Электричка туапсе сочи

Однажды мне довелось ехать электричкой из Туапсе в Сочи. Мы возвращались из отпуска домой, и я не подозревала какой подарок напоследок достанется мне от этого прекрасного солнечного края.
Простояв около часа внутри спасительной вокзально-мраморной тени, насмотревшись на толкущихся с чемоданами разношерстный народ: поддатых и разморенных на полуденной жаре мужичков, суетящихся баб с котомками, красующихся загорелых девиц и уставших малышей, мы наконец услышали, что объявили наш поезд, и с волнением пошли на перрон. Волнение мое было обусловлено тем, что на электричках я ездила всего пару раз в жизни, а дети мои впервые. Представление мое о данном виде транспорта было крайне неприятным, но каждый раз я убеждалась что оно ошибочно.
Мы шли по перрону, он был зелен от раскинувших свои кроны деревьев, от ухоженных чьими-то заботливыми руками клумб с цветами, пышных сочных газонов. Здание вокзала было довольно старым хоть и поддерживалось в очень хорошем состоянии, было видно, что недавно ремонтировали выходы к железнодорожным путям. Возраст постройки выдавал архитектурный стиль, давно в нашей стране не строят зданий с колоннами и башенками. Старые бортики, поребрики, скамейки, все находилось в ухоженном состоянии старины, немного обветшало и что-то уже вышло из моды, но всё покрашено, побелено и починено. Глядя на клумбы, я думала - как только эти великолепные цветы выживают на такой жаре, как можно цвести, когда по всем законам оно должно засохнуть и сгинуть?.. А оно вон какое бодрое, налитое жизнью, соком и цветом! Так размышляла я, продвигаясь по густой, соленой, знойной атмосфере перрона… Сквозь и между спасительных крон деревьев лилось солнце, наполняло коридор перрона зеленовато-желтым насыщенным светом и жаром. Зашли в вагон, разместили чемодан и рюкзаки на горячие от солнца деревянные скамейки, уселись сами и стали осматриваться. Детям было все впервой, и они наперебой показывали и сообщали мне обо всем что они здесь заметили необычного. Необычным для них было все, но они перегрелись на жаре, и уже устали. Постепенно их щебетание перешло в многозначительные обмены взглядами и кивание головами в сторону очередного сверхъестественного. Так понемногу мы освоились в вагоне странного для нас северян южного поезда и успокоились. Теперь нас заинтересовали наши попутчики.
Наискосок от нас расположилась компания из четырех армянок. Трое были постарше, лет 40, и одна совсем молоденькая, очень красивая, скромная девушка, вероятно родственница одной из старших. Старшие женщины были одеты в чёрную одежду, длинные юбки ниже коленей, и футболки с красиво украшенным вырезом, на них были крупные золотые украшения. Волосы без особой заботы собраны повыше на макушки крупными броскими заколками. Четвертая же, молодая девушка армянка отличалась от своих старших спутниц, она выглядела скромнее. Волосы аккуратно сплетены в толстую шикарную косу, в ушах были красивые золотые крупные серьги, золотой браслетик на кисти правой руки и маленькие золотые часики на левой. Платье черного цвета, сидело четко по точеной фигурке, короткий рукав платья доходил до середины предплечья, ключица была закрыта кокеткой с вертикальными рядами кружевных отстрочек и мелкими круглыми пуговицами, подол платья закрывал щиколотки. Женщины шумно что-то обсуждали, периодически выкрикивая и повторяя на разный лад какие-то слова на своем языке, душевно и громко смеялись, затихали и периодически переходили с русского на армянский и обратно. Видимо у них есть какое-то реле, подумалось мне, которое переключает их речевые центры в зависимости от сокровенности разговора. Я представила себе схему с параметрами переключения, позитивное и смешное говорилось на русском, обсмеивалось, позитивное и смешное, но не для русских обсмеивалось также громко и с душой, секретничали они на армянском, сходя до громкого шепота. Мне еще подумалось тогда, что шепот, как таковой, тоже может быть национальным. Армянский шепот – громкий, русский – тихий… А как они поют колыбельные? – продолжала размышлять я. Не может же быть чтобы таким же голосом и с той же силой, что их пастухи зовут овец в горах. Порывшись в музыкальной картотеке памяти и не найдя подходящих произведений, я оказалась в тупике, и решила потом как-нибудь поискать в интернете. Позже я искала конечно, и нашла весьма красивые произведения, но на тот момент этот вопрос остался открытым.
Параллельно нашим скамейкам, по другой стороне вагона сидел мужчина. На нем была кепка, рубашка с коротким рукавом, шорты, носки и сандалии. Весь его туалет был в серо-бежевых тонах. Я обратила внимание на непропорциональность его телосложения. Никогда не видела такого раньше. На вид ему было лет 40, он был высок, около 190 см, может даже выше. У него были узкие плечи, длинные, но в меру худые руки без признаков систематических тренировок или физической работы, широкий таз, и очень массивные ноги. Икроножные мышцы мужчины были очень развиты, как если бы он всю жизнь занимался балетом исключительно ниже пояса, добираясь по 50 километров до балетной студии и обратно на велосипеде, и так ежедневно лет 20 подряд. Складывалось впечатление, что его собрали из двух разных людей, верх взяли от лаборанта научного отдела какого-нибудь НИИ, а низ от спортсмена-тяжеловеса. Грустное выражение лица мужчины на протяжении всего пути вполне подтверждало мою теорию… Какой необычный человек, подумалось мне тогда, и ступни у него такие огромные… По болотам и снегу удобно было бы… Зато наверняка он великолепно плавает.
Дети освоились, успокоились, и уставшие дремали на своих рюкзачках. В электричках, при небольшом количестве пассажиров, можно смотреть в любое окно, и при достаточной доле воображения можно видеть всю панораму за пределами вагона. За окнами маячили разнообразнейшие домики, здесь были и маленькие халупы, построенные дядями Тыквами из всех возможных доступных материалов, и красивые статные и надежные дома в два-три этажа, и серые многоэтажки… Складывалось впечатление, что в этом краю люди воплощали свои мечты кто как мог. Край счастливых романтиков, перешедших от теплых, но пустых мечтаний к действиям, к осязаемому воплощению. Они будь то тянулись сюда со всего мира для воплощения своих идей в реальность. Многим удавалось создать вполне достойные экземпляры архитектурного творчества. В домиках у побережья можно было встретить круглые окна, как в домах хоббитов, башенки на крышах, приспособленные под персональные обсерватории – здесь живет астроном, кирпичные и деревянные, всех цветов и мастей, а вот с большими окнами-солнцеуловителями, показывающими языки белоснежного шифона. Эти дома вероятно принадлежали людям с Севера, истосковавшимся по жаркому солнцу и свету… В какой-то момент стало понятно, что мы выехали за пределы обжитых территорий и теперь едем где-то по не занятым людьми прибрежным просторам.
За окнами творилось нечто невероятное. Даже не творилось, было создано природой и жило своей удивительной жизнью! Для меня, жителя Западной Сибири, со всеми ее великолепными лесами, борами собками и болотами, то что я видела казалось невероятным. Мне доводилось бывать в больших городах, и каждый раз мне не хватало неба, казалось – нет неба больше нашего, нет нигде просторов как у нас. Но здесь… в этом краю небо было бескрайним… Оно сходилось с морем где-то на самом горизонте. Порой было трудно понять где небо, а где уже начинается море. День был очень ясный, и небо, открывшееся нам за пределами курортных городков, было почти безоблачным. В окнах слева почти всю дорогу была отвесная стена горных пород, почти везде она была покрыта сеткой, для удержания камней, а в окнах справа живописнейшее черное море. Местами морской берег был бирюзовым и уходил своим цветом далеко в глубь панорамы, а местами – темно-синим с фиолетовыми нотками. От дыхания живого моря на поверхности воды образовывались «барашки» на волнах, они перекатываясь спешили к берегу и оседали на глади песка, растворялись среди гальки или бурлили пенным стадом у каменистых утесов. Где-то вдали порой можно было заметить суда или прогулочные катера с дуреющими от счастья путешественниками. Иногда пролетали толстухи-чайки, укладывались на поток воздуха и лениво парили на нем. Мне подумалось тогда, наверное, они как женщины, только наоборот, худеют за зиму, а за лето толстеют на вольных хлебах, кормятся остатками туристических и кафешных изобилий, запасаются жирком и воспоминаниями. За время пути до Сочи, несколько раз мы проезжали тоннели, и каждый раз выезжая из темноты - вид моря, влюбленного в небо, радовал меня. «Море», «Небо», оба среднего рода, одно похоже на другое, у обоих есть свои облака-барашки… Море конечно заселено, это целый мир для многих видов животных, рыб, растений… Но небо, к нему все живое стремится, в нем воздух, без которого жизнь не была бы возможной. Как все взаимосвязано в этом мире… Тем временем наш поезд ехал, за окном изредка мелькали небольшие станции, городишки, сновали по вагону новые люди… Вдали на небе появились облака, постепенно сгустились, сверкнула молния между небом и морем. В отдалении от скоплений туч был по-прежнему ясный денек, и если бы не панорамный обзор, если бы находиться где-то в черте города, то наверняка и незаметно было бы какие искры проскакивают между небом и морем. Из окон вагона было видно, как там идет дождь, темный серо-синий цвет сгустился между поверхностью моря и тучей. Туча плыла по небу, как большое судно могло плыть по морю, она тащила за собой темный густой столб дождя с молниями.
Дорога была совсем непродолжительной, всего около двух часов, но за это время такое большое, величественно – красивое, торжество природы открылось из окон этой электрички… Так много мыслей пронеслось в голове… У меня с собой, как всегда был альбом для рисования и карандаши, но я боялась вспугнуть это диво, отвернешься и исчезнет, смотрела на все это жадными глазами и не могла пресытиться, так хотелось запечатлеть, сохранить, поставить на паузу и сделать скриншот с этого великолепия. С того дня прошло уже много лет, но мне до сих пор хорошо помнится эта поездка. Я не раз предпринимала попытки нарисовать это, перенести всё что мне довелось увидеть и запомнить на бумагу, но тщетно. Всегда я была недовольна цветом – он всю дорогу менялся, светом – не могла передать как много его было, простором – ни в один испорченный мною лист не вмещалось все запомнившееся пространство. И вот, теперь, спустя 5 лет, я пишу это, чтобы не забыть. Возможность видеть и наблюдать за морем на протяжении хоть столь непродолжительного времени - оказалась очень дорогим моему сердцу подарком. Наверное, я вернусь однажды, чтобы снова это увидеть, или не вернусь, чтобы не забыть.