Генеральский банкет 2. Королевские войска

               


   «Пиджак», это ироническое определение офицеров двухгодичников, призывавшихся после гражданских ВУЗов. Звание это тащилось за ними всю службу, даже если он оставался в армии и дослуживался до высоких чинов. Поговорка «курица не птица, Монголия не заграница, пиджак не офицер» выражала отношение к ним в армейской среде. Уже в 70е, их заменили в поговорке еще более потешными прапорщиками.
   Справедливости ради, надо сказать, что из пиджаков иногда получались неплохие офицеры. Чаще касалось специалистов в технических и строительных частях.
   Один из них, Генерал Армии Квашнин  дослужился до начальника Генштаба, уже Российской армии. Правда, непонятно личные качества Квашнина это характеризует или нашу современную армию. Наверное, то и другое. Как сказал патриарх Тихон узнав про прорыв канализации в Мавзолее Ленина: «По мощам и елей».

   Это, конечно, не распространялось на замполитов, которых штамповали из педагогов, журналистов и прочих «болтливых» специальностей. Особенно забавляли замполиты стройбатов.
   Стройбаты - отдельная песня в доблестной, действительно грозной и могучей Советской Армии. 
Военно-строительными отрядами они назывались от своего появления  в войну с 1942-го до 1970-х лет. Сейчас их деликатно называют «инженерными войсками», но на сленге военнослужащих по-прежнему стройбатом. Сами себя они иронично именовали и «королевскими войсками» или уж совсем запредельно «Армия СС (советских строителей)».
    Первоначально перед ними ставились задачи:
Инженерная разведка.
Возведение фортификационных сооружений, устройство полевых временных сооружений для жилья, медпунктов, хозпостроек.
Разминирование.
Подготовка путей движения войск.
Оборудование переправ.
Добыча и очистка воды в полевых условиях.
   После войны необходимость в многочисленном стройбате для перечисленных задач отпала. Зато они стали востребованы сначала на восстановлении народного хозяства и обустройства разоренного населения, а потом их участие пригодилось в реализации НТП.
  На их счету много славных дел, которыми могут гордиться призывники 50-х и начала 60-х годов. Это восстановление заводов разветвленной армейской, и не только, индустрии, строительство путей, полигонов, секретных объектов, которыми утыкана вся страна и даже строительство космодрома Байконур.
   Ко времени нашей службы – второй половины 60-х, это были совсем другие войска, контингенту которых гордиться уже нечем.
   Действительно необходимые для выполнения боевых задач подразделения свернули до состояния резервных для проведения учений и быстрого развертывания.  В них отбирался личный состав из проверенных специалистов. Эти подразделения старались отмежеваться от ВСО, называя себя саперами, понтонными войсками, минерами, железнодорожниками, а  в собственно стройбат  направлялась всякая шваль. В них оказалось около  трети бывших зэков, столько же ограниченно годных к строевой службе, колхозных переростков, которым под 27 лет, а к концу службы все тридцать, ( срок службы был три года), остальные просто дебилы и пьяницы, забракованные в других войсках.
   Переростки насаждали дедовщину, которая распространилась как зараза по всем вооруженным силам, уголовники «понятия», жертвами которых становилась вся масса солдат. Обычные солдаты выполняли работу за себя и «того парня». Придя в казарму ублажали своих повелителей, выспавшихся днем, хмельных и желающих развлечься. На зонах и в колхозах они были шестерками и волами, ими помыкали «паханы» и бригадиры. Здесь же в их лапах оказались молоденькие интеллигенты, дурачки и неумехи, над которыми грех не покуражиться. Офицеры быстро утратили в подразделениях влияние, отдав их во власть отморозков, как в зонах «авторитетам», и по ночам старались там не появляться. Лишь ЧП вынуждало их объединяться с коллегами и наводить порядок. Наводили жестоко, до увечий. Ненадолго острастка восстанавливала порядок. Лечить никого не лечили. Ходили потом хромые, косые и заикающиеся. Били без разбору, попадало правым и виноватым.
   В необходимости этих войск сомневался даже Министр Обороны маршал Жуков, как известно, сентиментальностью не отличающийся, поясняя, что работы военных на гражданских объектах нарушают Конституцию страны.
   Хуже этих войск были только дисбаты, преобразованные после войны из штрафных рот. Там причина другая. Туда направлялись военнослужащие за уголовные преступления. Командирам, в этих батальонах, присваивались звания выше, чем в регулярных войсках, срочники, в основном азиаты, несли обыкновенную службу плюс охрану осужденных.
   Все в лучших российских традициях, с решетками, колючей проволокой и собаками.
   Задерживались офицеры с соответствующими наклонностями, вплоть до садистских. За место держались, так как в строевых частях им карьера не светила, а здесь всевозможные льготы и сокращение срока службы до выхода в запас.
   О дисбатах рассказывали жуткие вещи, отбывшие и вернувшиеся дослуживать. Срок отбывания наказания в службу не засчитывался. Многие не выдерживали тягот и попадали под новый суд, откуда дорога только в зону. В процентном отношении случаев самоубийств и членовредительств было больше, чем в стройбатах.
   В ЗабВО был дисбат в Каштаке под Читой, на Дальнем Востоке в Совгавани. Может быть, были еще, но наши отбывали наказание там.
   
   В стройбат часть офицеров отбиралась из высококлассных, добросовестных строительных специалистов, которые потом назначались прорабами и начальниками участков, дослуживаясь до начальников Главков. Остальные, для управления подразделениями (язык не поворачивется назвать их строевыми),  набирались уже по остаточному принципу.
   Кстати, среди солдат тоже были специалисты. Повзрослее и поздоровее, умеющие постоять за себя. Те же 27-летние селяне и одногодичники после ВУЗов, имеющие цель в жизни и отказавшиеся от двухгодичной службы в пиджачном пребывании. Чаще всего спортсмены, связываться с которыми отморозки не хотели. Они поддерживали мало-мальскую дисциплину, временами беря под опеку кого-то из затурканных. Быстро вписываясь в реалии и обладая сравнительно высоким интеллектом, умели давать такой отпор, что некоторые зарвавшиеся «авторитеты» предпочитали уйти обратно на зону.

   Подразделения этих  псевдовойск тоже требовалось укомплектовать комиссарами. И уж тут остаточный принцип работал безотказно. Педагоги, журналисты, недотепы и недоспециалисты. Особенно ценились умеющие трепать языками.  Недавние слушатели университетских и институтских кафедр, они быстро наизусть вызубривали Уставы, Постановления ЦК, Совмина, доступные приказы и были способны проводить политзанятия и политинформации. Удавалось это тем, кто служил возле начальства. Но и там можно было ни за что схлопотать по фейсу от какого-нибудь разгильдяя, мечтающего о зоне.
   Многим не везло совсем. Тем, что попадали с бригадой в десяток – полтора «бойцов»  на удаленный объект и там, обломанные в первый же день, пахали наравне с салагами под руководством вечно пьяных и дерзких в своей безнаказанности дембелей. При виде начальства, старший приказывал «пиджаку» одеться и делать вид, что он управляет процессом, чтоб не заподозрили в неуставных отношениях.

   Некоторые отбивались. А от толпы отбиться можно только шанцевым инструментом. Солдаты после дружно обвиняли его в насильственных действиях. В части верили офицеру, а вот военный суд, руководствуясь фактами нанесения тяжких телесных повреждений, показаниями свидетелей и потерпевших, сурово наказывал офицера за «насаждение неуставных отношений». И после срока молодой специалист, имеющий судимость, не всегда мог найти работу по специальности. Так армия ковала асоциальные элементы. Часто под раздачу попадали независимые по характеру журналисты и специалисты, знающие себе цену, воспитанные в спортивных сообществах и в коллективах.
   Быстро ломались педагоги. В советское время работа в школе считалась для мужчин непрестижной, поэтому в педагогические ВУЗы шли или по призванию или по несчастью. "Стыда нет - иди в мед, ума нет - иди в пед". Для получения высшего образования шли на спортфаки спортсмены, вечно пропадающие на тренировках, сборах и соревнованиях. Этим служба не грозила, да и давалась в спортротах легко, мало чем отличаясь от гражданской жизни.
   Были единицы целеустремленных и дальновидных, мечтающих сделать административную карьеру в системе образования. Потом они становились директорами школ, ректорами институтов, чиновниками от образования, тучами продавливая кресла профильных отделов партийной и советской номенклатуры от райкомов до ЦК и от исполкомов до Совмина.
   Недобор восполнялся теми, кто не имел шансов на поступление в более престижные ВУЗы, т.е. неудачниками и недотепами. Работать в народном хозяйстве не хотели, физического труда не знали и боялись, особыми талантами не обладали.
    После окончания попадали в армию. И если нацеленные на достижения в жизни их сверстники, шли в армию на один год солдатом, чтобы быстрее отделаться и жить дальше, то эти порой призыв в армию в качестве офицера считали достижением конечной цели в жизни.
   Еще бы! Фуражка, паек, восхищенные взоры прелестниц, которые сейчас и внимания на них не обращают по причине невзрачности. Главное, потом зацепиться, чтоб не попасть назад в эту унылую, бесперспективную обыденность, в которой самому надо думать о хлебе насущном.
    На деле, попадая в стройбаты, да еще и в командировки ломались так, что к концу командировки становились забитыми, пугливыми существами, презираемыми и солдатами и офицерами. По возвращении старались вернуть былые позиции. Некоторым удавалось, особенно если их переводили в другую часть. Солдаты менялись, новые его позора не знали, но от офицеров приходилось отводить глаза. Не все подавали им руку, брезгуя.
   Это сейчас в армии родительские комитеты, психологи и батюшки. А тогда все эти обязанности лежали на замполите. Мы видели, как себя вел кадровый подполковник в строевой артиллерийской части, что уж тут спрашивать с лейтенантика, социлизация которого проходила в девчачьем коллективе. Пока он пытался сформулировать требование, ему успевали зуботычиной указать место.
   Можно только посочувствовать. Стройбат это бордель, дисбат практически зона.  Абсурднее ничего не придумать, чем поп в борделе.
   Основная масса пиджаков радостно покидала армию по окончании срока службы, и потом вспоминала ее как страшный сон. Но некоторые оставались. Специалисты вписывались в службу и делали при умном начальстве иногда неплохую карьеру. Кадровые военные их уважали, хотя угадывали за версту их «пиджачное» происхождение.
   Из замполитов в армии оставались самые никчемные, без перспектив на гражданке и надежды на будущее. В части они были чмошниками, зато дома или в отпуске бравыми военными. Надежное растущее довольствие, выслуга льгот, ранний уход в запас (дальше подполковника они не дослуживались). Зато потом щеголяли своими побрякушками, не афишируя, кем были на самом деле. Армия сообщество закрытое и общество о нравах в ней знает мало. На виду реальный героизм, бравада, салюты и парады. Ореол последней Победы, на которой уже лет через двадцать начали спекулировать все те же комиссары (Брежнев) и тыловики (Устинов). И мишура, мишура.

   У меня был личный опыт общения с архаровцами из стройбата. Однажды даже пришлось участвовать в облегчении участи такого горемыки.
   Наладчик оптики из ремвзвода, Саня Анохин, одногодичник, выпускник чего-то политехнического, попросил сводить его к земляку на объект стройбатовцев, которые копали котлован под фундамент. У меня был маршрутный лист, позволяющий посещать склады, разбросанные по гарнизону. Если требовался помощник, я вписывал его в разовый пропуск и утверждал накануне в техслужбе.
   Стройбатовцев с этого объекта мы знали хорошо. Было там человек пять совершенных отморозков. Нам было по 20 лет, они лет на 5-6 старше. В самоволках на станции Оловянной они несколько раз отловили наших артиллеристов и отдубасили. У солдата всегда при себе страшное оружие – тяжелая бляха на поясе. По тому, как она расположена можно понять, кто перед тобой. Если висит чуть не до  ширинки, точно разгильдяй. А если еще и залитая свинцом, то разгильдяй опасный. Такими бляхами эти вояки рубали по пьянке в самоволках наших однополчан. Но однажды, на беду, им попался наш брат технарь, механик-водитель из второй батареи, Валера Зорин.
   Технари в части каста особая. Во-первых, почти все земляки и однокашники. Обучали во всей Сибири на механиков-водителей только у нас от ДОСААФ, в Чите. Направляли выпусками по артиллерийским и танковым частям механиками-водителями в ЗабВО и на Тихоокеанский флот дизелистами на подлодки. Мы даже, в стремлении выделиться из среды артиллеристов, упорно носили эмблемы танкистов, к чему приучили, уставшее делать замечания начальство. Танкистами от этого были такими же, как пиджаки офицерами. В части нас не обижали, зная, что в один миг образуется толпа человек в пятьдесят, спортивных и отчаянных.

   Собрали команду из пяти человек самых проверенных и сплоченных в баталиях еще на гражданке. Больше не требовалось, на алкашей и этого достаточно. Да и засветиться можно. На объект к ним соваться не стали, в самоволку с ломами не пойдешь, у них же ломы и лопаты всегда под рукой. К тому же грешить в своем гарнизоне чревато, начальство вычислит в два счета. Решили искать встречи в той же Оловянной. Форма одежды у нас была танкистская, так как один тип тягачей АТП, был бронированным. Полагался шлем, чтобы не травмироваться в движении при задраенных люках.
   Прихватив с собой эти шлемы, отправились в рейд. Зимой тогдашние долгополые ватные бушлаты вполне заменяли доспехи, уязвимой оставалась только голова. Мы шли впятером, обеспечив себе преимущество.
   Предсказуемо встретили их на выходе из столовки, невдалеке от вокзала, которая по вечерам работала как кафе. Там отдыхал рабочий люд, с которым не забалуешься. Пиво с водкой требовали завершения, и возбужденная банда с громкими матами вывалилась наружу. Патрулей, которые состояли из четверки молодых солдат и одного офицера, они не боялись. Взять их можно было, только применив оружие. А кому это надо?
   Чаще всего, начальник патруля просто прогонял их подальше от общественных мест и контролировал, чтоб не вернулись. Если это был не «пиджак». Те иногда патруль уводили из поля зрения нарушителей порядка. Такого потом сдавали члены его же патруля. После этого он уже в патруль не назначался.
   Поначалу мы намеревались устроить разборки, чтоб наказать обидчика своего товарища и воздать ему должное. Но готовы были ко всему.
   Когда увидели их воинственное состояние, надели и застегнули шлемы. Сопроводили до первой темной улицы, привлекли к себе внимание. Обрадованные случаем, они без слов, заученным движением на ходу вооружаясь ремнями, ринулись на нас. (Прием со снятием и наматыванием ремня одним движением отрабатывается долгими тренировками, мы им владели лучше).
 Силы были равны только по численности. Пьяницы против мотивированных спортсменов.   Драки не было. Через пару минут все они лежали, истекающие кровью. Черный от паровозной гари снег стал мокрым. Убегающих догоняли, добивали и укладывали в этот снег лицами. Пытающихся разговаривать, выбивали, чтоб не привлечь внимание случайных прохожих.
   Через час они протрезвели, дрожали от холода и щупали проемы во рту на месте зубов и рубленые раны на черепах. Потом один из них сел и достаточно трезвым голосом спросил:

- Кенты, в чем предъява? За что наехали?
- А кто первый наехал?
- Да ладно, не дураки! Что нужно?
- Вы этого парня знаете?

Показываем побитого Валеру.

- А это точно мы?
- Точнее некуда. Я тебя на всю жизнь запомнил.

Валера пинком свалил его снова на снег.
Не поднимаясь и стуча остатками зубов от холода, главарь прохрипел:

- Давайте договоримся. Мы же позамерзаем здесь.
- Нам от вас ничего не нужно. Долг мы вернули. Запомните, если еще хоть один наш солдат от вас пострадает, мы вас закопаем в ваших же котлованах. Где они, всем известно. И заровняем тягачами. Предупредите своих. Спрашивать будем с вас за все грехи.
- Где ваша часть, вы танкисты?
- Там же где и ваша, в Дацане. Мы механики. А часть артиллерийская.

   Чтобы умерить любознательность, каждый ответ сопровождался хорошим пинком застывшего на морозе кирзача. К концу беседы снова все лежали, укрыв лица кровоточащами от ударов блях, ладонями.

- Еще вопросы есть?

Молчание.
   Добавив каждому на прощание, пошли домой. К утру надо было вернуться в часть. Путь восемнадцать километров по сопкам.


   По дороге, остыв и разбирая происшествие, заспорили.

- Может, не надо было калечить? Люди все же.
- Валера, объясни ему, люди они или не очень.
- Да что там, рано расхолаживаться и нюни распускать. Теперь надо быть всегда начеку. По одному не ходить. Вы их морды видели? Это же рецидивисты, мстить будут.
- Ну, морды такими мы им сделали. А мстить начнут, мы тоже стариной тряхнем. Забыли шахтерское детство? Хватит нюни распускать! Что бы нам ребята сказали, если бы побитыми явились? Замолчали, подходим.

  Являясь техником, я рисковал больше всех. Должность офицерская, за самоволки уже было обещано ее лишение.
   Опасения мести оказались напрасными, строители оказались не такими крутыми, как изображали. 
При встречах стремились исчезнуть, а если не могли, то вели себя аккуратно. Непосредственных жертв рейда, мы легко определяли по рубцам, шрамам и щербатости.
   
   Вот к этой публике мы с Сашей сейчас и направлялись. Подойдя к объекту, я увидел картинку из своей гражданской жизни.
   Работал на стройке Читинского КСК. Часть громадного объекта отгорожена колючей проволокой, по периметру ходят раскосые кинологи с питомцами в свой рост. Зэки копают землю в черных робах, мрачные и унылые. На куче песка, закинув руки за голову, лежат раздетые по пояс сытые здоровые парни с татуировками на плечах и грудях, ковыряя в зубах щепками и негромко переговариваясь. Это никогда не работающие авторитеты.

   Здесь тоже человек пять работают, раздетые и потные ломами и лопатами, а столько же, лежа на пригорке, покуривают и покрикивают на товарищей.

   Земляк Анохина, увидев друга, поспешно бросил лопату и направился к нам. Один из главарей с характерными шрамами на лице, не видя нас, крикнул:

- Эй, пиджак, куда без разрешения? Банок захотелось?

Пиджак остановился.
   По опыту работы на стройках с «химиками» и зэками я знал как себя с ними вести и разговаривать.
   Подошел к работающим, взял две лопаты и направился к отдыхающим, одну отдал Саше, парню высокому, спортивного сложения.

- А вам салаги, что нужно?
- Привет корешь, что ты порешь. Забыл, что мы друг другу зимой в Оловянной обещали? Этот пиджак наш землячок. Просто размазня. Если узнаем, что его здесь обижают, цирк обещаю повторить. А сейчас иди и копай траншею. Не вздумай брыкаться, у меня разряд по метанию копья, расстояние тебя не спасет.

   Разряда не было, но я почти не блефовал. Работая на траншеях, мы тренировались в фехтовании на лопатах и их метании. С расстояния метров в десять считалось нормальным перерубить сосновую доску толщиной в дюйм.
   Вставший на ноги знакомец, с налившимся кровью рубцом на левой щеке, начал путаясь говорить, что не знал про земляка. Остальные молчали. Поняв, что ситуация переломлена, я засмеялся.

- Идем с нами. Вечером он тебе доложит о выполнении задания. Правда, друг?

   Мы пошли на химсклад поговорить. Я рассказал удивленным землякам о зимнем происшествии. Из беседы запомнилось, как Анохин спросил друга:

- Ну что, насачковался? Вот тебе и офицер. Будешь теперь два года землю копать. А я вот сижу в мастерской, ко мне настоящие офицеры без разрешения не заходят. И служить полгода осталось. Лучше быть специалистом, чем таким офицером.

   Я ушел, попросив пиджака отвести Сашу в часть. Посоветовал ему удержать позиции, подавить, прежде всего, главаря и строго спрашивать службу, не допуская панибратства. Пообещал при необходимости помочь.
   Не знаю, получилось ли это у него, но Саша говорил, что не жаловался.