературе, но знаешь не нашла ни одного произведения, которые бы помогли получить ответы на мучившие меня вопросы. Может фильм «Убийство священного оленя - The Killing of a Sacred Deer» Йоргоса Лантимоса вновь заставил меня обратиться к теме «врач и убийство».  В этом фильме врач-убийца не сам осознает свершенное им преступление, а был вынужден принудительно принять этот факт. Принять и понести кару. Страшное возмездие. Но мне кажется герой этого фильма, врач-убийца, не принял до конца своей вины.
Вот так мой милый, еще раз прости и конечно же можешь не реагировать на мои литературно-психологические фантазии.

            Он внимательно посмотрел на нее, своими серо-голубыми глазами. В его взгляде она вдруг нет, не увидела, она ощутила каким-то шестым чувством, отражение вселенской печали и тоски, и наверно вечности или даже смерти. Она раньше ни когда не видела его в таком состоянии. Практически всегда иронично-жесткое выражение его лица, скрывающее истинные эмоции, полностью исчезло и она поняла, что по всей видимости затронула самые глубинные и потаенные уголки его сознания, или может быть не сознания, а совести и души.
         
             После длительной паузы он ровным, абсолютно спокойным тоном, без всяких эмоциональных оттенков начал свой монолог.
- Ты задала очень непростые вопросы. И поверь, за многолетнюю свою медицинскую службу, я ни когда не обсуждал эту тему с коллегами, и не слышал, что бы кто-нибудь из них поднимал эти вопросы. Я опять-таки не могу говорить обо всех врачах, но честно и откровенно расскажу о своих личных ощущениях и своем глубоко личном взгляде на эту проблему. Самую наверно страшную проблему профессии врача.Ты совершенно права, эта тема - табу для обсуждений. И не потому, что кто-то искусственно запрещает. Нет, я думаю, что это механизм внутренней самозащиты мозга от разрушения психики, ибо осознание себя преступником, убийцей несомненно должно привести или к сумасшествию, или к самоубийству. Но это может происходить только у врачей, которые пришли в медицину не ради карьерного роста или обогащения, а для истинного служения гуманизму. К сожалению, я знаю многих  врачей, для которых профессия врача является способом удовлетворения собственных амбиций, достижения славы и богатства.
Обладая хорошими знаниями, мануальными навыками, добившись успеха при лечение тяжелых больных у некоторых врачей рождается ощущение безграничной власти над жизнями пациентов и собственной непогрешимости. Они порой сами не осознают того, что у них формируется синдром Бога. Неуспех в диагностике или при лечении больного они рассматривают не с позиций трагедии в судьбе конкретного человека, а как удар по их авторитету.
Что бы понять о чем это веду речь, маленька иллюстрация.
Знаменитый врач,  известный как один из лучших в стране и обладающий  виртуозной техникой операторского мастерства, внушал на утренней конференции своим врачам,
- Вы дорогие коллеги, не собрали материалы и не подготовили соответственно доклады для международной конференции. Вы объясняете всем нам, что в последние две недели поступали очень тяжелые пациенты и было много трудных операций, которые вы не могли доверить молодым коллегам. Ну что же, вам кажется это подвиг и это оправдывает вас. Получается, что работа в операционной и реанимации для вас важнее участия в конференции. А теперь ответьте, пожалуйста, кто узнает о вас, как о великом хирурге или реаниматологе? Ну хорошо, пациент спасенный вами, его родственники, сарафанное радио. И все. Узок круг этих людей. Я понимаю, если бы это были медийные личности, политики, крупные предприниматели, то тогда несомненно ваш успех стал бы достоянием не побоюсь сказать миллионов граждан, и вы бы тогда прославили и себя, и нашу клинику и наконец меня, как вашего руководителя. И тогда честь вам и хвала. Это несомненно было бы оправданием вашего неучастия в научной работе. Но в ваших случаях, это простые люди. Они наверно вам даже коробки конфет не принесут. Запомните больные будут поступать всегда к нам, что бы не происходило. И поток их нескончаем. Но, что бы добиться истинного успеха надо много писать статей, делать доклады на конференциях всех уровней, а лучше крупных симпозиумах и тогда поверьте, вы будете узнаваемы и вы станете авторитетом. Еще коллеги пример для вас. Вы знаете все отличного хирурга, и я думаю абсолютного виртуоза, даже гения хирургии Виктора Михайловича Милорадского, он работает заведующим отделением в дружественной нам клинике. Но скажите пожалуйста, кто еще знает, что он великолепный хирург. Ну конечно мы, его коллеги. Спасенные им пациенты, их родственники. Но в этой же клинике работает профессор Эльдаров. Как оператор Эльдаров просто никакой. Но к нему больные едут со всей страны и хотят, что бы именно он прооперировал. Он конечно же оперирует их, но ассистирует ему всегда кто? Правильно, Виктор Михайлович. И как вы понимаете операции проходят великолепно. Эльдаров даже в отпуск идет одновременно с Милорадским. Виктор Михайлович видите ли считает, что его работа в операционной гораздо важнее, как он говорит, ни кому не нужных статеек, переписок с западных исследований. А вот профессор Эльдаров благодаря своей дальновидности и научному таланту добился всеобщего признания в стране и известен за рубежом. Я думаю, что к сожалению время берет свое, и в скором времени, а время летит ой как быстро, Милорадский станет менее активным в силу возраста, его проводят на пенсию и забудут. А вот профессор Эльдаров будет трудиться до тех пор, пока сам не захочет покинуть свой пост. И на его труды еще будут долго ссылаться и цитировать. Так что делайте выводы. Что касается вас, дорогой коллега, то за срыв научного плана, вы на две недели отстранены от операций. И если в последующем повторится подобное, то поверьте я расстанусь с вами без всякого сожаления. Больниц в нашем городе много и вы найдете в них применение своего таланта. И пусть пример Виктора Михайловича служит для вас отрицательным примером.
    И вот я думаю, что для таких врачей не существует морально-этических проблем при смерти пациента по их вине, или по вине врачей, которыми они руководят. Они считают эти смерти закономерными, платой за дальнейшее развитие науки и прогресса. Одна потерянная жизнь во имя научных изысканий спасет много десятков других.
Эта категория врачей на мой взгляд самая опасная.
          К сожалению доминация подобных врачей становится все более очевидной. Яркие, отлично срежиссированные презентации на телевидении, в социальных сетях, съезды и научные конференции породили новую генерацию шоуменов от медицины. Говоря правильные слова, демонстрируя свою эрудицию и тонкий юмор, они становятся крайне популярными в массах. Но все становится крайне плачевным, когда приходится сталкиваться реальным больным с реальной больничной жизнью.
              В то же время врачи с плохими знаниями, врачи алкоголика или наркоманы разве они менее опасны. А главные врачи и заведующие отделениями, когда они не соблюдают в должной мере санитарно-гигиенические нормы, не обрабатывают реанимационные отделения и операционные, или обрабатывают не в полной мере, разве они не становятся причиной смерти многих больных от гнойно-септических осложнений и тем самым превращаясь в серийных убийц.
А нехватка медикаментов в стационарах и поликлиниках, отсутствие препаратов для лечения онкологических больных, централизованная закупка некачественных дженериков, разрушение системы медицинского образования, не превращает ли все это руководство министерства здравохранения уже не в серийных убийц, а в участников геноцида.
             Как понять тонкую грань, ощутить ее, чтобы повально не обвинить всех причастных к современной Российской медицине в соучастии в преступлениях.

               Ну а теперь мы подошли к самому страшному для меня.
Нет, я не считаю себя святым. Я расскажу тебе сейчас о своем комплексе вины и своих преступлениях. В начале как это было. А потом, как я с этим живу.
            Ты помнишь, что моя карьера врача анестезиолога-реаниматолога начиналась в маленьком Сибирском городке. Город со ста тысячами жителей, в основном шахтеров. Вокруг города глухая тайга, с множеством лагерей для заключенных и воинскими частями. Итого наша центральная городская больница обслуживала порядка ста пятидесяти  тысяч жителей города и прилегающих в тайге поселений. Наше отделение реанимации-анестезиологии состояло из заведующего, четырех врачей и тридцати сестер, анестезисток и сестер реанимационных палат.
Мы обслуживали не только наш стационар, а так же роддом и детскую инфекционную больницу. И на все это пять врачей анестезиологов-реаниматологов. Из этих четырех врачей нашего отделения один был хронический алкоголик, второй немного сумасшедший с многочисленными разводами, женитьбами и хобби - собиранием самолета, склонный к пьянству, но не критически. Третий был воспитанный и интелегентный парень, который все время мечтал перейти в рентгенологическую службу, и только ждал момента, когда освободится ставка рентгенолога. По договоренности тещи Семенчихина с нашим главным врачом, место было гарантировано. Теща Алексея Семенчихина была директором самого большого продуктового магазина нашего городка. По важности занимаемого ею поста, в иеархии элиты города она была на одной ступеньке с первым секретарем горкома КПСС. То есть выше ее и первого секретаря в городе не было ни кого. Алексей был неплохим парнем. Он заканчивал интернатуру по анестезиологии–реанимации в Томском университете. В те времена интернатура по анестезиологии – реанимации была одна из самых сложных. Прорваться в анестезиологи-реаниматологи мечтали многие будущие врачи, по крайней мере конкурс у нас в Кемерово был порядка тридцати человек на шесть мест. Такая же картина была и в Томске. В интернатуру проходили или те кто на протяжении лет четырех-трех посещал СНО (студенческое научное общество) по анестезиологии, имел хороший средний балл или по блату, то есть по протекции высших сил. Алексей наверняка был блатной, тем не менее знания он получил хорошие, да и мануальные навыки у него были нормальными. И что самое главное, он не пил. Поработав несколько лет в нашем городке практически без выходных, в окружении мягко говоря странных коллег, он понял, что повышенная зарплата анестезиолога-реаниматолога ни в коей мере не компенсирует адское напряжение и бесконечное число бессонных ночей. Рентгенология была самая крутая профессия и попасть в нее могли точно уж только избранные. Алексей женившись удачно по любви попал в круг избранных. Мечта о рентгенологии стала осязаемой.  Я же закончив интернатуру, распределился в самый лучший и самый красивый город Хакасии и горной Шории. По причине того, что я мечтал о многопрофильной работе анестезиолога-реаниматолога, а в Кемерово мне, несмотря на высокие посты моих родителей, предлагалась только ставка анестезиолога в родильном доме, я решил поехать со своей женой и детьми в этот славный город шахтерской славы и горнолыжного спорта. А еще в этом городе жили мои тесть и теща. Но квартира у нас была своя, трехкомнатная. Постарались мои родители.

         Заведующий отделением,  Вячеслав Станиславович Лешковский, был невероятно эрудирован, талантлив и профессионал высочайшего уровня. Прекрасная память, энцеклопидические познания в патофизиологии-матери нашей анестезиологии, анатомии, биохимии, да практически во всех фундаментальных основах нашей специальности, наряду с прекрасной техникой всех анестезиологически-реанимационных манипуляций и операций, все это относилось к нашему заведующему. Ему тогда было уже за сорок. Ростом метр шестьдесят, невероятно худой с орлиными чертами лица и светлой, вечно взъерошенной шевелюрой он носился по стационару как заведенный и практически жил в отделении, в своем кабинете. К нам он приехал из Новокузнецка, где работал на кафедре анестезиологии-реанимации в Институте усовершенствования врачей. Причина такой резкой смены места работы была самая распространенная,  запойный алкоголизм. Слава, как мы его звали, был вне запоев нормальным человеком. Он прекрасно играл в шахматы, знал и любил художественную литературу и был в курсе всех книжных новинок, музицировал на скрипке. Зная свое интеллектуальное и профессиональное превосходство, он был резок в своих мнениях и не терпел тупых аргументов, но к обоснованным возражениям прислушивался. Хотя конечно же последнее слово оставлял всегда за собой.  Сын сосланных поляков и расстрелянного по приговору тройки отца, ненавидел Советскую власть. Но начмеда и партийного секретаря нашей больницы, Аду Тихоновну Меркурьеву, он уважал и наверно только ей беспрекословно подчинялся. Она была настоящим врачом, любила больных, уважала коллег. Постоянно находясь в курсе всех событий происходящих в нашей больнице, она никогда не повышала голос и очень грамотно решала все проблемы. Внешне и манерами поведения она была очень похожа на нынешнюю Ангелу Меркель. Главный врач, общий хирург по специальности, по фамилии Шевчук, был полной противоположностью Ады Тихоновны. Высокий, худощавый, с вечно недовольным лицом, он разговаривал с врачами высокомерно, невзирая на возраст всегда обращался на ты. Его не любили, и его боялись. Конечно дальше нашего городка посылать или ссылать врачей уже было не куда, но перевести например травматолога или хирурга на месяц, другой врачом на скорую помощь он мог спокойно. А так же объявить выговор, не дать защитить категорию, лишить премии, все это было в его власти. Ада Тихоновна всеми силами пыталась нивелировать его негодяйство, но к сожалению не всегда удавалось. Слава же, при своей сбитой алкоголем планкой самосохранения, мог один позволить прервать речь главного врача на утренней пятиминутке или на его обходе, фразой типа « Товарищ Шевчук, прекратите нести бред, вы совсем не ориентируетесь в данном диагнозе и патогенезе развития патологии у этого больного» . Далее Слава читал короткую лекцию о симптоматике, диагностике и тактике лечения конкретного пациента. Шевчука от ненависти и злобы казалось в этот момент разорвет на части. Но со Славой он ни чего поделать не мог. Слава был велик и только благодаря ему, при острой нехватке анестезиологов,  город не знал проблем с анестезиологическо-реанимационной службой. Тем более у Славы были прекрасные связи с учеными Кемерова и Новокузнецка. Короче Шевчук его боялся. И наверняка ждал случая, чтобы уничтожить Лешковского.
Я начал работать со Славой в августе месяце, сразу после окончания интернатуры и перезда в городок. Конечно порой Слава был невыносим и очень жесток. Он не прощал мне малейших промахов в работе, что заставляло меня постоянно читать книги по анестезиологии, вновь вгрызаться в патофизиологию и биохимию. На остальных наших коллег, он практически не обращал внимание, понимая, что время для их исправления и обучения безвозвратно утеряно, и что все они случайные люди в самой интеллектуальной профессии. По утрам, на разборе полетов прошедших суток, Слава постоянно унижал их, обзывая придурками лагерными или дебилами, и предрекал всем им тюрьму или лишение диплома. Семенчихина он ненавидел, как своего идеологического и классового врага. Во-первых, Алексей предал профессию, а во-вторых, являлся представителем партийно-номенклатурной элиты. Но Алексей, надо отдать ему должное, воспринимал Славу, как алкогольного деграданта и понимал, что тот только может словами портить ему жизнь. Алексей был терпелив и ждал своего места в рентген-отделении.
         Прошли мои первые месяцы самостоятельной врачебной деятельности. Постоянные дежурства, иногда по двое, трое суток подряд, с непрекращающим потоком раненых в драках, отравленных и утопших, травмированных в шахтах, обожженных детей и взрослых. Много поступало детей с отравлением таблетками, оставленными бабушками без присмотра. Детей с различной хирургической патологией. И конечно же роддом. Кесаревы сечения, отслойки плаценты, криминальные аборты......Было очень тяжело, приходилось постоянно читать, ординаторская превратилась в научную библиотеку. Я видел, что Слава был очень этим доволен. Но при этом по прежнему крайне сурово относился ко всем моим даже минимальным промахам. Слава был величайший учитель, и я не обижался на него, хотя порой готов был врезать ему в челюсть.
           Итак, июнь наступил. Пришла пора отпусков. Первым ушел в отпуск Коля, наш сумасшедший самолетостроитель. Решили, что в отпуске будет один человек, остальные четверо в поле. Дежурили по два человека. Один по анестезиологии, второй по реанимации. Но все условно. В любую минуту могли вызвать в роддом, и одновременно поступал раненый с ножевым, проникающим ранением в живот. Так что один оставался в нашей больнице, другой зависал в родильном доме. На следующее утро приходили наши сменщики, но мы оставались в больнице обычно до двух часов дня. Двое проводили обезболивание во время плановых операций, двое работали в реанимации. Шли домой, как могли, отсыпались, а утром вновь на полтора суток. Чтобы хоть немного уменьшить нагрузку и сделать паузы для отдыха более длинными решили, что одна двойка будет дежурить с пятницы утра до понедельника. В пятницу плановые операции практически не проводились, экстренных поступлений было не так много, так, что была минимальная возможность дежурной бригаде во время трехсуточного марафона отдохнуть. Зато вторая двойка полноценно отдыхала дома целых трое суток. Это было блаженство.
Слава решил, что с алкоголиком Пилатовым будет работать он, а я буду нести вахту вместе  с Алексеем.
                Июнь стремительно несся к своему завершению. В очередной понедельник мы сменили Славу с Пилатовым. Плановых операций было мало, и к двенадцати часам дня мы отпустили коллег по домам. Алексей сегодня дежурил условно по анестезиологии, я был реаниматологом и отвечал за роддом. Больных к величайшей нашей радости было не много. Один мотоциклист в коме, с тяжелой черепно-мозговой травмой, на искусственной вентиляции легких. Девочка пяти лет прооперированная по поводу инвагинации была абсолютно стабильна и находилась под присмотром не только наших сестер, но и мамы. Мы уже тогда, в те далекие года, спокойно разрешали родственникам навещать пациентов, а уж мамы всегда лежали с детьми.  Правда если мамы были адекватны и не страдали алкоголизмом. Лежали два шахтера с множественными переломами костей таза, бедер. Их привезли после обвала породы в шахте в субботу, сразу же прооперировали, и теперь они были оба в ясном сознании, самостоятельно дышали. Слава умудрился им поставить эпидуральные катетеры для постоянного обезболивания, что значительно облегчило уход за шахтерами и конечно же избавило травмированных от сильнейших болей. Эта методика длительного эпидурального обезболивания пришла в страну только через десять, пятнадцать лет. Слава все же был гений.

               Наша маленькая ординаторска находилась между экстренной операционной и реанимацией. Вошел, как всегда, в хорошем настроении заведующий хирургическим отделением Володя Башлыков. Владимиру Васильевичу было тридцать восемь лет. Из семьи потомственных врачей, глубоко интеллигентное лицо с добрым взглядом, среднего роста он всем своим видом располагал к себе. Его любили все, от санитарочек до сотрудниц отдела кадров. И даже Шевчук мне кажется испытывал некую симпатию, что для этого мизантропа практически было невозможно. Но был за Владимиром Васильевичем один грех. Несмотря на благородное происхождение из семьи знаменитых Томских врачей , Башлыков был страшным матерщинником. Каждую операцию он начинал со знаменитой фразы « Ну понеслась ....по кочкам. Поехали ....твою мать» Во время операции называл операционных сестер старыми потаскушками , а ассистентов членами моржовыми. Но было это абсолютно не обидно. Порой в самые напряженные моменты операции его бодрый мат помогал всем успокоиться и найти верное решение. Башлыкова любили, им гордились и не было человека в городе, который бы не знал фамилию Башлыкова. Конечно же его любили не за мат.
Я в своей жизни встречал только троих таких гениев от хирургии, которые владели невероятно виртуозной техникой оперативных вмешательств и при этом были изумительными клиницистами. Я бесконечно благодарен судьбе за то, что она подарила мне радость общения с ними.
Это профессор Евгений Алескандрович Войновский, Магомед Пахутаевич Магомедов, главный хирург МВД Дагестана. Но первым гением хирургии, ее ангелом, которого я встретил в жизни был Володя Башлыков.

-Парни, кто из вас сегодня с нами в операционную? Короче поступил солдата из железнодорожной части, стройбатовец-защитничек. Клиника острого живота, то ли спаечная болезнь, то ли прободная язва, или высоко расположенный аппендикс. К животу не дает притронуться, орет, корчится от боли. Даже если это прободная язва или перфорация аппендикса, то времени прошло всего два часа от начала клиники и перитонит не успел развиться, Парень высокий, под два метра и хорошо упитанный, так что готовить его не надо, берем сразу в операционную. Да, в анализах крови и мочи тоже все спокойно. Лексей, займись бойцом. И еще родом он из столицы нашей Родины, города героя Москвы, но как всякий член стройбата страдает легкой степенью олигофрении, так мне сообщил полковой врач. Наверно поэтому не взяли парня с такими прекрасными физическими данными в десант или Кремлевский полк.

           Ребята покинули ординаторскую. А я занавесив шторы решил хоть немного поспать, в преддверии неизвестно какой предстоящей ночи.
- Доктор, Сергей Владимирович, вас вызывают в операционную.
Сказала заглянув в ординаторскую и заглядевшись на мое распластанное двадцатичетырехлетнее, богатырское тело на диване, операционная санитарочка Валечка.

              Башлыков стоял подле операционного стола со своим ассистентом и бросая грозные взгляды в сторону Семенчихина обратился ко мне,
- Серега, помоги нам. Этот недоделок видите ли забыл вставить зонд и теперь мы уже полчаса не можем войти в брюшную полость. Живот дует так, что я боюсь сейчас желудок разорвется. А твой напарник, конченный долбо...., не может провести зонд. Выручай.
Я молча отстранил Алексея от головы пациента. В то время зондов пластиковых еще в помине не было. Работали зондами из красной резины, многократно прошедших стерилизацию и без малейшего намека на жесткость. В то время интубационные трубки так же были из красной резины, и манжеток обтурирующих трахею и предотвращающих попадание содержимого желудка в случаях регургитации в легкие, на этих трубках или не было, или они приходили после первой стерилизации в негодность. Поэтому после интубации ротовая полость тампонировалась полностью смоченным в фурацилине бинтом. Алексей, совсем наверно голову потерял от желания стать рентгенологом и нарушил основную заповедь анестезиологии – идя на операцию освободи желудок, вставь зонд, чтобы содержимое желудка во время интубации трахеи или во время операции не попало в легкие. 
       Ну, что же, попытаюсь исправить ситуацию. Я удалил тампон из ротовой полости и с помощью ларингоскопа попытался провести зонд в пищевод. Смена зондов, попытки провести зонд с помощью длинного карцанга и с помощью ларингоскопа оказались безуспешными. Все это сопровождалось потоком матов в сторону Семенчихина , а потом и в мою. Володя был в ярости. Он обзывал нас жопорукими, Алексею грозил изнасилованием в извращенной форме. Но это не помогало. Алексей заинтубировал трахею трубкой десятого размера, которая сдавливала пищевод и не давала зонду пройти в желудок. Это сейчас бы проблема решилась в течение нескольких минут с помощью фиброгастроскопа. Но тогда, в 1984 году , мы и не слышали о подобной технике. Вот почему каноны в то время анестезиологии были прописаны с учетом максимального предотвращения различных осложнений. Выполнение этих правил позволяло избегать множества опасностей. Только пунктуальное исполнение всех правил делало наркоз безопасным.
Сейчас, в нашей ситуации, было нарушено основное правило и надо было, что-то предпринимать.

- Владимир Васильевич, я не смогу провести зонд в желудок, интубационная трубка десятого размера и она перекрывает частично пищевод. Может вы войдете в брюшную полость, осторожно вскроете желудок через небольшой разрез, и выпустите воздух. После этого вы спокойно войдете в брюшную полость.

- А может быть ты Серега не будешь меня учить. Ты своим куриным мозгом подумай, что через этот разрез выйдет не воздух, а польется все дерьмо в брюшную полость. Тогда парню точно лечиться от перитонита. Но самое главное мы не знаем, что у него в животе. Может быть уже сейчас развивается катастрофа.

- Владимир Васильевич, судя по стабильности гемодинамики, адекватному диурезу, в брюшной полости ни чего катастрофического не происходит.

- Вызывай Славика. Он точно во всем разберется. А вы просто мудаки и валите оба в рентгенологи. Мне с такими п...дюками работать нет ни какой радости.

Я тихо спросил Алексея,

- Ты точно опорожнял желудок перед операцией?
- Ну конечно, я перед вводным наркозом заставил его проглотить зонд, желудок был пуст.

      Так, если приедет Слава, он меня смешает со всей грязью Хакасии и Горной Шории, и потом еще растрезвонит на всю область, какой я осел. Обязательно расскажет на кафедре , и подтвердит правильность решения не оставлять меня в Кемерово.
Нет, мне надо самому выходить из ситуации и принимать решение.
          Анестезистке Надежде и Семенихину я тихо сказал приготовиться к переинтубации. Все было готово. Я увеличил кислород до ста процентов, пять минут повентелировал и начал экстубацию. Но как только я вытащил интубационную трубку из трахеи, из желудка фонтаном хлынул поток застойного, зловонного содержимого полностью заполнив ротовую полость и естественно попав в зияющую трахею и легкие. Отсос не справлялся с таким количеством рвотных масс, очистить ротовую полость не удавалось. Пациент начал синеть. Времени уже точно не было. Моментально, с первой попытки я провел зонд в желудок, заинтубировал трахею. Провентилировав несколько минут чистым кислородом, мы начали санацию и лаваж легких раствором соды.
Естественно живот опал. Володя спокойно начал ревизию брюшной полости. Мы не следили за ходом операции и были полностью поглощены попыткой предотвратить развитие одного из самых страшных осложнений в анестезиологии, а именно синдрома Мендельсона. Ситуации, когда кислое содержимое желудка попадает в щелочную среду трахеи, бронхов, альвеол и вызывает спазм капилляров и более крупных сосудов легких. При этом резко моментально утолщаются стенки альвеол, кислород прекращает поступать в организм, а углекислый газ накапливается и не выводится. Человек умирает от недостатка кислорода на фоне блока легких. Попытки размыть легкие раствором соды, сразу же введение больших доз гидрокортизона и преднизолона несколько выровняли ситуацию. Из легких больше ни чего отсосом не доставалось.

          Настроение Башлыкова стало абсолютно спокойным, он уже по-доброму шутил, обещал не насиловать Алексея, хотя и продолжал его обзывать мудаком. Меня хвалил, и говорил, что упоминание Славика действует на меня магическим образом. Теперь он знает, как меня стимулировать на подвиги. Он будет носить с собой постоянно портрет Славы, и как только, что-то ему будет не нравится в моем поведении, он будет совать эту карточку мне в лицо.

          В животе ни чего не обнаружили. Володя еще раз промыл брюшную полость и начал послойно ушивать.

- Сергей, у вас все нормально? Кровь в ране темновата.

У нас было все плохо. Несмотря на промывание легких, видно синдром Мендельсона развивался в полной мере. Уже стало снижаться давление, появился тотальный цианоз. Подключили адреналин, доза введенного гидрокортизона уже превышала 1000 мг. Остановилась моча. То есть начали отказывать почки. Артериальное давление продолжало снижаться. Не помогали ни адреналин, ни гормоны.

-Ребята, у парня наверно была какая-то спайка, но мы ее не обнаружили. Видно при входе в брюшную полость мы ее ликвидировали. Так что парень через десять дней после снятия швов вернется в часть. Повезло.

На нас не было лица. Я прекрасно понимал, что наш несчастный солдатик погибает.

- Владимир Васильевич, у нас все плохо. Мы получили аспирацию желудочного содержимого в легкие при переинтубации. Развился синдром Мендельсона с блоком легких. Парень сейчас в критическом состоянии и мы пока не справляемся с ситуацией.

Башлыков стал сразу серьезным.

- Моя помощь вам нужна? Что мы можем сделать?
-Владимир Васильевич, мы делаем все, что можем. Но пока все безрезультатно.

- Так, хорошо. Вы сможете снять его со стола и перевести в реанимацию?

- Да. Сейчас на адреналине и гормонах переведем в реанимацию.

- Если, что нужно из медикаментов, говорите. Я сегодня дежурю с вами. Сейчас найду Лешковского, он вам поможет.

Мы перевели солдатика в реанимацию. На аппарате искусственной вентиляции ему не становилось лучше. На предельных дозах адреналина систолическое артериальное давление выше 60 не поднималось. Почки не работали, моча не выделялась. Кожные покровы были резко цианотичные. Тахикардия постепенно перешла в брадикардию.
Через два часа после операции наступила первая остановка сердца. После реанимационных мероприятий в течение 20 минут сердце удалось завести.
Я не отходил от солдатика и прекрасно понимал, что моя ошибка привела, как теперь выясняется практически здорового парня, к смерти.
Это был первый случай моей фатальной ошибки приведший к смерти больного. Ужас был весь в том, что парень был здоров, а я просто убил его. Стоя над ним я молил Бога, что бы он взял мою жизнь, а парня оставил в живых. Но видно мои молитвы не доходили до Бога.
За ночь было еще пять остановок сердца и в четыре утра произошла последняя, шестая остановка. Закрытый массаж сердца, атропин, адреналин ни имели ни какого эффекта. Я продолжал и продолжал массаж сердца и казалось, что сейчас умру вместе с невинно убиенным, мной погубленным солдатом. Я ничего не видел перед собой и продолжал исступленно закрытый массаж сердца. Я уже был вне этого мира и казалось, что вместе с моим несчастным сейчас поднимусь в небеса. Я хотел только чтобы он выжил, а если и умер, то только со мной.
Кто – то тронул меня за плечо.

- Серега, прекращай, ты уже час проводишь реанимацию. Парень умер. Оставь его.

           Башлыков смотрел на меня сострадательно и без намека на упрек.
Мы зашли в ординаторскую, закурили. Уже расцвело, время было начало шестого.
Хотелось выть от безысходности и понимания своего преступления.

- Серега, ты знаешь, я не нашел Славика. Он умотал к кому-то в гости. Ты знаешь, я понимаю, как тяжело тебе. Но пойми это наша жизнь и такие страшные случаи встречаются в жизни каждого врача. Это надо пережить.

            Но от его слов утешения мне становилось только хуже. Мне не было страшно отвечать за свою ошибку, мне было страшно ощущать себя убийцей. И как бы меня не утешали, для себя самого я понимал, что по моей вине погиб молодой парень.

         Утром я, Лешковский, Башлыков сидели в кабинете Ады Тиховны. Владимир Васильевич рассказал о проишедшем. Все были серьезны и сосредоточены.

- Я понимаю, что Семенихин полный идиот, и он совершил непростительную ошибку, пошел на наркоз без зонда, не очистил желудок. Но ты, ты как мог сделать такую глупость? От тебя, если честно, я не ожидал.
             Я не стал оправдываться и обьяснять всем, что мерзавец Семенихин просто нагло меня обманул. Он, как потом я выяснил у анестезистки, не вставлял зонд в желудок перед началом анестезии. Если бы он действительно очистил желудок перед операцией, то ни чего бы не произошло. Аспирация бы не случилась, и парень сейчас был бы жив. Но это был бы разговор в пользу бедных, и ни в коей мере не умолял степень моей вины. Мне не надо было оправданий. Лучше меня ни кто не понимал, что я просто-напросто стал преступником, врачом-убийцей, и сам был себе судья. Мои амбиции и самонадеянность, мой гонор, страх стать посмешищем для коллег, привели меня к этому роковому для несчастного, почти моему ровеснику, солдатика шагу. 
         
Ада Тиховна, наша мудрая мама, сидела с непроницаемым лицом, начала спокойно говорить.

- Сейчас мы сообщим в воинскую часть о случившемся. Приедет представитель части, по всей видимости врач полка. Станислав Вячеславович, Владимир Васильевич, Сергей и врач полка, все вместе отправитесь на вскрытие.
Перед этим, коллеги, я хочу выслушать вашу точку зрения на то, как мы будем официально трактовать причину смерти.
Вячеслав Станиславович, наверно вам лучше всего это сделать.

- Ада Тиховна, гадать много не надо. На вскрытии мы увидим легкие в стадии печеночного окоченения, что типично для синдрома Мендельсона. Но я думаю патологоанатомы не найдут следов желудочного содержимого в легких. Сергей провел тщательнейшую санацию и очистил легкие полностью. Поэтому мы все будем трактовать, как выраженную аллергическую реакцию на один из введенных препаратов. Тем более проводимая терапия Сергеем полностью идентична терапии анафилактического шока. Это будет наша точка зрения и поверьте ни кто не сможет ее опровергнуть или доказать обратное. Что касается Семенчихина, то его заткну так, что он даже теще родной не расскажет. А расскажет,я первый его обвиню в преступной халатности.

       На том и порешили. Ни кто за время нашего совещания не упрекнул меня. Наоборот на меня все смотрели с жалостью и сочувствием. Я ждал от Славы дальнейшего разноса, но он больше ни чего не сказал. Мы сидели с ним в его кабинете, курили и пили крепкий чай.

- Серега, ты только не вздумай в петлю прыгнуть. А то глядя на тебя непонятно кто умер, солдат или ты. Поверь это твой  первый случай, но наверно не последний и ты должен понять, что мы постоянно работаем на грани жизни и смерти, и мы можем совершать ошибки. Конечно лучше без них, но вряд ли так у кого–то получается. Ты можешь стать хорошим анестезиологом, и я понимаю, что это было не преступление, а ошибка, именно досадная ошибка и отсутствие опыта. Ты конечно же был должен послать Башлыкова на хер, и пусть он входил в брюшную полость без твоих импровизаций.  Как бы он не давил на тебя. Но ты конечно хотел быть для Вовы красавчиком, показать какой ты мастер. Я уверен ты в тот момент думал не о больном, а о своих амбициях. Вот и получил труп молодого парня. Запомни на всю свою жизнь, что в некоторых моментах мы стоим по разные стороны барикад с хирургами, и тебе нужно оставить свое мнение несмотря на давящие на тебя авторитеты. Большинство хирургов как дети, и кроме ножа ни чего не видят. Сразу скажу, к Башлыкову это не относится, он умничка. И если бы ты объяснил ему всю опасность переинтубации, то я уверен он бы все понял. А так ты захотел и рыбку съесть, и быть великим и добрым. Вот так.

           К сожалению легче не становилось. В морге мне хотелось просто уже выть. Морг представлял собой нескольких комнат в здании сарайного типа, со сваленными как попало трупами в сенях, заменяющих холодильник. Грязная секционная комната с патологоанатомическими столами со старыми потоками засохшей крови и иных человеческих выделений была похожа на преддверие Ада.

       Как и предсказывал Слава, легкие были в стадии печеночного окоченения, некрозы в почках и миокарде.
Патологоанатом Володя Шубников выпускник нашего института на курс меня старше согласился с нашей концепцией диагноза. Военный врач не возражал. Все вышли на улицу, покурили. Я побрел медленно домой. Время было около двух часов дня. А завтра опять на полтора суток.
Дома ни кого не было. Дети в садике, жена на работе. Напряжение не отпускало. Принял душ, лег в постель. Сон не шел. Мысленно представлял, как завтра получат родители моего солдатика телеграмму о смерти, как зайдутся в рыданиях мать, бабушка и может отец. А если это единственный сын. Когда пришла жена с детьми, я не вышел к ним, продолжал лежать в кровати и просил меня не тревожить. Жене ни чего не стал рассказывать, отвернувшись лежал и продолжал кружиться в хороводе своих черных мыслей. В ту ночь я не заснул. Утром отвел детей в детский садик и как на Голгофу побрел на очередное дежурство.
Слава после пятиминутки завел нас с Семенчихиным в кабинет и еще раз провел жесткий инструктаж о режиме молчания, и что он сотворит с болтунами.

- Ты не думай Семенчихин, что твое гандонство тебе сойдет с рук. Ты лучше проси своего дружка главного врача, что бы он тебя быстрее переводил в рентгенологи. А то не ровен час уроню на тебя баллон с закисью азота, что бы больше не коптил землю. И поверь, не спасут тебя ни компартия, ни теща твоя.

          Алексей сидел и абсолютно безразлично слушал угрозы Славы. Он прекрасно понимал, что основной виновник смерти солдата был я. А он всего лишь допустил ошибку, но не фатальную.

        Началось дежурство. Ближе к ночи поступил очередной пострадавший в пьяной драке с ножевым проникающим ранением, затем прободная язва, и под утро ребенок с аппендицитом. Я не спал уже третьи сутки, но и спать не хотелось. По старой зэковской традиции пил чефир в перерывах между наркозами. Периодически мысленно прокручивал события вчерашнего дня. Картина могучего тела солдата лежащего на грязном секционном столе постоянно всплывала в моем сознании. Только поток больных и работа в операционной наверно не дали мне сорваться, нужно было спасать остальных.

Как я с этим жил?
Прошло уже много лет, но как ты видишь и слышишь я прекрасно помню все, как будто это было вчера. И горечь содеянного поверь не проходила всю мою жизнь.
          Слава был прав, это была первая  смерть по моей вине в моей врачебной практике, но не  последняя.  Их было не много, еще три случая за всю многолетнюю работу. Они страшны и ужасны. Но я помню и ни как не получается забыть.Только я знаю о этих смертях по моей вине, и только я понимаю всю свою ответственность.
          Я думаю, нет я абсолютно уверен, что врачи особенно врачи которым действительно принадлежит главная роль в спасении пациентов, и от которых зависит напрямую жизнь пациентов, окружены ореолом личных несчастий и трагедий. Несмотря на внешнее благополучие и успех.  Страшнее всего, что расплата за содеянное падает не только самого врача, но и на тех, кем он  более всего дорожит и любит. Как бы мы не оправдывали различными обстоятельствами причину совершенных нами ошибок, факт остается фактом.
Много лет работая врачом реаниматологом я убедился и предупреждал своих коллег и моих студентов о опасности выбранного нами пути. Ибо ежедневно верша судьбы человека и порой обрекая его на гибель , осознанно, неосознанно, или по неразумению своему мы тем самым обрекаем самих себя на страшные испытания. И затем получив эти испытания мы ищем причин наших горестей и бед, и сами того не осознаем , что к этим горестям и бедам мы шли сами .......
Порой мня себя Богом, вершителем судеб, врач может преступить ту невидимую черту, которая отделяет благие намерения от дороги в АД. И именно от путей ведущих прямиком в объятия Сатаны и в Ад я хочу Вас предостеречь, как в прочем и себя.
Если Вы не любите Людей, той всеобъемлющей любовью без всяких условий, если Вы не любите и не сострадаете им и их родным и близким, то это прямая дорога в АД. В ваш личный Ад.
Когда Вы начинаете высокомерно разговаривать с родными и близкими страдающего, который лежит на реанимационной койке, тем самым принося им еще большие страдания и горе, помните - Вы разрушаете себя как врача несущего милосердия и убиваете в себе Человека, открывая тем самым душу свою Сатане. Не Вы судья, и не Вам судить о том, кто перед Вами и как он низко пал или высоко вознесся. Помните, что перед Вами всегда Человек, он пришел к Вам со своим горем и скорбью, и он, этот Человек в какой-то мере в Вашей власти.
Если Вы не подготовлены к профессии, если Ваши знания скудны, то помните, что Вы вступаете на еще более опасный путь. Вы становитесь потенциальными убийцами. Но этот потенциал становится реальностью, когда Ваши незнания или неумение приводят к смерти полностью незащищенного Человека, которого Вы, обладая необходимыми знаниями, могли бы спасти. Убийство один из самых страшных Грехов. И даже смерть одного человека по Вашей вине приведет к непоправимым последствиям в Вашей судьбе. Я много видел врачей анестезиологов-реаниматологов алкоголиков, наркоманов. Я много видел врачей прекрасных и успешных с виду людей, но у которых с какого-то момента жизнь превращалась в АД. Дочери становились проститутками или теряли способность к деторождению, сыновья становились наркоманами или убийцами, жены теряли рассудок, мужья превращались в неподвижные колоды после перенесенных инсультов. И поверьте, если Вы приглянетесь и узнаете больше про личную жизнь своих коллег, то Вы найдете много примеров подтверждающие мои слова. Ибо плата за грех убийства настигает убийцу еще при жизни его на этом свете.
       Господь, или иные высшие силы не делают скидок на добрые намерения, которые превратили тебя во врача-убийцу. Серийного убийцу